От K
К Alexandre Putt
Дата 01.04.2006 17:40:57
Рубрики Катастрофа;

Наука и идеология

> Вы подразумеваете независимость и объективность науки. Это совершенно не так. Наука
> никогда свободной от убеждений не будет, как и не будет объективной.

Писал вроде Вам комментарий, а получилась чуть ли не статья. А если еще и конкретные
примеры поискать, наскрести. . .
**************
Взгляд западного человека на науку до предела идеологизирован, особенно в той части, что
наука никак не связана с идеологией.

Что такое наука? Специфический метод получения новых знаний, при помощи поиска общих
законов, закономерностей. Формулируется закон, который позволяет предсказывать явления или
их свойства, т.е. после формулировки закона мы получаем дополнительные знания, которые
ранее были нам не доступны. Казалось бы все. . . но. . . кроме этого современная наука
требует изложение закона соответствующим образом, с применением принятого в данной области
формализма, который имеет тенденцию развиваться. Полученные данные проверяются
общепринятыми на данный момент методиками, которые часто пересматриваются. Да и не все
возможные области применения научных методов будут считаться наукой, некоторые назовут
скорее учебными, а иногда и будут признаны бредовыми. Например, закон распределения мяса в
супе при уменьшении количества последнего наврядли будет признан наукой, пусть подобный
закон и будет описан со всем подобающим формализмом, в лучших традициях статистической
физики. Итак, мы имеем - общепринятые методы описания, общепризнанные методики проверки и
общепринятые области применения. И порождение всех этих <общепринятых, общепризнанных,
общепринятых> не является общественно принятым? Даже если сузить это общество до узкого
сообщества, все это не базируется на идеологии этого сообщества? Показная игра научного
сообщества в объективность и независимость не более чем дань западной идеологии
индивидуализма.

Не будем цепляться к <мелочам>, к субъективному, к проблемам парадигм Куна, к процессу их
жизнедеятельности, рассмотрим <объективные> обстоятельства, а именно - процесс обоснования
самого закона. Сегодня общепринята идея Поппера о фальсифицируемости как признаке
научности. Простую и ясную идею проверки, как самого вывода закона, так и результата его
применения, Поппер переставил задом на перед, часть отсек, и на свет появился мутный
принцип - научно то, что поддается опровержению. Для чего это понадобилось Попперу? Чтобы
отсечь первую, самую важную, часть формулировки научного метода - <метод получения новых
знаний>, которая сразу налагает на ученого определенные обязательства перед обществом и
соответствующие ограничения (некоторые знания обществу могут быть попросту не нужны, см.
про суп). Но для идеологии индивидуализма, глашатаем которой является Поппер, это
невыносимо, и это не просто гнетет, а расходится с основополагающим принципом его
идеологии - <каждый сам за себя>. Поэтому ученый у Поппера это некто, кто занимается
чем-то, что считает нужным, но результат его жизнедеятельности должен быть опровержим.
Мало того, что под такую формулировку в научное попадает все что не попадя, все что сможет
стать <опровержимым>, так и не все научное является научным, например, математика. Если
доказана теорема в математике, то искать ее <опровержимость> не всегда здравомыслящее
занятие, даже если у вас под рукой супер-эвм. Другое дело, можно проверить само
доказательство, насколько оно правильно и кажется (!) очевидным. Поппер, чтобы избежать
этого <недоразумения>, по не попаданию наиболее фундаментальных законов науки в науку,
ввел понятие базовых законов, которые принимаются наиболее авторитетным сообществом
экспертов и поэтому не нуждаются в дальнейшем обосновании (в свойстве <опровержимости>).
Эксперты. . . эксперты. . . Математики до сих пор с содроганием вспоминают 2-е Всемирный
Математический Конгресс, что они на нем докладывали, какие планы строили на будущее и что
получилось в результате. . . Один чудак-математик, некто Кантор, решил поинтересоваться, а
что такое самое большое число, и все стройное здание математики рухнуло.

