С.Г.Кара-Мурза. Государственная политика в духовной сфере: задачи и провалы 28.03.2012
В Центре проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования 16 марта состоялось заседание регулярного научного семинара «Проблемы формирования и реализации государственной политики и управления».
Участники семинара обсуждали тему государственной политики в сфере идеологии, мировоззрения, религии, пропаганды, культуры и воспитания.
С докладом «Государственная политика в духовной сфере: задачи и провалы» выступил эксперт Центра, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН, доктор химических наук С.Г.Кара-Мурза. Мы публикуем выдержки из его выступления, а также из обсуждения доклада.
Скачать текст в pdf>>>
С.Г.КАРА-МУРЗА. «ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА В ДУХОВНОЙ СФЕРЕ: ЗАДАЧИ И ПРОВАЛЫ»
1. Исторически в России сложилась и укрепилась недооценка государственной властью ее функции в духовной сфере населения. До конца ХIХ века эту функцию в неправомерно большой степени перекладывали на церковь и на традицию, хотя уже с ХVII века их потенциал ослабевал в результате модернизации. Более того, перегружая церковь выполнением заданий в идеологической и нравственной сферах, государство привело к кризису официального православия, что в начале ХХ века резко сократило ресурсы легитимизации самого монархического государства (подобное наблюдается и сегодня в нашем демократическом государстве).
С середины ХIХ века началось увлечение образованного слоя России марксизмом. Стереотипом (и часто догмой) стало ложное положение: «бытие определяет сознание». Оно как будто освобождало государство от работы по строительству и воспроизводству духовной сферы населения.
Государство даже уклонилось от очевидно присущей ему обязанности создать социальные условия для формирования научного обществоведения, и его заменила философско-морализаторская компонента классической литературы, а затем публицистики. В СССР эти провалы в структуре функций государства не были заделаны (только место религии занял марксизм). На духовном ресурсе революции и большого проекта строительства страна решила очевидные задачи, но в цивилизационной «холодной войне» с 60-х годов стала нести поражения, которые закончились крахом в конце 80-х годов. В символической сфере («войне смыслов») страна оказалась несостоятельной – хотя в сфере объективной реальности имела большие преимущества.
2. В постсоветской России положение в этой сфере еще существенно ухудшилось. В 90-е годы это можно было списать на тяжелую культурную травму, которая была нанесена всему населению (богатым досталось едва ли не больше всех). Но и потом положение не было выправлено. Неустойчивое равновесие поддерживается инерцией остатков культуры и нравственности, основных фондов и техносферы (особенно «ядерного зонтика») и природных ресурсов. Вот некоторые важные признаки фундаментального неблагополучия:
население погружено в тяжелую аномию и постоянный стресс, уровень преступности и коррупции чрезвычайный; произошла институционализация бедности, разделившая страну на две разные и враждебные цивилизационные ниши;
произошли дезинтеграция общества и распад социокультурных общностей, бывших историческими субъектами политического процесса; «разрыхлены» связи русского народа, нерусские народы сдвинулись к этноцентризму, деформированы матрицы, на которых были собраны и воспроизводились все народы России;
государство уже 25 лет переживает перманентный кризис легитимности, ради смягчения противоречий и конфликтов в расколотом обществе оно выбрало соглашательский дискурс, утратив шанс на консолидацию нации и выработку национального проекта;
«личный состав» страны (его численность, здоровье и квалификация) деградирует, хозяйство приобретает черты слаборазвитой периферийной экономики с соответствующим самосознанием экономически активного населения;
вышедшее на общественную арену первое постсоветское поколение представляет собой новый культурно-исторический тип с неизвестным в России типом рациональности и потребностей, несбыточными притязаниями и комплексами, почти утративший коммуникации с государством и старшими поколениями, угасающий демографически.
