Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	11.06.2004 23:48:13
	Рубрики	Тексты;

Майя Плисецкая: "Ни при какой власти я не скажу, что Сталин был золото. Вот вам!" (*+)

Майя Плисецкая: "Ни при какой власти я не скажу, что Сталин был золото"

[ 09:44 09.06.04 ]

http://www.izvestia.ru/person/article144711

Легендарная МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ не дает интервью: считает, что журналисты все переврут или умело исказят смысл сказанного. Однако для
"Известий" сделала исключение. С прославленной примой встретилась обозреватель "Известий" ЛИДИЯ ШАМИНА.

Я с детских лет не в ладах с неправдой

- Однажды вы сказали, что никогда не возьметесь за то, что кажется вам невыполнимым. Что же вам не под силу?

- Я никогда не стремилась танцевать инфантильные роли. Не то чтобы эти балеты мне не нравились, нет. Но я понимала, что это не для
меня, и мне это было не интересно. Если нужно изображать девочку, уж не говоря о ребенке, как в "Коппелии", я четко понимала - не
мое это.

-Тем не менее сейчас вы сидите совсем как девчонка, поджав под себя ладони.

- Но это же не роль.

- Фальшь, вранье в искусстве - для вас отвлеченная категория или..?

- Я с детских лет не в ладах с неправдой. Она меня коробит пуще красной тряпки. И в искусстве, и в жизни. Совсем недавно мои друзья
дали мне прочесть главу обо мне в книге Екатерины Максимовой "Мадам нет". Написанное Максимовой огорчило меня, не скрою. Сказав в
мой адрес много добрых слов, она горько обидела меня, утверждая неправду. Мне особенно неприятно услышать такое из уст Кати, которую
я всегда держала за кристального человека. Знаете, когда я писала ей поздравление по просьбе одной из центральных газет ко дню
рождения, это заняло лишь несколько минут - так радостно-восторженно выплеснулось мое отношение к ней. А теперь я вижу, что она
такая же, как все. Разочарование огорчает.

- Где ваш дом - в Москве, Мюнхене, Литве?

- А может, в самолете? Мы столько ездим... Мюнхен чудный город. Но мы там из-за профессиональных музыкальных дел Щедрина. В первую
очередь это его издатели - прежний, Hans Sicorcki, и нынешний, Schott, с которым у него эксклюзивный контракт последние десять лет.
Schott - старейшее нотное издательство. Издательство Бетховена, Вагнера, Стравинского. Недавно играли в Мюнхене симфонию Щедрина, и
один из руководителей издательства после концерта мне говорит: "Сегодня был вечер шоттовских композиторов". А в программе были
Вагнер, Шуман и Щедрин...
В Мюнхене мы снимаем квартиру, кроме того, пора признаться, никуда не денешься - там отличные врачи. А Литва - это родина моей
матери: она родилась в Вильнюсе. Мы живем там в своем доме уже двадцать второй год. И любим эту чудную страну, любим ее людей. И,
по-моему, они отвечают нам взаимностью.
Кстати о врачах. В конце осени я порвала связку колена, по-ученому она зовется "собственная связка наколенника". Левая нога у меня
толчковая, и много раз я ее в прошлом травмировала. Однажды я два года не прыгала. А тут шла я в Риме на шпильках, было сыро. Я
поскользнулась и упала на мостовую. И известный литовский хирург Нарунас Парваняцкас сделал мне операцию. Потрясающе хорошо. А потом
выхаживали меня добрейшие, внимательнейшие врачи в санатории в Паланге.
Ну а Москва...Что тут говорить. Мой Большой театр. Мои верные друзья, лучшие в мире ценители балета - московская публика. Да что
говорить, Москва у меня всегда в самом сердце. Но бывает, случаются со мной в моей Москве и странности. Совсем недавно Фонд Г.С.
Улановой, руководимый Володей Васильевым, проводил в Большом вечер, посвященный ее памяти. Меня на него не пригласили, вы не
поверите... А я многократно танцевала с Галиной Сергеевной несколько спектаклей: она - Мария, я - Зарема в "Бахчисарайском фонтане",
она - Жизель, я - Мирта в "Жизели", она - Катерина, я - Хозяйка Медной горы в "Каменном цветке". Могут ответить вам - думали, что
Плисецкой нет в Москве. Но по телевизору несколько раз в эти дни показывали меня на концерте Спивакова. Да ровно накануне
улановского вечера я целый день провела в Большом, где снимали материал для телевизионного фильма, всех перевидала, со всеми
пообщалась. Из далеких стран пригласил Васильев балетную братию, но не меня, в трех километрах от театра с Тверской улицы.

