|
|
От
|
Pout
|
|
|
К
|
Pout
|
|
|
Дата
|
23.12.2001 14:02:24
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
|
Re: по пунктам...и по ссылкам (Сысоя)..
======
http://www.kulichki.com/moshkow/POLITOLOG/fascio.txt
Дошли руки по ходу разговора до чтения книги про европейский фашизм,
вдвинутой Сысоем.
По-моему, неплохое компаративистское исследование (оно так по
своему
методу и названо -"сравнительное исследование европейского фашизма").
Периодизирована сама _история изучения_ фашизма. Это очень полезный
подход - так же написана отличная работа Эрика Хобсбаума"Эхо
Марсельезы",
в которой раскрыты периоды борьбы течений историографии Великой
французской революции. Времена очень сильно влияют на то, что
представляется"объективной сущностью явления".
Видно, как сменяются течения и моды. Например, сейчас преуменьшают
роль
коммунистических аналитиков периода раннего фашизма(об этом же пишется и
в
копилочной статье) , и автор склонен отдавать преимущетвто все-таки
этой традиции перед прочими. Критикуется также послевоенная мода -
Нольтке и других на "тоталитаризм"(это правда бегло, надо было
впендюрить Ханне Арендт покрепче. Крепко подгадила этот боец
идеологической войны самому смысловому процессу понимания "явления"). В
этом смысле полезно
перечитать 12ую главу"Сов.цивилизации"(там внизу отрывочек)
Особенно ценнО послесловие, написанное совсем недавно.
Но в глубину автор - Випперман - не лезет, да особо на это и не
претендует. Отговаривается(спустя 30 лет после Левады, мной
упомянутого)тем, что главное -"социальная психология", а такие
исследования"только начинаются". Вот так то. И сколько ж еще-то ждать.
Выдержки из Виппермана.
==============цит===========
Итальянский фашизм обязан своим успехом не "избытку", а
"недостатку капитализма, индустриализации, промышленного
пролетариата"15. В отличие от Франца Боркенау, защищавшего в
этой связи тезис, что итальянский фашизм представляет собой
лишь некоторый вид диктатуры, служащий созданию
индустриального капитализма16, Гурланд никоим образом не
исключал, что успех фашизма может повториться в Германии, хотя
здесь он столкнется с иными, чем в Италии, экономическими и
социальными предпосылками. В Германии и в других
высокоразвитых капиталистических странах фашисты не могут,
конечно, использовать слабость пролетариата и пассивную
поддержку широких слоев обнищавшего сельского населения, как
это было в Италии, но они найдут соответствующую социальную
опору в разоренной и деклассированной экономическим кризисом
мелкой буржуазии17. Так же, как Браунталь, Бауэр, Ольберг,
Ненни, Тедеско и Гильфердинг, Гурланд пытался объяснить
напряжение между мелкобуржуазной социальной базой фашизма и
его капиталистической социальной функцией с помощью марксовой
теории бонапартизма18. Из этого краткого обзора "классической"
дискуссии о фашизме видно, что марксистские авторы не только
использовали понятие фашизма как ругательство и
пропагандистский жупел; напротив, антифашисты интенсивнее
самих фашистов занимались проблемой, представляет ли фашизм
особое явление, относящееся к одной лишь Италии, или же это
общее историческое явление19.
Однако после 1945 года эти попытки сравнительного исследования
фашизма были более или менее забыты. Затем Эрнст Нольте весьма
содействовал тому, что так называемая буржуазная наука
активизировала изучение проблемы фашизма как особого
исторического явления20. Взгляды Нольте, которые здесь не
будут подробно рассматриваться, встретили не только горячее
одобрение, но и активную критику21. Впрочем, главный интерес
работ Нольте теперь усматривают в его различных определениях
фашизма, особенно в его "трансполитическом" определении (по
которому фашизм представляет собой сопротивление "практической
и теоретической трансценденции"), а также в его тезисе об
"эпохе фашизма"22. Не привлекли особого внимания его
соображения, относящиеся к сравнительному исследованию
фашизма, где он основывался сначала на анализе "Аксьон
Франсэз", итальянского фашизма и национал-социализма, а затем
распространил этот анализ на остальные фашистские движения
Европы в междувоенное время; столь же мало была замечена его
типология, где он различал итальянский "нормальный" фашизм и
немецкий "радикальный", а также сопоставлял оба вида с
"префашизмом, или протофашизмом" и "филофашизмом" некоторых
авторитарных режимов23.
