От C.КАРА-МУРЗА
К All
Дата 10.02.2006 12:21:42
Рубрики Культура; Тексты;

Исправл. рецензия на Соловея. Всем спасибо за замечания

С.Г.Кара-Мурза
Кровяная парадигма

И тогда начала плоть вожделеть против Духа…
Св. Августин, «О Граде Божием»

Недавно историк и политолог В. Д. Соловей опубликовал книгу «Русская история: новое прочтение» (М.: АИРО-XXI, 2005. — 320 с.). В ней содержатся радикальные и далеко ведущие утверждения о русском народе, его истории и его будущем.
Некоторые выводы настолько необычны, что при чтении книги не раз возникает мысль, а не мистификация ли все это. Сам В. Д. Соловей предупреждает: «У автора мало сомнений в том, что предложенная концепция будет встречена в штыки, причем по причинам, в первую очередь, ненаучного свойства» (с. 56) [1].
Но автор – человек образованный, историк, научный сотрудник Российской Академии наук и эксперт «Горбачев-фонда», известный в кругах современных политологов. Значит, к книге его следует отнестись серьезно, даже если это и мистификация. Она как минимум является каким-то знаком, и он не должен пройти незамеченным и теми, для кого он не предназначен. Поэтому надо рассмотреть главные положения книги.
Они разделяются на две группы, которые вполне можно обсудить порознь. Первую группу составляют рассуждения о том, что такое этничность и как она связана со средой обитания этноса и культурой. Глава 1 так и называется – «Природа этноса/этничности». Представления об этничности излагаются в связи со свойствами и историей русского народа, но носят общий, фундаментальный характер.
Вторая группа утверждений посвящена теме «русские и Империя» (или «русские и СССР»), из который делается вывод, что именно русский народ уничтожил Российскую империю, а затем и ее восстановленную большевиками версию – СССР. Уничтожил потому, что устал нести бремя державности, рассердился на православие, а потом на коммунизм.
Рассмотрим первую часть концепции – представления об этничности. С рядом общих положений книги можно согласиться. Хорошо, что автор эти положения напоминает, прежде всего, следующее: «Главный субъект, «движитель» истории — народ. Не институты, включая государство, не социальные, политические или культурные агенты (элиты, классы, партии, религиозные общины и т. д.), не анонимные социологические универсалии (модернизация, индустриализация, глобализация и т. д.), а народ, который понимается… как способная к коллективному волеизъявлению и обладающая общей волей группа людей» (с. 19). Это положение, несмотря на официальную монархическую, церковную или классовую риторику, было укоренено в русской культуре и в массовом сознании. Из него исходили и практические политики, и создатели больших социологических теорий (например, евразийства или даже марксизма).
Расхождения с автором книги начинаются на следующем, более фундаментальном уровне – при трактовке природы того механизма, который соединяет людей в народы. Речь идет о явлении этничности.
Автор следующим образом оценивает тот уровень в иерархии утверждений, на который претендует его труд: «Книга, которую держит в руках читатель, предлагает новую парадигму в понимании отечественной истории. Как свойственно парадигмам, она основывается на небольшом числе утверждений дотеоретического характера — считающихся самоочевидными аксиом, научная истинность которых не может быть доказана» (с. 303).
Итак, новая парадигма, не более ни менее. Типа парадигмы Коперника и Ньютона в представлении о мироздании. Мнение, будто свойство парадигм в том, что «научная истинность их аксиом не может быть доказана», есть новое слово в философии науки. С опытом оно не согласуется. Ведь для того Галилей и шлифовал линзы своего телескопа, чтобы доказывать основания парадигмы Коперника с помощью наблюдения. О Ньютоне и говорить нечего – его законы доказаны и математически, и опытным путем. При этом аксиомы ньютонианства как раз не были самоочевидными – очевидными казались аксиомы Аристотеля (вроде того, что камень падает быстрее пёрышка).
К чему же сводится главная аксиома новой парадигмы отечественной истории, которую предлагает В. Д. Соловей? К тому, что этничность есть биологическое свойство человека, зафиксированное в материальных структурах его генетического аппарата. В приложении к русскому народу это означает следующее: «Новое понимание этничности дает недвусмысленный и шокирующий ответ на сакраментальный вопрос русского национального дискурса: что значит быть русским, что такое русскость. Русскость — не культура, не религия, не язык, не самосознание. Русскость — это кровь, кровь как носитель социальных инстинктов восприятия и действия. Кровь (или биологическая русскость) составляет стержень, к которому тяготеют внешние проявления русскости» (с. 306).
Ну разве это не самоочевидная аксиома: «Русскость — это кровь!»
В. Д. Соловей несколько раз напоминает на протяжении книги, что его концепция – научная, а та критика, которую она наверняка вызовет – ненаучная, идеологическая. Он пишет: «Утверждение об этничности как биологической данности, во многом предопределяющей социальные процессы, составляет кошмар ревнителей политической корректности и либерально ангажированной науки: если этничность носит врожденный характер, ее нельзя сменить подобно перчаткам; судьба народов в истории в значительной мере есть реализация их врожденных этнических качеств» (с. 57). Мол, религию люди, конечно же, меняют подобно перчаткам, а вот, скажем, обрусеть немцу или татарину – никак не выйдет. Кровь себя покажет хоть в десятом поколении.
Страницей позже В. Д. Соловей снова предупреждает читателя: «Еще раз повторю: главные аргументы против биосоциального понимания этничности носят не научный, а культурно-идеологический и моральный характер. Однако эти табу настолько влиятельны, что деформируют логику научного поиска и даже здравый смысл» (с. 58).
Строго говоря, автор, делая такого рода предупреждения, сразу выводит разговор за рамки науки. Ученый, предлагающий «новую парадигму» и заранее обвиняющий ее критиков в недобросовестности и глупости (деформации здравого смысла) – с точки зрения науки нонсенс. Это, конечно, упрощает дело рецензента, но для начала выскажу соображения, основанные на логике и здравом смысле. Суждения, носящие «культурно-идеологический и моральный характер» – под конец.
Начнем с определения предмета. Что такое этничность? Все мы знаем, что, например, русский, киргиз и француз принадлежат к разным этносам. У каждого этноса есть некоторый набор характерных признаков, которые проявляются в сравнении одного этноса с другими. Без появления фигуры другого, хотя бы мысленного, вопрос об этнической принадлежности вообще не встает. Таким образом, этничность – это продукт отношений между людьми. Можно, конечно, предположить, что когда русский видит киргиза или хотя бы думает о нем, у него в крови что-то булькает, выделяет какую-то специфическую молекулу, которая возбуждает соответствующий участок мозга – и человек осознает свою «русскость». Но это предположение очень неправдоподобное, не говоря уж о том, что для него нет никаких доказательств научного типа.
Сравнивая представителей разных этносов (точнее, сложившиеся в нашем сознании их стереотипные образы), мы можем перечислять их характерные признаки, постепенно создавая все более и более детальный обобщенный «портрет» того или иного этноса. Иными словами, мы создаем этот портрет из довольно большого числа внешних признаков, которые обнаруживаются в общественном поведении и деятельности людей. Они известны нам из опыта, и в их описании можно прийти к соглашению, несмотря на споры.
В. Д. Соловей утверждает, что все эти внешние признаки не связаны с этничностью, она кроется в «биологии». В том, чего мы не видим! И эта аксиома кажется ему самоочевидной. Природа этничности - биологическая, какая же ещё! Так Шура Балаганов, перепиливая двухпудовую гирю, был уверен, что она внутри золотая: «Какая же ещё!»
Действительно, за множеством видимых признаков может скрываться нечто невидимое, кроющееся в крови. Точно так же, как под черной чугунной поверхностью двухпудовой гири мог скрываться золотой слиток. Но мог и не скрываться! В отношении этничности утверждение В. Д. Соловея есть экстравагантная гипотеза, которую надо обосновать. То, что накопила «либерально ангажированная» наука этнология (и даже ее диссидент Л.Н.Гумилев), В. Д. Соловей отвергает сходу – она, мол, не дала нам определения этничности в трех словах!
Он пишет: «Этнология (и оперирующие ее категориями науки) оказалась перед крайне неприятной дилеммой: оценить собственную теоретическую неспособность ухватить суть этничности как следствие отсутствия самого объекта исследования — этноса… или же признать неадекватность преобладающей теоретической концептуализации природы изучаемого явления… На противоположном полюсе оказывается предположение, что дело не в отсутствии самого исследовательского объекта, а в том, что природа этнического вовсе не социальная, а биологическая» (с. 32-33).
В. Д. Соловей приводит в качестве аргумента фразу С.В.Чешко. Он пишет: «Провал всех социологических попыток теоретического осмысления этноса/этничности побудил современного российского этнолога С. Чешко к мрачной констатации: «Все существующие теории оказываются неспособными выявить этническую “самость”. Перед исследователями — явление, которое, безусловно, существует, но неизменно ускользает сквозь пальцы, несмотря на любые методологические ухищрения» (с. 31).
Это прием негодный, опереться на С.В.Чешко В. Д. Соловей не может. С.В.Чешко говорит о трудностях дефиниции, выявления этнической «самости» – при том, что явление «безусловно, существует». Из этих слов никак не вытекает вывод об «отсутствии самого объекта исследования». Не вытекает также и вывод о «неадекватности преобладающей концептуализации природы явления». Слово «теоретической» тут вообще надо убрать, поскольку оно слишком неопределенно. Почему «осмысление» должно быть непременно теоретическим? Множество явлений успешно изучается научными методами, которые пока что не достигли уровня теории – ну и что? Например, нет хороших теорий метеорологических процессов. Жаль, конечно. Приходится вести дорогостоящие наблюдения, корпеть синоптикам над картами, обмениваться информацией со спутников. Но разве из-за этого надо все накопленные в науке сведения о погодных явлениях выбросить на свалку?
Разве С.В.Чешко призывает отказаться от тех знаний, что накопила этнология? Нет, конечно. И из его слов никак нельзя вывести признания о «провале всех социологических попыток». Его работы как раз и ценны тем, что он скрупулезно собирает данные «всех социологических попыток» описать явления этничности и высказывает осторожные суждения, допускающие различные трактовки этих данных. Трудности дефиниции явления сами по себе никак не порочат применяемых для его изучения научных подходов.
Подобных явлений множество. Им, как и этничности, в принципе нельзя дать т.н. «замкнутого» определения. Их определение складывается из содержательных примеров, и чем больше таких примеров, тем полнее и полезнее становится определение. Есть, например, такое многим известное явление, как жизнь. А четкое определение этому явлению сумел дать только Энгельс («это способ существования белковых тел»). Будь он жив, сразу бы объяснил В. Д. Соловею, что такое этничность, но нет Энгельса среди нас. Да и Ленин, легко определивший, что такое материя («реальность, данная нам в ощущении»), тут уже не поможет.
Но даже если бы негативные утверждения в адрес этнологии были справедливы, из этого никак не следует справедливости положительного утверждения о том, что этническая “самость” зашифрована в биологии. Вот это утверждение и должен доказывать В. Д. Соловей, предлагающий новую парадигму – независимо от того, как обстоят дела в несчастной этнологии. Но он в основном стремится склонить читателя на свою сторону с помощью умножения негативных утверждений.
Он пишет: «Никакая комбинация неэтнических признаков не способна привести к возникновению этнической оппозиции: почему, каким образом половая, демографическая, социальная или культурная группа вдруг превращается в этническую?» (с. 31).
Это странная мысль. Почему же «никакая комбинация не может»? Мы же видим, что может – потому и отличается киргиз от француза. Почему же «комбинация неживых по отдельности признаков» может привести к явлению жизни, а к этничности ничто не может привести, кроме как сама этничность, вдруг возникшая в крови. В крови кого? Динозавра, каракатицы, обезьяны? Из русской обезьяны возникли русские, а из чукотской – чукчи?
В. Д. Соловей пишет вещи, которые подрывают его собственную идею. Ведь представить себе, что какая-то уникальная комбинация молекул белка в крови «вдруг превращается в этническую самость», гораздо труднее, чем представить это себе как социальный и культурный процесс. Вот, летописцы нам сообщили, что на Куликово поле отправились дружины славянских племен, а вернулось войско русского народа. Есть даже соответствующее изречение князя Дмитрия на похоронах павших ратников. Возможно, эти изречения присочинили позже – неважно, при восприятии этой битвы произошел качественный скачок. Буквально, выражаясь словами В. Д. Соловея, «демографические, социальные и культурные группы вдруг превратились в этническую», люди осознали себя русскими. Может быть, у них всех вдруг белковые молекулы в крови скрючились по-русски?
Со ссылками на надежные эмпирические данные о «биологии» дело в книге В. Д. Соловея обстоит неважно. Стараясь уязвить «ревнителей политической корректности», он гордо заявляет: «Наиболее полное, основательное и систематизированное собрание фактов и аргументов (причем почерпнутых в «серьезной» науке!) в подтверждение биологической природы этнической дифференциации автор этих строк обнаружил в откровенно расистской книге В. Б. Авдеева» (с. 34) [2]. Что понимается под словами «серьезная наука», на которой основывается «откровенный расизм» ХХI века, В. Д. Соловей не объясняет. Отнесемся к расизму «политически корректно» и будем выискивать в книге жесткие, однозначно трактуемые свидетельства в пользу биологической природы этничности.
Итак, В. Д. Соловей дает такое определение этносу: «Этнос (этническая группа) — это группа людей, отличающаяся от других групп людей совокупностью антропологических и биогенетических параметров и присущих только этой группе архетипов, члены которой разделяют интуитивное чувство родства и сходства. Этнос отличается от социальных групп именно биологической передачей своих отличительных (пусть даже это социальные инстинкты) признаков, а этничность — такая же данность, как раса и пол. Короче говоря, этнос — сущностно биологическая группа социальных существ» (с. 52).
Выделим ключевые слова. Что такое антропологические параметры, понять трудно. Видимо, это форма скул, раскосые глаза и пигментация кожи, глаз и волос – признаки, в разных комбинациях сходные для больших групп этносов. Раса и этнос – явления разных порядков. В контексте всей доктрины В. Д. Соловея понять смысл антропологических параметров вообще невозможно, потому что речь у него идет как раз о социальных и культурных особенностях этносов – «социальных» инстинктах и архетипах.
Во всяком случае явной связи с биологией тут нет, антропологическими параметрами у В. Д. Соловея выглядят как раз свойства, определяемые этнической принадлежностью, а не наоборот. Раз казах, значит, скуластый. Но если скуластый, это не значит, что казах. Биогенетические параметры – вообше термин из лексикона Глобы и Кашпировского, вроде биополя и телекинеза. В. Д. Соловей даже и не пытается назвать эти «параметры». Архетипы дела не спасают, т.к. еще предстоит доказывать биологичность их самих.
Известно, что этнические различия очень ярко проявляются в запретах на употребление различных видов пищи. Это как раз то, что можно назвать социальными инстинктами. Русские не едят конину (когда это случается по недоразумению, у них, особенно у женщин, осознание случившегося иной раз даже вызывает приступы рвоты). Не едят свинину арабы-мусульмане, а говядину индусы. Есть ли у этих проявлений этничности биологическая основа? Никакой нет. Физиологическая реакция на конину, свинину и говядину у всех этих народов одна и та же. Перед нами чисто культурное явление.
У В. Д. Соловея остаются в запасе как раз недоказуемые аксиомы о «биологической передаче отличительных признаков» этноса и о том, что «этничность — такая же данность, как раса и пол». Доказательство сводится к повторению того, что требуется доказать. Ничего себе, научный метод.
Сказать, что «этнос — сущностно биологическая группа социальных существ», мне кажется насмешкой над здравым смыслом. Разумеется, всякая группа живых существ является сущностно биологической, потому что био это жизнь, а существа сущностны. Но при чем здесь этнос? Наверное, В. Д. Соловей часто вставляет в свои утверждения слово «сущностный», чтобы подчеркнуть свою приверженность сущностному (essentialist) подходу к этничности, согласно которому принадлежность к этнической группе является прирожденной, изначально данной человеку сущностью. Иначе этот подход к этничности называется примордиалистским. Подробнее о нем скажем ниже, а здесь отметим только, что это никакая не новая парадигма, а как раз самая старая, уже сданная на «историческую свалку научных идей».
Смысл сущностного подхода в том, что этничность понимается как вещь, скрытая где-то в в глубинах человеческого организма материальная эссенция (скрытая сущность). Условно говорят, что она находится в крови, но это не следует понимать буквально. В Средние века говорили плоть, и это было менее претенциозно, хотя и не так зловеще. Интереса к поиску этой субстанции научными методами приверженцы этого подхода не проявляют. Зачем? Ее существование есть для них самоочевидная истина.
В других, более современных концепциях под этничностью понимают не вещь, а отношения. Отношения как между «своими», так и к «чужим». Отношения эти являются частью культуры и выражаются в множестве символов, знаков, норм и навыков. Поскольку младенец, родившись, сразу попадает в лоно культуры, насыщенной этническими символами и знаками, и становится человеком именно под воздействием этой культуры, то этническое самоосознание кажется ему естественным, сущностным и присущим ему изначально. Для Пушкина, например, естественным, сущностным и присущим ему изначально казалось русское самоосознание, а не эфиопское. А если верить В. Д. Соловею, то именно эфиопские инстинкты и архетипы должны были быть у Пушкина такой же данностью, как его мужской пол.
Книге В. Д. Соловея присуща наивная натурализация культуры. Автору, видимо, кажется, что слова естественный, спонтанный, стихийный обладают магическим смыслом и должны восприниматься не как метафоры, а как строгое определение качеств социального действия разумного человека. Дважды повторяется, в начале и в конце книги: «Народ реализует свое этническое тождество в истории спонтанно, стихийно, естественноисторическим образом» (с. 19, 304).
Что это такое, как это понимать? Приведите пример! Была ли Куликовская битва спонтанным, стихийным, естественным явлением? Дмитрия Донского и Сергия Радонежского принесло на крыльях ветра? Что стихийного и спонтанного нашёл автор в обороне Брестской крепости или в методе работы Алексея Стаханова? Как тут можно пристегнуть биологию? Почему так по-разному проявлял свое этническое тождество (!) русский народ в I Мировой и в Великой отечественной войнах? Поголовная мутация биогенетических параметров произошла?
В. Д. Соловей, видимо, считает, что повторение одних и тех же утверждений заменяет эмпирические данные или логические аргументы. Он пишет: «Народ как целостность изначально существует в этническом качестве, и это внутреннее единство сохраняется под социальными, политическими, религиозно-культурными, идеологическими и иными барьерами и размежеваниями. Этничность не только онтологична, она более фундаментальный фактор истории, чем экономика, культура и политика» (с. 19).
Тут два ключевых положения: целостность и неизменность внутреннего единства народа; изначальность его этнического качества. Оба эти положения ошибочны. Опыт говорит совершенно противоположное. Народ как целостность не существует в этническом качестве изначально, он складывается как целостность. Складывается под влиянием экономики, культуры и политики. Меняются эти условия – и народ «раскладывается», размонтируется. В нем все время идет процесс этногенеза. Этничность – результат действия всех этих условий, а значит, они как раз фундаментальны.
Когда, например, возник, по мнению В. Д. Соловея, немецкий народ? В каком году произошло это «изначальное» событие? Очень недавно. Ведь вплоть до объединения жители разных «земель» и множества небольших германских государств считали себя самостоятельными народами.
Этничность вовсе не сохраняет свое внутреннее единство «под социальными, политическими, религиозно-культурными и иными барьерами». Вот, был один почти зрелый и целостный народ – союз южно-славянских племен (сербов). Часть его, в Боснии, исламизировали турки, в другой части, Хорватии, утвердилось католичество. Разве под этими барьерами сохранилась изначальная этническая целостность? Неужели В. Д. Соловей считает, что сербы, хорваты и мусульмане Боснии как были, так и остались одним народом?
Замечу, что В. Д. Соловей в этом вопросе сам себе противоречит и, похоже, не замечает этого. Действительно ли русский народ «как целостность изначально существует в этническом качестве, и это внутреннее единство сохраняется под социальными и иными барьерами и размежеваниями»? Что мы читаем в его же книге? Что социальные и иные барьеры это единство разрушают. Например, у крестьян и дворянства возникают разные этнические качества, происходит этническое размежевание. В. Д. Соловей пишет: «Социополитическое и культурное отчуждение между верхами и низами наложилось на этническое размежевание, придав вызревавшему конфликту дополнительный драматизм и, главное, характер национально-освободительной борьбы русского народа против чуждого ему (в социальном, культурном и этническом смыслах) правящего слоя» (с. 127).
Тут ясно сказано, что происходит этническое размежевание людей изначально одного этноса – вследствие социальной и культурной дифференциации. Из дружины князя возникли дворяне («правящий слой»), из смердов – крепостные крестьяне. Или предки Дмитрия Донского и Александра Невского изначально имели иную кровь, чем предки русских крестьян?
Переходя к нынешней ситуации и стремясь доказать, что разбогатевшие во время реформы люди отличаются от остального населения биологически, В. Д. Соловей усиливает степень размежевания, сравнивая две расходящиеся группы уже не с разными этносами, а с разными видами: «Непредвзятый наблюдатель нравов и этоса правящего сословия России без труда обнаружит, что в отношении отечественного общества оно осуществляет (осознанную или бессознательную) операцию антропологической минимизации и релятивизации. Проще говоря, не добившиеся успеха — а таких в России подавляющее большинство — для элиты не вполне люди, а возможно, даже и совсем не люди. Отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды, речь идет о большем — отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически двух различных видов живых существ наподобие уэллсовских элоев и морлоков. Это различие глубоко и экзистенциально укоренено. В смягченном варианте речь идет об отношениях «цивилизованных» людей (элиты) и «варваров» (остальных)» (с. 295).
Сказано красиво, но неверно. Откуда видно, что «отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды»? Как раз могут быть и описаны, и поняты. Обычное дело, тем более что и особой вражды не наблюдается. А вот сказать, что «речь идет об отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически (!) двух различных видов живых существ», можно только в качестве гротеска. Как говорится, приехали! Начнем охоту на морлоков?
Теперь о втором ключевом положении, согласно которому этническое качество присуще каждому народу изначально. В. Д. Соловей признает, что он исходит из примордиалистской концепции этничности. Но нельзя же было в этом вопросе ограничиться этим сказанным вскользь словом! Надо было предупредить читателя, как трактуют эту концепцию сегодня – а потом и разбивать ее критиков в пух и прах.
Вот что об этом сказано в сравнительно недавнем обзоре. Примордиалистская концепции этногенеза представляет этничность как нечто изначально (примордиально) данное и естественное, порожденное «почвой и кровью». Этому взгляду противостоит «конструктивистский» (или «реалистический») подход, в котором этничность рассматривается не как данность и «фиксированная суть», а как исторически возникающее и изменяющееся явление, результат творческого созидания.
Примордиализм возник при изучении этнических конфликтов, эмоциональный заряд и иррациональная ярость которых не находили удовлетворительного объяснения в европейской социологии и представлялись чем-то инстинктивным, «природным», предписанным генетическими структурами народов, многие тысячелетия пребывавших в доисторическом состоянии [3]. Рассуждения на этнические темы в категориях примордиализма легко идеологизируются и скатываются к расизму, так что в обзорных работах антропологи стараются отмежеваться от «экстремальных форм, в которых примордиализм забредает в зоопарк социобиологии» (К. Янг). Да, марксизм тяготел к примордиализму, хотя специально Маркс и Энгельс проблемой этногенеза не занимались. Но ведь это было более 150 лет назад!
В практическом плане представления об этничности важны в связи с национализмом, национальными войнами и национальным государством. В западной этнологии различают два крайних вида национализма – евронационализм, который возник в Новое время в ходе образования национальных государств в Западной Европе, и этнонационализм, тип которого сформировался в ХХ веке в ходе национально-освободительной борьбы колоний. Представления о национализме в незападных странах, которые не были колониями, но и не породили наций типа европейских, нам известны хуже, и говорить о них здесь не будем (их надо изучать и обсуждать отдельно, поскольку они для нас сейчас действительно очень важны – например, представления Сунь Ятсена о китайском национализме как народном принципе). Из краткого сравнения евро- и этнонационализма будет понятнее «парадигма», которую предлагает В. Д. Соловей. Вот выдержка из обзора 1993 г.:
«Даже проецируя свою историю в далекое прошлое и изобретая свои собственные традиции, евронационализм обычно признает историчность своего происхождения, часто относя его на счет неких героических действий людей, и подает свою историю в виде исторического повествования о серии подвигов, дат и смертей. Из этого следует, что упор в евронационализме делается скорее на хронологию, чем на космологию, и, если перефразировать Ренана, - на забвение прошлого (или, возможно, на искаженное восприятие прошлого) при попытке его восстановления.
Этнонационализм, напротив, ищет свои корни во временах незапамятных, приписывая себе черты изначальной сущности. Его генезис часто объясняется вмешательством сверхъестественных сил, а его прошлое… может быть спрессовано в виде «традиции» или «наследия». В этом случае космология превалирует над хронологией; коллективная память воспринимается как решающий фактор для выживания группы, а различия рассматриваются, при всем непостоянстве в уровнях терпимости, как неизбежные и неискоренимые. С точки зрения евронационализма, этнонационализм представляется примитивным, иррациональным, магическим и, прежде всего, угрожающим; с точки же зрения этнонационалима, который при взгляде изнутри предстает вполне «рациональным», евронационализм по-прежнему воспринимается как изначально колониальное по своей природе явление, в котором отсутствуют человечность и общественная совесть» [4].
Катастрофа ликвидации Советского Союза и тот всесторонний кризис, который ее сопровождает, породил во всех переживающих это бедствие народах ощущение угрозы самому их бытию, а вследствие этого и обострение этнического чувства. Во всех случаях это обострение в большей или меньшей степени обнаруживает сдвиг к этнонационализму. Бурно идет процесс этнического мифотворчества в среде интеллигенции народов Северного Кавказа. Эти мифы создаются, чтобы объяснять современные, вызванные общим кризисом этнические конфликты исконными «культурными различиями» и «архетипами», доставшимися от первобытных предков. При этом момент возникновения народов и обретения ими их «исконных» территорий относят в третье тысячелетие до новой эры. Ни о какой науке тут и речи не идет, в интересах местных элит фабрикуются идеологические средства, включающие в себя «культурный расизм».
У русских как у державного народа это выражено в гораздо меньшей степени, чем у малых народов, но тоже наблюдается. Это – результат бедствия, которое переживают наши народы. Гуманитарная интеллигенция в такие моменты оказывается перед выбором – способствовать этому сдвигу, пропагандируя примордиалистские представления об этничности с помощью авторитета науки, или рационализировать наш кризис и порожденные им национальные проблемы, снимать с этнического чувства его магическую оболочку.
В. Д. Соловей пишет, начисто отрицая сам процесс этногенеза: «Этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации… Архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род» (с. 53).
Заданную в этих утверждениях парадигму невозможно себе представить даже в плане религии. Если этнические архетипы неизменны и неуничтожимы, то как от Адама и Евы смогло произойти множество разных народов? Что значит, что русскому народу в кровь были изначально заложены его неизменные и неуничтожимые этнические качества (архетипы)? Назовите, когда и в какой точке Земли пробил этот изначальный для нас час?
А когда пробил этот час для азербайджанского народа? С.В.Чешко пишет: «Азербайджанский этнос, отличный от других тюркских народов Закавказья и Передней Азии, стал формироваться сравнительно поздно – уже в составе России». В. Д. Соловей в это не верит? Так пусть даст свою версию появления народов, их начала, но с указанием изначального момента в понятных временных координатах. Без этого сам термин «изначально» принят быть не может.
С.В.Чешко очень мягко и политкорректно указывает на то, к каким нелепостям приводили примордиалистские представления об этничности, оживленные в момент перестройки с вполне определенными политическими целями: «Вызывает большие сомнения оправданность прямого отождествления древних и архаичных этносов с одноименными современными этносами, что очень характерно для возрожденческих лозунгов национальных движений. Если Р. Кионка утверждает, что эстонцы живут на своей территории в течение 5 тыс. лет, то это очевидная экстраполяция современности на очень далекое прошлое. Если депутат Государственной Думы заявляет, что он печенег, и государство должно заботиться о печенегах, то этот курьез в принципе того же порядка, что и многие исторические изыскания, имеющие целью вывести свои народы чуть ли не от сотворения мира» [5].
Научное сознание отличается от религиозного тем, что оно прилагает к любой изучаемой сущности меру. Причем мера эта выражается в однозначно трактуемых уговоренных единицах (соответственно, с приемлемой и тоже вполне определенной точностью). В. Д. Соловей от этой нормы отказывается категорически и принципиально. Если речь идет о времени, то он оперирует эсхатологическими понятиями - изначально, пока существует человеческий род. Да, тут аршином общим не измерить!
То же самое в приложении к материи, к массе. Вот главный тезис его книги: «Понимание этничности, которое предложено в предшествующей главе, дает недвусмысленный, хотя и шокирующий ответ на сакраментальный вопрос, кто есть русские. С научной точки зрения, русские — это те, в чьих венах течет русская кровь» (с. 64).
Ну, если это «с научной точки зрения», то сразу встает вопрос о мере – сколько нужно русской крови, чтобы паспортный стол МВД шлёпнул человеку в паспорте отметку «русский»? Этот простой и вполне разумный вопрос автора оскорбляет: «Предвижу возмущенный вопрос: какой процент русской крови должен течь в венах, чтобы считать человека русским? Честно признаюсь, меня это не занимало, да и сам вопрос в контексте отечественной истории довольно бессмысленен» (с. 306).
Вот тебе на! Заинтриговал, как Шехерезада, а на самом интересном месте замолчал. Его это не занимает… Да еще обругал читателя – какие, мол, бессмысленные вопросы задаете в контексте отечественной истории. Причем «честно признал» - честностью своей пилюлю подсластил. Лучше бы логики побольше. Ведь вопрос этот абсолютно неизбежен. Мышление человека диалогично. Человек слышит необычное утверждение, которое, действительно превратясь в парадигму, угрожает перевернуть всю его жизнь, прилагает это утверждение к реальности – и у него тут же возникает этот вопрос. Если мама русская, а папа юрист, то какова этничность сына? У него в венах 50% русской крови, а 50% крови юриста. Он русский? А согласится ли с этим кровь юриста? Этот вопрос возникает без всякого возмущения. А вот ответ как раз вызывает возмущение – меня это не занимает.
И как тогда вообще понимать всю эту книгу, если как раз вопрос о том, как определяется принадлежность человека к русскому народу, автор в заключении называет «бессмысленым в контексте отечественной истории»? Ведь книга называется «Русская история: новое прочтение»! Читаешь, читаешь про кровь, архетипы и русскую «самость», а под конец тебе под нос суют кукиш.
Если продолжить мысль В. Д. Соловея, то выходит, что народов не существует. Наличие в венах каждого человека капелек разной крови, которые несут в себе разные неизменные и неуничтожимые этнические архетипы – при том, что число капелек каждого типа несущественно, – означает, что всякие этнические различия стираются. Каждый человек биологически представляет собой помесь множества народов, он ничей. А его религия, культура, идеалы и ценности – это все наносное, к этничности отношения не имеет.
В. Д. Соловей так и пишет: «Ценности и культурные ориентации, будучи продуктом человеческой истории, не могут носить архетипического характера — они подвержены как медленным и частичным, так всеобъемлющим и стремительным изменениям… Понятия «русского “национального характера”», русских родовых ценностей и культурных архетипов (а также любые их эквиваленты), которыми пытаются оперировать социогуманитарные науки, включая историографию отечественной истории, суть интеллектуальные фикции» (с. 24).
В этом тезисе, думаю, воплотился тот же грубый натурализм, который в историческом материализме привел к гипертрофированию роли «базиса» (производственных отношений) в сравнению с «надстройкой» (культурой), роли «материального бытия» в сравнении с «сознанием». Ценности и культура суть интеллектуальные фикции, а кровь – реальность! Дух ничто, плоть – всё!
В. Д. Соловей пишет: «В новой парадигме философской антропологии «тело», «телесность» оказываются основой экзистенции. Тело — та предельная точка, вокруг которой выстраивается система познания, оно обеспечивает человека опытом, превосходящим вербальный (известно, что 90% получаемой человеком эмоционально значимой информации обрабатывается на невербальном уровне). Тело творит и выращивает язык и систему понятий, проектирует вокруг себя мир культуры и социальности» (с. 41).
Тело выращивает язык – разве это не самоочевидная аксиома новой парадигмы философской антропологии! Как все-таки сильно перестройка шарахнула по сознанию нашей гуманитарной интеллигенции.
«Социогуманитарные науки» пришли к выводу, что этничность создается под влиянием всей совокупности факторов окружающей среды и культуры, которые формируют «национальный характер», и в этом смысле «русскость» – плод трудовых, военных, духовных усилий многих поколений русских людей (русские создали «общность, воображенную русскими людьми»). Но такие общности В. Д. Соловей реальностью не считает, реальна для него лишь материя («кровь»): «Обобщая, можно сказать: то, что отечественные и западные гуманитарии считают «воображенной общностью», результатом конструирования, совокупностью культурных и языковых характеристик, для антропологов, медиков, биологов и генетиков — биологическая реальность» (с. 36).
Ссылка на «антропологов, медиков, биологов и генетиков» тут совершенно незаконна. Выводов представителей этих наук, которые бы определенно утверждали, что этничность «записана» в биологических структурах, В. Д. Соловей не приводит. Его трактовка косвенных данных является очень вольной, а то и явно неадекватной. Вот несколько примеров.
В. Д. Соловей пишет: «Уж на что чуралась биологизации этнической проблематики советская наука, но и та с подачи «главы» советской этнологии Ю. В. Бромлея вынуждена была ввести в советскую концепцию этноса биологический критерий — эндогамию. «Оказалось, что подавляющее большинство современных этнических общностей — наций обладает неменьшей (чем первобытнообщинные племена. — В. С.) степенью эндогамности: обычно более 90% их членов заключает гомогенные в этническом отношении браки» (с. 38).
Ну при чем здесь эндогамия? Никакого отношения к биологии она не имеет, это явление культуры, как и сам институт семьи и брака. Даже странно, как такая мысль могла прийти автору в голову. Создание семьи, рода, племени как раз стало одной из первых сфер, которые регулировались культурными нормами и запретами. У животных, поведение которых регулируется инстинктами («кровью»), культурных норм нет или они имеются в зачаточном состоянии.
В. Д. Соловей верит в то, что мозг у русских и у юристов устроен по-разному. Он пишет: «Научно зафиксированную этническую (и расовую) изменчивость нервной системы и строения головного мозга невозможно отнести к безразличным для исторического творчества биологическим параметрам, ведь речь идет о степени и самой возможности интеллектуального и культурного. Считается доказанной и наследственная детерминированность интеллекта: обсуждается соотношение, баланс, взаимодействие наследственных (в том числе этнических и расовых) и средовых факторов, но не кардинальная важность наследственности. Но моя мысль идет гораздо дальше и носит откровенно «еретический» характер. Суть ее в предположении о существовании наследственных этнических ментальных качеств, задающих вектор культуры и социальности» (с. 39-40).
«Научно зафиксированная», «считается доказанной» - это тоже выражения из арсенала Кашпировского. Надо же, «речь идет о самой возможности интеллектуального и культурного развития» разных народов, а в доказательство – только собственная мысль, да и то откровенно «еретическая». По нынешним временам этого мало. Небольшую секту собрать еще можно, но ни науки, ни религии на этом не установить.
Какие странные вещи приходится читать «в контексте отечественной истории»: «Этнически дифференцированные врожденные различия наблюдаются в восприятия цвета, пластических форм, ландшафтов, пространства и времени… Такое капитальное различие в восприятии живущих в одном природном окружении людей не могло определяться только культурными факторами… Исследование геногеографии Восточной Европы выяснило, что в ходе исторического развития российский природный ландшафт был включен в русский генофонд: из фактора внешней среды он превратился в фактор внутренней, генотипической среды организма человека» (с. 42-43).
Вещи невероятные, так разъясните! Какие наблюдаются врожденные этнические различия в восприятии времени? У Пушкина, как эфиопа, время шло из будущего в прошлое? И перешибить этот его неизменяемый этнический архетип культурой так и не удалось? И каким образом «российский природный ландшафт был включен в русский генофонд»? Какое тело вырастило этот язык?
В. Д. Соловей легко переходит от генетики особи к генетике популяции, от личности к этносу. Разницы между этими уровнями он, похоже, не видит и пишет: «Гипотеза генетической детерминированности культуры и социальности уже не игнорируется «серьезной» наукой. Она приобрела влиятельных сторонников не только среди биологов, которых можно при некоторой интеллектуальной натяжке упрекнуть в «социал-дарвинизме» (к слову, это понятие — чистой воды интеллектуальная фикция, концептуальный фантом) и непонимании гуманитарной специфики, но и среди гуманитариев. К числу оных, в частности, принадлежит известный американский лингвист и философ Н. Хомский: согласно его теории генеративной грамматики логическое мышление и язык составляют часть генетического наследия личности» (с. 41).
В генетическом наследии личности много чего есть, включая психические заболевания и нарушения в восприятии цвета – но при чем здесь этничность? Да и не мог Хомский утверждать, будто в «генетическое наследство» от папы с мамой личность получает логическое мышление и язык. Обезьяна Чита спасла в джунглях младенца, из него вырос Тарзан – и заговорил на чистом английском языке? Какие все-таки в Голливуде «социал-дарвинисты» сидят, у них бедная Джейн была вынуждена поначалу разговаривать с Тарзаном жестами. Хорошо хоть, эндогамия помогла, а попади туда вместо Джейн француженка – никак бы не сговорились, и жесты бы не помогли.
Биологически человек наследует лишь структуры мозга, гортани и языка, позволяющие младенцу обучаться у окружающих его людей логическому мышлению и членораздельной речи. Именно в этом смысле Хомский писал, что в человеке (в отличие от обезьян) есть «врожденная грамматика». Но она вовсе не этническая, а именно «универсальная» для всего человеческого рода т.е. рассчитана на все языки.
Когда ребенок рождается и слышит, как говорят окружающие его люди его народа, то его мозг уже в первые несколько месяцев жизни настраивается на структуры этого языка, и он становится для него родным. Ст. Пинкер даже ввел метафору «джамперы» (самый близкий к контексту смысл слова jumper – появляющаяся мишень). Эта «джамперы» в мозгу ребенка ставятся в положения, соответствующие языку окружения [6]. Но эта настройка мозга на определенный язык есть процесс освоения культуры, а вовсе не «голос крови». Ребенок, попавший в стаю волков и выросший в этой стае, не проявляет потом никаких этнических архетипов и никакой прирожденной способности к языку своих родителей.
Вообще, парадигма В. Д. Соловея находится в неразрешимом противоречии с множеством хорошо документированных фактах о том, что дети, с ранних лет воспитанные в среде иных народов, приобретают свойственные им этнические черты, и «голос крови» долго не дает о себе знать даже после возвращения их в «родную по рождению» среду. Культура их биологических родителей «стирается» очень быстро. Об этом говорит опыт воспитания детей корейцев и японцев в семьях американцев. Корейские дети, выросшие в американских семьях, полностью перенимают американскую культуру, а не воспроизводят корейскую, хотя их физические отличия (форма глаз, цвет кожи и пр.) могут оказыватъ влияние на адаптацию к обществу белых американцев. Во времена покорения Америки англо-саксами было много случаев воспитания детей колонистов в индейских семьях. Даже после возвращения в среду белых колонистов эти дети сохраняли обычаи индейцев и хотели вернуться в их среду.
Неотразимый удар критикам В. Д. Соловей наносит ссылкой на психоделические изыскания. Он пишет: «По словам одного из крупнейших мировых психологов, основателя такого ее революционного направления как трансперсональная психология, С. Грофа: «Материалы, полученные в психоделических изысканиях и при глубинной эмпирической работе, явно свидетельствуют о существовании коллективного бессознательного…». Более того, в ходе экспериментов Грофу удалось достоверно установить филогенетические переживания человека, то есть память о его дочеловеческом существовании! Отождествление человека с предшествовавшими ему эволюционно доисторическими животными включало верифицируемую информацию (ощущение веса, размера, чувства тела, разнообразия физиологических ощущений и т. д.), адекватность которой была подтверждена зоологами-палеонтологами» (с. 48).
На это возразить нечего… Хотелось бы только полюбопытствовать, как ощущает В. Д. Соловей вес и размер предшествовавшего ему лично эволюционно доисторического животного. Что это за зверюшка?
Биологическую основу этничности В. Д. Соловей описывает в понятиях, которые не имеют определенного смысла и воспринимаются как художественные метафоры, передающие лишь настрой мысли. Кровь… почва… русский жизнеродный потенциал... русский витальный инстинкт… русская биологическая сила. И с этим понятийным аппаратом нам предлагается строить рациональную отечественную историю и вылезать из культурного кризиса?
Откуда прёт весь этот примордиализм и эссенциализм, которым так чужда была наша культура, не говоря уж о православном представлении о человеке? Могу предположить, что это интеллектуальный продукт, импортированный из стихийной антропологии того «рыночного» западного общества, которое возникло на обломках средневековой христианской Европы. Американский антрополог М.Сахлинс пишет в большом труде «Горечь сладости или нативная антропология Запада»: «Пожалуй, не требует доказательства тот факт, что наша фольклорная антропология склонна объяснять культуру природой. Варьируя от расизма на улицах до социобиологии в университетах, проходя через многочисленные речевые обороты повседневного языка, биологический детерминизм есть постоянный рецидив Западного общества… Биологический детерминизм – это мистифицированное восприятие культурного порядка, особенно поддерживаемое рыночной экономикой. Рыночная экономика заставляет участвующих в ней воспринимать свой образ жизни результатом потребностей плоти, опосредованных рациональным посредничеством их воли» [7].
Не помогает обоснованию «новой парадигмы» В. Д. Соловея и введение биологической метафоры этнического инстинкта. Что это за новые сущности, зачем они плодятся? В. Д. Соловей пишет: «В контексте моей темы сопряжение биологического и социологического ракурсов принципиально важно указанием на возможность врожденных этнических инстинктов восприятия и действия. Речь идет именно об инстинктах, то есть моделях, составляющих самоочевидное (не осознаваемое и не рефлектируемое) изначальное основание специфического восприятия и поведения этнических групп» (с. 41).
Ни на что это «сопряжение ракурсов» не указывает, да и сопряжения никакого нет, как нет и ракурсов, одни метафоры. Ну что «биологического» в том, как В. Д. Соловей понимает слово «кровь»? Это не более чем художественный образ, нагруженный идеологическими смыслами. То же самое и здесь. Читаем: этнические инстинкты - это модели, составляющие самоочевидное, то есть не осознаваемое и не рефлектируемое, изначальное основание восприятия и поведения.
Где в этом определении биология – гены, кровь? Разве большинство продуктов культуры, ставших стереотипами нашего восприятия и поведения, требуют их осознания и рефлексии? Вот, вы пожимаете знакомому руку. Это ритуал, культурная норма, ставшая самоочевидным, не осознаваемым и не рефлектируемым основанием поведения. Ничего изначального и инстинктивного в рукопожатии нет. Никакой биологии, изобретенный, кажется, рыцарями, дружественный жест, обозначающий, что рука не держит оружия.
Уж на что, кажется, инстинкт, зов крови и пр. – целовать женщину. И то, оказывается, сугубо культурное достижение, ничего биологического и изначального. Европейцы это раньше изобрели, тут мы им поаплодируем. А у японцев, когда впервые увидели у европейцев поцелуи, они вызвали отвращение. Потом ничего, привыкли.
Еще больше туману напускают вводимые зачем-то «архетипы». Хорошая это вещь, но тут она зачем, непонятно. Ведь В. Д. Соловей применяет это слово как синоним инстинктов: «архетипы представляют собой самые общие инстинкты представления и действия» (с. 45). Но теперь смысл вообще исчезает. Ведь выше было сказано, что «инстинкт – основание поведения». Человек, восприняв какое-то изменение в окружающем его мире, автоматически совершает действие, предписанное ему инстинктом. Например, увидев улыбку и протянутую руку знакомого, пожимает ему руку. Это полезная модель. Другое дело – архетипы. Они, оказывается, ничего конкретного не предписывают, точнее, являются пустой формой, в которой может оказаться любое содержание. Тебе улыбаются и протягивают руку, а архетип тебя вдруг побуждает дать приятелю по физиономии. Без всякого осознания и рефлексии.
Вот как это объясняет В. Д. Соловей: «Юнговские архетипы — это именно мыслеформы,.. пустые формы осознания, требующие своего наполнения конкретным материалом. Другими словами, это матрицы. Конкретный материал наполняет их в зависимости от переживаемой людьми исторической ситуации, то есть формы остаются неизменными при меняющемся содержании… Будучи врожденными, не имеющими собственного содержания мыслеформами, этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации. Архетип вмещает самые различные, в том числе диаметрально противоположные, ценности и культурные стереотипы, не будучи сам ни ценностью, ни культурным стереотипом… Архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род» (с. 45, 53).
Просто страшно становится – как жить с такими «изначальными основаниями восприятия и поведения»? И ведь все это приписывается русским! Был у них, мол, этнический архетип – православие. Но это была пустая мыслеформа. Изменилась историческая ситуация, заполнили русские люди эту мыслеформу диаметрально противоположными ценностями – и тут же взорвали церкви и расстреляли священиков. Что ж поделаешь, такие уж у русских ахетипы, они даны изначально и неуничтожимы.
Читаем о месте православия в структуре русской этнической идентичности и о злодеяниях проклятых большевиков: «Сокрушительный удар был нанесен по олицетворявшему русский этнический принцип православию… Фактическое разрушение главного дореволюционного русского идентитета — православия…» (с. 129, 153).
Действительно ужасно – главный русский идентитет сокрушили. Ищем место, где об этом идентитете сказано подробнее. Читаем: «Русское общество так и не стало христианским… Христианско-языческий синкретизм так называемого «народного православия» представлял не более чем тонкую ментальную амальгаму христианства на мощном, преобладающем языческом пласте народной психологии… Погром православной церкви стал отсроченной местью русского народа за насильственную христианизацию, за государственное принуждение к православию… Насильственная и форсированная социокультурная инженерия со стороны государства привела к мощной антихристианской, в своей основе языческой, реакции» (с. 15-17).
Вот тебе на! «Тонкая ментальная амальгама», которую государство насильственно и форсированно нацепило на русские этнические архетипы и инстинкты и которая отвергалась «языческим пластом народной психологии», оказывается, одновременно была главным «русским этническим принципом»! Да что же это за народ такой, совсем без принципов? Был у русских «идентитет», искусственно навязанный царским режимом, да и тот они выкинули в припадке «отсроченной мести русского народа за насильственную христианизацию».
Примерно так же трактуется отношение русских к государству: «Поскольку государство представляет собой довольно позднее историческое образование, то говорить о государстве как русском этническом архетипе было бы по меньшей мере странно» (с. 76). Дальше читаем: «Государство для русских – не парадигма сознания, а бессознательная структура – русский этнический стереотип» (с. 124). Чем «бессознательный русский этнический стереотип» отличается от «русского этнического архетипа»? В контексте отечественной истории ничем не отличается. А вот поди ж ты!
Зачем все это? Куда нас должна вывести вся эта «новая парадигма»? Кому и какой знак хочет подать В. Д. Соловей, соблазняя психоделическими дочеловеческими воспоминаниями?
Главный смысл, видимо, находится во второй части книги, где доказывается несовместимость русских этнических архетипов и инстинктов, мыслеформ и крови с бытием большого многонационального государства – что Российской империи, что Советского Союза. Русские, мол, эти государства создали, русские их и уничтожили. Такой уж народ – поди угадай, что он еще выкинет. Язычники антихристианские. Трепещи, наша маленькая планета!
А эту первую часть В. Д. Соловей завершает жуткой картиной нынешнего сдвига в этнических инстинктах русского народа после учиненного им погрома империи и православия, СССР и коммунизма. Как в фильме ужасов, где симпатичный юноша вдруг на глазах превращается в вампира – сужается лоб, удлиняются клыки, на губах пена…
Тут автор дал волю своему красноречию и не пожалел красок: «Происходит без преувеличения исторический переход русского народа к новой для него парадигме понимания и освоения мира — этнической. Кардинально меняется устройство русского взгляда на самое себя и на окружающий мир. Дополнительный драматизм этой революции придает то обстоятельство, что в структуре самой этнической идентичности биологической принцип (кровь) начинает играть все более весомую роль и конкурирует с культурной компонентой (почвой)…
В молодежной среде отчетливо наметилась тенденция перехода от традиционной для России этнокультурной к биологической, расовой матрице. И это значит, что внутри радикальной революции — этнизации русского сознания — таится еще более радикальное начало. В общем — традиционная русская матрешка, образы которой, правда, зловещи, а не жизнерадостны...
Радикализм и расизм — лишь элементы происходящих в России фундаментальных, поистине тектонических социокультурных и ценностных сдвигов. Радикально меняется смысл самого национального бытия, происходит рождение новой русской традиции. Ее вектор и содержание не внушают гуманитарного оптимизма, поскольку эта традиция — неоварварская, связанная с архаизацией ментальности и общества, опусканием их вглубь самих себя и человеческой истории. В контексте архаизации неизбежно происходит актуализация принципа крови, заменяющего более сложные и рафинированные, но неэффективные в деградирующей стране, социальные связи и идентичности» (с. 288).
Эти рассуждения полностью противоречат нормам научной рациональности. В. Д. Соловей утверждает, что в России происходит мировоззренческая революция – кардинально меняется русский взгляд на мир. Революция эта драматична – присущий русской культуре взгляд на этничность якобы замещается на расовый, биологической принцип (кровь). Возникает новый, зловещий образ мировоззрения русских – радикальный и расистский. Происходит архаизация ментальности и общества. Иными словами, налицо глубокий духовный регресс, реакционный поворот в сознании.
Но ведь вся книга В. Д. Соловея как раз и посвящена утверждению биологического принципа этничности! Русскость – это кровь! Именно это В. Д. Соловей и считает истиной, а прежнее представление об этничности как продукте культуры он считает заблуждением. Но истина не может быть реакционнной и быть причиной регресса, это с точки зрения научного метода нонсенс. Познанная истина, будучи сама по себе нейтральной относительно моральных оценок, в то же время расширяет возможности общества для разрешения противоречий. Поэтому истина – положительная ценность. Выходит, у русских даже истина, открытая В. Д. Соловеем, превращается в орудие реакции и мракобесия. Ну и ну!
Заключение книги не только противоречит логике. Оно попросту провокационно: сначала читателей убеждают в том, что их русскость определяются кровью, а в конце пугают мировое сообщество тем, что у русских «происходит актуализация принципа крови». Вот тебе и зловещая русская матрёшка в сказке В.Д. Соловея, творца парадигм. Наверное, по этому сценарию Швыдкой с Горбачевым уже фильм снимают о «русском фашизме». «Оскара» получат или еще какие-нибудь материальные ценности.

