От Георгий
К Георгий
Дата 12.03.2006 20:49:44
Рубрики Прочее;

С. Оболенская. Ностальгия, ностальгия... (*+)

http://zhurnal.lib.ru/o/obolenskaja_s_w/puteshestvie1.shtmlъ

Оболенская Светлана Валериановна: другие произведения.
Ностальгия, ностальгия...
Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения]
[Новинки] [Обзоры] [Помощь]

Комментарии: 80, последний от 08/03/2006.
© Copyright Оболенская Светлана Валериановна (svetlao2004@yandex.ru)


В очередной раз в поле моего внимания попали трогательные
ностальгические строчки об утраченном счастье времен брежневского
"застоя". Теперь чаще добром поминают уже не сталинские времена, а
именно "спокойные" 70-е годы минувшего столетия, когда люди были уверены
в завтрашнем дне, не боялись внезапных ночных звонков, дружно жили в
коммунальных квартирах, а то и перебрались уже в отдельные - во вновь
отстроенных уютных "хрущобках". Когда можно было надеяться на то, что,
пробыв лет десять в очереди (только аккуратно отмечаясь в ней ежегодным
обновлением документов), получишь от государства бесплатное жилье;
когда, как говорили, пусть магазины пусты, а холодильники-то у всех
забиты продуктами.
Нарушу идилличность этих представлений, добавлю ко всему
вышеперечисленному неприятное слово "якобы". Но феномен человеческого
сознания, по крайней мере в наше благословенной стране, таков, что и
сейчас, и тогда, в 70-х гг., представления людей об окружающем почему-то
существенным образом отличаются от действительного состоянии
окружающего.
Ясно уже, что я не разделяю ностальгии по тем временам. О них можно
сказать гораздо более страшные вещи (аресты диссидентов, психушки как
способ борьбы с инакомыслием и пр. и пр.), чем то, о чем хочу рассказать
я. Это будет всего лишь маленькая черточка.
Защитив кандидатскую диссертацию, я работала старшим научным
сотрудником Института истории АН СССР и занималась историей Германии. По
роду работы вообще и в связи с конкретными темами, составлявшими тогда
предмет моего исследования, главным источником для меня были немецкие
журналы и газеты последней трети XIX века. В Ленинской и Исторической
библиотеках, в библиотеке иностранной литературы немецких газет было не
сыскать. Зато известно было, что богатейшая коллекция германской прессы
хранится в Институте марксизма-ленинизма КПСС.
Я уже знакома была с этим заведением. Когда писала диссертацию,
посещала Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма (он и
сейчас находится в мрачном темно-сером здании, виднеющемся позади
памятника Юрию Долгорукому, только называется по-другому). Однажды, стоя
в небольшой очереди в тамошний буфет, я видела там убийцу Троцкого
Рамона Меркадера. Невысокий брюнет стоял в очереди, беседуя с соседкой.
И, может быть, не все присутствующие знали, что этот скромный человек 25
лет тому назад был убийцей. По заданию НКВД он сумел проникнуть в
ближайшее окружение Троцкого в Мексике и однажды, оставшись наедине с
ним, подошел сзади и вонзил в его череп острие ледоруба.
Институт марксизма-ленинизма, по-видимому, вообще принимал на себя
функции некоего отстойника. Вот еще пример. Сотрудником этого Института
был Андрей Свердлов, сын известного большевика и соратника Ленина Я.М.
Свердлова. Я хорошо знала Андрея в детстве, потому что он был близким
другом моего старшего брата, расстрелянного в 1937 г. Андрей в совсем
еще молодом возрасте был завербован НКВД и в страшные годы репрессий в
качестве следователя вел многие дела политзаключенных, в том числе и
своих товарищей, не подозревавших о его службе в "органах". После смерти
Сталина быстро устроился в Институт марксизма-ленинизма, где и работал
до самой смерти. Он не забыл традиции сталинских времен. В 1966 г.
именно он написал в ЦК КПСС донос о порочности вышедшей в свет книги