Но самое неприятное для любителей объективности и независимости науки даже и не в этом. В
реальной жизни, а в ней существует не только математика, закон первоначально формулируют
как некоторую гипотезу, которую затем проверяют. Есть такая шутка - конечное количество
данных может быть описано бесконечным количеством способов. А так как мы не боги, и над
нами довлеет участь всегда иметь конечное количество данных, то наши законы по большей
части так и остаются гипотезами, проверенными на конечном количестве данных. А наши
гипотезы это пришедшие нам в голову идеи, показавшиеся нам удачными, и это совершенно не
значит, что нет других, еще более удачных, идей. В науке бывает, что одновременно
существуют несколько описаний, которые достаточно удачно предсказывают явления. Поэтому
зачастую выбор гипотезы не более чем дело вкуса, дело воспитания, привычки и может
зависеть даже от степени выспанности в день порождения идеи - <эврика!>. Выбор той или
иной идеи от чего только может не зависеть, и уж точно зависит от нашей идеологии, от
общепринятого в обществе набора других идей, мировоззренческих, сквозь призму которых
все взирают на мир и на базе которых строят свои идеи. Но когда гипотеза становится
общепризнанной, затвердевает, научное сообщество склонно считать ее объективной,
совершенно независимой, ведь тогда и многое другое, находящееся рядом, становится так же
независимым и объективным, например, претензии и потребности данного сообщества.
От Alexandre Putt
К K (01.04.2006 17:40:57)
Дата 01.04.2006 22:17:12

Так может написать?

>Писал вроде Вам комментарий, а получилась чуть ли не статья. А если еще и конкретные
>примеры поискать, наскрести. . .

Ветка почти семинаром получилась, материалов много, можно просто скомпоновать точки зрения. Может, Владимир К. ещё подберёт цитат из работы СГКМ по идеологии, он её недавно читал.

С текстом согласен, отдельно замечу по слову "закон". Слово это очень любимо отечественной наукой, отражает сложившуюся идеологию. Раз закон, то, стало быть, нарушен быть не может. На Западе встречается гораздо реже, в социальных науках - практически никогда.
От Владимир К.
К Alexandre Putt (01.04.2006 22:17:12)
Дата 02.04.2006 18:01:00

Я её не недавно читал. Я её давно прочитал. :-)

- Как только она вышла в свет.
От Alexandre Putt
К Владимир К. (02.04.2006 18:01:00)
Дата 02.04.2006 18:35:52

Ну цитаты-то интересные у Вас есть :-) (-)
От Владимир К.
К Alexandre Putt (02.04.2006 18:35:52)
Дата 02.04.2006 20:05:11

Да. С этим - никаких проблем. :-) (-)
От SS
К K (01.04.2006 17:40:57)
Дата 01.04.2006 19:07:58

