МГД- модель Мышление-габитус-Действие. Спиноза- -Ильенков
Pout сообщил в новостях следующее:92565@kmf...
>
> Философская конвенция объемлет подоснову наук о человеке и может
создать > общую методологию. Спиноза.
Намечается в рамках конвенции S- Spinoza
на основе ренессанса и работ связанных с концепцией Спинозы
Философия Спинозы после осовременивания всюду выступает как
"опосредующая" методология (в психологии и этике, в "философии
общественного действия" и т.д.)
Методологии "среднего" уровня коротко, в минимальном формате
представлены как модели
1МГД - модель Мышление-(габитус) -Действие. (Ильенков-Спиноза)
узловая, наиболее проработанная и обсужденная , экспериментально
выведенная
девиз"Действие по контуру"
3А - аффекты, психология "страстей и желаний" (Выготский. Современных
попыток разработок несколько. Берется за пример М.Вартофский - развертка
спинозовского "конатуса").
девиз "Основной инстинкт"(?)
4Т - физиология (за основу концепция И.Аршавского и "физиология
актвиности" Н.Бернштейна)
девиз Moles-in-Motu. (Тела-в-движении)
5П - политика , общественное действие ("французы". Делез, Балибар,
А.Негри)
во! Анархоспинозизм...
6С- социология
Ниже в подветке два массива , вводных по первой теме. 1.Ильенков
по итогам загорского эксперимента и после обсуждения других сообщений
подводит МГД основы под "практические схемы".
2.Недавнняя статья в "Вопросах философии" подробно раскрывает
цеховой философский взгляд на основы творческого развития Ильенковым
концепции Спинозы.
Статьи в вебе не публиковались
----------
Соображения по вопросу об отношении мышления и языка (речи).
Э.В. Ильенков
Совещание по проблеме взаимоотношения языка и мышления
"Вопросы философии", номер 6, 1977, стр.92-96
курсив оригинала
Любое рассуждение об отношении мышления и языка предполагает то или
иное-прямо высказанное или подразумеваемое-понимание как того, так и
другого и, стало быть, возможность рассматривать и мышление и язык
независимо друг от друга как таковые, то есть вне этого отношения. Иначе
вопрос об отношении между ними вообще не может быть поставлен.
Несомненно и то, что реально мышление и язык взаимно обусловливают друг
друга, и несомненность этого обстоятельства придает видимости такой же
несомненной бесспорности известной формуле, согласно которой <как нет
языка без мышления, так не бывает и мышления без языка>.
Но если эта формула бесспорна, то и мышление и язык (речь) - это лишь
две одинаково односторонние абстракции, а выражаемая в них
<конкретность> -есть нечто третье, само по себе ни мышлением, ни языком
не являющееся. В этом случае как логика (наука о мышлении), так
лингвистика (наука о языке во всем его объеме) -суть лишь два
абстрактных аспекта рассмотрения этого третьего, реального, конкретного
предмета (или процесса), не получающего своего конкретного-а стало быть,
и истинного-научного изображения ни в той, ни в другой науке.
Так почему же в таком случае не взять быка за рога и, прямо
приступив к конкретному исследованию этого конкретного предмета, не
объявить всю предшествующую историю и логики и лингвистики лишь
предысторией новой науки, в рамках которой должны найти свое
критически-научное переосмысление все специальные абстракции (и
соответствующие им понятия и термины) как логики, так и лингвистики. В
лоне этой новой науки вопрос об отношении между мышлением и языком
(речью) был бы снят с самого начала по той причине, что он там даже не
мог бы и встать. В ней с самого начала ни мышление не рассматривалось бы
само по себе, то есть в отвлечении от языковой формы его осуществления и
выражения, ни язык не рассматривался бы иначе, как естественная,
абсолютно необходимая и потому единственная форма, не выливаясь в
которую мышление вообще не может ни осуществляться, ни представляться,
ни мыслиться.
Такой ход мысли не выдуман нами, можно указать на десятки (если не
на сотни) работ, авторы которых знают и признают только <речевое
мышление>, только <словесное мышление>, а понятие мышления как такового,
вербально не оформленного, объявляют предрассудком старой логики и
отбрасывают как изначально недопустимую, ложную абстракцию. Согласно
этим авторам, не существует и не может существовать проблемы суждения,
отличной от проблемы высказывания, они сливаются в одну проблему, точно
так же, как и проблема понятия целиком растворяется в проблеме термина
научного языка и т.д.
В лингвистике тоже не так уж трудно заметить аналогичную тенденцию,
хотя там она и выглядит несколько иначе - как неудовлетворенность чисто
формальным анализом языка, абстрагирующимся от проблемы значения и
смысла знаковых конструкций, подобно тому как, в логике это делают по
отношению к словесной форме выражения в погоне за <чистым смыслом>.