В 60-е и 70-е годы было опубликовано множество монографий по
истории различных форм фашизма, не исходивших, как правило, из
сравнительного анализа и опиравшихся на весьма разнообразные
методы и теории. То же
....Это одна из причин, по которым в публицистике, а также в
науке утвердилось понятие "неофашизма", которое следует
считать весьма проблематичным. В действительности фашистские
партии послевоенного времени не отличаются от тех, которые
возникли до 1945 года. Если бы такие отличия были, если бы в
этих партиях развились новые идеологические и политические
элементы, то следовало бы применить к ним другое, по
возможности новое название. Но поскольку, как уже неоднократно
говорилось, понятие фашизма уже выработано и ограничено
историей, следует считать фашистскими лишь такие партии, в
которых наблюдается отчетливое сходство с фашизмом в Италии
или с национал-социализмом в Германии. Если же применять
понятие фашизма не в этом исторически сложившемся и
ограниченном во времени смысле, то легко поддаться искушению
использовать его как простое бранное слово, которым можно
обмениваться со своими противниками. При этом теряется
специфическое качество фашизма и умаляется его опасность, он
представляется даже чем-то безобидным3.
... Рассмотренные фашистские партии имели похожий внешний
облик. Они были иерархически расчленены по принципу фюрерства,
имели обмундированные и вооруженные подразделения и применяли
необычный в то время специфический политический стиль. Сюда
относились массовые манифестации, массовые марши,
подчеркивание мужского и юношеского характера партии, формы
некоторой секуляризированной религиозности, проявлявшиеся,
например, в освящении знамен, в почитании мертвых, в песнях и
празднествах, и наконец, не в последнюю очередь,
бескомпромиссное одобрение и применение насилия в политических
конфликтах, понимаемых как борьба в буквальном смысле этого
слова.
У фашистских партий были сравнимые идеологии и цели,
отличительным признаком которых была заложенная в их основу
амбивалентность. Фашистская идеология, бывшая чем-то большим,
чем замаскированная и целенаправленная пропаганда и
манипуляция, обнаруживает одновременно антисоциалистические и
антикапиталистические, антимодернистские и специфически
современные, крайне националистические и тенденциозно
транснациональные моменты. Но эти амбивалентные отношения не
во всех видах фашизма выступают в одинаковой форме. Между
отдельными видами фашизма и в истории каждой отдельной
фашистской партии имеются количественные, но не качественные
различия.
Антикапиталистические пункты программы, большей частью
сформулированные намеренно расплывчатым образом, в ходе
развития итальянской НФП и НСДАП все больше отступали на
задний план. Они были относительно сильно выражены у
венгерских "Скрещенных стрел", у румынской "Железной гвардии",
в некоторых частях фаланги, во французской ФНП Дорио и у
австрийских национал-социалистов до аншлюса. Напротив, они
относительно слабо проявлялись у австрийских хеймверовцев,
норвежского "Национального единения", бельгийских рексистов, у
некоторых частей остальных французских фашистских партий и у
голландской НСС.
Аналогичное отношение было между антимодернистскимии
специфически современными элементами внутри фашистской
идеологии. Крайне антимодернистские установки обнаруживаются у
НСДАП, у "Железной гвардии" и усташей. Но и эти движения
никоим образом не отказывались применять специфически
современные орудия и методы в пропаганде, политике, военном
деле и экономике. Поэтому фашизм вообще нельзя описать ни как
исключительный антимодернизм, ни как "порыв к современному"
или, тем более, как "социальную революцию".