А.М. Некрича "1941. 22 июня", где впервые профессиональный историк
попытался по-новому, следуя исторической правде, осветить историю начала
Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. В ИМЛ было организовано
обсуждение этой книги, после чего последовали санкции: автора книги
исключили из партии, перестали печатать его исследовательские работы. В
середине 70-х гг. А.М. Некрич эмигрировал, и я навестила его в Бостоне в
1988 г.во время своей поездке в США.
Но я отвлеклась. Я хочу, собственно, рассказать всего лишь о буфете и
столовой Института марксизма-ленинизма. Но прежде, чем перейти к этой
волнующей теме, сделаю еще одно отступление. Институт
марксизма-ленинизма занимался тем, что исследовал научное наследие
К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И Ленина. Я знала некоторых сотрудников сектора
Маркса- Энгельса. Это были высокообразованные, знающие, эрудированные
историки. Среди них были и весьма талантливые люди. Мне приходилось
несколько раз выступать в качестве оппонента на кандидатских защитах
сотрудников этого Института. Диссертации были хорошие, но, как всегда,
находилась возможность высказать критические замечания и собственные
мысли, возникшие при чтении чужой работы. И вот это высказывание
собственных мыслей, если они отличались от канонических толкований,
вызывало у сотрудников, присутствовавших на защите, некоторое удивление
и, в основном, одобрение. Мне казалось, что им самим как-то скучно жить
в замкнутом кругу общепринятых идей и представлений, и проявление самого
что ни на есть робкого инакомыслия казалось им интересным.
Институт марксизма-ленинизма располагался в Сельскохозяйственном
проезде, напротив Всесоюзного института кинематографии - ВГИКа, на
огромной территории, окруженной бетонным забором. За забором открывался
небольшой, прекрасно устроенный парк с чудесными цветниками. В середине
парка стояло большое массивное , мрачное основное здание Института, а
библиотека помещалась в отдельном здании поменьше, в конце парка. Пройти
на территорию Института можно было только по специальному пропуску.
Разрешение работать в библиотеке этого Института требовалось испрашивать
у заместителя директора. В проходной охранник проверял документы и,
сравнив фотографическое изображение в паспорте с лицом посетителя,
звонил куда-то в недра Института и, получив разрешение, пропускал.
Я явилась к Зам. директора и объяснила, почему именно в этой
библиотеке мне нужно поработать..
- Ну, хорошо. А в других московских библиотеках этих материалов разве
нет?
- Нет, я проверила всё.
- И сколько Вам нужно времени для работы у нас?
- Месяца два-три.
- Ну, что Вы! Так долго мы не можем разрешить. Уложитесь в две
недели.
- Нет, это просто невозможно!
- Ну, хорошо. В виде исключения - месяц. Вы член КПСС?
- Нет.
- Удивительно. Вы же историк!
Укоризненно покачала головой.
Библиотека ИМЛ работала очень хорошо. К счастью, она сохранилась и
поныне, когда Института марксизма-ленинизма давно уже не существует. И
прежних препон в ее посещении больше нет. Фонды богатейшие, очень
удобные каталоги. Найти нужный материал было легко, и выдавали его
быстро.
Поработав несколько дней в этой прекрасной библиотеке, я пришла к
выводу, что Институт в лице Зам. директора защищает от посторонних
посетителей не столько библиотеку или, может быть, какие-то мифические
тайны партийно-государственнного значения, заключенные в недрах
Института, но гораздо более прозаические и важные для человека вещи -
столовую и буфет.
Посидишь над пожелтевшими страницами старых немецких газет несколько
часов, и, естественно, захочется есть. Если выйти в коридор и спросить у
сотрудников Института, где здесь столовая, они, может быть, ничего не
скажут, не откроют свою тайну. Но "посторонние" посетители, которые