Понять эти тенденции можно, ибо рациональное зерно в них явно
присутствует. Но, как известно, любое рациональное зерно, когда его
развивают дальше, чем позволяет логика фактов, может привести к весьма
уродливым - иррациональным - воззрениям. Об эту логику фактов и
спотыкаются обе обрисованные разновидности логики рассуждения.
Прежде всего для любого лингвиста очевидно, что в языке и в
реальном его функционировании (в речи, как устной, так и письменной)
все-таки существуют формы, явно принадлежащие специфической материи
языка и только ей и невыводимые из движения того <содержания>, которое в
них выражается,- из движения смысла и значения. В противном случае
осталось бы непонятным, отчего это в одном языке имеется лишь четыре
падежа, а в другом-двадцать восемь. Падеж есть явно форма языка, а не
прямо и непосредственно форма мышления, хотя бы и <словесного>, и с этим
фактом (это именно факт, а не абстракция!) вынуждены всерьез считаться
те лингвисты, которые различают <глубинные языковые структуры> от тех
варьирующихся схем, в виде которых эти структуры реализуются в разных
языках.
Но, может быть, именно эти структуры и сливаются с <чисто
логическими> схемами? Может быть, в описании этих <глубинных структур>
подлинно научная лингвистика и сольется с логикой, с описанием форм
мышления как такового? Такими надеждами, кажется, тешат себя многие.
Но тогда, даже при столь ограниченном значении тезиса о полном
слиянии формы мышления с формами языка, все же лингвистика начинает
претендовать на роль новой науки, впервые разглядевшей подлинную
_конкретность_ того предмета, который абстрактно (а потому и неверно)
рассматривался испокон веков в логике. А это значит, что если мышление
нельзя и недопустимо рассматривать вне языковой формы, то последнюю,
напротив, можно и нужно рассматривать до, вне и совершенно независимо от
всяких разговоров о мышлении. Ведь даже простое описание <глубинных
структур> может быть осуществлено путем отыскания тех <инвариантов>,
которые выражают себя не иначе, как в многообразии _чисто формальных_
особенностей национальных языков, то есть путем абстракции (отвлечения)
от этих именно особенностей. Но тогда логическая форма (форма мышления)
и есть не что иное, как абстракция именно <чистой> формы языка, всеобщей
формы языка как такового.
Но если этой абстракции соответствует какая-то реальность, то эта
реальность должна быть реальностью и до, и вне, и независимо от того,
выражена ли она в каком-то особенном языке (то есть в той или иной
<поверхностной> схеме реализации) или же в чем-то ином, нежели реальный
язык. Иначе это никакая не реальность, а только искусственная абстракция
лингвистики, к которой следует предъявлять все те же претензии, которые
предъявлялись и предъявляются к абстракции логической формы как таковой,
как <чистой> формы мышления или формы <чистого мышления>, то есть
мышления, никак и ни в каком языке вообще себя не выразившего.
Основоположник такого выхода из тупиков логико-лингвистической
проблемы Н. Хомскнй потому-то и считает <глубинные структуры>
_врожденными_ человеку как существу, осуществляющему <речевое мышление>
или-что то же самое-<осмысленную речь>. С его точки зрения, эти
структуры явным образом присутствуют в человеке до того (и, стало быть,
вне и независимо от того), как он сумел построю первую фразу на родном
языке, иначе говоря, происходит проект глубинных структур на поверхность
чисто формальных, то есть особенных, схем особенного языка. Как они
присутствуют в нем? Тут Хомский оказывается чистым картезианцем, он
встает на позицию, которая допускает одинаковую правомерность двух
интерпретаций: или в виде морфологически-встроенных в тело человека схем
работы его мозга, или в виде схем как-то вселяющейся в этот мозг чисто
духовной, абсолютно бестелесной <души>.
Под титулом <глубинных структур> языка лингвистика тем самым
оказалась вынужденной признать ту самую реальность, которую давным-давно
не только признавала, но и старательно исследовала именно логика, а не
лингвистика. Это <структуры> (схемы и формы) деятельности человека,
осуществляющейся до, вне и независимо от их выражения в каком бы то ни
было особенном языке , в языке вообще.
Тут логика неумолимая. Либо <глубинные структуры> языка - его
подлинно всеобщие схемы - предшествуют и по существу и по времени
оперативным схемам любого возможного особенного языка и в последних лишь
_выражают_ себя неадекватным образом (ибо с такой же легкостью они могут
быть выражены и в других особенных формах), либо процесс усвоения
ребенком родного языка приходится толковать как принципиально
необъяснимое божественное чудо, как мистический акт.