"Светланов разговаривал с Чайковским"

- Вы станцевали несчетное количество спектаклей "Лебединое озеро". Какой для вас запомнился особо?

- В Пекине в 1959 году собрались все народные артисты СССР - и из Большого, и из Кировского, все было очень представительно. И мне
надо было танцевать "Лебединое" с ленинградцем Константином Сергеевым. Кстати, он меня завалил на поддержках несколько раз - ну что,
ничего не поделаешь. Но главное - дирижирует Евгений Светланов. Репетиций не было никаких, а он же дирижер не балетный. Мне-то темпы
не важны, я любой все равно поймаю - быстро ли, медленно, слух у меня, кажется, есть. Даже если меня специально захотят "поймать", я
все равно в такт попаду. Но то, что предложил Светланов, превзошло все. Оркестр у него звучал не медленно или быстро, как это бывает
в балете, - он звучал удивительно мощно, насыщенно. Кстати, когда меня спрашивали, как вам играть, я всегда говорила: "Дирижируйте,
как у автора, в нотах. А не то, как в цирке, под ногу". Светланов играл так, как он чувствовал Чайковского. Рассказать это
невозможно, это был их диалог с Чайковским. Особенно я была потрясена в третьем акте, который начинается трубами - выход Одилии.
Пауза. И вдруг - целый взрыв звуков в невероятном темпе. А я успела. Это было страшно эффектно. Дальше, уже в финале, идут туры по
кругу, и он задал такой темп! Я начала круг и подумала: "Или насмерть, или выжить!" Вышло! И какой был успех. Я была в восторге. Это
было воистину творчество. Дальше ничего такого в моей жизни не было - Светланов же балетами не дирижировал.

- А знаменитый Файер?

- Ну Файер знал балет, знал каждую балерину. Мне всегда говорил: "Как ты встала в preparation (исходная поза перед танцем. -
"Известия"), я уже знаю, как ты будешь танцевать". У него была фантастическая память. Например, напрочь забывали какую-то вариацию.
Звали его, и он говорил: "Здесь было так". Он помнил все. Был очень одарен природой. Он смотрел только на сцену - потому что не
видел нот, такой был близорукий. И это трагически кончилось. Все знали, что он почти слепой, но думали, что все-таки что-то видит. И
тут приезжает ленинградец Аскольд Макаров танцевать в "Дон-Кихоте", на замену, кажется. И никто ему не сказал, да и ему в голову не
пришло спросить, что в московской редакции его вариация не в том месте, как в ленинградской. И когда ему, по нашей редакции, надо
выходить, он спокойно ушел в гримерную поправить грим. И вдруг слышит по радио свою музыку. А на сцене никого нет. Первый скрипач
дергает Файера за фалду фрака, мол, остановитесь. Но все, это был последний спектакль Файера. Больше его в афишу не ставили.

"А ведь нам что говорили? Будешь драть ноги - потеряешь прыжок"

- Вы всегда, даже дома, выглядите очень элегантно. Вы как-то задумывались, что такое элегантность?

- Вот я вам приведу пример - Пьер Карден. Он от природы элегантен, поэтому он и своих клиентов одевает элегантно. Поэтому я уже
много лет одеваюсь только у него. Он фантастически чувствует стиль. Он не думает: "Вот я сейчас встану и буду элегантным". При этом
сам может ходить в чем попало - в своих вещах, конечно, но пальто может быть с завернутым внутрь воротником, или пуговица на животе
расстегнута, потому что он вечно спешит.
Потом - у него есть вкус. И знания. Однажды он меня просто потряс. Мне нужен был костюм для фильма Эфроса "Вешние воды". Но я не
была уверена, что он знает, кто такой Тургенев. Не то чтобы я в нем сомневалась, но все-таки он итальянец, Данте, Петрарку, конечно,
знает, а тут - русский писатель. И как только я ему сказала: "Пьер, мне нужен костюм для "Вешних вод" Тургенева", - он тут же
отвечает: "Вешние воды - это 1840-й год". И сделал несколько костюмов - просто царские подарки. И денег с меня не взял. Он знал, что
я не могу заплатить: каждый костюм стоил как машина. Они сейчас в разных музеях. Знаете, мало ли что, и я их отдала. Костюм из "Анны
Карениной" в Санкт-Петербурге, что-то в Бахрушинском, что-то в музее Большого театра. А где другие, не помню.

