Сведения про отсутствие индустриализации в Латинской Америке - тоже из Семёнова?
>Ну, зависимость имелась ввиду - чтобы плясать под дудку ЗАпада. Совершенно очевидно, что ЗАпаду наша индустриализация была ни к чему. БЫли бы зависимы - не было бы никакой индустриализации, как в МЕксике и Бразилии.
Если не ошибаюсь, то из капстран рост экономики Бразилии за XX век уступает только Финляндии и, может быть Японии.
А вот то, что не по памяти, а могу дать ссылку. В 50-70-е годы годовые темпы прироста ВВП Мексики и Бразилии, в целом, соответствовали Корее и Тайваню. Экономический рост Бразилии, хотя и сильно колебался от года к году, в среднем был очень высоким; в 1933-1936, 1943-1944, 1946, 1948-1959, 1958-1961, 1968-1973 промышленный рост превышал 10% в год. Быстро росло производство продовольствия, опережая быстрый прирост населения. Интересна история сооружения гигантского государственного комбината Volta Redonda по производству стали в годы продолжавшейся Второй Мировой войны. Правительство, сколько ни старалось, не смогло найти частных предпринимателей и инвесторов, которые могли бы потянуть проект, и в итоге комбинат удалось создать только при прямой поддержке армии. Армия не только отстаивала проект в силу его важности для национальной безопасности: в проектировании, строительстве и запуске комбината прямо участвовал военный персонал. Вплоть до 80-х годов поддержка армии становилась ключевой в реализации ISI (индустриализации через импортозамещение).
Развитие Мексики ускорилось после шока, вызванного Великой Депрессией. Шок был усилен тем, что денежная система страны основывалась на золотом и серебряном обеспечении, так как после мексиканской революции, во время которой каждый генерал печатал свои деньги, никто не доверял необеспеченным банкнотам. С 1929 по 1932 гг. мексиканский экспорт упал на 64,9%. Это вызвало отрицательное сальдо торгового баланса и отток из страны золота и серебра, сократило денежную массу, повысило реальную ставку процента и спровоцировало падение ВВП на 18%, а промышленного производства – на 32%. Депортация из США 300 тысяч мексиканских иммигрантов увеличила безработицу. Наверное, единственным положительным обстоятельством стало то, что в результате приостановки выплаты внешних долгов (после революции) страна потеряла возможность брать международные кредиты, и ей пришлось выкручиваться самостоятельно (с. 243).
В декабре 1931 г. Банку Мексики пришлось начать выпуск новых банкнот, гарантированных серебром, а не золотом, и государство стало платить ими госаппарату и военным. (С колониальных времён и по сей день в Мексике добывается много серебра - намного больше, чем золота.) С ноября 1931 г. за четыре месяца количество этих банкнот увеличилась со 100 тысяч песо до 3 млн., а к концу 1932 года – до 42,1 млн. песо. Это не вызвало катастрофической инфляции в силу недостатка средств обращения. По мере удешевления серебра к золоту во время Великой Депрессии, банкноты песо, обеспеченные серебром, постепенно девальвировались по отношению к банкнотам, обеспеченным золотом, равно как и по отношению к доллару. Быстрая девальвация повлекла резкое удорожание импорта относительно местных товаров, перенаправила на них покупательский спрос и повлекла промышленный рост, подкреплённый денежной эмиссией и новой девальвацией песо в 1938 г. (с. 244). Иностранные компании Ford, General Motors стали создавать фабрики в Мексике, совместные предприятия североамериканского и мексиканского капитала обеспечили приток новой технологии и знаний. Аграрные реформы, проведённые при президентстве Ласаро Карденаса, ускорили отток людей из села в город. С 1932 по 1940 гг. промышленное производство выросло на 118%, в среднем по 10% в год; доля промышленного производства в ВВП выросла с 15% в 1929 г. до 19% в 1940 г. На долю замещения импорта приходится 37% промышленного роста, а на долю внутреннего спроса - 56% (за счёт роста производительности и, следовательно, доходов населения), и только 4% - на увеличение внешнего спроса на мексиканские промышленные товары. Инвестиционные ресурсы были перенаправлены из аграрного и нефтяного сектора в промышленность, на импорт интенсивных промышленных технологий. Кроме того, рос вклад бюджетных инвестиций в экономику: они росли по 7% в год (с. 247). Протяжённость автотрасс с 695 км в 1928 г. за десять лет выросла до 9 929 км, что дополнило систему железнодорожного транспорта; заметно увеличилось количество электростанций и других объектов инфраструктуры. Выросли в полтора раза и частные инвестиции. И всё же, это было мало для догоняющей страны: общая сумма инвестиций выросла с 5% ВВП в 1925-1926 гг. до 8% в 1939-1940 (с. 244).
С началом Второй Мировой войны развитие Мексики резко ускорилось благодаря росту экспорта в США и массированному притоку иностранного капитала, избегавшего более опасных зон мира. В 1945 г. экспорт превысил показатели 1940 г. на 45%, значительная часть импорта приходилась на промежуточные капитальные блага – комплектующие и т.д. В течение войны ВВП рос на 5,2% в год, промышленность - на 7,6%. Всё это отличало случай Мексики от других латиноамериканских стран, которые оказались во время войны почти в полной экономической изоляции. Несмотря даже на установление фиксированного курса песо по отношению к доллару, при более быстрой инфляции в Мексике, чем в США, на долю внешнего спроса за время войны приходилось 78,9% промышленного роста, а внутреннего - 29,6%. Одновременно росли и бюджетные инвестиции в инфраструктуру, в основном, автотрассы и системы орошения. Бюджетные инвестиции росли во время войны по 15% в год, а общие инвестиции – по 13% в год (с. 249-251).
Со временем, мексиканское правительство начало предпринимать меры по ускорению индустриализации методами ISI – через протекционистскую защиту внутренних производителей. Помимо бурного развития национальной промышленности в производстве менее технологичных товаров (текстиля, пищевой промышленности, алкогольных и табачных изделий, обуви, мыла, стекла и т.п.), которая развивалась не за счёт импортозамещения, а за счёт внутреннего спроса, 50-е годы отмечены наплывом в Мексику транснациональных корпораций, местные филиалы которых также были защищены высокими тарифами. В эти годы инвестиции росли на 17% в год (в первую очередь, частные), тогда как ВВП рос только на 6,6% в год, промышленность - на 7,3% в год. Но даже и тогда они выросли только с 14% от ВВП в 1950 г. до 17% от ВВП в 1960 г., и государство продолжало увеличивать вложения в энергетику, металлургию, дорожное строительство, образование, здравоохранение, работы по градостроительству. Реальные зарплаты росли на 2,2% в год. Изъятие из села ресурсов в пользу промышленности было осуществлено через систему заниженных цен на сельскохозяйственную продукцию, торговлю которой контролировала полугосударственная монопольная компания (с. 258). Наиболее быстрые темпы роста, особенно в современных секторах промышленности, зафиксированы в 60-х годах, когда рост ВВП составлял 7,1% в год, а в пересчёте на душу населения - 3,6% в год (с. 260).
а по Мексике и Бразилии могу и научную ссылку привести. Industrialización y Estado en la América Latina: la leyenda negra de la Posguerra. Enrique Cárdenas, Jesé Antonio Ocampo y Rosemary Thorp (compiladores), 2003, Fondo de la Cultura Económica, México.
И про Аргнетину там рассказывается, что и как. Вот текст с подробным конспектом всей книги.
ГЛАВА 4.3 ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ СТРАН ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
Если «Азиатские тигры» осуществили во второй половине XX века успешную модернизацию и приблизились к странам ЗМ, а опыт независимости африканских стран к югу от Сахары можно охарактеризовать как бедственный, то оценка развития Латинской Америки в XX веке будет далеко не столь однозначной. В этих странах тоже была осуществлена модернизация под руководством государства. Формальное сравнение ВВП на душу населения в Латинской Америке и ЗМ показывает, что отставание сохранилось, и это дало повод для сотворения «чёрного мифа» о латиноамериканском пути развития, из которого делался однозначный вывод о недопустимости вмешательства государства в экономику. Согласно чёрному мифу, латиноамериканская политика индустриализации через импортозамещение (ISI) принесла периферийным странам только коррупцию госаппарата и породила ленивых предпринимателей, способных лишь к организации неэффективных фирм. Однако, оценка пути, пройденного Латинской Америкой в XX веке, существенно изменится, если учесть стартовые позиции – фактическое отсутствие всякой несельскохозяйственной экономики, отсутствие опыта и знаний по организации промышленного производства и созданию технологий, ничтожную инфраструктуру и финансовые институты, отсутствие системы современного образования. Помимо невиданной (по сравнению с нулевым стартовым уровнем) индустриальной экспансии, появления целых отраслей экономической деятельности (в принципе не существовавших до того), в регионе была развита собственная технологическая база, создан задел предпринимательских и технических знаний, появились рабочие квалификации, приёмы трудового поведения, способы организации взаимодействия внутри общества и между смежниками и т.д., что существенно сократило первоначальное технологическое отставание от передового уровня. Благодаря этому процессу экономического созревания многие предприятия и целые отрасли получили возможность соревноваться на мировом уровне, приходить на новые рынки, используя собственные технологические знания и навыки кооперации, наработанные на внутреннем рынке за время ISI (с. 66, Industrialización y Estado, 2003 – здесь и далее, если не указан другой источник). Но эти процессы не продвинулись столь глубоко, как это случилось, например, в Юго-Восточной Азии, Корее и Тайване. И проблема в том, что за время описанного развития стран Латинской Америки, ЗМ ушёл далеко вперёд, что и сохранило отставание. Сравнение догоняющего развития Латинской Америки с Восточной Азией позволяет найти общие факторы, способствовавшие успехам в двух регионах, и различия, игравшие не в пользу Латинской Америки; учёт её опыта позволит догоняющим странам и не повторять ошибки, и преодолеть негативные факторы.
Ход ISI
Индустриализацию Латинской Америки можно разделить на три этапа. Первый, скорее подготовительный, продолжившийся до конца 1920-х годов, был связан с увеличением экспорта и ростом доходов. Для большинства стран региона экспорт касался сельскохозяйственной продукции и минеральных ресурсов; таким образом, первая крупная индустрия появилась в добывающей промышленности, но относилась, в основном, к иностранному капиталу. Возможность появления первых перерабатывающих производств в этот период была обусловлена ростом доходов населения, которое расширило покупки предметов потребления, и поэтому появился смысл производить их внутри страны, а не импортировать мизерные партии каждого товара на всю страну.
Однако, толчком к серьёзному развитию промышленности и началу второго этапа индустриализации стала Великая Депрессия, а затем и Вторая Мировая война, разрушившие международную торговлю и подорвавшие прежние рынки для стран региона. Подорвав текущее благосостояние стран региона, эти события оказали такой же положительный эффект на их промышленное развитие, какой в своё время оказало на Россию присоединение к континентальной блокаде против Англии. Потеряв возможность завозить все готовые промышленные товары, страны Латинской Америки были вынуждены налаживать их производство самостоятельно. Потрясения мирового рынка обеспечили латиноамериканской промышленности «естественную защиту» от подавления конкуренцией импорта, и это дало местной промышленности время для становления. Кроме того, следуя примеру развитых стран времён Великой Депрессии, государства стали устанавливать ограничения на импорт, контролировать обмен валют, активно помогать в организации промышленного производства – и эта политика, в сочетании с выгодными внешними условиями, оказала в Латинской Америке стимулирующее влияние на становление обрабатывающей промышленности, которой до того времени практически не существовало. (Следует отметить, что на самом Западе такая политика только усугубляла Депрессию.)
После Второй Мировой войны патриотически настроенные военные режимы в Латинской Америке, желавшие преодолеть отставание своих стран и попавшие под влияние идей кейнсианства, решили использовать эмпирически накопленный опыт 30-40-х годов и поощрить дальнейшую промышленную экспансию через регулирующие механизмы государства. Протекционизм в отношении своей промышленности через таможенные тарифы, запрет импорта отдельных видов продукции, субсидирование кредитов для промышленности, государственные гарантии инвестиций, разрешения на обмен валют, сниженные тарифы общественного потребления и общественных услуг и т.д. побудили многочисленных предпринимателей в Аргентине, Бразилии, Мексике, Чили и Колумбии, равно как в Испании, Португалии, Корее и на Тайване, начать производство предметов потребления (не длительного пользования), а также капитальных благ (видимо, этот термин больше подходит для обозначения оборудования и комплектующих, чем термин «средства производства») малой сложности, копируя западные технологии 10-20-летней давности. Очевидно, поначалу могла идти речь о производстве таких товаров только для внутреннего рынка, защищённого высокими пошлинами, поскольку значительное отставание закрывало возможности их экспорта (с. 67). Наряду с вновь организованными государственными предприятиями тяжёлой индустрии, транспорта и телекоммуникаций, оборонного и др. секторов, стали расти малые и средние частные предприятия, часто принадлежащие европейским эмигрантам (испанским, итальянским, немецким), которые фрагментарно помнили довоенные технологии в областях электромеханики, химии и т.д. На этой основе, используя бывшие в употреблении и отремонтированное оборудование из западных стран, а также машины собственного производства, они воспроизводили устаревшие (10-20 лет) европейские и американские образцы, чтобы начать самостоятельное производство несложного оборудования – электромоторов, гидравлических насосов, сельскохозяйственных машин, а также продукции химической промышленности, лекарств и т.д. Этот этап представляется чрезвычайно важным, поскольку он дал возможность накопить соответствующий человеческий капитал, необходимый для дальнейшего развития. В конце 40-х и в 50-е годы происходит быстрый рост и интеграция этих предприятий, и одновременно начинается становление действительно крупных предприятий уже не иностранного капитала – в основном, государственных и связанных поначалу только с добывающей промышленностью.