Они действительно присутствуют в человеке, эти <глубинные
структуры>, и вопрос единственно в том, как они в нем присутствуют. Как
схемы работы его мозга, врожденные ему вместе с его морфологией, или
как-то иначе? Скажем, как схемы <духа>, который мы вправе расшифровывать
как краткое название совокупной <духовной культуры>, вселяющейся в тело
человека и его мозг до того, как он овладевает специфически-языковой
культурой, то есть способностью правильно строить речь?
<Глубинные структуры>, выявленные Хомским, действительно
складываются в онтогенезе, в процессе развития ребенка раньше, чем он
становится способным говорить и понимать речь. И не нужно быть
марксистом, чтобы увидеть их очевидную, можно сказать, осязаемую,
реальность в образе _сенсомоторных схем_, то есть схем непосредственной
деятельности становящегося человека _с вещами и в вещах_ в виде сугубо
телесного феномена-взаимодействия одного тела с другими телами, вне его
находящимися. Эти сенсомоторные схемы, как их именует Пиаже, или
<глубинные структуры>, как их предпочитают называть лингвисты, и есть то
самое, что философия издавна титулует логическими формами, или формами
<мышления как такового>.
Схемы действия конгруэнтны схемам вещей, объектов этого действия,
иначе оно (действие), упираясь в упрямое сопротивление вещей, вообще не
может свершиться. Сенсомоторная - схема - это
пространственно-геометрическая форма вещи, развернутая движением во
времени, ничего другого в ее составе нет. Это схема процесса,
воспроизводящего форму вещи, то есть пространственно-фиксированную
форму, геометрию внешнего тела. Форма другого (внешнего) тела
представлена как согласующаяся с нею (конгруэнтная ей) форма движения
субъекта (то есть активно движущегося тела). Это _одна и та же схема_,
один и тот же контур, только один раз симультанно-фиксированный,
застывший контур вещи, а другой раз-сукцессивно-развернутый во времени,
как контур движения, как траектория этого движения, оставляющего
пространственно-фиксированный след, по которому это движение и
ориентируется.
В этом и весь секрет сенсомоторных схем, они же являются и
<глубинными структурами> и вместе с тем логическими формами (формами
мышления). Ибо мышление, если его определять в самом общем виде и есть
не что иное, как способность обращаться с любым другим телом,
находящимся вне своего собственного тела, сообразно с формой,
расположением и значением его в составе окружающего мира. Это прежде
всего способность управлять своим собственным телом (его движением) так,
чтобы это движение могло осуществляться, не упираясь в неодолимую для
него преграду, в сопротивление <других тел>, их геометрических,
физических, а потом и всяких иных (вплоть до семантических и
нравственных) параметров.
Тут-то впервые и возникает (до слова вообще} и схема - образ
другого тела, по контурам коего действует (самопроизвольно движется)
становящееся мыслящее тело (субъект мышления), остающееся всегда, как и
вначале, телом среди других тел, логике которых оно или подчиняется, или
вообще не движется (не может двигаться). Мышление в этом, самом широком,
самом общем виде свойственно и животному, и потому Спиноза, развернувший
именно такое толкование <сути мышления> в качестве единственной
альтернативы картезианскому его толкованию как чисто духовного,
абсолютно бестелесного акта, и должен был допустить мышление и у
животного, хотя тут оно и протекает как _непосредственно-телесный акт_,
как явная _функция тела_, как телесное движение, сообразующееся с формой
и расположением внешних тел.
Мышление в этом смысле (а этот смысл и есть наиболее общий смысл
именно потому, что он фиксирует генетически исходную, стало быть, первую
во времени и самую простую по составу, то есть абстрактную, и притом
вполне реальную форму деятельности, которая позднее начинает
осуществляться и в других, более сложных и конкретных формах), конечно
же, возникает и реально существует не только в абстракции.
Могут сказать, однако, что столь широкое определение мышления, при
котором в него попадает и психика животного, не имеет прямого отношения
к пониманию специфически человеческой психики и мышления, а потому не
может служить основанием для решения вопроса об отношении
специально-человеческого мышления и языка. Могут сказать, что мышление
вообще - в его сенсомоторной форме - возникает, может быть, и задолго до
языка, но в специально-человеческой форме рождается только с языком и
находит в нем, и только в нем, единственно адекватную себе форму
осуществления. И тогда все благополучно остается по-прежнему и при
<спинозовском> определении мышления.
На это надо сказать, что уже в сфере сенсомоторного мышления
человеческое развитие принципиально отличается от развития <мышления>
животного. Дело в том, что сенсомоторные схемы человеческой деятельности
завязываются как схемы деятельности _с вещами, созданными человеком для
человека_, и воспроизводят логику <опредмеченного> в них разума;
общественно-человеческого мышления. Ребенку с самого начала противостоит
не просто среда, а среда, по существу очеловеченная, в составе которой
все вещи и их отношения имеют общественно-историческое, а не
биологическое значение. Соответствующими оказываются и те сенсомоторные
схемы, которые образуются в процессе человеческого онтогенеза. Но именно
они и составляют предпосылку и условие формирования речи, деятельности с
языком и в языке.
