Опубликовано на ютуб-канале "СГКМ-Клуб" 18.12.2016 г. Вот аннотация:
СЪЁМКА 30 ноября 2016 г. Скачать файл со звуком этого видео: https://yadi.sk/d/sgPhjmx733vcB5 (формат mp3, 256 kbps, длительность 74 мин., размер файла 135 МБ).
Скачать книгу Сергея Георгиевича Кара-Мурзы "Российское обществоведение: становление, методология, кризис": https://yadi.sk/i/nnmNWIYP33vdmr (формат pdf, размер файла 32 МБ).
Основная часть этой беседы, состоявшейся 30 ноября 2016 года, посвящена книге "Российское обществоведение: становление, методология, кризис" (М., "Алгоритм", 2016). Восстановление (а по сути - создание заново) научного (беспристрастного, рационального, объективного) обществоведения Сергей Георгиевич считает неотложной чрезвычайной задачей сегодняшнего дня:
"Для решения реальных проблем требуется достоверное знание и научный метод!"
Также в этом видео Сергей Георгиевич даёт своё обоснование запрета на вынос тела В. И. Ленина из Мавзолея.
Ну и, конечно, не обошлось без традиционного вопроса: что делать "здесь и сейчас" простому человеку, неравнодушному к происходящему...
Кому интересно: была презентация книги о состоянии обществоведения
Вот мое сообщение. Выступления уважаемых обществоведов интереснее моего предисловия (скоро сделают ролик, я сообщу ссылку).
Тезис: крах СССР и тяжесть кризиса были во многом обусловлены слабыми познавательными возможностями советского обществоведения. К концу советского периода оно отказало в целом, как система знания. Об отдельных талантах не говорим, не они определяют фон – речь о профессиональном сообществе. Оно учит в школе и вузе, объясняет людям в СМИ, готовит идеи и решения власти. В образованном обществе сознание определяет бытие! Считается, что функция обществоведения – давать достоверное знание об обществе, объяснять главные противоречия и их последствия, предвидеть угрозы, вызревающие в людях. На деле у нас эта функция – побочная, а главная ее роль легитимировать интересы и идеалы – свои и своих хозяев, которых они гипнотизируют. Как говорят, во второй половине ХХ века обществоведение стало «властью над властью». Наше обществоведение – гибридная система знания с ценностями (добра и зла). Такая система развилась в период Возрождения, это – натурфилософия. А в 17 веке возникла наука – знание, автономное от ценностей. В ней сразу зародилась общественная наука. В Европе она стала доминировать, ее смешение с натурфилософией бывало как срыв, регресс. В России прекрасно развилась жесткая наука, а обществоведение осталось на основе натурфилософии, искренне считая себя наукой. Оно вышло из русской классической литературы, а не из науки. Оно было проникнуто сильным нравственным чувством и сразу утверждало «то, что должно быть». А есть формула: «несмотря на благие порывы, нет и не может быть истинного понимания там, где все отмечено печатью симпатий и антипатий». Наука – это знание объективное и беспристрастное. И власть, и общности, доверяя такому обществоведению, отрываются от реальности и попадают в катастрофические ловушки. Царь был уверен, что русский народ-богоносец, а крестьяне – монархисты. Кадеты, эсеры и меньшевики (оппозиция) верили, что народ будет рад демократии и капитализму. Они свергли монархию, а когда их не приняли – устроили кровавую баню. А в 50-е годы вылезли «шестидесятники», цвет нашего обществоведения. За ними верхушка КПСС пошла в тупик. Она до конца верила, что советский человек – крепость, и закрывала глаза на реальность. Оторвалась от земли, не понимала процессов – и дезориентировала население. Сошли с арены старики-практики, и все покатилось. Крах СССР – следствие мировоззренческого кризиса. А дальше – скользим в яму. Прогнозы, программы, стратегии неадекватны. Обществоведение стало дымовой завесой реальности. Отсутствие научного обществоведения в сложном обществе опаснее утраты естествознания. Эта книга – не следствие особого повода, это завершение цикла. Эта тема толкала меня от моей мечты – химии. И дотолкала до этой книги. Немного о вехах на этой дороге. Первая. 54-й год, 9-й класс. Внезапно возникли стиляги – 6 парней в классе. Дети из «генеральского» дома. Были как все – и вдруг. Мне звонит отец одного парня: «Сережа! Ты комсорг. Надо поговорить, приходи ко мне на службу». Я пошел, он, оказался, секретарь парторганизации издательства «Правда». Огромный кабинет, знамя. Сильный умный человек, мощные орденские планки. Спрашивает: «Скажи, что происходит? Что с моим парнем? Воспитывали как все – и война, и беды». И заплакал, затрясся. Я перепугался, успокаиваю.