Весь этот период принёс большой опыт в организации мелких технологических улучшений на подобных предприятиях, стартовавших с очень низких, по сравнению с мировым уровнем, показателей эффективности. Сталкиваясь с улучшенными образцами передовых стран, малые и средние предприятия создавали у себя небольшие конструкторско-технологические подразделения (как разработчиков конструкций и технологических процессов, так и технической помощи в процессе промышленного внедрения), нанимали инженеров-технологов, инженеров по организации труда, экономистов и т.д. Эти подразделения стали создавать и накапливать технологические знания по улучшению конструкции продукта, оптимизации производственных процессов, технике контроля качества, нормам выработки и т.д. Со временем они начинали сами конструировать машины, которые изготавливались на тех же фабриках (с. 72). Это привело к постепенному обновлению неэффективных степов (см. главу об эволюционной теории экономического развития) на предприятиях. Постоянный процесс обучения в ходе работы, прежде всего, через расшивку «узких мест» и улучшение качества, позволил многим предприятиям думать о внешних рынках, что всего за несколько лет до этого представлялось невозможным (с. 73). Исследования показывают, что адаптивные технологические усовершенствования, сделанные внутри каждого предприятия с целью улучшить конструкцию и вид изделий, инженерию производственных процессов и организации труда, лежат в основе огромной части всех известных случаев повышения продуктивности» (с. 75).
В упрёк политике латиноамериканских стран по реализации ISI часто приводится аргумент, что они начинали индустриализацию с создания лёгкой промышленности и базовых отраслей, а потом, в отличие от Кореи и Тайваня, не использовали возможности экспорта продукции освоенных отраслей, что обусловило высокий уровень автаркии. Надо, однако, сказать, что широкий экспорт продукции лёгкой промышленности не был возможен до 1960 года в силу торговых правил, установленных развитыми странами (тогда единственно возможными потребителями) для отраслей лёгкой промышленности: туда можно было экспортировать оборудование, сырьё и сельскохозяйственную продукцию, но лёгкая промышленность облагалась высочайшими пошлинами. Оборудование же в Латинской Америке не производилось. Поэтому курс Латинской Америки на импортозамещение вплоть до 60-х годов можно назвать вполне оправданным, другое дело, что она не сумела наладить внутрирегиональную интеграцию и выиграть на масштабах производства, а после 1960 года не успела поменять степы на экспорт-ориентацию. Азиатские тигры начали индустриализацию значительно позже, как раз около 1960 года, поэтому сразу приняли более перспективный способ индустриализации через экспортно-ориентированное развитие (с. 229).
Государство почти повсюду стало развивать инфраструктуру, систему образования и здравоохранения, прочие социальные программы (с. 37), регулировало отношения между предпринимателями и работниками. Средний рост ВВП составил в 1950-1970 гг. в Латинской Америке 5,3% (в Южной Европе - 6,3%, в Азии - 6,0%, во всём мире - 4,9%). Годовые темпы прироста ВВП Мексики и Бразилии, в целом, соответствовали Корее и Тайваню (с.82). Однако это сопровождалось взрывным ростом населения (2,7-2,8% в год), вызванным, прежде всего, резким сокращением детской смертности при ещё не закончившейся урбанизации. Со 126 миллионов человек в 1940 году население Латинской Америки увеличилось до 210 миллионов 20 лет спустя (с. 25), в результате чего рост ВВП на душу населения составлял лишь 2,5%, отставая от среднемирового уровня с его 2,9% (с. 18). И всё же, странам Латинской Америки вплоть до 70-х годов казалось, что они переживают золотой век. Быстрому развитию стран Латинской Америки способствовал послевоенный взрывной рост цен на минеральное сырьё, позволивший покрывать необходимый импорт технологии. Тем не менее, нефтяной шок 70-х годов подорвал идиллию (а большинство латиноамериканских стран импортировало нефть и экспортировало другие, подешевевшие виды сырья) и повлёк третий этап индустриализации – смешанную политику, при которой продолжение защиты отдельных отраслей собственной промышленности сопровождалось более активным поощрением экспорта продукции других отраслей. Однако, политика эта оказалась противоречивой и непоследовательной, и в отличие от Кореи и Тайваня, экспортироваться стали не наукоёмкие товары второго типа, а промышленные товары, опирающиеся на естественные преимущества и природную ренту. Главным фактором, который заставил страны Латинской Америки радикально сменить прежний курс на индустриализацию через импортозамещение и активное вмешательство государства, стал кризис внешней задолженности, вызванный неспособностью отрегулировать внешнюю торговлю и снизить потребление в условиях ухудшения конъюнктуры на мировом рынке. Осуществлённый в 80-х годах фактический отказ от регулирующей роли государства, вместе с долговым кризисом, привёл к застою экономики, продолжавшемуся всё десятилетие.
Основные ошибки ISI
Безусловно, Южной Корее и Тайваню помогли многие «объективные» факторы, которых заведомо не было у Латинской Америки – например, национальные особенности подчинения и дисциплины, а также политические условия противостояния с Северной Кореей и Китаем, обусловившие непрепятствование их развитию со стороны США. Прибыль от эксплуатации глубоководной бухты в Сингапуре, роль внешнего финансового центра Китая для Гонконга и доходы от туризма для франкисткой Испании стали источником средств для экспорта технологии в указанные страны. Такого источника не оказалось у большинства стран Латинской Америки. Но ведь у Латинской Америки были другие, свои преимущества, которыми она не воспользовалась! Попытаемся найти в политике латиноамериканских правительств те факторы, которые помешали индустриализации региона оказаться более результативной.
Первой типичной ошибкой политики индустриализации стран Латинской Америки стала переоценка возможностей импортозамещения – «развития вовнутрь». После провала попыток согласования ISI между странами на субрегиональном уровне (с. 31) многие страны стали ориентироваться на производство «всего понемногу», что закрыло возможности разумной специализации. Размеры фирм не превышали 10% от их «прототипов» в развитых странах, что, наряду с мелкосерийным производством и выполнением мелких заказов, затруднило накопление технологического капитала. Экономика азиатских стран, под сильным давлением государства, развивалась «вовне», пыталась сочетать работу на внутренний и внешний рынок, и это позволило им быстро нащупать выгодные отрасли специализации. Азиатские диктатуры были столь же или более авторитарны, как и в Латинской Америке, но прилагали все усилия ради достижения лучших в мире технологических показателей и их экспансии, они оказывали на местный бизнес постоянное железное давление в этом направлении. В результате же латиноамериканской политики «развития вовнутрь», в 1950-1970 гг. рост экспорта отставал от роста населения, что снижало возможности закупки новых технологий (с. 125).
Развитие Латинской Америки после Второй Мировой войны опиралось на солидные экономические исследования, достоинством которых было правило не замыкаться на поиске оптимального распределения ресурсов в статической экономике, но и исследовать динамические аспекты, как-то темпы накопления капитала. По классической теории Рикардо благосостояние максимально в условиях свободной торговли между странами. Однако, свободная торговля может препятствовать развитию целых отраслей и накоплению капитала в них, как это было с текстильной промышленностью Индии в XIX веке. Впрочем, в работах выдающегося аргентинского экономиста Р.Пребиша было показано, что в условиях избытка рабочей силы внутри страны и сильной эластичности спроса на экспортируемую продукцию (имелся в виду экспорт сырья), даже в статической экономике определённый протекционизм повышает благосостояние (с. 90-93). Кроме классического протекционизма, как второй способ увеличить накопление в новых отраслях промышленности, предполагалось ввести силовое ограничение импорта определённых видов продукции.
Необходимо отметить, что одновременно с этими исследованиями не была разработана дополнительная теория государственного вмешательства ради стимулирования эффективности. В результате протекционизм повлёк особое явление экономической жизни - «рентоискательство» (rent-seeking). Отрасли, находившиеся под протекцией таможенных тарифов, чрезмерно защищались от иностранной конкуренции, т.е. получали отчасти монопольное положение, так что часть их доходов носила рентный характер, была гарантирована предпринимателям независимо от их стараний по улучшению эффективности. Свои повышенные доходы они не хотели использовать на ускорение развития (зачем развиваться, если доходы гарантированы высокими тарифами?) и предпочитали без хлопот оставаться на достигнутом уровне. Соответственно, усилия этих компаний уходили не на модернизацию и выживание с борьбе с конкурентами, а на «рентоискательство» – выпрашивание у своих правительств защиты от иностранных конкурентов через высокие таможенные барьеры. Особенно выгодным в качестве источника ренты стал полный запрет импорта какой-то продукции. Отсутствие постоянного давления со стороны иностранных конкурентов приводило к успокоенности и вольготному существованию. Частные компании не очень-то хотели осуществлять экспансию и инвестировать в развитие производства, так как осуществлять экспансию на узком внутреннем рынке не было смысла, а вырваться за рубеж с отсталой продукцией было сложно. Отсутствие стремления частных компаний к достаточному для развития промышленности уровню инвестирования повлекло их низкий спрос на заёмные средства, низкий процент по банковским вкладам и дополнительное снижение уровня накопления гражданами. Таким образом, государство так и не смогло поощрить достаточный уровень накопления и инвестирования, который в редких случаях ненадолго поднимался выше 20% ВВП (с. 127). Рентоискательство, а не экономическая эффективность, стало главным фактором в выборе технологии (с. 123). Чуть ли не главным негативным фактором в развитии региона стала зависимость правительств от местных предпринимателей и “поощрение” предпринимателей. Одновременно, местные военные правительства, видимо, не смогли ограничить отток капитала из страны за счет импорта богатыми людьми предметов роскоши даже включающие таможенные наценки и поездок за рубеж. Ну и конечно огромным фактором, препятствующим инвестициям, стало давление бедности за счет быстрого роста населения.. Интересно, что поощрение местного производителя включало в странах Латинской Америки даже такую меру как субсидии местным филиалам ТНК (с. 69), что едва ли оказывало столь же благотворное влияние на развитие собственных способностей создавать технологию. В азиатских странах этой ошибки допущено не было.
У «азиатских тигров» всё это время наблюдались противоположные тенденции: большая доля накопления и инвестиций, увеличенное давление среды, более сильное и лучше организованное правительственное давление на организацию экспорта таким образом, чтобы обеспечить общегосударственные, а не персональные интересы, более быстрое улучшение квалифицированных людских ресурсов и общественной технологической инфраструктуры через бюджетные траты и т.д. (с. 77).
Итак, несмотря на появление более передовых технологий на Западе, местные компании не смогли адаптироваться к ним, просто ленились или были неспособны это делать. Казалось бы, вопрос просто решить снижением таможенных тарифов, но тут сказались слабость государства и коррумпированность властных структур, которые не могли уже определить нужный уровень тарифов, создающий для отраслей стимулы к развитию и, в то же время, не обрекающий их на уничтожение. Перегруженное сложностью экономической системы и требованиями со всех сторон о поблажках, государственные структуры латиноамериканских стран разрывались между противоречивыми интересами разных отраслей и групп населения, часто было вынуждено проводить популистскую политику высоких доходов в ущерб накоплению. Система множественных курсов для экспортёров и импортёров разных видов продукции ещё больше запутала ценовые сигналы и для производителей, и для самого государства (с. 45). Переоценка своей валюты спровоцировала кризис неплатежей и рост внешней задолженности (см. далее). В пяти крупнейших экономиках региона внешняя задолженность выросла с 3 млрд. долларов в 1955 г. до 31 млрд. долларов в 1975 г. (с. 132). ). Впрочем, тут дело не только в ленивости местных предпринимателей, а в изменении цен на нефтяном рынке. После создания ОПЕК, в мире появился механизм экономической конкуренции за мировые энергоресурсы, главным образом нефть, конкуренции между странами Латинской Америки и странами Золотого миллиарда. При развитии в основном индивидуального потребления страны Латинской Америки становились заложниками технологического развития с опорой на автомобильный транспорт. Любые перевозки означали, что требуется бензин. А его у большинства стран региона не оказалось.