Это обстоятельство очень четко прослеживается в процессе
формирования человеческой психики у слепоглухорожденных детей, о чем
весьма интересно говорил на нашем совещании, исходя из собственного
опыта и опыта, накопленного наукой, С. А. Сироткин. Здесь, прежде чем
приступить к обучению ребенка языку (даже в самой элементарной его
форме-жестовой), приходится сперва вооружить его умением вести себя
по-человечески в сфере человечески-организованного быта. На этой
почве речь (язык) прививается уже без труда. В обратном же порядке
невозможно сформировать ни того , ни другого. И на всех последующих
этапах обучения языку это обучение совершается только через
<оречевление> его собственной, уже сформированной и уже свершившейся и
свершающейся предметной человеческой деятельности, так что логика
реальной специфически-человеческой (целесообразной) деятельности всегда
усваивается раньше, чем лингвистические схемы речи, чем <логика языка>,
и всегда служит основой и прообразом этой последней.
Поэтому логику мышления можно понять до, вне и независимо от
исследования логики языка, но в обратном порядке нельзя понять ни язык,
ни мышление.
=========
Небольшая цитата из уже ранее цитированной в постинге"Действие по
контуру" статьи ,приуроченной к 100летию Л.С.Выготского(В.П.Зинченко).
"По сути дела, выше аргументировалась одна простая мысль: внешняя,
предметная деятельность и внутренняя, умственная деятельность равно
психологичны, равно предметны, равно идеальны, равно культурны и обе
составляют предмет психологического исследования. Существующие между
ними различия не имеют никакого отношения к философской проблематике
первичности - вторичности или к мировоззренческой проблематике
возникновения психики. ....Л.С. Выготский: "Но мы знаем также, что оба
вида деятельности - мышление и реальное действие - не представляют
отдаленных друг от друга непроходимой пропастью областей; на деле в
живой действительности мы на каждом шагу наблюдаем переход мысли в
действие и действия в мысль. Следовательно, и обе динамические системы -
более подвижная, связанная с мышлением, и менее подвижная, связанная с
действием, - также не изолированы друг от друга. На деле должен
наблюдаться и на каждом шагу фактически наблюдается переход текучей
динамики мысли в твердую и застывшую динамику действия и обратно -
переход косной и скованной динамики действия в текучую динамику
мышления" [ПСС, т. 5; 249]. И далее Л.С. Выготский конкретизирует это
положение: "Как говорит Ф. Шиллер, мысли легко уживаются друг с другом,
но жестоко сталкиваются в пространстве. Поэтому, когда ребенок начинает
в какой-либо актуальной ситуации мыслить, это означает не только
изменение ситуации в его восприятии и в его смысловом поле, но это
означает, в первую очередь, изменение в его динамике. Динамика реальной
ситуации, превратившись в текучую динамику мысли, стала обнаруживать
новые свойства, новые возможности движения, объединения и коммуникации
отдельных систем. Однако это прямое движение динамики от актуальной
ситуации к мысли было бы совершенно бесполезно и не нужно, если бы не
существовало и обратное движение, обратное превращение текучей динамики
мысли в жесткую и прочную динамическую систему реального действия.
Трудность выполнения ряда намерений как раз и связана с тем, что
динамику мысли с ее текучестью и свободой надо превратить в динамику
реального действия" (там же; 250)... Н.А.Бернштейну понравилось бы
выражение Л.С. Выготского: "жесткая и прочная динамическая система
реального действия".
Это и есть философское "подведение основы" под совокупность
"практических схем" в смысле "французской школы", габитус. Динамическая
развивающаяся Система(центр), которая выступает как"психологическая" в
смысле Выготского , будучи рассмотрена "под атрибутом мышления", и
"жесткая и прочная динамическая система реального действия", или она
же,будучи рассмотрена "под атрибутом протяжения". Единство,
осуществляемое в действующем-мыслящем теле. Генезис габитуса
(производящая причина)так же в общем смысле и в чистом виде
продемонстрировали различные формы"загорского экспримента".
"Действие-по-контуру умных вещей" порождает и закрепляет, как основу,
схемы действия-мышления, человеческое в человеке
ч.2
-----
развернутые отрывки работы, относяшиеся к поднятой теме ("Действие по
контуру").