Все это – признаки деградации и ослабления именно духовной сферы, ремонт, воспроизводство и обновление которой входят в ядро приоритетных функций государства. Однако до сих пор даже не встал вопрос о целях, задачах, структуре и ресурсах государственной политики в этой сфере. Принимаются лишь срочные ситуативные решения по типу действий МЧС – с помощью бригад политологов, следующих поворотам конъюнктуры. Нередко ради смягчения актуальной проблемы они наносят непропорциональный ущерб даже ближайшему будущему.
3. В принципе выделение государственной политики в духовной сфере (культурной, информационной, идеологической и др.) как одной из «политик» допустимо лишь как абстракция, в целях анализа. Любая конкретная политика «пропитана» языком, символами, этикой и эстетикой, то есть, может быть изложена и реализована только во взаимодействии с духовной сферой человека и его общностей. Структурное выделение политики в духовной сфере как особого ведомства уже в послевоенном СССР приобрело характер ошибки «divisio», то есть, неверного структурирования системы власти и управления.
В настоящее время эта ошибка лишь усугублена.
4. Хотя все задачи государства в указанной сфере взаимосвязаны, а не соподчинены, выделим те, которые, будучи нерешенными, порождают цепные лавинообразные процессы деградации всей системы (типа тех, которые наблюдались в Российской империи в 1916-1917 годы или в СССР после 1987 года). Здесь – источники системных угроз. Эти задачи чаще всего не решаются не из-за нехватки ресурсов, а потому, что они игнорируются или неверно формулируются вследствие фундаментально ошибочных представлений.
Первая ошибка уже указана выше («бытие определяет сознание»). Это – грубое расчленение диалектического взаимодействия. Сознание не отражает бытие, а создает его образ. Этот образ складывается в воображении из множества сообщений, выработанных в культуре, а не в объективной реальности. И зло, и добро – образы, созданные в культуре и внедренные в сознание некоторых социокультурных общностей. Объективная реальность – лишь инертное сырье для производства этих образов, ресурс бесполезный, если производство не налажено. Государство, уповающее на стихийное («естественное») воздействие бытия, идет к краху (об этом – у Пушкина в «Борисе Годунове»).
Мифические льготы номенклатуры в СССР были восприняты как нестерпимое зло, которое можно было избыть только свержением власти. А к олигархам, которые гораздо больше заслужили такое отношение, население не испытывает ненависти – не было корпорации, которая бы эту ненависть раскрутила. Американский социолог Дж. Александер пишет: «Для того чтобы травматическое событие обрело статус зла, необходимо его становление злом… Холокост никогда не был бы обнаружен, если бы не победа союзных армий над фашизмом».
Вторая причина многих однотипных ошибок заключается в том, что мышление советской и российской интеллигенции (как и обыденное сознание) проникнуто эссенциализмом – верой в неизменность (или высокую устойчивость) некоторых сущностей и качеств, якобы присущих общественному (народному и т.п.) сознанию. Государство СССР (в большой мере и общество) исходило из презумпции, что советскому человеку изначально присущи качества соборной личности, тяга к правде и справедливости, любовь к ближним и инстинкт взаимопомощи. В особенности, как считалось, это было присуще русскому народу – таков уж его «национальный характер». А поскольку все эти качества считались сущностью, данной человеку изначально, то была неосознанная уверенность, что они и будут воспроизводиться из поколения в поколение вечно.
Эта вера породила ошибочную антропологическую модель, которая и задавала установки государственной политики. Общественное сознание – система гораздо более подвижная и пластичная, чем казалось, она не терпит застоя. Уповать на «незыблемые убеждения» государство не может, это ведет к тяжелым провалам. А в позднем СССР культурные устои, которые были присущи обществу в период становления советского строя, были приняты за природные (иногда говорят «генетически присущие») свойства стереотипного гражданина. Задача воспроизводства этих устоев в меняющихся условиях не только не ставилась, но и отвергалась с возмущением. Как можно сомневаться в крепости устоев! А в действительности они непрерывно меняются, и их воспроизводство требует гибкости и адаптивности, регулярного «ремонта» и «модернизации».