Страны Латинской Америки так и не научились собирать налоги без подавления экономики; одной из ошибок стал рост налоговой нагрузки на зарплату вместо обложения рентных источников доходов и недвижимости, хотя делалось это в благом намерении увеличить стимулы для инвестирования (с. 50). Всё это вызывало постоянный бюджетный дефицит, который приходилось разрешать либо через денежную эмиссию, что приводило к макроэкономической дестабилизации, либо через внешние заимствования, что и привело, в конце концов, к коллапсу выбранного способа развития в 80-е годы. Столкнувшись с необходимостью увеличить инвестиции, страны Латинской Америки не сумели обеспечить достаточные изъятия, чтобы их профинансировать, кроме как через заимствования и эмиссию, результатом которых стало снижение частного инвестирования (с. 132). Таким образом, именно фискальный кризис и стал главной причиной того, что провал принял такую катастрофическую форму.
Например, внешний долг Бразилии к концу 2002 г. был равен 229 млрд. долл., а Мексики - 141 млрд. Это меньше, чем было в 1998-1999 гг., когда внешняя задолженность Бразилии составила 241 млрд. (1998 г.) и Мексики - 166 млрд. долл. (1999 г.), но значительно больше, соответственно в 1.9 и 1.4 раза, чем было в 1991 г. Весь же внешний долг Латинской Америки на конец 2002 г. равнялся 725 млрд. долл. (после пика, достигнутого в 1999 г. - 764 млрд. долл.), что в 1.67 раза превышало уровень 1991 г. - года начала неолиберальных реформ на континенте (См.: CEPAL. Balance preliminar... 1999. Cuadro A-15; Balance...2002. Cuadro A-16.). В пересчете на душу населения внешний долг в странах Латинской Америки в 1.4-2.2 раза больше, чем в России, и колеблется от 30 до 55% ВВП, а кое-где, в частности, в Аргентине после кризиса и девальвации песо в 3.5 раза в конце 2001-первой половине 2002 гг., и превысил 100% (Красильщиков В. 2004).
Перед тем как перейти к описанию отдельных эпизодов экономической истории различных стран региона, заметим, что как политика импортозамещения, так и поощрение экспортных отраслей являются важными государственными инструментами экономического развития, однако разумное применение этих инструментов, равно как и прочих способов государственного регулирования, зависит от руководителей государства. Если количество экономических решений, принимаемых государственными чиновниками, становится таковым, что даже предельно честный и работоспособный лидер не может организовать систему контроля над соответствием этих решений интересам страны, то в среде чиновников неизбежно возникает коррупция. Чиновники принимают решения на основе своего собственного понимания интересов страны или исходя из размеров взяток, предлагаемых заинтересованными лицами. Любая государственная политика должна быть не только теоретически правильной, но и быть реально выполнимой, с учётом человеческого фактора. Если отклонения от теоретического результата, вызванные неизбежным вмешательством человеческого фактора, превышают некоторый предел, то более результативной оказывается другая политика, которая теоретически, может быть, и менее эффективна, но допускает более точное выполнение и обеспечивает защиту интересов страны путем исключения негативного вмешательства человеческого фактора.
Чили
Развитие Чили после Второй мировой войны можно разделить на два этапа: до 1973 года и после него. Если на первом этапе страна, в основном, следовала импортозамещающей индустриализации «развития вовнутрь», то на втором государственная политика была направлена на либерализацию, уход государства от активного регулирования народного хозяйства и построение открытой экономики. Первые очаги промышленности появились в Чили задолго до Великой Депрессии в связи с добычей полезных ископаемых (прежде всего, селитры и меди) на экспорт. Выросшие в несколько раз доходы госбюджета позволили начать создание инфраструктуры, системы университетов. Позднее, уже в 40-х годах, рост промышленного производства в Чили составлял 8% в год. Этому способствовала активная политика государства, которое стало поощрять обрабатывающую промышленность через импортные пошлины, а также способствовать технологическому росту через университеты и специально созданные институты прикладных исследований. В 1952 году была создана Служба Технической Кооперации, рассчитанная на оказание технологической помощи малым и средним промышленным предприятиям, за ним последовал ряд институтов, направленных на развитие аграрного сектора, рыболовства и т.д. (с. 178). Лишь в 70-х годах государство теряет ведущую роль в организации и финансировании этих институтов. В рамках политики протекционизма в 1950 году был организован Совет по Внешней Торговле, имевший право запрещать импорт и экспорт. Тем не менее, в 1950-1971 годах промышленный рост упал до 5,4%, заметно отставая от среднего латиноамериканского показателя 6,7%; рост ВВП составил в те же годы 4,3%, а во всём регионе - 5,5%. Чили теряла изначально высокий ранг среди соседей. По всеобщему признанию, это не соответствовало высокому потенциалу и возможностям богатой природными ресурсами страны с прекрасным климатом. По мнению многих экономистов, одним из факторов стала недостаточная для догоняющей страны доля инвестиций; при этом высокое имущественное неравенство и избыток рентных доходов у части населения не поощряли богатые слои к накоплению и инвестированию. В отличие от промышленно развитых стран, в Чили класс предпринимателей направлял слишком большую часть своих доходов на потребление, что уменьшало источники для накопления капиталов (с. 197).
Различные правительства пытались улучшить экономические показатели страны, и на эмпирическое устранение ошибок экономической политики, прежде всего, связанных с организацией внешней торговли, ушли многие годы. Уже в 1952-1955 годах правила, задающие условия экспортёрам и импортёрам, отличались исключительной нестабильностью, на двусторонние торговые соглашения наслаивались квоты по экспорту-импорту, которые не согласовывались между собой и с необходимостью соответствующих товаров для внутреннего рынка, из-за чего национальная индустрия часто оставалась без сырья, поставки оказывались нерегулярны. Поскольку не было объективного метода назначать квоты специально для каждого экспортёра и импортёра, система с неизбежностью пала под давлением противоречивых интересов, созданных незаслуженными привилегиями (фаворитизмом) для отдельных компаний, в условиях ограничений для других. С 1956 года государство, прислушавшись к совету иностранных экспертов (миссия Кляйна-Сакса), заменило количественные квоты экспорта и импорта на систему ценовых ограничений, манипулируя с обменным курсом и заставляя импортёров оставлять государству большие депозиты для получения разрешения на импорт нежелательных товаров. Эта политика помогла увеличить относительную долю в импорте оборудования по сравнению с ширпотребом, но не смогла сдержать рост импорта. В условиях роста внутреннего спроса на импортируемые товары и поддержки обменного курса государством, импортировать всё ещё было слишком выгодно, поскольку фактически государство субсидировало импорт через поддержку завышенного обменного курса национальной валюты. Поэтому всё закончилось ростом внешней задолженности, и с 1957 года пришлось вводить новые драконовские ограничения на импорт, которые к 1958 году позволили уравновесить торговый баланс. Новые условия фактически означали субсидирование государством только разрешённого импорта. С 1959 года правительство нового президента Хорхе Алессандри опять либерализовало импорт, но дополнило это решением поддерживать за счёт государства фиксированный валютный курс в надежде, что это укрепит доверие к национальной валюте и стабилизирует цены. Несмотря на рост внутренних цен на 35% в 1959г., фиксированный валютный курс пересмотрен не был. В условиях завышенного валютного курса, по мере постепенной либерализации условий импорта и в условиях свободного допуска к обмену валют, это, конечно же, привело к нарастающему дефициту платёжного баланса, достигшему в 1961 году 70% от экспорта. Кроме того, быстрым ходом шла долларизация экономики и рост доли валютных вкладов, нарастала утечка капитала (конечно же, было очень выгодно задёшево приобретать доллары). Тем не менее, правительство упрямо держалось политики фиксированного курса, пока в декабре 1961 года не закончились все валютные резервы. Закончив на этом либеральные эксперименты, правительство вернулось к прямо противоположной политике государственного дирижизма: различных обменных курсов, усложнённого допуска к внешней торговле и многочисленных ограничений на импорт, усложнения бюрократических процедур и т.д.
Новое правительство президента Фрая, пришедшего к власти в 1965 году, предприняло рационализацию политики ISI. Сначала правительство упростило импорт оборудования и прочих поставок для промышленности, затем стало нащупывать отрасли перерабатывающей промышленности, которые могли бы начать экспорт своей продукции, с тем чтобы Чили могла вписаться в международное разделение труда, а не производить всего понемногу. Был принят закон поощрения экспорта, возвращавший экспортёрам промышленной продукции заплаченные ими налоги, вплоть до 30% от стоимости экспорта. В результате в стране начал понемногу формироваться экспортный менталитет. С 1965 по 1979 гг. объём новых статей в экспорте вырос на 16%. Помимо нормализации внешней торговли, правительство стало подтягивать аграрный сектор к ушедшей вперёд промышленности, увеличило социальные программы. Была снижена имущественная дифференциация; доля зарплаты в доходах, упавшая с 52% в 1960 до 45% в 1964, вновь выросла до 52% в 1970. Минимальная зарплата на селе выросла с 1964 по 1970 гг. на 24% (с. 202-203). Можно сказать, что во второй половине 60-х Чили, наконец, нащупала перспективную политику догоняющего развития, подходящую национальным условиям.
Тем не менее, в 60-е годы в стране было сломано хрупкое согласие относительно экономической политики и произошла радикализация политического спектра, что в итоге привело к поражению официального кандидата левоцентристов и триумфу объединения коммунистов и социалистов на выборах 1970 года, неожиданному даже для его сторонников. Президентом стал Сальвадор Альенде. Альенде был одним из виднейших чилийских социалистов. Программа правительства Сальвадора Альенде предусматривала переход к социализму через экспроприацию всего крупного и среднего капитала, национального и иностранного, и формирование центрального государственного ядра экономики из 91 крупнейшего предприятия, а также всей горнодобывающей промышленности и банковского сектора, которые должны были бы стать источником накопления капиталов. В частности, он начал процесс национализации ряда ключевых отраслей экономики, установил высокие налоги на деятельность транснациональных корпораций, действовавших в Чили и ввел мораторий на выплату государственного долга. Столкнувшись с трудностями в управлении экономикой и даже угрозами активного противодействия со стороны оппонентов, в условиях накалённой атмосферы и всеобщей радикализации, правительство Альенде не шло на компромиссы и, под восторженную истерику леваков всего мира, ускоряло свои реформы. Уже в 1973 году в государственный сектор были включены 500 крупных, средних и мелких предприятий, однако неспособность правительства организовать управление этими предприятиями спровоцировала в них экономические потери, составившие 22% ВВП, по сравнению с 3% в 1970 г. (с. 204). Экономические беды усугубились скрытым и открытым саботажем оппозиционных сил (вспомним забастовки водителей, работников медедобывающей промышленности, лавочников и др.) и внешним давлением, прежде всего со стороны США, которые сумели снизить цены на медь – основную статью чилийского экспорта. Инфляция в 1973 году превысила 800% (с. 205), экономический рост прекратился, уровень накопления упал с 20,2% ВВП в 1961-1970 гг. до 15,9% ВВП в 1971-1973 (с. 161).
