Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	14.04.2005 22:28:39
	Рубрики	Прочее; Ссылки; Тексты;

(!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!) Неовотчинная модель власти терпит крах на постсоветском пространстве (*+)

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=77&tek=3240&issue=97

Георгий ДЕРЛУГЬЯН, профессор исторической макросоциологии, университет Нордвестерн, Чикаго

Выход из революции
Неовотчинная модель власти терпит крах на постсоветском пространстве
Революции, согласно классической схеме Чарльза Тилли, начинаются внутриэлитным конфликтом верхов, затем взрываются снизу, но
завершаются опять же сверху.

Приходит Джордж Вашингтон, Наполеон, Бисмарк, Сталин, де Голль или Хомейни, готовый покончить с развалом, ограничив его теми или
иными институтами власти.

Соседство столь разных имен не случайно - способность власти к решению исторических задач прежде достигалась несколькими совершенно
разными путями, от демократии до национальной независимости и диктатуры левого или правого толка. Хуже всего бывает, когда старый
режим разваливается, а новому не хватает для становления ни политической энергии, ни материальных ресурсов. Собственно, эта беда и
постигла большинство бывших республик советского блока, где власть и собственность в хаосе 1989-1992 гг. развалились на куски.

Удачливее других оказались страны Центральной Европы, которые быстро переключились с зависимости от исчерпавшей свою щедрость Москвы
на зависимость от Евросоюза. Смена вектора зависимости стала их стратегией выхода из революции. Неприятно, конечно, что для
оправдания своих европейских притязаний немало политиков и публицистов этих стран постаралось сыграть на старинной карте спасения от
деспотической России, указывая, что именно на них заканчивается настоящая Европа, а далее начинается едва ли не дикое поле. Теперь в
очередь на периферийное членство в европейском кооперативе безопасности и благосостояния надеются встать Грузия, Украина, даже
воронинская Молдавия.

Другую стратегию выхода из революции израильский теоретик Шмуэль Айзенштадт назвал по-ученому - неопатримониализм, по-русски можно
было бы сказать - нововотчинность. Перед лицом развала советских структур управления президенты использовали свалившуюся на них
независимость для выстраивания вертикалей личной власти, расставляя своих назначенцев на доходные должности в обмен на ожидание
политической поддержки и доли доходов. Ожидания сплошь и рядом оборачивались обманами и конфликтами, поскольку доходных синекур на
всех не хватало, а те, кому они достались, находили пути дальнейшего обособления в полу-феодальные уделы.

Бороться с издержками неовотчинного правления можно было по-разному. В третьем мире типичным способом стала опора на армию, однако
военные сами могли захватить власть. Волны таких переворотов вскоре после обретения независимости прокатились по многим арабским и
африканским странам. Очевидно, поэтому в странах СНГ не предпринималось серьезного военного строительства, а в Армении, где война
заставила это сделать, президент Тер-Петросян поплатился <бархатным> переворотом со стороны своих военных.

Надежнее всего полагаться на гражданскую бюрократию. Но чтобы сделать ее эффективной, требуются немалая политическая воля и ресурсы,
серьезное ограничение коррупции - придется отбирать синекуры у собственных назначенцев. Более того, создание правового государства в
современных условиях непременно порождает демократические ожидания, следовательно, власть уже не гарантирована от превратностей на
выборах. А тут еще эти иностранные наблюдатели, от мнения которых может пострадать кредитный рейтинг страны, обремененной внешним
долгом.

Остается полагаться на ближний круг <семьи> или клана земляков, приятелей, сослуживцев. В терминах мадридского двора это называлось
камарильей - толпой интриганов в палате (то есть камере) перед опочивальней монарха. Здесь также поджидают свои издержки. Склоки
случаются и в семьях, особенно по поводу старшинства и наследства умершего дядюшки - советской власти. Но куда опаснее недовольство
тех, кто оказался за порогом.

Массовое обнищание и недовольство политически не опасны и могут регулярно уходить в эмиграцию, рост заболеваемости, алкоголизма,
мелкую преступность, падение рождаемости и прочие социальные патологии. Все это превращается в социальный динамит только когда
возникает детонатор - неподконтрольные религиозные проповедники, интеллигенция, организовавшаяся в революционное движение, или
выпавшие из неовотчинной обоймы начальники и особенно молодые харизматические личности, которым не удается встроиться во власть.

Социолог Джефф Гудвин, просчитавший факторы революций, произошедших в мире с 1945 по 1990 г., показал, что, чем больше концентрация
личной и семейной власти, тем выше отчуждение среди элит и населения и выше вероятность насильственного переворота. Другой известный
социолог, Джек Голдстоун, показал, насколько велика была роль демографического давления во всех европейских революциях Нового
времени. Пока западные общества не начали стареть, никто не замечал, что революции совершают преимущественно молодые мужчины,
особенно те, кому не удается реализовать свои надежды, не хватает земельных участков, мастерских, торговых точек или должностей,
чтобы воспроизвести трудную, но спокойную жизнь своих предков.

