К. Крылов. Критика нечистого разума. Части 1 и 2 (*+)
http://www.russ.ru/politics/reflection/20030718-kryl-pr.html
Критика нечистого разума, вып. 1
О здравом смысле
Дата публикации: 18 Июля 2003
Где-то, дай Бог памяти, году так в восемьдесят восьмом - когда "ускорение"
было уже того, а "перестройка" и сестра ее "гласность" еще того-этого - я
сидел на кухне у одного старого товарища, попивал дрянное вино и трепался о
политике.
В ту пору "русские разговоры" были особенно жаркими, потому как их
подогревал "Огонек", исполнявший в те свинцовые годы обязанности "Искры".
Товарищ мой был преданнейшим читателем этого издания и горячим поклонником
проводившихся в нем идей, сводившихся к тому, что совок - дерьмо,
коммунисты - суки, а Солженицын - великий писатель. Я же позволял себе во
всем этом сомневаться, что не способствовало взаимопониманию.
И в конце концов товарищу удалось-таки меня уесть.
- Знаешь, почему мы правы? - торжественно возгласил он, исчерпав прочие
аргументы.
- Почему же? - ехидно спросил я, не чуя подвоха.
- А вот почему. Представь себе, выйдут на демонстрацию коммуняки - и мы. И
вот коммуняки несут свои эти, как их, плакаты со знаменами. Про "больше
социализма", про "защитим завоевания", и прочую ихнюю нюйню. А знаешь, с чем
мы можем выйти?
Я предложил несколько версий.
- Ну да, - согласился он, - можно и с этим... Но вообще-то будет достаточно
одного транспаранта. С одной-единственной надписью: "2x2=4". И все! И все
поймут, кто мы такие и чего хотим. Потому что на нашей стороне арифметика,
здравый смысл, и законы природы. А на ихней - чучело в Мавзолее, вот! - и он
посмотрел на меня, как солдат на вошь.
В том же году вышел сборник "Иного не дано".
1.
Любая война начинается с риторики (не обязательно воинственной),
продолжается риторическими же средствами и кончается тоже риторикой. Только
мир может обойтись без разговоров: отнюдь не случайно в аристофановой
комедии богиня мира МОЛЧИТ. С другой стороны, известная поговорка о пушках и
музах имеет второй смысл: музы молчат, когда разговаривают пушки, но
пушки-то именно что РАЗГОВАРИВАЮТ, и довольно громко. Впрочем, музы могут
воевать не хуже, а то и лучше крупповских изделий, воспетых Эрном. Причем не
надо думать, что "информационная война" - это какое-то новшество: напротив,
это первичная, исходная форма войны. Обмен "мессиджами" (начиная от
перебранки и кончая "нашептыванием на ухо") обычно предшествует разборкам на
кулачках, а то и заменяет эти самые кулачки.
С тех же самых допотопных времен были известны и все основные точки,
поворотные пункты любой кампании. Одним из важнейших является захват и
удержание стратегической высоты, точнее - территории, именуемой ЗДРАВЫМ
СМЫСЛОМ.
Присвоение себе ПРАВА ГОВОРИТЬ ОТ ИМЕНИ "ЗДРАВОГО СМЫСЛА" означает коренной
перелом в ходе боевых действий. Если лозунги и утверждения одной из сторон
начали ассоциироваться в глазах масс с "очевидностью", а вторая сторона
вынуждена "что-то доказывать" - это почти победа. Потому что тот, на кого
возложены неудобоносимые бремена "доказательства", рано или поздно под ними
сгибается.
Ибо доказательство - тонкая, а значит и хрупкая вещь. А на стороне
противника - бронетанковой мощи "дваждыдвачетыре".
2.
Интересно, однако, выяснить, что представляет из себя "здравый смысл" (он же
"common sense") как мировоззрение.
Прежде всего, нетрудно заметить, что "здравый смысл" заявляет о себе как о
ЕСТЕСТВЕННОМ, дорефлексивном взгляде на мир. Здравым смыслом обладают "от
природы" - все остальное является, с точки зрения здравого смысла, либо
"надстройками", либо заморочками. Но в принципе, здравым смыслом обладают
ВСЕ. А если точнее, "все" и есть те, кто им обладает. То есть: "масса",
"пипл", "простые люди" определяются именно через него - в качестве носителей
"здравого смысла" (1).