Наконец, все фашистские партии были ориентированы крайне
националистически; большей частью они ориентировались на
определенные "славные" периоды соответствующей национальной
истории. Но мелкие фашистские движения, вольно или невольно,
должны были в некоторой степени считаться с национальными
интересами других фашистских движений, и прежде всего
фашистских режимов. Именно вследствие такой ориентации на
иностранный фашистский образец с этими партиями боролись не
только левые, но и правые силы крайне национального
направления. Это существенно затрудняло их рост. В особенности
это касалось малых фашистских партий, возникших в то время,
когда фашистские режимы в Италии и в Германии уже укрепились и
проводили главным образом собственную национальную политику:
солидарность с этими "братскими" фашистскими партиями
причиняла им большой вред. Вообще можно сказать, что
напряженность между национальной ориентацией и тенденциозно
транснациональной (фашистской) ориентацией и связями
фашистских партий невозможно было разрядить. Не случайно
усилия устроить по образцу международного коммунистического
движения некий "фашистский интернационал" почти ни к чему не
привели. Но с другой стороны, именно "третий рейх" умел
изображать свою борьбу против большевизма как
транснациональную задачу. Многие фашисты из разных стран
Европы, вступив в ряды СС, приняли участие в войне за
уничтожение Советского Союза. Точно так же именно
национал-социализм, интенсивно подчеркивая расовую компоненту
своей идеологии, придал ей некую транснациональную окраску,
вследствие чего некоторые фашисты из Франции, Бельгии,
Голландии и скандинавских стран поддерживали установки
"третьего рейха", стараясь установить в Европе "новый порядок"
на расовой основе. Однако такое пропагандистское подчеркивание
"европейской задачи" "третьего рейха" не могло скрыть того
факта, что вся эта борьба под знаком антикоммунизма и
транснационального расизма по существу служила целям немецкого
империализма.
..........
В целом европейские фашистские движения отличаются некоторым
разнообразием, в котором прежде всего выделяются, отличаясь от
других, немецкий "радикальный фашизм" и итальянский
"нормальный фашизм". Однако можно, по крайней мере
эвристически, придерживаться общего, хотя и весьма
дифференцированного понятия фашизма. При этом сохраняет свою
силу принципиально правильное напоминание Анджело Таска:
"Определить фашизм - значит прежде всего написать историю
фашизма". Как показывает превосходный собственный труд Таска
об истории итальянского фашизма, это вовсе не значит, что при
сравнительном изучении фашистских движений надо отказаться от
теорий, тезисов и даже гипотез, высказанных в течение уже
60-летней международной дискуссии о фашизме. Они должны быть
соединены в "теории среднего радиуса действия", поскольку
"разнообразие" фашистских движений и перемены в ходе развития
каждого из них не позволяют объяснить этот предмет из единого
принципа или построить его глобальную теорию. Поиск такой все
исчерпывающей и все объясняющей глобальной теории в настоящее
время вряд ли нужен и ведет лишь к бесплодным спорам об
определении понятий. Важнее и полезнее продолжить
эмпирическое, плюралистическое в своих методах сравнительное
исследование фашизма
.
...
Не опровергнут, однако, неизменно повторяемый марксистами
тезис о прокапиталистической основной функции фашизма.
Впрочем, он не объясняет, почему все фашистские партии имели
некапиталистическую социальную базу. Их члены и их избиратели
происходили из всех социальных слоев, и преимущественно из
мелкой буржуазии3. И все же было бы ошибкой считать фашистские
партии "мелкобуржуазными" или, тем более, "народными"
партиями. По-видимому, более важное значение имели не
социальные, а социально-психологические факторы4, причем не
следует недооценивать роль и притягательную силу фашистской
идеологии. Фашистские партии пришли к власти в тех странах,
где существовало равновесие социальных классовых сил,
вследствие чего там образовался "союз" между консервативными
элитами и партиями, с одной стороны, и фашистскими движениями,
с другой5. В итальянском "нормальном" фашизме6 этот "союз" в
основном сохранился. Но в Германии фашистская исполнительная
власть смогла добиться далеко идущей самостоятельности, что
позволило ей осуществить свою расистскую программу беспримерно
радикальным и жестоким образом. Во внутренней политике в эту
программу входила "очистка народного тела" от всех
"асоциальных" и "наследственно больных" элементов, а во
внешней - конструирование иерархического "расового порядка".