Примечания:
[1] Здесь и далее в круглых скобках указан номер страницы обсуждаемой книги, на которой расположена цитата.
[2] Желающим освежиться чтением расистской литературы сообщаю ссылку: Авдеев В. Б. Расология. Наука о наследственных качествах людей. М., 2005.
[3] К. Янг. Диалектика культурного плюрализма: концепция и реальность. - В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука. 1994.
[4] Дж. Комарофф. Национальность, этничность, современность: политика самоосознания в конце ХХ века. – В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука, 1994. С. 58-59.
[5] С.В. Чешко. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. М., 1996. С. 156-157.
[6] Ст. Пинкер. Язык как инстинкт (Пер. с английского). М., 2004. 456 с.
[7] М.Сахлинс. Горечь сладости или нативная антропология Запада - www.kara-murza.ru/anthropology/Gorech005.html.
От И.Т.
К C.КАРА-МУРЗА (10.02.2006 12:21:42)
Дата 22.12.2006 16:53:04

Дискуссии на форуме по поводу книги В.Соловея. Адреса веток в архиве

C.КАРА-МУРЗА Важная книга
27.12.2005
https://vif2ne.org/nvz/forum/6/archive/155/155703.htm

C.КАРА-МУРЗА Рецензия на часть книги В.Д.Соловья
10.01.2006
https://vif2ne.org/nvz/forum/6/archive/158/158141.htm

C.КАРА-МУРЗА Как разобрались с "этничностью"
08.03.2006
https://vif2ne.org/nvz/forum/6/archive/165/165278.htm

C.КАРА-МУРЗА Re: Дело не только в образовании - догмы глубоко укоренены
09.03.2006
https://vif2ne.org/nvz/forum/6/archive/165/165535.htm
От IGA
К C.КАРА-МУРЗА (10.02.2006 12:21:42)
Дата 01.12.2006 13:13:17

Валерий Соловей: смута - это шанс открыть новую страницу истории (*)

http://www.apn.ru/publications/article11044.htm
<<<
2006-11-30 Валерий Соловей
Исторические смыслы русского национализма

Смысл моего выступления — призыв к радикальному пересмотру устоявшегося взгляда на русский национализм. Обращаю внимание, что речь идет не об идеологической или политической реабилитации национализма — это дело истории — а об интеллектуальной ревизии устоявшегося знания.

Общепринятый и превалирующий взгляд на русский национализм таков: во все исторические периоды он был реакционным и консервативным, имперским, антидемократическим и антимодернизаторским. Другими словами, национализм рассматривается как неизменная, почти метафизическая сущность. С этой интерпретацией, в общем-то, согласны даже националисты, они лишь меняют знак его оценки с «-» на «+», утверждая, что имперская ориентация, консерватизм и антидемократизм — достоинства, а не недостатки.

Однако подобный взгляд глубоко ошибочен. Если рассматривать русский национализм контекстуально, то есть прочитывать его смыслы, исходя из исторической ситуации, в которой он действовал, то мы без труда обнаружим, что русский национализм имперской эпохи (включая советский период) был антиимперским, субверсивным и даже революционным в отношении статус-кво, отнюдь не лишенным модернизаторского потенциала и субстанционально демократическим. Последнее определялось манифестацией от имени национальной целостности. Принцип национальности, тем более русской национальности, был противоположен монархическому легитимизму и коммунистическому интернационализму.

Главное устремление русского национализма имперской эпохи — этнизация политии, или, другими словами, придание имперской власти национального и русского характера. Тем самым объективно он вступал в противоречие с основополагающими принципами континентальной империи — полиэтничным характером элиты и, главное, эксплуатацией русских этнических ресурсов как источнике имперского развития. Империя в ее самодержавной и коммунистической модификациях могла существовать только и исключительно за счет русского народа. Любые преференции русским или даже их равенство с другими этносами подрывали ее устои.

Последнее легко доказывается на примере разрушения Советского Союза. Как только русские в робкой форме потребовали равенства (всего лишь равенства!) «своей» республики в составе союзного государства, оно было обречено. Не восстание периферии, а нежелание русских держать имперскую ношу определило судьбу СССР.

В последнее пятнадцатилетие контекст кардинально изменился и, следовательно, кардинально изменился смысл русского национализма. Современная Россия — не империя, еще важнее, что русские перестали быть имперским народом. Это не вопрос экономической, технологической и военной мощи, а вопрос биологического и экзистенциального кризиса русского народа. Имперская идентичность погибла, умерла мессианская идея. Ни одна из трансцендентно мотивированных идеологических и культурных систем не обладает в современной России мобилизационным потенциалом. Для современных русских в массе своей характерна изоляционистская ориентация.

Те, кто хотят возродить империю, пусть выберут народ, который им не жалко. Русские больше не хотят и, главное, не могут быть таким народом — рабочим скотом и пушечным мясом имперских химер.

Реакцией на всеобъемлющий и необратимый кризис старой русской идентичности стало не формирование надэтнической «гражданской (политической) нации» россиян, а масштабная этнизация русского сознания. В основе этого магистрального процесса лежит импульс биологической природы — инстинкт сохранения и выживания этнической группы. Впервые русские почувствовали себя слабым народом, чье будущее не гарантировано. Происходит кардинальное изменение взгляда на мир, который структурируется по этническому признаку, индикатором чего служит динамика русских этнофобий.

Это — подлинная революция русской идентичности, смысл которой — превращение русских из народа для других (имперского народа) в народ для себя. Отсюда — популярность лозунга «Россия для русских!».

Очень важно совпадение этнического и социального принципов: русские не только впервые за несколько столетий стали очевидным демографическим большинством (русские составляют 79% населения РФ), они еще и социально ущемленное большинство. По крайне мере, таково массовое самоощущение русского народа.

Важно отметить, что русский национализм никак не повлиял на этнизацию, которая носит характер стихийного и спонтанного, в полном смысле слова естественноисторического процесса. Однако этнизация открыла уникальный шанс для национализма — превратить, наконец, Россию в государство русского народа и для русского народа. Что не значит, направленное против других народов или дискриминационное по отношению к ним. Ведь фундаментальные интересы русских и любого другого народа России совпадают. [IGA: а нефундаментальные? ]

Пора отказаться от аналитически и оценочно ошибочной дихотомии «этнических» и «гражданских» наций, «этнического» и «гражданского национализма». Не бывает «политических наций» без этнических ядер, «гражданского» национализма — без этнической подоплеки, государственного строительства, включая демократическое, — без националистической мобилизации. Не существует противоречия между национализмом и другими идеологиями. Национализм в состоянии ассимилировать любую идеологию и любую ценностную ориентацию.

Русские — ядро, стержень и становой хребет современной России. Выступление от имени русского большинства — этнически подавленного и социального угнетенного — демократично по самой своей сути.

Однако уникальный шанс русского национализма, который одновременно представляет собой возможность эволюционной трансформации России, вряд ли будет использован. В силу слабости политического национализма. По причине экзистенциального отчуждения современной элиты от собственного народа и страны, нарастающей неэффективности и некомпетентности власти. Но главное, в силу нехватки исторического времени.

Перспектива восстания русской этничности, где национальный и социальный принципы совпадают, из теоретической плоскости переходит в практическую. Страна необратимо втягивается в новую русскую Смуту, первые, пока еще глухие, раскаты которой уже доносятся до нас. Как ни чудовищно это прозвучит, но Смута — это возможность, шанс открыть новую страницу истории, начать новую игру. Альтернатива — умирание самого непокорного в мире народа. [IGA: аллюзия на "План Даллеса" ? ]

Предотвратить Смуту или избежать ее уже вряд ли удастся. Как не удастся и «выскочить» из нее, увильнуть и остаться в стороне.

Или мы пойдем навстречу собственной судьбе с ясным взором и готовностью принять самое страшное, или судьба поведет нас за собой. На чашу весов мы можем бросить последнее, что у нас осталось — свою волю. Уже не только волю к истине, но волю к борьбе и волю к власти. Только воля способна дать надежду и открыть путь в будущее.

Валерий Соловей, доктор исторических наук, эксперт «Горбачев–Фонда».
<<<
От Павел Чайлик
К IGA (01.12.2006 13:13:17)
Дата 01.12.2006 14:07:13

Опять Горбачев-фонд?

>Смысл моего выступления — призыв к радикальному пересмотру устоявшегося взгляда на русский национализм. Обращаю внимание, что речь идет не об идеологической или политической реабилитации национализма — это дело истории — а об интеллектуальной ревизии устоявшегося знания.

Но, к сожалению, или к счастью, ничего не пересмотрел.
И ничего не сказал с какой конечной целью это делать.

>Последнее легко доказывается на примере разрушения Советского Союза. Как только русские в робкой форме потребовали равенства (всего лишь равенства!) «своей» республики в составе союзного государства, оно было обречено. Не восстание периферии, а нежелание русских держать имперскую ношу определило судьбу СССР.

Разве имело место что-то подобное?
Разве сложилось в 80-е в общественном сознании убеждение о том, что русских в СССР эксплуатируют нерусские?
Опора не на факты и даже не на их домыслы, а на какие-то отмороженные сентенции ("нежелание русских держать имперскую ношу определило судьбу СССР").

>Те, кто хотят возродить империю, пусть выберут народ, который им не жалко. Русские больше не хотят и, главное, не могут быть таким народом — рабочим скотом и пушечным мясом имперских химер.

Это доктор исторических наук говорит? :(

>Реакцией на всеобъемлющий и необратимый кризис старой русской идентичности стало не формирование надэтнической «гражданской (политической) нации» россиян, а масштабная этнизация русского сознания. В основе этого магистрального процесса лежит импульс биологической природы — инстинкт сохранения и выживания этнической группы. Впервые русские почувствовали себя слабым народом, чье будущее не гарантировано. Происходит кардинальное изменение взгляда на мир, который структурируется по этническому признаку, индикатором чего служит динамика русских этнофобий.
>Это — подлинная революция русской идентичности, смысл которой — превращение русских из народа для других (имперского народа) в народ для себя. Отсюда — популярность лозунга «Россия для русских!».

А зачем такое увязывание? Лозунг «Россия для русских!» навряд ли содержит в себе хоть какой-то созидательный потенциал.

>Русские — ядро, стержень и становой хребет современной России. Выступление от имени русского большинства — этнически подавленного и социального угнетенного — демократично по самой своей сути.

Вот в том и дело, что это тот тип политиков, которые предпочитают действовать от имени, а не в интересах народа. И это не просто игра слов.

>Однако уникальный шанс русского национализма, который одновременно представляет собой возможность эволюционной трансформации России, вряд ли будет использован. В силу слабости политического национализма. По причине экзистенциального отчуждения современной элиты от собственного народа и страны, нарастающей неэффективности и некомпетентности власти. Но главное, в силу нехватки исторического времени.

Т.е. задействование то ли национализма то ли реторики национализма может резко поднять компетентность и эффективность власти?

>Перспектива восстания русской этничности, где национальный и социальный принципы совпадают, из теоретической плоскости переходит в практическую. Страна необратимо втягивается в новую русскую Смуту, первые, пока еще глухие, раскаты которой уже доносятся до нас. Как ни чудовищно это прозвучит, но Смута — это возможность, шанс открыть новую страницу истории, начать новую игру. Альтернатива — умирание самого непокорного в мире народа. [IGA: аллюзия на "План Даллеса" ? ]

"Даешь смуту!!!" - так бы сразу и сказал, блин.
А то так долго переливал из пустого в порожнее.

>Предотвратить Смуту или избежать ее уже вряд ли удастся. Как не удастся и «выскочить» из нее, увильнуть и остаться в стороне.

>Или мы пойдем навстречу собственной судьбе с ясным взором и готовностью принять самое страшное, или судьба поведет нас за собой. На чашу весов мы можем бросить последнее, что у нас осталось — свою волю. Уже не только волю к истине, но волю к борьбе и волю к власти. Только воля способна дать надежду и открыть путь в будущее.

Блин, ну одни лозунги. Новый русский ШАМАН.
Хотел прокомментировать, так ничего не нашел.
содержание - 0%.


>Валерий Соловей, доктор исторических наук, эксперт «Горбачев–Фонда».
><<<

Браво.
От IGA
К C.КАРА-МУРЗА (10.02.2006 12:21:42)
Дата 13.10.2006 20:20:36

Валерий Соловей: этнизация сознания

http://www.jjew.ru/index.php?prn=3569
<<<
Валерий Соловей: Честность - лучшая политика

2006-10-12 21:46:00

В своей статье «Грозит ли нам фашизация страны», опубликованной в 2002 году, Соловей пишет, что по масштабам этнического и расового насилия Россия отстает от стран Европы. По его мнению, Россия - достаточно толерантная страна, несмотря на проблемы, которые в последнее время возникают. «Когда изменяется этнодемографический баланс, естественно, возникает негативная реакция, в первую очередь в молодежной среде. Молодежная среда всегда была рассадником радикальных идей. В любой другой стране при том кризисе, который испытывает Россия, реакция была бы значительно более массированная. У нас есть все объективные факторы для появления мощного, в том числе и молодежного, экстремизма, но его нет», - пишет Соловьев. С тех пор ситуация немного изменилась. В своем интервью эксперт «Горбачев фонда» пытается объяснить, чем это вызвано. Этот острый и провокационный, но в то же время актуальный материал подготовлен и опубликован газетой "Московские новости".

- Валерий Дмитриевич, давайте разберем конкретный и, увы, ставший "классическим" пример Кондопоги. Там произошел явный межэтнический конфликт. И вслед за традиционными "кто виноват?" и "что делать?" возникает вопрос: "как об этом говорить публично?"

- Черчилль говорил в таких случаях: "Честность - лучшая политика". Конечно, лучше говорить об этом правдиво. Но степень нашей правдивости не всегда зависит от глубины нашего понимания. Для начала надо определиться с терминами. Можно ли события, которые произошли в Кондопоге, назвать проявлением национализма? В общем-то нет, потому что национализм предполагает идеологию, нацеленную на удержание политической власти.

Можно ли их назвать ксенофобией? Или, точнее, этнофобией? На первый взгляд, можно. Поскольку в фокусе недовольства местных жителей оказалась группа чеченцев. В то же время там бок о бок с русскими живут более многочисленные, чем чеченцы, узбеки и таджики. Их никто пальцем не тронул, никто не говорил об их выселении. Получается, что термин "этнофобия" тоже не очень точно улавливает то, что случилось в Карелии. Я думаю, что правильнее говорить об этнизации сознания.

- Что вы понимаете под этнизацией?

- Это означает, что русские начинают осмыслять мир в этнических категориях. Не в социальных, не в политических, не в культурных, а именно в этнических. Конечно, деление на "своих" и "чужих" существовало всегда. Но "чужие", в том числе по национальному признаку, совсем не обязательно должны быть врагами. Если их образ наполняется негативным содержанием, на то есть конкретные исторические причины. Причем это происходит спонтанно, а не потому, что кто-то спустил сверху разнарядку или люди прошли курс "научного национализма". События в Кондопоге - проявление некого этнического инстинкта.

- Почему же раньше этот инстинкт дремал в русском сознании?

- Потому что русские почувствовали себя слабыми - впервые за пятьсот лет. Они переживают социокультурный, даже экзистенциальный кризис. Происходит потеря смысла существования. Понятно, что рефлексия по этому поводу - удел интеллектуалов.

А в своей массе люди живут ощущениями. Они видят, что их дети перестали рожать. Они чувствуют какой-то надрыв. И негативное отношение проецируется на тех, кто, с точки зрения русских, воплощает в себе силу. Казалось бы, чеченцы - народ, многое потерявший в войне. Но русским они все равно кажутся сильнее. Поэтому включается именно биологический механизм выживания, защиты собственного вида. Особенно когда в другой этнической группе, в иной модели поведения видят угрозу своему образу жизни, территории, традициям.

- Но когда сегодня русские пытаются говорить о своих проблемах, их нередко обвиняют в национализме. Иногда им даже отказывают в этничности. Существуют евреи, чеченцы, татары. А вот что такое русские - вроде бы не совсем понятно. Да, есть русская культура, русский язык. А сама национальность - как будто "смешение племен"...

- Этому есть несколько объяснений. Во-первых, положение дел, которое было раньше, до сих пор всех устраивало. Русские были тягловой силой, тащившей на себе и Российскую империю, и Советский Союз. Достаточно посмотреть экономическую статистику. И в период строительства имперского государства акцентирование русских национальных интересов было минимальным.

Русским отказывают в праве на этничность еще и потому, что это очень опасно с точки зрения неких властвующих группировок. Русские могут потребовать передела власти и изменения политики в свою пользу.

А этнические русские существуют - точно так же, как татары, грузины... Все эти разговоры о смешении не более чем миф. Конечно, происходила ассимиляция русскими ряда племен. Однако с точки зрения генетики существует антропологический русский тип, причем он остается неизменным на протяжении тысячи лет. Но существование этноса как биологический факт (а я сторонник именно этой экстравагантной точки зрения) - одно. А осознание этого факта (то, что называют национальным самосознанием) - совсем другое. Сейчас русские как раз начинают осознавать, что они не подданные империи, не православные, не граждане Советского Союза, а именно русские.

- Я знаю, что вы не слишком жалуете понятие "российский народ". Между тем некоторые эксперты видят в нем панацею от "национальных обострений". Разве "российский народ" не преемник "советского"?

- Дело не в том, что сам по себе термин "российский народ" плох. Просто за ним не стоит реального содержания. Сначала это содержание надо сформировать. Сейчас, когда русские называют себя россиянами, чаще всего они имеют в виду лишь то, что живут в России. И татары живут в России. То есть это не отождествление себя с каким-то набором ценностей, а просто территориальная идентификация. Не политическая. Поэтому выдавать желаемое за действительное означает только плодить противоречия.

- Как же решать национальный вопрос в России?

- Прежде всего, необходимо изменить сам вектор социально-экономической политики, ее основания. Если же власть не может на это решиться, она должна хотя бы изменить пропагандистскую стратегию, морально-психологически компенсировать реальную ущемленность русских. Это хотя бы минимизирует напряжение.

Надо вернуть русским уверенность в себе. Постоянно напоминать, что они великий народ, от которого зависит будущее страны. Да, будущее зависит от всех нас, но от русских в большей степени. Ведь если их не будет - не будет России как государства, потому что никто другой его держать не сможет. Что же в этом дурного, что неправдивого? Не надо бояться, если угодно, возвращения концепции "старшего брата". Почему она должна кого-то обижать? Старший брат - это тот, кто защищает, опекает.

Что же касается именно чеченцев, то они могут жить в других регионах России. Но из-за особенностей поведения они должны находиться под очень жестким административным контролем. Отсутствие такого контроля будет провоцировать конфликты.

- Не будет ли это насаждением стереотипов в отношении целой этнической группы?

- Но если эти "стереотипы" поведения она демонстрирует в самых разных странах? Пропагандистам толерантности после Кондопоги можно сделать предложение: а давайте, например, и чеченцев воспитывать в духе терпимости.

Кроме того, большие потоки миграции конфликтоопасных групп нельзя направлять туда, где их раньше никогда не было. В этом смысле на юге России ситуация очень напряженная, в том числе из-за избытка мигрантов. Но ее удается сдерживать, потому что там есть опыт сосуществования разных этнических групп, которого не было на севере. Что и привело к конфликту.

- Как все-таки о таких происшествиях публично говорить? Каждая из сторон готова предъявить "свою правду"...

- Право слово, это трудный вопрос. Говорить о таких вещах надо - хотя бы для того, чтобы не допустить их повторения. Мои личные симпатии на стороне русских, потому что я сам русский. Но если бы я был политиком, то сто раз поостерегся бы выражать свои симпатии открыто.

Видимо, в таких случаях придется придерживаться каких-то нейтральных формулировок. Потому что любая недвусмысленная солидаризация журналиста или тем более политика с той или иной стороной чревата. Конфликт надо объяснять, описывать, избегая при этом оценочных суждений. То есть язык описания конфликта может быть нейтральным. Возможно, он все-таки вторичен по отношению к реальной политике.

- Но ведь "называние имен" тоже часть политики. Очевидно, что нужно быть предельно корректными. Но как при этом не впасть в пресловутую "политкорректность", которая даже не позволяет заявить о существующей проблеме?

- Политкорректность - это дурно, я согласен. Все равно что сумасшедших называть "людьми, которым судьба бросила вызов", как это делается в Канаде. Абсурдно. Между прочим, в Нидерландах сейчас всерьез обсуждают закон, согласно которому резиденты - граждане этой страны не могут говорить не на голландском языке в публичных местах. Иначе их ждет крупный денежный штраф.

- Не очень-то либеральный закон. А у нас не так давно прозвучала инициатива запретить СМИ указывать национальную принадлежность преступников. Это к разговору о том, что у них "нет национальности".

- Глупейшая инициатива, ярко характеризующая интеллектуальный уровень тех, кто с ней выступил. Можно отменить слова, но нельзя отменить явления. Конечно, есть у преступников национальность. Пол ведь у них есть... В нашем случае эвфемизмами отделываться нельзя. Но боюсь, такого языка, о котором вы говорите, никто пока не выработал. Просто нельзя утверждать так однозначно, что вот эти правы, а эти нет. Нужно описывать конфликт нейтрально и обязательно анализировать его причины.

- Целесообразно ли замалчивать этническую подоплеку конфликтов?

- Нет, надо не стесняться называть этнический конфликт - этническим, говорить, кто его спровоцировал. И нужно напоминать, что не только хозяева должны быть гостеприимными, но и приезжие - уважать законы и местные обычаи.

