Форум С.Кара-Мурзы

	От	IGA
	К	И.Т.
	Дата	14.08.2007 10:48:59
	Рубрики	Ссылки; Тексты;

"Несогласный"

http://russ.ru/layout/set/print//politics/docs/nesoglasnyj
<<<
Несогласный
Петр Ильинский

Мы не знаем собственную историю. В лучшем случае, мы знаем ее плохо. И не только многократно фальсифицировавшуюся историю России ХХ века, а всю, более чем тысячелетнюю историю нашей страны, нашего народа - ту самую историю, которой мы гордимся и стыдимся, которую превозносим и проклинаем. Мы ее не знаем, несмотря на то, что при каждом удобном случае призываем ее на помощь, объясняем ею наши неудачи и оправдываем свои грехи.

Мы с трудом сможем совместить заученные когда-то даты с набором битв и царских имен. Но с треском провалим экзамен по духовной истории России. От позора нас спасает одно: принимать этот экзамен пока некому. История российской цивилизации не написана, она, за исключением ряда эпизодов, остается неизвестной самим россиянам (как и всему остальному миру).

Это имеет очевидное последствие - россияне не знают, кто они такие. Они не могут объективно оценить свой путь, адекватно рассмотреть достижения и заблуждения своих предков, древних и недавних. Россияне по-прежнему не понимают, откуда и куда они идут во времени - и, главное, зачем.

Даже с памятью о фактических событиях российского тысячелетия у нас нелады - многие из тех войн и заговоров, даты которых мы усердно заучивали, не имели особой важности. А узловые точки российской истории, моменты важнейших поворотов в истории нашей цивилизации нам часто незнакомы. В любом случае, мы их не обсуждаем - это ведь сложно, двумя красками не обойтись. И главное - нам почти неизвестны настоящие герои нашей истории: мученики и святые, строители и крестители, проповедники и созидатели, мистики и подвижники, просветители и пророки. Ни один из этих людей не сравнится по степени народной известности со Сталиным или Иваном Грозным. И чего мы после этого хотим?

Мы пишем и жадно читаем биографии маньяков и убийц, будучи заранее уверены, что биографии мучеников и святых скучны и неинтересны. Не может быть ничего дальше от истины - это были люди сложные и удивительные. Мы можем не соглашаться с их действиями или мыслями, но мы не имеем права их не знать. Потому что именно эти люди составляют славу России - ее духовное наследие, не зная которого (а особенно преднамеренно его отрицая) нельзя считаться русским. Попробуем поставить этой тенденции хоть какой-нибудь заслон и вспомним великого писателя, которого сожгли 325 лет назад. Вообще, тот год - 1682-й - был для России судьбоносным. И поэтому он накрепко забыт.

http://russ.ru/var/news_site/storage/images/media/images/avvakum/505795-1-rus-RU/avvakum_large.jpg

Конечно, Аввакум Петров - личность известная. Фрагменты его автобиографии - знаменитого "Жития" - есть даже в школьной хрестоматии. Все это не может скрыть очевидного: Аввакум и его творения пока не стали неотъемлемой частью русского интеллектуального багажа, русской повседневной культуры. Величайший писатель русского XVII века для нас по-прежнему чужой.

Причиной этому разнообразные дефекты нашего воспитания: пренебрежение к любому предмету своей культуры старше XIX столетия, незнание собственного литературного языка трехвековой давности, непонимание сущности конфликта, до сих пор влияющего на русскую историю (мы, естественно, говорим о расколе), невежество в отношении того, насколько история русской церкви связана с историей отечественной культуры и самого государства, слабое знание Библии и пр.

Аввакумово "Житие" было впервые издано в 1861 году, а в 1912 году был обнаружен его первый автограф (в 1966-м - второй). Почти три века хранилась эта рукопись - чего только не произошло за это время с Россией и какие только напасти не обрушивались на последователей Аввакума! Но рукописи уцелели - не чудо ли? Новые произведения Аввакума продолжали обнаруживаться исследователями вплоть до 70-х годов прошлого века. Только рассказана ли эта история - знаем ли мы, кто и как сохранил написанные рукой Аввакума листки, донес их до нас, а потом сделал фактом культуры? Как мы можем не воздавать этим людям должное? И как могла эта книга за 150 лет не стать настольной?