В постсоветской России эссенциализм мышления государственной элиты лишь усилился. Остатки советских культурных структур (уважение к государству, патриотизм и терпение) опять считаются примордиальными сущностями, только теперь их увязывают с православием. Но уже поколение, вошедшее в активную взрослую жизнь после 90-х годов, обнаружило совершенно иное культурное лицо, которое поразило власть на Болотной площади. Надо вдуматься: плейбой М. Прохоров, обещающий сладкую жизнь, получил в Москве на выборах президента более 20% голосов. Его электорат – уже почти готовая партия или, точнее сказать, новое племя, младое, незнакомое.
Третий тип ошибок порождается резким падением за последние 25 лет культуры структурно-функционального видения. И политики, и чиновники как будто утратили навыки видеть пространство своих действий как упорядоченную систему, в которой они выполняют свои определенные и необходимые (а не «предпочтительные») функции.
Например, очевидно, что политика в сфере идеологии или информационная политика реализуются через движение интенсивных потоков сообщений (семантически и эстетически оформленных смыслов, зашифрованных во множестве знаковых систем). Эти потоки движутся, как по кровеносным сосудам, по множеству информационных каналов. Это и есть национальное информационное пространство – сложная структура, каждый элемент которой выполняет свою функцию (газета – одну, телевидение или театр – другую). Очевидно также, что в 90-е годы информационное пространство, выстроенное в советский период, было разрушено почти до основания. Сейчас его надо строить заново, разрабатывать доктрину и проект, но об этом даже речи нет. Государство озабочено потоками материи (особенно денег) и энергии, но о социодинамике информации как будто забыли. Невидимая рука рынка все устроит! Если и заходит разговор на эту тему, то больше об Интернете для сельских школ или о запрете на цензуру.
Коротко, в качестве примеров, коснемся главных задач государства и их исполнения.
5. Государство прежде всего обязано обеспечить свое выживание – ради страны (как пилот лайнера – ради пассажиров). Уже Макиавелли определил, что власть держится на силе и согласии. Значит, «Государь» должен непрерывно вести особую работу по завоеванию и удержанию активного благожелательного согласия подданных. Вебер развил понятие легитимности как условия устойчивости власти. Это совсем не то же самое, что ее законность, то есть, легальность (наши политики в массовом порядке путают эти разные вещи, не всегда по незнанию). Формально законная власть еще должна приобрести легитимность. Это – проблема модерна, который заменил религию как легитимирующую силу идеологией. В отличие от религии, которая опирается на Откровение, идеология маскируется под науку и апеллирует к научной картине мира.
Антонио Грамши создал учение о культурной гегемонии – положение, при котором государство обеспечило себе благожелательное и активное согласие граждан. Гегемония опирается на «культурное ядро» общества, которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, добре и зле, множество символов и образов, традиций и предрассудков, знаний и опыта. Гегемония – не застывшее, однажды достигнутое состояние, а динамичный, непрерывный процесс. Ее надо непрерывно обновлять и завоевывать.
Завоевать гегемонию – не значит изречь истину, которая совершила бы переворот в сознании. Это «огромное количество книг, брошюр, журнальных и газетных статей, разговоров и споров, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то длительное усилие, из которого рождается коллективная воля определенной степени однородности, той степени, которая необходима, чтобы получилось действие, координированное и одновременное во времени и географическом пространстве».
Что же мы видели в Российской империи, СССР и видим сейчас? Тот же эссенциализм. Как только гегемония худо-бедно достигнута, власть считает ее неизменной сущностью «нашего народа». Вместо ее постоянного воспроизводства уповают на свой имидж, увеличение пенсий, страх перед «оранжевыми» или административный ресурс на выборах. Никаких размышлений о стратегии укрепления легитимности, никаких интенсивных потоков информации. Никого даже не интересует, какая социокультурная группа является главным субъектом легитимизации в современном обществе.
