СП»: - Насколько велика вероятность, что сценарий, подобный украинскому, могут реализовать и внутри РФ?
- Вероятность велика. На Украине удалось то, что не удалось у нас несколько лет назад. Ведь через нацдемов обкатывали те же самые мемы. Вы помните историю про вброс темы «Рашки – квадратного ватника» у московских национал-демократов? Сочинялись слоганы, рисовались баннеры и плакаты. Единая спецразработка и единый соцзаказ налицо.
Собственно, и здесь, и там действует именно проект «национал-демократии». Этим именем называлась и партия Грушевского, и многочисленные партии и центры, которые создавались англосаксами во всем мире. В последние десятилетия сеть соответствующих идеологических центров без всякого стеснения финансировалась через НКО американским Национально-демократическим институтом. Он был причастен к революциям роз, оранжевой, пурпурной, тюльпанов и т.д. Русский национализм, и украинский национализм новейшего образца неизбежно получается у них с американским акцентом, и когда слушаешь нацдемов, ловишь себя на ощущении, что смотришь голливудский фильм про русских.
Сценаристы русофобских кампаний на этот раз совершили ошибку. Ведь «ватник» у народа порождает главную ассоциацию с Победой 1945 года. И носили телогрейки у нас в советское время представители буквально всех слоев общества.
Приведу красноречивый эпизод из собственной жизни. В начале 90-х я учился на дневном отделении престижнейшего журфака МГУ. В 91-м году туда еще можно было поступить «с улицы». Я относился именно к этой категории поступивших и удержавшихся без всякого блата. Время было лихое, социальный кризис шоковой терапии ударил по населению очень мощно. Даже в Москве в среде студентов элитарного факультета в ту пору дорогой одежды было немного. Ребята зимой ходили в основном в китайских пуховиках. У меня дубленка появилась уже на четвертом курсе. И на втором и третьем курсах я не считал зазорным ездить в мороз на Моховую в телогрейке – это было нормальным как по меркам метро, так и по меркам центральных улиц Москвы. Сначала я был на нашем курсе один такой, потом стали появляться и подражатели. В общем, я стал законодателем некой моды или анти-моды, как угодно. Однажды в гардеробе преподавательница стилистики русского языка в паре с одной из студенток попытались высмеять мой наряд, спросив меня, что это за мода «из Парижу». Ответ был прост: «Это не мода. Это стиль». И это было действительно так – в этом была некая корневая контркультура. Она у нас тогда не ассоциировалась, скажем, с ГУЛАГом. Скорее в «телаге» был символ сопротивления западнической рекламе, агрессивной вестернизации всей нашей жизни.
Сегодня стеганые куртки в стиле «ватник» могут относиться к категории высокой моды. Но это уже другая тема.
«СП»: - Как вы считаете, почему вообще возникла претензия к этому удобному и практичному виду одежды?
- На мой взгляд, термин «ватник» в том, как он употребляется сетевыми русофобами, источником своим имеет страх хипстера молодежных субкультур 80-х годов перед гопниками, урлой, которые их «мочили». Вне этого контекста невропатического ужаса данный русофобский комплекс объяснить невозможно. Кстати, среди этих субкультур, которым противостояли гопники, любера и т.д., были и «наци», предшественники украинского «Правого сектора».
Возвращаясь к теме соцзаказа, «ватники» у русофобов – это попытка повторить успех вброса мема «совок» в эпоху перестройки. Кто вбрасывал моду на презрение к «совку»? Безусловно, это было спродюсировано западными советологами, в услужение которым пошли тысячи советских журналистов, в большинстве своем по доброй воле. Они и разнесли этот мем, превратив его в «псевдо-народный», в словечко массовой антикультуры. Скажу откровенно, у меня он и тогда вызывал отвращение, хотя я не был совпатриотом, был настроен довольно критично. Просто от употреблявших слово «совок» в сатирическом ключе несло, как мне тогда казалось, какой-то подлостью, может быть, это в силу моего слишком раздражительного языкового слуха. Но я и сейчас думаю, что это словечко из лексикона не сыновей, а пасынков. «Совок» был словом саморазрушения.
«Совок» означал все-таки ненависть ко всему советскому, и мог еще прикрываться неким флером псевдо-патриотизма. А вот «ватник» – это уже неприкрытая русофобия. И она может работать только с очень наивным сознанием, с юным поколением, не видящим ничего дальше последнего 10-летия. Поэтому на этот раз црушные идеологи по работе с Россией явно просчитались. «Ватник» у нас не пройдет, и вторым «совком» он не станет.
Тем не менее, на Украине, в искусственно культивируемой русофобской среде, тема «ватника» прижилась, так же как и у нас она не совсем исчезла, есть в соцсетях сообщества юных смердяковых, продолжающих тему.