В общем-то, если мы хотим быть последовательными, то мы должны на этом шаге
признать common sense СУБЪЕКТОМ, "душой", а "массу", "пипл" и все такое
прочее - его телами, формами его проявления. Но это увело бы нас слишком
далеко в сторону, поэтому просто учтем на будущее, что мы считаем эти вещи
неразделимыми, определяющимся друг через друга.
Важно еще подчеркнуть отличие "массы" от "коллектива", "семьи", "нации" и
вообще от любых форм сознательного и целесообразного объединения людей в
единое целое. Масса - это субъект, но СУБЪЕКТ ПАССИВНОСТИ - что совершенно
не равно "пассивному субъекту". Масса существует там, где ЛЮДИ НЕ ПРОЯВЛЯЮТ
СЕБЯ В КАЧЕСТВЕ ЛЮДЕЙ - и пока они себя в этом качестве не проявляют.
Поэтому масса и "массовость" с ее "здравым смыслом" противостоит не только
"личным целям отдельных людей" (это бы еще ладно), но ЛЮБЫМ ЦЕЛЯМ ВООБЩЕ - в
том числе коллективным, клановым, национальным, и каким угодно еще.
3.
Здравый смысл охотно и с готовностью признает себя грубоватым и
подслеповатым - "куда уж нам до ваших тонкостей". На этом основании он
отказывается понимать какие бы то ни было доказательства: он оценивает
утверждения иным способом - "чутьем" (2). На первый взгляд кажется, что
"чутье" функционирует в режиме "свободной воли", или полного хаоса: "сердцу
девы нет закона". Во всяком случае, здравый смысл слишком часто противоречит
осознанному пониманию своих ИНТЕРЕСОВ: массы легко верят в то, что им
попросту невыгодно, а то и гибельно. Взывание к голому интересу - "не
делайте этого, вам же хуже будет!" - зачастую не работает (или, хуже того,
работает прямо противоположным образом), когда мы имеем дело с common sense.
По крайней мере так уже случалось некоторых исторических ситуациях. "Гiрше,
да iньше" (хуже, да по-другому) - это ведь тоже формула "здравого смысла",
полностью применимая к той же "перестройке": ПЕРЕМЕН, МЫ ХОТИМ ПЕРЕМЕН! -
при этом "гiрше" заранее входит в ожидаемое "iньше".
Но и в тех случаях, когда массы вроде бы ведутся на пропаганду выгод и
преференций, при более подробном рассмотрении дела выясняется, как правило,
что само по себе исчисление бонусов "здравый смысл" не задевает. Носители
common sense не являются субъектами рационального расчета.
Если мы все же углубимся в мир "здравого смысла", мы обнаружим прежде всего
ФАТАЛИЗМ- иногда угрюмый, иногда связанный с какими-то надеждами, но именно
что фатализм. "Здравый смысл" воспринимает события исключительно в
категориях "необходимости/неизбежности". Мир common sense - это мир, который
движется сам собой, к нему приходится только приспосабливаться (3). "Делать
нечего", "а как иначе", "сам понимаешь" - это все типичные формулы "здравого
смысла". В этом плане "иного не дано" было великолепным попаданием
в десятку.
В этом смысле любая работа со "здравым смыслом" должна начинаться с
распространения в массах ОЩУЩЕНИЯ НЕИЗБЕЖНОСТИ того или иного хода событий.
Демократы первой волны владели этим искусством великолепно: чего стоила,
например, полуторагодичная компания по убеждению жителей СССР в том, что их
страны, "в сущности-то говоря, УЖЕ не существует". При этом всеобщее
нежелание распада и развала натыкалось, как на клин, на эту индуцированную
уверенность в том, что "сделать уже ничего нельзя". При этом практические
выводы делались именно исходя из понимания неизбежности. Множество людей,
которые очень не хотели уничтожения своей страны, при этом активно
ГОТОВИЛИСЬ к нему: перевозили ценности, избавлялись от недвижимости, или,
наоборот, заводили нужные контакты на местах - "жить-то надо". "Практический
смысл" был не на стороне ЖЕЛАНИЙ масс - и массы подчинились не "принципу
удовольствия", а тому, что они сочли неизбежностью. "Что ж теперь
поделать?".
