В сахаровском <теологическом> наследии самым важным мне представляется его
убеждение, что религиозная вера, так же как и атеизм, - это чисто внутреннее
и свободное дело каждого. На мой взгляд, это не просто юридический принцип
или установка политкорректного этикета, а мировоззренческий постулат.
В физике постулат - это общее утверждение, отражающее природу вещей и
извлекаемое из опыта, но не логическим путем, а упомянутой выше творческой
интуицией. Так, из безуспешности многих попыток построить вечный двигатель
извлекли постулат сохранения энергии, а из безуспешности попыток изменить
скорость света - постулат постоянства скорости света. Значение первого
постулата всем известно со школьной скамьи, а на втором основана теория
относительности.
Из какого опытного знания Сахаров мог извлечь свой нефизический постулат? Из
безуспешности диалога разнорелигиозных людей, когда они обсуждают свои
разные религиозные веры или неверия?
У Андрея Сахарова был и собственный опыт, говоривший, что даже длительные
близкие отношения не помогают преодолеть различие в религиозных
мировосприятиях. Его родители за сорок лет совместной жизни не пришли к
<общему знаменателю>: мать всю жизнь была православной верующей, отец - нет.
Сахарову могло хватить и наблюдений над собственной религиозной эволюцией.
Мальчик, приобщенный мамой и бабушкой к православию, с молитвами и
церковными службами. 13-летний подросток, самостоятельно решивший, что он
неверующий и переставший молиться. И 60-летний академик, который не может
представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего
их начала, лежащего вне материи и ее законов. Что они могли объяснить друг
другу о своих мироощущениях?! Обратим внимание, как физик Сахаров смотрит -
научно-исследовательски - на себя самого, когда пишет в дневнике: <Диалог с
Богом - молитва - для меня, по-видимому, невозможен>. Он знает по
собственному детскому опыту, что такое молитва, у него нет предвзятого
отношения, раз он пишет <по-видимому>, но просто он не видит в себе
соответствующей возможности.
Исторические факты вне личного опыта, быть может, не столь убедительны для
человека, самостоятельно мыслящего и доверяющего своей интуиции, но зато
таких фактов много больше. Важнейший из них - само многообразие форм
религиозности, длительное сосуществование - порой бок о бок - разных
религиозных групп, возникновение все новых форм. Все ныне признанные мировые
религии когда-то были ересями, имевшими горстку сторонников. Древнюю
родословную имеет и атеизм - Эпикур выработал свое безбожное мировоззрение
за несколько веков до возникновения христианства. Так на протяжении многих
веков сосуществовали разные религии и атеизм. Когда власть была
веротерпима - открыто, когда нетерпима - скрытно.
Эти общеизвестные факты было бы неловко напоминать, если бы не другой
общеизвестный факт: все эти века, включая ХХ, многие ожидали, что в
обозримом будущем все <неверные> обратятся в правильную веру или что все
верующие бросят свои <опиумные> иллюзии. Состояние дел на начало XXI века от
рождества Христова не похоже ни на то, ни на другое. Бесплодность подобных
ожиданий и утверждает постулат Сахарова.
Для обоснования этого постулата можно было бы углубляться в психологическую
природу (а)теистического чувства и в механизм культурно-социальной
наследственности. Однако и без обоснований ясно, что даже свободно мыслящий
человек, определяя свое (а)теистическое мировосприятие, не вполне свободен -
он не властен над врожденными особенностями своей психологии и над своим
жизненным опытом до момента выбора. Известно много примеров, когда в лоне
религиозном вырастает атеист, и в атеистическом окружении человек вдруг
обнаруживает в себе религиозное чувство.
В физике для ее постулатов тоже ищут обоснование - обычно задним числом. Но
рубежное изменение в картине мира связано все же с рождением самого
постулата.
Постулат Сахарова назовем паратеистическим [от греч. раrа - возле, рядом],
поскольку он утверждает неизбежность странного сосуществования теистического
и атеистического взглядов на мир в человеческой культуре.