А ведь это интеллигенция! Именно создание и распространение идеологий, установление или подрыв гегемонии того или иного политического порядка – главный смысл существования интеллигенции в современном обществе. Но как поступили с ней реформаторы? З.Т. Голенкова, которая с 90-х годов изучает изменения в структуре российского общества, пишет (в 1998 году): «Ситуация сложилась таким образом, что мы “потеряли” средний класс интеллектуалов и интеллигенции (так называемый новый средний класс) и получили средний класс предпринимателей (старый средний класс)» [Голенкова З.Т. Динамика социоструктурной трансформации в России // СОЦИС, 1998, № 10].
Вот формулировка социолога (2004): «Раскол постсоветской интеллигенции на небольшую по численности богатую “верхушку” и массы полунищих бюджетников давно привлекает внимание специалистов и простых граждан как одно из наиболее драматичных проявлений социального неравенства в современной России. Есть все основания видеть в нем проявление острой социальной несправедливости и источник социального напряжения в противостоянии “богатые-бедные”» [Попова И.П. Профессионализм – путь к успеху? Социально-профессиональные характеристики богатых и бедных // СОЦИС, 2004, № 3].
К 2005 году вывод социологов стал вполне определенным: «Экономические реформы, проводимые в России, выдвинули на первый план комплекс проблем, связанных с изменением положения отдельных групп и слоев населения… Этот деструктивный процесс особенно коснулся изменения социального статуса российской интеллигенции, остро ощутившей все негативные последствия экономического кризиса» [Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Профессионалы: портрет на фоне реформ // СОЦИС, 2005, № 2]. Возник латентный конфликт власти с интеллигенцией, а значит, кризис легитимности будет углубляться, и результаты выборов лишь на время маскируют этот процесс.
6. Реформа поставила целью демонтаж и замену всех больших советских систем. Самым первым объектом демонтажа стал народ (нация). Выполнение политической задачи «разборки» советского народа привело к повреждению или разрушению многих связей, соединявших граждан в народ. Эта операция велась в двух планах – как ослабление и разрушение ядра советской гражданской нации, русского народа, и как разрушение системы межэтнического общежития. Альтернативной матрицы для сборки народа (нации), адекватной по силе и разнообразию связей, создано не было. Никакой программы нациестроительства государство не выработало до сих пор. Разделение народа становится привычным фактом – разведенные реформой части общества уже осознали наличие между ними пропасти.
В результате дезинтеграции народа сразу же началась деградация внутренних связей каждой отдельной общности (профессиональной, культурной, возрастной). При демонтаже народа была утрачена скрепляющая его система связей «горизонтального товарищества», которые пронизывали все общности – и как часть их «внутреннего скелета», и как каналы их связей с другими общностями.
Непосредственной причиной распада или «переформатирования» государства и бывает исчезновение народа, слом или эрозия механизма, воспроизводящего те связи, которые соединяют людей и их малые группы в народ. Часто этот процесс бывает и предпосылкой поражения в войне или гражданской войны между частями рассыпающегося народа. При распаде народа страна и государство слабеют с необъяснимой скоростью и становятся добычей внешних сил.
Пока народ не будет вновь собран и вновь не обретет надличностных памяти, разума и воли, не может быть выхода из этого кризиса. Не кризис это, а Смута, особая национальная болезнь, которая нефтедолларами не лечится.
Эта сборка (нациестроительство) – приоритетная обязанность государства – или оппозиции. Но ни та, ни другая часть политической системы нынешней России к выполнению этой задачи не готовы. Романтические представления об этносах и народах, которые культивирует политическая элита, неадекватны структуре и уровню этой задачи. Чтобы подойти к ней, требуется информационная и организационная база, возникновение интеллектуального сообщества научного типа. Пока что государство эту ношу на себя не берет и с трудом поддерживает неустойчивое равновесие в сфере этничности и национальных отношений.