Народ у нас сегодня прекрасно понимает, что дело не в одежде и не в вопросах вкуса, «ватниками» его обзывают не какие-то озабоченные метросексуалы и денди XXI века, а сознательные агенты влияния. Хотели отождествить понятия «ватника» с понятием быдла, но получается все наоборот: «ватники» – это те, кто не «хавает» западническую пропаганду, невосприимчив к наживке «мягкой силы». А вот метросексуалы как раз «хавают», ведь вся их жизнь – низкокачественная калька с западных модных журналов и люксовой рекламы.
Аристократ вообще не понял бы противопоставления себя простонародью, ни на уровне языка, ни на уровне костюма. Это был бы просто нонсенс. Нынешние квази-аристократы, которые модно одеваются, часто ездят заграницу и постоянно общаются в кафе, где их обслуживают официанты – жертвы великого самообмана. Мелкобуржуазный характер этих богемных квази-аристократов налицо, ублюдочность их психологии выдает себя во всем, как бы они не тужились казаться просвещенными и глубокими людьми.
«СП»: - Вы поддерживаете идею Виталия Третьякова провести «марш ватников»?
- Эта идея не дурна. Такой марш знаменовал бы абсолютное отторжение внедряемых в нашу общественную жизнь вирусов. Но этот марш может состояться только как акт пробуждения глубинного национального самосознания. А такое может напугать даже и часть пропутинских элит.
Хочу подчеркнуть, что энтузиазм «Русской весны» – это не энергия поддержки Путина и путинского режима. Эта энергия того большинства населения, которое на различные образы протеста, предлагаемые Болотной, белоленточниками, национал-либералами, леваками защитниками американских усыновителей, пусси райот и проч., отвечает: «не то», «не вкусно», «нам это не по душе». В народе накопилась огромная сила сопротивления. Эта сила терпит Путина в силу того, что он служит стабилизатором и относительной гарантией от сползания в новую Смуту. Победи Болотная в 2011 году – и мы получили бы кратковременный отвратительный трагифарс, повторение ельцинского самораспада. Сурков назвал их «лучшей частью нашего общества». Но лучшая часть никогда не позиционирует себя как креативный класс на фоне анчоусов и быдла.
Лучшая часть общества присматривается к своему народу и находит в нем ответы на свои вопросы. Если не можешь почерпнуть в своем народе эти ответы – значит, ты фарисействующий дурак, и у тебя нет морального права кого-то чему-то здесь учить.
Причиной высокого рейтинга Путина является подкрепление его слов крымским делом. «Консервативный поворот» пока осуществлен на 5-10 градусов, а нужен настоящий консервативный разворот, если не на 180, то уж на 90 градусов точно. Рейтинг Путина может сохраняться высоким до тех пор, пока этот разворот продолжается. Необходимо углубление консервативного курса. Он должен стать социально-консервативным и нацеленным на большой неоиндустриальный рывок. Его пробуксовка чрезвычайно опасна, а намеки на поворот назад, как при Медведеве, губительны.
И либерализм, и национальная демократия ведут нас в глобальный содом, который погибнет так же, как и ветхозаветный. А к государству правды мы сможем приблизиться через национальную диктатуру.
«СП»: - Какова альтернатива креативному классу, где взять патриотически ориентированный креативный класс?
- Его не нужно где-то брать. Он есть. Это показывают поездки Изборского клуба, а мы много ездим по России. Поверьте, оппозицией столичному классу «креаклов» является не только пролетариат и «Уралвагонзавод». В оппозиции к нему большая часть нашей интеллигенции, студенчество, люди творческих профессий. Основная часть российского «среднего класса» настроена консервативно и патриотично. Наиболее уязвимы для технологий обработки сознания оказались такие профессиональные страты как юристы и журналисты. Но и в этих средах лично я встречаю немало искренних патриотов, мыслящих вне шаблонов неолиберальной традиции. Относительно безнадежна только богема, связанная с обслуживанием проекта глобализации в России.
Суть «креативного класса» – ориентация на стильный, модный образ жизни (поэтому в их среде приживается мем «ватник» как символ антиэстетизма). Они увлекаются идеей стать сверхуспешными, своего рода сверхчеловеками. Эту новую расу А.Зиновьев называл «роботизированными западоидами». А.Панарин усматривал у новых «сверхчеловеков» черты мизантропии, замешанной на оккультной эзотерике. Эти наблюдения двух мыслителей довольно точны.
Плата за прогрессивность – отказ от своей национально-государственной традиции и любых традиционных ценностей. Креативный класс обязательно «посттрадиционен». Переход в передовой класс связан с механизмом переключения от прекраснодушия и наивности к сознательному выжиганию совести и озверению в угоду высшего класса, который рекрутирует нового члена в отряд своих слуг. Этот феномен балансирования на грани прекраснодушия и выжигания совести был ясно показан еще в книге Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы».
