Логики практики.. Жизнь "на грани" и искусство выживания ч.2
Мир, где все знакомы
Мир Е.Г.Киселевой - это мир где все друг друга знают. Теснота, плотность
массы, многолюдье почти телесно ощущается. Расстояния близки. Все
знакомы, все в курсе "подробностей жизни": "Ильяниха Д.С., Колбасиха
Е.Н. бандурша Варька" [[ЦДНА, фонд 115, ед. хр. 2, л. 63.]]. Вокруг
Е.Г.Киселевой незнакомых мало. Всех, о ком она пишет, она знает по
имени, называет адреса, девичьи фамилии: "Шура Никитина помповара, Мария
Щербина официанткой, Марфуша Кисловская Буфетчицой, а потом бросила
Буфет перешла официанткой, ее прислала Комсомольская ячейка в столовую
до нас Недоступ Тоня была нароздачи, а тогда вышла замуж за Мороза Федю,
и ее фамилия изменилася, Житюкова Фрося. а потом вышла замуж фамилия
изменилася Клепхтор стояла на роздачи и судомойку подменяла [[Там же,
ед.хр.3, л.56.]].Что бы ни случилось, тесно обступают люди, которые
знакомы с ситуацией и легко "понимают".: "Одно время мы вдвоем пошли в
Первомайку на рынок и я начала скупляться и упала у меня был первый
приступ люди обступили смотрят как на зверя какого, а некоторие женщины
сказали ему пригорни к-сибе она потеряла сознание а ты негодяй смотриш
от хорошей жизьни упала, и началися у меня приступы" [[Там же, ед.хр.1,
л. 59.]].
Человек, на первый взгляд неизвестный, оказывается знакомым знакомых или
родственников. "Когда я приехала сриди ночи с детьми в Калиново слезла
из брички и пошла до первой попавшей хаты постучала к людям, эти люди
оказалися знакомые мне моего мужи Киселева Гавриила Дмитриевича по
работе телефонистка Сорокина Валя..."[[ЦДНА, Фонд 115, ед. хр. 1,
л.10-11.]] Но даже если человек незнаком, ему стараются объяснить то,
что непонятно как бы вводя в свой круг.
Круг родни широк: родные - все, кто близки по крови, включая двоюродных
и троюродных, дальних. Сюда же входят кумовья и мужья: первый и второй,
родной и неродной (т.е. первый и второй), кумовья. Здесь свято
соблюдаются обычаи и ритуалы. Стыдно не прийти на похороны, даже если
при жизни ты был с тем, кого хоронят, в ссоре "на всю жизнь". Соседи
принимают активнейшее участие в жизненных перипетиях семьи, например,
знают, как и во что одели покойника.
Власть здесь тоже своя. "Начальников" знают в лицо: "зашли начальник
милиции Помазуев Николай Иванович, Шароваров Николай Стипанович и Ляхов
Тимофей" [[Там же, ед.хр.1, л.78-79.]]. Круг социальный узок, сети
взаимозависимости коротки. Если попробовать нарисовать карту того
пространства, в котором протекает жизнь Е.Г.Киселевой, то что мы на нее
нанесем? Дома родственников и соседей, магазин и рынок, кладбище и
больницу, Милицию, "третью улицу", куда скрываются от разбушевавшегося
мужа, да Симафорную, улицу - род преисподней, куда как "во Ад"
спускаются сошедшие с правильного пути мужчины и женщины: изменившие
мужья, женщины легкого поведения, отсидевшие. Уже во второй половине
жизни Е.Г.Киселевой на этой карте появляются сберкасса и Телевизор.
Порою складывается впечатление, что жизнь протекает за пределами
всеобщей общественной связи, и сообщество, где живет Е.Г.Киселева, в
длинные социальные связи не включено. Тем не менее, и они присутствуют:
Брежнева с Терешковой призывают, как господа Бога, для разрешения
проблем, которые не решаются в ближнем кругу. Во всяком случае,
сегментарная и органическая социальная связь явно преобладают над
функциональной и механической.
Основное поле взаимодействий - минисообщество. Читающий документ многое
узнает о жизни в нем: о привычках сна и еды, о трехсменке и крестьянском
циклическом времени, о буднях и праздниках, рождениях и похоронах. Новом
годе, днях рождения, Пасхе и Рождестве, которые на равных с Восьмым
марта и Первым Мая. О жизни в крестьянской избе, пятиэтажках и в
барачных жилищах: "каридор был длинный у какой комнате живет Нинка а у
Нинки жила на квартире эта Мария любовница моего мужа"[[Там же, ед.хр.1,
л.51.]]. Мы узнаем о любви, о браке, о детях, о судьбе, о туалетах на
дворе и привычках сексуальности. И конечно же о еде: о ритуальных
праздничных и вообще любимых блюдах, о пирогах, борще и прочем: "яички
свяченые, суп с гречкой и роспичатала рыбную консерву, соленые огурци,
паска нарезаная" [[Там же, ед. хр.2, л.64.]], да еще "много водьки и
конечно самогончик" [[Там же, ед.хр.2, л.15.]]. А вот - меню
поминального обеда: холодец, сельдь, колбаса, картошка с мясом, мясной
салат.
В тексте Е.Г.Киселевой обнаруживается целая палитра кодов, которые можно
представить как "правила", в соответствии с которыми она живет. Они
актуализируются как тактики. Эти коды, будучи во-площенными, составляют
ее габитус.
Мы достаточно легко их выделяем именно оттого, что текст Е.Г.Киселевой -
не произведение. Здесь - то, что сказалось само, что подсказала
социальная и индивидуальная история, образ мира и себя, который
возникает у пишущего спонтанно. Как и любой другой текст, данный также
является продуктом диалогов не столько различных видов письма, сколько
кодов практических. Вопрос в том, каков характер этого диалога, каковы
его особенности.
При внимательном вглядывании в текст обнаруживаешь, что один из
возможных способов способов членения "нерасчленяемого", казалось бы,
текста - по пословицам, которые завершают "суб-нарративы". Пословица и
присловье - официальные репрезентации принципов практики, объективации
способов действия "в словах", модели восприятия мира. Они задают сам
способ понимания и оценки происходящего, мораль, согласно которой
судятся события жизни мини (и макросообщества), выступают
"объяснительный принцип". Пословица, авторский текст, ставший половицей,
миф старый и новый выступают на равных.
Вот ряд примеров отсылок к пословицам и присловьям: "Ну и ждем
учерашнего дня как говорится в пословици" [[Там же, ед.хр.2, л. 29.]];
"наверно этот человек не видел смаленого зайца, как говорится у
Пословице" [[Там же, ед. хр.2, л. 87.]]; "хочить укусить да поглубже да
покрепче, сламаеш зубы товарищ Мария, кусай меня за заднее место оно
завоняет и ты больше кусать небудиш, какая дотошнотная Женщина я и то
молчу, а она дает знать что непутевая девушка была, ждала хлопца у чужой
женщины и еще выпливает как гамно у ведре на верьх, отето тихоня
бесовесная [[Там же, ед. хр. 2, л. 80.]]; "отрезана скыба от хлиба
типерь ее не притулиш, прийдеш до родных дадут покушать хорошо скажи
спасиба, анедадут и то хорошо" [[Там же, ед.хр.3, л. 5.]], "как
говорится Жинка пока Борщь сварит сем раз мужика обманит" [[Там же, ед.
хр. 3, л. 50.]]. Вот - отсылка к литературному тексту (единственная):
"Есть песня которую сочинил Тарас Григорьевич Шевченко. Люди горю
непоможуть а скажуть ледащо так и мое горе наболевшое некому ненужно
даже своему по крови" [[Там же, ед. хр 2, л. 25.]]. Вот образец
мифологизации Ленина, когда Ленину приписываются слова апостола Павла
"кто не работает тот и не ест": "Ленин, говорил хто работает тот и ест"
[[Там же, ед.хр.3, л.8.]]. А вот - свидетельство превращения текста
советской песни в пословицу: "К сожалене день рождения только раз в
году. я включила музику. одиночество меня немучило" [[Там же, ед.хр.3,
л. 50.]].
Главные, ключевые коды в нарративе Е.Г.Киселевой связаны с нарративами
традиционного знания, т. е. с пословицами и присловьями. Сам тон их -
обязывающий. А кто именно обязывает - не всегда понятно: семья и род,
женская часть семьи, общечеловеческая мудрость, превратившаяся в набор
прописных истин. Е.Г.Киселева воспринимает этот код как
"природно-естественный", в нем она как дома. Именно через этот код она
обращается к компендиуму вненаучного традиционного знания, к формам
"наивной теории"[[Барт Р. S/Z. М., РИК "Культура", Изд-во Ad Marginem,
1994. С. 32-33. Как пишет Р.Барт, "Все высказывания, принадлежащие
культурному коду, суть имплицитные пословицы; все они излагаются в том
обязывающем тоне, с помощью которого дискурс выражает всеобщую волю,
формулирует требования общества и придает своим утверждениям характер
неотвратимости и неизгладимости" (с. 118).]]. Она спонтанно распознает
те выражения, которые она способна практически воспроизвести, то, что
наделено силой объективации ее практики. Е.Г.Киселева не подтверждает
"истины практики", она просто пользуется ими.