Кондопога - это тот случай, когда большинство симпатий СМИ оказалось на стороне русских. И я знаю многих либеральных журналистов, которые именно в описании национальной проблематики вдруг становятся радикальными русскими националистами. Значит, есть причины, из-за которых происходит такой сбой [?].

Видимо, для каждого случая придется искать свой рецепт. Освещение событий с точки зрения определенной этнической группы - опасно для государства. Плохо вставать на чью-либо сторону. Хотя, возможно, я бы осторожно предположил, что приоритет в таких случаях должен отдаваться русским. Скажем, позиция по отношению к ним должна быть более сочувственной. Судя по тому, что я знаю о Кондопоге, такая реакция местных жителей имела очень серьезные причины. И ее последствия, слава богу, оказались далеко не самыми страшными.

- Между тем власти вначале попытались списать противостояние исключительно на криминальные "разборки" и бытовое "недопонимание". Выглядели при этом очень беспомощными...

- Власти должны быть более точны в своих формулировках. Эта беспомощность описания происходит от беспомощности мысли. В советское время - если бы ситуацию не замолчали - сказали бы очень просто: конфликт спровоцирован подстрекателями. Послали бы туда милицию, которая всем надавала бы по головам. Совершенно точно - всем. Сняли бы все начальство, устроили чистку. Чеченцев бы, кончено, вывезли - никто бы даже обсуждать не стал, оставаться им или нет. Можно такое мышление осуждать, но оно было. Существовала определенная схема. Сейчас же нет вообще никакого понимания сути момента. У тех, кто за это отвечает, - онтологический ужас перед происходящим. Говорят что-то невнятное, боятся погрешить против генеральной линии, которой на самом деле нет. Это такое ситуативное реагирование. Лягушка лежит на лабораторном столе, ее иголочкой ткнули - она дернулась. Вот и все.

- Приезжающие к нам люди, безусловно, должны уважать законы. Но протесты направлены и против местных коррумпированных элит. Чуть ли не в первую очередь против них. Получается, их начинают отождествлять с "чужими", воспринимать как своеобразный "этнос в этносе"?

- Да, это очень важно: власть покровительствует им и с ними отождествляется. То же самое происходило в начале ХХ века. Это очень опасно. Сейчас история России радикально переменилась. Стоит вопрос о том, чтобы в России вообще существовало государство - минимально эффективное и минимально компетентное. В России формируется новый тип государства, которое занято получением прибыли. Оно отказывается от любых форм социальной ответственности, от определения того, что справедливо, а что нет. Достаточно посмотреть, как решаются судебные дела. Думаю, субстанционально государство этого типа враждебно вообще всем, кто в нем живет. И даже не враждебно, а чуждо - как марсиане. Недовольство в отношении чеченцев и вообще мигрантов во многом вызвано неспособностью государства предвидеть противоречия. Этническое здесь неразрывно переплетено с социальным.

- Вскоре после Кондопоги стало ясно: это лишь одно из звеньев цепи. Затем последовали Самара, Сальск, Вольск... Как далеко может зайти "русский бунт"?

- На самом деле - вопреки распространенным культурным мифам - русский народ очень рациональный. Он всегда предпочитает терпеть, чтобы не доводить до худшего. И это терпение не есть что-то фаталистически глупое. Оно является рациональной стратегией. История России показывает: всегда может быть еще хуже. Поэтому русские боятся радикализации ситуации. Сейчас наше общество неспособно к мобилизации, оно не хочет напряжения. Устав от эпохи 90-х, русские хотят "взять паузу", прийти в себя. Но их все время заводят.

В Кондопоге русские попытались реализовать законное право - жить на своей территории. Они не поддерживают радикальный национализм. У нас уровень ксенофобии не самый высокий. Ниже чем в Европе. Русские ведь сами боятся своей этничности. Это такой парадокс. Они боятся ощущать себя русскими. Как говорил поручик Лукаш из "Похождений бравого солдата Швейка": "Останемся чехами, но в душе".

Русские боятся сказать громко, во весь голос: это наша земля [IGA: а как к этому отнесутся нерусские народности?], мы здесь хозяева, мы построили это государство, мы творцы этой истории, мы несем за нее ответственность. Тот, кто публично выступит с таким заявлением, будет обвинен в национализме. И, что самое парадоксальное, обвинят его люди, которые на уровне "кухонных разговоров" сами бы с этим согласились. Обратите внимание: семьдесят процентов русских ксенофобов, недолюбливающих те или иные этнические группы, выступают против русского национализма, требуют жестких мер по его подавлению.

Потому что люди интуитивно ощущают опасность дестабилизации ситуации. Они этого не хотят и сопротивляются изо всех сил. Чаша терпения постепенно переполняется. Но в конечном итоге все будет зависеть от действий или бездействия власти. Другое дело, что эта власть - наихудшее отражение качеств самого русского народа.
<<<
От Овсов
К IGA (13.10.2006 20:20:36)
Дата 10.11.2006 02:31:21

С.Кургинян о докладе В.Соловья на заседании Общественной палаты РФ


Доклад на заседании клуба «Содержательное единство» 2 ноября 2006 года. Игра с огнем (продолжение)

Часть седьмая. Теоретическая база, подводимая под программу русской уменьшительности