Вам такой паратеизм кажется элементарно нелогичным, просто эклектичным? И вы
хотите ясный ответ на ясный вопрос: <Так все-таки есть Бог или никакого бога
нет?!>
История физики дает важный лингвистический урок относительно ясных ответов
на ясные вопросы. Когда в начале ХХ века началось пристальное изучение
микромира, физики, естественно, использовали тот язык своей науки, который
исправно им служил до того - на протяжении нескольких посленьютоновских
веков. Но при этом столкнулись, казалось, с неразрешимыми противоречиями,
например: <электрон - частица или волна?!> В ходе поисков, однако, они
обнаружили, что когда речь идет о таком неосязаемом объекте, как электрон,
подлинно ясный вопрос требует новых ясных слов, которые могут применяться к
этому неосязаемому объекту. Новые слова физического языка были созданы, и с
тех пор электрон - не частица и не волна, а нечто совсем третье, что
обозначается пси-функцией и ничего не говорит нефизику. Но всякий физик,
который повседневно имеет дело с неосязаемыми электронами, - никуда не
деться, - осваивает новые слова своей науки. А остальные довольствуются
осязаемыми плодами физики и нажимают на кнопки бытовой электроники, не
задумываясь о сути неясного ответа на, казалось бы, ясный вопрос.
От физики неосязаемого к реальности дважды неосязаемого
Получив урок от физики неосязаемого, вернемся к реальности дважды
неосязаемого в гуманике: неосязаемая душа другого человека, размышляющая о
неосязаемом <осмысляющем начале>. Постулат паратеизма не дает лезть в душу
другого - это не просто нехорошо, но и невозможно. Я готов принять
формулировку (одного из откликов), что религиозное чувство - это дар Божий,
если ее дополнить тем, что и отсутствие религиозного чувства - это тоже дар
Божий.
Для Сахарова, с его религиозным чувством, за паратеизмом стояла и его
человеческая - правозащитная - природа: уважение к правам и свободе другой
личности - это гораздо больше, чем терпимость к глупости и причудам другого.
Но когда Сахаров говорил о том, что противопоставление религиозного и
научного найдет <какое-то глубокое синтетическое разрешение на следующем
этапе развития человеческого сознания>, он скорее всего исходил из опыта
родной науки, надеясь, что будет найден язык, на котором постулат паратеизма
о неосязаемых реальностях не будет казаться противоречивым.
На нынешнем же этапе развития человеческого сознания приходится просто
следовать этому постулату. Как физики стали следовать постулату сохранения
энергии задолго до обоснования этого постулата однородностью времени и
приняли постулат постоянства скорости света до надежного обоснования теории
относительности.
Похоже, именно принимая свой постулат всерьез, Сахаров выражал свое
религиозное чувство на публике много лаконичнее, чем в дневнике. Он понимал,
что при его социальном весе - академик, трижды Герой, создатель
термоядерного оружия - его слова, независимо от его намерений, фактически
означали бы вторжение в душу другого.
Другое дело - пишущий эти строки неакадемик и негерой. Простой историк
физики с гуманитарным уклоном может не опасаться, что будет давить своим
авторитетом. Поэтому рискну предложить историко-научную интерпретацию
странных слов Сахарова о том, что для него Бог - <не творец мира или его
законов, а гарант смысла бытия - смысла вопреки видимому бессмыслию>. Как
эти слова смотрятся через призму теоретической физики?
Возьму себе в помощь двух по-разному знаменитых физиков-теоретиков, у
которых общее с Сахаровым только профессия, а не страна проживания со всей
ее особенной статью.
<Не творец мира или его законов>
Самый знаменитый физик ХХ века, Эйнштейн, без стеснения употреблял слова
<Бог> и <религия>. Быть может, и всуе, на взгляд профессионалов от религии,
но, с его точки зрения, - в случаях жизненной необходимости, когда не
находил лучших слов для выражения своей мысли или чувства. В одном из таких
случаев Эйнштейн сказал: <Что меня по-настоящему интересует, так это был ли
у Бога какой-то выбор при сотворении мира>. Начитавшись Эйнштейна, я думаю,
что фактически-то он был уверен, что выбора не было, но так и не придумал,
как - на языке науки - выразить это свое интуитивное ощущение. Ощущение чуда
познаваемой гармонии мироздания или, менее высоким штилем, ощущение
уникального архитектурного плана этого здания и проработанности отдельных
его частей, открывшихся взгляду науки.