Люди-члены сообщества, к которому принадлежит Е.Г.Киселева, верят в
порчу и сглаз. Органическим элементом городской жизни продолжают быть
архаические магические ритуалы. Е.Г.Киселева легко читает такое,
например, послание: "Нафторой день устаем утром у нас на порок выложен
крест из камню и положин ломик говорю Митя иди посмотры какая нам
благодарность" [[ЦДНА, фонд 115, ед. хр. 1, л. 55.]]. Крестом и ломиком
обозначена угроза. Она следует обычаю, в соответствии с которым первый
раз к только что родившемуся ребенку следует идти с курицей. Текст
свидетельствует о присутствии целого ряда стеpеотипов культуpы и
аpхетипов подсознания, вообще монолитных массивов знания, котоpые
обеспечивают непpеpывность восходящей к архаике тpадиции.
Приметы выступают способом интерпретации повседневных взаимодействий и
легитимации собственных действий. Е.Г.Киселева приходит к в дом сына и
обнаруживает, что невестка метет пол: "а Мария взалася заметать комнату
а я сказала когда я уйду тогда заметеш, а ты хочиш меня вымест
изквартири так, говорят в народе, когда чужой человек зашол в комнату то
ненада заметать значит выметает из квартиры меня, да хотя намочи хоть
Веник, а то пиль летит вглотку и на стены а она мне в ответ неуказивайте
сама знаю, а раз знаеш то что заметаеш сухим Веником подимаеш пыль, я
поняла, что ей затошнило моей снохе, что я пришла все напротив говорить
мне, наверно испугалася что даст тарелку супу свекрухе покушать" [[Там
же, ед. хр.3, л. 14.]].
Коды эти, воплощенные в нарративе, большей частью пришли не из книг.
Наша героиня романов не читала. Однако уже вышеприведенный ряд
свидетельствует, что письменные коды также присутствуют. Е.Г.Киселева не
является "читателем". Чтение она считает делом в общем-то никчемным и
пустым: "Грамотная усT читает книги, газети романы газеты, ... а потом
... ходит больная целый день и злая как пантера..." [[Там же, ед. хр. 2,
л. 3.]]. Тем не менее она находится в поле воздействия различных
дискурсов: бытовых, социолектных, пропагандистских и даже научных.
Невозможно утверждать, что письменные коды не попадают в текст
Е.Г.Киселевой. Во-первых, она научилась читать и писать в школе.
Например, она тщательно выписывает даты. В одном месте рукописи она сама
указывает, что этому научили ее в школе:"помню я писала робота робота
заголовой в тетради работа такое то число а год 21, 22, 23, 24, 25 год
это нас учила учительница" [[Там же, ед. хр. 3, л. 74.]].Во-вторых
(главным образом во второй половине жизни), она много слушает радио и
смотрит телевизор, где многие тексты, как известно, являются результатом
предварительной письменной подготовки.
Текст Е.Г.Киселевой можно интерпретировать как свидетельство мастерства
в искусстве жизни, искусстве жизненной игры, в мастерстве по части
таксономий. Кажется, что она действует по принципу "everything goes"
("делай что хочешь", все дозволено"), который использовал П.Фейерабенд
применительно к методологии научного познания[[См.: Фейерабенд П. Избр.
труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986, с. 498-499.]].
С этой точки зрения любопытно обратиться к смешению кодов врачевания.
Е.Г.Киселева много говорит о "нервах". Она нервничает, ходит к
нервопотологу. У нее "нервная система росшаталася дальше некуда" [[ЦДНА,
ф. 115, ед. хр. 3, л. 52.]], у нее "была потрясена нервная система"
[[Там же, ед. хр. 3, л. 77.]]. Она лечит ожог "импортной мазю"[[Там же,
ед. хр. 3, л. 83.]], а давление уколами. Но помимо этого она читает
Отченаш и пьет свяченую воду, а также использует траволечение: "все хочу
пойти в больницу да нет сили лечуся сама дома, заварила зверобой
шепшину, кукурузные рыльца. хвощь и немножко бессмертника..."[[Там же,
ед. хр. 2, л. 15.]]. Она ходит "до Бабки лечится почти каждый день"
[[Там же, ед. хр. 3, л. 31.]]. "Принцип" отсутствует, используется все,
что под рукой: народная так народная медицина, официальная, так
официальная.
Е.Г.Киселева не ходит в церковь, но молится любимому православному
святому Николаю-угоднику: "Всигда молюся Николай угоднику святому и
прошу прощения хотя у Церкву и не хожу"[[Там же, ед. хр. 3, л. 56.]].
Новые обычаи, казалось бы друг другу противоречащие, органически
объединяются: "на Кладбище ..., как обычно выступала женщина из
похоронного Бюро, читала панахиду сичас такой обычай, без Батюшки
хоронят, значит панахиду читает специальный человек нанимают "[[Там же,
л.53.]].
Еще одна оппозиция, стороны которой легко друг с другом меняются: код
отвественности (за детей) и код судьбы как снятие с себя
ответственности. Текст дышит воздухом судьбы как ощущения необходимости
случайного[[См.: Гаспаров М.Л. "Письмо о судьбе" Александра Ромма
file://Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994.]].
Е.Г.Киселева легко обращается к двусмысленному языку правила: известно,
что пословицы дают противоположные рецепты по одному и тому же поводу.
Она использует наличный язык морали дабы объяснить практики, которые
подчиняются совершенно иным принципам (с точки зрения исследователя).
Она воплощает своего рода "ученое незнание"как тип практического знания,
не опирающегося на знание собственных принципов. Она легко производит
неточный, но систематический отбор пригодного для данного случая всего,
что содействует продолжению хода повседневной жизни.[[См.: Bourdieu P.
The Logic of Practice. Stanford, Stanford Univ. Press, 1990, p. 99,
102-103.]].
Переходя к жизни в городском обществе, Е.Г.Киселева где робко, а где с
поражающей "естественностью", начинает пользоваться новыми кодами,
понимая и не понимая. Она как бы обращается к новому компендиуму:
использует фразы казенные, книжные.
Кроме того, вопрос не только в том, что текст является продуктом
диалогов различных кодов. Особенно интересны куски текста, в которых не
обнарживается отсылок к известному коду или виду письма, где отсутствует
укорененность как в народной, так и в идеологически-пропагандистской,
книжной модели. Брейгелевские картины получаются.. "...я все помню,
сколько было набито людей, верней Салдат в нашему огороде, лошадей много
люди в чTрних накидках видеть донские солдаты в Новозвановки" [[ЦДНА, ф.
115, ед. хр. 2, л. 73.]]. Или еще: "Сижу вяжу коврики из тряп`я, слишу
по радиво поют песню. степом степом, мать ждет салдата где там дождется
солдата из такого боя, как было в 1942 году. На передовой у Войну я
вылезла из окопа после боя. наши отбили от немцев Новозвановку был
сильный бой, те салдаты когда мы бежали в Блиндаж, немецкие салдаты
тянули телефонную проволоку, а ещT один солдат взял моего рибенка и
подал мне в Блиндаж, но я его боялася думала застрелить нас, но обошось
без страха он нас нетронул, после их, заняли наши, сколько после боя
набитых людей было, што овци лежать после пасбища отдыхают, хлопци
радисты Немецкии и Наши хто ещT живой а раненые кричать спасите страшный
суд. Учера мне сын Анатолий прислал письмо и фото из сибя я наниво
смотрю он в форме милицейской старший летенант созвездочкамы на питлицах
поставила перед собой на столе и смотрю сколько таких, молодых людей
погибло в Отечественую Войну. начиная из 41 по 45 г. и невижу за слезамы
ничиво как только жалко дитей и вобще родных" [[Там же, ед. хр. 2,
л.88-89.]].
Так или иначе чтение позволяет распознать, что знание, которым владеет
Е.Г.Киселева контекстуально, ситуационно, что оно зависит от социальной
локализации (гендер, класс, социальная группа). Мы видим, каким образом
жизнь социально конструируется через множественность социальных сетей, в
которых движется человек.
Транзитивность и жизнь "на грани"
Сюжеты, связанные с жизнью Е.Г.Киселевой в Первомайке, т.е. поселке
городского типа, а затем городе Первомайске - симптоматика уже другого
типа социальности, в которой, тем не менее, черты традиционного общества
сильны. Текст полнится свидетельствами транзитивности общества,
транзитивности человека.
Читатель уже заметил, что некоторые слова Е.Г.Киселева упорно пишет с
заглавной буквы. Это слова, обозначающие вещи значимые, важные. Наряду с
Маером (майор) и Матросом, Участковым и Алкоголиком, Евреем Минстером с
заглавной буквы пишутся Город и Война, Армия, Военкомат, болезнь
Епелепсия, Телевизор (Цветной Телевизор) и Приемник, Шифанер (шифоньер)
и Тримо (трюмо). Шахта, Ешалон, Ботинки и Немец, Отрезвитель, Милиция,
Дом-пристарелых, Брюки, Туфли и Тунеядцы, Новое Отец, Муж, иногда Мама,
а также Жизнь и Водка. Что это значит? Разные ситуации, представленные в
записках, подсказывают разные трактовки. Правило обозначения невыводимо.