Почему мы избегаем первой русской автобиографии, яркой и искренней? Да, образ упертого диссидента всегда был неприятен властям. Но почему интеллигенция, фрондирующая и оппозиционная, никогда не ставила Аввакума на пьедестал, почему боялась признать, что за 150 лет до Пушкина на Руси уже был великий писатель?

Две причины сразу приходят на ум. Во-первых, Аввакум был глубоко верующим христианином, а во-вторых, он был совершенно бескомпромиссен - непримирим, беспощаден к тем, кого считал отступниками. Иначе говоря, все, что олицетворял собой протопоп, шло наперекор интеллектуальной моде последних 100 лет, согласно которой от религии надо держаться подальше, проповедовать "либеральные ценности" и, главное, пытаться договориться со всеми враждующими лагерями, ибо "у каждого своя правда".

Ценности у либералов и консерваторов, на наш взгляд, достаточно общие, только забывать об их христианском генезисе вряд ли стоит. Да и договариваться тоже надо, но есть вещи, насчет которых компромисс невозможен. К тому же европейская цивилизация основывается на Ветхом и Новом Завете, с одной стороны, и греко-римской классической культуре - с другой. Если выбить из-под нее одну из этих ног, получится либо варварство, либо средневековый обскурантизм. Российская же культура прямого доступа к античности не имела и в течение первых 700-800 лет своего существования стояла только на Священном Писании. Поэтому если из-под нее выбить Библию, то получится уже не варварство, а сплошной первобытный мир (что мы в ХХ веке не раз и наблюдали).

Аввакум был человек старой культуры - олицетворение русского средневековья, приверженец Книги и Буквы. Неужели нам неприятно, что столь стойким в убеждениях оказался ретроград, противник любого "прогресса"? Мы не желаем спросить: почему так часто новшества любого характера насаждались в России сверху, почему власть и общество у нас все время разделены? Нам не нравится гремучая смесь самомнения, невежества, таланта и упорства, не раз проявлявшаяся в нашей истории? Но если закрыть глаза на свои недостатки, то мы и невежества не избежим, и талант потеряем.

Рассказывая об Аввакуме, нельзя не сказать о его времени. Будущий писатель начал свою деятельность в одной из забытых групп российских реформаторов XVII века - кружке "ревнителей благочестия", созданном духовником молодого Алексея Михайловича. Его члены считали необходимым церковное переустройство Московского государства, что было для них не менее важным, чем принятие нового свода законов (1649 года). И, несмотря на многие иные свершения Алексея Михайловича, именно религиозная реформа, начинавшаяся радужно, а закончившаяся страшно, стала главным событием его царствования. Имя ей история дала грустное - раскол.

А какие хорошие были намерения! Сделать Московскую Русь воистину христианской страной, исправить некоторые церковные обычаи, провести чистку священнического корпуса от недостойных, канонизировать почитаемых в народе святых, в том числе патриархов, убитых грешными царями: Иваном Грозным, Лжедмитрием и польскими оккупантами, - показав существование Божьего закона, независимого от земных правителей. Было и понимание того, что необходимо провести сверку священных книг, справившись с греческими подлинниками. Это стало еще более очевидным, когда после начала освободительной войны на Украине возросло количество контактов с киевскими богословами и филологами. Кроме того, тогда же впервые возникла возможность объединения православных народов - и в смысле государственном, и в церковном.

Может быть, выбранный путь даже был правильным. Тем печальнее оказался результат. Принято валить перегибы на патриарха Никона - нижегородский священник приобрел немалое влияние на царя, стал митрополитом новгородским и, соглашаясь занять пост патриарха только на своих условиях, выторговал у самодержца согласие на двоевластие (1652 г.). Однако ясно, что за Никоном стояла большая сила, не ограничивавшаяся одним царем. Имя ей - государственный интерес. У самых жестоких приказов московских властей всегда находились исполнители, и сказать, что среди них не было людей, убежденных в правоте своего дела, значит погрешить против истины.