7. Обязанность государства – строить, воспроизводить, ремонтировать и обновлять общество, особую большую систему со сложной структурой и динамикой. Это – иной тип общности, нежели народ и нация. Общество как система может быть повреждено или даже демонтировано.
Одна из главных причин глубины кризиса заключается в том, что в России произошла глубокая дезинтеграция общества. Этот процесс был запущен перестройкой и реформами 90-х годов, маховик его был раскручен в политических целях - как способ демонтажа советского общества. Но остановить этот маховик после 2000 года не удалось (если такая задача вообще была осознана и поставлена).
В обзоре 90-х годов сказано: «Трансформационные процессы изменили прежнюю конфигурацию социально-классовой структуры общества, количественное соотношение рабочих, служащих, интеллигенции, крестьян, а также их роль… Хуже всех пришлось представителям прежних средних слоев, которые были весьма многочисленны, хотя и гетерогенны: профессионалы с высшим образованием, руководители среднего звена, служащие, высококвалифицированные рабочие. Большая их часть обеднела и стремительно падает вниз, незначительная доля богатеет и уверенно движется к вершине социальной пирамиды…
Коренным образом изменились принципы социальной стратификации общества, оно стало структурироваться по новым для России основаниям… Исследования подтверждают, что существует тесная связь между расцветом высшего слоя, “новых русских” с их социокультурной маргинальностью, и репродукцией социальной нищеты, криминала, слабости правового государства» [Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Процессы интеграции и дезинтеграции в социальной структуре российского общества // СОЦИС, 1999, № 9].
Прежде всего, демонтажу были подвергнуты профессиональные общности, игравшие ключевую роль в поддержании политического порядка. Для советского строя таковыми были, например, промышленные рабочие («рабочий класс»), интеллигенция, офицерство. После 1991 года сразу были ослаблены и во многих случаях ликвидированы многие механизмы, сплачивающие людей в общности, сверху донизу.
Самосознание социокультурных общностей разрушалось в ходе кампании, которую вполне можно назвать информационно-психологической войной. В большом обзоре 2010 года сказано: «В тот период развенчивались не только партия и идеология. В ходе «реформирования» отечественного социума советского человека убедили в том, что он живет в обществе тотальной лжи. Родная армия, “на самом деле” – сборище пьяниц, садистов и ворья, наши врачи, по меньшей мере, непрофессионалы, а по большей – просто вредители и убийцы, учителя – ретрограды и садисты, рабочие – пьяницы и лентяи, крестьяне – лентяи и пьяницы. Советское общество и советские люди описывались в терминах социальной тератологии – парадигмы социального уродства, которая, якобы, адекватно отображает реалии… Происходила массированная дискредитация профессиональных сообществ, обессмысливание деятельности профессионалов» [Кармадонов О.А. Социальная стратификация в дискурсивно-символическом аспекте // СОЦИС, 2010, № 5].
***
Приведенные выше отдельные, хотя и важные, проблемы – всего лишь примеры. Их можно множить без конца, они прибывают ежедневно. В этом наша беда, к которой неизвестно как подобраться. За последние 25-30 лет сформировалась политическая и культурная элита, из мышления которой как будто вынули некоторые чипы. Вызрел и стал действенным какой-то дефект нашей великой культуры. Похоже, иссяк ресурс холистического мироощущения русского космизма, но не успела сложиться культура аналитического системного мышления. Люди, принимающие государственные решения, сузили свои горизонты до минимума срезов реальности, как бывает в моменты катастрофы – спастись сегодня, а завтра будь что будет. Большие проблемы с зонами неопределенности сознание просто отбрасывает, они не вмещаются в гештальт наших начальников.