здесь уже бывал, знали местоположение этого заманчивого места. Туда
пропусков не требовали.
Входишь в большой светлый зал. Столики с чистыми скатертями, справа
прилавки раздачи. К кассе вытянулась очередь, двигающаяся, впрочем,
довольно быстро. Я становлюсь в эту очередь, и на меня обращаются
удивленные взоры окружающих. В чем дело? Может, что-то в одежде у меня
не так? Нет, все в порядке. Запасшись подносом, беру листок меню, и тут
удивление на лицах окружающих сменяется холодным презрением. Читаю меню.
Севрюга, судак. Свиные отбивные. Котлеты пожарские. Взбитые сливки. И
цены... Цены! Они сказочно низкие! Но почему меня тут презирают? Ладно,
плачу за еду по этим сказочным ценам, ем севрюгу, завершаю обед взбитыми
сливками и выхожу из зала.
Слева от выхода из столовой открыта дверь, откуда выходят люди,
нагруженные большими пакетами. Заглядываю туда. Это буфет! Подхожу к
витрине. Мама миа, чего только тут нет! Разнообразные колбасы и сыры,
пачки лучшего чая и кофе. Конфеты - такие, каких мы давно уж не видели.
Ну, думаю, сейчас куплю. Устремляюсь в конец не длинной очереди. И вот
тут понимаю, наконец, почему меня так презирали в столовой. Подходит
молодая женщина и спокойно становится в очередь передо мной. Вторая,
третья делают то же самое, окидывая меня убийственно пренебрежительным
взором. И одна из них говорит: "Ну, когда же это кончится - посторонних
сюда пускать? Нужно требовать, чтобы пропуска ввели".
В конце концов очередь моя подошла, и я таки купила то, чего
хотелось - ерунду какую-то, в частности, любимые, но давно позабытые
конфеты.. Это были сливочные помадки - в небольшой коробочке, трех
цветов, сливочного, розового и шоколадная помадка, каждая с цукатиком
наверху. Когда-то эти конфеты назывались "Мальта". Но в годы
высокоидейной и высоконравственной борьбы с космополитизмом и
преклонением перед иностранщиной это чужеземное название убрали, и
конфеты стали называться просто и по-русски6 сливочные помадки. Вот
такую коробочку я, помнится, и купила.
И в другие дни на протяжении месяца, отпущенного мне в виде
исключения, я посещала столовую и буфет и неизменно встречала в лучшем
случае удивленные, в худшем - презрительные взгляды. И покупала в ихнем
буфете то, чего никогда не было на прилавках наших магазинов, по ценам,
которые и не снились нам вне стен этого Института марксизма-ленинизма
при ЦК КПСС.
Мелочи все это, конечно. Кончился месяц, кончилось посещение
сказочного буфета, и никакого урона в повседневной жизни я не
почувствовала. Да наплевать мне на все это было! Мы потешались над
нравами ИМЛовцев, и только. Но как в капле воды отражается океан, в этом
отражалась та безмерная ложь, которая окутывала нашу жизнь и делала ее
какой-то фантастической. Ложь была и вокруг, ложь была и в нас самих.
Потому что, понимая уже всю порочность окружающего, мы прятали кулаки в
карманы и ни на какой протест не решались. Да уж ладно - протест! Мы не
ужасались тому, что рядом с нами процветают убийцы и заплечных дел
мастера, спокойно и безнаказанно доживающие свою преступную жизнь. Мы
радовались, когда удавалось воспользоваться привилегированными
кормушками тех, кто творил и поддерживал окружавшую нас ложь.
Все это происходило в середине 70-х гг. прошлого века, в эпоху
"застоя", в эпоху Брежнева. Моей дочери было тогда лет 25-26, она
кончила институт и работала школьной учительницей. Когда я спросила ее
недавно, что она помнит о тех временах и как бы она определила их общий
облик, она ответила мне: "Ложь. Невыносимая ложь во всем. Она отравила
нашу молодость".
Почему же сейчас и те, кто находится на излете молодости, и даже те,
кто времена застоя не застал, говорят о них с придыханием, вспоминая
Советские времена, как потерянный рай? Ностальгия? Хочу надеяться, что
это ностальгия по детству и юности. Не более того.