Аввакум, надобно сказать, к разъяснениям был не склонен никогда. Как-то его избили крестьяне села, где он служил, за то, что священник слишком докучал им своими проповедями. "Наипаче же попы и бабы, которых унимал от блудни, вопятъ: "Убить вора, блядина сына, да и т?ло собакам в ровъ кинемъ!" После этих событий протопоп бросился искать пристанища в Москве - и с позволения царя нашел его, да ненадолго.

После прихода Никона к власти изменения в церковных книгах и обрядах начали осуществляться явочным порядком, к ужасу и недоумению значительной части народа и духовенства. Подробные обоснования реформ были даны позже, когда исправить что-либо было тяжело. "Сердце озябло, и ноги задрожали", - описал реакцию своих соратников Аввакум. Протестов было много, и подавили их жестко. "Челов?къ со мною шестьдесят взяли: их в тюрму отвели, а меня на чепь посадили ночью". Именно тогда (1653 г.) Аввакум загремел в многолетнюю сибирскую ссылку.

Почему нововведения вызвали такой шок? Попытаемся привлечь для объяснения этого феномена события ХХ века. Не раз и не два жителям некоторых государств объявлялось: то, чему их на протяжении длительного срока учила государственная пропаганда, правдой не является, а заменяется теперь на правду противоположную. Известно и то, какое потрясение эти объявления производили. И ведь при этом в обсуждаемых обществах часто присутствовали альтернативные воззрения, существовала какая-то связь с внешним миром, было и очевидное несоответствие риторики и реальности, облегчавшее отказ от старых догм. А теперь представьте, что всего этого нет.

Идеология одна, устоявшаяся, на ней основываются и общество, и государство, принадлежность к ней является синонимом "русскости". Общество почти полностью изолировано, и любые заграничные нововведения почитаются еретическими. Обряд - часть идеологии, поэтому любое изменение в нем рассматривается как покушение на святая святых. После чего радикальные перемены спускаются сверху, без обоснования и обсуждения даже среди "верных". На недоуменные вопросы даются ответы традиционного содержания: "Сам дурак!" или "В Сибири сгною!" Как тут не возникнуть недовольству и сопротивлению? Аввакум не уклоняется от подробностей пребывания под арестом: "За волосы дерутъ, и под бока толкаютъ, и за чепь торгаютъ, и в глаза плюютъ".

Несмотря на снисходительное отношение к нему царя, протопоп отправился в Тобольск - туда в то время надо было добираться "недель с тринатцеть". Но даже этого властям показалось мало. Да и характер свой строптивый Аввакум проявлять не перестал. Случается конфликт с архиепископским дьяком - протопоп "постегал ево ремнем нарочито-таки". Немудрено, что за полтора тобольских года на Аввакума было составлено пять доносов ("словъ государевых") в Москву и что в скором времени пришел указ, отправлявший его дальше, на Лену, "за сие, что укоряю ересь Никонову". Однако по дороге в якутский острог, в Енисейске, "другой указ пришел: велено в Дауры вести".

В этом месте читателю, особенно успешному московско-питерцу, проводящему время между офисом, квартирой, дачей и Анталией, предлагается посмотреть на карту родной страны и попробовать оценить ее расстояния и природные условия с точки зрения XVII века. И попытаться вообразить "экстремальное" путешествие, которое в течение многих лет совершал Аввакум без всякой надежды на возвращение и на само сохранение жизни. Оценим и изящество хода московских властей - официально Аввакум был назначен священником в казацко-стрелецкий отряд, посланный для освоения приамурских земель, в одну из тех позабытых русских военно-географических экспедиций, вернуться из которых было очень непросто. Протопоп в каком-то смысле оказался на своем месте.