- Потом на Sotheby's встретите - вещь от Pierre Cardin, да еще в одном экземпляре, да еще созданная специально для вас - это же
дорогущий раритет.

- Если они не пропадут - слава Богу. А если их сожгут или выбросят на свалку, будет жалко.

- А хотя бы одна ваша знаменитая пачка сохранилась?

- Их полно в Большом театре. В прошлом году был юбилей Щедрина, и я смотрю: вышли в "Кармен-сюите" три табачницы. И все - в
одинаковых костюмах Кармен. А так быть не должно! Оказывается, все надели мои костюмы. Я говорю: "Девочки, что же вы делаете!" А они
отвечают: "Нам в них так удобно танцевать!"

- У кого из мировых хореографов вы бы хотели станцевать?

- Когда в молодости я перетанцевала все балеты в Большом, мы даже мечтать об этом не смели. Но позже, когда я стала ездить, мне были
очень интересны новые веяния. Например, Форсайт - я бы с удовольствием его станцевала. У Бежара я танцевала, у Ролана Пети. Вот
интересно: я абсолютно признаю Баланчина. Но лично не хотела бы у него танцевать. Это не мое, у него слишком абстрактный танец. А
люди любят, чтобы было что. Когда я танцевала "Умирающего лебедя" в Индии, никто не спрашивал, про что этот танец - все понимали. А
когда танцевала па-де-де из "Дон-Кихота", спрашивали. А я и сама не знаю, про что это. Про тридцать два фуэте. Это техника, а люди
любят понимать, сопереживать. Знаете, можно на сцене делать много технически замечательных, совершенных трюков, а зритель пришел
домой, поужинал - и забыл. А если он помнит, значит, ты его задел.

- Это тот случай, когда у Карсавиной или Павловой пятка в арабеске была кверху и никто на это не обращал внимания?

- Сейчас в балете все так же переменилось, как в спорте. Если раньше кто-то прыгал на полтора метра, все кричали "ура", то теперь
прыгают на два с половиной, и это в порядке вещей. А зачем нужны те, прежние? Сегодня мы смотрим фильм про Гельцер - и что? Беда.
Или ох, или ха-ха-ха. А уж когда рядом с ней вышел Тихомиров, Щедрин посмотрел и сказал: "Ну теперь только Чаплина не хватает".
Потому что Чаплин на контрасте выступал с такими "шкафами".

- А Марина Семенова, которая тоже не отличалась хрупкостью, действительно была царственной на сцене?

- Да, Семенова выходила на сцену - и вы больше никого не видели, она умела обратить на себя внимание. Я не видела ее в молодости, в
моей памяти она была в теле. Она себе ни в чем не отказывала, главное, в чем она себе отказывала, - в работе. Видите ли, у Вагановой
вообще мало было способных учениц. Ваганова делала балерин почти из ничего. Даже с никудышными данными они знали, как надо делать.
Многие, кто тогда были наверху положения, сегодня танцевали бы в кордебалете.

- Сегодня балет многое теряет из-за увлечения техникой.

- Вы знаете, на каком-то из первых балетных конкурсов я оказалась в жюри рядом с Улановой. И вот одна танцовщица поднимает ногу
практически в прямой шпагат, за ухо. Уланова наклоняется ко мне и говорит: "Девочка ошиблась адресом". И танцовщица не прошла на
третий тур. Спустя четыре года так же делала Надя Павлова - и получила Гран при. А ведь нам что говорили? Будешь драть ноги -
потеряешь прыжок.

- Балет - искусство текучих и всегда новых форм. Каждый танцует, как чувствует.