Военный режим, пришедший к власти в 1973 г., начав с отказа от наиболее радикальных положений курса Альенде (что повлекло быстрое восстановление разрушенной экономики в 1974 г.), вскоре поставил под сомнение саму идею развития под руководством государства и взял курс на уход государства от управления экономикой и полное открытие внутреннего рынка. Государство практически прекратило содействие технологическому развитию приоритетных отраслей через финансирование специальных институтов. Таможенные пошлины были постепенно снижены со средних 94% в 1973 г., различавшихся по отраслям и видам продукции, до 10% в 1979 г., универсальных для всех отраслей; была введена единая система налогообложения, не ориентированная на поощрение одних отраслей по сравнению с другими и т.д. Это привело в тяжёлому кризису 1982 года, после которого пошлины были восстановлены до 17,9% в 1983г и 24,4% в 1985. В целом, средний рост ВВП в 1974-1980 гг. составил 1,8%, в то время как средний рост в регионе составил 4,3%, а в 80-е годы поднялся до 2,6%, когда остальные страны региона переживали застой. В 1990-1995 гг. рост ВВП Чили составил 7% в год. Уровень инвестирования упал до 15,7% в 1974-1981 гг. и до 15,3% в 1982-1989 гг. Поскольку хрупкие отрасли промышленности Чили не могли выдержать мгновенного открытия внутренних рынков, то единственными отраслями, получившими преимущество, стали отрасли, опирающиеся на высокую природную ренту. Страна потеряла способность к созданию собственных технологий и получению интеллектуальной ренты, когда, после открытия мировому рынку и под давлением конкуренции, промышленность переориентировалась и начала специализацию на производстве товаров, использующих натуральные ресурсы и неквалифицированную рабочую силу (с. 169). В 1978 г 2/3 промышленного экспорта приходилось на рыбную муку, оксид молибдена, полуобработанную медь, целлюлозу, необработанную древесину и бумагу. В 1989 г медь составляла 50% экспорта, а рыбная мука, древесина, бумага и целлюлоза - 15%. Промышленные товары с более высокой степенью обработки составили только 11% экспорта (с. 167). Если за время индустриализации через импортозамещение производительность в промышленности росла на 5% в год, то за время правления военного режима оставалась на месте. Даже с учётом периода бурного роста чилийской экономики в 90-е годы, за 25 прошедших лет производительность на одного работника в промышленности упала с 20,9% (по сравнению с лучшими мировыми показателями) до 16,2%. При этом наиболее катастрофический спад производительности труда (с 53,8% до 30,0% от лучших мировых показателей) произошёл в производстве базовых индустриальных продуктов – химической и нефтехимической промышленности, переработке меди. Это именно те отрасли, которые основаны на интенсивном использовании природных ресурсов и неожиданно получили преимущество при открытии рынков. Их привилегиям ничего не угрожало, потому что они были основаны на местной природной ренте, а не на интеллектуальной, поэтому стимулы к повышению производительности были у них ослаблены даже больше, чем у прочих отраслей (с. 169, с. 172). К положительным результатам правления Пиночета часто относят ослабление коррупции госаппарата, которому, в условиях устранения ограничений, уже не было повода давать взятки для разрешения на экспорт и импорт, а также зарождение нового, более динамичного предпринимательского класса, более ориентированного на длительную перспективу и ставшего главным инициатором инвестиций.
Бразилия
Темпы экономического роста Бразилии в 1900-1973 годах, стартовавшей с исключительно низкого уровня, были превзойдены только Японией и Финляндией (с. 213). Начальный период индустриализации Бразилии приходится на период резкого роста экспорта кофе. Исключительно благоприятные природные условия, обилие дешёвой рабочей силы при финансируемой государством иммиграции способствовали созданию первых предприятий. Организаторами их выступали сами экспортёры кофе, активно проникавшие в другие отрасли. Уже к 1919 г. доля импорта в предложении промышленной продукции составила только 25%. С 1900 по 1930 гг. промышленное производство выросло почти в 5 раз, но с учётом отставания других секторов, вся экономика выросла только в 3,5 раза. С началом Великой Депрессии Бразилия сполна использовала механизмы импортозамещения, в отличие, например, от соседней Аргентины, придерживавшейся принципов либерализма во внешней торговле. В начале 20-х гг. средний таможенный тариф в Аргентине был даже ниже, чем в Канаде: 15% против 14,9%. В Бразилии не получили никакого распространения идеи экономического либерализма и, в частности, низких тарифов. Группы населения, которые могли бы оказать давление в сторону снижения тарифов – средние классы в городе и рабочие (заинтересованные в снижении цен на потребляемую продукцию), были политически дезорганизованы и не имели влияния. Большое значение сыграл отрицательный опыт прошлого, когда Бразилия, по соглашению с Великобританией, установила потолок на тарифы, действовавший до 1845 г. Промышленные группы умело оказывали давление на правительство в сторону повышения тарифов. И если в других странах Латинской Америки экспортёры сырья противодействовали влиянию промышленных групп, прикрывая собственные компрадорские устремления принципами либерализма, то в Бразилии экспортёрами кофе были недавние рабовладельцы, никогда не дружившие с либеральными идеями. Кроме ограничений, связанных с тарифами, с началом Великой Депрессии Бразилия стандартно ответила на кризис платёжного баланса поддержанием завышенного курса собственной валюты и ограничением спроса на импорт через рационализацию. Экономический рост Бразилии, хотя и сильно колебался от года к году, в среднем был очень высоким; в 1933-1936, 1943-1944, 1946, 1948-1959, 1958-1961, 1968-1973 промышленный рост превышал 10% в год. Быстро росло производство продовольствия, опережая быстрый прирост населения. Интересна история сооружения гигантского государственного комбината Volta Redonda по производству стали в годы продолжавшейся Второй Мировой войны. Правительство, сколько ни старалось, не смогло найти частных предпринимателей и инвесторов, которые могли бы потянуть проект, и в итоге комбинат удалось создать только при прямой поддержке армии. Армия не только отстаивала проект в силу его важности для национальной безопасности: в проектировании, строительстве и запуске комбината прямо участвовал военный персонал. Вплоть до 80-х годов поддержка армии становилась ключевой в реализации ISI (с. 224).
Военный режим, пришедший к власти после переворота 1964 года и поставивший цель превратить Бразилию в великую индустриальную державу к 2000 г., с 70-х годов стал проводить поворот от импортозамещения к эспорт-ориентации, правда в ходе либерализации он очень часто уступал давлению рентоискателей от местных филиалов транснациональных корпораций (с. 232). Новые товары, составившие основу экспорта Бразилии, приходятся на те отрасли, которые появились и развились в предыдущие годы политики ISI: средства транспорта и коммуникации, автомобили, судостроение и самолётостроение, чёрная металлургия, химическая промышленность. Доля кофе в бразильском экспорте упала с 62,9% в 1930 г. и 56,1% в 1960 г. до 34,2% в 1970 г. и 12,3% в 1980 г.
Государство и в годы военного режима продолжало играть центральную роль в экономическом развитии. Возможно, главной ошибкой государственной политики в эти годы стала преждевременная попытка создания целостных технологических пирамид внутри Бразилии, к которой страна была не готова. А именно, одновременно с либерализацией основных направлений внешней торговли, правительство сделало попытку импортозамещения капитального оборудования. Однако, бразильские производители не были готовы создавать оборудование должного уровня. Поэтому, несмотря на то, что доля инвестиций нисколько не снизилась, отдача капиталовложений катастрофически упала: оборудование собственного производства было дороже и хуже качеством, чем импортное. В результате темпы прироста ВВП упали с 7,2% в 1974-1980 гг. до 1,5% в 1981-1991 гг. (с. 233-234, 236), что и спровоцировало тяжёлый кризис внешней задолженности.
Сегодня Бразилия является самой перспективной страной Латинской Америки в смысле своего технологического уровня и объёма ВВП на душу населения. Кстати, успехи Бразилии во многом объясняются тем, что она сумела частично решить проблему энергоресурсов за счет строительства мощного каскада электростанций и разработки метода экономии бензина путем его смешивания с этиловым спиртом, который она получала в больших количествах из сахарного тростника. Целые регионы, например, город Рибейрон Прето и его окрестности в штате Сан Паоло оказались ориентированными на данный вид топлива. Это позволило стране значительно сэкономить на импорте нефтепродуктов и сформировать свою природную ренту, которая использовалась для покупки технологии. Более того, ожидается, что к 2005 году страна полностью обеспечит себя нефтью. Страна экспортирует не только продукты своего сельского хозяйства, но и автобусы, машины, и даже самолеты. Например, удельный вес промышленных изделий в экспорте Бразилии за последнее десятилетие увеличился с 52 до 58%. При этом основной статьей экспорта страны в последние годы стала авиационная техника. Объем ее экспорта в 2000 г. составил 6.3 млрд. долл. (из 55.1 млрд. долл. всего экспорта), а в 2001 г. - 5.8 млрд. долл. (из 58.2 млрд. долл.). (Рассчитано по: CEPAL/ECLA. Anuario estadistico de America Latina у el Caribe 2002. Santiago de Chile. 2003). Латиноамериканский гигант поставляет пассажирские самолеты для ближних и средних линий в США, Канаду и страны Западной Европы, не говоря уже о своих соседях по континенту. Другим интересным социологическим решением, которое дало Бразилии преимущество по сравнению с другими странами континента, стал вывод столицы из густонаселённого Юго-Востока в географический центр страны, в город Бразилия. Тем самым крупнейшие промышленники лишились удобного и ежедневного лоббирования своих интересов в правительстве, поэтому им пришлось крутиться самим. Все это объясняет, почему в 1960-2000 годы ВВП Бразилии рос в 2,6 раза быстрее чем ВВП США (правда, прирост населения во многом съел все эти успехи). Напротив, Аргентина росла в 1,3 раза медленнее, чем США. (Барро и Сала-и-Мартин, 2004).
Но отдавая должное успешному, в целом, развитию экономических показателей, необходимо отметить, что в плане социальной политики Бразилия остаётся одним из самых больных обществ. С учётом среднего дохода на душу населения, Бразилия могла бы иметь более высокие социальные показатели. Слишком высокая дифференциация доходов спровоцировала отпадение огромной части общества – населения знаменитых фавел – от развития страны. Зажиточная часть бразильцев, обеспечивающая работу современного сектора бразильской экономики, живёт на уровне ЗМ, но не желает принимать активных мер по реинтеграции в экономику беднейшей части общества, потому что при этом им пришлось бы поступиться частью своих доходов ради вывода из нищеты огромного населения фавел. Вместо этого богатая часть населения предпочитает отделываться подачками, которые позволяют фавелам оставаться в деградировавшем состоянии, промышлять наркотиками и увлекаться футболом – лишь бы не выходили за пределы фавел. Сейчас впервые в Бразилии правит всенародно избранный президент Лула, вышедший из среды левых. Интересно, что сейчас в Бразилии голосование на выборах является обязательным для каждого гражданина. Если человек не голосует, он наказывается. Это приводит к тому, что огромная масса совершенно безграмотных людей решает, кто будет президентом. Первые результаты деятельности нового левого президента не находят положительных откликов среди бразильцев. Меры, предложенные им по решению проблемы фавел, недостаточны. Возможно, проблема и в том, что тут не отделаться просто деньгами – надо проводить активную социальную политику по силовому возвращению беднейшей части населения в экономику: ведь населению фавел довольно комфортно и сейчас, они не хотят идти на заводы, хотя смогли бы существенно улучшить так свою жизнь. Поэтому дело не просто в нежелании состоятельных бразильцев помочь бедным, но и в нежелании бедных начать трудный, требующий огромной работы над собой путь интеграции в современную экономику, который будет означать для Бразилии накопление человеческого капитала среди выходцев из фавел. Большую часть жителей фавел не заманить на работу только зарплатой, хотя какую-то часть, всё же, удаётся приобщить к сбору урожая и т.д. Левые силы Бразилии (включая нового президента) тоже не чувствуют проблему и предлагают решить её через увеличение подачек – благо, бюджет страны достаточно большой, - не принимая меры к тому, чтобы ПРИНУДИТЬ жителей фавел к работе. Фигуры масштаба Рузвельта, который бы нарушил законы функционирования рынка рабочей силы, кнутом и пряником направил безработных на специально организованные рабочие места, в Бразилии пока не появилось.
Мексика
Хотя некоторая индустриализация Мексики начинается ещё в XIX веке, при президенте Порфирио Диасе, масштабы её были относительно невелики и затрагивали малую часть населения. Существенным материальным вкладом этого этапа, можно, пожалуй, назвать развитую сеть железных дорог, пережившую катастрофу мексиканской революции, в которой страна потеряла четверть населения. Политика ускоренной индустриализации через импортозамещение под руководством государства, охватившая период от начала Великой Депрессии до падения цен на нефть в 1982 году, использовала самые разные рычаги воздействия на экономику, далеко выходящие за рамки простого протекционизма. Несмотря на некоторые усилия, предпринятые ради увеличения экспорта, стратегия оказалась неэффективной в длительной перспективе и привела к серии макроэкономических потрясений, усугублённых демографическим взрывом, в то время как внутреннее накопление постоянно отставало от темпов инвестирования, необходимых для обеспечения работой увеличившегося количества рабочих рук. Ради сохранения темпов развития страна стала ускоренно эксплуатировать природные ресурсы и увеличивать внешний долг, но и этот путь закончился коллапсом в начале 80-х.
Развитие Мексики ускорилось после шока, вызванного Великой Депрессией. Шок был усилен тем, что денежная система страны основывалась на золотом и серебряном обеспечении, так как после мексиканской революции, во время которой каждый генерал печатал свои деньги, никто не доверял необеспеченным банкнотам. С 1929 по 1932 гг. мексиканский экспорт упал на 64,9%. Это вызвало отрицательное сальдо торгового баланса и отток из страны золота и серебра, сократило денежную массу, повысило реальную ставку процента и спровоцировало падение ВВП на 18%, а промышленного производства – на 32%. Депортация из США 300 тысяч мексиканских иммигрантов увеличила безработицу. Наверное, единственным положительным обстоятельством стало то, что в результате приостановки выплаты внешних долгов (после революции) страна потеряла возможность брать международные кредиты, и ей пришлось выкручиваться самостоятельно (с. 243).