Забайкальская ссылка сделала Аввакума тем человеком, который навсегда вошел в историю русской культуры: великим писателем и выдающимся проповедником. То, что он не раз был близок к гибели от мороза, голода, стихий и властей, с которыми по-прежнему яро конфликтовал, привело его к мысли о том, что на нем почиет что-то вроде Господней благодати. Иначе говоря, Аввакум стал постепенно воспринимать себя в качестве пророка, под стать великим древнеиудейским проповедникам. Ведь "Житие" написано в расчете на канонизацию его героя и обращено к будущим поколениям - факт удивительный. В русской истории до Аввакума не было человека, столь неприкрыто провозглашавшего собственную святость и перечислявшего многочисленные чудеса, которые он совершил. Со временем убежденность эта в протопопе только крепла - и питала его непримиримость и бескомпромиссность.

Самым знаменитым фрагментом из повести о даурских невзгодах является диалог протопопа с женою, произошедший во время тяжелейшего зимнего перехода уже обратно, от истоков Амура на запад, "пять недель на лду голому". "На меня, бедная, пеняетъ, говоря: "Долъго ли мука сея, протопопъ, будет?" И я говорю: "Марковна, до самыя до смерти!" Она же, вздохня, отвещала: "Добро, Петровичь, ино еще побредемъ". Вот она, идеальная семья XVII века! Кстати, в последние десятилетия многажды цитировавшиеся реплики Аввакума и протопопицы постепенно входят в обыденное словоупотребление. Значит, и людям XX-XXI веков предмет этого разговора не совсем чужд.

Аввакум покамест не занимается никакой пропагандой - он просто выживает и помогает выжить другим. От голода умирают двое его детей, одного из них родители даже не в силах похоронить - труп уносит река. "Мы же за ним и руками махнули: не до нево было - и себя носить не сможем". И вдруг оказывается, что это все было не просто так - выходит указ о его возвращении в Москву (1662 г.).

Падение Никона приверженцы старых обрядов восприняли с восторгом. Им казалось, что причина их бед - в этом человеке, что, освободившись от его влияния, иначе будет вести себя и царь, и вся церковь. То, что они так жестоко ошиблись, доказывает одно - Никон был одновременно и рупором, и порождением русской государственности и церковности XVII века, он действовал именно так, как государство и церковь того хотели, теми методами, которые тогда были приняты и одобрены элитой общества. Элита же у тогдашней России была средневековая - поэтому и методы у нее были средневековые. Результаты всех дискуссий, политических и церковных, были предопределены, а неприкрытое насилие было государственной повседневностью.

Аввакум этого не боялся - он отчетливо знал, что Господь сохранил его в Сибири не просто так. И хоть поначалу он не желал идти на конфликт с помиловавшим его монархом, "чаял, либо помаленку исправится", но через полгода "паки заворчалъ, написав царю многонько-таки". Разразилась гроза. Сначала Аввакума высылают в низовья Печоры, в Пустозерск. С дороги он просит царя оставить его с семьей в Холмогорах, царь отказывает, но в итоге ссыльной караван добирается лишь до Мезени. Через полтора года протопопа опять везут в Москву - на церковный суд. Еще полтора года его уговаривают всеми способами, таскают по монастырским тюрьмам (царский указ повелевал держать его "накрепко, с великим опасением, чтоб он с тюрмы не ушел, и чернил и бумаги ему не давать и никого к нему пускати не велеть"). Но протопоп не сдается.

Исход очевиден. Вместе с другими приверженцами церковной старины Аввакум расстрижен, предан анафеме и окончательно отправлен в Пустозерск. Некоторым из упрямцев вырезают язык - но не Аввакуму, царь по-прежнему щадит его, возможно, не теряя надежды на примирение. Мощь Аввакумовой личности очевидна самым ярым его оппонентам, и как бы они хотели, чтобы он оказался на их стороне!