- Да, один покажет так, другой - иначе, и смотришь - получился другой балет. Я помню, как Елизавета Павловна Гердт говорила: "А
Петипа так не ставил!" Ее спрашивают: "А как?" - "А я не помню, но только не так". И все. Я танцевала по крайней мере десять версий
"Лебединого озера", а везде было написано: Петипа. Но я не хочу говорить ни о ком плохо, я уже достаточно откровенно написала обо
всем в своей книге. Когда я ее писала, у меня было мало надежды на то, чтобы меня все возлюбили. Я писала, как все было. Но люди
чаще всего ждут лишь комплиментов.

"После этой роли я вас ненавижу!"

- С кем из московских балетмейстеров вам было интересно работать?

- С Игорем Моисеевым в "Спартаке". Он сделал для меня партию Эгины, очень интересную и драматически, и технически. Особенно
эффектной была сцена в палатке Красса. А по накалу страстей! Например, одна вальяжная дама, посмотрев моисеевский "Спартак", мне
сказала: "Я вас всегда обожала. А после этой роли я вас ненавижу!" Между прочим, это было чисто по-советски. Артист кино или драмы
не бывал награжден, если играл отрицательную роль. Я знаю множество примеров. Приведу хоть один: в фильме "Ленин в Октябре" лучше
всех сыграл шпик, который за Лениным следил. Но все получили премии, а он - нет. Или - был замечательный киноактер Андрей Файт.
Красивый, высокий. Так вот он играл так, что я помню его до сих пор, но у него никаких наград не было: он играл исключительно
отрицательные роли.
Но продолжу про моисеевскую Эгину. Роль-то была страшная. Она Гармодия, сподвижника Спартака, соблазняла, чтобы тот предал его и
перешел на сторону Красса, что погубило бы войско Спартака. Для этого на сцене была выставлена огромная тахта, на которой
происходило любовное адажио. И вот Гармодий падает к моим ногам - и в это время в палатку входит Красс. Я опускаю руку кистью вниз,
как это делали патриции в цирке, - дело сделано! Это была сцена необычайной силы.

- С чего, по-вашему, в СССР начался настоящий балет - чтобы и техника была, и одухотворенность?

- С балетов Вахтанга Чабукиани. Видите ли, танцовщиков много, а хореографы - это такая редкость, невообразимая. Это было всегда, и
сегодня так. Если бы сейчас поставили "Лауренсию", "Сердце гор", я думаю, они бы прозвучали. В новом исполнении.

- Балетные - люди внутренне очень дисциплинированные, ответственные. Вам помогает это в жизни?

- Я бы не сказала, что я уж очень дисциплинированный человек. Конечно, я не разогревалась перед спектаклем горячим душем, как одна
прима-балерина, но я помню, как Елена Михайловна Ильющенко мне кричала: "Боже мой, уже третий звонок, а она еще только красит
ресницы".

- Как вы оцениваете ситуацию в Большом театре с приходом нового руководителя балета Алексея Ратманского?

- На Ратманского можно надеяться. Человек он умный и талантливый. Как исполнитель всегда понимал, зачем он на сцене, а это большая
редкость. Он был очень хороший танцовщик и изумительный артист. Вот он на меня всегда производил впечатление - я его до сих пор
помню на сцене. Конечно, ему будет нелегко - в Большом.
Его "Светлый ручей" мне понравился - это прелестный комедийный балет. Мне очень нравились его отдельные концертные номера. Потом я
сама с ним танцевала "Полуденный отдых фавна" в разных странах. И я вам скажу, что такого стилистически точного артиста не
встречала, это была тончайшая работа. Ну все встают в эту знаменитую позу a la рисунок на древнегреческой амфоре - а мне никто не
нужен после него. Я много хорошего могла бы о нем сказать, но не буду. И знаете почему? Он теперь главный в Большом, и люди могут
подумать, что я от него что-то хочу.

Учили в московской школе неважнецки

- Кроме танцовщицы кем бы вы себя могли представить?

- Обладать кистью живописца - вот чего бы мне хотелось. Но я этого никогда не пробовала. Это, знаете, как в анекдоте: "Вы играете на
скрипке?" - "Не пробовал, но, наверное, играю".

- А чем вы гордитесь?

- Мужем - я им постоянно восхищаюсь.

- Вы две такие сильные, яркие личности - как вам живется вместе?