То кажется, что заглавная буква может свидетельствовать о том, что таким
образом названные вещи и явления являются для Е.Г.Киселевой живыми.
Жизнь видится пронизанной магическими токами, а мир одушевлен и
заколдован (По мысли Ю.М.Лотмана, здесь "возникает смысловая граница,
которая играет основополагающую роль в социальном, культурном,
космогоническом и этическом структурировании мира"[[См.: Лотман Ю.М.
Культура и взрыв. М., Гнозис, изд. группа "Прогресс", 1992, с.56.]]). В
других случаях кажется, что так обозначены не люди, но духи отношений и
ситуаций, некие отвлеченные понятия, а ряд их видится пантеоном богов. А
то "слова" представляется возможным трактовать как систему топосов на
когнитивно-нормативной карте. А если это так, то наша героиня пребывает
в обществе традиционном.
Одновременно записки фиксируют, например, ступени овладения новыми
"жизненными приемами", новыми средствами деятельности и коммуникации,
через которые Модерн входит в мир повседневности. "Поехала искать своего
мужа Гавриила. Села на станции Попасное и поехала в Святошено по розыску
дали мне адрис. Приехала в Святошено правда сказать, я незнала до войны
как ехать сроду негде далеко неездила но паровоз довез" [[Там же,
ед.хр.1, л. 19-20.]]. Вообще в прочитанных мною записках и воспоминаниях
людей, принадлежащих к поколениям 1910-1920 г.г. рождения, момент
поражающей встречи с поездом, как правило, фиксируется. В записках
Е.Г.Киселевой речь идет уже о конце 40-х гг. Именно тогда наша героиня
впервые попадает в большой город, в Киев: "...подехали к этому дому я
зроду не видила такого большушчего дома, куда заходить не знаю дверей
много етажей много, комнат много, черт его знает, что делать и куда
заходить в какые двери, первый раз в жизни выжу все это, висит телефон
наборной и что с ним делать незнаю, как набирать когда я зроду не
держала телефонную трубку в руках. Заходит солдат а я стою и плачу. Чиво
вы плачите я не знаю как обращатся с телефоном, и куда звонить а что вы
хотите я ему подробно розказала он взял у миня адрис военной части, и
стал звонить набрал номер было шесть часов вечера" [[Там же, л.
22-23.]]. К концу жизни телефон - атрибут ее повседневности. Сравнение
"раньше" и "теперь" присутствует постоянно. Она входит в новый мир через
мимезис: от практики к практике, без опосредования дискурсом. А, быть
может, мир в нее входит...
В сообществе, в котором живет Е.Г.Киселева, еще не сформирована область
приватности. Человек здесь никогда не бывает один. Одиночество
воспринимается как страдание. Ценность приватности еще явно не возникла.
Большой интерес представляет отрывок о Телевизоре: "...у комнате нету
никово одна как волк... что делать? Одиночество страшное дело, а тут ещT
погода туман дощь, сыро непойти куданибуть, ни в комнате сидеть, да
спасибо человеку который выдумал Телевизор, радиво. Я включила радиво
этого мало, я включила и Телевизор говорить на всю комнату кричит и там
и там как бутто-бы, у меня в комнате много людей да ещT по Телевиденю
передавали концерт песни и танци хоровые я стала подпивать, ох лехка
лехка коробушка "коробейники" и мне стало весело на душе какую знаю
песню подтягиваю одиночество это гроб с музикой, а тем более зимнее
время" [[Там же, ед.хр.2, л. 62.]] Телевизор как бы переносит ее на
деревенские посиделки. Бессонные ночи наедине с чистым листом бумаги для
Е.Г.Киселевой - первые опыты одиночества, которого приносит
удовольствие, смешанное со страданием: "Я пишу потому, что свободно
льется из моей души эта рукопис о моей жизни." [[Там же, ед. хр. 2, л.
32.]]
Многое Е.Г.Киселевой неведомо. Например, код биографии, который
считается общепринятым (так, в частности, считают специалисты по
биографическому методу). Рукопись свидететельствует, что Е.Г.Киселева не
в состоянии выстроить нарратив в соответствии с линейным временем, в то
время как биография пишется во временной последовательности. Текст и
пишущий пребывают в локальном времени, не отделенном от места. Состояние
переходности, в котором пребывает описываемое минисообщество, связано с
тем, что жизнь его протекает "на грани": жизни/нежизни,
общества/необщества.
В тексте Е.Г.Киселевой несколько раз повторяется рассказ о том, как она
еще маленькой девочкой погубила тяглового быка, от которого напрямую
зависело продолжение жизни семьи"[[Там же, ед. хр. 3, л. 60-62.]].
Обычная крестьянская жизнь... С одной стороны, вроде бы стабильная и
ритмичная, с другой, всегда "на грани"[[Характеристику крестьянского
существования как бытия "на грани" см.: Великий незнакомец. Крестьяне и
фермеры в современном мире /Сост. Т.Шанин. М.: Прогресс-Академия,
1992.]]...
Вот еще случай балансирования на грани жизни и смерти: "вот что-то было
толи революция толи Война немогу описать была маленькая нас у родителей
было четверо Нюся, Вера, Ваня и я, и Виктор родился в х.Новозвановки. Я
еще помню там на Картамыше, сидели на печки замерзали ни топить ни
варить нечиво было чуть неподохли с голоду была зима суровая сидим ждTм
смерти, и вдруг под`ежает бричка с упряжю лошадь, мы все к окну а Дядя
Гриша маменной систры муж Даши еT звали Даря оны по нации молдоване,
приехал по сугробам холоду лошадь угрузает по колено в снегу прывез.
мешок муки дров, угля на брычки, ну тут мы и пооживали. все. Отец
ростопил печку, Мама напикла пышок и накормила нас всех Дяди Гришы давно
в живих нет, царство ему небесное" [[Там же, ед. хр. 3, л. 68-69.]].
Почти умерли, но "пооживали"...
А вот еще одна ситуация, уже времен войны, которую можно счесть
экстремальной: "Живу из сестрой, Верой потом посорилися и я ушла в
пустую хату взяла у пустой хате сибе кровать, стол, а из камню зделала
табуретки, нарвала травы на кровать и стуля наложила в место постели и
живу из детьми сама. в одно прикрасное время получаю письмо незнакомый
почирк за моего мужа, пишет мне незнакомая женщина, ваш муж стоит у меня
на квартире а она сама Деректор школы. здравствуйте незнакомая Женя, Ваш
муж Киселев Гаврил Дмитриевич женился на молодой жине Вере и купил сибе
сапоги за 400 руб., и купил патифон за 300 руб. вернея тогда все
сщиталося на тисячи розвлекать свою шлюху. Как мне было обидно я так
плакала, и пригортвала к сибе своих детей. что мне делать куда диватся
не одется не обутся, и голодние..."[[Там же, ед. хр. 1, л. 17-18.]].
Это состояние "на краю" в жизни Е.Г.Киселевой повторяется много раз: и
до колхозов, и при колхозах и, конечно, во время войны. "У пустой
квартири не было ничиво но стояла кровать на сетки а стол я взяла у
другой квартире, стуля поделала из камню и нарвала травы на каменные
табуретки и на кровать положила ребTнка на траву, небыло никакой постели
спала из детьми как свини, а когда ишла рвать траву для коровы то
рибенка ложила в корыто драное нашла на мусорнику и перевязывала стежкой
или чулкой что-бы невыполз из корыта, а сама уходила готовить сено на
зиму для коровы" [[Там же, ед.хр.3, л. 66-67.]].
Война и голод, туберкулез, гибель братьев - одного на фронте, другого в
немецком плену, гибель отца с матерью... Смерть - важное действующее
лицо исторической драмы советской истории. Опыт голода встроен в
тело[[Этот существенный фактор общественного развития не привлекает
внимания наших социальных исследователей. Приходится ссылаться на старую
работу: Сорокин П. Голод как фактор: влияние голода на поведение людей,
социальную организацию и общественную жизнь. Пг.: Колос, 1922.]].
Советские люди, на закате эпохи вспоминающие свою жизнь, как правило, не
удерживаются от сравнения "прежде" и "теперь". Причем неважно, сделали
они советскую карьеру и принадлежат к советскому среднему классу или
остались внизу, лишь переместившись горизонтально.
Новая мирная городская жизнь по сравнению с деревенским детством и
войной порою кажется чудом. "Мои родители говорили. Вот будит так что у
Москвы будит делатся, а мы будим видить ой мама что ты говориш неправду
в 1927-28 году. Мама ты невсвоем уме мы говорим дети, а она говорит да
да так говорят, и я вам говорю, а сичас вспоминаю маму права мама была,
по Телевизору всT видим и по радиво слишым, как усе справедливо, как мы
ушли далико от старого и пришли к Новому живем как господа, купаемся в
Ваннах за ниимением угля и дров в 5и-Етажках кушаем что хотим, одеваемся
хорошо, как живем хорошо еслиб воскресла моя мама посмотрелаб, все так и
есть как она говорила но только не пришлося ей до жить погибла у Войну"
[[Там же, ед.хр.3, л. 73-74.]]. Действительно, дистанция огромного
размера, если сравнить не то что с временами немецкой оккупации, но с
обычной повседневностью детства: "я ходила там-же в школу а школа была
рядом из Бабушкиной хатой, пойду раньше пока звонка нету залезу на Печку
и греюся, сижу, слухаю звонок, тогда ходили полубосия, жили бедно обутся
невчTм, кофта латка на латке тTплая. тогда бегу в школу слезаю из печки,
стоять на улице пака откроют Школу замерзаеш одни чуни на всю семью"
[[Там же, ед. хр 3, л. 73.]].