В таком состоянии наши реформаторы разгромили сложные системы, выстроенные за предыдущие три века, и не выстроили ничего, что могло бы взять на себя выполнение тех функций, с которыми все же справлялись прежние системы. И не только не выстроили, но даже и не поняли, какую роль играли те системы и что надо строить.
Чтобы оценить глубину регресса в проектировании систем, формирующих мировоззрение и вообще духовную сферу России, достаточно вникнуть в замысел переделки российской школы, даже не касаясь социальной стороны этого дела. Невозможно даже представить себе, чтобы где-то в кабинете за одним столом собрались руководители государства, министры, ученые и педагоги, чтобы спокойно, внятно и ответственно обсудить смысл и риски этой реформы. Все группы, которые должны были бы высказаться на этом воображаемом совещании, неспособны к такому разговору.
В 2011 году Институт социологии РАН опубликовал большой доклад, подводящий итоги исследований восприятия реформы в массовом сознании – с начала реформ до настоящего момента. Большой раздел посвящен «социальному самочувствию» граждан, то есть состоянию их духовной сферы. В докладе сказано:
«Рассмотрим ситуацию с негативно окрашенными чувствами и начнем с самого распространенного по частоте его переживания чувства несправедливости всего происходящего вокруг. Это чувство, свидетельствующее о нелегитимности в глазах россиян самого миропорядка, сложившегося в России, испытывало в апреле 2011 г. хотя бы иногда подавляющее большинство всех россиян (свыше 90%), при этом 46% испытывали его часто. … На фоне остальных негативно окрашенных эмоций чувство несправедливости происходящего выделяется достаточно заметно, и не только своей относительно большей распространенностью, но и очень маленькой и весьма устойчивой долей тех, кто не испытывал соответствующего чувства никогда – весь период наблюдений этот показатель находится в диапазоне 7–10%. Это свидетельствует не просто о сохраняющейся нелегитимности сложившейся в России системы общественных отношений в глазах ее граждан, но даже делегитимизации власти в глазах значительной части наших сограждан, идущей в последние годы» [Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров). Аналитический доклад. М.: Институт социологии РАН. 2011].
Вот глубина и системность кризиса – в духовной сфере практически всего населения России господствует чувство несправедливости. И это чувство порождается не какими-то эксцессами или частными противоречиями, речь идет о несправедливости всего жизнеустройства. И – никакой реакции, никакого объяснения и ободряющего слова.
Это – тупик, и выхода из него пока не видно.
Отрывки из дискуссии
Л.Н.Тимофеева, профессор Российской академии государственной службы при Президенте РФ, доктор политических наук:
— Можете ли Вы привести пример успешной политики в духовной сфере в истории нашей страны или других стран сегодня в мире. И второй вопрос: на Ваш взгляд, нужен ли духовный опыт прошлого в строительстве духовной сферы в условиях модернизации России?
С.Г.Кара-Мурза:
— Я бы сказал так, что успешным является и наш собственный опыт, потому что, конечно, мы за 20 лет могли рухнуть гораздо глубже. 20 лет такого бедствия, какого никакой Запад не может перенести, если только не в очень большой войне, как у Германии и Японии, а вот так, чтобы выходя из мирного, благополучного состояния рухнуть… Вот возьмите Украину: ее реальные доходы — 23% от 1990 года, у России – 40%. Как мы перенесли это? Путем и самоорганизации с опорой на глубинные культурные устои нашего общества, и все-таки с помощью государства, потому что госаппарат, я считаю, проделал героическую работу. В 1991 году специалисты делали прогнозы – сколько лет простоит та или иная система в условиях реформы? Доктрина реформы уже была известна, понимали, что будет демонтаж этих систем и деградация. Многие считали, что к 1995 году начнется вал откатов и аварий. А они простояли до сих пор. Каким образом? На Западе специалисты считают, что это невозможно. Просто на том, что госаппарат и работники совместно организовали совершенно новую систему – кризисного состояния. Это очень большой опыт, важный для всех культур.