Поэтому резким немецкого "радикального" фашизма можно назвать
"расовым государством"7
.
Некоторые фашистские режимы в Восточной и Южной Европе
отличаются как от итальянского "нормального", так и от
немецкого "радикального" фашизма, так как в этих странах не
было вовсе никаких фашистских партий или они были крайне
слабы. Здесь фашизм спускался "сверху", а не поднимался к
власти снизу в виде массовой фашистской партии, причем он
больше опирался на полицию и армию, чем на уже имеющуюся
фашистскую партию, если она вообще была8
...
фашизм имеет различные "разновидности"10. Несмотря на это, не
возникает сомнения в правомерности общего понятия фашизма.
Однако именно этот тезис теперь оспаривается еще больше, чем
во время возникновения этой книги. Утверждают, что фашизма не
было вообще, во всяком случае вне Италии. Какие же аргументы
выдвигаются против применения общего понятия фашизма?
В первую очередь это политические аргументы. Указанная
направленность отчетливо видна в высказывании американского
историка Генри Эшби Тернера, который в 1972 году выразил
опасение, что "нашу систему вряд ли можно защитить", если
соответствует действительности "широко распространенная точка
зрения, что фашизм есть продукт современного капитализма"11.
Впрочем, Тернер не оспаривает в принципе общее понятие
фашизма, а выступает лишь против основной аксиомы марксистских
теоретиков, по которой фашизм возник исключительно в
капиталистических обществах и никоим образом не случайно, а с
целью установить, по заданию или в союзе с определенными
капиталистическими "элементами", "открытую террористическую
диктатуру". Еще более радикально и решительно выступил против
использования общего понятия фашизма немецкий политолог Карл
Дитрих Брахер в ряде своих публикаций12. Брахер хотел бы
вообще видеть в понятии фашизма лишь "продукт" происходившего
в это время на Западе "ренессанса марксизма", прямо
угрожавшего парламентской демократии и свободе. Для боннского
коллеги Брахера Ганса Гельмута Кнеттера фашизм не что иное,
как "недопустимо обобщенное обозначение, применяемое крайними
левыми во внутриполитической борьбе"13.
Политически мотивированная критика общего понятия фашизма
особенно обострилась в воссоединенной Германии. Наряду с
политиками некоторые политологи и даже историки утверждают,
что фашизм и особенно антифашизм14 - "коммунистические
лозунги", заимствованные из языка пропаганды ГДР, а также из
словесного арсенала "левых экстремистов", стремящихся не
только дискредитировать своих политических противников
"пугалом фашизма"15, но и подорвать капиталистическую
экономическую систему и основы парламентского строя.
Эта политически мотивированная лингвистическая критика
выражается столь же политически направленной языковой
установкой, проявляющей уже почти оруэлловские черты. В
нынешней Германии предпочитают не употреблять слово "фашизм",
а говорить о "национал-социализме", "третьем рейхе" или просто
о "Гитлере", если имеется в виду прошлый немецкий фашизм; а
если речь идет о современных фашистских движениях в Германии и
за ее пределами, их называют "праворадикальными",
"правоэкстремистскими" или просто "экстремистскими". Но такие
стражи политической корректности немецкого языка не замечают,
что этим они себя изолируют от окружающего мира, поскольку в
соседних с Германией западных и восточных странах понятие
"фашизм" находится в общем употреблении: им по-прежнему
пользуются и в научном, и в повседневном языке.