и ссылки на сетевые источники
Понятие мышления у Ильенкова и Спинозы
А.Д. МАЙДАНСКИЙ
"Вопросы философии" номер 8 2002, 165-173
Ушедший век оставил нам сотни комментариев к работам Спинозы - детальных
и поверхностных, благожелательных и откровенно предвзятых. Однако лишь у
немногих авторов достало способностей и воли, чтобы _продолжить_ начатое
амстердамским мыслителем дело "усовершенствования интеллекта" - дело,
которое Спиноза считал предметом Логики1. Э.В. Ильенкову это удалось. Он
умел тонко чувствовать логический нерв всякой теории: в коротком очерке
"Диалектической логики", посвященном спинозовской теории мышления,
спрессовано больше значительных идей, чем в объемистом томе материалов
иного философского конгресса.
I
Главной исторической заслугой Спинозы Ильенков считает верное решение
проблемы отношения мышления к бытию. Декарт показал, что у мышления и
протяжении нет ни одного одинакового признака, никакой общей границы.
Это, по мнению Ильенкова, свидетельствует о том, что мышление и
протяжение не просто разные, а прямо противоположные формы бытия
Ильенков свойственном ему энергичном стиле излагает это решение,
снимающее проблему взаимодействия двух абсолютно разных субстанций. Он
толкует спинозовскую субстанцию как материю, что, в общем-то, допустимо
...
Спиноза ...вообще отказался отдать предпочтение одной из сторон -
материи либо мышлению, - и тем самым ограничить реальность другой. Одни
философы считают мышление особой формой существования и действия
материи, у иных деятельное мышление противостоит пассивной материальной
стихии. Неординарность решения Спинозы заключается в том, что материю
(протяжение) и мышление он признавал в одинаковой мере реальными и
деятельными формами бытия одной и той же субстанции. Субстанция
проявляет себя различным образом в мире тел и в мире идей, однако она
повсюду сохраняет в неизменности одни и те же законы своего действия и
тот же самый "порядок вещей".
Формулу Спинозы "mens idea corporis" (дух - идея тела) кто-то из
комментаторов понимает материалистически, как Ильенков или Edwin Curley,
а кто-то считает эквивалентной арисготелевско-схоластической формуле
"anima forma corporis" (душа -форма тела). Такого мнения держался, в
частности Harry Wolfson
Этимологический резон налицо: латинское слово forma обычно
использовалось для перевода греческих философских терминов idea, eidos.
Однако у Аристотеля идеальная форма образует сущность тел, а у Спинозы
идея лишь выражает природу тела в особой форме. Природа тел заключается
в движении и не имеет ничего общего с формой идей, которой те обладают в
атрибуте мышления. Аристотель объясняет характер существования тела
качествами идеи, заключенной в этом теле; Спиноза же, напротив,
объясняет особенности человеческого духа устройством и действиями его
предмета, тела:
"Для определения того, чем Дух человека отличается от прочих и в чем
превосходит прочие [души], нам необходимо познать, как мы сказали,
природу его объекта, то есть человеческого Тела"10.
Curley расценивает это положение как "материалистическую программу"11.
Это мнение в настоящее время разделяют многие историки философии. Обычно
лишь делается оговорка, что материализм Спинозы не является "упрощенным"
(reductive), то есть бытие духа не вводится к материальным процессам,
протекающим в человеческом теле.
Спиноза говорит о теле как объекте (objectum) идеи, образующей дух.
Материалисты, как правило, этим не довольствуются, они утверждают, что
тело - органическое тело человека. таковое, или вместе с
"неорганическим" телом человеческого рода, которое, в первую очередь,
существует как частица бесконечного тела Вселенной. - является
субъектом, субстанцией или причиной существования духа и всех его
действий. Спиноза считает причиной существования духа атрибут мышления,
а не модус протяженности, каким является тело, - все равно, будь то
органическое тело человека, его общественное "квази-тело" или даже
материальная форма Вселенной в целом (facies tot us Universi ).
... теории мышлении, как формы движения человеческою тела по контурам
внешних тел, излагаемая во втором томе "Диалектический логики", на самом
деле не принадлежит Спинозе. Ильенков....пришел к открытию, размышляя
над работами Спинозы, и эти работы стали для Ильенкова источником
интеллектуальной энергии.
Суть теории Ильенкова вкратце такова. Декарту не удалось понять, как в
человеческом существе соединяются в одно целое душа и тело, потому что
это не две разные вещи, которые могли бы действовать одна на другую, а
только две формы существования одной и той же вещи - мыслящего тела. Это
тело и простирается в пространстве и мыслит, причем свойства
протяженности и мышления, воспринимаемые по отдельности, являются
одинаково ложными абстракциями, из которых невозможно синтезировать
понятие реального мыслящего тела - человека. Ошибается тот, кто
объясняет действия мышления изменениями, происходящими в пространстве
тела (мозга), а поведение тела - посетившими человеческую душу мыслями
(явлениями сознания). Настоящая причина всех действий мыслящего тела
скрывается не внутри него, не в структуре собственного тела или души
человека, а в структуре природного целого, деятельным модусом которого
является мыслящая вещь. Поэтому для того. чтобы понять, что такое
мышление, необходимо рассмотреть состав предметных действий
человеческого тела.