Заметим также, что физические преследования староверов с этого времени начинают крепчать. К концу 1660-х годов церковно-государственная элита Московской Руси была полностью уверена в правильности проводимого курса, укрепилась у власти и методично начала ликвидацию всех очагов сопротивления. Верно и обратное - любое недовольство против властей приобретало форму борьбы "за старую веру". Так старообрядчество стало государственным преступлением.

В 1670 году начался разгром подполья в Москве (сообщества, группировавшегося вокруг боярыни Морозовой), распространявшего писания пустозерских узников (этот факт кое-что говорит об условиях содержания заключенных и о том, что часть охраны им сочувствовала). После московских арестов на север была отправлена карательная экспедиция, повесившая на Мезени нескольких Аввакумовых курьеров, вынудившая отречься двух его сыновей ("оне, бедные, оплошали: испужавши смерти, повинились") и отправившая их в земляную яму совместно с верной Марковной (ее выпустят оттуда спустя 11 лет после смерти протопопа). Троим пустозерским узникам вырезают языки (теперь уже под корень), рубят пальцы. Но снова - не Аввакуму! Он, чающий мученичества, очень разочарован. "И я сопротивъ тово плюнулъ и умереть хотелъ". Кажется, Аввакума опять пожалел царственный друг его молодости.

Арестованных в Москве сжигают. Морозову и ее ближайших сподвижниц высокое происхождение спасает недолго: в 1671 году они закованы в цепи, подвергнуты пыткам и спустя несколько лет заморены голодом в Боровской тюрьме - единственный "бесконтактный" способ физического уничтожения женщин, принадлежавших к элите общества, который можно было применить. Именно на этом фоне в 1672-1675 годах Аввакум создает несколько редакций своего "Жития".

Почему это - великое произведение? Попробуем ответить как можно проще. Великий писатель - это тот, кто создает бессмертный образ или рассказывает нам историю-притчу о чем-то очень важном, вневременном. Игры со словом - не великая литература. Это - belles letters или, по-русски, - беллетристика.

Так вот, образов Аввакум создал достаточно (кстати, до него в русской литературе таких живых, объемных персонажей не было - не было и после, вплоть до Пушкина). Конечно, в первую очередь - это образ самого протопопа, но не только. И мучитель героя, енисейский воевода Пашков, и жена Аввакума, и многочисленные его духовные дети, даже эпизодически появляющиеся на страницах "Жития" царь и патриарх расцвечены ярчайшими красками. А чего стоят воспоминания Аввакума о курочке, спасавшей его семью в даурской жизни! "И нынеча мне жаль курочки той, какъ на разумъ придетъ. Ни курочка, ништо чюдо была: во весь годъ по два яичка на день давала. Птичка одушевлена, божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую ис котла тут же клевала".

А что до истории-притчи - пусть читатель решает, похоже ли "Житие", похожа ли жизнь Аввакума на притчу, интересна ли она ему, вневременна ли? Что может сказать современному человеку повесть о бескомпромиссности, о невозможности договориться, о мученичестве? Кто был прав в том давнем споре, кто виноват? Сам протопоп, в жизни резкий и непримиримый, не раз прощает своих мучителей. "Какъ мне царя и бояръ не жалеть! ...Не [они] лихи до меня; дьяволъ лихъ до меня, а человеки все до меня добры".

Кроме "Жития" Аввакум оставил множество сочинений, богословских и эпистолярных. Необычайно глубоки письма духовным детям, выдающие в их авторе тонкого психолога и наставника. Не может не тронуть читателя душераздирающий плач Аввакума по замученным в Боровске его сподвижницам - "О трех исповедницах слово плачевное". "Увы мне, осиротевшему! Увы, детоньки, скончавшаяся въ преисподних земли! Увы, светы мои, зерна пшеничная, зашедшия под землю? Кто дастъ главе моей воду и источникъ слез, да плачу другов моих?"

