Летом этого года исполняется 110 лет со дня рождения Михаила Михайловича Зощенко. Дата не слишком круглая. Да и о самом Зощенко в
последнее время идут споры: а так ли уж он значителен, не раздули ли его <благодаря> постановлению 1946 г. <О журналах <Звезда> и
<Ленинград>, когда его имя встало в <страдальческом> контексте рядом с ахматовским? Эти досужие разговоры меня лично только
раздражают. Русская литература слишком велика и высока, чтобы по поводу частностей ссориться и скаредничать.
Мое скромное мнение: М. М. Зощенко - писатель не великий и, может быть, даже не очень крупный. Говоря <крупный>, я имею в виду
масштаб дарования, которое иногда включает в себя не только художественную, но и философскую (Толстой), и религиозную (Гоголь,
Достоевский) глубину и высоту. Зощенко же писатель просто редкий. По простоте и достоинству взгляда на мир, на человека. Не на
страдания, но на ежедневное, паскудное унижение человека.
Сам-то Михаил Михайлович всю жизнь именно страдал, мучился, так как был и физически, и психически безнадежно болен. В Первую мировую
ранен, отравлен газами, заработал порок сердца. С детства переживал страшные депрессивные состояния, в зрелом возрасте иногда
затяжные и неожиданные. Но именно эти страдания и позволяли ему как-то по-особому смотреть на простого человека. Жалеть его. Видеть
<брата своего> в каком-нибудь мужичке в дешевой бане и <сестру свою> в мнимой <аристократке> с <фиксой> во рту, которая, ошалев от
обилия пирожных и возможности <халявы>, не ест их, бедная, но <жрет>.
Читая Зощенко, особенно остро переживаешь бренность бытия человеческого. И в чувстве этом есть что-то религиозное.
Потом, увлекшись Ницше, Фрейдом, доморощенным психоанализом, Зощенко несколько утратил редкое, тонкое по мироощущению переживание
своеобразного <братства>, о котором сказал Лука в <На дне>, сравнив человека с блохой: <Все черненькие, все прыгаем>. (Эту реплику
обожал Василий Розанов.) Но это уже другая история.
Среди писателей 20-х гг. прошлого уже (о, Боже!) века ходила шутливая поговорка: <Зощенко обиделся>. Зощенко был очень душевно
ранимым человеком, крайне болезненно переживал людскую неделикатность. (Например, когда на концертах читал новый рассказ, а ему из
публики орали: <Чо читаешь ерунду! <Баню> давай! <Аристократку> давай!> Дескать, уплОчено. Вот и отрабатывай, как уплОчено.
Писатель, бля!).
Все это я вспомнил, как ни странно, прочитав интервью с Михаилом Леонтьевым в газете <Россiя> (не путать с <Россией>) от 19. 02. с.
г. Речь шла, как вы понимаете, о Путине, которого Леонтьев всячески <отстаивает> от обиженного либерального лагеря, из коего сам
когда-то вышел. Михаил Леонтьев - человек умный. <Путин, - говорит он, - это реванш за национальное унижение>. Леонтьев понимает,
что сама по себе жажда реванша опасна. Тем важнее, чтобы она была контролируемой. Но кем? Не Чубайсом же! И не Зюгановым, с другой
стороны. Остается - Путин.
Да! Я думаю - да, другие пусть думают иначе. Но - кого обидели? Кто толпой валил голосовать за Путина...
Вот сказал: <толпой валил> - и... задумался. Зощенко бы на эту фразу обиделся. Эта фраза из лексикона тех, кто на выборах проиграл.
Проиграл именно потому, что так это чувствует. А народ чувствует, что его так чувствуют, и чувствует ответно. Не <толпой валил>, а
семьями, с женами, с детишками, шел брать свой маленький реванш за обиду маленький <зощенковский> человек. Которого обидели. И очень
крепко. Ваучерами. Особняками. Грандчароками. Покупками <Челси> разных. И тут он не разбирает, <кто есть ху>.
Не обижайте, гады! И все!
Вот что надо понять... А для этого неплохо бы и перечитать Михаила Зощенко.