Сравнивая "прежде" и "теперь", они имеют ввиду несоизмеримо более
высокую степень онтологической безопасности жизни в 60-80-х г.г. по
сравнению с традиционным обществом и с обществом в состоянии войны.
Е.Г.Киселева принадлежит к поколению, которое очень хорошо помнит, что
такое повседневная опасность смерти и социального небытия. Недаром
постоянно она возврашается к военным воспоминаниям, к сцене гибели быка.
http://www.a-z.ru/women/texts/kozlovar-7.htm
...
[[Габитус - совокупность предрасположенностей поступать, думать,
оценивать, чувствовать определенным образом. Габитус - инкорпорированная
история индивида и группы, к которой он принадлежит. См.: Bourdieu P.
The Logic of Practice. Stanford^ Stanford Univ. Press, 1990, p. 53.
Действиями Е.Г.Киселевой управляют практические схемы, предписывающие
порядок действия, соответствующие принципы иерархизации, деления, сами
способы видения социального мира[[См. об этом. Бурдье П. Кодификация
file://Бурдье П. Начала. М.,1994, с.121-124; Барт Р. S/Z. М., РИК
"Культура", Изд-во Ad marginem, 1994, c.32-33.]]. Эти принципы - ее
инкорпорированное крестьянское прошлое. Она постоянно натыкается на то,
что принципы не работают, коммуникативная компетенция не помогает, а код
оказывается практически неприменимым. Записки Е.Г.Киселевой можно
воспринять как историю распада традиционных ценностей, обычаев, порядка,
лада, которые ничем другим не замещаются. Во всяком случае, вопрос о
новых кодах остается открытым. Диспозиции, определяемые габитусом,
наталкиваются на препятствия в процессе фунционирования, ибо они
объективно припособлены к условиям, которых больше не существует.
Диспозиции пережили социальные и исторические условия, в которых они
возникли.
Сам характер общественной связи свидетельствует, что, сообщество, в
котором живет Е.Г.Киселева, типологически принадлежит традиционному и
полутрадиционному обществу. Во всяком случае, те сюжеты, которые связаны
с детством и ранней молодостью, явно развертываются в обществе
традиционном.
И впечатления от прочитанных мною документов, и строгие статистические
данные подтверждают, что детство советских людей-бывших крестьян (а это
примерно 60% советского населения) протекало в мире традиционной
крестьянской социальности и культуры в состоянии слома, неважно идет ли
речь о конце 20-х, и о 30-х, даже о 50-х годах[[См.: Зайончковская Ж.А.
Демографическая ситуация и расселение. М.: Наука, 1991, с. 20. См. также
Рыбаковский Л.Л. Демографическое развитие СССР за 70 лет. М., 1988.]].
Описание колхозных стилей жизни заставляют ощутить, что колхоз - маска
общины. Как будто читаешь этнографические описания, причем классические,
вроде C.Максимова[[Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила. М.:
Книга, 1989; Максимов С. Литературные путешествия. М.: Современник,
1986.]]. Общинная социальность разрушалась, но жизненные стили во многом
сохранялись.
Текст Е.Г.Киселевой как вариант воспроизводства повседневности советской
эпохи, позволяет ощутить, что переход к новым, уже "модерным" практикам,
осуществлялся постепенно. Здесь не наблюдается тех "обвалов", о которых
вещает нам Большая история.
Для Е.Г.Киселевой вопрос о том, чтобы "жить не по лжи" не встает. Она
этого "не проходила". Выживание - главная проблема и главная ценность.
Мы ощущаем правоту мысли, что общественное производство и
воспроизводство и есть выживание, что производство - деятельность,
реализующая жизненно значимые, практические цели. Е.Г.Киселева - прежде
всего человек выживший, вышедший победителем из множества ситуаций,
угрожающих жизни. Быть может, это один из мотивов писания записок. Я
думаю, что тот-же побудительный мотив можно обнаружить и у других
пишущих и записывающих. Записки советских людей - не просто записки
старых, т.е. тех, кого уже не интересует будущее, кто прекратил
"жизнестроительство" и просто живет. Это - "записки переживших
других"[["Миг, когда ты пережил других - миг власти. Ужас перед лицом
смерти переходит в удовлетворение от того, что сам ты не мертвец... Ты
утвердил себя, поскольку ты жив" (Канетти Э. Человек нашего столетия М.:
Прогресс, 1990, с. 418-419).]]. Опыт жизни говорит Е.Г.Киселевой, что
все средства, направленные на продолжение жизни, хороши.
Приходит невольно мысль, что советское общество оставалось стабильным до
тех пор, пока жили и доживают свой век люди, которые были свидетелями и
помнили. Советское общество стало тонуть, когда они стали уходить из
жизни, освобождая социальную сцену для новых людей и новых социальных
игр.
> Действиями Е.Г.Киселевой управляют практические схемы, предписывающие
> порядок действия, соответствующие принципы иерархизации, деления, сами
> способы видения социального мира. Эти принципы - ее
> инкорпорированное крестьянское прошлое. Она постоянно натыкается на то,
> что принципы не работают, коммуникативная компетенция не помогает, а код
> оказывается практически неприменимым. Записки Е.Г.Киселевой можно
> воспринять как историю распада традиционных ценностей, обычаев, порядка,
> лада, которые ничем другим не замещаются. Во всяком случае, вопрос о
> новых кодах остается открытым. Диспозиции, определяемые габитусом,
> наталкиваются на препятствия в процессе фунционирования, ибо они
> объективно припособлены к условиям, которых больше не существует.
> Диспозиции пережили социальные и исторические условия, в которых они
> возникли.
что же пришло в замен? почему новые структуры повседневности, не обладая опытом выживания, опытом
смерти оказались неустойчивыми?
> Приходит невольно мысль, что советское общество оставалось стабильным до
> тех пор, пока жили и доживают свой век люди, которые были свидетелями и
> помнили. Советское общество стало тонуть, когда они стали уходить из
> жизни, освобождая социальную сцену для новых людей и новых социальных
> игр.
чем же заменить "опыт голода и лишений, выпавший на старшие поколения" ((с) СГКМ)?
или опять, только на своём опыте, на лишениях и страданиях?
о ведь и сейчас их предостаточно, но общество настолько атомизировалось, настолько понизило
"проводимость беды", что беда касается только тех людей, к которым она пришла. Теперь, в нынешнем
тумане даже опыт голода, лишений и смерти не даст прежнего результата, результатом ныне является
просто умервщление, геноцид народа.
self сообщил в новостях следующее:88371@kmf...
>
> Pout пишет в сообщении:88344@kmf...
>
> > Действиями Е.Г.Киселевой управляют практические схемы,
предписывающие
> > порядок действия, соответствующие принципы иерархизации, деления,
сами
> > способы видения социального мира. Эти принципы - ее
> > инкорпорированное крестьянское прошлое. Она постоянно натыкается на
то,
> > что принципы не работают
> > Диспозиции пережили социальные и исторические условия, в которых они
> > возникли.
>
>
> что же пришло в замен? почему новые структуры повседневности, не
обладая опытом выживания, опытом
> смерти оказались неустойчивыми?
да мы старых не знаем, если речь не о плетении слов, а о сути, о
единой, ясной теор.картине на основе"праксиса". Конвенция - "праксис",
пусть какая-то его версия,но уже не первое попавшееся под руку - такого
до черта. Тогда разговор становится предметным. То что кажется мелкими
"бытовыми" деталями и "непреднамеренными свидетельствами",начинает
"играть красками" и вписываться в общую единую картину. Поэтому я и
советовал прочитать (как раньше с физиологическими очерками
"Соловьевы -простая семья")и саму книгу, и ее "теор"сопровождение
>
> > Приходит невольно мысль, что советское общество оставалось
стабильным до
> > тех пор, пока жили и доживают свой век люди, которые были
свидетелями и
> > помнили. Советское общество стало тонуть, когда они стали уходить из
> > жизни, освобождая социальную сцену для новых людей и новых
социальных
> > игр.
>
> чем же заменить "опыт голода и лишений, выпавший на старшие поколения"
((с) СГКМ)?
> или опять, только на своём опыте, на лишениях и страданиях?
ТОТ опыт не освоен, в ином ключе, кроме"разговоров со старшим
поколением на кухне",потому и не интериозируется (до уровня
"прошитости"габитуса-БИОСа) "нами".