14 июня 2006 года Общественная палата Российской Федерации рассмотрела доклад Валерия Дмитриевича Соловья на тему «Трансформация русской идентичности и ее стратегические последствия». Доклад был рассмотрен на встрече экспертов подкомиссии «Россия в глобальном миропорядке». Я на этой встрече присутствовал. И очень жестко раскритиковал доклад Соловья. А после окончания встречи спросил его, санкционирует ли он мне презентацию его доклада среди моих единомышленников. Пообещав при этом отнестись к докладу на подобной презентации еще более жестко. В.Д.Соловей согласился. В каком-то смысле я даже обязан после этого осуществить обещанное. Но дело, конечно, не в обещании. Чего не пообещаешь сгоряча. Дело в том, что и тема, затронутая В.Д.Соловьем, и ракурс, под которым она обсуждалась, – сверхактуальны. Потому что доклад был сделан 14 июня 2006 года, а в ночь на 30 августа 2006 года начались события в Кондопоге. И я убежден, что между одним и другим есть определенная связь. Сразу же хочу оговорить, что такое утверждение никоим образом не означает, что я считаю В.Д.Соловья ответственным за кондопожский эксцесс или даже как-то связанным с какими-то деструктивными силами, или обслуживающим эти силы, и так далее. Для меня такой подход к чьим-то интеллектуальным построениям является абсолютно неприемлемым. Позиция В.Д.Соловья – это позиция В.Д.Соловья. Только это и ничто другое.
Во-первых, Соловей, как и каждый, имеет право на позицию. У него есть свое видение блага и зла. И он, излагая это видение, участвует в выработке национальной повестки дня. Мало ли кто и как использует его видение! Тут только начни рассуждать, дескать, «на чью мельницу это льет воду», – и понеслось. Очень быстро окажется, что не льют воду на деструктивные мельницы только те, кто вяло демонстрирует импотентную псевдолояльность. А затыкание ртов тем, кто готов на публичное обсуждение, обернется неконтролируемым шипением в бесчисленных погромных подворотнях. Тех подворотнях, которые сегодняшняя маразматическая действительность расширенно воспроизводит по воле «двух господ» – Десоциализации и Расчеловечивания. Ибо только эти господа чувствуют себя по-настоящему уютно в маразме.
Так что я в чем-то даже благодарен В.Д.Соловью за то, что он придал публичность и высоколобость тому, что, по сути, относится к фольклору совсем другого, так сказать, формата и качества. Озвучив это и «респектабелизировав», Соловей дал мне возможность это критически обсудить. Потому что фольклор-то обсуждать невозможно. Другое дело, что я намерен обсуждать это достаточно жестко. Но это не имеет отношения к личности Соловья. Просто то, что он делает, по сути есть оформление определенной линии, проводимой определенными силами. Я воюю не с Соловьем, а с этими силами. И об оформлении их линии говорю не с позиций «ангажирован», «льет воду на мельницу», а с позиций, исчерпывающе описываемых коротким словом «по сути». Соловей, по сути, оформляет определенную линию. И для того, чтобы воевать с этим, мне совершенно не нужно никаких других оснований. Во-вторых, Соловей отражает в своей работе некие тенденции. Я не могу ему возразить «по страусиному», заявив, что этих тенденций нет, а Соловей клевещет на современное общество. Он не клевещет! Он еще достаточно мягко живописует состоявшийся маразм.
Другое дело, что он объективирует этот маразм, не только не раскрывая, но и скрывая его генезис. Об этом и поговорим. Но для начала признаем, что, в отличие от бойких трубадуров фиктивного благополучия, Соловей говорит какую-то правду. Как он ее препарирует, куда затачивает – это другой разговор. Но он ее хотя бы говорит, и за то спасибо.
Сделав такие абсолютно необходимые оговорки, проанализируем доклад В.Д.Соловья как один из элементов теоретической базы, подводимой под «русскую уменьшительность». Я не хочу огульно обвинять в этом Соловья. Я буду приводить доказательства. А каждый сам решит, насколько они основательны.
В.Д.Соловей постоянно отрекомендовывается как эксперт Горбачев-фонда. Так он был отрекомендован, когда представлял Общественной Палате интересующий меня доклад. Сразу же оговорюсь, что не хочу наклеивать на В.Д.Соловья ярлык Горбачев-фонда. Или любой другой ярлык. Я считаю, что многое из того, что данный интеллектуал заявил, – абсолютно справедливо. И вообще хочу не «бороться с врагами», а искать истину.
Но в таких вопросах, как трансформация русской идентичности, вряд ли можно поставить непроницаемую перегородку между научной истиной и политической борьбой. Мне кажется, что сам В.Д.Соловей такой перегородки не ставит. Хотя все время апеллирует к собственной объективности и идеологической тенденциозности его оппонентов. Правильно ли говорить самому про себя: «Я объективен, тогда как мои оппоненты тенденциозны»? Правильно ли говорить о своей объективности, а не доказывать ее делом (в данном случае – словом)?
Однако, в конце концов, не это главное. Если бы доклад В.Д.Соловья был сугубо научным, то я и не стал бы обращать на него внимание. В своем прочтении этого доклада я исхожу из того, что данный доклад – суть средство идеологической и даже политической войны. Насколько справедлива эта моя посылка – судить не мне. Я же постараюсь ее обосновать. И для этого буду приводить доклад В.Д.Соловья фрагмент за фрагментом, без тенденциозных изъятий и издевательских склеек. Начну с самого начала.
В.Д.Соловей пишет:
«В тематическом отношении мой доклад продолжает и развивает линии, намеченные в предыдущем докладе С.Е.Кургиняна о судьбе национального государства в XXI веке. Однако в фокусе моего изложения находится не внешняя, а внутренняя сторона государственного строительства, которую обобщенно можно определить как «идентичность». Насколько корректно противопоставлять друг другу внешнюю и внутреннюю сторону государственного строительства, как это делает Соловей? Мне кажется, что такое противопоставление само по себе сомнительно. А поскольку оно как-то адресует к моему докладу, то я попытался найти в нем хоть одно место, где я говорю о какой-то там внешней стороне государственного строительства. Но не нашел. Впрочем, В.Д.Соловью виднее. Переходя от сомнительного противопоставления внутреннего и внешнего к более серьезным вопросам, В.Д.Соловей справедливо утверждает:
«Государственные институты и коммуникации, атрибуты и символы наполняются жизнью, облекаются в плоть мыслями, чаяниями, представлениями, действиями людей». В подтверждение этого несомненного утверждения В.Д.Соловей цитирует своего, так сказать, непримиримого антагониста В.А.Тишкова:
«Только широко разделяемые ценности, символы и принимаемый общественный порядок могут обеспечить низовую (базовую) легитимацию и делают государство жизнеспособным». Сославшись на антагониста как на непререкаемый авторитет, В.Д.Соловей добавляет:
«Без устойчивого образа государства и массовой лояльности по отношению к нему (другое название чего – государственная идентичность) его институты, административные структуры и прочее остаются не более чем пустышками, постмодернистскими симулякрами». Сразу должен сказать, что абсолютно согласен и с приведенной цитатой из Тишкова, и с утверждениями Соловья. А то, что такие антагонисты, как Соловей и Тишков, совпадают в этих утверждениях, означает только одно – что утверждаемое банально в том смысле, в каком банальна любая очевидная истина. Ну, скажут вам, что Волга впадает в Каспийское море – вы ведь спорить не будете. Вы о другом спросите: «К чему клиент клонит?» Вот так и я. Не имея пока ответа на этот вопрос, продолжаю читать текст доклада. Слово за словом, строчку за строчкой. «Формирование государства происходит одновременно и взаимоувязанно в двух сферах: внешней – институционально-административной и внутренней – в сознании (и даже подсознании) людей. И если плоть слаба, дух зачахнет». Насчет того, что формирование государства происходит и в институтах, и в сознании людей ОДНОВРЕМЕННО – это для меня достаточно сомнительно. И мне не очень понятно, зачем все надо так подавать. Есть общество. Оно формирует государство и в каком-то смысле контролирует его. Государство, в свою очередь, влияет на общество. Государство – это форма, оболочка, «внешнее», по определению Соловья. Общество – это содержание, наполнение, «внутреннее», по тому же определению. Когда общество перестает верить в государство – государство рушится. Почему в самом государстве, а не в обществе, нужно противопоставлять внешнее и внутреннее – мне непонятно. Что такое внутренняя государственная жизнь вне жизни общественной? Что, у этой жизни есть отдельный субъект? И что это за субъект? Это бюрократия, выведенная за скобки общества?
Я не упражняюсь в «предполемической демагогии». Я просто не понимаю. Но, может быть, это и не так важно. Может быть, важнее финальная фраза предыдущей цитаты: «И если плоть слаба, дух зачахнет».
В принципе, это абсолютно неверно. Есть духовные подвижники, слабые плотью, но сильные духом. Каждый, наверное, когда-то наблюдал, как смелый и волевой человек идет на более сильного противника, и тот бежит в ужасе от него. Есть такое выражение: «В здоровом теле – здоровый дух». Однако я видел много здоровых тел, в которых духа не было вообще – ни здорового, ни больного. В принципе, повторяю, это неверно. Но если продираться сквозь отдельные неверности к основной интенции докладчика, то он абсолютно прав. И я с ним на 100% согласен. Если русский народ (плоть) полностью вымрет, то русская идея (дух) – это музейный экспонат. И не более. Нельзя этого допустить. Нельзя оторвать духовные (шире – культурные) спекуляции от динамики численности твоего населения, от биологических характеристик этого населения, от других социо-популяционных параметров. Согласен-то я согласен, но я не понимаю, к чему все это? К тому, чтобы сложным образом подтвердить тезис Ключевского: «Государство пухло, народ хирел»? «Государство внешнее», «государство внутреннее», «плоть слаба, дух зачахнет»... Это все к чему? А вот к чему. «Так гибель внешне могущественного советского государства была в решающей степени обусловлена прогрессирующей атрофией советской идентичности».
А вот это уже не мелочь! Это политическая оценка, а не научный пассаж. Тут уже нельзя оторвать высказывание от титула автора: «эксперт Горбачев-фонда». Говорится, что гибель советского государства была обусловлена не беспрецедентной деятельностью коммунистической номенклатуры по уничтожению своей страны (опять-таки вопрос – зачем?), а тем, что сама эта советская идентичность, знаете ли, тухла-тухла – и стухла!
Внутреннее государство стухло – или общество? Может быть, для того и нужно понятие «внутреннее государство», то есть бюрократия, чтобы, отделавшись общими фразами во всем, что касается общественного процесса, одновременно отделаться и от ответственности за вполне рукотворную гибель страны?
Державное здание разрушил атомный взрыв невиданной мощности. Общество было взорвано беспрецедентной войной номенклатуры, этого самого «внутреннего государства», со всеми ценностями, на которых ранее стояло это общество. Обладая абсолютной мощью информационного оружия, сосредоточенного монопольно в одних руках, правящая партия и ее руководство,– как идеологическое, так и политическое, – осуществило по отношению к обществу убийственный социокультурный шок. Общество было затерроризировано, с короткого расстояния расстреляно информационными очередями. Были уничтожены все защиты, которые кто-то пытался выставить, сопротивляясь социокультурному шоку. Сам этот шок задел не только конкретные идеологические ценности, но и основания всей социальной жизни. Ибо никогда в истории с такой «бестормозной» мощью не отрицались все абсолютные социальные ценности. Включая мораль, как таковую, совесть, как таковую, солидарность, как таковую. Была применена последовательность беспрецедентных социокультурных манипуляций. Мистификаторы волокли общество от одних позитивных ценностей к другим, дискредитируя последовательно все то, вокруг чего могла мобилизоваться общественная энергия. Тут и противопоставление Ленина Сталину, и экстатические радения вокруг Бухарина как антитезы им обоим, и воспевание шведского социализма как позитивной альтернативы «ленинско-сталинско-бухаринским бредням», и, наконец, апофеоз борьбы за демократию. Все это – позитивные ценности, которыми бесстыдно манипулировали. Ценности последовательно сбрасывались, как дешевые использованные предметы. А те, кто в эти ценности верили, получали убедительные доказательства на тему: «Обманули дурака на четыре кулака».
Ни одна власть в мире никогда так не расправлялась с народом. Ни одна элита так не вела себя с обществом. В результате перманентного социокультурного шока рухнуло не только государство, но и общество. Начался ускоренный и постоянно поддерживаемый социальный регресс.
Вот моя схема. А как выглядит схема Соловья?
Жило-было коммунистическое государство. И внутреннее государство (народ – так, видимо?) слабело. Народ все меньше солидаризировался с коммунистическими ценностями. Он обладал все меньшим идентификационным потенциалом. И, наконец, когда идентификационный потенциал упал до нуля, внутреннее государство рухнуло и поволокло за собой внешнее.
Все это – ложь немыслимая. Банальная, пошлая, вненаучная. И уж в любом случае, конечно, опирающаяся на совсем замшелые аппараты описания социальных процессов. А ведь так хочется покрутиться вокруг какой-нибудь новизны. Ну, симулякров там разных, постмодернизмов. Но – покрутиться на большом расстоянии, чтобы, упаси бог, не разрушить политический заказ. Уши которого торчат из каждой фразы, а не только из лейбла «Горбачев-фонд».
Между тем, зверская идеологическая, психологическая, социокультурная и иная репрессия, осуществленная номенклатурой по отношению к обществу требует новых аппаратов для описания.
Тут мало противопоставления «объективное» – «субъективное». Тут надо говорить о сочетании собственных и вызванных колебаний в сложной социокультурной системе, о социокультурных вирусах и о многом другом. Тут надо обсуждать «проектное на рубеже столетий», потенциал социокультурного моделирования вне исторического процесса.
На рубеже веков появилась новая действующая сила – Игра. И эта Игра решилась противопоставить себя Истории. Игра стала инструментом перерожденной номенклатуры. И инструмент успешно применили для войны с Историей, то есть с народом (не-государством в неявной, но отчетливо прочитываемой классификации Соловья). Тут надо говорить о «превращении» как квинтэссенции игровой стихии. О войне формы со своим содержанием. О социокультурной мутации. И о средствах, позволивших осуществлять все это, так сказать, в промышленных масштабах. Потому что, в каком-то смысле, уже апофеоз телевидения есть одновременно вызов конца истории. Кто и как сумел это все применить? Насколько субъект был внутренним, внешним или гибридным? Кивать здесь только на внешние силы несерьезно. А серьезная адресация к внутренним силам совсем иначе раскрывает того заказчика, который маячит за наукообразными сентенциями Соловья. И это мы вскоре увидим. А пока продолжим разбор доклада. Один еврей из анекдота, сидя у нотариуса, долго мучил того подробностями по поводу своего завещания. А в конце спросил главное: «Скажите, «никогда», «никому» и «ничего» – пишется вместе или раздельно?»
Сказав сквозь зубы по поводу СССР, что «никогда», «никому» и «ничего» пишется именно вместе, и никак иначе, Соловей тут же отпрыгивает в очевидное. Это вообще его манера: что-нибудь такое вдруг учудить – и сразу же начать бубнить, что «дважды два – четыре». Чаще всего это «дважды два» касается любимой Соловьем идентичности:
«Идентичность имеет не меньшее, если не большее значение, чем международное признание, новые институты и элитные пакты, новые символы». Чему равняется дважды два? Правильно! А если кто-то сомневается, то вот вам опять цитата из антагониста Тишкова:
«Верхушечные договоренности, декларации властей и даже международное признание не являются достаточными для создания согражданства, т.е. государства-нации».
А кто спорит-то?
Только вот вы мне скажите – по отношению к чему я идентифицируюсь? По отношению к неким образам, символам, «историческим концентратам»? Вы-то что хотите сказать? Что я идентифицировался-идентифицировался, а потом мне надоело. Это одна модель.
Но есть и другая. Образы были подвергнуты системной декомпозиции... диссоциации... как вы еще хотите? Деконструкции – чтобы было поприторнее, «попостмодернистичнее», так сказать? Символы оказались системно изгажены и осквернены. Наверное, есть постмодернистский аналог этого последнего слова. Но я предпочитаю классическую семантику. Идеалы оказались жертвой омерзительного шабаша, причем такого, по отношению к которому трудной найти какие-либо исторические аналогии.
Все это было сделано. По отношению к происходящему человек был абсолютно беспомощен. Ибо делалось это, повторяю, всей мощью информационного оружия, находящегося под монопольным и непререкаемым контролем правящей партии.
А после того, как все это было сделано, человеку говорят: «Идентифицируйся, пожалуйста, соотносись с обгаженным. Не хочешь? Наверное, у тебя идентификационный потенциал иссякает?» Так вот для чего нужно так обильно встраивать в свои тезисы некую очевидность! Для того, чтобы этот мухлеж потонул в банальностях? А несомненная политическая истина была растворена в наукообразных ссылках на опросы Российского независимого института социальных и национальных проблем, Фонда «Общественное мнение», Института социологического анализа (Т.Кутковец, И.Клямкин), ВЦИОМ, Левада-центра... А когда и этой туфты не хватает, то надо уцепиться за глубинные психологические зондажи Института этнологии и антропологии РАН? И еще вдобавок оговорить, что «при всех различиях в идеологических и культурных позициях»... (У кого различия-то в позициях? У Клямкина и Кутковец? У них у обоих с Ослоном, у Левады со всеми вышеупомянутыми? Кого дурить-то хотите?)... Так вот, «при всех различиях в идеологических и культурных позициях, исследовательских методиках и интерпретациях, опросы различных центров зафиксировали одни и те же тенденции». И что ж то за тенденции, боже ж мой? Не мучайте, не пугайте. Говорите правду в глаза! Честно, научно, внеидеологично.
Они и говорят, как умеют. А Соловей озвучивает:
тенденция в том, что «империя умерла. На этот раз навсегда».
Это, конечно же, не идеологическая и не политическая формулировка. Это чисто академическая наука, объективно описывающая объективное! И опирающаяся на внеидеологические авторитеты Клямкина и Кутковец, Ослона и Левады, а также спецгрупп по антропологическим (видимо, человеко-обезьянним) зондированиям! Вот что пишет Соловей по поводу своего «совершенно объективного» тезиса:
«Практически все наблюдатели (Кутковец, Клямкин, Ослон и пр.) едины в том, что деградация союзной идентичности, включая ее мобилизационную функцию, необратима (как приятно-то, какой кайф!). Важно, однако, понимать, что не гибель СССР привела к умиранию советской/союзной идентичности, а происходившее под покровом советской стабильности разрушение этой идентичности, выхолащивание ее жизненной силы послужило кардинальной предпосылкой гибели СССР. Другими словами, разрушение союзной идентичности было причиной, а не следствием гибели СССР. 25 декабря 1991 года – лишь формальная дата кончины советской империи, которая в умах, в массовом сознании почила в Бозе гораздо раньше. В противном случае в стране нашлись бы люди и структуры, готовые проливать кровь – чужую и собственную – ради сохранения империи как высшей ценности».
А дальше – цитата из совсем большого специалиста по империям Б.Г.Капустина (как же нам без цитат-то?): «Способность или неспособность производить готовность идти на смерть – это в конечном счете последний аргумент в пользу жизнеспособности или нежизнеспособности той или иной политической системы».
Что здесь важно соорудить? Все тот же коктейль из мухлежа и банальности.
Что должен скрыть этот коктейль? Разницу между естественным маразмом и искусственно вызванным параличом. Для того, чтобы идеалы и ценности носили мобилизующий, в том числе, жертвенный характер, должна существовать ценность жертвы, безусловность необходимости того или иного идеального.
Ни один самый жестокий и грязный политик не будет на это посягать, потому что завтра он сам останется ни с чем. Не опираясь на такое или иное идеальное, на ту или иную версию идеального социального магнетизма, на ту или иную систему ценностей и, конечно же, на значимость жертвы, он, сокрушив чужое, не сможет построить своего. Поэтому аксиомой было то, что никакая элита не рубит сук, на котором она сидит.
Эта – позднесоветская – элита решилась нарушить данную аксиому. И в таком смысле является антиэлитой. О чем я впервые сказал лет этак пятнадцать назад.
Яд кураре или укол в мозжечок вызвал паралич, а некая наукообразная личность, смакуя, говорит:
«Смотрите, в каком глубоком маразме находится сей пациент! Уже даже шевельнуться не может!» Наукообразие должно решить две задачи: одну – банальнейшую, а другую – гораздо более сложную. Какова банальнейшая задача? Она в том, чтобы ОПРАВДАТЬ ПОЗДНЕСОВЕТСКУЮ ЭЛИТУ ВООБЩЕ И ГОРБАЧЕВА В ЧАСТНОСТИ. Если идентификационный потенциал был не уничтожен искусственно, а иссяк естественно, то никакой ответственности на них нет: «Михаил Сергеевич трудился-трудился, старался что-то обновить, вернуть притягательность, а народ, знаете ли, уже того... идентификационно иссяк». Соловей хочет быть правовернее Папы Римского... Да что там Папы! Своего шефа! Ведь шеф считал Папу своим сотрудником. Так прямо и говорил:
«Мой сотрудник Папа Римский». А еще он также прямо говорил, что всю жизнь хотел уничтожить коммунизм и, наконец, уничтожил. А Соловей говорит, что идентификационный потенциал, знаете ли, иссяк. И бесстыдно противоречит начальству. На что мы немедленно обращаем внимание, как и полагается носителям советского иерархического сознания. Но кроме этой банальнейшей задачи, Соловей решает другую. И если бы он не решал ее, то не стоило бы стрелять из пушек по соловьям. А что это за вторая задача – становится ясно из следующих фраз рассматриваемого мною доклада:
«Именно в ходе советской истории произошла деактуализация русского мессианского мифа – идеи особого предназначения русских и России в эсхатологической перспективе, которая составляла «красную нить» отечественного бытия на протяжении последних нескольких столетий. В настоящее время этот корневой миф русской мифосимволической системы сохраняется как смыслообразующее ядро русской исторической идентичности (фу-у, я уже начинаю отирать пот со лба; ибо если он не сохраняется, то вообще ничего нет... Однако Соловей продолжает)... Но, дрейфуя в прошлое (это как это?), он не способен составить лейтмотив и стимул актуальной политики (если не способен – тогда какая идентичность?). В рамках христианской цивилизации вообще осталась лишь одна нация, более или менее сохраняющая уверенность в своем мессианском предназначении – американская». Хочется спросить: американская – это какая именно? Понятно, что Соловей имеет в виду Северную Америку. А Южную он в христианскую цивилизацию не включает? Там ведь, вроде, еще как горят свои мировые страсти, основанные на теологии освобождения, на иберийской мировой миссии, на позитивном переосмыслении коммунизма. А кроме христианской цивилизации – других нет вообще? Или в этих других нет мессианской идеи? У исламской цивилизации ее нет? А если у одних нет мессианской идеи, а у других она есть, то каков прогноз результатов межцивилизационного конфликта, который, как мы понимаем, в таком случае ничуть не менее, и даже более, вероятен? Но все это Соловью нужно для другого. А именно, для следующего (цитирую):
«В современной России (что такое эта современная Россия? Вот ведь он, основной вопрос!) трансцендентно мотивированные и предполагающие самопожертвование системы идей не обладают массовыми мобилизационными свойствами». Ну, не обладают, не обладают! А почему? Потому что взяли и беспрецедентно оскотинили? А те, кто не оскотинились, не хотят жертвовать собой за скотов? Соловью это как бы неинтересно. Ну, не обладают, и все.
«Возможности государственного строительства и вообще любого масштабного социального творчества (помилуйте – какое творчество при таком диагнозе?) ограничены исчерпанностью морально-психологических и социокультурных ресурсов, что коррелирует с беспрецедентным биологическим упадком русского народа. Проблема не в дефиците материальных ресурсов, а в биологическом и морально-психологическом, экзистенциальном кризисе. К этому стоит добавить интеллектуальную деградацию: историческое поражение не стало стимулом добиться интеллектуального превосходства над победителем».
Физик, видимо, должен добиваться интеллектуального превосходства без синхрофазотрона, новых компьютеров и с зарплатой 200 долларов в месяц.
Вот оно, постоянное хитрованство. Вроде лепит человек правду-матку, и надо ему спасибо сказать. А все чуть-чуть понарошку. Все – вокруг да около.
Исчерпанность морально-психологических и социокультурных ресурсов – это (как там, бишь, у неуважаемых мною биодетерминистов?) пассионарный надлом? Или это невиданная травма? Биологический упадок русского народа вызван идеологическими, культурными и социальными воздействиями на этот народ? Или он взял вот так и упал на пустом месте? Морально-психологический кризис – он сам по себе взял и образовался? Или... Но главное – для чего это все нужно? Для того, чтобы заявить:
«Каковы актуальные политические проекции столь мизерабельного (ох, как мне нравится это слово – не трагического, а мизерабельного!) состояния дел? Невозможно не только восстановление СССР (вот это проекция так проекция!); стремительно теряют популярность любые масштабные интеграционные проекты: СНГ как некая крайне туманная и расплывчатая перспектива конфедерации уже умерло в массовом сознании. Идея славянского союза (тройственного или российско-белорусского) еще держится, но при этом большинство российских респондентов отчетливо предпочитает союз суверенных государств формированию объединенного государства. В отношении постсоветского пространства лейтмотивом становится (обращаю внимание на незавершенность процесса) формула:
«да» сотрудничеству и интеграции, «нет» – объединению в общее государство. Не имеет поддержки ирредентистская идея объединения всех русских людей и земель в едином государстве. Путь «железа и крови» чужд русским, принявшим статус-кво: отождествление крайне сомнительных и ущербных административных границ РСФСР с государственными границами России. Даже осознавая проблемы русских меньшинств в «ближнем зарубежье» как часть проблем собственно России, «материковые» русские не выходят за пределы моральной солидарности с компатриотами, а зачастую не готовы даже к этому. Тенденция к самостоятельности России и формированию собственного государства превалирует среди русских по крайней мере с середины 1990-х годов. Причем динамика ее поддержки нарастает как вообще, так и особенно среди поколения, социализировавшегося в постсоветскую эпоху. Для последнего безальтернативно существование России в ее постсоветских границах».
Если бы я был Зюгановым или Ампиловым, то я бы просто сказал, что это все американский заказ на дезинтеграцию, транслируемый через Горбачев-фонд и поддерживаемый ангажированными социологами. Но я так говорить не буду. Я понимаю, насколько чудовищны реальные процессы, и в какой степени вышеприведенные констатации отражают правду о происходящем. Я обвиняю констататоров в другом. В том, что внутри этой тактической правды кроется стратегическая ложь, поскольку происходящее не раскрывается, а дискрибируется. А в данном случае эта дискрипция в точности тождественна лжи.
Если я говорю, что с вами происходит то-то и то-то, но не объясняю, почему это происходит, то это не наука, а психообработка, промывание мозгов. Я говорю вам: «Вы худеете, у вас ухудшается кожа, вылезают волосы. Видите – начинают шататься зубы». Это наука? Это экспертная диагностика? Это анекдот по-среднеазиатски: «Верблюд идет, какает. Другой верблюд идет, какает. Третий идет, какает...» – «А где же соль?» – «Соли нет. Одно дерьмо».
Вы объясните, почему шатаются зубы и выпадают волосы! Это цинга? Глисты? Онкология? Вы не рассказывайте мне, что дистрофики не могут самоорганизовываться! Вы объясните источники дистрофии. И методы ее преодоления. В противном случае, мне и без вас все понятно. Но вы-то совсем другого хотите. И из следующего абзаца становится ясно, чего именно:
«Мы имеем дело с историческим сдвигом поистине тектонических масштабов: ценность и идея Империи, русский мессианизм, составляющие доминанту русского сознания и главный нерв национального бытия на протяжении без малого четырехсот лет, сданы в архив. Русские перестали быть имперским народом, народом для других, закрыта героическая, славная и страшная глава нашего прошлого. И это несравненно более кардинальное изменение, чем политические и экономические пертурбации последних полутора десятков лет. Что же написано в новой главе нашей истории?»
Если в этой главе написано это, то следующей главы – не будет. И это понимает любой вменяемый исследователь. Но Соловью мало расправиться с советским сознанием, а также имперским сознанием вообще. У него, повторяю, другие цели. И другой заказ.
Я понимаю, что наговариваю. И, тем не менее, я убежден, что речь идет о заказе – протранслированном или уловленном. В чем же этот заказ? Об этом говорит уже следующий фрагмент доклада:
«Согласно телеологической логике так называемого «посткоммунистического транзита», подданные империи должны превратиться в граждан национального государства, составив политическую (гражданскую) нацию; иное было бы «дурной», «неправильной» современностью или «прерванным транзитом». Эта откровенно идеологическая (то есть спекулятивная) конструкция, которой пытались придать статус научного знания и объективной исторической закономерности...». Здесь, опять-таки, очевидная для любого грамотного человека подмена объекта критики через смешение понятий. Безусловно вненаучный (и потому подударный для критики) идеологический западный фантом под названием «посттоталитарная транзитология» – сваливается в одну кучу с вполне научной идеей национального государства. И это – вместе! – называется «идеологической конструкцией, которой пытались придать статус научного знания». А фантомом при такой подмене оказывается уже нация-государство! Но факт состоит в том, что на протяжении последних пятнадцати лет некая элита (отнюдь не либеральная, а в погонах) легитимировала распад СССР возможностью построения национального государства в строгом смысле этого слова. Возможностью построения «русской Франции», так сказать. И тем, что, только создав «русскую Францию» (нацию в строгом смысле слова), можно начать модернизацию, без которой в условиях стремительного научно-технического прогресса мы не сохранимся вообще, а будем уничтожены странами-конкурентами.
При этом говорилось, что отделенная периферия будет находиться под нашим неявным контролем в узкий переходный период, а затем «прилипнет» к нам окончательно, как только мы преуспеем в модернизации. И станет в чем-то нашей колонией – источником сырья и рабочей силы. Модернизация предполагалась системная – культурная, социальная, интеллектуальная, технологическая. В рамках этой модернизации одновременно с переходом общества на национальные рельсы должны были открываться новые социальные перспективы (каналы вертикальной мобильности), возникнуть новые культурные и нравственные нормы, новые образовательные горизонты. А также строиться, причем лихорадочно, новые и новые заводы, то есть идти нерыночное построение нового структурно-модернизационного комплекса. И реформаторы, которые заявляли эту программу, и их кураторы в погонах объявляли, что они-то и являются ревнителями великой национальной русскости, а их враги, в том числе некие имперско-кавказские элементы, подрывают эту великую идею национального спасения. Фразы Соловья – не частное экспертное суждение. Я в этом убежден. И обращаю внимание на то, как изящно изымается вся система обещаний, под которую разрушался СССР. Вот уж, воистину, по анекдоту: «Смотри, дурачок, как это делается!» Итак, идея нации, оказывается, является «идеологической (то есть спекулятивной) конструкцией, которой пытались придать статус научного знания и объективной исторической закономерности». И которая «легла в основание государственной стратегии идентичности, нацеленной на формирование нации «россиян». Говоря здесь о чужих спекуляциях и называя спекуляцией единственную альтернативу подло взорванной и отнятой у русских империи, Соловей проявляет талант настоящего спекулянта. Потому что он цепляется за слово «россияне» – этот шедевр демократического идиотизма. И начинает танец вокруг идиотизма после того, как задел нечто, к этому идиотизму никакого отношения не имеющего. Вот почему я предлагаю отбросить химеру каких-то там «россиян», взять нормальное слово «русские» и спросить Соловья: возможны ли, по его мнению, русская нация, в полном смысле этого слова, и русское национальное государство? Но Соловью-то надо цепляться за очевидный идиотизм. И танцевать вокруг него свои далеко идущие танцы. Что он и делает:
«Данная стратегия (сама стратегия, а не ее «россиянское» искривление) увенчалась блистательным провалом, а попытки продемонстрировать ее успех – откровенное лукавство или добросовестное заблуждение, вызванное отождествлением двух тесно связанных, но разнородных явлений. Речь идет об отождествлении территориально-страновой идентификации с идентификацией с политической общностью. Считая именно Россию (а не СССР, СНГ или Союз России и Белоруссии) своей страной, жители России не образуют общности, имеющей общую политическую мифологию, общие ценности и символы, то есть политической (гражданской) нации в подлинном смысле этого термина. Территориальная идентификация – необходимое, но недостаточное условие для ее возникновения. То общее (в смысле политической мифологии, ценностей и символов), что у нас имеется, относится к остаткам советского наследства, а не к постсоветскому бытию. В этом смысле «советский народ» и особенно русские как его ядро был ближе к идеалу политической нации, чем современные россияне».
Что такое весь этот пассаж? Это следующий, третий по счету, крик.
Первый – «забудьте о СССР!»
Второй – «забудьте об империи вообще!»
Третий – «забудьте о национальном государстве! Поезд ушел!»
Для того, чтобы этот третий крик услышали, можно задним числом сделать реверанс в сторону советского. Ведь его уже похоронили! А речь-то идет об очень живых вещах. Эта живая вещь – русское национальное государство. Его надо окончательно и бесповоротно у русских изъять. И поскольку напрямую это сделать трудно, то надо как следует поглумиться над термином «россияне», этим и впрямь весьма удобным «мальчиком для битья». Не знаю, как уж там у Соловья с наукой. Для меня это, честно говоря, неважно. А вот в игровой демагогии он вполне преуспел:
«О силе и мобилизационном потенциале «россиянской» идентичности говорить уже вообще не приходится. Если в апогей советской эпохи (еще один реверанс умершему) жертвование (не обязательно жизнью, хотя и жизнью тоже) во имя и для «нашей советской Родины» было распространенным явлением, идеологическим нормативом и общественно поощряемым образцом поведения, то попробуйте найти среди «россиян» хотя бы одного человека, пожертвовавшего хотя бы чем-нибудь, не говоря уже о жизни, ради «суверенной демократической России». А ведь «дело прочно» только тогда, когда «под ним струится кровь».
А тысячи погибших в Чечне? Они списаны в архив вслед за жертвами других эпох? Если с таким жеманно-пренебрежительным скотством относиться к крови, то ее никогда не будет! Дело крепко, когда оно не «наше дело» («Коза Ностра»), а «общее дело». А струится кровь под делом, когда ее на коленях собирают в жертвенную чашу.
Кровь струится, коль над ней
Не глумится Соловей.
Тысячи погибших в Чечне, и не только там,– погибли не за Россию? Скажете, что не за демократическую – и что? Была и есть кровь, которую проливают, чтобы не допустить распада России! Не было бы ее – Басаев был бы уже в Кремле. И пусть все соловьи противоположного – не будят во мне воспоминания минувших дней, когда они чирикали вслед за предателем России Лебедем: «Те, кому не нравятся соглашения в Хасавюрте, пусть берут автомат – и в Чечню». Потому что я помню конкретно, кто, как и что чирикал. И если тогда и вышвырнули Лебедя пинком под зад из Совбеза – то в память об этой крови. Итак, кровь, конечно, проливалась за Россию как единую историческую личность, а не за демократию и «россиян». Но она проливалась. И упражняясь в танцах вокруг «россиян», Соловей на самом деле посягает на другое – на русскую нацию и русскую национальную Россию.
Как же именно он посягает?
Вначале говорит о провале нации-государства вообще. Ибо нация-государство – это дитя Просвещения, дитя Модерна, а Просвещение и Модерн кончились...
Пусть он это индийцам расскажет. Или китайцам. Или бразильцам. Это в кругу себе подобных – можно так безнаказанно упражняться. Кстати, почему это Просвещение и Модерн кончились? Оказывается, произошло «необратимое (ибо необратима эволюция сложных систем) разрушение ценностно-культурного континуума Просвещения и Модерна». Но это – чушь с позиций той самой теории систем, терминологию которой Соловей так опрометчиво использует! Если сложная система необратимо эволюционирует, это никак не говорит о «разрушении ее ценностно-культурного континуума»! Она вполне может эволюционировать и в направлении развития этого самого «континуума» (центральная идея линейной теории Прогресса). То есть, опять мы видим «соловьино-наукообразную» фразу с элиминированным содержанием! Далее начинаются размышления о государстве в условиях постмодерна. О новых идентичностях, необходимых для этих государств. А также о народах исторических и неисторических. Одни народы творят историю, другие – статисты. Конечно, интересно понять, русские-то в каком разряде? Понятно, что они были историческим народом. Но после того, как «порвато и растоптато» все, что их таким народом делало, – к чему клонит многоуважаемый эксперт? Для начала эксперт обсуждает дихотомию политических и этнических наций. И настаивает на том, что все нации, даже «иммиграционные» (читай – американская) имеют этническое и культурное ядро.
Насчет культурного – спорить не приходится. Без культурного ядра нет никакой социальной общности – ни народа, ни нации. А вот насчет этнического ядра – что имеется в виду чисто конкретно? Есть французская нация – у нее какое этническое ядро? В каком смысле этническое ядро? В смысле, что есть племя, на котором эта нация собрана, и это племя продолжает цементировать собой общенациональный конгломерат? Что это за племя? Галлы? Франки? Кто тот эксцентрический мыслитель (не говорю ученый), на которого здесь надо сослаться?
Хантингтона здесь упоминают? В том смысле, что он говорит о неустойчивости американского сплава? Так если хотите знать, именно «иммиграционная» нация особенно нуждается в гиперэтническом цементе. Потому что она не является нацией. А является конгломератом. В этом смысле WASP – белых англосаксонских протестантов – иногда определяют, как нечто типа гиперэтнического цемента США. Но вы там попробуйте, скажите итальянцам, евреям, латиносам или афроамериканцам, что они «второй сорт»! Вы скажите католикам, что они «второй сорт» по отношению к протестантам! И, наконец, речь идет о гиперэтническом цементе – чего? Американской империи. Вот об этом уже говорят почти все! Эти самые WASP выполняют в США ту же функцию, которую русские выполняли – где? В СССР! В строгом смысле слова, речь идет об этническом (но сразу же надо добавить – гиперэтническом) ядре империи. Но и то – с большой натяжкой. Если бы это ядро в США расщепили до этносов, была бы непрерывная склока между голландцами, англосаксами, немцами, скандинавами и бог еще знает кем. Это и доказывает, что ядро было гиперэтническим. Как возникает нация из империи? Гиперэтническое имперское ядро трансформируется в еще более интегративный субстрат. И это единственный путь, в рамках которого оно может как-то сохраниться. Советско-русское гиперэтническое ядро красной империи (СССР) могло и может трансформироваться в более (а не менее) синтезирующий национальный русский субстрат.
Но Соловей-то предлагает другое. Причем предлагает не сразу. Он опять сделал, мягко говоря, эксцентрический вброс, – и отпрыгивает в очевидное, где находит себе удобных партнеров для полемики. Этот прием называется «смягчение вброса».
«Смягчителями» становятся либеральные идиоты, которые атакуют русский национализм. Соловей «дерзко воюет» с ними, заявляя:
«В паре с этим (наличием у нации этнического ядра) теоретическим тезисом находится другой, вообще невыносимый для культурно травмированной отечественной интеллигенции: невозможно строить государство и формировать нацию, не опираясь на национализм. Более того, демократическое преобразование общества возможно лишь в националистических формах, что доказывается историей и актуальной практикой подавляющего большинства современных демократических государств. Так называемый «банальный национализм» составляет имплицитный и неотчуждаемый ментальный фон общественного и элитарного дискурсов, культуры и политики самых «образцовых» демократических политий». Как говорится, «напугал ежа голым задом». И впрямь ведь, как удобно полемизировать с Еленой Боннэр, борющейся с русским национализмом. Но другим-то, и мне, в том числе, так пускать пыль в глаза не надо!
Во-первых, оказывается, «демократическое преобразование общества возможно лишь в националистических формах». Вся политология этих самых «образцовых демократических политий» уже как минимум полвека вопит, что национализм и демократия – «два вещи несовместные», как гений и злодейство. А Соловей, ссылаясь на учебное пособие С.Малахова, поправляет: все в точности наоборот.
Во-вторых, какой все-таки имеется в виду русский национализм? Такой же, как в «образцовых демократических политиях»? Или?.. «Имплицитный и неотчуждаемый ментальный фон»?.. «Психическая, говоришь? Хрен с ней, давай психическую!»
Хочешь, чтобы у меня к этому моменту голова закружилась от терминов и я не увидел следующей фразы: «ДАЖЕ ЕСЛИ ВЫНЕСТИ ЗА СКОБКИ РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ...»
А зачем тебе его надо выносить за скобки, дядя? Тем более, в этом же пассаже заявляя – в скобках! – что «вопрос о причинах такого положения дел не обсуждается». А затем, чтобы сделать вывод: «Невозможно строить российское внеимперское государство, игнорируя и даже элиминируя русскую этничность».
Французское внеимперское государство так можно строить. А российское – нет. Почему?
Дальше начинается главное. Существующее российское государство предъявляется в качестве антисистемы, мерзости, сущности, вызывающей тотальное отторжение. Соловей описывает черты этого государства (вправду дающего предельные основания для самой сокрушительной критики) в репрессивном стиле, знакомом по худшим образцам интеллигентского шельмования советского государства. Скажете, в советском, тем более позднесоветском государстве, не было черт, вызывающих отвращения? Были! Но эти черты тогдашними критиками изымались из контекста и подавались в репрессивной манере. То же самое Соловей делает по отношению к путинской России. Он справедливо критикует официоз, пугающую неэффективность и некомпетентность этого государства. Он сразу же берет быка за рога и заявляет, что «все исходящие от такого государства и такой элиты инициативы воспринимаются с позиций презумпции их враждебности и чуждости обществу». Он заявляет, далее, что «официозная политика государственного патриотизма не ослабила, а усилила противопоставление государства/элиты и общества. Она оказалась патриотическим симулякром: патриотические знаки и символы не были подкреплены соответствующим изменением реальной политики, оказавшейся диаметрально противоположной пропагандируемым ценностям, а призванные задавать обществу образцы и нормы поведения элитные группы демонстрируют крайний эгоизм и своекорыстие. ...предлагающиеся обществу «парадные» ценности противоречат ценностям самой элиты, а «правда жизни» – создаваемые «гнусной российской действительностью» образцы и нормы социального поведения – разрушает любые эталоны и идеальные модели».
Это правда. И что это одновременно? Это репрессивная модель, в которой для полной узнаваемости вместо «российская элита» можно поставить «советская номенклатура». В том-то и был ужас ситуации конца 1980-х годов, что деструкторы били по реальным болевым точкам. И более того, существовал сговор между номенклатурой, по которой били, и ее охвостьем, которому разрешалось наносить соответствующие удары. А удары по охвостью сама же номенклатура и блокировала, причем вполне жестким и волевым образом. Тут цензурный императив продолжал действовать, как часы.
Еще один код этой деструкции – несколько жестких ударов по нужным целям, и одновременно реверанс в сторону хозяина. Соловей пишет:
«Нарастающую враждебность удается снимать благодаря фигуре президента В.В.Путина, играющей типичную для России роль суверена – возвышающегося над государством социального медиатора. Не секрет, что высокое и беспрецедентно устойчивое доверие к президенту не распространяется на основные государственные и политические институты, уровень доверия к которым, несмотря на некоторые флуктуации, остается очень низким».
Понимая, что в голом виде реверанс «а ля 1989 год» не проходит, Соловей пытается приодеть реверанс в одежды наукообразия. И попадает в очень скверный капкан. Почему к президенту такое доверие, когда ни к чему доверия нет? Соловей объясняет:
«Тем самым в современной России воспроизведен исторически устойчивый стереотип (батюшки, все стереотипы рухнули, а какой-то, оказывается, воспроизведен!) отечественного общественного сознания: пиетет по отношению к суверену при одновременном отторжении «средостения» между «царем» и народом».
Все испарилось, по Соловью: мессианский миф, трансцендентальные ценности, потенциалы мобилизации, моральные нормативы... Осталась только любовь к батюшке-царю и ненависть ко всему остальному!
Для кого рисуется эта лубочная карикатура? Понимая ее неубедительность, Соловей, кроме данной реверансной, рисует еще и вторую опору путинского высокого рейтинга. Она еще более упоительна:
«Второй главной опорой выступает негативистский «общественный договор»: люди не выступают против власти, пока она не мешает им жить, не ломает основы приватного бытия и структуры повседневности, не оказывает на них чрезмерного (по скромным русским меркам) давления». Что это за структуры повседневности? Если имеются в виду структуры повседневности по Броделю, то возможны ли они вообще в ситуации краха всех и всяческих идентичностей? Если же имеются в виду криминальные структуры, то описание Соловья строго эквивалентно признанию того, что существует только криминальный общественный договор: в таком-то поселке власть позволяет обществу воровать лес и другие оставшиеся бросовые ресурсы, а общество закрывает глаза на то, что власть ворует местный бюджет и все остальное.
Но Соловью важно добраться до сути. И до конца выполнить политический заказ. Он пишет:
«Эти обстоятельства лишь сглаживают, но не отменяют главного итога последнего пятнадцатилетия – ПРОВАЛА СТРОИТЕЛЬСТВА «НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА» В ПОНИМАНИИ, ПРИСУЩЕМ МОДЕРНУ; И СООТВЕТСТВУЮЩЕГО ПРОВАЛА В ФОРМИРОВАНИИ РОССИЙСКОЙ «ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАЦИИ». Но и это еще не все. Нужно же запустить машину окончательного отторжения от существующего государства. Тут Соловей прячется за спину А.И.Фурсова и говорит, что данное государство (читай – путинская Россия) – это «принципиально новый в мировой истории тип государства. Корпорация-государство».
Произнеся это, Соловей, вслед за Фурсовым, вступает на очень скользкую терминологическую территорию. Корпорация-государство, или корпоративное государство, в истории известно. Это, прежде всего, Италия Муссолини, а затем, совсем недавно (многие считают, что в реальности по сей день), – Япония, Южная Корея, Сингапур и некоторые другие «тигры» Юго-Восточной Азии. Причем основная историческая функция корпоративного государства – обеспечить аккумулирование ресурсов для выхода из острого кризиса или для совокупного социально-экономического (и политического) «рывка». Но именно итальянский фашистский прецедент оказывается основным «идеологическим» основанием для критики корпоративного государства со стороны сторонников «свободного рынка».
Здесь нужно отметить, что либералы много раз обвиняли в дрейфе к модели «корпоративного государства» и кризисные послевоенные Францию и Великобританию (с их глубоким огосударствлением экономики, повышением роли центральной власти в реализации стратегических хозяйственных проектов и жестким контролем за деятельностью корпораций), и даже США эпохи Франклина Рузвельта.
Что делают Соловей с Фурсовым? Они добавляют в свою версию-расшифровку данного термина обширный список негативных (и вовсе не обязательно присущих корпоративному государству) признаков:
«Такое государство отказывается от аксиологии общественного блага; отказывается от главной цели любого государства – определения, что справедливо, а что нет (Аристотель); минимизирует социальные и антропологические издержки с целью максимизации прибылей, используемых в интересах элиты. По самой своей субстанции это государство враждебно обществу и поэтому не испытывает потребности в лояльности общества по отношению к себе; значит, ему не нужна государственная идентичность». Зачем же понадобилось так «уточнять» вполне научно респектабельный термин? Возможно, именно для того, чтобы сразу перекрыть тотальным «терминологическим» (а на деле – сугубо оценочным) негативом любые шансы на выход из российского кризиса за счет жесткого государственно-корпоративистского управления. Но и не только для этого.
Если путинская Россия действительно такова, как на нарисованной Соловьем картинке, – то все срочно должны от нее отлагаться. Все должны бежать от этого монстра или подымать против него восстание. Но поскольку, как выше сказано тем же Соловьем, сил на восстание нет, то единственная возможность – бежать. Испуганные граждане спрашивают: «Куда бежать?» И Соловей им отвечает: «В форсированное развитие этнической идентичности».
Дойдя до главного и описывая «этническую революцию» русской идентичности, Соловей пишет:
«Надежным индикатором этого процесса выступают масштабы, динамика и направленность этнофобий в отечественном обществе. При этом обращает на себя внимание крайне высокий уровень этнического негативизма, во-первых, среди образованных слоев населения (включая Москву), что указывает на неслучайность этнофобий, их отрефлексированность (указывает это только на то, что эта самая образованная аудитория, так сказать, «аудитория «Эха Москвы», обладает всеми теми погромными свойствами, которые она приписывала русскому народу), во-вторых, среди социализировавшейся в постсоветскую эпоху молодежи, что означает превращение этнофобий в системный самовоспроизводящийся и устойчивый фактор национального бытия».
Понимая, что в сказанном есть «националистический соблазн», Соловей сразу же оговаривает:
«Следует предостеречь от отождествления этнизации сознания и роста ксенофобских настроений с национализмом. Эмпирически это тесно связанные, но теоретически разнородные явления: из этнизации сознания и даже драматического роста ксенофобии не следует с неизбежностью национализм, хотя ксенофобия может составить его питательную почву. Как раз современная Россия представляет классический пример отсутствия линейной зависимости между этнизацией сознания и ксенофобией, с одной стороны, национализмом – с другой». Еще бы! Если признать наличие русского национализма, то как одновременно заявлять, что национальное государство «накрылось медным тазом» вслед за предшествующими? А вот ксенофобия и этнизация есть не жизненная агрессия, а судорога агонии. И эту судорогу программируют.
Соловей далее говорит, что русские потеряли исторический фарт (очень научный термин), что они исторически надорвались, и надорвались витально, и что они являются объектом колониальной эксплуатации со стороны «некоторых элитных групп, идентифицирующих себя как либеральные».
Дальше он пишет:
«Этнизация идентичности неразрывно сопряжена с архаизацией ментальности и общества – их опусканием вглубь коллективного бессознательного, возвращением к примордиальным идентичностям (что еще за дугинский «зверь» в научной «берлоге»?), что неизбежно в контексте трагической социокультурной и антропологической деградации отечественного общества». А в чем источник трагедии? И почему это трагедия? Трагедия – это борьба с роком, а не признание его. Бетховен писал: «Вся жизнь – трагедия. Ура!» Может быть, бетховенские определения не подходят под «примордиальные стандарты» Соловья – Дугина?
В любом случае, либо мы даем оценку мегатенденции и называем ее «искусственно спровоцированный регресс». И, исходя из этой оценки, предлагаем средства перелома данной тенденции. Либо мы смиряемся с тенденцией, к чему и призывает Соловей, и начинаем напяливать на эту тенденцию какую-то «одежку, по которой надо протягивать ножки». Липовую одежку какой-то там «этнической государственности». Этнической государственности в современном мире не бывает. В данном определении этнос – это племя. А племя – это догосударственная фаза развития народной общности. Для племени можно создать резервацию – убогую «Республику Русь». В рамках этой «Республики» русские должны управляемо деградировать. Регресс должен продолжаться. И ему надо искать новые формы управления. А также объяснения и оправдания.
Осуждая на словах нынешнее «государство-корпорацию» как форму уничтожения русских, Соловей его осуждает-то вслед за Фурсовым лишь за то, что в нем некие «чужие» управляют русскими на антисистемных основаниях. Как только не чужие, а сами русские (или тот, кто под них «смолотит») начнут управлять ликвидационной русской антисистемой, – обвинения закончатся.
Либеральные антисистемные элементы осуждаемы русскими этнизаторами и их соловьями только как конкуренты в деле высокоприбыльного уничтожения русского народа. Их пафос один: «Уж этот-то народ мы могли бы уничтожить сами, и с максимальной выгодой в свой карман!» А им в ответ из либеральной берлоги несется: «Фиг вам! Слипнется, не по чину берешь!»
Такова коллизия. А кто еще этого не понял, для тех я доцитирую Соловья:
«В структуре самой этнической идентичности все более важное место занимает биологический принцип (кровь), серьезно потеснивший традиционно влиятельные культурнические и языковые определения идентичности – почву». Гитлер и Розенберг – отдыхают. И отдыхают они не где-нибудь, а в Горбачев-фонде. Соловью надо это как-то смягчить. И он смягчает:
«Это, конечно, не переход от историко-культурной к расовой матрице русской идентичности...» Что такое «расовая матрица русской идентичности»? Соловей сколько и чего «принял» перед тем, как подобное написать? «...но изменение структуры самой идентичности, а также симптом и одновременно фактор разрушения ценностно-культурного континуума модерна». В какую сторону разрушение-то идет, дядя? От модерна – к чему? К религиозному контрмодерну, то есть фундаменталистскому православию? Там этнический код не работает по определению – на то оно и христианство. К язычеству? К какому? Где ты его видишь? И что на этой основе построишь? К просто звериному существованию? К антропологическому прозябанию в пограничной, полузвериной дикости? Ты под чьи мстительные намерения рисуешь этот русский зоопарк? «Наиболее радикальные формы этнизации сознания характерны не для населения «прифронтовых» и пограничных территорий, не для мелкой и средней буржуазии, а, в первую очередь, для молодежи, причем вне зависимости от социального статуса и уровня образования».
Ну, скажи уж прямо, что регресс формирует ощерившегося зверька! Так нет! Сказал – и надо отпрыгнуть, найти удобного оппонента:
«Вопреки расхожим представлениям, современная российская молодежь вряд ли составляет резерв демократии, прогресса и симпатизантов Запада. Скорее, наоборот: ей ближе ценности иерархии и насилия (это что за ценности? «Ценности насилия» – это наука?), а не равенства и свободы... В более широком смысле, на руинах Третьего Рима идет интенсивное и спонтанное складывание качественно новой, неоварварской традиции (а почему «нео»? Звериной – так и скажи!), соединяющей архаичные социальные модели и ценностные ориентации, кажущиеся забытыми культурные формы (шаманские, что ли? Не понимаю!) с новыми технологиями (какие новые технологии – бактериологическое оружие, что ли? Компьютеры? Эти бусы, которые подконтрольным образом тебе, как дикарю, дает их создатель?). Из глубин коллективного бессознательного, разрывая тонкую пленку цивилизации и культуры, всплывают архетипы и большие стереотипы русской истории».
Но, во-первых, у «архаичных социальных моделей» и «забытых культурных форм» была какая-то (причем вполне жесткая и эффективная) нормативность, управлявшая социальным поведением. В частности, так называемое «обычное право». А у нового «зверька», который выпадает из нормативности современной в «неоварварство», – какие и откуда нормы, даже если у него есть компьютер или, не дай Бог, пистолет? И кто и как его в таком случае «этнически» или любым другим способом будет социализировать? Чужой дядя при помощи пулемета?
Во-вторых, ну архетипы – ладно. А откуда берутся «большие стереотипы истории»? Только что было сказано, что история отменена. Как из бессознательного могут выплыть стереотипы истории? Он историю с примордиальной традицией путает, или как?
А вот как – чтоб всяким там «контррегрессорам» неповадно было:
«В то же самое время я бы предостерег от описания этого процесса исключительно в терминах «регресс» и «архаика», его интерпретации в рамках прогрессивистских концепций, которые суть культурные, а не научные конструкции». А что такое научные конструкции? Это ты все на странице 9 загибаешь. Напомним, что у тебя было раньше, на странице 4:
«Необратимое (ибо необратима эволюция сложных социальных систем) разрушение ценностно-культурного континуума Просвещения и Модерна...»
О глупости отождествления эволюции и разрушения мы уже говорили. Но, еще раз, ведь «необратимая эволюция сложных социальных систем» – это из линейной концепции прогресса. Как только мы говорим о самой возможности регресса, мы уже меняем эту линейную концепцию на другие модели, предполагающие более сложную историческую динамику.
То есть, когда Соловью нужно обосновать разрушение Модерна, он применяет его, Модерна, наиболее радикальное «дитя» – линейную теорию прогресса с ее необратимой эволюцией. А когда нужно воззвать к архаике – проклинает эту прогрессивистскую концепцию, как ненаучную конструкцию. Это уже по ту сторону не только научной честности, но и грамотно построенной идеологической спекуляции!
«В действительности мы воочию наблюдаем (а такая возможность интеллектуалам предоставляется редко) подлинно историческое творчество...» Почему историческое? Какая история? Что такое история племен, выпавших из глобального контекста? У них есть история? Во всем описанном историей не пахнет.
«...подлинно историческое творчество – редкое по интенсивности, масштабу и драматизму строительство нового мира на руинах старого. Это творчество корректно определить («корректно» – я балдею!) как «трансгресс», то есть такой глобальный сдвиг, который, включая элементы как прогресса, так и регресса, ведет к возникновению нового социального качества...»
Ну, все-таки, ты определи, какого качества. Какие элементы берутся от прогресса, какие от регресса? И вообще – так бывает? «Глобальное изменение исторического ландшафта происходит во взаимосвязи с кардинальной трансформацией содержания русского Мы. Русские превращаются в иной народ: их новое состояние, безусловно, связано с предшествующими, и, в то же время, характеризуется качественной новизной. В афористичной форме вектор перемен можно определить как превращение народа для других в народ для себя».
Превращение «народа для других» в «народ для себя» – это классическая формула постимперской национальной трансформации. В строгом смысле слова, «нация» – это и есть «народ для себя». «Трансгрессы», о которых повествует Соловей, ставят один принципиальный вопрос: что именно для себя? Этот вопрос никогда так не ставился! Потому что любая элита подразумевала, что в термине «для себя» содержится жизнь народа. Нация – это народ, который может вести жизнь для себя.
То, что Соловей предлагает – это смерть для себя. Это агония для себя. Но это не жизнь. И в этом – главное «ноу-хау» некой политической силы и ее, так сказать, экспертов и идеологов. Меня спросят: «А что Вы так прицепились к Соловью? Кто он такой? Официальный идеолог крупной партии, сверхпопулярный эксперт, олигарх? Может, Вам больше прицепиться не к чему? Может, у Вас маргинально-патриотический конспиративный синдром? И Вы «заводитесь» каждый раз, когда эксперт как-то связывает себя с Горбачевым?»
Совершенно справедливый вопрос! К сожалению, ответ на него в полном объеме вывел бы меня за рамки публичной нормативной дискуссии. Не в том смысле, что я знаю что-то плохое о Соловье и многозначительно намекаю. А в том смысле, что я нечто знаю вовсе не о Соловье. Я знаю, что зашевелилась, задергалась вокруг темы русской уменьшительности совсем другая среда. Никак не сопоставимая по своему значению с Соловьем. Справедливости ради должен сказать, что Соловей давно высказывается в духе данного доклада. И что у меня нет никакого интереса к нащупыванию трансмиссий между шевелением по-настоящему элитной среды – и докладом Соловья. Во-первых, мне это не интересно. Во-вторых, я верю, что трансмиссии может не быть. Интеллектуал чаще всего улавливает тенденции, которые носятся в воздухе. А не проплачивается или дергается за ниточку. А если он даже проплачивается и дергается, это опять ничего не значит. В деятельности интеллектуала важен только продукт – текст. Текст Соловья я уже обсудил. Мои размытые отсылки к чему-то, что, знаете ли, как-то «шевелится», для аналитики абсолютно недостаточны. Хотя знающие меня понимают, что такие отсылки я никогда не делаю зря. Но аналитика адресована не только тем, кто меня знает. И эти «другие» должны получить какие-то доказательные факты? Конечно, должны! Во-первых, эти факты могут быть связаны с процессуальностью. Если процесс – это регресс, то у него будут результаты. Регресс будет накапливать отчаяние и озверение. Они будет во что-то оформляться сообразно своему качеству. И это будет, так сказать, уменьшительная псевдорусская этнизация. Бросьте вызов процессу – или смиритесь с результатом.
Во-вторых, на любой процесс, ведущий к деструкции, соответствующие интересанты слетаются, как мухи на мед. Русская уменьшительная этнизация – это стопроцентная деструкция. Вы хотите сказать, что интересантов нет? Они есть – а значит, они будут задействовать в своих целях некую реальную процессуальность. Может быть, они ненавидят само слово «русские», эти интересанты. Но в отличие от наших маргинал-патриотов, они ведомы не ненавистью, а целью. Надо им привести русских к гибели, они будут в первых рядах, кто орет «русские идут!». Это я еще из политкорректности сказал «будут». На самом деле они уже там. В-третьих, есть и другие интересанты. Идет реальный процесс, являющийся, по сути, очередным социальным сбросом. Но ведь это процесс, в нем есть энергия! Мало ли кому как хочется эту энергию использовать? Энергия всегда в цене. Кто-то хочет запрячь ее в свою выборную телегу. Кто-то – что-то спровоцировать, чтобы потом подавить. Кто-то – иначе использовать для клановой борьбы. Интересанты множатся! Тема мультиплицируется! Так это было и в эпоху распада СССР. Все повторяется с унизительной узнаваемостью.
И вновь мне возразят: «Все так, но на Соловье свет клином сойтись не может».
Согласен, убедили. Вынужден дать вам хоть какие-то (всегда не окончательные) аналитические доказательства, касающиеся открытых дериватов закрытого политического процесса.
От Овсов
К Овсов (10.11.2006 02:31:21)
Дата 10.11.2006 02:34:25