В декабре 1931 г. Банку Мексики пришлось начать выпуск новых банкнот, гарантированных серебром, а не золотом, и государство стало платить ими госаппарату и военным. (С колониальных времён и по сей день в Мексике добывается много серебра - намного больше, чем золота.) С ноября 1931 г. за четыре месяца количество этих банкнот увеличилась со 100 тысяч песо до 3 млн., а к концу 1932 года – до 42,1 млн. песо. Это не вызвало катастрофической инфляции в силу недостатка средств обращения. По мере удешевления серебра к золоту во время Великой Депрессии, банкноты песо, обеспеченные серебром, постепенно девальвировались по отношению к банкнотам, обеспеченным золотом, равно как и по отношению к доллару. Быстрая девальвация повлекла резкое удорожание импорта относительно местных товаров, перенаправила на них покупательский спрос и повлекла промышленный рост, подкреплённый денежной эмиссией и новой девальвацией песо в 1938 г. (с. 244). Иностранные компании Ford, General Motors стали создавать фабрики в Мексике, совместные предприятия североамериканского и мексиканского капитала обеспечили приток новой технологии и знаний. Аграрные реформы, проведённые при президентстве Ласаро Карденаса, ускорили отток людей из села в город. С 1932 по 1940 гг. промышленное производство выросло на 118%, в среднем по 10% в год; доля промышленного производства в ВВП выросла с 15% в 1929 г. до 19% в 1940 г. На долю замещения импорта приходится 37% промышленного роста, а на долю внутреннего спроса - 56% (за счёт роста производительности и, следовательно, доходов населения), и только 4% - на увеличение внешнего спроса на мексиканские промышленные товары. Инвестиционные ресурсы были перенаправлены из аграрного и нефтяного сектора в промышленность, на импорт интенсивных промышленных технологий. Кроме того, рос вклад бюджетных инвестиций в экономику: они росли по 7% в год (с. 247). Протяжённость автотрасс с 695 км в 1928 г. за десять лет выросла до 9 929 км, что дополнило систему железнодорожного транспорта; заметно увеличилось количество электростанций и других объектов инфраструктуры. Выросли в полтора раза и частные инвестиции. И всё же, это было мало для догоняющей страны: общая сумма инвестиций выросла с 5% ВВП в 1925-1926 гг. до 8% в 1939-1940 (с. 244).
С началом Второй Мировой войны развитие Мексики резко ускорилось благодаря росту экспорта в США и массированному притоку иностранного капитала, избегавшего более опасных зон мира. В 1945 г. экспорт превысил показатели 1940 г. на 45%, значительная часть импорта приходилась на промежуточные капитальные блага – комплектующие и т.д. В течение войны ВВП рос на 5,2% в год, промышленность - на 7,6%. Всё это отличало случай Мексики от других латиноамериканских стран, которые оказались во время войны почти в полной экономической изоляции. Несмотря даже на установление фиксированного курса песо по отношению к доллару при более быстрой инфляции в Мексике, чем в США, на долю внешнего спроса за время войны приходится 78,9% промышленного роста, а внутреннего - 29,6%. Одновременно росли и бюджетные инвестиции в инфраструктуру, в основном, автотрассы и системы орошения. Бюджетные инвестиции росли во время войны по 15% в год, а общие инвестиции – по 13% в год (с. 249-251).
Некоторые действия мексиканских правительств после окончания Второй Мировой войны выглядят довольно странно. Подписав с североамериканскими властями соглашение о монетарной стабилизации, Банк Мексики взял кредит в 50 млн. долларов на поддержание завышенного курса песо по отношению к доллару. В результате принятой политики экспорт упал, а импорт в 1947 г. вырос на 93% по отношению к 1945 г. и 444% - по отношению к 1940 г. Дефицит торгового баланса составил 578 млн. долларов только за 1946-47 гг. и целиком лёг на государство, покрывавшее прихоти импортёров путём поддержки завышенного курса песо. Валютные резервы в 1945-48 гг. сократились в 3 раза, а государственный долг вырос, после чего песо всё равно пришлось девальвировать на 80% (с. 254). В дальнейшем же уровень импортозамещения всегда колебался в зависимости от того, был ли курс песо завышен или занижен (с. 255).
Со временем, мексиканское правительство начало предпринимать меры по ускорению индустриализации методами ISI – через протекционистскую защиту внутренних производителей. Помимо бурного развития национальной промышленности в производстве менее технологичных товаров (текстиля, пищевой промышленности, алкогольных и табачных изделий, обуви, мыла, стекла и т.п.), которая развивалась не за счёт импортозамещения, а за счёт внутреннего спроса, 50-е годы отмечены наплывом в Мексику транснациональных корпораций, местные филиалы которых также были защищены высокими тарифами. В эти годы инвестиции росли на 17% в год (в первую очередь, частные), тогда как ВВП рос только на 6,6% в год, промышленность - на 7,3% в год. Но даже и тогда они выросли только с 14% от ВВП в 1950 г. до 17% от ВВП в 1960 г и государство продолжало увеличивать вложения в энергетику, металлургию, дорожное строительство, образование, здравоохранение, работы по градостроительству. Реальные зарплаты росли на 2,2% в год. Изъятие из села ресурсов в пользу промышленности было осуществлено через систему заниженных цен на сельскохозяйственную продукцию, торговлю которой контролировала полугосударственная монопольная компания (с. 258). Наиболее быстрые темпы роста, особенно в современных секторах промышленности, зафиксированы в 60-х годах, когда рост ВВП составлял 7,1% в год, а в пересчёте на душу населения - 3,6% в год (с. 260).
В это же время, столкнувшись с нежеланием частного сектора принимать участие в рискованных проектах, государство создало для частников систему компенсаций на случай провала инвестиционного проекта. С самого начала в эту систему были заложены зёрна грядущей неэффективности и коррупции. Специальная государственная организация финансировала часть проектов, и если проект оказывался удачным, то снижала своё участие в капитале, а если проваливался, то брала его на своё баланс, так как совладельцы «просили» у госкомпании выкупить их акции. В результате в стране начал стремительно расти многочисленный и разнообразный государственный сектор с низкими показателями эффективности (с. 259). Новые ошибки были совершены, когда правительство пошло на поводу у компаний, требовавших ещё большей защиты внутреннего рынка от внешней конкуренции. Одновременно были предприняты меры по «мексиканизации» промышленности: иностранные компании должны были снизить своё участие до 49% в местных предприятиях, что существенно снизило приток иностранных инвестиций и технологий (с. 163). Государство начало потихоньку брать всё большие иностранные кредиты.
Первыми признаками слабости стала потеря конкурентоспособности промышленного сектора, хотя производство ширпотреба в 60-е годы, напротив, следовало бы освободить от защиты. Протекция этих отраслей через импортные квоты и прочие непошлинные ограничения, с одновременными субсидиями на продовольствие, энергию, транспорт и налоговые льготы, привели к тому, что сверхзащищённая промышленность уже не могла конкурировать на внешних рынках. Многие предприятия были неэффективны по сравнению с зарубежными аналогами, и в то же время давали завышенные доходы своим владельцам, защищённым от конкуренции. Уже в начале 60-х ISI следовало заменить ориентацией на внешний рынок, постепенно открывая экономику и принуждая защищённые отрасли к конкуренции. Но атмосфера в обществе не способствовала переменам – все гнались за увеличением процентов роста. Правительство усилило протекционистскую политику в пользу частного сектора и требований профсоюзов. Никто из них не выиграл бы в короткой перспективе от либерализации экономики, и все были глубоко уверены, что стратегия до сих пор работала хорошо и нет причин менять статус-кво. Ослабляя протекционизм, правительство немедленно теряло бы поддержку частного сектора и населения, а также контроль над ними. Сфера протекционизма была расширена с ширпотреба на средства производства. Поскольку частный капитал уже не хотел вкладывать в развитие новых отраслей, правительство возобновило политику создания многочисленных полугосударственных предприятий в стратегических секторах (энергетика, металлургия, нефтехимия, удобрения, автомобильная промышленность); на строительство этих предприятий были взяты большие кредиты, а прибыль по этим проектам оказалась низка. В условиях больших заимствований, которые совпали с остановкой развития аграрного сектора из-за недоинвестирования, импорт стал расти быстрее экспорта; торговый дефицит вырос с 457 млрд. долларов в 1960 г. до 1038 млрд. долларов в 1970 г. Уже с конца 50-х экономика не могла собрать необходимые средства для растущих инвестиций, и это покрывалось за счёт роста внешней задолженности, увеличивавшейся в течение десятилетия на 15,9% в год; уже к 1970 г. на обслуживание долга уходило 23,4% экспорта, что соответствовало 2,4% ВВП (с. 267). Правительства, видимо, считали, что источников внешних заимствований на их век хватит. И надо сказать, что они не ошиблись: одновременно с резким взлётом цен на нефть, оказалось, что объёмы доказанных месторождений в Мексике очень велики, поэтому все охотно давали стране в долг, так что её внешняя задолженность росла в 1971-1981 гг. на 25,7% в год. Новые правительственные программы включали увеличение расходов, субсидий, организацию новых полугосударственных предприятий (столь же неэффективных – все их убытки покрывались субсидиями). Национальный план промышленного развития на 1980-1990 гг. предусматривал ежегодный рост экономики на 10%. Основанием для этого стал резкий рост добычи нефти в стране. Однако в последней трети 70-х годов курс песо оказался завышенным, и чтобы ослабить опасения, правительство стало ещё больше брать в долг и удерживать курс, финансируя массовое бегство капиталов. Крах «мексиканского экономического популизма» наступил в августе 1982 г. в связи с невозможностью платить по долгам в условиях падения цен на нефть. Кризис ясно дал понять, что прежний способ развития больше не работает (с. 268-273).