Потому что мним себя... см. в конце
Читаем дальше
--------------
Этика выживания
Сообщество, в котором живет Е.Г.Киселева, выживает, используя испытанные
социальные техники и образцы, представленные наиболее зримо в формах
крестьянского повседневного сопротивления [[См.: Scott J. Weapons of the
Weak. Everyday Forms of Peasant Resistance. New Heaven; London, Yale
Univ. Press, 1985.]]. Здесь культивируются ценности равенства. не
столько в смысле переделения всего и вся, но в смысле права каждого на
существование, на жизнь. Здесь сохраняется род моральной экономики,
что-то вроде крестьянских "кусочков", когда голодному соседу отрезается
кусок даже от последней краюхи хлеба [[Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12
писем. 1872-1887. М.: Мысль, 1987, с. 56-60.]]. Это - обычай как способ
совместного выживания, встроенный в тело.
Мы опять-таки имеем дело со множественной, полифункциональной социальной
связью, базирующейся на личном доверии. Современнные функциональные
отношения переводятся в терминых личной короткой связи. Текст
Е.Г.Киселевой полнится случаями подобной взаимопомощи.
В записках есть пример воспроизводства механизма "кусочков" в новой уже
городской ситуации, в "большом" обществе. Наша героиня, работая во время
голода 1933 г. в столовой, спасает шахтеров от голода, подкармливая их
хлебом. Она "экономила" хлеб, утаивая талоны от положенного уничтожения
огнем. В послевоенные годы дочь одного из этих шахтеров спасает в свою
очередь ее, делясь краденой колхозной картошкой [[ЦДНА, фонд 115,
ед.хр.3, л. 70-72.]].
В процессе интерпретации такого рода ситуаций доcтаточно часто
происходит перенос и модернизация понятий. Возникает соблазн полагать,
что эти люди так поступают оттого, что моральны и "высокодуховны", что
следуют моральному императиву, в то время как они скорее выполняют некий
социальный запрет. В их тело встроены техники выживания общности. Во
всяком случае мой опыт исследования человеческих документов об этом
свидетельствует.
Вообще-то все способы действия, способствующие продолжению жизни,
хороши, особенно если продолжение жизни под угрозой. Надо помочь
родственникам, даже если они - "седьмая вода на киселе": "я их приняла
покупала вошы почисала, глаза больние позакисали я их лечила мочой"
[[Там же, ед.хр. 1, л.75.]].
Можно и украсть (например, колхозные тыквы, чтобы покормить детей),
можно спикульнуть выгадать на кусок хлеба [[Там же, ед. хр. 1, л. 63.]].
Е.Г.Киселева несла в своем теле в форме неявного практического знания
представления об испытанных способах социального выживания и применяла
испытанные тактики даже тогда, когда ее жизнь относительно наладилась.
Она вязала коврики и продавала их на рынке. Она "жила бутилкамы здаю вот
мне и добавок к зарплате а свою зарплату я ложила накнижку
сберегательную [[Там же,ед. хр. 3, л. 20.]].
Проживая жизнь, Е.Г.Киселева обучалась и новым для себя способам жизни,
овладевала новыми для нее социальными изобретениями. Одно время она
работала в магазине. Она как на духу выкладывает как именно она
научилась обманывать покупателей: "до 1941 г. я работала у магазине и
чесно и обманивала людей" [[Там же, ед. хр. 3, л. 57-58.]]. Речь идет о
новых для бывшего традиционного человека способах перераспределения
общественного богатства. Такими стратегиями овладевали многие. В данных
записках этот процесс объективирован.
Е.Г.Киселева скорбно размышляет об упадке обычая соседской взаимопомощи,
о распаде других традиционных поведенческих кодов. Героиня наша
продолжает помогать, но взамен не ожидает ничего получить: "такой
урожайливый год 1984. Все овощи есть фрукты, яблуки вышни, В зеленых
магазинах всT есть лук, картошка морква, свекла, часнок, перец берите
питайтеся только зачто? брать? оба лодари работать нехотят, а работают
то все денги пропивают. Я пошла в зелTный магазин взяла дажет мочTные
кавуны все есть, Ленин, говорил хто работает тот и ест. Ларискин муж
детям отец плотит алименты регулярно вот она и сидит неработает. а сичас
запила, как сичас Водочный мир, все люди подурели от Водки. и еT мужа
Сашу выгнали из работы тожеть за водку был п`яный наработе, Алиментов
нету нечиво получать нечим жить и вот труба как она пишет в записки а я
ведь Бабушка. глянула какой Юра голодный душа заболела покормыла его и
дала Ведро картошки, Банку литровую Вареня вышневого, лук крупы
пшеничной ушки мучные, пусть варят суп детям еT, дала яблук свежих,
пусть дети едят хотя оны неродные мне всеже их жалко" [[Там же, л.
7-8.]]. Перечень того, что есть в магазинах и у нее самой в закромах,
ассоциируется с метафорой пира жизни. Ее родные не в состоянии в нем
участвовать, а ей так хочется, чтобы они на пиру побывали.
В современных обществах существует не имеющее параллелей многообразие
досуговых активностей. Большая часть их, включая спорт, служит не только
для снятия напряжений, канализации аффективного, либидинозного, но дает
возможность для неагрессивного возбуждения [[См.: Elias N., Dunning. E.
Quest for Excitement: Sport and Leisure in the Civilising Process.
Oxford, Blackwell, 1986.]]. В ряду досуговых деятельностей и способов
проведения досуга упоминается клуб, где смотрят кино, хождение в гости.
В мире Е.Г.Киселевой как бы нет сложившейся досуговой области, где
происходило бы контролирование иначе "расконтролированных" эмоций. Нет
упоминаний о спорте, об играх. Даже праздник в его релаксационной и
компенсаторной функции практически исчезает. И советские и религиозные
праздники соблюдаются свято, но они вырождаются в пьянку. Алкоголь
видится единственным компенсаторным средством.
Социальные атрибуты подобных соседских общностей такого рода довольно
хорошо описаны социологами (главным образом западными), пишущими по
разделу "культура бедности" [[См. например: Lewis O. La Vida. New York,
Random House, 1966; Lewis O. A study of slum culture. New York, Random
House, 1968; . Valentine Ch. Culture and Poverty. Chicago-London, Univ.
of Chicago Press, 1968. У нас эти исследования только начинаются. См.
например: Е.М.Воронков, Е.А. Фомин Типологические критерии бедности
file://Социологический журнал, 1995, ¦ 2; Ярошенко С.С. Синдром бедности
// Социологич. журнал, 1994, ¦ 2.]].Это низкий уровень образования,
неквалифицированный труд, разветвленная сеть родственных связей, мужское
доминирование, жесткое разделение ролей в семье, господство норм
агрессивной мужественностим, интенсивное чувство привязанности к
"мы-группе" и интенсивная враждебность к "они-группе".
Документ свидетельствует, что в одном и том же обществе могут
одновременно существовать люди с разными структурами личности. "Грубые"
люди, которых описывает Киселева, и от которых она сама себя не
отделяет, цельны. У них нет притязаний на какой-либо престиж, а значит
они обладают значительно большим диапазоном разрядки аффектов. Они живут
полно в соответствии с обычаями своего круга. Недаром специалисты
отмечают, что культура бедности - культура гедонистическая. Быть может,
здесь не так уж много радости, но полнота жизни испытывается в полной
мере. Полна чаша жизни. В нашем случае мы имеем дело с сообществом
такого рода, живущим на отечественной почве. Более того, текст
Е.Г.Киселевой - его самоописание.
Малая общность и большое общество: новые коды?
Выше говорилось о впечатлении, что эти группы обитают в стороне от дорог
Большой истории. Однако они развиваются в рамках государства и большого
общества, они вплетены в систему функциональных связей, в сложные
социальные фигурации. Они испытывают давление и государства, и системы
образования, со стороны других социальных групп, т.е. главных образом
извне. Попробуем посмотреть, каким образом атрибуты большого общества
входят в жизнь малой общности, имея ввиду, что о новых средствах
коммуникации уже говорилось. Кстати, включение в длинную социальную
связь происходит и через еду: "Г.Муром питаются из Москвы мясным
говядиной свениной" [[ЦДНА, ф. 115, ед.хр. 3, л. 34.]], которые возят в
Ведре.
Имена довоенных вождей практически отсутствуют. Имя Ленина упомянуто два
раза, из них один в уже приведенном контексте - в качестве компонента
присловья. Сталин упоминается один раз в связи с войной: был он
"милостив и доверчив", не подозревал, что Гитлер - "игаист человеческого
существования" [[ЦДНА, фонд 115, ед. хр. 2, л.12.]]. 22 июня 1941 -
единственная историческая дата, которую Е.Г.Киселева упоминает. Слишком
многое для нее в тумане: "толи революция то ли Война"[[Там же, ед. хр.
3, л. 69.]]. Большой Истории, с которой постоянно соотносятся записки
"культурных", у Е.Г.Киселевой нет.
Записки - еще одно свидетельство тому, что школами держатся цивилизации,
что чувство истории не является самоочевидностью, что оно только
культивируется. Е.Г.Киселева, проучившаяся только 5 лет в сельской
школе, обрести его не сумела, даже до "Краткого курса" не дошла. Ее
время - не бесконечная стрела Прогресса.