Продолжение доклада С.Кургиняна выложено здесь на форуме

https://vif2ne.org/nvz/forum/10/co/195699.htm

обсуждается доклад Ракитова и др.
От Ilia72
К C.КАРА-МУРЗА (10.02.2006 12:21:42)
Дата 24.08.2006 15:40:59

Re: Исправл. рецензия...

>С.Г.Кара-Мурза
Можно, конечно, предположить, что когда русский видит киргиза или хотя бы думает о нем, у него в крови что-то булькает, выделяет какую-то специфическую молекулу, которая возбуждает соответствующий участок мозга – и человек осознает свою «русскость». Но это предположение очень неправдоподобное, не говоря уж о том, что для него нет никаких доказательств научного типа.

А почему не научное, сиречь субъективное. Ведь субъективное, присущее всем человекам, уже..,ну, вполне объективное, или вполне научное. Ведь человек наиболее комфортно и чувствует себя и вообще...именно в среде себе подобных, и ЧЕМ выше «подобие», ТЕМ человек более спокоен. Непонятное и НЕПОХОЖЕЕ - пугает чела.

Конечно если человек находится в "обществе" мутантов из какой ни будь голливудской поделки типа "стартрек" или "звездные войны", будет рад "обобщить" себя с любым другим человеком.
Грубо говоря, на фоне СОВСЕМ НЕПОХОЖЕГО и "киргиз" похож. Но без "мутантов" ЛЮБАЯ "непохожесть" воспринимается "в штыки". И русский в окружении киргизов будет себя чувствовать, ну..."не очень",
осознавая свою "непохожесть", то же и наоборот.
Отсюда и стремления людей ко всяческим "диаспорам", "культурным центрам", "государствам" и.т.д.
Т.е. люди наиболее комфортно ощущают себя в совершенно "похожей" среде, люди в основном конформисты.
Что же здесь "ненаучного"? Люди разные, такими их создала приРОДа.
От inm
К C.КАРА-МУРЗА (10.02.2006 12:21:42)
Дата 27.03.2006 18:53:00

Позволительно ли исправлять очепятки?

Прошу прощения, но в тексте, по-видимому, присутствуют опечатки и пропуск слова.

В следующем абзаце слово «который» должно, вероятно, иметь окончание «-ых», и все слово читаться «которых».

"Вторая группа утверждений посвящена теме «русские и Империя» (или «русские и СССР»), из который делается вывод, что именно русский народ уничтожил Российскую империю, а затем и ее восстановленную большевиками версию – СССР. Уничтожил потому, что устал нести бремя державности, рассердился на православие, а потом на коммунизм."

***

В абзаце, который следует ниже, пропущено слово «теоретической» во фразе «неадекватности преобладающей концептуализации природы явления».

"Не вытекает также и вывод о «неадекватности преобладающей концептуализации природы явления». Слово «теоретической» тут вообще надо убрать, поскольку оно слишком неопределенно."

***

В следующем предложении, наверное, следует заменить окончание слова «справедливости» («-и» на «-ь») , т.е., вместо «справедливости» должно быть «справедливость». Хотя, возможно и нет.

"Но даже если бы негативные утверждения в адрес этнологии были справедливы, из этого никак не следует справедливости положительного"

Вот вся откорректированная рецензии, если необходимо.