Венесуэла
Хотя изобилие нефти и позволило Венесуэле избежать платёжного кризиса 70-х, прекратившего ISI в других латиноамериканских странах, экономическое положение страны в настоящее время далеко не блестящее. В 20-х годах 75% населения аграрной страны было неграмотно, ожидаемая продолжительность жизни составляла 33 года. Первый этап индустриализации в 1920-1935 гг. почти целиком сосредоточился на освоении открытых нефтяных месторождений, в 1925 году нефть заменила кофе в качестве главного экспортного продукта. В отличие от соседей, страна не смогла использовать события Великой Депрессии в свою пользу, ибо события 1929 г. в минимальной степени повлияли на возможность импортировать готовые товары и не послужили достаточным шоком для начала индустриализации. Напротив, есть даже свидетельства, что правивший тогда генерал Гомес противился организации нефтеперерабатывающих предприятий, потому что боялся сепаратизма нефтедобывающих провинций (с. 283). Впрочем, возможно, что многие лидеры просто не понимали ни значения нефти, ни значения промышленности. Генерал Гомес говорил в 1929 г., что именно от земледелия и животноводства зависит общее благополучие (с. 284), а министр финансов Альберто Андриани вторил ему в 1936 г.: «Наиболее адекватная для страны экономическая политика состоит в максимальном поощрении земледелия и животноводства, а также непосредственно связанных с ними больших и малых предприятий, а не в поощрении искусственных производств, которые разрушают источники нашего богатства и увеличивают стоимость жизни, предлагая нам промышленные продукты, которые намного дороже иностранных» (с. 287). Впрочем, даже и без оппозиции элиты, привлечь капиталы куда-нибудь, кроме нефтедобывающей промышленности, было очень трудно. Страна была поражена «голландской болезнью»: из-за высокой прибыльности нефтяного сектора другие отрасли были даже менее прибыльны, чем те же отрасли в соседних странах региона. В 1937 г. потребление электроэнергии на душу населения в стране было 20 кВт/ч, в то время как даже в соседних бедных Перу и Колумбии, соответственно, - 50 и 34 кВт/ч, а в Чили - 302 кВт/ч (с. 284). После смерти генерала Гомеса его преемник генерал Элесар Лопес Контрерас предпринял робкие шаги по развитию ненефтяной промышленности; начало участию государства в экономике положила конфискация большинства принадлежавших Гомесу предприятий (с. 286). В 1939 г. был образован Центральный банк Венесуэлы, в 1936 г. был принят закон о Таможенных Пошлинах, в 1942 г. – закон о Налоге на Ренту, в 1943 г. – новый закон об Углеводородах. В 1936 г. было одобрено трудовое законодательство, четыре года спустя – законы об Образовании и социальном страховании, в 1945 г. – закон об Аграрной Реформе. Это дало некоторый результат, но в сравнении с другими странами региона годы депрессии и Второй Мировой войны оказались просто потеряны для индустриализации Венесуэлы – отчасти из-за давления сверхприбыльности нефтяного сектора, отчасти из-за подписания с Соединёнными Штатами торгового соглашения, в котором, пытаясь гарантировать сбыт своей нефти, правительство снизило ограничения на импорт североамериканских товаров. Революционная Правительственная Хунта (1945-47), возглавляемая Ромуло Бетанкуром, усилила меры по индустриализации через создание, по примеру Чили и Мексики, Корпорации Развития Венесуэлы, получившей широкие полномочия по созданию предприятий и их финансированию (с. 291). Страна приняла участие в организованной по инициативе Нельсона Рокфеллера Международной Корпорации Базовой Экономики. Однако из четырёх проектов, осуществлённых ей в Венесуэле, три провалились, потому что не были рассчитаны на местные условия, например, особенности тропического сельского хозяйства. Поэтому новый военный режим генерала Маркоса Переса Хименеса, свергнувшего в 1948 г. только что избранного президента, вышел из участия в проекте и сосредоточился на предприятиях, которые считал стратегическими для страны: производстве стали, нефтехимии и электроэнергетике. Некоторое сокращение прямых бюджетных инвестиций компенсировалось выделением кредитов частному сектору (с. 292-296). После отстранения Переса Хименеса президентом избирают Ромуло Бетанкура, и его правительство принимает ISI как официальную политику индустриализации. Предпринимаются меры по развитию разных регионов страны, в частности, организуется корпорация по освоению гидроэлектрического потенциала Гуаяны. С 1950 по 1968 г. доля импорта в промышленных товарах падает с 46,5% до 25,5%. С 1960 по 1972 г. рост ВВП составлял 6% в год (с. 297). С началом нефтяного кризиса 70-х доходы государства резко возрастают, и оно вкладывает огромные средства в развитие самых разных секторов; участие бюджетного инвестирования в продолжающемся росте повышается с 24% в 1970 г. до 67% в 1982 г. Участие государства в экономике резко возрастает после национализации нефтяной и горнодобывающей промышленности (с. 298). Размножение государственных фондов и корпораций, признанных помочь модернизации разных секторов экономики, не было достаточно скоординировано, а эффективность промышленной политики резко снизилась. Тем не менее, в благотворные 1974-1983 гг. промышленность росла только на 5% в год, а вся экономика - на 2,31% в год (с. 304). Неожиданно свалившееся богатство стало источником коррупции и мошенничества, в которых оказались замешаны политики, предприниматели и профсоюзные лидеры. Возможность доступа к кредитам зависела не от перспективности проекта, а от «близости к телу». Попытка 1978 г. несколько либерализовать экономику и снизить участие государства, снизить государственные расходы, совпала с резким снижением частных инвестиций (с. 299). Долговой кризис и снижение государственных доходов после падения цен на нефть в 1982 году повлекли массированный отток капитала, тем не менее, правительство потратило в течение 14 месяцев 12 млрд. долларов валютных резервов на поддержание завышенного курса национальной валюты – фактически, на финансирование оттока капитала. Большие доходы от экспорта нефти в XX веке позволили Венесуэле существенно улучшить материальное положение, социальную ситуацию, развить образование, создать инфраструктуру, однако эффективность использования этих доходов оставляла желать лучшего, как это часто происходит с неожиданно свалившимся богатством рентного характера. В учебнике «Микроэкономика» А.С.Селищева (с. 120) приводится стихотворение Венесуэльского поэта К.А.Леона «Чёрная скважина», в котором автор вскрыл причины бедственного состояния экономики этой латиноамериканской страны – одного из мировых поставщиков нефти:
Когда тебе встретится каменщик, плотник иль слесарь,
Кузнец или сапожник, или пильщик крепёжного леса, -
И те, кто познал у машины всю тяжесть суровой науки,
И те, кто на рынок труда приносит лишь сильные руки, -
И тогда они поведут печальные речи такие:
«Почему не работают фабрики и закрываются мастерские?» -
Ты всё объясни им, скажи им, что это неважно,
Ты скажи: «Ведь у нас есть глубокая чёрная скважина».
В целом Венесуэла во многом повторила путь нефтедобываюших арабских стран. Отличие её от стран Персидского залива состоит в том, что из-за большего населения ей не удалось достичь такого же высокого уровня жизни, хотя структура экономики страны была менее паразитической, чем у арабских стран Персидского залива. В последние годы история Венесуэлы дала весьма поучительный опыт. Правительство президента Уго Чавеса попыталось перераспределить доходы от экспорта нефти в пользу самых бедных слоев населения, повысить спрос на простейшие товары (а не роскошь) со стороны бедных и запустить механизм социально-экономического развития страны. Однако его усилия натолкнулись на бешеное сопротивление среднего и верхнего среднего класса (элиты), привыкшего жить благодаря нефтяной трубе и не заинтересованного в модернизации, а посему - и не желающего "ловить мышей". Интересно, что большая часть армейского офицерства поддерживает президента Чавеса, а полиция и меньшая часть армии находятся в оппозиции. Результатом глубокого политического кризиса, обусловленного сложностью в обуздании элиты, стало падение производства (Красильщиков В. 2004). Победа Чавеса на референдуме летом 2004 года дает надежду, что его режим сумеет выйти из кризиса.
Колумбия
События Великой Депрессии послужили катализатором развития промышленности Колумбии, бывшей до того совершенно аграрной страной, экспортировавшей кофе. С 1929 по 1974 гг. ВВП рос на 4,5% в год, а в пересчёте на душу населения - на 2,2%. Надо сказать, что в развитых странах в 1950-1973 гг. ВВП рос со скоростью 1,3% в год, а в пересчёте на душу населения – на 3,5% в год, что заметно быстрее Колумбии (с. 322). Помимо фактора прироста населения, надо учесть и исключительно низкий стартовый уровень Колумбии. Ведь ещё в середине ХХ века 53% жилищ были с земляными полами, а 90% стен – из хрупкого материала. Она и сейчас остаётся очень бедной страной.
В основном, страна использовала, насколько могла, те же методы ISI, что и соседи. Например, один из режимов обмена валюты включал 4 обменных курса: один, - «базовый», для большинства импорта и некоторых статей экспорта, один – свободный, для переводов капитала и мелких статей экспорта, и два – дискриминационных, для экспорта кофе и нефти (с. 344). Таким образом, использовались некоторые механизмы по поощрению промышленного развития методами пошлин и квазипошлин. Средние пошлины были не так велики, но дополнялись системой импортных квот, поощрением нетрадиционных статей экспорта и т.д. На практике же, себестоимость продукции многих отраслей быстро снизилась из-за улучшения использования капитала и малых издержек, так что страна смогла раньше других перейти от ISI к ориентации на экспорт. Тем не менее, новые статьи экспорта Колумбии, которыми она снизила свою зависимость от цен на кофе, относятся к товарам первого типа, – например, среди сельскохозяйственных продуктов это - бананы и сахарный тростник.
Большой проблемой страны в ходе индустриализации стал исключительно тяжёлый рельеф, из-за которого в Первой половине ХХ века страна была разделена на несколько изолированных друг от друга регионов, которым было легче контактировать с внешним миром, чем между собой. На строительство системы автодорог ушли огромные средства (с 1930 по 1960 гг. их протяжённость увеличилась в 6 раз). Но и они не всегда строились в соответствии с тяжёлыми условиями страны, не функционировали зимой и т.д. Стоимость перевозок в 50-х годах получалась в 5 раз выше, чем в Соединённых Штатах. Страна с большим трудом находила средства для инвестиций в промышленность; в 1930-40-х гг. промышленность росла только за счёт реинвестирования собственных прибылей, и только в 1950 г. финансовая реформа обязала банки кредитовать промышленность.
Вопреки распространённому мнению, все правительства Колумбии уделяли большое внимание развитию аграрного сектора, технической помощи ему и т.д. На аграрные программы, организацию специальных институтов истрачена не меньшая часть доходов государства, чем в других латиноамериканских странах. Не исключено, что это только ухудшило положение страны, потому что снизило темпы индустриализации и отток крестьян в город: крестьяне бежали в город не под давлением нищеты, а по причине всплеска насилия в деревне из-за проблемы земли. Ещё в 1960-70-х годах менее 4% земельных собственников владели 60% земли с наделами свыше 100 гектаров, а наделы менее 20 гектаров представляли от 85 до 87% сельских собственников. Попытки правительства провести аграрную реформу оказались половинчатыми; ему даже не всегда удавалось заставить латифундистов вести на своих землях крупное механизированное хозяйство, а не раздавать участки в аренду. Видимо, ошибочными были и меры правительства по удержанию населения в деревне. При этом такие социальные показатели страны как дифференциация доходов не улучшаются. С 1953 по 1971 гг. 10% самых богатых увеличили свою долю в доходах с 35 до 42%, а половина самых бедных уменьшили свою долю с 20 до 16%. Опыт Колумбии показывает, что очень сложно найти нормальный выход из аграрного тупика, подобного тому, который был в России в начале XX века.
Партизанская война в Колумбии, неспособность противоборствующих сторон найти компромисс, продолжаются и сейчас.
Аргентина
Являясь страной с богатейшими ресурсами и имея приоритетные стартовые позиции в начале XX века, в последующие годы Аргентина постоянно теряла свой относительный уровень на мировой сцене, в том числе, в сравнении с соседними странами Латинской Америки. Страна постоянно упускала возможности для развития из-за плохого управления и высокой нестабильности и непредсказуемости ситуации, что повлияло на поведение частных и общественных лиц. Конечно же, Аргентина тоже прошла большой путь усложнения и технологического развития, сформировала определённый общественный капитал и культуру организации, однако поразительное отставание сохранилось и усилилось, несмотря на большие бюджетные траты ради их преодоления: «качество» этих трат оказалось невиданно низким, равно как и эффективность использования богатейших ресурсов, принадлежащих стране.
Индустриализация страны, ориентированная на использование природных преимуществ, началась задолго до 1930-х годов. Несмотря на это, Аргентина не смогла полноценно использовать Великую Депрессию для ускорения развития. Быть может, этому способствовала длительная ориентация на открытую экономику и соглашение с Англией о свободной торговле. Большая часть промышленного роста в 30-е годы относится к проектам, начатым до Великой Депрессии. Уровень накопления, составлявший в 20-е годы 19,2% ВВП, упал в 30-х до 18,5%, в 40-х до 14,3%, в 50-х составил 15,3%, и только после 1960 г. стал выше 20% (с. 127). Только полная изоляция страны во время Второй Мировой войны привела к зарождению новых отраслей промышленности.
Новый режим поощрения промышленного развития (ограничение импорта, государственное кредитование и т.п.) возник постепенно и установился только в середине 40-х. Во второй половине 40-х внешняя торговля была монополизирована (с. 382). В отличие от других стран региона, технологический уровень новых предприятий отстаёт от передового не на 10-20, а на 20-30 лет (с 380). Зачастую новые предприятия начинали с копирования давно устаревших западных образцов, уже многие годы доступных в стране. Уже после войны новые предприятия были вынуждены создавать своими силами оборудование, которое лучше было бы купить на внешнем рынке. Это влекло чрезмерную диверсификацию занятий ВНУТРИ одной и той же фабрики, задерживая обучение в процессе работы. Кроме того, в отличие от Восточной Азии, в стране отсутствовала конкуренция на внутреннем рынке. Интересно, что правительство Перона отдало приоритет развитию тех отраслей, которые считались важными для национальной безопасности – тяжёлой промышленности. Все эти факторы придали промышленному развитию большую статичность. Однако, одновременно были созданы лаборатории исследований в технологических отраслях. В 1951 г. была создана Комиссия по атомной энергии, с 1960 г. страна приняла решение создать атомную электростанцию полностью на собственной технологии и построила две станции: одну в 1973, другую - в 1980 г. В 70-х годах страна экспортирует экспериментальные ядерные реакторы. Кроме того, было развёрнуто собственное производство военных самолётов, производство других видов вооружения на основе собственной технологии. В целом, технологическое отставание Аргентины от мирового уровня за эти годы сократилось недостаточно. Такие страны, как Корея и Тайвань, вышли из Второй Мировой войны намного более отсталыми, но смогли по-иному распорядиться субсидиями и стимулированием в промышленном развитии. Ещё одной ошибкой аргентинской версии ISI стало финансирование промышленности краткосрочными кредитами, бесполезными для инвестиций в сложное оборудование. Необходимость постоянных и негарантированных продлений этих кредитов установила атмосферу неуверенности у предпринимателей.