В записках нет ничего ни о репрессиях, о раскулачивании, ни о лагере
(исключение упоминание о немецких лагерях для военнопленных, и о наших
лагерях для немцев военнопленных). В последнем случае она подчеркивает,
что пленные немцы получали те же 1200 г хлеба, что и наши шахтеры. Жизнь
в лагере и за пределами лагеря не слишком отличалась по степени насилия
и агрессивности. Нет между ними демаркации. Хотя, как свидетельствует
приведенный выше отрывок о "черном вороне", чувство страха возникает
легко.
Как Е.Г.Киселева вступает в систему длинных социальных связей большого
общества? Вот, например, местному начальству, которое знают в лицо, не
доверяют. Близкая власть, естественно, несправедлива. Справедливости
ищут у власти далекой, представленной, например, В.Терешковой или
Л.И.Брежневым, "Далекие" - где-то в центре, а по отношению к "ближнему
кругу" на периферии. Письмо, написанной бабушкой от имени внуков,
относится к речевому жанру крестьянской челобитной.
"Я писала Терешковой Валентине Владимеровне, помогите пожалуста нашему
горю. вот такого содержания письмо. милая женщина наша защитница мира
женщин и Дидей дорогой наш человек от горя и беды я послала вам 11/XI
1979 письмо а вот нам прислали из горисполкома свое ришения выселять,
судить, из квартиры как я вам уже писала это пишу я на имя Анны Ф что у
миня маленкой рибенок родился 1979 г. 5 сентября. Мы не приписаны в этой
квартири Крупская 9 кв 6 наша бабушка а моя сестра умерла 17/Х 1979 г. и
мы осталися в этой квартире. мы за бабушкой ухаживали за больной и
похоронили за свой щTт а похороны обошлися немало Я не работаю в декрете
посколько у меня маленький рибенок, работала Токарем муж работает
Сварщиком Донецкий ЦЭМ цех поизготовлению обсадных труб, нам по 20 лет
нам негде жить, с припиской очень трудно и мы хотим что-бы нас приписали
в эту квартиру Крупская 9 кв.6, и не беспокояли судом и Милицией мы оба
комсомольцы в трудное время в стране мы всегда будим в переди. Стоим на
очереди на квартиру 3тий имеется отношения из производства в
Горисполкоме, помогите пожалуста.
Киселева Анна Федоровна
Киселев Юрий Викторович." [[Там же, л. 25-26.]].
Послав письмо Терешковой, Е.Г.Киселева читает молитву: "молю бога что-бы
Юра из своей симей остался в этой квартире, господи помоги нам грешным,
и читаю отченаш" [[Там же, л. 18.]]. Совмещение письма и отрывка о
молитве позволяет ощутить, что и письмо "наверх"и Отченаш выступают в
одной функции: имеет место взывание к "высшей инстанции". Обращение к
кодифицированному языку происходит, когда говорящему или пишущему надо
подчеркнуть объективность высказывания. Кстати, чтение записок
развеивает расхожее убеждение в иждивенчестве "совка". К властям
обращаются как к Господу Богу, но рассчитывают больше на себя самих.
Понятно, что часто поминая судьбу, какую-то часть ответственности
стремятся с себя снять.
С одной стороны, мы являемся свидетелями попытки вступить в длинную
функциональную общественную связь, переводя ее на знакомый язык связи
личного типа. С другой, стремление использовать общий риторический
языковой код советского общества. Попытка наивная и неуклюжая, но именно
она позволяет ощутить прагматику этого кода. Так эти люди производят
отношение к всеобщему, универсальному, обращаются к понятной всему
обществу аргументации. Еще один пример. Е.Г.Киселева обращается к
жестокосердому начальнику: "Какой вы несознательной, вы партейный а он
комсомолец если чуть в стране стрясTтся вы-же вместе, в переди сражатся
пойдете, в него пришло сознание спросил, а где он что непришол сам а
бабушка за ниво пришла, я говорю он наработе какая разница. ну я вже тут
оняла, еслиб Юра был в это время тут мне кажится он-бе взял трубку и
позвонил до Письменого (фамилия начальника - Авт.)нач Ж.К.К" [[Там же,
л. 28-29.]]. Отчего к начальнику "вернулось сознание", потому, что жалко
ему Е.Г.Киселеву? Оттого, что он услышал знакомые слова и встрепенулся
как полковая лошадь? А может быть в силу того, что Е.Г.Киселева, цитируя
официальный дискурс (метанарратив), не только указывает на объективность
высказывания, но и обозначает факт родства. Это, кстати, одно из
нескольких свидетельств неавтоматичности действия. Бабушка советует
внуку в подобных ситуациях быть "немножко артистом".
Выше говорилось о Телевизоре, компенсирующем отсутствие привычного круга
соседей и родственников и открывающим новые горизонты: "телевизор лучшей
друг в комнате усе услышеш и увидиш и розвличение ..." [[Там же, ед. хр.
3, л.6.]] Именно через телевидение входит в сознание политический
дискурс. Телевизор у Е.Г.Киселевой появился при Брежнева. Она "проспала"
Сталина, но Брежнев прочно вошел в ее жизнь. Это вхождение происходит
постольку, поскольку этот дискурс способен предстать в контексте личного
опыта: "Сичас сижу и смотрю Телевизор как Брежнев Л.И. в Германии с
нашим посолством и ему вручают Хорекен германский руководитель страной
орден высшей наградой германской Демократической республики, а также
сьехались социалистические страны руководители, смотрю наних все люди
как люди, нет разници мижду народамы, а вот на немцов немогу смотреть
ровнодушно аны нашы враги а типерь цилуют нашего любимого и защитника
мира Брежнева Л.И. как вроде такие хорошие гады проклятие розкрываются
мои раны хотя оны комунисти, сидят на креслах в дворцах культуры
жизнерадосные одети прилично а мне все кажится оны в тех шинелях в
зелених, в сапогах с подковамы, который очувается ихний стук шагов и
собственая пичаль на душе томится до сих пор, и все думается что оны нас
обмануть так как в 1941 году" [[Там же, ед. хр. 2, л. 11-12.]]. Вообще
она иностранным руководителям не очень-то верит, улыбка Рейгана кажется
ей фальшивой. Но, с другой стороны, "люди есть люди хоть оны наши Враги"
[[Там же, ед. хр. 3, л. 69.]]. Враг (нечеловек) превращается не в друга,
но в человека. Читатель киселевского оригинала обратит внимание на те
места, где описывается, как "советские" и "немцы" вместе хоронят, вместе
вытаскивают корову из подвала.
В противоположность советской интеллигенции Е.Г.Киселева относилась к
Л.И.Брежневу хорошо. Он для нее вроде царя Александра III -миротворца:
"Брежнев Лионид, И, заграницу ездил и завоевивал дружбу между нашой и
заграничнимы людмы обятиями и поцелуямы" [[Там же, ед. хр. 2, л. 90.]].
Е.Г.Киселева продолжает жизнь благодаря собственной силе и витальности,
умению терпеть и браться за любую работу, однако, благодарность и
чувство удовлетворения выжившего она переносит на представляющих власть.
Наверное оттого, что чувствует себя игрушкой в руках надличностных
социальных сил.
***
-------
( а вот я думаю кусок,из-за которого книгу феминистки и выложили -СП)
Мужское и женское
...
традиционной семьи семьи нет как нет. Пожарник Гавриил Киселев унесен
войной. Он все время "женится", у него три брачных свидетельства
одновременно. Второй брак Е.Г.Киселевой - результат аболютной
выживательной необходимости. Она не считает его "настоящим". Реальности
этого брака посвящена значительная часть записок. "Я с ним была
росписана был у меня брачный сним но он был фективный, потому что я не
развелася из Киселевым а у меня два брачных из Киселевым и из Тюричевым
ну посколько такая жизьн мне было из Дмитрием Ивановичем ненормальная, я
тирялася взять розвод из Киселевым, сиводня завтра и так дотянулося что
ни тово ни другого бракы недействительные" [[Там же, ед.хр.1, л.
42-43.]]
Мечта о правильном браке, однако, остается, и Е.Киселева в этой сфере,
как и в других, пытается действовать "как положено", но опять не
получается: "я взяла и переписала квартиру на ниго на Дмитрия муж-же
хозяин, а он что устроил взял замкнул квартиру узял ключи и пошол стал у
конце улице и смотрить на нас как мы будим просить его пожалуста упусти
нас у хату, показывает нецензурные виразки на руках вот вам а не хату и
ключи я хазаин а не вы идите куда хочите, ... но мы нероступлялися
вырвали замок и вошли в комнату обратно скандал да еще какой дошло до
ЖКО. да назад переписали на меня хату. Померилися живем обратно с ним, а
как живем и бог бачить" [[Там же, л. 88-89.]]. Жизнь нашей героини
представляется цепью неудач в попытках действовать "по правилам".
Отчего она многократно прощает непутевого мужа? Оттого, что отсутствие
мужа ощущается как отход от нормы. Женщина зависима, у нее низкий статус
в сообществе, если муж отсутствует: "Вот и сичас мы вже старые, хотя у
меня нету мужа. Хочу что-бы родычи собиралися у меня и дети дома в
большые праздники да и вообще сичас или время такое или я старая без
мужа, так смотрит на меня как неугодный алимент, разве я такая старая?