Все режимы личной власти подвержены старению - как организационному накоплению противоречий, так и чисто физическому износу
правителей. Легендарный мексиканский диктатор дон Порфирио Диас после почти сорока лет правления железной рукой впал в старческий
маразм; филиппинский самодержец Фердинанд Маркос совершенно утратил чувство реальности и фактически отдал власть своей эксцентричной
жене Имельде; нигерийский генерал Сани Абача умер от разрыва сердца, как говорят, в компании двух индийских проституток-акробаток и
после принятия лошадиной дозы виагры. Поскольку же такие <султанистские> (по типологии Альфреда Степана) режимы полностью и
целенаправленно завязаны лично на верховного правителя, то рушатся они катастрофически быстро.

Есть ли закономерность или даже злой зарубежный умысел в раскручивающейся серии однотипных восстаний в Грузии, на Украине, в
Киргизии (добавим сюда неудавшиеся попытки в Азербайджане, Армении и полууспех в Абхазии)? Несомненно, есть внешняя составляющая, но
она скорее в передаче опыта мобилизации и попросту в демонстрационном эффекте - одни окрыляются осознанием того, что могут победить,
другие, как могут, укрепляют свою власть и, вероятно, уже готовят пути к отходу. Важнее то, что не только Запад, но и Москва
сдерживают применение силы, обоснованно опасаясь непредсказуемых последствий.

Впечатление синхронизации падения режимов складывается оттого, что все они возникали примерно одновременно и в аналогичных
неовотчинных формах. В краткосрочном плане это работает - все, как говорится, схвачено, - хотя нет ничего хуже для экономического
развития. Владение должностями и ресурсами по личной договоренности прямо побуждает к быстрому воровству и счетам в швейцарских
банках.

Поскольку в завуалированной или открытой форме регулярно возникает вопрос о путинской России, особо отмечу, что здесь отсутствуют
две важнейшие предпосылки восстания. Во-первых, в России и, самое главное, в Москве и близко нет такой демографической массы
неудовлетворенной молодежи, как в странах со все еще активным сельским населением. Во-вторых, едва ли не важнее, что Путину удалось
восстановить централизацию бюрократического аппарата (с его эффективностью дела обстоят пока хуже). Если что-то власти и грозит, то
не свержение, а застой из-за неспособности наполнить смыслом рецентрализацию государства и диверсифицировать экспортно-сырьевую
экономику. Это чревато в какой-то момент будущего новым кризисом финансов и легитимности власти. Подобно периоду перестройки, Россия
может столкнуться с очередным расколом элит на державно-традиционалистскую и западно-либеральную фракции, с политически значимым
размежеванием по регионам и хозяйственным секторам. Впрочем, динамику отдаленного кризиса предсказывать всегда очень трудно.

Главная опасность сегодня в том, что вместо победного марша демократии на просторах СНГ мы можем получить просто серию обвалов.
Аналогичная волна военных переворотов и непонятных гражданских войн захлестнула арабские страны и Африку примерно через десятилетие
после получения независимости, когда великие отцы-основатели новопровозглашенных стран вроде Нкрумы, Бен Беллы и короля Фарука
успели запутаться в своих неовотчинных сделках, а население утратило веру в обещанное независимостью развитие. Вмешательство бывших
метрополий (подобно Франции в Африке, гордо продолжавшей вопреки Вашингтону в 1960-1980-е гг. бороться за свое имперское прошлое, за
ресурсы и права французских поселенцев) лишь в краткосрочном плане могло поддержать коррумпированные, но свои режимы в бывших
колониях. В конце концов даже французы махнули рукой на пожизненных президентов вроде Мобуту.

Главный вопрос сегодня в том, что придет на смену неовотчинной модели. Позитивная альтернатива, по сути, одна, и очень нелегкая. Это
соглашение победителей о создании системы формальных правовых гарантий прежде всего друг против друга - как заслона неовотчинному
принципу организации власти. Это предполагает нелегкое осознание возможности проигрыша на следующих выборах, но также обеспечивает
гарантии собственности и вообще существования в оппозиции. Такая система элитного соглашения не будет работать без ответственной и
относительно независимой от политиков бюрократии. Демократии без действующей бюрократии не бывает.

Увы, намного легче представить себе, что на смену неовотчинности единого хозяина может прийти остроконкурентная форма неовотчинности
нескольких соперничающих кланов или коалиций элит. Все это хорошо знакомо по опыту стран вроде Индонезии, Пакистана или Аргентины.
Тогда процессы износа власти пойдут на следующий виток, чреватый криминальным насилием, грабежом ресурсов, и, вероятно, новыми
восстаниями. Как это и происходит во многих странах третьего мира, вплоть до распада государства на враждующие банды, области и
уделы.

Москве бы стоило бороться не за предотвращение восстаний, а за обеспечение устойчивости государственных аппаратов стран, окружающих
Россию. Если американские внешнеполитические цели и, главное, возможности сегодня под большим вопросом, то остается Европа,
руководство которой, правда, боится ввязываться в конфликты за своими пределами (и немудрено, учитывая их травматичный опыт
неоколониализма!), но, с другой стороны, в Европе растет осознание, что каким-то образом надо если не расширяться, то по меньшей
мере стабилизировать свое окружение. Неовотчинные режимы укреплять нельзя, их надо аккуратно демонтировать и перестраивать в нечто
более прочное и управляемое, чтобы избежать обрушения. Вопрос в том, как, кто и особенно с чьей помощью будет это делать.