Сказанное несколько проясняет и нынешнее "безмолвие народа". Чего бы ни
хотели миллионы - а они, конечно, хотели бы накормиться, обустроиться и
обезопаситься от всяческих "реформ" - но они ОЩУЩАЮТ, что все эти желания
находятся за пределом возможного. "Ничего не поделаешь, умираем и умрем", -
это настроение невозможно перешибить никакими разговорами о том, что умирать
не следует, что нужно бороться и так далее.
Теперь - откуда берется само это ощущение неизбежности. Common sense устроен
так, что он оценивает не столько силу и мощь "желающих перемен", сколько
СЛАБОСТЬ противостоящих им сил. "Здравый смысл" мало интересуется вопросами
"мощи" как таковой: пресловутое "в чем сила, брат?" - это не тот вопрос,
которым задаются носители common sense. Их интересует куда более важное -
кто здесь слабейший.
Это свойство common sense тесно связано с фатализмом: сила - преходяща, она
может ошибиться, обломаться, встретиться с превосходящей ее силой, и еще
неизвестно, "кто кого сборет". Слабость - фундаментальная характеристика.
Если что-то "еле держится на ногах", то уже все равно, насколько сильна и
бодуча та сила, которая намерена это что-то свалить. Оно все равно упадет,
оно обречено упасть - неважно уже, от чего.
В этом смысле common sense очень далек от понятия вины. В общем-то, неважно,
кто именно и почему толкнул падающего, раз он уже не держался на ногах (4).
Слабость же "масса" определяет очень простым способом - поскольку образцом
слабости для себя является она сама (опять же, тут пора предложить
дефиницию: МАССА - ЭТО СОВОКУПНОСТЬ ЛЮДЕЙ, ОТ КОТОРЫХ НИЧЕГО НЕ
ЗАВИСИТ ), то слабость другого она измеряет прежде всего по ЕГО
БЛИЗОСТИ С СОБОЙ. "Он такой же как мы" обозначает на языке здравого смысла -
"он тоже ничего не может" (5).
Common sense не уважает и не ценит то, что он понимает и ощущает "близким
себе". В этом смысле советская власть выдохлась - и потеряла остатки
народного уважения - именно тогда, когда стала "разъясненной", "вполне
понятной". Произошло это задолго до перестройки - однако, именно
перестроечная "гласность" ЛЕГАЛИЗОВАЛА это уже имеющееся понимание.
4.
Таким образом, common sense есть ВОЗЗРЕНИЕ НА МИР КАК НА СВЕРШИВШИЙСЯ ФАКТ.
В каком-то смысле это "идеология конца света": для "здравого смысла" мир уже
закончился, причем без его участия. Остается только адаптироваться к
сложившемуся порядку вещей, постаравшись максимально обезопасить себя от
болезненных переживаний. Сказанному не противоречит то, что common sense
поощряет определенные невеселые мысли: зато они заглушают более сильные
страдания.
Эта тема "заглушки", "заговаривания" имеет и иное развитие - здравый смысл
обожает фигуры недоговоренности. "Ну вы сами все прекрасно понимаете", -
говорит носитель common sense в тех случаях, когда дело касается вещей,
которые желательно оставить неопределенными. От собеседника (естественно,
находящегося в том же поле "здравоосмысленности") ожидается согласие,
выраженное столь же неопределенно: "Ну какая у нас жизнь? Сам
понимаешь..." - "Ну да... Гады, до чего довели".
Важно отметить, что в любых жалобах, исходящих от лица "здравого смысла",
нет и не может быть никакого возмущения и "желания что-то изменить".
Возмущение, протест - реакция личная и опасная, разрушающая унылое согласие
здравоосмысленных. Напротив, НЫТЬЕ - это нечто укрепляющее "существующее
положение дел". Можно даже сказать, что "окружающая реальность"
легитимизирует себя через массовое нытье. Общее страдание, выражаемое в
такой форме, только укрепляет и "унылый мир вокруг", и само это страдание.
Скажем больше. Здравосмысленная оценка мира как юдоли скорбей предполагает,
что эти скорби, в общем-то, ВЫНОСИМЫ - не без помощи того же здравого
смысла. Да, "типа все ужасно": но если мы живем в этом ужасе (и намерены
жить дальше), значит, сам этот ужас не так уж страшен, как мы о нем говорим.
