От
|
Сергей Вадов
|
К
|
И.Т.
|
Дата
|
30.04.2006 03:11:21
|
Рубрики
|
Тексты;
|
Националистические vs. классовые причины этнических убийств.
Екатерина Деготь "Классовая логика", "Ведомости" N76(1603) от 28.04.2006 http://www.vedomosti.ru/newspaper/print.shtml?2006/04/28/105995
Этнические убийства сегодня на первых полосах газет, и воспринимаются как что-то иррационально жуткое. С национальностью и внешностью мы рождаемся, изменить ее не в силах, поэтому удар ножом за цвет волос или кожи кажется ударом рока. Пресса из самых лучших побуждений теперь всегда подчеркивает национальность потерпевших, а про нападавших не забывает отметить, что они были бритыми, в шнурованных ботинках и славянского типа. Скоро, может быть, станут указывать и принадлежность к определенной религиозной конфессии. Тем самым объективно подготавливается почва если не для ксенофобии, то для “ксеноподозрительности”.
Меж тем существует и другой взгляд на вещи, называемый “интернационалистским”. Вопреки распространенному мнению он состоит вовсе не в утопической идее “дружбы народов”, а в умении сначала видеть классовые различия, а уже потом какие бы то ни было другие. Это чутье у нас сейчас притупилось.
Меж тем корень — ну по крайней мере один из корней — нынешней так называемой ксенофобии состоит в классовой, а не этнической ненависти. “Инородцами” у нас воспринимаются прежде всего определенные социальные слои: богатые собственники и бесправные наемные работники. Первые ездят на больших машинах, вторые — в метро в нестираной одежде. Африканский студент по обстоятельствам может быть воспринят как представитель любой из этих категорий. Старого армянского врача ненавидят редко. Порой вообще не замечают его национальности.
Считая проблему культурной, религиозной и этнической, мы фактически солидаризируемся с теми, кто делит мир на “своих” и “чужих”. И это неудивительно: у нынешних поколений такой опыт очень богат.
В сознании граждан 1970-х годов — а именно с этими годами принято сравнивать теперешнюю атмосферу — жизнь выглядела как противостояние “своих людей” и нависших над ними темных сил, которых называли “они”. “Свои люди” носили джинсы, слушали западную музыку и знали кое-какие умные слова. Под “ними” иногда имелся в виду КГБ, но чаще — “народ”, “массы”, или, как тогда принято было говорить, “гегемон”. Еще вполголоса говорили “быдло”. Думали так: пришли необразованные кретины, которые даже по-русски не умеют правильно говорить, и давят нас.
Легко предположить, что таков был образ мыслей только интеллигенции. Но на самом деле он был очень широко распространен. Просто один гордился тем, что отличает “Ливайсы” от “Вранглера”, а другой тем, что читал, допустим, Мориса Дрюона. Всякий чем-нибудь да гордился.
Это было чисто классовое презрение, замаскированное под легкий культурный снобизм. Пролетарии были виноваты уже потому, что были классом. А само понятие класса считалось навязанным сверху, поэтому о себе в таких категориях никто не думал, включая и самих пролетариев.
Слово “быдло” не умерло. Именно это классовое презрение к недостаточно образованным, к недостаточно богатым и чистым, упакованное в форму эрудированной иронии, составляло главное содержание нашей журналистики все 1990-е годы. Сегодня ведущие передачи “Школа злословия” с энтузиазмом реализуют ту же самую “ценностную установку” ненависти к “плебсу”. Именно эта модель мышления сегодня возвращается к нам очень неприятным рикошетом — в виде насилия над “чужими”.
С насилием нужно бороться, не только останавливая занесенную руку. Нужно еще останавливать определенные мысли в голове, не исключая и свою. Противостояние этническим конфликтам должно состоять в том числе и в решительном отказе рассуждать только в этнических категориях.
В ближайшие годы нам всем придется научиться солидаризироваться с людьми исходя не только из наших культурных интересов, кругозора, вкусов и умения (или неумения) правильно говорить по-русски, но еще и из интересов политических. Это важнее.