- Вы знаете, с таким человеком, как он, это легко. Бывает, творческие люди, даже близкие, как-то завидуют друг другу. С ним этого не
может быть. Он болеет за меня как никто. Если бы не он, у меня не было бы "Кармен-сюиты", "Анны Карениной" и других балетов. Я бы
вообще так долго не танцевала. Знаете, как в драме переходят на другие роли: был первый любовник, а стал Санчо Панса.

- Сегодня вы спокойно входите в Большой театр?

- Я всегда иду туда спокойно. Мне нравится Большой театр. Я там танцевала много и долго. Какие-то ситуации в театральной жизни есть
всегда, но у меня нет чувства, что мне там неуютно. Если бы там шел новый балет Ратманского, с удовольствием пошла бы - мне новое
всегда интересно.

- Как вы находите: хорошо выучены нынешние московские танцовщицы?

- Некоторых вещей я не понимаю. Потому что учили в московской балетной школе неважнецки - а танцуют в театре хорошо. Хотя если
анализировать, то понятно - мир открыт, смотрят других, смотрят себя на видео, а это лучший педагог. Думали, что танцуют
сногсшибательно, а посмотрели - и схватились за голову, стали исправлять.

- Нельзя сказать, какая ваша любимая партия?

- Конечно, потому что каждая была любимой в тот момент, когда я ее танцевала. Вот как я обожала "Болеро" - просто не знаю, что еще я
так любила. Потом была "Айседора" - это уже не вторая моя жизнь, а последняя треть. Сначала была классика, потом новые балеты
Щедрина и дальше Бежар. Я станцевала у него пять балетов. Причем четыре были поставлены специально для меня и последний -миниатюра,
которую Бежар назвал "Аве Майя". Кстати, для каких-то вещей Бежара музыку подбирал Щедрин. Не свою, конечно, но он всегда
чувствовал, что мне нужно в этот момент. А для "Аве Майя" вообще сам ноты ему принес. А потом еще и репетировал со мной.

- Жалеете, что не учились у Вагановой?

- Это моя незаживающая рана.

- А как же наш знаменитый педагог, ваш дядя Асаф Михайлович Мессерер?

- А он никогда никому не делал замечаний. Он давал замечательный класс Александра Горского - удобный для ног, в котором никогда ни
одной связки или мышцы нельзя было сорвать. А дальше - репетируй как знаешь. Он не был педагогом, который подскажет, как сделать
правильно, технически точно. Но в балете он разбирался прекрасно.

- У вас есть друзья? Вернее, те, кому бы вы хотели излить душу в трудной ситуации?

- Друзья у меня есть, преданные, но насчет излияний - не уверена, что мне это надо.

Роскошь на меня давит

- Вы знаете, что вас с Галиной Вишневской за ваши книги называют "народными мстителями"?

- Да неужели? Почему?

- Ну как же: выучившись в СССР, получив тут все возможные награды и звания, вы отправились за границу, чтобы работать на Западе за
бешеные деньги да еще охаивать свое советское прошлое, как вас преследовали...

- Не забудьте: пока я танцевала - жила в Москве, а не за границей. А я что - должна была говорить, что Сталин был золото? Вот вам!
Этого не будет никогда. Ни при какой власти я этого не скажу.

- В книге вы пишете про свой невыездной период: "Моисеев говорил: "Иностранцы нас спасут". Что имеется в виду?

- Тогда от меня многие отвернулись, даже не здоровались, а на одном приеме Надежда Надеждина меня просто нарочно больно толкнула. А
вот Игорь Александрович Моисеев принимал во мне большое участие. Так же, как Вахтанг Чабукиани, который приглашал меня переезжать
работать в Тбилиси. Так вот, Моисеев имел в виду, что как только у нас кого-то начинали поливать грязью, иностранцы тут же вострили
ушки: "Как это такого-то притесняют? Давайте его раскрутим, поддержим!" И очень многие на этом играли - музыканты, писатели,
балетные. Раз ты беглец, преследуем властью, значит, ты художественно значим, наверху положения. Это и сейчас существует.

- Кого вы чаще других вспоминаете?