Немецкие, а также некоторые другие историки и политологи,
критикуя общее понятие "фашизм", защищают вместе с тем понятие
"тоталитаризм" и, сверх того, требуют заменить
прокоммунистически окрашенный термин "антифашизм" так
называемым "основным антитоталитарным консенсусом"16. И в этом
случае определяющую роль играют, несомненно, политические
мотивы. Это проявляется в двух отношениях. Политически
мотивируется уже далеко идущее отождествление фашизма и
коммунизма, вследствие чего понятие тоталитаризма часто
принимает преимущественно антикоммунистический характер. К
этому прибавляется идеализация парламентской демократии,
которая ограждается от любой критики; она превращается в
неоспоримую позитивную противоположность отрицательному
"тоталитаризму" или "экстремизму" коммунистического или
фашистского толка.
К тому же термины "тоталитаризм" и еще больше "экстремизм"
наводят на мысль, что демократии угрожают лишь крайние левые и
правые партии политического спектра. Такая политологическая
"модель полукруга", идущая от известного размещения мест
полукругом в некоторых парламентах, имеет два слабых места.
Прежде всего, демократии угрожают, конечно, не одни только
крайние антидемократические партии левой и правой ориентации.
Опасность может исходить также сверху или из середины
общества, как это показывает крушение Веймарской республики,
которая была разрушена сверху и из середины еще до прихода
Гитлера к власти. Другая, вероятно, намеренно допускаемая
слабость "модели полукруга" - ее неопределенность. В самом
деле, границы "экстремальных зон" этого полукруга весьма
существенным образом зависят от политической воли наблюдателя,
который решает, какие партии надо считать еще
демократическими, а какие уже "левоэкстремистскими" и
"правоэкстремистскими"17.
Поэтому нельзя ограничиться такой политически мотивированной
критикой понятий экстремизма и тоталитаризма, хотя и несущих
политическую окраску. "Тоталитаризм", подобно "фашизму", имеет
двойственный характер. Он был и остается не только термином
научной теории, но и политическим лозунгом. Но теория может
быть оправдана лишь сравнением с опытом, а в этом отношении
смешение понятий фашизма и тоталитаризма обнаруживает свои
слабости. Так, все теоретики тоталитаризма недооценивают
значение расизма в фашистской идеологии. Отождествляя
фашистскую идеологию с марксистской, они упускают из виду, что
при фашистских и коммунистических режимах террор был направлен
против различных групп населения - фашистское расовое убийство
отличается от большевистского классового убийства. Это
важнейший критический довод.
Кроме того, наиболее известная модель тоталитаризма,
принадлежащая Карлу Иоахиму Фридриху и Збигневу Бжезинскому,
носит упрощенно типизированный и статический характер18
...
Упрощенно типизированная модель тоталитарного государства
Фридриха и Вжезинского страдает и другими недостатками.
Например, не могло быть и речи о том, чтобы в фашистской
Германии существовала "командная экономика", сравнимая с
советской; в фашистских государствах, в отличие от
коммунистических, экономика не стала государственной. Неверным
оказался и тезис, по которому во главе тоталитарных и
монолитно замкнутых однопартийных режимов стоит всемогущий
"вождь". "Третий рейх" имел скорее некоторый поликратическии
характер19. Есть также определенные признаки, что и власть
Сталина не была безгранична.
Мы не будем здесь подробнее касаться прочих теорий
тоталитаризма, предложенных Ганной Арендт, Эрвином Фаулем,
Якобом Тальмоном, Эриком Фегелином и другими, поскольку они не
были приняты ни в исследованиях коммунизма, ни в исследованиях
фашизма и национал-социализма. Заметим только, что
классические теории тоталитаризма оказались не в состоянии
объяснить историческую действительность, а потому никоим
образом не превосходят теорий фашизма.
Приведем последний аргумент. Правомерность общего понятия
фашизма, как мы подробнее рассмотрим ниже, оспаривается,
главным образом, на том основании, что различия между
фашистскими движениями существеннее их сходства. Если бы это
утверждение было справедливо (а в действительности это не
так!), то оно еще в большей степени относилось бы к общему
понятию тоталитаризма. В самом деле, различия между
коммунистическими и фашистскими партиями или режимами много
существеннее, чем между фашистскими.