С конца 40-х страна находилась в состоянии постоянного «удушения» из-за катастрофической нехватки импорта. Ей не на что было закупать новую технологию. Не удовлетворённые прошения об импорте достигли в 1949 г. суммы в 1,5 млрд. долларов – половины годового экспорта. В частности, это было вызвано длительным застоем сельского хозяйства, которое катастрофически отставало по механизации от Австралии и Новой Зеландии, находившихся в сходных климатических условиях. Ситуация ухудшилась в последующие годы в связи с катастрофической нехваткой энергии, что вынудило правительство использовать кукурузу в качестве топлива. Это заставило перонистское правительство принять новые законы, поощряющие иностранные инвестиции, а затем государство согласилось на повышение относительных цен сельскохозяйственной продукции и сырья относительно промышленной продукции (с. 384). Именно в этих секторах аргентинская экономика уже три десятилетия переживала тяжёлый кризис (с. 385).
С 1958 по 1965 гг. в стране появляются почти 200 предприятий, принадлежащих иностранному капиталу, существенно изменяя структуру и поведение промышленного сектора, заметно повышая его производительность. И всё же, темпы развития страны были недостаточны, чтобы восстановить её прежнее положение. Возвращение в 1973 г. перонизма совпало с обострением социальной напряжённости, нарастанием конфликтов из-за повышения требований профсоюзов к работодателями. Отношения сторон на промышленных предприятиях стали агрессивными и неуправляемыми, что сильно снизило готовность к инвестированию и подорвало предпринимательскую активность. Попытка правительства поощрить развитие новых отраслей – производства бумаги, нефтехимии и алюминия (а именно недостаток товаров этих отраслей и оказывался в предыдущие годы причиной «удушения» экономики из-за нехватки импорта) ухудшило положение машиностроения, на которое делался упор в предыдущие годы. В середине 1970-х бюджетный дефицит достигает 15% ВВП и усугубляет инфляцию. По мере роста государственного дирижизма увеличилась роль оппортунизма и рентоискательства предпринимателей, которые пытались любой ценой спасти свои капиталы. Особенность аргентинской смеси рынка и госдирижизма (и не только в 70-е годы) привела к такому негативному эффекту, что погибли многие перспективные предприятия с развитой технологией, в то время как другие смогли выжить за счёт своего оппортунизма, умелого рентоискательства и спекуляций, а не на основе своей действительной промышленной эффективности. Обязательность выполнения контрактов катастрофически упала, предприниматели перестали оценивать отдалённую перспективу. Повышение цен на нефть резко ухудшило внешнеторговый баланс страны, процент по международным займам вырос, но одновременно страна потеряла возможность экспортировать продукцию машиностроения, потому что в то же время на международном рынке появились программируемое оборудование и машины, включавшие простейшую тогда электронику, освоить которую страна была неспособна. Тем не менее, новое перонистское правительство вновь попыталось развивать экономику на основе мелких и средних предприятий национального капитала и на основе технологической независимости. Одновременно была начата большая программа по выделению местным властям средств на создание их силами новых промышленных предприятий. Хотя прибыльность этих проектов оказывалась невелика, не исключено их положительное влияние на ситуацию в наиболее отсталых регионах. Треть вложений была направлена на предприятия по переработке природных ресурсов.
Военный переворот 1976 г, устранивший от власти вдову Перона, застал страну в состоянии глубокого хаоса. Одновременно с невиданными, по местным меркам, репрессиями в попытке стабилизировать политическую ситуацию, военное правительство, утратившее всякие рычаги управления экономикой, решило быстро либерализовать экономику в надежде, что всё отрегулирует рука рынка. Неолиберальный эксперимент возглавил министр экономики Мартинес де Ос. Описание реформ, однако, наводит на мысль, что провал их вызван не столько непригодностью самой идеи либерализации, сколько институциональными особенностями Аргентины. Поначалу девальвация песо и падение реальных зарплат на 40% привели к процессу перераспределения богатства, сыгравший в пользу среднего класса в городе, а также увеличили внутриэкономическую активность. Несмотря на снижение пошлин с 90% до 50%, местная промышленность смогла это пережить благодаря снижению зарплат и увеличению продуктивности за последнее десятилетие. Добившись некоторой стабилизации, государство решило укрепить доверие к экономике за счёт поддержания курса песо, в то время как инфляция всё же опережала прогнозы. За счёт удержания курса и поступления импорта предполагалось дисциплинировать местных производителей и замедлить рост внутренних цен.
В этих условиях аргентинское правительство получило возможность повторить описанный нами приём «борьбы с инфляцией» и «макроэкономической стабилизации», уже успешно опробованный в Чили и Мексике; потом этот путь будет пройден Венесуэлой, Индонезией, Россией, по несколько раз Аргентиной, Мексикой и т.д. Напомним, в чём суть этого приёма. Правительство развивающейся страны громогласно объявляет, что хочет подавить инфляцию и падение курса национальной валюты в целях добиться макроэкономической стабильности. Формируется специальный резервный фонд, и Центробанк страны обязуется свободно обменивать валюту страны на доллары по зафиксированному курсу или в пределах «валютного коридора». Однако, расходы госбюджета по-прежнему превышают доходы от налоговых поступлений, и бюджетный дефицит покрывается за счёт денежной эмиссии или краткосрочных финансовых обязательств. В случае денежной эмиссии, внутри страны продолжается инфляция, превышающая скорость инфляции доллара. Поэтому устанавливается высокий процент, и положив в банки страны одну монету, через год можно получить две монеты (к примеру). В случае покрытия дефицита за счёт краткосрочных обязательств, такой же высокий процент обязуется выплатить само государство. Сразу после объявления новой политики курс национальной валюты может быть даже занижен, поэтому финансовые спекулянты всего мира начинают скупать монеты данной страны. Нигде больше они не нашли бы такого прибыльного объекта вложения капиталов: ведь обменяв миллион долларов на миллион монет, через год они получают два миллиона монет, и Центробанк развивающейся страны гарантирует им получение двух миллионов долларов за два миллиона монет. Итак, в страну начинается быстрый приток спекулятивного капитала, а средства массовой информации всего мира поднимают шум об экономическом чуде - невиданном росте иностранных инвестиций. Тем временем, по мере увеличения денежной массы, внутри страны продолжается инфляция, и себестоимость производства внутри страны в монетах увеличивается. Поскольку курс монет к доллару фиксирован, а цена экспортируемой продукции за рубежом в долларах не может быть поднята произвольно, то экспортировать становится невыгодно, и экспорт сокращается. Кроме того, повышается номинальная себестоимость производства продукции для внутреннего потребления, и она не выдерживает конкуренции с импортом (ведь удешевление импорта относительно отечественных товаров обеспечивается стабильным курсом монеты к доллару). Поэтому производство в стране падает. Наибольшую выгоду получает компрадорская элита: в условиях инфляции доходы её растут, и она может увеличить потребление подешевевшей импортной роскоши, а также совершать больше поездок за границу. Население тоже не ропщет, потому что потоки дешёвого ширпотреба сдерживают рост цен. И всё же, в какой-то момент курс монеты становится явно завышенным; международные спекулянты и компрадорская элита начинают второпях менять монеты на доллары и направлять полученные доллары в западные банки – благо, Центробанк гарантирует обмен по фиксированному курсу. Поскольку валютные резервы заканчиваются, страна берёт огромные долги, и все взятые в долг доллары идут на то, чтобы обменять монеты компрадорской элите и финансовым спекулянтам. Западные правительства охотно дают стране новые кредиты до тех пор, пока самые близкие к ним финансовые спекулянты не выведут свои капиталы. Отток капитала достигает невиданных размеров. Наконец, наступает крах: темпы, с которыми стране дают новые кредиты, отстают от темпов обмена монет на доллары, и Центробанк не может более поддерживать фиксированный валютный курс. В начавшейся панике обменивать монеты на доллары бросаются все – недостаточно приближённая к верхам часть компрадорской элиты, непредупреждённая своими правительствами часть финансовых спекулянтов, рядовые граждане. Курс монет падает до столь низкой отметки, что вновь становится выгодно менять доллары на монеты, по дешёвке скупать местные ресурсы и с хорошим наваром продавать их за рубежом. В результате проведённого цикла «макроэкономической стабилизации» страна теряет все валютные резервы, но зато приобретает огромные долги и спад производства; при этом потерянные ею средства не исчезают, а идут на обогащение компрадорской элиты и финансовых спекулянтов.
Особенностью аргентинской ситуации стал оригинальный метод перекладывания долгов частных компаний на плечи государства. Всё то, что аргентинцы раньше были должны друг другу, аргентинское правительство умело перевело во внешний долг всей страны. То, что завышенный курс песо и снижение импортных тарифов повлекли большой приток импорта, вытеснявшего внутреннее производство, можно было ожидать. Но резкий рост банковского процента привёл к дополнительным трудностям внутренних производителей и резкому росту их задолженности перед банками. Порой задолженность отдельных предприятий превосходила стоимость их активов, так что банкротства предприятий повлекли бы и кризис банковской системы (с. 413). Правительство ввело механизм облегчённого доступа промышленности к кредитам под сниженный процент, что означало быструю ликвидацию задолженности индустрии и перераспределение богатства в её пользу. Если бы правительство финансировало эту программу за счёт эмиссии и не держало курс песо, всё бы обошлось. Хотя, надо сказать, в ходе поворотов правительственной политики Аргентины происходившие перераспределения богатства были мало связаны с уровнем эффективности предприятий, поэтому очередное прощение долгов - всё равно сомнительная мера для оздоровления рынка в длительной перспективе. Совершенно понятно, что возвращённые по долгам средства банки стали быстро менять на доллары, и государство отдавало им доллары по обещанному курсу, ради чего пришлось брать новые большие кредиты (с 392-395). Таким образом, то, что аргентинцы были должны друг другу, они теперь все вместе стали должны иностранным кредиторам. Крах был неизбежен и не заставил себя долго ждать.
Таблица. Утечка капиталов из Аргентины в 1979-1983 годах, млн. долларов (с. 395).
1979 1980 1981 1982 1983
2995 6400 5494 2563 1415
Вскоре после обвала песо в стране поменялся режим, и новые власти оставили амбиции прежних десятилетий по самостоятельному развитию высокотехнологических отраслей промышленности. Индустриальный сектор сильно ужался, особенно за счёт машиностроения (кроме автомобилей), и сосредоточился на тех отраслях, которые используют не интеллектуальную ренту, а естественные преимущества Аргентины. Это переработка природных ресурсов – производство бумаги, стали, алюминия, нефти, растительных масел. Производительность труда на этих предприятиях значительно выросла за счёт импорта более современных технологий и оборудования, доступных в этой сфере. Как ни странно, именно те отрасли, предприятия которых стали создаваться вторым перонистским правительством в 70-х годах и продолжили строиться при военном режиме, не отменявшем ранее принятые меры стимуляции этих отраслей, и составили выжившее ядро аргентинской промышленности. Открытость мировому рынку ускорила процесс технологического обновления сохранившейся части аргентинской промышленности, пусть даже и за счёт импорта технологий, а не самостоятельного их развития. Это изменение закрывает этап импортозамещающего способа в развитии аргентинской промышленности (с. 396). Подводя итоги обзора аргентинского опыта ISI, в целом неудачного, следует сказать, что причины неудач не следует искать только в промышленной политике: многие из описанных мер могли бы оказаться более эффективными при другом исполнении. Большую роль сыграли особенности аргентинского общества, которые должны были бы учесть любые власти, берущиеся за реформы в стране.
По нашему, мнению, одной из причин неудачи аргентинской модели (да и многих других стран Латинской Америки) стала излишняя централизация государства, когда больше трети населения живет в области вокруг Буэнос-Айреса и там же расположены основные промышленные центры. Это делает очень удобным лоббирование предпринимателей, поскольку и государство и финансовый центр находятся практически на одной улице. Вместо работы по повышению эффективности своих предприятий, предприниматели идут на более лёгкий путь выпрашивания поблажек у государственного чиновника, что сопровождается огромными взятками и т.д.