- Дядю Щедрина, Евгения Михайловича, и нашу домработницу Катю Жамкову. Дядя Женя был невероятной доброты и эрудиции человек, и мне
все время хотелось с ним разговаривать. А сейчас мне мало с кем хочется говорить. А Катя поражала меня своей поистине толстовской
мудростью, подлинностью, смекалкой.
Если у нее что заболевало, она поистине гениально, в двух-трех словах умела объяснить свое состояние. А мы, грешные, сотней фраз так
и не можем рассказать врачу, что ощущаем, на что жалуемся. И потом, она была честнейшим человеком - это чисто деревенская черта. Я
ее уважала очень. Вот она замуж не вышла. Я ее спрашиваю: почему? "Так все пьяницы, за кого ж выходить?"

- Что в Москве, что в Мюнхене - вы живете очень скромно. Вам не хочется, скажем, поменять мебель на более современную?

- Вы знаете, роскошь меня как-то сильно угнетает. Когда нас с Щедриным приглашают куда-то и помещают в какую-нибудь гостиницу
шикарную, на меня это давит. Как-то не привыкли мы роскошествовать.

Лиля и Эльза были две умнющие ведьмы

- Невозможно не спросить вас о Лиле Брик. Не жалеете, что не помирились с ней до ее смерти?

- Лиля Брик была невероятно противоречивым человеком по отношению абсолютно ко всем. Без исключения. В это противоречие попала и я.
Она и Эльза, ее сестра, - это были две умнющие ведьмы, которые находили удовольствие в том, чтобы постоянно портить жизнь друг
другу. Когда я приезжала в Париж, Эльза спрашивала: "Ну что, Лилечка много гадостей про меня наговорила?" В Москве Лиля задавала тот
же вопрос про Эльзу. Как-то Эльза мне говорит: "Я не знаю, что мне делать. Я поздоровалась с одним человеком, приезжаю в Москву, и
Лиля мне говорит: "Зачем ты с ним здороваешься? Он негодяй". В следующий раз я с ним не здороваюсь, а Лиля уже с ним помирилась. Я
никак не могу Лилечке угодить. И потом - Лилечка думает, что я миллионерша. Я ей литрами посылаю духи - скажите, Майя, она что, ими
поливается?" А Лиля их всем подряд дарила, шикарно, широко. Все, что она получала, у нее немедленно испарялось.
Однажды вышел такой случай. Была такая журналистка Люся Лозинская, которая меня с Лилей и познакомила. И Лиля что-то поссорилась с
ее мужем. А уж если она ссорилась - буквально с лестницы спускала, не меньше. И Люся мне после этого говорит: "Ты знаешь, для меня
будто окно занавесили, я словно живу в темноте". А я это Лиле пересказала. И знаете, что она ответила? "Ну что ж, пусть разведется".
И это была Лиля. Хочешь с ней общаться - будь только с ней. Если она любит, то без границ, если ненавидит, то она просто изведет
тебя со свету.

- А как Арагон существовал между ними?

- Он терпел, но не любил Лилю за то, что она терзала Эльзу. Когда в 1972 году мы с Лилей уже были в ссоре, Арагон приехал в Москву
как ни в чем не бывало, продолжал с нами дружеское общение, сразу пришел в Большой на "Анну Каренину" (Эльзы уже не было). Лиля была
в ярости. Как нам рассказали, она беспрестанно вопрошала своего последнего мужа, Василия Абгаровича Катаняна: "Вася, разве мы ему не
говорили?" Тот покорно отвечает: "Конечно, Лилик, говорили". Но Арагон Лилиной ярости не внял - пришел и кричал "ура".

- А что вы скажете о недавно изданной переписке Лили и Эльзы?

- Ох, жизнь это такая сложная штука. Лиля и Эльза раздражали, но и любили друг друга. Да и эстетически они были единомышленницами.
Мне было читать интересно. К тому же мы с Щедриным упоминаемся там почти на каждой странице.

"Сижу не жрамши"

- Что может вас вывести из себя?

- Неправда.

- Если в театре или в жизни случался конфликт - вы ввязывались в драку или пережидали ситуацию?

- Как когда. Меня всегда оторопь брала от сверхнаглости, и я не сразу отвечала. Было такое в жизни, и не раз, а потом ругала себя:
"Ах, что ж я не сказала то-то!" Наглость, она обескураживает.

- Все думают, что вы жесткий человек. А на самом деле?

- Пусть как хотят, так и думают. Просто я очень требовательная. И к себе тоже. А если считают, что это плохой характер, что я могу
поделать? Измениться труднее, чем за волосы себя поднять.