Мы имеем дело с грандиозной игрой по оболваниванию миллиардов ради интересов единиц мировой олигархии. Креативный класс всегда и везде служит инструментом и в какой-то мере разменной картой в этой игре. Относится это не только к либералам, но и к анархистам, нигилистам, неонацистам, антиглобалистам и прочим представителям протеста против системы. Поскольку все эти направления уже прекрасно вписаны в замысел расчеловечивания, реализуемый корпоратократией.
Каков выход? Система глобального Вавилона, конечно же, нетождественна государству или даже транснациональным клубам. Чтобы противостоять этой системе, нужно идти от противного: постулировать ценность своей традиции, своей веры и своего государства в их подлинности. Мы должны поддерживать власть настолько, насколько она поддерживает основы нашей подлинности.
Не удивительно, что в России тема «креативного класса» очень рано намертво связалась с темой несистемной оппозиции. Это, прежде всего новый таран против государства. Свободные выборы, стандарты прав человека, борьба с коррупцией не должны затмевать для нас более важный вопрос: куда ведут нас протестанты против власти? Пусть коррупция, нарушения закона, двоедушие, и другие грехи останутся навальным, немцовым и прочим, которые верой и правдой служит мировой олигархии. Достоевский в свое время предсказал эти типажи совратителей и совращаемых, помните фразу Петруши Верховенского: «нынче у каждого ум не свой…»? Сейчас это очень актуально.
В этом смысле меня всегда поражала творческая импотенция этого смарт-класса, прозванного как будто в насмешку «креативным». У них везде все одинаковое – и листовки, и лозунги. И с коррупцией они борются по всему миру одинаково. И за экологию они тоже борются одинаково. И честные выборы им везде мечтаются по одному и тому же шаблону. Соответственно, везде с одинаковым ражем они поддержат права меньшинств, даже если лично им эти меньшинства несимпатичны. Но возникает групповой эгоизм сети меньшинств – и этот эгоизм прикрывается благородными словами и нелепыми агитационными красивостями.
«Креативность» XXI века отличается от классического «творчества» своим вирусным характером и своей шаблонностью. Настоящее творчество идет изнутри, а не передается как зараза. Подростковая стадность, вспыльчивость и запальчивость сочетаются с претензией на эзотеризм и элитарность. В общем-то, это все тот же механизм группирования в субкультуры. Малообразованному и неопытному человеку кажется, что в субкультуре он приобщается к уникальному «высшему» опыту.
В общем, диагноз, который я мог бы предложить, весьма жесток. Автор концепции «сетевого общества» Мануэль Кастельс определял это состояние следующим образом: технология не определяет общество, она сама является этим обществом. Иными словами, креаклы – это не совсем люди. Это технология, которая запущена извне и помимо воли людей воспроизводит сама себя. Носители креативно-классовой идентификации служат своего рода электропроводником, стандартизированным материалом, проводящим ток глобализации, ток заказных глобальных кампаний. От них, собственно, не требуется креатив, от них требуется не мешать, не притормаживать процесс. А «креативность» – приманка, красивая упаковка для их социально-политического отщепенства.
Сегодня у нашего креативного класса растет градус депрессии. Об этом можно судить по их блогам в соцсетях, таким как «Пора валить» в ЖЖ. Нельзя отрицать, что среди «креаклов» немало искренних людей, в свое время отправившихся в путь по течению, как им казалось, незаурядному течению. Однако их слава, их подвиги оказались суррогатными. Для читателей «Свободной прессы» я бы рекомендовал один из последних докладов Изборского клуба на эту тему, в котором креативному классу посвящено много места – «Линии раскола в российском обществе». По мысли авторов этого доклада, богема выступает как паразитарный слой, который в принципе не способен удовлетвориться объемом ресурсов, получаемых им от общества. В силу этого богема деструктивна и является экзистенциально-психиатрическим ядром протестов революций 2.0, движений майданно-болотного типа.
Специфика новейшей истории в том, что помимо государств-лимитрофов, призванных высасывать жизненные силы у геополитически опрокинутой России, существуют еще лимитрофные среды внутри самой России. В эпоху информационных технологий некоторые функции лимитрофа можно выполнять находясь в любой точке мира. Это так сказать «внутренние украинцы», которыми наполнена наша страна. Их меньшинство, но это очень активное меньшинство, которое воспринимают свою родину как стихию варварства, а себя как буфер между внешней цивилизацией и этим варварством. Якобы они – носители цивилизации, а их предки и соседи – варвары. Их задача – выдавливать по капле варварство, не столько из самих себя, сколько из окружающих.
Это довольно убогая картина мира, и нам предстоит большая работа по предъявлению и внедрению в общество превосходящей ее, более сложной картины мира. Она должна быть на порядок выше, чем система представлений среднего европейца или среднего американца. Россия выскользнет из исторической ловушки и вновь победит за счет того, что ее сметливый народ будет вооружен ясным и современным пониманием путей добра и зла, развития и деградации.