нет это стали такые родичи нещитают меня за человека что я без мужа, но
какой не муж был Тюричев Дмитрий Иванович все ходили и родычи и
товарищи. как говорят что когда муж есть то во дворе бур`ян неростет,
все есть защита и внимание к тибе, не стали комне собиратся, если какой
празник то куда либо пойдут" [[Там же, ед.хр.2. л. 35-36.]]. Баланс
власти между полами не в пользу женщины. Уход от мужа принимает форму
бунт"[[Там же, ед. хр. 1, л. 73-74.]]. Уход совершился, героиня
переживает эйфорию, но устойчивое ощущение вины воспроизводится.
Мир мужчин и женщин - один мир, возникший как продукт распада
традиционного общества. Новый мир - Водочный мир. "У нашом доме их
закаленых алкоголиков четыре а сколько их есть и женщины и мущины хотя
сичас сухой закон всярамно п`ют достают спертное вобщим свиня болото
находит ... большой дом на девяности семей 6-й и большенство
алкаголиков" [[Там же, ед. хр. 3, л. 45.]]. Членам этого сообщества
хорошо знакомы симптомы хронического алкоголизма: "я ему говорю побольше
пей водки, совсем испалиш лехкые, и желудок всегда будиш поносить,
испалиш мочевой вот тогда небудет держатся моча, вот тогда вспомниш
Бабушку Женю, так будит как у Д.И. Деда Тюричева твоего Деда Неродного"
[[Там же, ед.хр. 3, л. 5-6.]].
Вообще в алкоголем дело обстоит неоднозначно. С одной стороны, выпивка -
символ хорошей жизни: "так она привыкла чтобы за ней ухаживали и были
п`янки" [[Там же, ед. хр. 2, л. 3.]]. Воскресный обед без выпивки - дело
не вполне приличное. С другой, с алкоголем борются: "что делать из
алкоголиком, боримся всей сем`ей, я и сын его Отец Виктор, и Мария мать,
и тесть Федор, и тTща Катя и Жена Аня а он отговаривается ото всех,
пропал мой внук от водки" [[Там же, л. 7.]]. Жизнь идет вразнос.
Ощущается, тем не менее, что мы имеем дело с разной картиной распада
традиционной социальности у мужчин и женщин. Женщина пытается в браке
следовать традиционной морали. У мужчин эта мораль разрушена. Женщины
воспроизводят традиционные ценности, обеспечивая функции сохранения
жизни сообщества. Например, мужчины пропивают жалованье, но за счет
огорода, кур, домашних запасов продолжается жизнь семьи.
В нашей культуре женщина воспринимается как материя, хаос, которому
придает порядок именно мужчина. Встающая из записок картина обратная.
Мужчина - разрушитель и носитель хаоса. Женщина - генератор порядка,
носитель цивилизационных умиротворяющих начал. Мужчинам, о которых пишет
Е.Г.Киселева, как будто наплевать на выживание.У них разрушен механизм
выживания, который у женщин сохранен. Женщина все должна сделать. Надо
заработать деньги и трудовой стаж, надо не только вести хозяйство,
готовить еду ("картошичку с мясом" и тормозки для мужей и
сыновей-шахтеров), но и приторговывать (ковриками, зеленью с огорода),
надо делать "консервацию", т. е. запасы на зиму, поднимать детей.
Е.Г.Киселевой удавалось сочетать все эти виды деятельности. В ее
записках есть замечательное описание удачного дня, к которому мы
отсылаем читателя[[Там же, ед. хр. 2, л. 31-32.]].
Выполнение этих функций требовало, порою, сверхчеловеческих усилий. Был
у Е.Киселевой момент, когда она чуть было не сдалась, но все же вновь
победила. Дело было в 1942 г
...
Апогей ее короткого счастья - брак с Гаврилой Киселевым, пожарником и
партейным. Мы можем обозначить этот период как время, когда перед ней
открылись возможности социальной мобильности. Это был брак в результате
индивидуального выбора. Брак продолжался с 1933 года и до войны. Ее
второй сын родился 22 июня 1941 г. - водораздел , после которого, как
убеждена Е.Г.Киселева, вся жизнь пошла вразнос. Это молния, расколовшая
ее счастье: " Красивое мое плаття, кримдешиновое, розового цвету, туфли
модельные с розовинкой, и чулки под цвет туфлей, мне было тогда 25 лет,
едим на линейке надворе тепло, сонце такая хорошая погода, лошад
коричневого цвету, все суседи завидували да недолго" [[Там же, л. 44.]]
Соотношение внешнего контроля/самоконтроля
Те, о ком пишет Е.Г.Киселева, напоминают детей. Люди, среди которых
живет наша героиня, отправляют естественные потребности на глазах у
всех, они не пользуются носовыми платками. На взгляд "культурного
человека" они плохо себя контролируют, они не могут ждать, они легко
переходят от эмпатии и слез умиления к агрессии - вербальной и
физической. Они кричат громко, когда им больно, они легко плачут,
одновременно они почти бепредельно выносливы. Они выносят боль, но они и
достаточно легко наносят боль. Читая записки, нельзя не обратить
внимание на удивительные контрасты в поведении, перепады в настроении.
Конфликты привычно разрешаются с помощью непосредственного, без
задержки, "нелицензированного" насилия. Физическое насилие в
повседневной жизни не является необычным событием. Крик, рукоприкладство
в бытовых конфликтах - привычная для нас картина жизни, особенно
нефасадной - и в городе, и в деревне. Складывается впечатление, что
участники конфликта испытывают удовольствие от борьбы, во всяком случае
это - значимое средство снятия напряжения. Здесь нет садистского
удовольствия от вида страданий ближнего, скорее речь идет о спонтанных
выплесках энергии. Так или иначе, внутренний контроль над проявлениями
эмоций очень низок.
Записки позволяют попристальнее вглядеться в ход развития конфликтов.
Конфликт возникает легко, как бы на пустом месте, "вдруг". Рассмотрим
несколько примеров. Пример первый: "В тысячу девятсот сорок восьмом году
я приехала из Попасной както прыопоздала варить обед выбрала из печки и
вынесла жужалку на улицу на кучу где была и ранше, но сусед вырвал у
миня ведро и швернул проч, ну мы с ним поздорили сильно, ... он меня
ударил, об этом узнал Дмитрий Иванович - ему сказали дети Витя и Толя
мои сыны оны были еще маленькие, а Дмитрий Иванович был на работе пришол
из работы и пошол до Коржова, а был пяный и побил Коржова, повибивал
зубы..." [[Там же, ед.хр.1. л. 44-45.]]
Пример второй. Соседи мирно играют во дворе в карты и "вдруг": "его как
розобрало пяный начал кричать одно и тоже, а тут Гинько нес воду вода
была возле Остапенковых, только из за угла стал выхотить Николай как он
росходился кричить он твой любовник ... и начался крык драка..." [[Там
же, ед.хр.1, л. 69-70.]]. Ряд этих "примеров" можно продолжить сам
читатель, он будет досточно длинным.
Встает вопрос, как интерпретировать ситуации таких конфликтов?
Представляется, что богатым теоретическим потенциалом для такой
интерпретации может служить концепция цивилизации Н.Элиаса [[См.: Elias
N. The Civilising Process. V. I-II. Oxford, Blackwell, 1978; 1978, 1982;
Elias N. What is Sociology? N.Y.: Columbia Univ. press, 1978.]]. Для
него способность каждого члена общества себя контролировать, наряду со
способностью контроля над социальными сетями и интерперсональными
связями - важный критерий цивилизационного развития того или иного
общества [[Elias N. What is Sociology? P. 156-157.]]. Именно это
позволяет проследить теснейшую связь между структурами общества и
социальной личностью. Анализируемый документ предоставляет широкие
возможности подобного анализа.
Переменчивость настроения, частое переключение из одного модуса в
другой: от веселья к печали, от любви к ненависти, от покоя к
раздражительности. - не особенности темперамента, но социальное
качество. То, что в традиционном обществе, особенно на ранних этапах его
развития, было присуще всем социальным слоям, а нынче сохраняется в наро
дных низах. Поведение людей, находящихся на нижних ступенях социальной
иерархии, отличается спонтанностью и не подвержено строгому
регулированию. Степень самоограничения и самоконтроля низка. Способность
к подавлению аффектов ради расчитанного и выверенного поведения
практически отсутствует.
Трудно говорить о каком-то роде рациональности. Люди не только слабо
контролируют свои аффекты. Отсутствует, например, отложенное потребление
как симптом целерациональности.: "Получает он денги выслугу лет три
тысячи семсот говорю давай положу на книжку хоть немножко на черний день
или какой случай, ненада ложить, ну тогда купили кабана уже готового
кормящего зарезали, друзя не выходили из хоты пока не сьели усего кабана
и сказать нельзя было ничиво на столе не принималася сковородка жариного
сала, мяса, водки каждый день" [[ЦДНА, фонд 115, ед.хр.1, л. 53-54.]].