Вот о чем молчит common sense, вот какое утешение он предлагает массе. Вот
та услада, что таится в здравосмысленном жевании общих мест - "все плохо, мы
гибнем, сделать ничего нельзя": ведь тот, кто все это пережевывает, в кругу
таких же, как он, "простых людей", сам-то надеется выжить, и даже не очень
сомневается в этом.
В глубине души "здравомыслящего" есть место самодовольству и даже
беспечности.
Ибо человек, по-настоящему напуганный и отчаявшийся, совершенно не способен
смаковать свои страх и отчаяние.
И если он будет о них говорить, то совсем по-другому. Dixi.
Примечания:
(1) Не следует путать common sense с его тенью - "общественным мнением" (о
выморочной сконструированности и даже "несуществовании" коего столь ярко
писал Бурдье). "Общественное мнение" уже предполагает "общество", а само
общество и его "мнения" могут быть определены только через common sense.
Общество есть носитель банальностей, утверждающих себя в качестве
банальностей.
(2) Кстати, английское sense этимологически восходит к корням со значениями
"воспринимать", "чувствовать" ("сенсор", "сенситивность"), и должно было бы
переводиться именно как чутье (в отличие от того же Vernunft с его
обертонами "обладания-присвоения").
(3) Идеальным выражением характерного для common sense отношения к истории
является всенародно известная формула "время было такое". Вопреки обычной
русофобской риторике, это суждение отнюдь не является "манифестацией
национального менталитета". Примерно то же самое говорят, к примеру, пожилые
немцы про известные события середины века. Что не мешает им исправно нести
возложенный на них груз "немецкой вины".
(4) Люди, позиционирующие себя как носители здравого смысла ("мы из
простых"), способны очень долго обличать какого-нибудь "гайдарочубайса", но
на вопрос о том, приняли бы они участие в приватизации или ином злодеянии,
будь у них такая возможность, отвечают обычно уклончиво. Если же копнуть
несколько глубже, выясняется, что даже "приватизатров" они считают не
столько инициаторами и виновниками происходящего зла, сколько исполнителями
"велений времени" - хотя и очень противными и поэтому заслуживающими
всяческих кар.
(5) Именно этот комплекс прекрасно выражен у Высоцкого в известной песне:
...Вы тоже пострадавшие -
А значит, обрусевшие:
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие.
Здесь "чужие" ("евреи") опознаются как "свои" именно через опыт
"столкновения с непреодолимыми обстоятельствами".
http://www.russ.ru/politics/reflection/20030725-kryl-pr.html
Русский Журнал / Политика / Несвоевременные размышления
http://www.russ.ru/politics/reflection/20030725-kryl.html
Критика нечистого разума. Вып 2
О покаянии
Константин Крылов
Дата публикации: 25 Июля 2003
В темные годы застоя, когда приличный человек не мог поговорить с другим
приличным человеком, иначе как накрыв телефон подушкой, в либеральных кругах
было в ходу ругательство "павлик морозов". Означало оно не столько
"преступного сына", сколько именно доносчика и стукача: осуждалось именно
"сотрудничество с властями". К нарушению заповеди "чти отца своего и мать
свою" либералы-образованцы относились куда более прохладно: у многих были
свои проблемы с родителями, да и вообще патриархальные ценности в этой среде
не котировались.
Тем не менее в ситуации спора с оппонентом (обычно каким-нибудь наивным
советским патриотом - тогда такие тоже попадались) ветхозаветный аргумент
"на отца руку поднял!" тоже доставался из кармана: "а чего хорошего вы ждете
от власти, канонизировавшей выродка, предавшего ОТЦА СВОЕГО". Чувствовалось,
конечно, что и "выродок", и патетическое "ОТЦА!" - не столько боль сердца,
сколько товар на вынос, а точнее сказать - обращение к ценностям противника
с целью манипуляции ими. "Вы там что-то про Отечество, про предков лепечете?
Так нате ж вам: щенок папашку своего огонопупил, а Отечество ваше поганое
его за это в святцы вписало. Что возразить имеете-с?" Возразить было как бы
и нечего: советская власть и правда выглядела в этой ситуации нехорошо.