С.Г.Кара-Мурза
Кровяная парадигма

И тогда начала плоть вожделеть против Духа…
Св. Августин, «О Граде Божием»

Недавно историк и политолог В. Д. Соловей опубликовал книгу «Русская история: новое прочтение» (М.: АИРО-XXI, 2005. — 320 с.). В ней содержатся радикальные и далеко ведущие утверждения о русском народе, его истории и его будущем.
Некоторые выводы настолько необычны, что при чтении книги не раз возникает мысль, а не мистификация ли все это. Сам В. Д. Соловей предупреждает: «У автора мало сомнений в том, что предложенная концепция будет встречена в штыки, причем по причинам, в первую очередь, ненаучного свойства» (с. 56) [1].
Но автор – человек образованный, историк, научный сотрудник Российской Академии наук и эксперт «Горбачев-фонда», известный в кругах современных политологов. Значит, к книге его следует отнестись серьезно, даже если это и мистификация. Она как минимум является каким-то знаком, и он не должен пройти незамеченным и теми, для кого он не предназначен. Поэтому надо рассмотреть главные положения книги.
Они разделяются на две группы, которые вполне можно обсудить порознь. Первую группу составляют рассуждения о том, что такое этничность и как она связана со средой обитания этноса и культурой. Глава 1 так и называется – «Природа этноса/этничности». Представления об этничности излагаются в связи со свойствами и историей русского народа, но носят общий, фундаментальный характер.
Вторая группа утверждений посвящена теме «русские и Империя» (или «русские и СССР»), из которых делается вывод, что именно русский народ уничтожил Российскую империю, а затем и ее восстановленную большевиками версию – СССР. Уничтожил потому, что устал нести бремя державности, рассердился на православие, а потом на коммунизм.
Рассмотрим первую часть концепции – представления об этничности. С рядом общих положений книги можно согласиться. Хорошо, что автор эти положения напоминает, прежде всего, следующее: «Главный субъект, «движитель» истории — народ. Не институты, включая государство, не социальные, политические или культурные агенты (элиты, классы, партии, религиозные общины и т. д.), не анонимные социологические универсалии (модернизация, индустриализация, глобализация и т. д.), а народ, который понимается… как способная к коллективному волеизъявлению и обладающая общей волей группа людей» (с. 19). Это положение, несмотря на официальную монархическую, церковную или классовую риторику, было укоренено в русской культуре и в массовом сознании. Из него исходили и практические политики, и создатели больших социологических теорий (например, евразийства или даже марксизма).
Расхождения с автором книги начинаются на следующем, более фундаментальном уровне – при трактовке природы того механизма, который соединяет людей в народы. Речь идет о явлении этничности.
Автор следующим образом оценивает тот уровень в иерархии утверждений, на который претендует его труд: «Книга, которую держит в руках читатель, предлагает новую парадигму в понимании отечественной истории. Как свойственно парадигмам, она основывается на небольшом числе утверждений дотеоретического характера — считающихся самоочевидными аксиом, научная истинность которых не может быть доказана» (с. 303).
Итак, новая парадигма, не более ни менее. Типа парадигмы Коперника и Ньютона в представлении о мироздании. Мнение, будто свойство парадигм в том, что «научная истинность их аксиом не может быть доказана», есть новое слово в философии науки. С опытом оно не согласуется. Ведь для того Галилей и шлифовал линзы своего телескопа, чтобы доказывать основания парадигмы Коперника с помощью наблюдения. О Ньютоне и говорить нечего – его законы доказаны и математически, и опытным путем. При этом аксиомы ньютонианства как раз не были самоочевидными – очевидными казались аксиомы Аристотеля (вроде того, что камень падает быстрее пёрышка).
К чему же сводится главная аксиома новой парадигмы отечественной истории, которую предлагает В. Д. Соловей? К тому, что этничность есть биологическое свойство человека, зафиксированное в материальных структурах его генетического аппарата. В приложении к русскому народу это означает следующее: «Новое понимание этничности дает недвусмысленный и шокирующий ответ на сакраментальный вопрос русского национального дискурса: что значит быть русским, что такое русскость. Русскость — не культура, не религия, не язык, не самосознание. Русскость — это кровь, кровь как носитель социальных инстинктов восприятия и действия. Кровь (или биологическая русскость) составляет стержень, к которому тяготеют внешние проявления русскости» (с. 306).
Ну разве это не самоочевидная аксиома: «Русскость — это кровь!»
В. Д. Соловей несколько раз напоминает на протяжении книги, что его концепция – научная, а та критика, которую она наверняка вызовет – ненаучная, идеологическая. Он пишет: «Утверждение об этничности как биологической данности, во многом предопределяющей социальные процессы, составляет кошмар ревнителей политической корректности и либерально ангажированной науки: если этничность носит врожденный характер, ее нельзя сменить подобно перчаткам; судьба народов в истории в значительной мере есть реализация их врожденных этнических качеств» (с. 57). Мол, религию люди, конечно же, меняют подобно перчаткам, а вот, скажем, обрусеть немцу или татарину – никак не выйдет. Кровь себя покажет хоть в десятом поколении.
Страницей позже В. Д. Соловей снова предупреждает читателя: «Еще раз повторю: главные аргументы против биосоциального понимания этничности носят не научный, а культурно-идеологический и моральный характер. Однако эти табу настолько влиятельны, что деформируют логику научного поиска и даже здравый смысл» (с. 58).
Строго говоря, автор, делая такого рода предупреждения, сразу выводит разговор за рамки науки. Ученый, предлагающий «новую парадигму» и заранее обвиняющий ее критиков в недобросовестности и глупости (деформации здравого смысла) – с точки зрения науки нонсенс. Это, конечно, упрощает дело рецензента, но для начала выскажу соображения, основанные на логике и здравом смысле. Суждения, носящие «культурно-идеологический и моральный характер» – под конец.
Начнем с определения предмета. Что такое этничность? Все мы знаем, что, например, русский, киргиз и француз принадлежат к разным этносам. У каждого этноса есть некоторый набор характерных признаков, которые проявляются в сравнении одного этноса с другими. Без появления фигуры другого, хотя бы мысленного, вопрос об этнической принадлежности вообще не встает. Таким образом, этничность – это продукт отношений между людьми. Можно, конечно, предположить, что когда русский видит киргиза или хотя бы думает о нем, у него в крови что-то булькает, выделяет какую-то специфическую молекулу, которая возбуждает соответствующий участок мозга – и человек осознает свою «русскость». Но это предположение очень неправдоподобное, не говоря уж о том, что для него нет никаких доказательств научного типа.
Сравнивая представителей разных этносов (точнее, сложившиеся в нашем сознании их стереотипные образы), мы можем перечислять их характерные признаки, постепенно создавая все более и более детальный обобщенный «портрет» того или иного этноса. Иными словами, мы создаем этот портрет из довольно большого числа внешних признаков, которые обнаруживаются в общественном поведении и деятельности людей. Они известны нам из опыта, и в их описании можно прийти к соглашению, несмотря на споры.
В. Д. Соловей утверждает, что все эти внешние признаки не связаны с этничностью, она кроется в «биологии». В том, чего мы не видим! И эта аксиома кажется ему самоочевидной. Природа этничности - биологическая, какая же ещё! Так Шура Балаганов, перепиливая двухпудовую гирю, был уверен, что она внутри золотая: «Какая же ещё!»
Действительно, за множеством видимых признаков может скрываться нечто невидимое, кроющееся в крови. Точно так же, как под черной чугунной поверхностью двухпудовой гири мог скрываться золотой слиток. Но мог и не скрываться! В отношении этничности утверждение В. Д. Соловея есть экстравагантная гипотеза, которую надо обосновать. То, что накопила «либерально ангажированная» наука этнология (и даже ее диссидент Л.Н.Гумилев), В. Д. Соловей отвергает сходу – она, мол, не дала нам определения этничности в трех словах!
Он пишет: «Этнология (и оперирующие ее категориями науки) оказалась перед крайне неприятной дилеммой: оценить собственную теоретическую неспособность ухватить суть этничности как следствие отсутствия самого объекта исследования — этноса… или же признать неадекватность преобладающей теоретической концептуализации природы изучаемого явления… На противоположном полюсе оказывается предположение, что дело не в отсутствии самого исследовательского объекта, а в том, что природа этнического вовсе не социальная, а биологическая» (с. 32-33).
В. Д. Соловей приводит в качестве аргумента фразу С.В.Чешко. Он пишет: «Провал всех социологических попыток теоретического осмысления этноса/этничности побудил современного российского этнолога С. Чешко к мрачной констатации: «Все существующие теории оказываются неспособными выявить этническую “самость”. Перед исследователями — явление, которое, безусловно, существует, но неизменно ускользает сквозь пальцы, несмотря на любые методологические ухищрения» (с. 31).
Это прием негодный, опереться на С.В.Чешко В. Д. Соловей не может. С.В.Чешко говорит о трудностях дефиниции, выявления этнической «самости» – при том, что явление «безусловно, существует». Из этих слов никак не вытекает вывод об «отсутствии самого объекта исследования». Не вытекает также и вывод о «неадекватности преобладающей теоретической концептуализации природы явления». Слово «теоретической» тут вообще надо убрать, поскольку оно слишком неопределенно. Почему «осмысление» должно быть непременно теоретическим? Множество явлений успешно изучается научными методами, которые пока что не достигли уровня теории – ну и что? Например, нет хороших теорий метеорологических процессов. Жаль, конечно. Приходится вести дорогостоящие наблюдения, корпеть синоптикам над картами, обмениваться информацией со спутников. Но разве из-за этого надо все накопленные в науке сведения о погодных явлениях выбросить на свалку?
Разве С.В.Чешко призывает отказаться от тех знаний, что накопила этнология? Нет, конечно. И из его слов никак нельзя вывести признания о «провале всех социологических попыток». Его работы как раз и ценны тем, что он скрупулезно собирает данные «всех социологических попыток» описать явления этничности и высказывает осторожные суждения, допускающие различные трактовки этих данных. Трудности дефиниции явления сами по себе никак не порочат применяемых для его изучения научных подходов.
Подобных явлений множество. Им, как и этничности, в принципе нельзя дать т.н. «замкнутого» определения. Их определение складывается из содержательных примеров, и чем больше таких примеров, тем полнее и полезнее становится определение. Есть, например, такое многим известное явление, как жизнь. А четкое определение этому явлению сумел дать только Энгельс («это способ существования белковых тел»). Будь он жив, сразу бы объяснил В. Д. Соловею, что такое этничность, но нет Энгельса среди нас. Да и Ленин, легко определивший, что такое материя («реальность, данная нам в ощущении»), тут уже не поможет.
Но даже если бы негативные утверждения в адрес этнологии были справедливы, из этого никак не следует справедливости положительного утверждения о том, что этническая “самость” зашифрована в биологии. Вот это утверждение и должен доказывать В. Д. Соловей, предлагающий новую парадигму – независимо от того, как обстоят дела в несчастной этнологии. Но он в основном стремится склонить читателя на свою сторону с помощью умножения негативных утверждений.
Он пишет: «Никакая комбинация неэтнических признаков не способна привести к возникновению этнической оппозиции: почему, каким образом половая, демографическая, социальная или культурная группа вдруг превращается в этническую?» (с. 31).
Это странная мысль. Почему же «никакая комбинация не может»? Мы же видим, что может – потому и отличается киргиз от француза. Почему же «комбинация неживых по отдельности признаков» может привести к явлению жизни, а к этничности ничто не может привести, кроме как сама этничность, вдруг возникшая в крови. В крови кого? Динозавра, каракатицы, обезьяны? Из русской обезьяны возникли русские, а из чукотской – чукчи?
В. Д. Соловей пишет вещи, которые подрывают его собственную идею. Ведь представить себе, что какая-то уникальная комбинация молекул белка в крови «вдруг превращается в этническую самость», гораздо труднее, чем представить это себе как социальный и культурный процесс. Вот, летописцы нам сообщили, что на Куликово поле отправились дружины славянских племен, а вернулось войско русского народа. Есть даже соответствующее изречение князя Дмитрия на похоронах павших ратников. Возможно, эти изречения присочинили позже – неважно, при восприятии этой битвы произошел качественный скачок. Буквально, выражаясь словами В. Д. Соловея, «демографические, социальные и культурные группы вдруг превратились в этническую», люди осознали себя русскими. Может быть, у них всех вдруг белковые молекулы в крови скрючились по-русски?
Со ссылками на надежные эмпирические данные о «биологии» дело в книге В. Д. Соловея обстоит неважно. Стараясь уязвить «ревнителей политической корректности», он гордо заявляет: «Наиболее полное, основательное и систематизированное собрание фактов и аргументов (причем почерпнутых в «серьезной» науке!) в подтверждение биологической природы этнической дифференциации автор этих строк обнаружил в откровенно расистской книге В. Б. Авдеева» (с. 34) [2]. Что понимается под словами «серьезная наука», на которой основывается «откровенный расизм» ХХI века, В. Д. Соловей не объясняет. Отнесемся к расизму «политически корректно» и будем выискивать в книге жесткие, однозначно трактуемые свидетельства в пользу биологической природы этничности.
Итак, В. Д. Соловей дает такое определение этносу: «Этнос (этническая группа) — это группа людей, отличающаяся от других групп людей совокупностью антропологических и биогенетических параметров и присущих только этой группе архетипов, члены которой разделяют интуитивное чувство родства и сходства. Этнос отличается от социальных групп именно биологической передачей своих отличительных (пусть даже это социальные инстинкты) признаков, а этничность — такая же данность, как раса и пол. Короче говоря, этнос — сущностно биологическая группа социальных существ» (с. 52).
Выделим ключевые слова. Что такое антропологические параметры, понять трудно. Видимо, это форма скул, раскосые глаза и пигментация кожи, глаз и волос – признаки, в разных комбинациях сходные для больших групп этносов. Раса и этнос – явления разных порядков. В контексте всей доктрины В. Д. Соловея понять смысл антропологических параметров вообще невозможно, потому что речь у него идет как раз о социальных и культурных особенностях этносов – «социальных» инстинктах и архетипах.
Во всяком случае явной связи с биологией тут нет, антропологическими параметрами у В. Д. Соловея выглядят как раз свойства, определяемые этнической принадлежностью, а не наоборот. Раз казах, значит, скуластый. Но если скуластый, это не значит, что казах. Биогенетические параметры – вообше термин из лексикона Глобы и Кашпировского, вроде биополя и телекинеза. В. Д. Соловей даже и не пытается назвать эти «параметры». Архетипы дела не спасают, т.к. еще предстоит доказывать биологичность их самих.
Известно, что этнические различия очень ярко проявляются в запретах на употребление различных видов пищи. Это как раз то, что можно назвать социальными инстинктами. Русские не едят конину (когда это случается по недоразумению, у них, особенно у женщин, осознание случившегося иной раз даже вызывает приступы рвоты). Не едят свинину арабы-мусульмане, а говядину индусы. Есть ли у этих проявлений этничности биологическая основа? Никакой нет. Физиологическая реакция на конину, свинину и говядину у всех этих народов одна и та же. Перед нами чисто культурное явление.
У В. Д. Соловея остаются в запасе как раз недоказуемые аксиомы о «биологической передаче отличительных признаков» этноса и о том, что «этничность — такая же данность, как раса и пол». Доказательство сводится к повторению того, что требуется доказать. Ничего себе, научный метод.
Сказать, что «этнос — сущностно биологическая группа социальных существ», мне кажется насмешкой над здравым смыслом. Разумеется, всякая группа живых существ является сущностно биологической, потому что био это жизнь, а существа сущностны. Но при чем здесь этнос? Наверное, В. Д. Соловей часто вставляет в свои утверждения слово «сущностный», чтобы подчеркнуть свою приверженность сущностному (essentialist) подходу к этничности, согласно которому принадлежность к этнической группе является прирожденной, изначально данной человеку сущностью. Иначе этот подход к этничности называется примордиалистским. Подробнее о нем скажем ниже, а здесь отметим только, что это никакая не новая парадигма, а как раз самая старая, уже сданная на «историческую свалку научных идей».
Смысл сущностного подхода в том, что этничность понимается как вещь, скрытая где-то в в глубинах человеческого организма материальная эссенция (скрытая сущность). Условно говорят, что она находится в крови, но это не следует понимать буквально. В Средние века говорили плоть, и это было менее претенциозно, хотя и не так зловеще. Интереса к поиску этой субстанции научными методами приверженцы этого подхода не проявляют. Зачем? Ее существование есть для них самоочевидная истина.
В других, более современных концепциях под этничностью понимают не вещь, а отношения. Отношения как между «своими», так и к «чужим». Отношения эти являются частью культуры и выражаются в множестве символов, знаков, норм и навыков. Поскольку младенец, родившись, сразу попадает в лоно культуры, насыщенной этническими символами и знаками, и становится человеком именно под воздействием этой культуры, то этническое самоосознание кажется ему естественным, сущностным и присущим ему изначально. Для Пушкина, например, естественным, сущностным и присущим ему изначально казалось русское самоосознание, а не эфиопское. А если верить В. Д. Соловею, то именно эфиопские инстинкты и архетипы должны были быть у Пушкина такой же данностью, как его мужской пол.
Книге В. Д. Соловея присуща наивная натурализация культуры. Автору, видимо, кажется, что слова естественный, спонтанный, стихийный обладают магическим смыслом и должны восприниматься не как метафоры, а как строгое определение качеств социального действия разумного человека. Дважды повторяется, в начале и в конце книги: «Народ реализует свое этническое тождество в истории спонтанно, стихийно, естественноисторическим образом» (с. 19, 304).
Что это такое, как это понимать? Приведите пример! Была ли Куликовская битва спонтанным, стихийным, естественным явлением? Дмитрия Донского и Сергия Радонежского принесло на крыльях ветра? Что стихийного и спонтанного нашёл автор в обороне Брестской крепости или в методе работы Алексея Стаханова? Как тут можно пристегнуть биологию? Почему так по-разному проявлял свое этническое тождество (!) русский народ в I Мировой и в Великой отечественной войнах? Поголовная мутация биогенетических параметров произошла?
В. Д. Соловей, видимо, считает, что повторение одних и тех же утверждений заменяет эмпирические данные или логические аргументы. Он пишет: «Народ как целостность изначально существует в этническом качестве, и это внутреннее единство сохраняется под социальными, политическими, религиозно-культурными, идеологическими и иными барьерами и размежеваниями. Этничность не только онтологична, она более фундаментальный фактор истории, чем экономика, культура и политика» (с. 19).
Тут два ключевых положения: целостность и неизменность внутреннего единства народа; изначальность его этнического качества. Оба эти положения ошибочны. Опыт говорит совершенно противоположное. Народ как целостность не существует в этническом качестве изначально, он складывается как целостность. Складывается под влиянием экономики, культуры и политики. Меняются эти условия – и народ «раскладывается», размонтируется. В нем все время идет процесс этногенеза. Этничность – результат действия всех этих условий, а значит, они как раз фундаментальны.
Когда, например, возник, по мнению В. Д. Соловея, немецкий народ? В каком году произошло это «изначальное» событие? Очень недавно. Ведь вплоть до объединения жители разных «земель» и множества небольших германских государств считали себя самостоятельными народами.
Этничность вовсе не сохраняет свое внутреннее единство «под социальными, политическими, религиозно-культурными и иными барьерами». Вот, был один почти зрелый и целостный народ – союз южно-славянских племен (сербов). Часть его, в Боснии, исламизировали турки, в другой части, Хорватии, утвердилось католичество. Разве под этими барьерами сохранилась изначальная этническая целостность? Неужели В. Д. Соловей считает, что сербы, хорваты и мусульмане Боснии как были, так и остались одним народом?
Замечу, что В. Д. Соловей в этом вопросе сам себе противоречит и, похоже, не замечает этого. Действительно ли русский народ «как целостность изначально существует в этническом качестве, и это внутреннее единство сохраняется под социальными и иными барьерами и размежеваниями»? Что мы читаем в его же книге? Что социальные и иные барьеры это единство разрушают. Например, у крестьян и дворянства возникают разные этнические качества, происходит этническое размежевание. В. Д. Соловей пишет: «Социополитическое и культурное отчуждение между верхами и низами наложилось на этническое размежевание, придав вызревавшему конфликту дополнительный драматизм и, главное, характер национально-освободительной борьбы русского народа против чуждого ему (в социальном, культурном и этническом смыслах) правящего слоя» (с. 127).
Тут ясно сказано, что происходит этническое размежевание людей изначально одного этноса – вследствие социальной и культурной дифференциации. Из дружины князя возникли дворяне («правящий слой»), из смердов – крепостные крестьяне. Или предки Дмитрия Донского и Александра Невского изначально имели иную кровь, чем предки русских крестьян?
Переходя к нынешней ситуации и стремясь доказать, что разбогатевшие во время реформы люди отличаются от остального населения биологически, В. Д. Соловей усиливает степень размежевания, сравнивая две расходящиеся группы уже не с разными этносами, а с разными видами: «Непредвзятый наблюдатель нравов и этоса правящего сословия России без труда обнаружит, что в отношении отечественного общества оно осуществляет (осознанную или бессознательную) операцию антропологической минимизации и релятивизации. Проще говоря, не добившиеся успеха — а таких в России подавляющее большинство — для элиты не вполне люди, а возможно, даже и совсем не люди. Отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды, речь идет о большем — отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически двух различных видов живых существ наподобие уэллсовских элоев и морлоков. Это различие глубоко и экзистенциально укоренено. В смягченном варианте речь идет об отношениях «цивилизованных» людей (элиты) и «варваров» (остальных)» (с. 295).
Сказано красиво, но неверно. Откуда видно, что «отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды»? Как раз могут быть и описаны, и поняты. Обычное дело, тем более что и особой вражды не наблюдается. А вот сказать, что «речь идет об отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически (!) двух различных видов живых существ», можно только в качестве гротеска. Как говорится, приехали! Начнем охоту на морлоков?
Теперь о втором ключевом положении, согласно которому этническое качество присуще каждому народу изначально. В. Д. Соловей признает, что он исходит из примордиалистской концепции этничности. Но нельзя же было в этом вопросе ограничиться этим сказанным вскользь словом! Надо было предупредить читателя, как трактуют эту концепцию сегодня – а потом и разбивать ее критиков в пух и прах.
Вот что об этом сказано в сравнительно недавнем обзоре. Примордиалистская концепции этногенеза представляет этничность как нечто изначально (примордиально) данное и естественное, порожденное «почвой и кровью». Этому взгляду противостоит «конструктивистский» (или «реалистический») подход, в котором этничность рассматривается не как данность и «фиксированная суть», а как исторически возникающее и изменяющееся явление, результат творческого созидания.
Примордиализм возник при изучении этнических конфликтов, эмоциональный заряд и иррациональная ярость которых не находили удовлетворительного объяснения в европейской социологии и представлялись чем-то инстинктивным, «природным», предписанным генетическими структурами народов, многие тысячелетия пребывавших в доисторическом состоянии [3]. Рассуждения на этнические темы в категориях примордиализма легко идеологизируются и скатываются к расизму, так что в обзорных работах антропологи стараются отмежеваться от «экстремальных форм, в которых примордиализм забредает в зоопарк социобиологии» (К. Янг). Да, марксизм тяготел к примордиализму, хотя специально Маркс и Энгельс проблемой этногенеза не занимались. Но ведь это было более 150 лет назад!
В практическом плане представления об этничности важны в связи с национализмом, национальными войнами и национальным государством. В западной этнологии различают два крайних вида национализма – евронационализм, который возник в Новое время в ходе образования национальных государств в Западной Европе, и этнонационализм, тип которого сформировался в ХХ веке в ходе национально-освободительной борьбы колоний. Представления о национализме в незападных странах, которые не были колониями, но и не породили наций типа европейских, нам известны хуже, и говорить о них здесь не будем (их надо изучать и обсуждать отдельно, поскольку они для нас сейчас действительно очень важны – например, представления Сунь Ятсена о китайском национализме как народном принципе). Из краткого сравнения евро- и этнонационализма будет понятнее «парадигма», которую предлагает В. Д. Соловей. Вот выдержка из обзора 1993 г.:
«Даже проецируя свою историю в далекое прошлое и изобретая свои собственные традиции, евронационализм обычно признает историчность своего происхождения, часто относя его на счет неких героических действий людей, и подает свою историю в виде исторического повествования о серии подвигов, дат и смертей. Из этого следует, что упор в евронационализме делается скорее на хронологию, чем на космологию, и, если перефразировать Ренана, - на забвение прошлого (или, возможно, на искаженное восприятие прошлого) при попытке его восстановления.
Этнонационализм, напротив, ищет свои корни во временах незапамятных, приписывая себе черты изначальной сущности. Его генезис часто объясняется вмешательством сверхъестественных сил, а его прошлое… может быть спрессовано в виде «традиции» или «наследия». В этом случае космология превалирует над хронологией; коллективная память воспринимается как решающий фактор для выживания группы, а различия рассматриваются, при всем непостоянстве в уровнях терпимости, как неизбежные и неискоренимые. С точки зрения евронационализма, этнонационализм представляется примитивным, иррациональным, магическим и, прежде всего, угрожающим; с точки же зрения этнонационалима, который при взгляде изнутри предстает вполне «рациональным», евронационализм по-прежнему воспринимается как изначально колониальное по своей природе явление, в котором отсутствуют человечность и общественная совесть» [4].
Катастрофа ликвидации Советского Союза и тот всесторонний кризис, который ее сопровождает, породил во всех переживающих это бедствие народах ощущение угрозы самому их бытию, а вследствие этого и обострение этнического чувства. Во всех случаях это обострение в большей или меньшей степени обнаруживает сдвиг к этнонационализму. Бурно идет процесс этнического мифотворчества в среде интеллигенции народов Северного Кавказа. Эти мифы создаются, чтобы объяснять современные, вызванные общим кризисом этнические конфликты исконными «культурными различиями» и «архетипами», доставшимися от первобытных предков. При этом момент возникновения народов и обретения ими их «исконных» территорий относят в третье тысячелетие до новой эры. Ни о какой науке тут и речи не идет, в интересах местных элит фабрикуются идеологические средства, включающие в себя «культурный расизм».