В процессе исторического развития имеет место все большее разделение
социальных функций. Индивиды должны подстраивать свои действия к
действиям все возрастающего числа "других". Отсюда рождается изменение в
самом способе рассмотрения других. Индивидуальный образ других
"психологизируется". Восприятие других становится богаче в нюансах, и
свободнее от немедленной и эмоционально спонтанной реакции. В
сообществах с низкой степенью разделения социальных функций, где цепи
взаимозависимости коротки, а жизнь - более опасна и непредсказуема,
"другие" воспримаются "просто" как друзья или враги, хорошие или дурные.
Соответственно и реакции единообразны и неконтролируемы. Е.Г.Киселева
тоже воспринимает людей "просто". Об этом свидетельствует, в частности
"агиографический" характер описания "других", даже если этот другой -
любимый муж. Отсутствуют способы вербального представления любовного
чувства: "А потом взял меня за грудь, прислонился и поцелувал" [[Там же,
ед. хр. 2, л. 53.]].
Опасности, которые испытывают люди, среди которых живет Е.Г.Киселева,
равно как она сама, в значительной степени прямые физические опасности:
голод, бедность, насильственная смерть. Подобные обстоятельства не
стимулируют развития эффективных способов самоконтроля. Люди, которых мы
встречаем на страницах рукописи Е.Г.Киселевой, не "умиротворены". Жизнь
городских низов свидетельствует: уровень открыто выражаемой
агрессивности высок. Надо полагать, что такие социальные пространства в
российском обществе обширны.
Городскую (и полу-городскую) жизнь сообщества, к которому принадлежит
Е.Г.Киселева, не стоит в этом отношении противопоставлять ее прошлой
жизни, протекавшей в традиционном крестьянском обществе. Ее текст - еще
одно свидетельство того, что отнюдь не вся жизнь в традиционных
обществах окрашена теплым чувством гармонической общности и
солидарности, о которых писали теоретики от Тенниса до Редфилда
[[Toennies F. Einfuhrung in die Soziologie. Stuttgart, Enke, 1931;
Redfield R. The little community and peasant society and culture.
Chicago; London, Univ. of Chicago Press, 1973.]]. Отечественная
исследовательница деревенской культуры М.М.Громыко представляет
деревенское общество гармоничным и умиротворенным, где люди и социальные
функции друг к другу подогнаны, где конфликты привносятся только извне.
Пишущие о сельских общностях явно или неявно полагали, что конфликты в
этих обществах не являются сильными, а чувство дружбы и единства было
развито в большей степени, чем в "больших" обществах [[См.: Громыко М.М.
Традиционные формы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М.:
Наука, 1986; Громыко М.М. Мир русской деревни. М.: Молодая гвардия,
1991.]].
Проблема представляется более сложной и многослойной. Нестабильность в
отношениях и там явно присутствует. Воспоминания Е.Г.Киселевой о начале
жизни содержат постоянные упоминания о жестоких конфликтах. "и истех пор
Мама нестала из Параской дружить сволоч а не суседка. Мама все это
говорила дома, на людях незвука, а сколько жили не здоровалися до 1941
года когда началася война и она погибла мама." [[ЦДНА, фонд 115,
ед.хр.2, л. 38.]] Агрессивность также высока. Помимо с передаваемым
практически (через обычай и ритуал) неявным знанием "запись на теле" -
основная форма научения детей: так им объясняют, что можно, чего нельзя.
В детской микросреде установление балансов власти на микроуровне
происходит также через применение физического насилия: кто победит [[См.
например, ед. хр. 2, л. 39-41.]]. Однако в конце концов происходит
умиротворение: опять-таки за счет механизмов традиционного общества
(через обычай и ритуал, шлифующую силу общественного мнения). В этом
смысле общества традиционные- высокоцивилизованные, ибо там существуют
тысячекратно опробованные и действенные способы управления конфликтами.
В новой общности (полу-городская соседская общность) старые способы
разрешения конфликтов и противоречий уже не работают. По запискам
Е.Г.Киселевой прекрасно ощущается, как разрушалось традиционное общество
"внизу", в тех социальных пространствах, которыми оно держалось. То, что
раньше было невозможным, становится возможным. Например, традиция
заставляет невестку подчиняться свекрови, выполнять определенные
домашние работы, вообще "проявлять уважение". Когда скрепа обычая
распадается, перестают подчиняться невестки. Это подчинение отнюдь не
замещается каким-то новым уровнем отношений, оно просто прекращается.
Конфликт становится более жестоким и неконтролируемым.
Свекровь приходит в дом сына с просьбой помочь по хозяйству, ожидая, что
невестка будет столь же покорна, как сама она в молодости. "Прыхожу я до
них, а она начала мазать, я захожу, я же просила что-бы сегодня вы
покопали часок я зарезала курицу для вас, а ты затеяла мазать ти-же
неработаеш могла-б и завтра помазать а она мне говорить выйди схаты меня
так и сорвало ах ты идиотка, ты меня будиш выгонять их хаты, когда я
тибе все в квартиру придбала крала от Тюрича, и тибе давала, и хату из
Нач.ЖКО договорилася, дала ему денги, что-бы вас не вигнали из квартири,
когда Райка ваша уехала, а ты меня из сыновой хаты выганяеш? сволоч ты
схватила Я щетку да еT по очкам ахты сволоч неблагодарная иш ты как
низко опало отношение у ния до меня, а она начала бить меня за мою
доброту сильная молодая, да хто я чужая женщина свекров`я. а я что
нервнобольная вытрипаная, она мене волочила за волосы аж надвор как
хотела бесстижая сволоч и суседи видили Ерема и Цыган говорят вот так
невестка" [[Там же, ед.хр.1, л. 92-93.]]. Е.Г.Киселева отнюдь не
является только жертвой. Когда можно, она тоже бьет. Мнение соседского
сообщества (в лице Еремы и Цыгана) существует, но оно утратило
умиротворяющую, цивилизующую силу.
(далее идет цитированный кусок про Логики практики)
и еще
Продолжим наше рассуждение о "смеховой" реакции. "Животное удовольствие"
от текстов, выраженное в смешке, может маскировать и "животный ужас".
Ужас этот порожден столкновением с шевелящимся хаосом докультуры,
который, кстати, срифмованным оказывается с неклассическим,
постмодернистским сознанием. Более того, это ощущение, что сия чаша,
судьба то бишь тебя миновала, что ты сам пребываешь в ином социальном
пространстве. Как следствие этого ощущения тут же возникает сознание
социальной вины за собственный культурный капитал, который позволяет
пребывать в ином социальном пространстве. Честно говоря, такова первая
реакция на текст Е.Г.Киселевой буквально у всех, кто знакомился с
текстом и судьбой ее. Понятно, что все "знакомившиеся" принадлежали к
отряду "пролетариев умственного труда".
Отсюда еще одна компонента смеховой реакции - маркирование собственной
позиции интеллектуала (читателя). Последний может громко заявить о
приверженности ценностям локализма и мультикультурализма, однако в
повседневном своем отношении не то чтобы сознательно культивировать
самообраз носителя истины и нормы, в том числе эстетической, но нести
его в своем теле, как инкорпорированную традицию.
Речь идет о большой традиции социальной группы, основным
профессиональным и жизненным занятием которой было и остается пока
производство норм, возвещение универсальной истины за других и вместо
этих самых других. Смешок, издаваемый телом, - знак превосходства. Имеет
место локализация себя самого в привилегированном социальном
пространстве (наверху), а вот этого текста, этой судьбы, этой жизненной
траектории - внизу. Вот, мол, башня, эта башня - культура, а на вершине
этой башни Я. Смешок означает: я, интеллектуал - субъект, а вы не
субъекты. Я истину говорю (за вас), а вы - марионетки культуры, традиции
или власти. На это можно, конечно, ответить словами А.Платонова из
"Че-че-о": "А ведь это сверху кажется - внизу масса, а тут - отдельные
люди живут"[[Платонов А. Возвращение. М., Молодая гвардия, 1989, с.
91.]]. А можно на П.Бурдье сослаться, который многократно повторял, что
те, кто обладают монополией на дискурс, по-разному относятся к себе и
другим. Например, себя считают высоко духовными, а других погрязшими в
материальном, себя - не связанными предрассудками, а других - легко
манипулируемыми[[См. например: Bourdieu P. The Logic of Practice.
Stanford: Stanford Univ. press, 1990, p. 80.]].
Интеллектуал с трудом избавляется от глубинного убеждения в том, что он
непременно противостоит власти политической, вне ее находится, так как
пребывает в области истины и универсальной нормы. И это в то время, как
власть в дискурсе истины и нормы, производимом интеллектуалом,
маскируется.
Существует область, в которой интеллектуал проявляет власть явно: власть
над словами. Вспоминается у К.Вагинова: "Мы люди культурные, мы все
объясним и поймем. Да, да, сначала объясним, а потом поймем - слова за
нас думают"[[Вагинов К. Козлиная песнь. Романы. М., Современник, 1991,
с. 27.]]. Отсюда и страсть - править! Отсюда вся двусмысленность
отношения к наивным нелитературным писаниям.