Истинное же отношение образованщины к "предкам" проявилось много позже,
когда Горбачев только начал ковать свое железо. Первый и главный
перестроечный фильм, снятый культовым грузинским режиссером, был настоящей
манифестацией эдипова комплекса - его герой, прозрев всю мерзость отца
своего, выкидывает его труп из могилы (1). Фильм имел успех оглушительный в
прямом смысле слова: на первых показах было принято аплодировать.
Называлось кино сообразно своему мессиджу: "Покаяние".
1
Любая крупная дележка предполагает, что прежде всего прочего делятся вершки
и корешки, то есть прибыли и издержки. Тотальная приватизации всегда идет по
формуле ПРИВАТИЗАЦИЯ ПРИБЫЛЕЙ - СОЦИАЛИЗАЦИЯ ИЗДЕРЖЕК. Это значит, что все
сладкое присваивают себе "эффективные собственники" (или как они там
называются на очередном историческом этапе, а все горькое, кислое и соленое
всучается обществу и государству - которые, в свою очередь, перепихивают эти
дары друг другу, пытаясь сбросить с себя хотя бы часть непонятно откуда
взявшегося груза. В результате народ и власть начинают тихо ненавидеть друг
друга, обессиливаясь в этом взаимном перепихивании. При этом государство
никак не может стряхнуть с себя гнетущие его долу "социальные
обязательства", а народ нищает и вымирает от бескормицы - к вящему
удовольствию "эффективного собственника".
Все это касается (причем в первую очередь и самого главного рынка - рынка
символической продукции. С самого начала радикальных реформ нашим будущим
буржуйчикам был выписан моральный карт-бланш: либеральная пропаганда
объявила абсолютно все их действия (начиная от банальной неуплаты налогов и
кончая грабежами, убийствами и предательством Родины) нормальными и
естественными для "эпохи первоначального накопления" - когда все в дыму и
ничего не видно, то есть все дозволено. Однако, эта идеология абсолютной...
нет, нет, не правоты, бери выше - НЕВИННОСТИ "эффективного собственника" -
когда какой-нибудь очередной олигарх, получивший несметные сокровища
каким-нибудь бесконечно омерзительным способом (таким, что о нем поведать
стыдно даже сейчас, после отмены всей и всяческой морали: покажите олигарха,
который способен внятно рассказать, откуда у него образовался первый
миллион) - отнюдь не распространяется на всех. Индульгенции получили только
избранные. Груз же ВИНЫ отнюдь не аннулирован, нет - но аккуратно переложен
на плечи лохов и терпил, то есть российского государства и русского народа.
Этот процесс - перманентное перераспределение плохой кармы в пользу
пузатеньких - является денотатом практически любого либерального
рассуждения. Достаточно открыть любую приличную газету, чтобы прочесть о
ленивом, бездарном, завистливом народе, неспособном сделать ничего
полезного, с руками, растущими из жопы, терпеливо сносящего тиранство
властей, но обуянного иррациональной ненавистью ко всему чистому и светлому
(олицетворяемому крупными собственниками и либеральной интеллигенцией). Над
этим народом растопырилась чернокрылая власть, бесконечно отвратительная в
своей косности, бездарности, продажности, тиранстве, одержимости имперскими
комплексами. При всем том два этих существа - власть и народ - пребывают в
перманентном соединении: власть насилует "подлых людишек", но подлые людишки
получают от этого извращенное удовольствие, и поэтому заслуживают только
презрения (2).
При этом все чистое и светлое (то есть господ собственников и их верных
личард из СМИ можно смело уподобить лотосу: они, как и он, плавают в грязи,
но грязь к ним не пристает. Поэтому в ответ на любые обвинения в адрес сих
избранных следует пожатие плеч и царственное "ну и что?" Да, уважаемые
господа олигархи нарушали КАКИЕ-ТО ТАМ ЗАКОНЫ. И что же теперь, судить их,
что ли, по этим жалким, смешным "законам"? (3) Закон не смеет судить
носителей благодати: лица исторические, свершающие мистерию Первоначального
Накопления, не подлежат человеческому суду (4). Если какие-то там законы и
были нарушены - что ж, тем хуже для законов. То же самое касается и "людской
молвы": всякий, дурно думающий или говорящий дурное о заведомо невинных
(Гусинском, Березовском, или вот как сейчас о Ходорковском), тем самым всего
лишь свидетельствует о черноте своей собственной души, о собственной
неизбранности-к-невиновности. "ГДЕ ТВОЙ МИЛЬЕН, ПАРЯ, чтобы гавкать на
эффективного менеджера и его транспарентный до раскаленной белизны
бузиннес?"