Меня это потрясло: политработник высокого ранга, прошел войну – спрашивает меня, пацана: «Что происходит? объясни!». Я почувствовал угрозу. Где же наша наука? Уже в 1948 г. было 122 тыс. политшкол с 1,5 млн слушателей. Не знают! А дальше – затоптали стиляг, но не изучили этого явления и объяснили обществу совершенно неверно. Вторая точка. Осень 56 года, 1 курс МГУ, мы готовим агитпоход по Калининской области, по лесам и деревням. Приходили на наши концерты и рассказы из деревни почти все – электричества еще не было. Мы сидели и думали, что скажем в деревне о 20-м съезде, его удар докатился осенью – и в МГУ, и в толпе. Мне говорят: иди в партком МГУ, пусть дадут инструкции. Я позвонил и пошел, там был член парткома, профессор с философского факультета. Спрашиваю: что людям сказать? Ведь для всех потрясение. Профессор от КПСС развел руки: ничего не может объяснить и посоветовать. Сам не знает! Поговорите, мол, по-человечески… К 60-му году «шестидесятники» сильно промыли мозги и в МГУ, и в Академии наук. Я уже был в лаборатории в АН, все идеи перестройки там уже летали, в сыром виде. Наш дружный коллектив дал трещину. Я и близкие по духу не имели языка и теории, чтобы спорить, здравый смысл не принимался – тебе под нос суют трактат из Маркса, где прямо сказано, что все у нас сделано неправильно, – что ответишь! Тогда я поехал на Кубу, посмотреть революцию – наглядную, но в других условиях. Это как эксперимент в лаборатории. Тогда к кубинцам слетались философы, историки и пр. из Европы, США, Латинской Америки и СЭВа. Да и у кубинцев было 5-6 течений. Обсуждали бурно и страстно. Слушать и спорить – это был для меня практикум анализа сложного гетерогенного общества в чрезвычайной ситуации. Видно было, что и у нас уже сложилось общество такой сложности. Здесь я определился: методология советского обществоведения недееспособна. Вернулся в Москву и ушел из химии в науковедение, изучение научного сообщества и методологии его организации. Там были философы, экономисты, социологи и психологии. Я вырос в лаборатории, и мышление гуманитариев меня потрясло. Мои тексты с интересом читали, но как будто записки инопланетянина. А в НИИ жесткой науки – все прекрасно. Разные картины мира! Гуманитарии включали в свои конструкции ценности и легко получали свои выводы – и так, и этак. У них не было ошибок. А мне вбили в голову, что главное – искать ошибки, изобретать методы контроля и радоваться, когда товарищ нашел у тебя ошибку. В 80-е годы обществоведы постепенно захватили рычаги дискурса и стали форматировать массовое сознание, а с приходом Горбачева они без проблем повернули идеологическую машину. В их рассуждениях одни ценности были заменены на новые, а на очевидные ошибки никто не обращал внимания. В 1990 г. учредили Аналитический центр АН, я ушел туда, давать рецензии на доктрины реформ. До 1994 г. у нас были интенсивные контакты с советологами США. Наши семинары были по очереди в Москве и в Гарварде, там собирались из всех главных центров США. Они занимались именно научным обществоведением. Работы как научные – великолепны. Никакой идеологии, достоверное описание и анализ. Все это – уходило политикам для ликвидации СССР. Оболочку американских ценностей натягивали уже политики. Сами исследователи выражали глубокое уважение советским системам и институтам, это была их личная драма. Это и есть эффективная социальная наука. Сейчас нам такая наука абсолютно необходима. Я составил книгу из общего раздела и большого числа примеров неадекватных суждений и решений, подготовленных обществоведением. Я не ожидал каких-то подвижек, но считал, что надо зафиксировать ситуацию. Может, когда припрет, пригодится. Но сейчас видно, что общий кризис после краха СССР неожиданно сильно потряс Запад и его периферию – так, что там тоже рассыпались или деформировались общественные институты, и в результате началась быстрая деградация рациональности. Возник глобальный культурный кризис, и вызревает общая угроза – погружение в невежество. Но мы погружаемся быстрее и мы более уязвимы – большинство забыло (или не знало), как устроены и действуют ранее созданные системы культуры. Эту болезнь мы хотя бы начали прочувствовать и, в принципе, могли бы быстро вылечиться. Об этом надо писать следующую книгу, и значит, кого-то придется заставить.