Отличительный признак этих действий - их универсальность. Еще Декарт
заметил, что пластическое устройство человеческого тела позволяет ему
действовать в соответствии с формой любого другого тела, координировать
форму своего движения в пространстве с формой и расположением
всевозможных внешних тел. Мышление есть способность вещи действовать на
саму себя, активно изменять свои собственные состояния, вместе - свое
тело и дух, сообразно общим законам Природы, с тем чтобы сделать свое
существование как можно более прочным или даже вечным. Это умение
индивидуума привести свое поведение в оптимальное согласие с
объективными условиями его бытия.
Единственная фраза в текстах Спинозы, в которой прямо упоминается об
универсальности мышления, встречается в письме втором к тому же
Ольденбургу. Здесь говорится, что Фрэнсис Бэкон ошибался, полагая, будто
человеческий разум, словно кривое зеркало, примешивает свою природу к
природе вещей, которые он мыслит, на самом деле разум мыслит вещи "по
образу вселенной" (ex analogia universi), а все заблуждения
человеческого духа проистекают из неуправляемого интеллектом действия
чувств.
... в этих словах Спинозы нет ничего оригинального:
нечто подобное говорили раньше него многие философы, от элеатов до
Декарта.
Зато Спиноза, вероятно, первый усмотрел в предметно-практической
деятельности необходимое условие истинности мышления и указал на прямую
зависимость качества идей, приобретаемых человеческим духом, от
характера предметных действий его тела. Прежде мышление понималось как
чистое умозрение, способность души оперировать идеями, образами или
словами, либо натуралистически - как форма движения вещества мозга. В
действиях тела философы в лучшем случае видели внешнюю проекцию
мышления, несовершенную форму "инобытия" идей в мире инертной материи;
иные же, напротив, рассматривали мышление как всего-навсего эпифеномен
нервных процессов, механически совершающихся в человеческом теле.
Спиноза рассуждает примерно так. Дух человека есть идея его
индивидуального органического тела, значит, он может воспринимать, лишь
состояния этого тела и ничего более. Природу внешних тел дух
воспринимает лишь постольку, поскольку они действуют на его тело; стало
быть, тело является своего рода "линзой", через посредство которой дух
воспринимает внешний мир. Преимущество человеческого духа перед идеями
многих иных тел заключается в природе человеческого тела, так
сказать, и конструкции <линзы>, которой пользуется наш дух. Это тело
представляет
собой "сложный индивидуум", способный сообщать себе "весьма многие
состояния" соответствующие природе внешних тел. А главное, "тело
человеческое может многими способами двигать внешние тела и многими
способами [их] упорядочивать (disponere)>, как гласит постулат 6 части
II "Этики".
"Двигая" то или иное внешнее тело, человек приводит свое собственное
тело в состояние, общее с состоянием конкретного предмета его
действования. Коэффициент преломления образа внешней вещи в "линзе"
человеческого тела в данном случае обращается в нуль. А поскольку форма
существования человеческого тела и форма внешней вещи оказываются
тождественными, то, воспринимая состояние собственного тела, человек
получает тем самым и верное представление о состоянии внешней вещи, ее
"очищенный" деятельностью чувственный образ. Данный образ человеческий
разум (intellectus) превращает затем в адекватную идею о причине
существования вещи.
Идеи интеллекта опять-таки наиболее адекватно выражаются не в речи, не
словах - слова суть знаки воображаемых вещей, они pars imaginationis
(часть воображения), - а в действиях тела, посредством которых человек
сообщается с прочим телами в природе. Поэтому "кто имеет Тело, способное
ко многим действиям... то имеет Дух, большая часть которого является
вечной"12
Движения тела гораздо лучше, точнее могут выражать идеи, нежели язык.
Слова больше подходят для выражения чувственных образов, а не идей
интеллекта. О разуме человека лучше судить по делам, а не по его
словам, - эту старую житейскую истину Спиноза превратил в кредо своей
философии духа. Границы человеческого познания непосредственно совпадают
с радиусом действий тела, причем мера собственной активности тела
определяет меру истинности его идей:
"Чем какое-либо Тело способнее прочих [тел] ко многим сразу действиям и
страданиям, тем способнее прочих [душ] его Дух ко многим сразу
восприятиям; и чем больше действия тела зависят от него самого и чем
меньше другие тела ему противодействуют (in agendo concurrunt), тем
способнее его дух к отчетливому пониманию"13.