Обратимся еще к одному возражению против правомерности общего
понятия фашизма, тоже несомненно политически мотивированному и
тоже заслуживающему серьезного внимания. Оно связано с
опасением, что включение "третьего рейха" в группу фашистских
режимов приведет к релятивизму в восприятии и оценке
беспримерных преступлений немецкого фашизма - или, если
принять провокационный тезис Даниэля Гольдгагена20,
преступлений "немцев",поскольку холокост не сравним ни с каким
преступлением21. По этому вопросу возникли разногласия,
получившие название "спор историков"22.
"Спор историков" был вызван провокационным вопросом немецкого
историка Эрнста Нольте: "Не осуществили ли
национал-социалисты, не осуществил ли Гитлер свое "азиатское"
деяние лишь потому, что они и им подобные считали себя
потенциальными или подлинными жертвами некоего "азиатского"
деяния? Не предшествовал ли Освенциму Архипелаг Гулаг?"23.
Этим тезисом, развитым им позже в объемистом томе о
"европейской гражданской войне между национал-социализмом и
большевизмом"24, Нольте отмежевался от защищаемой прежде общей
концепции фашизма, чтобы сделать более радикальной доктрину
тоталитаризма. Коммунизм и фашизм (соответственно,
национал-социализм) были для него равны или, по крайней мере,
сравнимы. Нольте рассматривал коммунизм (соответственно,
большевизм) как предпосылку фашизма, который лишь защищался от
более раннего и намного более агрессивного большевизма. При
этом совершенные фашизмом преступления обретали в определенном
смысле превентивный характер.
.
Но это не было последним словом в споре. После совершенно
неожиданного краха коммунизма в Европе произошло столь же
неожиданное возрождение теории тоталитаризма, причем общая
допустимость сравнения коммунизма и национал-социализма теперь
уже почти не оспаривается. При этом мирятся с тем, что "каждое
структурное сравнение [...] неизбежно приводит также к
релятивизму в восприятии ценностей культуры", как откровенно
признает один из сторонников подобных умозрительных
сопоставлений27. Это делается вполне сознательно и с
политической целью. С немецкой точки зрения, такие сравнения
преступлений немцев с преступлениями "других" могут и должны
привести к релятивизму в отношении их собственной вины. Именно
это пытались делать в историко-политических дебатах о
Гольдгагене28, о "Черной книге коммунизма"29 и о речи писателя
Мартина Вальзера30.
....
Под расизмом обычно понимаются теории и представления,
исходящие из врожденной неравноценности различных человеческих
рас; но, по мнению современных антропологов, рас вообще не
существует, поскольку все люди столь различны и в то же время
столь одинаковы, что деление людей на расы неправомерно.
Наряду с этим антропологическим расизмом есть еще
биологический, или социальный, расизм, предполагающий
генетически обусловленную неравноценность людей и требующий на
этом основании препятствовать размножению всех "наследственно
больных" и "асоциальных" или просто убивать их, создавая в то
же время для всех "здоровых" и "дееспособных" наилучшие
условия воспроизводства. Однако вопрос о роли биологического и
антропологического расизма не исчерпывает всей его сущности.
Речь идет об идеологии программного характера. Объявленные
расистами планы перевоспитания или уничтожения рас были не
только средством для достижения империалистической цели; они
были также расистской самоцелью33.
Это видно в особенности из расовой политики немецкого
"радикально фашистского" государства34. Немецкие фашисты
хотели с помощью, как они выражались, "очистки народного тела"
от всех "расово чуждых", "наследственно больных" и
"асоциальных элементов" создать этнически и социально
однородное, здоровое и дееспособное "народное сообщество", то
есть "расу господ", превосходящую все другие народы и расы и
тем самым имеющую право устроить новый мировой порядок по
иерархическим и расистским критериям. Это имели в виду
фашистские идеологи, когда провозглашали будущий "тысячелетний
рейх". Жертвами этого "радикально фашистского" немецкого
"расового государства" стали, наряду с "асоциальными" и
"наследственно больными", прежде всего евреи, а также цыгане и
славянские народы, также рассматривавшиеся как "неполноценные".