Не слишком ли Эйнштейн и Сахаров ограничивали творческие возможности Творца?
А не слишком ли ограничивают художника краски и холст, и поэта - звуки и
слова, которые они - художник и поэт - получают в свое распоряжение
готовыми? Если же задать ясный вопрос: <Откуда же тогда взялись исходные
строительные материалы мироздания?>, то историк физики ХХ века напомнит, что
не всякий <ясно> заданный вопрос относительно неосязаемых объектов имеет
смысл. И надо внимательно посмотреть на слова, использованные в вопросе: не
слишком ли бездумно они взяты из области явлений осязаемых.
В судьбах Эдварда Теллера, <отца американской водородной бомбы>, и Андрея
Сахарова, <отца советской водородной бомбы>, при всех их различиях, можно
усмотреть фундаментальное сходство - оба физика-теоретика принимали решения
и действовали в области, далеко выходящей за пределы физики и прямо влиявшей
на судьбу мира и возможность мировой войны. О <смысле бытия>, о смысле
собственных действий и бездействия им приходилось размышлять с особой
остротой и ответственностью.
Теперь послушаем, как Теллер ответил на прямой вопрос журналиста, как он
обходится с <вопросом о Боге>: <О вещах, которых не понимаю, я говорить не
буду. Но в XIX веке, если физик верил в Бога, он был вынужден признать, что
Бог безработен: Он сотворил мир, а после этого будущее определяли законы
причинности. Сегодня, если я решаю верить в Бога, то, в силу квантовой
механики, для Него есть работа - будущее не определено>.
Похоже, что в этом нефизическом вопросе Сахаров присоединился бы к своему
коллеге по физике. В письме из горьковской ссылки близкому физику-теоретику
он заключил обсуждение некой научной идеи словами, соединившими науку с
жизнью: <Ну, ладно, подождем. Будущее покажет, кто прав, покажет всем нам и
многое другое. К счастью, будущее непредсказуемо (а также - в силу квантовых
эффектов) - и не определено>.
Не следует думать, что Сахаров просто подчинил дела человеческие - и
сверхчеловеческие - законам физики. Сфера науки - повторимые явления. А в
делах человеческих огромное место занимают события принципиально
неповторимые. И в судьбе одного человека, и в судьбе человечества, и, быть
может, в судьбе Вселенной. Не зря, обсуждая физику Вселенной, Сахаров в
своих <Воспоминаниях> счел нужным подчеркнуть, что <религиозная концепция
божественного смысла Бытия не затрагивается наукой, лежит за ее пределами>.
И все же физика в целом, то есть история физики, может послужить опытным
знанием для свободного интуитивного суждения о наблюдаемых явлениях за
пределами науки.
В сентябре 1988 года Сахаров отвечал на вопрос корреспондента:
< - А вообще в судьбу вы верите?
- Я почти ни во что не верю - кроме какого-то общего ощущения внутреннего
смысла хода событий.
И хода событий не только в жизни человечества, но и вообще во вселенском
мире. В судьбу как рок я не верю. Я считаю, что будущее непредсказуемо и не
определено, оно творится всеми нами - шаг за шагом в нашем бесконечно
сложном взаимодействии.
- Если я верно понял, то вы полагаете, что все не <в руце божьей>, но <в
руце человечьей>?
- Тут взаимодействие той и другой сил, но свобода выбора остается за
человеком>.
Так, по Сахарову, человек идет - рука об Руку - к <смутно угадываемой нами
Цели> (этими словами заканчивается его Нобелевская лекция). На этом пути, в
том же соавторстве, создаются неповторимые художественные произведения -
жизнь отдельного человека и история человечества.
<Осмысляющее начало>, без которого Сахаров не мог представить себе Вселенную
и человеческую жизнь, не гарантирует оптимистического конца. Осмысленной -
заслуженной - может быть и гибель: <Тысячелетия назад человеческие племена
проходили суровый отбор на выживаемость; и в этой борьбе было важно не
только умение владеть дубинкой, но и способность к разуму, к сохранению
традиций, способность к альтруистической взаимопомощи членов племени.