Богословские же труды были направлены как против далеких врагов ("Книга бесед", "Книга толкований" и др.), так и против своих собратьев ("Книга обличений"). Когда непримиримые русские диссиденты оказались в яме (их поначалу оттуда выпускали, а после ужесточения режима перестали), то старообрядческие вожди радикально переругались между собой - вплоть до взаимных анафем и порчи текстов противной стороны. По одну сторону виртуальной баррикады оказались Аввакум и его духовный отец Епифаний, по другую - дьякон Федор Иванов и поп Лазарь.

Так и видится - сидят в темной пустозерской земляной тюрьме Аввакум и его старинный товарищ по вере и борьбе, друг семьи дьякон Федор (у последнего язык вырезан в два приема, пальцев не хватает). Одежда на них истлела. И вот начинаются у узников идейные разногласия: по Аввакуму, Федор впадает в ересь, тут же наказанную Всевышним. "Исперва [Федор после] казни нарочито говорил, а ныне онемел... А рука [его отсеченная] исперва была цела, а ныне измозгла". Аввакум даже пытается уничтожить чужую рукопись. По свидетельству потерпевшего, протопоп "ис тех книжиц моих лиска с три токмо вырвал лукавно и те лиски послал на Русь, перепортя писание мое, еже бы меня обвинили, а его бы учение оправдали". Что может быть грустнее?

Работоспособность и неуемность Аввакума поражают. Тем страшнее было ему прийти со временем к мысли, что все это - бесплодно. Потому и выходят из-под его руки самые страшные, противоречивые послания, которыми многие староверы оправдывали неизъяснимое - массовые самосожжения (совершавшиеся вплоть до XIX века). В дальнейшем именно эти сочинения легли тяжелой плитой на культурную память об Аввакуме. "И сожегше своя телеса, ликовствуют со Христомъ во веки веков! Самоволны мученички, Христовы рабы... Доброе дело содеяли, надобно такъ".

Алексей Михайлович скончался в 1676 году, через неделю после взятия царскими войсками мятежного Соловецкого монастыря. Справедливость Божьей кары в отношении царя-отступника была для приверженцев "старой веры" очевидна. Но опять - как и в случае с падением Никона - в их положении ничего не изменилось.

Аввакум идет ва-банк - или предпринимает провокацию - и пишет челобитную на имя нового царя, Федора Алексеевича, являющуюся челобитной только по форме. В ней демонстративно провозглашается верность "взятому курсу". И царю, и его главному советнику, князю Долгорукому, и новому патриарху выдаются четкие рекомендации, а про покойного Алексея Михайловича говорится, что "в мукахъ он сидитъ" (т.е. в аду). Может быть, после многолетнего заключения Аввакум утратил чувство реальности? (На эту мысль наводят и многочисленные конфликты среди его товарищей по несчастью.) Или он просто желал любой перемены в своей судьбе - пусть самой страшной?

В этот раз протопоп просчитался. Молодой царь сначала издал указ о переводе Аввакума и его соратников в северные монастыри, но почта шла долго, а конвой и вовсе никуда не торопился. Тем временем до Москвы добралась протопопова "челобитная". После чего распоряжение о переводе было отменено, а условия пустозерского заключения ужесточились. В предсмертных письмах Аввакума звучит очевидная безнадежность - последние 15 лет своей жизни этот деятельнейший человек провел в тюрьме и, по-видимому, отчаялся. Не исключено, оттого, что понял: возврата к прошлому не будет.

Староверы еще сильны и на крещение 1681 года устраивают идеологическую диверсию в самой Москве. В день Богоявления старообрядцы "безстыдно и воровски метали свитки богохульныя и царскому достоинству безчестныя... тайно вкрадучися в соборныя церкви? гробы царския дехтем марали и сальные свечи ставили... наущением того же расколоначальника и слепаго вождя своего Аввакума. Он же сам... на берестяных хартиях начертавал царския персоны и высокия духовныя предводители с хульными надписании, и толковании, и блядословными укоризнами весьма запретительными..."