про науку и идеологию

Насилие и идеология


Большая и концептуальная лекция В. Суркова «Суверенитет как синоним конкурентоспособности» вызвала широкий резонанс в кругах отечественных политологов, журналистов, политиков и бизнесменов. Уже появились подробные комментарии и ко всей лекции, и к отдельным пунктам. Мне бы хотелось остановиться на одном из важных моментов, который, как мне кажется, был обойден вниманием и критиков, и апологетов В. Суркова. Обойден совершенно напрасно, потому что он заявлен в самом начале лекции и, следовательно, является ключевым, то есть, без него нельзя понять кардинального изменения в сознании российской власти.
Речь идет об утверждении, что современные общества являются более идеологическими, чем все предшествующие, которые держались скорее на насилии. Для широких слоев российской общественности, утверждение звучит революционно. В самом деле, идеология, начиная с перестройки, рассматривалась как принадлежность умирающего советского общества. Общество современное, демократическое тем как раз и отличается, что свободно от влияния идеологии. И вот, пожалуйста, все возвращается на круги своя! Как тут не возопить, что новая российская власть, и «кровавый путинский гэбистский режим» восстанавливает советские порядки, сейчас вот идеологию реабилитируют, скоро цензуру введут!
Напомним, однако, историю проблемы. На протяжении веков и политики, и народ, и мыслители держались мнения, что власть держится на насилии или угрозе такового. Спорили лишь о том, какое насилие является легитимным, а какое - нет. В феодальных обществах, например, считалось, что легитимным является насилие, освященное религией. Когда же религия сама утратила «легитимность» под напором просвещения, то легитимным стали признавать насилие, осуществляемое властью, избранной в соответствии с процедурами, соответствующими тому или иному общественному идеалу. Различные идеалы общественного устройства предлагали философы-метафизики. Если раньше был один религиозный идеал, то сейчас идеалов может быть много, а значит должны быть и специалисты по идеалам - идеологи.
Но уже в 18- 19 веках, в эпоху разгара научно-технической революции теоретики позитивизма вроде Сен-Симона и Конта кричали, что кончилась эпоха мифов, религий и идеологии, а наступает эра научного знания, эра, в которой общество будет управляться в соответствии с научными законами. Кончится конкуренция идеалов, так же как в науке нет конкуренции и споров по поводу того, сколько будет дважды два. Единственной идеологией этого неидеологического будущего общества будет идеология прославления великих ученых и прогрессивных деятелей и борьба со средневековым, религиозным, мифологическим и идеологическим мракобесием. Марксизм унаследовал этот научный пафос, марксизм принципиально противопоставлял себя идеологии, считая идеологию чем-то прошлым. Если еще не забыли, идеология тогда называлась не просто коммунизмом, а «научным коммунизмом». И споров по поводу общественного устройства у нас не должно было быть именно потому, что доводы, законы и доказательства науки едины для всех разумных существ. А наука железно и логично утверждала, что на смену капитализму идет социализм. Спорить с доводами разума мог только безумный, а значит его место в психушке, куда и препровождали диссидентов.
Правда, уже в конце 18 века философ Кант доказывал, что наука тем и отличается от религии, что ее знание не догматично, а критично, что она постоянно развивается, а, следовательно, все утверждения науки не являются набором истин, а являются лишь набором гипотез. Но кто слушает философов? Потребовалось не менее 150 лет для того, чтобы религиозное преклонение перед наукой в западном мире сменилось на более-менее адекватную ее оценку. Недаром последователь Канта философ Поппер стал главным теоретиком «открытого общества», а последователь Поппера миллиардер Дж. Сорос главным спонсором этой идеи. Их усилия сыграли огромную роль в разрушении СССР. Они доказывали, что в СССР неправильно понимали науку, что ее относительные истины сделали абсолютными. Что советская наука - есть замаскированная религия, то есть идеология, а надо вернуться к «открытому обществу», где конкурируют научные гипотезы в соответствие с истинным смыслом науки.
Поэтому в высшей степени удивительно то, что в период перестройки, ее вдохновители и прорабы заявляли об отказе от идеологий. Подобно марксистам столетней давности, они были уверены, что нашли абсолютную истину! Просто теперь абсолютная истина коммунизма в их головах оказалась заменена абсолютной истиной демократии. Не надо им было никакой конкуренции идеалов, идеологий и гипотез, все уже известно: есть, оказывается, «столбовой путь цивилизации»! Поразительно, но все эти либералы и демократы читали того же Поппера, ссылались на него и даже были проповедниками идеи «открытого общества», в то время как Поппер посвятил одноименную книгу доказательству одного тезиса: никаких «столбовых дорог цивилизации» не существует! Это представление о «столбовой дороге», о «законе истории» Поппер назвал «историзмом» и считал историзм главным грехом марксизма! Нет, и не может быть никаких «законов истории», как нет, и не может быть «идеальных обществ», называй их хоть «коммунизмом», хоть «демократией»! И то, и другие лишь гипотезы, принципиально опровергаемые. Есть только открытая и свободная конкуренция общественных идеалов.
Конкуренция за что? За право осуществлять «легитимное насилие» ответили бы раньше. Но сейчас и этот пункт прежней политической мысли подвергнут ревизии. И это особо подчеркнул В. Сурков. Уже марксист А. Грамши писал, что современная власть держится не столько на насилии, сколько на согласии, а согласие есть продукт принятия определенной идеологии. Крупнейший теоретик власти 20 века М. Фуко посвятил всю жизнь борьбе с нелепым и вредным представлением о власти как о чем-то негативном, представлением, что власть – это насилие. Власть властвует именно потому, что предлагает новый проект мира, предлагает нечто новое и позитивное!