Сегодня все человечество в целом держит подобный же экзамен>.
Поскольку будущее не определено, результат этого экзамена может зависеть от
действий отдельного человека. Во всяком случае, Сахаров действовал, исходя
из этого. Из этого же исходили и его соратники правозащитники - и религиозно
настроенные, и верившие только в человеческий разум и сердце. <Смутно
угадываемая ими Цель> не оправдывала средств, которые, по их мнению,
разрушали саму цель. Эта Цель не требовала жертв, но она предполагала
свободу человека. И, в частности, свободу совести.
Право на свободу
С правовой точки зрения, сахаровский постулат (теизм и атеизм - чисто
внутреннее и свободное дело каждого) совпадает с принципом свободы совести.
Этот принцип в конкретной форме, как отделение церкви от государства, был
выдвинут глубоко религиозными людьми еще в XVI - XVII веках. В середине XX
века этот принцип получил международный правовой статус в принятой ООН
Всеобщей декларации прав человека, согласно которой (ст. 18): <Каждый
человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает
свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою
религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими>.
Паратеизм, который я вычитал между строк жизни Сахарова, дает обоснование
этой правовой норме, выстраданной человечеством.
Но из самой жизни Сахарова видно, что его теоретические идеи пропитаны живым
чувством. Обычно с религией связывают чувство страха перед смертью. К
Сахарову это не относится, и не только потому, что он вообще был
бесстрашным.
Последние месяцы его жизни были, вероятно, временем наибольшей религиозной
свободы в России. Советское государство наконец-то реально отделилось от
церкви, а клерикальное наступление на общество еще не началось. Поэтому
иссякли социальные причины псевдорелигиозности (сначала из-за сладости
запретного, потом из-за конформизма), и свободное исповедание веры стало
возможно.
Проживи Сахаров еще несколько лет, и он, вероятно, с еще большей симпатией
смотрел бы на атеистов, которые решались открыто исповедовать свое неверие.
На его пути было много неверующих, своей жизнью опровергавших знаменитую
теорему Ивана Карамазова: для человека, не верующего ни в бога, ни в
бессмертие свое, ничего уже нет безнравственного и все позволено.
В этой теореме вера в Бога и в собственное бессмертие выглядят синонимами.
Для Сахарова это было не так. Изложение своего религиозного кредо в дневнике
он завершил фразой: <В личное бессмертие я не верю, хотя, конечно, возможно
100 лет превратить в 100000 или 100000000 лет. Но в кратком мгновении жизни
и общения отражается бесконечность!>
Здесь одновременно и его вера в могущество науки (которая способна ТАК
продлить жизнь), и эмоциональное приятие жизни и смерти - трезвое, почти
материалистичное и трагично-прекрасное (пользуясь его словами). Он не боялся
жизни и не страшился смерти. Что его поддерживало?
<Ощущение мощного потока жизни, который начался до нас и будет продолжаться
после нас. Это чудо науки. Хотя я не верю в возможность скорого создания
(или создания вообще?) всеобъемлющей теории, я вижу гигантские,
фантастические достижения на протяжении даже только моей жизни и жду, что
этот поток не иссякнет, а, наоборот, будет шириться и ветвиться>.
Это Сахаров написал за несколько месяцев до смерти. Как видим, наука
оставалась важнейшей частью его жизни. И он оставался свободным человеком.
Свободным было и его религиозное чувство.
Он подходил <к религиозной свободе как части общей свободы убеждений>.
Именно свобода была главной заботой Сахарова, а не различие между
религиозным и атеистическим чувствами. Не это различие образует барьер между
людьми и барьер для общественного развития, а мера свободы и сопряженного с
ней чувства ответственности за исповедание своей свободы. Недаром среди
почитателей Сахарова были и религиозные люди и атеисты. Так же, как и среди
его противников. Свободолюбие - это и врожденное свойство личности, и
общественное установление. Щедро одаренный инстинктом свободы, Сахаров
стремился сделать уважение к свободе устоем общественной жизни.