.....
Теперь мы переходим к научным аргументам, выдвинутым против
применения общего понятия фашизма. Были ли, в самом деле,
различия фашистских движений существеннее их сходства? На этот
вопрос можно ответить, лишь применяя сравнительный метод39. Но
подобных исследований по-прежнему недостаточно40. Критика,
развитая в 70-е - в начале 80-х годов Гильбертом
Аллардайсом41, Берндом Мартином42 и Ренцо де Феличе43, была
необоснованной. И все же, по крайней мере, в Германии она
достигла своей цели, так как сравнительные исследования
фашизма остановились перед "кучей развалин"44.
Но за пределами Германии дело обстояло иначе. В то время как
француз Пьер Экоберри45 и израильтянин Зеев Штернгель46,
пользуясь общим понятием фашизма, отказываются от подробных
сравнений, итальянские историки, такие, как Лучано Казачи47,
Энцо Колотти48, Густаво Корни49, Анджело дель Бока50 и другие,
указали общие черты итальянского и немецкого фашизма, а также
некоторых других фашистских движений, которые все еще
решительно отрицал умерший перед этим Ренцо де Феличе.
Подобные сравнения немецкого и итальянского фашизма были
проведены также некоторыми английскими и немецкими
историками51. Напротив, историки, занимавшиеся спорным
вопросом, следует ли считать франкистский режим фашистским,
как правило (за исключением Стенли Пейна52), отказывались
сравнивать его с другими фашистскими движениями53. Впрочем, в
некоторых работах, посвященных истории отдельных фашистских
движений, можно найти замечания сравнительного характера54.
Это справедливо и в отношении ряда общих исследований истории
фашизма, старых и новых55. Совершенно неудовлетворителен обзор
польского историка Ежи В. Борейши, посвященный "фашистским
системам в Европе" и ориентированный исключительно на факты;
автор всячески избегает спорного вопроса о допустимости
применения общего понятия фашизма и одновременно пользуется
взаимно исключающими друг друга понятиями "фашизм" и
"тоталитаризм"56. Наилучшие и важнейшие из новых исследований
о фашизме в сравнительной перспективе принадлежат англоязычным
авторам.
.
Но как бы ни был важен национализм в идеологии фашизма, еще
более важным является расизм, который никоим образом не
сводится к национализму. Не следует также забывать и
недооценивать такие элементы фашистской идеологии, как
антидемократизм и особенно антисоциализм (соответственно,
антибольшевизм и антикоммунизм). Вызывает сомнение и сама
попытка объяснить сущность и функцию фашизма исключительно его
идеологией (как это, впрочем, сделал уже Эрнст Нольте).
Наконец, проблематично определение "идеального" типа фашизма,
имеющего, подобно уже упомянутым "идеально-типическим" теориям
тоталитаризма, статический характер, вследствие чего не
поддаются учету разновидности и различия отдельных фашистских
движений на их разнообразных стадиях развития, начиная с
сектантских групп до массовых партий и стоящего у власти
фашизма.
Поэтому я по-прежнему считаю, что надо исходить из реального
типа итальянского фашизма и сначала "написать его историю"64,
а затем уже, с помощью сравнения, выяснить, какие движения и
режимы совпадают "во всех важных элементах" с задающим имя и
стиль итальянским "нормальным" фашизмом65. Так я поступал в
этой книге, и читатель может судить, успешен ли такой подход.
Во всяком случае, он заслуживает обсуждения, и потому, как я
полагаю, эта книга не устарела
.......
=======вывод Виппермана о современности========
Ситуация в самом деле напоминает межвоенное время, названное такими
историками, как Эрнст Нольте, "эпохой фашизма".