Кстати, не следует забывать, что разделение на имеющих-право-на-все и
несущих-груз-вины состоялось ДО всего остального прочего - в том числе и до
приватизации, "отпускания цен" и прочих подвигов младореформаторов. Задолго
до разделения на богатых и бедных, на сильных и слабых, на допущенных к
кассе и отогнанных от нее, российское общество было разделено на два класса:
ВСЕГДА НЕВИННЫХ и ВО ВСЕМ ЗАРАНЕЕ ВИНОВАТЫХ.
Дальнейшие разделения следовали из этого изначального. Пробившиеся в
невинные (то есть назначенные быть "эффективными собственниками" творили
абсолютно все что хотели, а все их злодейства только умножали и без того
огромную вину изначально-виновных. Последние играли незавидную роль "козла
отпущения": на их головы возлагалась мегатонны чужой кармы - после чего они
торжественно изгонялись "в пустыню к Азазелю". Кстати сказать, один из самых
знаменитых "библейских" образов перестроечной и постперестроечной
публицистики - уподобление "выхода из совка" исходу евреев из Египта, с
обязательной добавкой "следует водить народ по пустыне, пока не умрут все,
рожденные в советском рабстве", - довольно-таки двусмыслен. В пустыню, как
известно, изгоняли и козла, посвященного Дьяволу, на голову которого
символически возлагались грехи евреев. "И положит Аарон на обоих козлов
жребий: жребий один для Господа, а жребий другой - к Азазелу." (16.8)
Русский народ, водимый реформаторами по постсоветскому аду, похож скорее на
несчастное животное, жертвуемое Сатане во искупление чужих грехов (в данном
случае - приватизаторов и их присных), нежели на "избранное семя Израилево",
чистое и святое by definition.
2
Как уже было сказано, изначально-виноватых в России двое. Это российское
государство и русский народ.
В чем виновато российское государство, объяснять никому не надо: оно по
определению виновно во всем вообще, включая дурной климат, дороги и дураков.
Но более всего оно виновато в том, что недостаточно жестко обращается с
народцем. Власть - потатчица: она развращает народ беромыми на ся
"социальными обязательствами", она народ учит, лечит, тем самым отучая его
от самостоятельности, от самоуправления, от ответственности за свои
действия, и вообще держит его в инфантильном состоянии. Ключевая фраза тут -
"ответственность": государство мешает взвалить на плечи народа полный груз
вины. Ибо "ответственность" в устах либерала означает - признание своей вины
и готовность отсидеть за это полный срок, от звонка до звонка.
Что касается вин русского народа, то они перманентны, как перманентная
революция. Русские присвоили себе ("огнем и мечом!" - это, как известно,
чисто русские изобретения) большие территории, на которых развели свинство.
Русские безумно и жестоко угнетали всякие нации и народности, цивилизованные
и не очень. Русские угрожали своими ракетами Свободному Миру. Русские
создали имперскую, шовинистическую культуру, позаимствовав у презренной
Византии гадкое самодержавие и уродливую кириллическую азбуку. Русские пьют
водку, русские мужчины некрасивы и не способны удовлетворить женщину.
Русские неритмичны, они не используют шампуни и плохо говорят по-английски.
Etc, etc, etc.
Впрочем, на месте "etc" нельзя подставлять совсем уж что угодно: при всей
противоречивости обвинений, возводимых на русских либералами, они все же
структурированы. А именно: если власти обычно приписывают злую ВОЛЮ,
неправильный выбор, то русский народ виновен скорее в "изначальной
испорченности", вина является его свойством ("прирожденная вина", наподобие
первородного греха или врожденного уродства, но очень мало зависит от его
воли. Напротив, все грехи русских в конечном итоге связаны с их РАБСКИМ
СОЗНАНИЕМ, то есть с ОТСУТСТВИЕМ ЯРКО ВЫРАЖЕННОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ И
КОЛЛЕКТИВНОЙ ВОЛИ, которой столь щедро одарены народы почище.