Современное общество тем и отличается от прежних, что не дает над собой властвовать никому, кто бы предварительно не объяснил своих действий, кто бы не обосновал свое право на власть, кто бы не убедил большинство в общезначимости и ценности своего проекта. Не даром, в современных обществах, применение силы со стороны государства рассматривается не как признак власти, а как признак отсутствия власти, как признак слабости! В этой связи понятно название лекции В. Суркова. Суверенитет не дается просто так. Чтобы быть сувереном, недостаточно просто объявить себя сувереном, нужно еще доказать, что ты суверен. Нужно уметь предложить такой идеологический проект, который приведет к согласию, который будет конкурентоспособным, который будет принят. Если твои идеи неконкурентоспособны (как и случилось с нашей оппозицией) потеряется и власть.
Нельзя выиграть в конкуренции раз и навсегда, получить право и успокоиться, надо постоянно продуцировать согласие, убеждать, владеть инициативой. Власть, которая перестает владеть инициативой, которая успокоилась, которая не продуцирует консенсус, не убеждает, такая власть становится чистым насилием, следовательно, она не является властью.
Понятно, что по любому вопросу в обществе всегда будут различные точки зрения, поскольку всегда будет так, что кто-то один не может убедить другого и наоборот. Так вот для каждой из спорящих сторон противоположная сторона будет всегда выглядеть как насилующая. Насилующая, как минимум, «здравый смысл», как его понимает каждая из сторон.
Поэтому, когда оппозиция обвиняет власть в «тоталитаризме», и когда власть обвиняет оппозицию в «экстремизме», и вместе они обвиняют друг друга в «фашизме» - это совершенно естественно. Это просто симптом наличия в обществе противоречий по разным вопросам, не более того. Это просто симптом того, что в обществе есть стороны, каждая из которых не может убедить другую, а значит, выглядит для противоположной стороны как насилующая. Когда некий человек или меньшинство не согласно с господствующей идеологией, то, конечно, для них это господство выглядит как насилие. Но на их крики не стоит обращать внимания, это их мнение, а не уровень насилия всего общества. Точно так же не стоит обращать внимание на стенания власти по поводу экстремистов, которые тоже насилуют, а не убеждают власть. Ерунда, для господствующей идеологии это комариный укус и общество это не разрушает. Однако, совсем иное дело, когда нет большинства и меньшинства, когда конфликтность велика. В такой ситуации слишком большие группы людей чувствуют себя несогласными с другими большими группами, реально уровень «чувства насильности» оказывается высок для каждой из сторон!
Из всего сказанного следует вывод, могущий показаться большинству парадоксальным: чем больше в обществе конкуренции, конфликтности, несогласия, тем больше в нем насилия! Максимально «насильное» общество это общество, в котором идет война всех против всех, общество, в котором никто друг друга ни в чем не убеждает, где нет никакой идеологии продуцирующей согласие, где нет никакого мира, где каждый враг друг другу, где право каждого кажется соседу узурпацией, насилием, где, значит, и нет никакого права, где на насилие и отвечают насилием.
Это «дикое состояние» совершенно правильно оставлено человечеством в самом начале истории, с того времени как возникли первые государства - продукты общественного консенсуса. Если верно утверждение, что человеку свойственно стремиться от войны к миру, то он должен стремиться от конфликтных обществ, пронизанных насилием к обществам консенсусным, пронизанным идеальным. Но, к сожалению, дикое состояние периодически воспроизводится теми, кто путает конкретную, неубеждающую его лично идеологию с идеальным вообще, и разрушает идеальное. Дикое состояние воспроизводится теми, кто путает «режим» с государством, а Родину с «начальством», и борется не с начальством, а с Родиной, не с режимом, а с Отечеством и государством.
Каждый раз, когда я призывал не путать некие «недостатки власти» с «государством вообще» и с Родиной, оппозиционеры говорили мне, что это, дескать, уловка власти, способ избежать критики. Мол, не меня конкретного бюрократа ты ругаешь, а всю Родину, значит, ты чуть ли не предатель. Всем понятно, что Родина и начальство не одно и тоже, тем более, если начальство плохое. Но реально, как в политике действовать? Как провести грань между нанесением ущерба государству как таковому или некоему режиму? Как сделать так, чтобы не выплескивать с водой ребенка, или не «попадать в Россию, целя в коммунизм»?
Из всех предшествующих рассуждений может следовать вообще только один вывод: критика вообще не конструктивна. Ни критика власти со стороны оппозиции, ни критика оппозиции со стороны власти. Конкурентоспособность, суверенность, право на легитимную власть возникает только из предложений позитива, из предложения нового мира, из предложения новых моделей консенсуса, общества, из новых планов и идеологий, а не из негатива, не из критики. Критикуя, ты не убеждаешь, критикуя, ты только заставляешь оппонента радикализовываться в своем мнении, вызываешь эскалацию ответной критики. Критика вообще синоним насилия. Если тебе не нравится порядок, не ругай его, а предложи другой, и если он будет убедительней, его примут. Причем принимать будет по мере ознакомления, независимо от того, принадлежит ли реципиент первоначально к оппозиции или к власти. Тот, кто работает для Родины, ведет себя как консультант, который рад, что его идеи перехватываются, если они перехватываются. Ему все равно, кто их осуществит, лишь бы они жили. Он настроен доброжелательно и позитивно, он верит в лучшее. Он верит в то, что люди могут раскаиваться в ошибках и меняться к лучшему. Тот, кто ведет к разрушению общества в котором живет, тот просто критикует, он озабочен именно своим местом в процессе, он настроен бескомпромиссно. Он не меняется сам, и не верит в то, что можно изменить других, а значит их нужно просто «заменить» революционным путем.
Для логики, с которой мы имеем здесь дело, одинаково отвратительны и майданщики с перекошенным ртом и милиционеры с резиновыми дубинками, преследующие инакомыслящих. Правды нет ни у тех, ни у других. Поэтому нечего удивляться, что газ будет дорожать и для майданутых украинцев и для репрессирующих белорусов.