=========цитаты из 12ой главы "СЦ"===========
За ширмой либерализма
Тема тоталитаpизма сталинской системы, "троянский конь" перестройки -
одна из самых модных в западной философии. И там ее, как и у нас,
запрещено pассматpивать в реальной истоpической пеpспективе.
Вот выдеpжки из доклада философа из Чикаго Билла Маpтина на недавнем
симпозиуме, посвященном тоталитаpизму: "Вначале кpитика тоталитаpизма
pазвивалась в двух напpавлениях, одно ассоцииpовалось с Адоpно и
Хоpкхаймеpом, дpугое - с Ханной Аpендт. Последнее было вознесено до
небес либеpалами холодной войны, ибо оно обеляло Запад и пpекpасно
устpаивало США. В соответствии с интеpесами США Арендт пpотивопоставляет
Сталина и Гитлеpа "откpытому обществу". Но это - слишком упpощенная
каpтина.
Печальнее то, что и наша "просвещенная" оппозиция в своей трактовке
советского тоталитаризма побрела на дудочку Ханны Арендт. Хорошо было
быть кухонным либералом в начале 80-х, рассуждать о Сталине за кофе
после хорошего дружеского ужина. Но петь ту же песенку, когда в метро у
тебя голодный ребенок просит подаяние - свинство. Ведь в сердце этого
ребенка и взрастает будущий сталинизм.
Сегодня мы должны взвешивать все на верных весах. В земной жизни идеалы
не достигаются - надо сравнивать реальность. Философы Адорно и
Хоркхаймер в своей критике тоталитаризма так и делают. И приходят к
выводу, что государство-Левиафан, порожденное гражданским обществом
Запада и опирающееся на "индустрию культуры" (прессу, ТВ, школу), как
раз и является самым тоталитарным. Историк А.Тойнби подчеркивает: "В
западном миpе... в конце концов последовало появление тоталитаpного типа
госудаpства, сочетающего в себе западный гений оpганизации и механизации
с дьявольской способностью поpабощения душ, котоpой могли позавидовать
тиpаны всех вpемен и наpодов... Возpождение поклонения Левиафану стало
pелигией, и каждый житель Запада внес в этот пpоцесс свою лепту".
Действительно, никакой восточный тиран, включая Сталина, западному
Левиафану и в подметки не годится. Но никто из наших социологов и истори
ков не попытался выявить профиль воздействия на человека в разных типах
тоталитаризма. А я могу утверждать, что в целом сталинизм не искалечил,
сохранил целостного человека - война прекрасно это показала. А
тоталитаризм демократического Запада полностью "одомашнил" человека,
превратил его в жвачное животное. У него даже секс стал лишь
физиологией - интенсивность возросла, но нет ни драмы любви, ни
ревности. Конрад Лоренц изучал этот процесс как антрополог и видел в
этом "одомашнивании" трагедию Запада. Эту трагедию не поняли российские
радикальные либералы начала века, в чем их и обвиняли наши
философы-эмигранты. А сегодняшние либералы понимают еще меньше.
Интеллигенты, которые настраивали доверчивых людей против советского
строя как опасного своей жестокостью - ибо в истоках его был сталинизм,
совершили колоссальный подлог. В развитии российского типа жизни приступ
жестокости уже пройден при сталинизме, и такие явления на одной
траектории дважды не повторяются. Кстати, в России этот период оказался
гораздо менее кровавым, чем на Западе - там только женщин ("ведьм")
сожгли около миллиона. А вот при повороте всей жизни, при сломе
траектории мы почти с неизбежностью снова пройдем через эту баню, как
было с немцами, которые попытались вернуться от индивидуализма к архаике
через фашизм.
И получается, что наша оппозиция приняла навязанную ей
"антитоталитарную" риторику либералов и согласна на этот поворот - она
теперь тоже за гражданское общество, только каждая партия добавляет свои
пожелания: одним оставь православие, другим социализм да СССР. Да в
конце концов пообещают им эти конфетки, все равно тратиться на них не
придется. При сломе России начнутся такие землетрясения, что все об этом
забудут.
======кон цит=======