Либералы даже способны поминать "волю народа" в позитивном контексте:
например, события 1991 года они обычно характеризуют как "народ выбрал" (5).
Но это лишь одна сторона дела. От либеральной пропаганды еще можно было бы
как-то отстроиться. Однако, русский, отшатывающийся от телеэкрана с
Шендеровичем, напрасно будет искать утешения у "своих" - почвенников,
патриотов Империи, коммунистов.
Отношение патриотического крыла образованщины к вине русского народа
заслуживает отдельного исследования. В целом оно обратно либеральному:
патриоты, как правило, отрицают врожденные дурные качества русского народа -
напротив, русские, в понимании патриотов, изначально хорошие люди. "Рабское
сознание" русского народа они, как правило, признают, но относятся к нему
позитивно: "добрый, тихий и незлобивый русский народ, доверчиво, как дитя,
следующий за Государем и Церковью" - эта умилительная картинка вполне
соответствует "патриотическому дискурсу". Зато строжайшему осуждению
подвергаются все явления ВОЛИ: например, революция, понимаемая как "выплеск
низких страстей". "Народ похотел самовластвовать над собой, прельстившись".
За сим следуют кары Божьи: коллективизация, голодомор, уничтожение целых
классов общества. Но все это справедливо, ибо желание иметь свою волю "надо
наказывать и не так". Аналогично понимается и 1991 год: "прельстившись,
отступили". Впрочем, именно пассивность народа (слишком уж было заметно, что
в тех событиях он был "ни при чем" является, в глазах патриотов, отчасти
оправдывающим обстоятельством: если бы на стороне демократов выступила бы
сколько-нибудь значительная часть населения, упрекам не было бы конца: "мы
сами заслужили все то, что с нами происходит".
Совершенно особое место в поддержании дискурса русской вины занимает позиция
людей религиозных, в первую голову - православных. Как известно, сама РПЦ МП
на эту тему предпочитает молчать: это грозное молчание, напоминающее
молчание "рыбы Баскервилей" из известного анекдота, собственно, и составляет
ее основной ресурс влияния. Официальная позиция Церкви сводится к тому,
чтобы ничего не оглашать, но все время иметь нечто в виду (точнее, за
пазухой). Зато не молчат люди "вне и внутри церковной ограды" - начиная от
харизматических батюшек и кончая русскими интеллигентами, считающими нужным
носить крестик на шее. Все они много и охотно рассуждают о винах русского
народа - за прельщение протестантизмом, за желание материального
благополучия, и главное - "за революцию" и ее квинтэссенцию - убийство
Царя-Мученика (6). То, что Николай Второй был убит несколько иным образом,
чем, скажем, его французский коллега (где и в самом деле можно было говорить
о каком-то участии народа в деле), никого не колышет: убийство царя является
скорее ЭМБЛЕМОЙ вины. Неважно даже, кто его убил - важно, что русские должны
осознать это как СВОЙ грех, признать его, и непременно покаяться в нем. И
только после принесения "полного покаяния" у русских появится моральное
право "вообще чего-то хотеть".
(окончание следует)
Примечания:
(1) Разумеется, в пару к танатической была дана и эротическая, либидозная.
Вторым главным перестроечным фильмом была "Маленькая Вера" - где впервые в
истории советского кинематографа было продемонстрировано тщательно
скрываемое коммунистами от народа таинство совокупления, а также показан
краешек главного предмета коллективного вожделения - "Настоящий Розовый
Гигиеничный Запад". Рассмотрение этой темы мы, с позволения читателя,
отложим до другого раза.
(2) Этот важный поворот либеральной мысли - ненависть к насильнику и
презрительное отвращение к его жертве - следует отметить особо.
Одним из постоянных обвинений, адресуемых либеральными публицистами
российским властям, является то, что они страшно далеки от народа и
обращаются с ним как колонизаторы. Но те же самые авторы обычно утверждают,
что народу власть, напротив, близка и даже приятна: народ мазохистски любит
творимые ею бесчинства и только о них-то и мечтает. Это выводит на новый
виток гнушения: теперь власть начинают презирать уже за то, что она имеет
дело со столь гадкими подданными: "трахается с этакими уродцами". Народу же,
в свою очередь, бесконечно напоминают, что он-де "достоин своего
правительства": этой квинтэссенцией мировой мудрости замыкается риторический
круг.