Ильенков поясняет эти - и впрямь звучащие материалистически -
рассуждения Спинозы простыми примерами, дословно приводит относящиеся к
делу теоремы (чем прочих случаях он откровенно пренебрегает) и
сопровождает их во всех отношениях превосходным комментарием. Правда,
описывая разумную форму действия человеческого тела, Ильенков ведет речь
о его ориентации в пространстве и действии соответствии с геометрией
("контурами", как предпочитает выражаться Ильенков) внешних тел.
...
III
Непосредственным объектом идеи, которая образует дух человека, является
его тело, Спиноза намеренно поместил раздел о природе тел прямо в
середину части II "Этики", которая озаглавлена "О природе и
происхождении Духа": всё, что там говорится, имеет прямое отношение к
понятию человеческого духа (поскольку дух есть идея тела) и к пониманию
мышления вообще.
Дело в том, что тело мыслящей вещи движется особым образом: формы его
движения идентичны формам движения внешних тел, и эти всеобщие
(communia) формы отпечатываются в человеческом духе в виде адекватных
идей интеллекта. Это основоположение "Этики" принял в свою
диалектическую логику Ильенков
....
Согласие (convenientia)
идеи с внешним предметом , по мнению Спинозы не делает ее адекватной:
"Под адекватной идеей я разумею [такую] идею , котороя, поскольку она
рассматривается в себе без отношения к объекту, имеет все свойства ,
или внутренний признаки , истинной идеи.
Объяснение
Я говорю внутренние, чтобы исключить тот [признак], который является
внешним, а именно согласие идеи со своим идеатом".
Что за "внутренние признаки" (denominationes intrinsecas) имеются в
виду? Ильенков сам дает верный ответ, приводя пример Спинозы с
дефиницией круга: адекватная идея указывает действующую причину (causa
efficiens) своего предмета, а не просто те или иные его свойства, хотя
бы то было свойство существования предмета идеи. Адекватная идея - это
суждение о конкретной причине (законе существования) какой-либо вещи,
которое может служить методом реконструкции данной вещи и оперирования
ею.
Выходит, образы внешних вещей создает тело, а вот мыслит, то есть
формирует идеи, все-таки дух. Хотя эту важную мысль Спинозы нельзя
забывать ни на миг -абсолютно все, что делает человеческий дух, он
делает посредством движений своего тела (рук, органов чувств, мозга и,
прибавлял Ильенков, при активном содействии неорганического тела
человека - коллективного "квази-тела" человеческой культуры).
V
В пользу известной автономии духа по отношению к его непосредственному
предмету, телу, свидетельствует и то, что в человеческом духе рядом с
идеями тел существуют рефлективные идеи интеллекта - идеи идей.
Предметом рефлективной идеи (idea reflexiva) является уже не тело, а
другая идея. В акте рефлексии идеальное яв-ляет себя, как таковое, в
чистом виде.
"Идея Духа, то есть идея идеи (idea ideae), - это не что иное, как форма
идеи, поскольку та рассматривается как модус мышления, без отношения к
объекту"23.
Рефлексия в себя шлифует простую идею, делая ее прозрачной для духа: она
показывает механику мышления, проясняет связь идей в интеллекте и служит
методом формирования новых понятий и суждений. Рефлективным идеям
человек обязан своим самосознанием. Каким образом возможно восприятие
чистой формы человеческого духа, которая зовется "я"? Тоже не иначе, как
через посредство тела, отвечает Спиноза. Декартово "эго", чистый дух,
мыслящий себя прежде и независимо от существования тела, не более чем
абстракция, которой воображение приписывает бытие.
Эта абстракция получается вследствие рассечения рассудком (ratio) духа,
то есть идеи тела, на две половины - идеальную форму и материальный
предмет. В этом нет, строго говоря, ничего ошибочного, до тех пор пока
мы не решимся вообразить, что форма духа может существовать, как
таковая, отдельно от своего предмета, тела (первым на эту философскую
тропу вступил, как известно, Платон).
"Дух познает себя лишь постольку, поскольку он воспринимает идеи
состояний тела", - твердо возражает Спиноза24 (заметьте: воспринимает
идеи состояний тела, а не материальные состояния тела, как таковые;
последние воспринимает не только человек, но даже asinus turpissimus -
"глупейший осел", который умирает от голода между двумя охапками сена).
Это значит, что всё происходящее в человеческом теле сказывается на
самосознании человека, на его представлении о собственном "я". Тело
служит человеку не только "линзой" для созерцания внешнего мира, но и
тем единственным "зеркалом", в котором его дух может рассмотреть себя.
Строго говоря, это представление о коллективной природе человеческого
самосознания у Спинозы отсутствует, однако оно действительно хорошо
вписывается в логические рамки его теории. Все люди связаны узами
взаимного общения и образуют поэтому "единое общественное квази-тело"
(unum quasi corpus, nempe societatis)25, в котором тоже обитает мыслящий
дух и которое обладает самосознанием, подобно тем индивидуумам, из
которых оно слагается. Однако Спиноза не принял в расчет идеи состояний
этого, коллективного тела человечества и по этой причине не имел
представления об историческом характере человеческого мышления. Ильенков
же считал, что именно "квази-тело" человеческой культуры, а не
органическое тело человека, представляет собой ближайшую причину всякого
акта мышления и самосознания...