- Вы самоедка или стараетесь жить с собой в ладу?

- К сожалению, я себя грызу. Всегда.

- Что вы думаете об этих неизбежных морщинах?

- То, что от них никуда не деться. Однажды Сати Спивакова в Париже стала мне рассказывать о каком-то суперкреме от морщин. Я говорю:
"Разве такое бывает?" Не изобрели еще люди такое, думаю. Это, знаете, есть старый сад и новый сад. Но ухожен он или нет - это уже
совсем другое дело. То же самое с лицом человека: видно - ухожено оно или запущено.
Я не вижу в старости, в морщинах красоты. Я вообще старыми людьми не очень-то восторгаюсь. А уж молодящийся старичок или старушка -
это вообще смешно. Кстати, по молодости я никогда не красилась - это было немодно. На знаменитой фотографии с Кеннеди в Белом доме у
меня совсем нет макияжа - мне тогда это и в голову не приходило. Мы же нутряное сало покупали на рынке, чтобы снимать грим, - ничего
в магазинах не было! А знаменитый лигнин, которым в театре предлагалось снимать грим, в том числе и морилку с тела, - это же была
жесточайшая пытка, просто сдирали куски кожи.

- Откуда пошла ваша знаменитая фраза "сижу не жрамши"?

- Это я сказала одной французской журналистке, которая брала у меня интервью. Она меня ужасно доняла всякими вопросами - да что я
ем, да какой у меня режим. Это прочел во французском журнале Андрей Вознесенский и использовал в своем "Портрете Плисецкой".

- Кто из партнеров был для вас самым удобным?

- Пожалуй, Николай Фадеечев. Он меня устраивал еще и тем, что не был карьеристом и никогда не затевал никаких интриг. Думал Коля
только о себе. Если он был чуть-чуть болен, ни за что танцевать не станет, даже если здорово подводил партнершу. Я однажды
станцевала с ним "Лауренсию" только для того, чтобы дать публике понять, что он и такое может. А у меня так болело колено! Он
холодный никогда на сцену не выходил, грелся каждый антракт - у него и травм-то никогда не было. Эгоист - да. Но зла никому не
делал.

- Вы сейчас класс делаете?

- Перестала после последней травмы. После двадцатого ноября прошлого года. Все пили за мое здоровье - и, увы, не помогло...

- Что вы думаете о своей "дочери", которую якобы родили в пятьдесят один год?

- Ну, все это придумала моя родственница, "дама, приятная во всех отношениях": и журналисту заплатила, и девочку похожую подыскала.
Но вспоминать сегодня об этом неохота. Она та самая Фея Карабос - живет во злости. Вы знаете, один человек мне недавно сказал точно
определяющую фразу: "Ошибка ваших родственников в том, что они отождествляют себя с вами". Ну скажите, как это я могла на сносях в
те же самые дни (день рождения лжедочери до смешного совпадает) танцевать в пятьдесят один год спектакль за спектаклем в Австралии,
где гастроли именовались "Майя Плисецкая и Большой балет"? Умудриться тайно слетать на несколько дней в СССР, и почему-то в
Ленинград, и почему-то прямиком в родильный дом КГБ? Родить там наспех дочь и тотчас подарить ее первой встречной бесплодной
кагэбэшнице? Затем немедленно лететь в Париж на праздник газеты "Юманите", где танцевать на десятиметровом столе бежаровское
"Болеро" для тысяч людей на открытом воздухе?

- Вы верите в судьбу?

- Да. Но и характер это судьба. Не всё, но многое человек в жизни определяет сам. С каким характером человек родится, таким он и
останется всю жизнь. Но если человек целеустремленный, он сам сможет направить свою судьбу.

- Вот вы были ленивы, а посмотрите, чего достигли.

- Вот это судьба. Суждено было так. Но я очень любила танцевать. С детства боготворила театр.

- Вам знакомо чувство зависти?

- Я вам скажу без хвастовства: мне нечему завидовать. Господь дал мне способности и неплохие данные, в Большом театре я
перетанцевала уйму балетов, у меня, похоже, мировая слава. И главное - у меня прекрасный муж, чего же мне еще желать?

Лидия ШАМИНА