У русских как у державного народа это выражено в гораздо меньшей степени, чем у малых народов, но тоже наблюдается. Это – результат бедствия, которое переживают наши народы. Гуманитарная интеллигенция в такие моменты оказывается перед выбором – способствовать этому сдвигу, пропагандируя примордиалистские представления об этничности с помощью авторитета науки, или рационализировать наш кризис и порожденные им национальные проблемы, снимать с этнического чувства его магическую оболочку.
В. Д. Соловей пишет, начисто отрицая сам процесс этногенеза: «Этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации… Архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род» (с. 53).
Заданную в этих утверждениях парадигму невозможно себе представить даже в плане религии. Если этнические архетипы неизменны и неуничтожимы, то как от Адама и Евы смогло произойти множество разных народов? Что значит, что русскому народу в кровь были изначально заложены его неизменные и неуничтожимые этнические качества (архетипы)? Назовите, когда и в какой точке Земли пробил этот изначальный для нас час?
А когда пробил этот час для азербайджанского народа? С.В.Чешко пишет: «Азербайджанский этнос, отличный от других тюркских народов Закавказья и Передней Азии, стал формироваться сравнительно поздно – уже в составе России». В. Д. Соловей в это не верит? Так пусть даст свою версию появления народов, их начала, но с указанием изначального момента в понятных временных координатах. Без этого сам термин «изначально» принят быть не может.
С.В.Чешко очень мягко и политкорректно указывает на то, к каким нелепостям приводили примордиалистские представления об этничности, оживленные в момент перестройки с вполне определенными политическими целями: «Вызывает большие сомнения оправданность прямого отождествления древних и архаичных этносов с одноименными современными этносами, что очень характерно для возрожденческих лозунгов национальных движений. Если Р. Кионка утверждает, что эстонцы живут на своей территории в течение 5 тыс. лет, то это очевидная экстраполяция современности на очень далекое прошлое. Если депутат Государственной Думы заявляет, что он печенег, и государство должно заботиться о печенегах, то этот курьез в принципе того же порядка, что и многие исторические изыскания, имеющие целью вывести свои народы чуть ли не от сотворения мира» [5].
Научное сознание отличается от религиозного тем, что оно прилагает к любой изучаемой сущности меру. Причем мера эта выражается в однозначно трактуемых уговоренных единицах (соответственно, с приемлемой и тоже вполне определенной точностью). В. Д. Соловей от этой нормы отказывается категорически и принципиально. Если речь идет о времени, то он оперирует эсхатологическими понятиями - изначально, пока существует человеческий род. Да, тут аршином общим не измерить!
То же самое в приложении к материи, к массе. Вот главный тезис его книги: «Понимание этничности, которое предложено в предшествующей главе, дает недвусмысленный, хотя и шокирующий ответ на сакраментальный вопрос, кто есть русские. С научной точки зрения, русские — это те, в чьих венах течет русская кровь» (с. 64).
Ну, если это «с научной точки зрения», то сразу встает вопрос о мере – сколько нужно русской крови, чтобы паспортный стол МВД шлёпнул человеку в паспорте отметку «русский»? Этот простой и вполне разумный вопрос автора оскорбляет: «Предвижу возмущенный вопрос: какой процент русской крови должен течь в венах, чтобы считать человека русским? Честно признаюсь, меня это не занимало, да и сам вопрос в контексте отечественной истории довольно бессмысленен» (с. 306).
Вот тебе на! Заинтриговал, как Шехерезада, а на самом интересном месте замолчал. Его это не занимает… Да еще обругал читателя – какие, мол, бессмысленные вопросы задаете в контексте отечественной истории. Причем «честно признал» - честностью своей пилюлю подсластил. Лучше бы логики побольше. Ведь вопрос этот абсолютно неизбежен. Мышление человека диалогично. Человек слышит необычное утверждение, которое, действительно превратясь в парадигму, угрожает перевернуть всю его жизнь, прилагает это утверждение к реальности – и у него тут же возникает этот вопрос. Если мама русская, а папа юрист, то какова этничность сына? У него в венах 50% русской крови, а 50% крови юриста. Он русский? А согласится ли с этим кровь юриста? Этот вопрос возникает без всякого возмущения. А вот ответ как раз вызывает возмущение – меня это не занимает.
И как тогда вообще понимать всю эту книгу, если как раз вопрос о том, как определяется принадлежность человека к русскому народу, автор в заключении называет «бессмысленым в контексте отечественной истории»? Ведь книга называется «Русская история: новое прочтение»! Читаешь, читаешь про кровь, архетипы и русскую «самость», а под конец тебе под нос суют кукиш.
Если продолжить мысль В. Д. Соловея, то выходит, что народов не существует. Наличие в венах каждого человека капелек разной крови, которые несут в себе разные неизменные и неуничтожимые этнические архетипы – при том, что число капелек каждого типа несущественно, – означает, что всякие этнические различия стираются. Каждый человек биологически представляет собой помесь множества народов, он ничей. А его религия, культура, идеалы и ценности – это все наносное, к этничности отношения не имеет.
В. Д. Соловей так и пишет: «Ценности и культурные ориентации, будучи продуктом человеческой истории, не могут носить архетипического характера — они подвержены как медленным и частичным, так всеобъемлющим и стремительным изменениям… Понятия «русского “национального характера”», русских родовых ценностей и культурных архетипов (а также любые их эквиваленты), которыми пытаются оперировать социогуманитарные науки, включая историографию отечественной истории, суть интеллектуальные фикции» (с. 24).
В этом тезисе, думаю, воплотился тот же грубый натурализм, который в историческом материализме привел к гипертрофированию роли «базиса» (производственных отношений) в сравнению с «надстройкой» (культурой), роли «материального бытия» в сравнении с «сознанием». Ценности и культура суть интеллектуальные фикции, а кровь – реальность! Дух ничто, плоть – всё!
В. Д. Соловей пишет: «В новой парадигме философской антропологии «тело», «телесность» оказываются основой экзистенции. Тело — та предельная точка, вокруг которой выстраивается система познания, оно обеспечивает человека опытом, превосходящим вербальный (известно, что 90% получаемой человеком эмоционально значимой информации обрабатывается на невербальном уровне). Тело творит и выращивает язык и систему понятий, проектирует вокруг себя мир культуры и социальности» (с. 41).
Тело выращивает язык – разве это не самоочевидная аксиома новой парадигмы философской антропологии! Как все-таки сильно перестройка шарахнула по сознанию нашей гуманитарной интеллигенции.
«Социогуманитарные науки» пришли к выводу, что этничность создается под влиянием всей совокупности факторов окружающей среды и культуры, которые формируют «национальный характер», и в этом смысле «русскость» – плод трудовых, военных, духовных усилий многих поколений русских людей (русские создали «общность, воображенную русскими людьми»). Но такие общности В. Д. Соловей реальностью не считает, реальна для него лишь материя («кровь»): «Обобщая, можно сказать: то, что отечественные и западные гуманитарии считают «воображенной общностью», результатом конструирования, совокупностью культурных и языковых характеристик, для антропологов, медиков, биологов и генетиков — биологическая реальность» (с. 36).
Ссылка на «антропологов, медиков, биологов и генетиков» тут совершенно незаконна. Выводов представителей этих наук, которые бы определенно утверждали, что этничность «записана» в биологических структурах, В. Д. Соловей не приводит. Его трактовка косвенных данных является очень вольной, а то и явно неадекватной. Вот несколько примеров.
В. Д. Соловей пишет: «Уж на что чуралась биологизации этнической проблематики советская наука, но и та с подачи «главы» советской этнологии Ю. В. Бромлея вынуждена была ввести в советскую концепцию этноса биологический критерий — эндогамию. «Оказалось, что подавляющее большинство современных этнических общностей — наций обладает неменьшей (чем первобытнообщинные племена. — В. С.) степенью эндогамности: обычно более 90% их членов заключает гомогенные в этническом отношении браки» (с. 38).
Ну при чем здесь эндогамия? Никакого отношения к биологии она не имеет, это явление культуры, как и сам институт семьи и брака. Даже странно, как такая мысль могла прийти автору в голову. Создание семьи, рода, племени как раз стало одной из первых сфер, которые регулировались культурными нормами и запретами. У животных, поведение которых регулируется инстинктами («кровью»), культурных норм нет или они имеются в зачаточном состоянии.
В. Д. Соловей верит в то, что мозг у русских и у юристов устроен по-разному. Он пишет: «Научно зафиксированную этническую (и расовую) изменчивость нервной системы и строения головного мозга невозможно отнести к безразличным для исторического творчества биологическим параметрам, ведь речь идет о степени и самой возможности интеллектуального и культурного. Считается доказанной и наследственная детерминированность интеллекта: обсуждается соотношение, баланс, взаимодействие наследственных (в том числе этнических и расовых) и средовых факторов, но не кардинальная важность наследственности. Но моя мысль идет гораздо дальше и носит откровенно «еретический» характер. Суть ее в предположении о существовании наследственных этнических ментальных качеств, задающих вектор культуры и социальности» (с. 39-40).
«Научно зафиксированная», «считается доказанной» - это тоже выражения из арсенала Кашпировского. Надо же, «речь идет о самой возможности интеллектуального и культурного развития» разных народов, а в доказательство – только собственная мысль, да и то откровенно «еретическая». По нынешним временам этого мало. Небольшую секту собрать еще можно, но ни науки, ни религии на этом не установить.
Какие странные вещи приходится читать «в контексте отечественной истории»: «Этнически дифференцированные врожденные различия наблюдаются в восприятия цвета, пластических форм, ландшафтов, пространства и времени… Такое капитальное различие в восприятии живущих в одном природном окружении людей не могло определяться только культурными факторами… Исследование геногеографии Восточной Европы выяснило, что в ходе исторического развития российский природный ландшафт был включен в русский генофонд: из фактора внешней среды он превратился в фактор внутренней, генотипической среды организма человека» (с. 42-43).
Вещи невероятные, так разъясните! Какие наблюдаются врожденные этнические различия в восприятии времени? У Пушкина, как эфиопа, время шло из будущего в прошлое? И перешибить этот его неизменяемый этнический архетип культурой так и не удалось? И каким образом «российский природный ландшафт был включен в русский генофонд»? Какое тело вырастило этот язык?
В. Д. Соловей легко переходит от генетики особи к генетике популяции, от личности к этносу. Разницы между этими уровнями он, похоже, не видит и пишет: «Гипотеза генетической детерминированности культуры и социальности уже не игнорируется «серьезной» наукой. Она приобрела влиятельных сторонников не только среди биологов, которых можно при некоторой интеллектуальной натяжке упрекнуть в «социал-дарвинизме» (к слову, это понятие — чистой воды интеллектуальная фикция, концептуальный фантом) и непонимании гуманитарной специфики, но и среди гуманитариев. К числу оных, в частности, принадлежит известный американский лингвист и философ Н. Хомский: согласно его теории генеративной грамматики логическое мышление и язык составляют часть генетического наследия личности» (с. 41).
В генетическом наследии личности много чего есть, включая психические заболевания и нарушения в восприятии цвета – но при чем здесь этничность? Да и не мог Хомский утверждать, будто в «генетическое наследство» от папы с мамой личность получает логическое мышление и язык. Обезьяна Чита спасла в джунглях младенца, из него вырос Тарзан – и заговорил на чистом английском языке? Какие все-таки в Голливуде «социал-дарвинисты» сидят, у них бедная Джейн была вынуждена поначалу разговаривать с Тарзаном жестами. Хорошо хоть, эндогамия помогла, а попади туда вместо Джейн француженка – никак бы не сговорились, и жесты бы не помогли.
Биологически человек наследует лишь структуры мозга, гортани и языка, позволяющие младенцу обучаться у окружающих его людей логическому мышлению и членораздельной речи. Именно в этом смысле Хомский писал, что в человеке (в отличие от обезьян) есть «врожденная грамматика». Но она вовсе не этническая, а именно «универсальная» для всего человеческого рода т.е. рассчитана на все языки.
Когда ребенок рождается и слышит, как говорят окружающие его люди его народа, то его мозг уже в первые несколько месяцев жизни настраивается на структуры этого языка, и он становится для него родным. Ст. Пинкер даже ввел метафору «джамперы» (самый близкий к контексту смысл слова jumper – появляющаяся мишень). Эта «джамперы» в мозгу ребенка ставятся в положения, соответствующие языку окружения [6]. Но эта настройка мозга на определенный язык есть процесс освоения культуры, а вовсе не «голос крови». Ребенок, попавший в стаю волков и выросший в этой стае, не проявляет потом никаких этнических архетипов и никакой прирожденной способности к языку своих родителей.
Вообще, парадигма В. Д. Соловея находится в неразрешимом противоречии с множеством хорошо документированных фактов о том, что дети, с ранних лет воспитанные в среде иных народов, приобретают свойственные им этнические черты, и «голос крови» долго не дает о себе знать даже после возвращения их в «родную по рождению» среду. Культура их биологических родителей «стирается» очень быстро. Об этом говорит опыт воспитания детей корейцев и японцев в семьях американцев. Корейские дети, выросшие в американских семьях, полностью перенимают американскую культуру, а не воспроизводят корейскую, хотя их физические отличия (форма глаз, цвет кожи и пр.) могут оказыватъ влияние на адаптацию к обществу белых американцев. Во времена покорения Америки англо-саксами было много случаев воспитания детей колонистов в индейских семьях. Даже после возвращения в среду белых колонистов эти дети сохраняли обычаи индейцев и хотели вернуться в их среду.
Неотразимый удар критикам В. Д. Соловей наносит ссылкой на психоделические изыскания. Он пишет: «По словам одного из крупнейших мировых психологов, основателя такого ее революционного направления как трансперсональная психология, С. Грофа: «Материалы, полученные в психоделических изысканиях и при глубинной эмпирической работе, явно свидетельствуют о существовании коллективного бессознательного…». Более того, в ходе экспериментов Грофу удалось достоверно установить филогенетические переживания человека, то есть память о его дочеловеческом существовании! Отождествление человека с предшествовавшими ему эволюционно доисторическими животными включало верифицируемую информацию (ощущение веса, размера, чувства тела, разнообразия физиологических ощущений и т. д.), адекватность которой была подтверждена зоологами-палеонтологами» (с. 48).
На это возразить нечего… Хотелось бы только полюбопытствовать, как ощущает В. Д. Соловей вес и размер предшествовавшего ему лично эволюционно доисторического животного. Что это за зверюшка?
Биологическую основу этничности В. Д. Соловей описывает в понятиях, которые не имеют определенного смысла и воспринимаются как художественные метафоры, передающие лишь настрой мысли. Кровь… почва… русский жизнеродный потенциал... русский витальный инстинкт… русская биологическая сила. И с этим понятийным аппаратом нам предлагается строить рациональную отечественную историю и вылезать из культурного кризиса?
Откуда прёт весь этот примордиализм и эссенциализм, которым так чужда была наша культура, не говоря уж о православном представлении о человеке? Могу предположить, что это интеллектуальный продукт, импортированный из стихийной антропологии того «рыночного» западного общества, которое возникло на обломках средневековой христианской Европы. Американский антрополог М.Сахлинс пишет в большом труде «Горечь сладости или нативная антропология Запада»: «Пожалуй, не требует доказательства тот факт, что наша фольклорная антропология склонна объяснять культуру природой. Варьируя от расизма на улицах до социобиологии в университетах, проходя через многочисленные речевые обороты повседневного языка, биологический детерминизм есть постоянный рецидив Западного общества… Биологический детерминизм – это мистифицированное восприятие культурного порядка, особенно поддерживаемое рыночной экономикой. Рыночная экономика заставляет участвующих в ней воспринимать свой образ жизни результатом потребностей плоти, опосредованных рациональным посредничеством их воли» [7].
Не помогает обоснованию «новой парадигмы» В. Д. Соловея и введение биологической метафоры этнического инстинкта. Что это за новые сущности, зачем они плодятся? В. Д. Соловей пишет: «В контексте моей темы сопряжение биологического и социологического ракурсов принципиально важно указанием на возможность врожденных этнических инстинктов восприятия и действия. Речь идет именно об инстинктах, то есть моделях, составляющих самоочевидное (не осознаваемое и не рефлектируемое) изначальное основание специфического восприятия и поведения этнических групп» (с. 41).
Ни на что это «сопряжение ракурсов» не указывает, да и сопряжения никакого нет, как нет и ракурсов, одни метафоры. Ну что «биологического» в том, как В. Д. Соловей понимает слово «кровь»? Это не более чем художественный образ, нагруженный идеологическими смыслами. То же самое и здесь. Читаем: этнические инстинкты - это модели, составляющие самоочевидное, то есть не осознаваемое и не рефлектируемое, изначальное основание восприятия и поведения.
Где в этом определении биология – гены, кровь? Разве большинство продуктов культуры, ставших стереотипами нашего восприятия и поведения, требуют их осознания и рефлексии? Вот, вы пожимаете знакомому руку. Это ритуал, культурная норма, ставшая самоочевидным, не осознаваемым и не рефлектируемым основанием поведения. Ничего изначального и инстинктивного в рукопожатии нет. Никакой биологии, изобретенный, кажется, рыцарями, дружественный жест, обозначающий, что рука не держит оружия.
Уж на что, кажется, инстинкт, зов крови и пр. – целовать женщину. И то, оказывается, сугубо культурное достижение, ничего биологического и изначального. Европейцы это раньше изобрели, тут мы им поаплодируем. А у японцев, когда впервые увидели у европейцев поцелуи, они вызвали отвращение. Потом ничего, привыкли.
Еще больше туману напускают вводимые зачем-то «архетипы». Хорошая это вещь, но тут она зачем, непонятно. Ведь В. Д. Соловей применяет это слово как синоним инстинктов: «архетипы представляют собой самые общие инстинкты представления и действия» (с. 45). Но теперь смысл вообще исчезает. Ведь выше было сказано, что «инстинкт – основание поведения». Человек, восприняв какое-то изменение в окружающем его мире, автоматически совершает действие, предписанное ему инстинктом. Например, увидев улыбку и протянутую руку знакомого, пожимает ему руку. Это полезная модель. Другое дело – архетипы. Они, оказывается, ничего конкретного не предписывают, точнее, являются пустой формой, в которой может оказаться любое содержание. Тебе улыбаются и протягивают руку, а архетип тебя вдруг побуждает дать приятелю по физиономии. Без всякого осознания и рефлексии.
Вот как это объясняет В. Д. Соловей: «Юнговские архетипы — это именно мыслеформы,.. пустые формы осознания, требующие своего наполнения конкретным материалом. Другими словами, это матрицы. Конкретный материал наполняет их в зависимости от переживаемой людьми исторической ситуации, то есть формы остаются неизменными при меняющемся содержании… Будучи врожденными, не имеющими собственного содержания мыслеформами, этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации. Архетип вмещает самые различные, в том числе диаметрально противоположные, ценности и культурные стереотипы, не будучи сам ни ценностью, ни культурным стереотипом… Архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род» (с. 45, 53).
Просто страшно становится – как жить с такими «изначальными основаниями восприятия и поведения»? И ведь все это приписывается русским! Был у них, мол, этнический архетип – православие. Но это была пустая мыслеформа. Изменилась историческая ситуация, заполнили русские люди эту мыслеформу диаметрально противоположными ценностями – и тут же взорвали церкви и расстреляли священиков. Что ж поделаешь, такие уж у русских ахетипы, они даны изначально и неуничтожимы.
Читаем о месте православия в структуре русской этнической идентичности и о злодеяниях проклятых большевиков: «Сокрушительный удар был нанесен по олицетворявшему русский этнический принцип православию… Фактическое разрушение главного дореволюционного русского идентитета — православия…» (с. 129, 153).
Действительно ужасно – главный русский идентитет сокрушили. Ищем место, где об этом идентитете сказано подробнее. Читаем: «Русское общество так и не стало христианским… Христианско-языческий синкретизм так называемого «народного православия» представлял не более чем тонкую ментальную амальгаму христианства на мощном, преобладающем языческом пласте народной психологии… Погром православной церкви стал отсроченной местью русского народа за насильственную христианизацию, за государственное принуждение к православию… Насильственная и форсированная социокультурная инженерия со стороны государства привела к мощной антихристианской, в своей основе языческой, реакции» (с. 15-17).
Вот тебе на! «Тонкая ментальная амальгама», которую государство насильственно и форсированно нацепило на русские этнические архетипы и инстинкты и которая отвергалась «языческим пластом народной психологии», оказывается, одновременно была главным «русским этническим принципом»! Да что же это за народ такой, совсем без принципов? Был у русских «идентитет», искусственно навязанный царским режимом, да и тот они выкинули в припадке «отсроченной мести русского народа за насильственную христианизацию».
Примерно так же трактуется отношение русских к государству: «Поскольку государство представляет собой довольно позднее историческое образование, то говорить о государстве как русском этническом архетипе было бы по меньшей мере странно» (с. 76). Дальше читаем: «Государство для русских – не парадигма сознания, а бессознательная структура – русский этнический стереотип» (с. 124). Чем «бессознательный русский этнический стереотип» отличается от «русского этнического архетипа»? В контексте отечественной истории ничем не отличается. А вот поди ж ты!
Зачем все это? Куда нас должна вывести вся эта «новая парадигма»? Кому и какой знак хочет подать В. Д. Соловей, соблазняя психоделическими дочеловеческими воспоминаниями?
Главный смысл, видимо, находится во второй части книги, где доказывается несовместимость русских этнических архетипов и инстинктов, мыслеформ и крови с бытием большого многонационального государства – что Российской империи, что Советского Союза. Русские, мол, эти государства создали, русские их и уничтожили. Такой уж народ – поди угадай, что он еще выкинет. Язычники антихристианские. Трепещи, наша маленькая планета!
А эту первую часть В. Д. Соловей завершает жуткой картиной нынешнего сдвига в этнических инстинктах русского народа после учиненного им погрома империи и православия, СССР и коммунизма. Как в фильме ужасов, где симпатичный юноша вдруг на глазах превращается в вампира – сужается лоб, удлиняются клыки, на губах пена…
Тут автор дал волю своему красноречию и не пожалел красок: «Происходит без преувеличения исторический переход русского народа к новой для него парадигме понимания и освоения мира — этнической. Кардинально меняется устройство русского взгляда на самое себя и на окружающий мир. Дополнительный драматизм этой революции придает то обстоятельство, что в структуре самой этнической идентичности биологической принцип (кровь) начинает играть все более весомую роль и конкурирует с культурной компонентой (почвой)…
В молодежной среде отчетливо наметилась тенденция перехода от традиционной для России этнокультурной к биологической, расовой матрице. И это значит, что внутри радикальной революции — этнизации русского сознания — таится еще более радикальное начало. В общем — традиционная русская матрешка, образы которой, правда, зловещи, а не жизнерадостны...
Радикализм и расизм — лишь элементы происходящих в России фундаментальных, поистине тектонических социокультурных и ценностных сдвигов. Радикально меняется смысл самого национального бытия, происходит рождение новой русской традиции. Ее вектор и содержание не внушают гуманитарного оптимизма, поскольку эта традиция — неоварварская, связанная с архаизацией ментальности и общества, опусканием их вглубь самих себя и человеческой истории. В контексте архаизации неизбежно происходит актуализация принципа крови, заменяющего более сложные и рафинированные, но неэффективные в деградирующей стране, социальные связи и идентичности» (с. 288).
Эти рассуждения полностью противоречат нормам научной рациональности. В. Д. Соловей утверждает, что в России происходит мировоззренческая революция – кардинально меняется русский взгляд на мир. Революция эта драматична – присущий русской культуре взгляд на этничность якобы замещается на расовый, биологической принцип (кровь). Возникает новый, зловещий образ мировоззрения русских – радикальный и расистский. Происходит архаизация ментальности и общества. Иными словами, налицо глубокий духовный регресс, реакционный поворот в сознании.
Но ведь вся книга В. Д. Соловея как раз и посвящена утверждению биологического принципа этничности! Русскость – это кровь! Именно это В. Д. Соловей и считает истиной, а прежнее представление об этничности как продукте культуры он считает заблуждением. Но истина не может быть реакционнной и быть причиной регресса, это с точки зрения научного метода нонсенс. Познанная истина, будучи сама по себе нейтральной относительно моральных оценок, в то же время расширяет возможности общества для разрешения противоречий. Поэтому истина – положительная ценность. Выходит, у русских даже истина, открытая В. Д. Соловеем, превращается в орудие реакции и мракобесия. Ну и ну!
Заключение книги не только противоречит логике. Оно попросту провокационно: сначала читателей убеждают в том, что их русскость определяются кровью, а в конце пугают мировое сообщество тем, что у русских «происходит актуализация принципа крови». Вот тебе и зловещая русская матрёшка в сказке В.Д. Соловея, творца парадигм. Наверное, по этому сценарию Швыдкой с Горбачевым уже фильм снимают о «русском фашизме». «Оскара» получат или еще какие-нибудь материальные ценности.

Примечания:
[1] Здесь и далее в круглых скобках указан номер страницы обсуждаемой книги, на которой расположена цитата.
[2] Желающим освежиться чтением расистской литературы сообщаю ссылку: Авдеев В. Б. Расология. Наука о наследственных качествах людей. М., 2005.
[3] К. Янг. Диалектика культурного плюрализма: концепция и реальность. - В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука. 1994.
[4] Дж. Комарофф. Национальность, этничность, современность: политика самоосознания в конце ХХ века. – В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука, 1994. С. 58-59.
[5] С.В. Чешко. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. М., 1996. С. 156-157.
[6] Ст. Пинкер. Язык как инстинкт (Пер. с английского). М., 2004. 456 с.
[7] М.Сахлинс. Горечь сладости или нативная антропология Запада - www.kara-murza.ru/anthropology/Gorech005.html.
От C.КАРА-МУРЗА
К inm (27.03.2006 18:53:00)
Дата 28.03.2006 10:20:47

Re: Спасибо! Где вы раньше были? (-)