VI
Тема для разговора о соответствии логических теорий Ильенкова и Спинозы
далеко не исчерпана тем, что было сказано в настоящей статье. Я обратил
внимание ... на некоторые расхождения их взглядов, а между тем у них
куда больше общих сторон, нежели отличий. Это касается их понимания
предмета логики и отношения к формальной логике; учения о конкретном и
абстрактном всеобщем и о методе логического мышления в целом: категорий
идеи и идеального, истины и заблуждения; решения проблемы свободы воли,
да и еще много чего другого.
... тому, кто только приступает к изучению философии Спинозы, равно как
и философии вообще, я все-таки советовал бы для начала проштудировать
очерк второй "Диалектической логики", как в свое время поступил и автор
этих строк.
----
Литература
1 Етепdatio intellectus , intellectus perficere - эти выражения
встречаются в названии небольшого неоконченного трактата Спинозы о
методе мышления и в его определении предмета Логики. "Каким образом
Интеллект должен быть совершенствуем... это рассматривается в Логике"
(Этика, V. Предисловие). [Здесь и далее перевод текстов Спинозы с
латинского мой. -А.М.]
2 "Надо обладать аналитической строгостью его [Декартова] ума, чтобы
четко определить тот факт, что "мышление" и "мир вещей в пространстве" -
не только и не просто "разные", но и прямо противоположные явления>
{Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 22).
3 См.: Декарт Р. Первоначала философии. I. 60.
4 "...Два атрибута мыслятся реально различными (real distincta), то
есть один без помощи другого..." (Этика, I, 10).
5 Этика, II, 7.
6 Это не paнее отмечалось в работах L. Robinson. H.F. Hallelt. E.G.
Harris. Вот более свежий пример:
<Единая субстанция Спинозы не есть нечто схожее с "das eleatische Sein",
как это утверждает Гегель в "Науке логики". Напротив, она содержит или
охватывает бесконечное множество бесконечных (всеобщих) дифференциации,
а именно атрибутов. Субстанция есть единство бесконечно многого" (Gilead
A. Substance. attributes and Spinoza's monistic pluralism/ The European
Legacy. 1998. Vol. 3. P. 5).
7 Этика. II. дефиниция 3.
8 Диалектическая логика С. 29.
9 Этика. II. дефиниция 3, объяснение
10 Этика. III. теорема 13, схолия.
11 "Для того чтобы понять дух, мы должны тело, без которого дух не может
действовать или даже существовать. Несмотря на все разговоры о
параллельности порядок исследования [у Спинозы] никогда не направляется
от духа к телу" Сurley.E
Behind the geometrical method. Princeton.1988.p.76
12 Этика, V теорема 39 доказательство
13 Этика, II, теорема 13 , схолия. Отзвук этих теорем и схолий "Этики"
слышится к словах гётевского Фауста: "В начале Было Дело".
14 Benedicti de Spinoza. Opera quotquot reperta sunt , ed. J. van
Vloten - J.P.N.Land, 3 vols. Hagae Comitum, 1895. Vol. 1. P.22.
15 Выражением "формальное бытие" (еsse formale) схоластики обозначали
отдельное (от материн) существование аристотелевской формы-эйдоса,
которая образует сущность всякой вещи. У Спинозы эти значение терминов
"форма" и "формальное" остается прежним. Форма равнозначна сущности
вещи: essentia seu forma - "сущность, то есть форма", пишет он в
Предисловии ко второй части "Этики". Хотя сущность вещей Спиноза
понимает совершенно иначе, чем Аристотель или схоластики.
16 "Идеатом" (ideatum) у схоластиков назывался предмет идеи.
17 Этика, II. 5.
18 Диалектическая логика. С. 51
19 Этика. II, 25.
20 Этика. II. 49. схолия.
21 Краткий трактат о Боге , человеке и его счастье , II , глава 16.
22 См.: Этика, 11, 49, королларий, схолия. "Воля есть нечто
универсальное, что относится ко всем идеям и обозначает общее всем
идеям, а именно утверждение (affirmatio). В этом смысле "воля и
интеллект - одно и то же" (скрытое возражение Декарту, который полагал,
что воля простирается дальше, чем интеллект).
23 Этика, II, 21, схолия.
24 Этика, II. 23.
25 Выражение, которым Спиноза пользуется в главе III
"Богословско-политического трактата".
26 Спиноза Б. Трактат об очищении интеллекта. М., 1914.