Ритуальное осквернение царской гробницы - это было уже слишком. Опять обратим внимание, что доставка, распространение и размножение Аввакумовых карикатур - еще одно свидетельство широты поддержки "старой веры", и это уже после двух десятилетий репрессий. Непонятно, правда, как ослепший в подземелье протопоп мог что-либо нарисовать (хотя одна такая карикатура сохранилась среди его автографов). В любом случае, терпение царя и его советников лопнуло. Федор запрашивает у церковного собора, как ему поступить с узниками, и в феврале 1682 года получает карт-бланш: "По государеву усмотрению". Участь Аввакума решена. В марте-апреле еще одна карательная экспедиция проводит дознание в Пустозерске по поводу распространения "злопакостных" и "злохульных" писаний. И 14 апреля 1682 года протопоп вместе с тремя соузниками - сподвижниками и оппонентами - был сожжен "за великия на царский дом хулы".

Жизнь произведений Аввакума продолжилась два века спустя после его казни - и несчастной ее назвать трудно. Лестные замечания о "Житии" делал не один русский классик. Читали его и Достоевский, и Толстой. Очевидно и то, что он был основоположником русской тюремной прозы, столь расцветшей в ХХ веке (Солженицын и Шаламов прекрасно осознавали, что продолжают Аввакумову традицию). Удивительным образом ярый традиционалист оказался еще и первым индивидуалистом нашей литературы - создавшим себе "памятник нерукотворный". Однако окончательного постижения Аввакума не произошло. В частности потому, что мы разучились читать средневековую русскую литературу, - поэтому ее сокровища для нас недоступны.

Именно в этом страшные последствия разрыва, возникшего в русской культуре на грани XVII-XVIII веков - в потере связи русского человека с первыми семью веками своей истории, в невозможности для нас понять почти 2/3 собственной духовной традиции. Хотя известны и способы восстановления этой связи: преподавание в школах основ древнерусского языка, минимальное знакомство с культурной историей Древней и Московской Руси. Никаких велосипедов изобретать не надо - школьники в Греции учат древнегреческий, в маленькой Ирландии - гэльский. Но нам-то пока важнее в 16-й раз переписать историю ХХ века, как будто это сделает нас лучше и культурнее.

Посмертная судьба Аввакума еще далеко не окончена. Место его в русской культуре не узаконено и даже не установлено. Легче всего сказать, что писателем он был отличным, мыслителем интересным, хотя и догматическим, а вот пророка-то и святого из него не вышло. Хотя староверы Аввакума канонизировали. Но в церкви время двигается по-другому, и что случится через век-другой, нам неизвестно. Хотя излечить русскую цивилизационную рану в интересах всего общества, вне зависимости от конфессиональной принадлежности его граждан.

Ведь русское средневековье тоже пока не закончилось - и без преодоления духовного, культурного раскола между новой Россией и средневековой Русью оно обречено еще долго нас преследовать. Словно Петер Шлемиль, мы потеряли что-то с виду ненужное, но чрезвычайно важное, без чего можно существовать, но трудно жить. Душевная лень, с которой мы игнорируем все течения русской мысли за исключением светской культуры XIX-XX веков (отвергать которую мы ни в коем случае не призываем), обрекает нас на вечную ущербность, однобокость, на непонимание того, кто мы есть и каково должно быть наше место в этом мире. Не говоря уж о периодическом появлении на горизонте племени "профессиональных защитников Святой Руси", людей, как правило, ограниченных и дурно образованных - что, увы, закономерно. Игнорируя наше прошлое, мы отдаем его на откуп политиканам и обманщикам.

Согласно легенде, казнимый Аввакум сложил пальцы в старообрядческое двуперстие и прокричал: "Будете этим крестом молиться - вовек не погибнете, а оставите его - городок ваш погибнет, песком занесет. А погибнет городок, настанет и свету конец". Пустозерска больше нет - в 1950 году его жители переехали в Нарьян-Мар. Но крест на месте гибели протопопа высится, а обелиск в его память был воздвигнут даже в советские времена. Значит ли это, что шанс не погибнуть у нас пока остается?

10 августа 2007 г. | 14:52
<<<