(3) Из последних ламентаций на эту тему - известное письмо Березовского,
написанное в стилистике "сколько можно повторять очевидные вещи".
Несколько любопытных пассажей:
"Бессмысленно обсуждать, справедливо или нет была перераспределена
государственная собственность. Конечно же, несправедливо. Передел
собственности не бывает справедливым никогда".
Интересно, что большевистский передел собственности вызывал и вызывает у
либералов совсем другие чувства: здесь как раз имеет место обостренная
чувствительность к справедливости и отсылки к "священному праву" частной
собственности, к ее законности - в отличие от "советского воровства". Такая
же чувствительность была предъявлена на раннем этапе перестройки, когда
"привилегии партаппаратчиков" были постоянной темой обсуждений.
Еще одно место:
"Каждому, [...] кто не спал в России на печке в течение 90-х годов ХХ века,
может быть предъявлено обвинение в совершении преступления по той причине,
что старые законы уже не работали, а новые еще не работали. Таковы
последствия любой революции".
Здесь характерна эта самая "печка": воображаемый антагонист обвиняется в
традиционном русском грехе - беспробудной лени, "лежанию на печи" и надежде
на щуку. Не совершавший преступления ("проспал, когда другие маму резали")
тем самым виновен, и, напротив того, преступник занимался полезным делом.
Преступление является лучшим оправданием, отсутствие же преступления есть
пункт обвинения ("...и на что ты после этого годен?").
(4) Стоит рассмотреть ту версию, что "первоначальное накопление" и вообще
"введение капитализма в России" воспринимается его адептами (не говорю -
"осмысляется", тут речь идет о бессознательном) не в плане какого бы то ни
было "строительства" (как это было у тех же большевиков), а в топосе
сакральной жертвы (подразумевающей разрушение, причем разрушение
самодостаточное, не предполагающее за собой ничего, кроме ожидания милости
от богов, принимающих жертву).
Это, в свою очередь, позволяет осмыслить "приватизацию" в качестве того, чем
она и была на самом деле - то есть в качестве жертвоприношения, "гекатомбы".
Соответственно, приватизаторы (то есть жрецы и в самом деле невинны - как
невинен ацтекский жрец, вырывающий сердце пленнику.
(5) В смягченном варианте - "народ показал свое отношение к тому-то и
тому-то". "Отношение" - это еще не воля, но личинка, зародыш ее. Как
правило, "отношение" проявляется негативным образом: не "восстали", но
"отказались поддерживать", или хотя бы "осудили действием".
Что касается угодных либералам действий - то вот, к примеру, характерное в
этом плане рассуждение либерального священника Якова Кротова, регулярно
выступающего на радио "Свобода". Поводом послужило освящение храма в
Екатеринбурге, посвященному Николаю II и его семье. Кротов ссылается именно
на "народный ответ":
"Строился храм на деньги номенклатуры, а народ - народ несколько раз
поджигал стройку, растаскивал стройматериалы, в общем, высказывал свое
отношение к империи всеми доступными средствами."
Примерно в таком же тоне либералы перестроечных времен описывали, скажем,
распространенное в советское время мелкое воровство на предприятиях:
действие вроде бы и нехорошее, но "характеризующее отношение к так
называемой социалистической собственности" (читай - правильное, хорошее
отношение.
(6) В качестве примера жанра: названия подглавок характерного в этом смысле
сочинения архиепископа Серафима (Соболева) "Русская идеология":
"...Отступление русского народа от православной веры через увлечение
протестантизмом под влиянием противоцерковных реформ Петра I. - Усиление
греха отступления в царствование императрицы Анны Иоанновны и в
особенности - Екатерины II. - Бессилие государственной власти остановить
неверие в дальнейшие царствования императоров, несмотря на их
покровительственное отношение к Церкви.
Возврат русских людей к истинной вере как необходимое условие для
возрождения России и покаяние в грехе бунтарства против власти Помазанника
Божия... Сущность покаяния для русских людей, принимавших активное и
пассивное участие в грехе бунтарства против царской самодержавной власти".
Это дискурсивный стандарт. Текстов на эту тему существует множество, разной
степени хлесткости и публицистического накала.