Многим еще предстоит пройти через бедствия. Каждая культура дает очень много таких элементов. Возьмите, скажем, Вьетнам или Кубу, которая в 1990-е годы вообще осталась в одиночестве, без СССР. Был период, когда они получали 25 граммов белка на человека при норме 80-90 граммов. Но они выжили. Очень много находок необычной организации жизнеустройства. Я человек и общество, прошедшие уже период модернизации, который соединяет и аграрную культуру, и промышленную интеллигенцию свою, очень живучи. Тут у меня нет пессимизма. Другое дело, что многие процессы никак нельзя пускать на самотек. Они сами не появятся, эти структуры.
Я считаю, что наша история дает нам много уроков – и военного коммунизма 1918-1921 годов, и Гражданской войны. Это колоссальный урок, который советская официальная история нам не объяснила, не донесла до нас. Если бы мы это в официозе получили, не в героическом ореоле, а изучили именно способ организации жизни людей, у нас бы этого бедствия не было. Это надо все вытаскивать. Если молодежь останется без того опыта, да еще и без опыта 1990-х годов, то я не знаю, как она выдержит будущие угрозы, потому что они сейчас только-только вызревают.
В.В.Цыганов, главный научный сотрудник Института проблем управления имени В.А.Трапезникова РАН, доктор технических наук:
— Я процитирую тезис «чувство несправедливости всего происходящего вокруг». Это очень похоже на застой, который был в 1989-1991 годах. Может, это свойство человеческого общества, такие циклы – либерализации, централизации? Надо из них выходить, надо управлять этими процессами.
С.Г.Кара-Мурза:
— Сейчас состояние абсурдное. Его изучают психиатры, такого не было ни в 1989, ни в 1991 году. Тогда были притязания на улучшение жизни. Сейчас подавляет несправедливость. Что самое главное? Что от нее страдают и богатые, и все слои, даже люди, которые сами лично не испытывают ее, но, видят то, что творится. Более того, этот слой больше страдает, потому что дети богатого слоя вдвое больше болеют тяжелыми и хроническими болезнями, чем в среднем по населению, потому что другие хоть как-то мобилизуются жить. А тут совесть губит детей.
В.Э.Багдасарян, заведующий кафедрой Российского государственного университета туризма и сервиса, доктор исторических наук, профессор:
— О каких фундаментальных принципиальных ошибках, идущих с XIX века, идет речь? Ведь, казалось бы, если когнитивная парадигма была ошибочной в XIX веке, не понятно, как Российская империя могла успешно существовать? Как СССР выстроился? Может, как раз в уходе от этой когнитивной парадигмы и заключаются причина наших неудач, последовавших за крахом СССР? Спасибо.
С.Г.Кара-Мурза:
— Как мы видели, Российская империя рухнула, хотя она была в расцвете сил. То же самое произошло с Советским Союзом. Так долго мы могли выжить благодаря тому, что во время развития на духовном подъеме всего населения наступало знание низовое, знание практическое, не оформленное в теории. Оно как бы нейтрализовало те ошибочные воззрения, ошибочные теории, которые бытовали в культурном слое, у интеллигенции.
Пока прежние поколения, старики, которые все это строили, воевали и прочее, были живы и своим знанием корректировали решения на всех уровнях госаппарата, казалось, что все благополучно. Но как только они сошли, произошел крах.
Какие фундаментальные ошибки. Это прежде всего антропология, представление, что человек обладает редкими культурными свойствами, генетически или природно данными ему. Нет необходимости заботиться о том, чтобы эти культурные качества и установки воспроизводить, обновлять, воспитывать. Царь искренне верил, что русский народ-богоносец любит царя, и никакая левая интеллигенция не может это пошатнуть. Это уже было совершенно не так. То же самое в советское время. Никто не мог думать в 80-е годы, что советский человек вдруг возьмет и согласится на приватизацию, проголосует за Ельцина и прочее. Я, к примеру, в этом деле никогда не участвовал, работал честно на своей работе, но я тоже был уверен: как это можно – распустить СССР, и никто не пошевелится?
Это так называемый эссенциализм. Вера в незыблемость, в чуть ли не биологически предрасположенные качества. Это главное, оттуда много что вытекает. То же самое в обществе: рабочий класс – это же монолит, который невозможно демонтировать. Но нет, любую общность можно демонтировать, если вы знаете, как она собрана, на какой матрице. Если у вас есть контингент юмористов, да одними анекдотами можно разложить.
Ф.Ф.Пащенко, заведующий лабораторией интеллектуальных систем управления Института Проблем Управления имени В.А. Трапезникова РАН, доктор технических наук:
— Вы сказали, что одна из таких ошибок – это то, что власть сказала, что бытие определяет сознание. Но сегодня это продолжается. Более того, провозглашается основной бог – это деньги. Не считаете ли Вы, что это ускорит развал системы?
С.Г.Кара-Мурза:
— Я считаю, что это ускорит и обострит кризис. Но я уверен, что система соберется с силами. Болотная площадь – это те же люди, с ними надо говорить. Все проблемы подвергаются рациональному анализу, все они разрешимы, ничего в них нет мистического.
Д.Ш.Халидов, сопредседатель Российского конгресса народов Кавказа, вице- президент Академии геополитических проблем, руководитель Центра исследования проблем этнополитики и ислама, доктор политических наук:
— Мне кажется, что государственная политика в духовной сфере вполне вписывается в общую стратегию развития страны, ее социально-экономическое развитие. Если в этих рамках рассматривать составляющие информационно-культурной политики и духовной сферы, то все нормально, все происходит по плану.
С.Г.Кара-Мурза:
— Нет, мне так не кажется. Никакая власть не хочет разрушения своей страны. Им выгодно, чтобы страна жила. Невольно власть становится национально-ориентированной.
Мы еще в 1990-е годы поняли, что лучше антинародный режим, чем никакой. Потому что антинародный режим все равно будет действовать, чтобы сохранить жизнь на этой территории. Госаппарат именно этим и занимается. Представляете, если бы госаппарат отказался бы от всех функций! Он выполняет жизненно важные функции. Например, отопление или электричество.
Это же невероятно: выстоять 20 лет в условиях такой смуты! Это чудо. Для меня это, конечно, профессиональная сфера – есть же огромная, очень важная система, такое коромысло. Хотя от него западные эксперты требовали, например, провести реформу ЖКХ, и он издавал декреты, а потом подмигивал госаппарату, и все это блокировалось. Если бы, как требовали, отобрали бы социалку у предприятий, то мы бы 1990-е годы никак бы не пережили.
С.С.Сулакшин: генеральный директор Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования, доктор политических наук, профессор:
— Я бы хотел к самому началу подобраться с Вашей помощью. Известно и понятно однозначно, кто такой духовник, духовенство, духовное лицо применительно к терминам сегодняшнего разговора. С другой стороны — государственная политика в сфере духовности. Не в религиозной же сфере. Что такое духовность? Если отринуть религиозную коннотацию и не употреблять слово «духовность», то какими другими словами можно описать? И второе – есть ли какая-то категориальная перекличка между первым словоупотреблением и пространством и тем, о котором Вы рассказываете?
С.Г.Кара-Мурза:
— Есть. В человеке есть, как говорят богословы, помимо его религиозности конфессиональной, естественный религиозный уровень, который и определяет его духовность. А в этом смысле духовность – это способность видеть в явлениях общественных отношений государства, армии и др. не только прагматическую компоненту, но еще и нечто священное. Когда это есть, тогда и народ здоров, и государство сильно. Это то, что я общим словом «духовность» обозначаю. Это, конечно, связано с тем, что человек в отличие от животного имеет религиозное чувство и мироощущение.