Геополитический тупик стран Третьего мира
В последние годы опыт Латинской Америки и других стран Третьего мира был подвергнуть тщательному анализу перуанским экономистом Эрнандо де Сото. Согласно концепции Э. де Сото (1995), теневая экономика есть закономерная форма генезиса массовых, “народных” форм капиталистического предпринимательства на периферии современного мирового хозяйства. Главная причина ее разбухания – не бедность и слаборазвитость, а бюрократическая зарегулированность. Связанные с властями капиталисты-олигархи легко обходят бюрократические рогатки, но они становятся непреодолимым препятствием на пути небогатых людей, желающих заниматься обычным мелким бизнесом (возить пассажиров в личных машинах, торговать с лотка или в киоске, производить простые промышленные товары). В результате легальная экономика стран “треть-его мира” становится заповедником для привилегированных крупных бизнесменов, а мелкий бизнес принудительно выталкивается в “тень”. В таком случае рост теневой экономики в “третьем мире” следует, по Э. де Сото, рассматривать как форму развития “нормального” конкурентного предпринимательства, которое прорывается сквозь сковывающие его путы насильственных меркантилистских ограничений. Неформалы, которые раньше рассматривались как жертвы империалистической эксплуатации, предстают при этом подходе победителями бюрократического угнетения. Попытаемся вкратце изложить его взгляды о способах выхода из тупика по нашумевшей книге де Сото "Тайна капитала" (2000), ставшей новейшей интеллектуальной модой. На момент приобретения развивающимися странами независимости (1940-1950 гг.) в несоциалистическом мире существовало две группы стран: развитые (Запад) и развивающиеся (бывшие колонии западных стран). Рассмотрим теперь классическую развивающуюся страну и пути её развития. До 1950 года большая часть стран Третьего мира представляла собой сельскохозяйственные сообщества: большинство людей работало на земле, которая принадлежала крупным землевладельцам - олигархам или колониальным плантаторам. Города были маленькие и функционировали главным образом как места для рынков, а не как индустриальные центры. После 1950 года началась экономическая революция. Новые машины снизили спрос на рабочую силу в сельскохозяйственном производстве, тогда как новые лекарства и методы медицинского обслуживания резко уменьшили уровень смертности и увеличили продолжительность жизни. Это привело к стремительному росту народонаселения, которое, не находя применения на селе, стало перемещаться в города, образовав районы бедняцких трущоб. В Китае с 1979 по 1998 год из села в города переехало более 100 млн. человек, существенная часть из них оказалась занятой в нелегальном бизнесе, например, этот феномен развит среди 3 млн., живущих вокруг Пекина, где они работают на предприятиях, использующих потогонную систему труда (де Сото, с. 17). В Южной Африке до 1994 года (год победы Африканского Национального конгресса на выборах) законы апартеида не позволяли чернокожим африканцам переселяться в города. После 1994 года эти барьеры были убраны и теперь вокруг каждого города возникли кварталы трущоб. В Египте с 1947 по 1989 год городское население возросло с 6,2 млн. до 24,5 млн. человек. С 1950 по 1998 год население Порт-о-Пренса выросло со 140 тысяч жителей до 2 млн. В городах нелегальные мигранты могут получать в 6 раз больше, чем на селе. Рост трущоб рождает интересный феномен в строительной индустрии. К 1998 году перуанская строительная индустрия заходилась в упадке, рабочие увольняются, однако продажа цемента резко возросла (с. 76, де Сото). В Бразилии, например, строительная индустрия зарегистрировала в 1995 году рост на 0,1%. Однако продажа цемента в первые 6 месяцев 1996 года возросла на 20% (с. 76, де Сото). В Бразилии в 60-х годах более 2/3 жилья строилось для сдачи в наём. В 1999 году для сдачи уже возводилось только 3% жилья. Большая же часть строительства шла в фавелах (с. 85, де Сото).
Жители трущоб самоорганизуются в теневой мир. В отсутствии государства нелегальный сектор организует использование собственности по своим законам и даже выдает свои собственные документы на собственность. Законы этого мира не являются антисоциальными. Иначе бы им не стали следовать эти миллионы людей. Эти законы результат уродливого приспособления к жизни в условиях беззакония. Связано это c тем, что правительства не успевают изменять законы в ответ на требования жизни. Изменения ситуации в жизни слишком быстры, чтобы за ними можно было успевать. Кроме того_ уже легализованные люди не хотят делиться с нелегалами и тоже препятствуют изменению законов. В 1999 году теневая экономика давала 50% валового национального продукта в России и на Украине и 62% в Грузии (де Сото). Стоимость возможности делать бизнес в теневой экономике Перу включает 15% надбавку, которую нелегалы вынуждены платить властям, чтобы последние не замечали их активности. Кроме того, необходимо платить преступным организациям, обеспечивающим нелегальным бизнесменам "крышу". В конце 90-х годов XX века 85% новых рабочих мест создавались в странах Латинской Америки в нелегальном секторе экономики. Наличие теневого мира делает более трудной борьбу правительства за социальные права работников, поскольку при принятии законов о минимальной заработной плате предприниматели просто уходят в пригороды и трущобы и там используют жителей теневого мира.
Существующая правовая система не способна освоить всех этих мигрантов и они уходят в теневой мир. В 1999 году только 7% земли в Индонезии имеет определенного владельца. Очень часто власти идут по пути запретов вместо того, чтобы идти по пути адаптации, помощи в приспособлении закона к новой реальности. Проблема не люди, а законы. Народный закон. Борьба с нелегальным производством продукции всегда была заботой властей. В 1700 году импорт набивного ситца в Англию был запрещен с целью защиты английской суконной индустрии. Многоцветные ткани запрещались, поскольку в таком случае было труднее идентифицировать производителя - на этой основе собирали налоги. В странах, где власти наказывали нелегальных предпринимателей вместо того, чтобы помогать им адаптироваться и помочь обществу включить их в свою орбиту, не только экономический прогресс замедлялся, но и возникали революции. Наилучшим примером является Французская революция (стр. 99. де Сото). Напротив, страны, которые адаптировали нелегалов, осуществляли быстрый и мирный переход к рыночной экономике. Как только государство начинает бороться с нелегалами, его чиновники погрязают в коррупции - это урок всех стран, начиная прежде всего с Англии. Установлено, что члены английского парламента в XVII веке брали взятки. 150 лет назад США были похожи в правовом отношении (наличие внезаконного мира и действий населения) на страны Третьего мира. Американские политики показали, что правовые институты выживают только тогда, когда они отвечают на социальные нужды. Американцы очень быстро внезаконное сделали законным. США быстро формализовали в закон обыденное традиционное поведение людей и их действия с собственностью на основе здравого смысла.
Основными противниками правовых реформ в странах Третьего мира является властная элита и "законники". В Перу при применении программы легализации нелегальной собственности именно юристы оказались главными саботажниками реформы. Исследовав 52 страны в период с 1960 по 1980 годы С.К. Датта и Д.В. Нигент (1986) показали, что на каждый процент роста юристов в общем количестве рабочей силы (скажем рост с 0,5 до 1,5%) экономический рост уменьшается на величину 3,68-4,76%. Другими словами, экономический рост находится в обратной зависимости от роста числа законников в стране.
Возникает порочный круг, как бы геополитический тупик. Не имея собственных энергоресурсов страна Третьего мира начинает продавать продовольствие или монокультуру. Цены на такие товары почти равны себестоимости. На вырученные деньги покупаются сельскохозяйственные машины и горючее. Резко повышается производительность труда в сельском хозяйстве. Ненужные там больше крестьяне (земля то уже в большинстве поделена) выталкиваются в город и образуют теневой мир в трущобах. Их надо кормить, но рост производства продовольствия идет медленнее роста населения, поскольку в городах медицинское обслуживание гораздо доступнее. Смертность снижается, а рождаемость нет. Выхода или нет или он очень медленный – ждать, когда накапливающаяся в городах технология рассосет эти массы или когда они станут меньше рожать после освоения новых культурных ценностей. Это приводят к тому, что, по мере освоения промышленного производства, страны Третьего мира становятся главными потребителями американского продовольствия, а следовательно, теперь они продают в США уже промышленные товары, но по-прежнему товары первого типа. Если государство контролирует всё, то при росте зарплаты быстрее цен на хлеб предприниматели требуют установления потолка зарплаты. Если цена хлеба растет быстрее, то рабочие требуют повышения минимальной зарплаты и установления потолка для роста цен. Именно городские бедняки стали революционным классом в странах третьего мира. По мнению де Сото (2000), в Иране, Венесуэле и Индонезии массы гневных бедняков поставили сплоченную элиту на колени. В большинстве стран Третьего мира, правительства зависят от сильных контрразведок и элит. Элита этих стран живет за стенами домов, больше похожих на крепости.
Получается, что выхода из этого тупика нет, потому что государство в любом случае должно удовлетворять прихоти какой-то части населения (как правило, элиты, реже - бедняков), но заставить всех работать на благо страны неспособно. Бессильное перед теневым миром государство не может использовать свои возможности для мобилизации средств в пользу технологического перевооружения. Политики, по мнению де Сото, не должны следовать ни за левыми, ни за правыми - они должны следовать за жизнью - слушать лающих собак, знающих, что кому принадлежит в обществах этих стран. По мнению де Сото, сломать сопротивление мафии, элиты и законников способен только диктатор. Не случайно реакция и комментарии на книгу де Сото в среде нынешней элиты России была резко негативной.
Итак, несмотря на то, что в странах "третьего мира" идет индустриализация, стремительно развивается технология, увеличивается доля городского населения и рабочего класса по отношению к сельскому, все это не приводит к ожидаемому улучшению уровня жизни. Наоборот - все блага экономического развития достаются транснациональных корпораций, кучке местных капиталистов, ориентированных на вывоз, и продажным чиновникам, а все несчастья - населению "развивающихся" стран. Так в Джакарте, столице Индонезии, страны, которая за последние 30 лет вырвалась из вековой отсталости и имеет сравнительно мощную промышленность, 2,5 миллиона жителей живут в трущобах в ужасающей нищете, а в целом по стране из 202 миллионов жителей более 100 миллионов живет за чертой бедности, 70 миллионов голодает. Таким образом, даже там, где технологическая отсталость ликвидируется, социальная отсталость твердо удерживает позиции.
Какой же выход предлагает де Сото для того, чтобы преодолеть отставание, в чём предлагаемые им практические меры? Де Сото попытался продемонстрировать, что главным камнем преткновения, который не позволяет Третьему миру иметь преимущества от капитализма как системы, является его неспособность образовывать капитал. Для роста благосостояния де Сото огромное значение придает формальной собственности, которой, по его мнению, легче распоряжаться. Он показывает, что бедные люди в исследованных им странах Третьего накопили значительное количество собственности, которая, однако, находится в нелегальном секторе экономики. Однако, без государственной регистрации прав собственников эта собственность представляет собой себя мертвый капитал. Исследуя благосостояние бедных Египта (Каир), Гаити (Порт-о-Пренс), Перу (Лима) и Мексики, де Сото показал, что бедные владеют в 40 раз большим богатством, чем вся иностранная помощь, полученная по всему миру с 1945 года. Однако, большая часть этой собственности остается вне сферы официального государства, являясь незарегистрированной. Собственности как бы не существует - о ней нет информации. Так, в Египте 92% жилья на окраинах городов и 83% на селе не зарегистрировано. Де Сото утверждает, что главной проблемой стран третьего мира является их неспособность производить капитал: поскольку недвижимость нельзя использовать под залог при взятии кредита, то поэтому из орбиты выпадают миллиарды долларов капитала. По мнению де Сото (2000), отсутствие формально зарегистрированной собственности затрудняет развитие капитализма, так как увеличивает риск невозврата при кредитовании. Создание единой системы регистрации собственности делает капитал подсчитываемым и прозрачным и позволяет делать инвестиции в технологию. Так, до сих пор наиболее важным источником фондов для начинающего бизнеса в США является закладывание предпринимателем своего дома. Страны Третьего мира не могут "глобализовать" капитализм внутри собственных стран (де Сото, стр. 207). С другой стороны, из-за бюрократических препонов зарегистрировать предприятия очень трудно - большое время требуется для легализации нелегального бизнеса. Де Сото в своей разоблачительной книге "Другой путь" (Hernando de Soto, The Other Path, Де Сото, 2000) приводит случай, когда в столице Перу Лиме пяти людям потребовалось 289 полных рабочих дней (по 6 часов в день), чтобы пройти 728 легальных ступенек, истратить 1231 доллар, что в 31 раз больше, чем месячная минимальная зарплата – 40 долларов) для выполнения всех правил, установленных для легального открытия небольшой фирмы по пошиву одежды. За это время с них двенадцать раз потребовали взятки, в том числе за то, чтобы получить разрешение действовать "легально". Например, в Перу, если частный водитель автобуса захотел бы зарегистрировать свое предприятие, он должен был бы пройти столько ступеней, что это заняло бы у него 26 месяцев. деловая активность переходит на нелегальное положение.
Страны Третьего мира должны легализировать собственность бедных слоев населения - в этом акте де Сото видит источник много миллиардного капитала. В предельно сжатом виде идея этого автора за вычетом интересных выкладок и статистических таблиц исключительно проста: если узаконить весь нахалстрой во всех развивающихся странах, а потом начать брать под него кредиты, то-то все разбогатеют. Этот процесс де Сото окрестил "капитализацией". Мысль де Сото заключается в том, что ключ к процветанию лежит в том, чтобы брать кредит под залог своих квартир, отчего малого бизнеса в одночасье станет «завались», и валовой национальный продукт сам собой возрастет (по В. Пьецуху). Кроме того, легализация «теневого сектора» экономики создаст, по мнению де Сото, конкуренцию официальному сектору и заставит последний больше «крутиться».
Надо признать, что исследование де Сото забюрократизированного и коррумпированного государственного устройства развивающихся стран (учёный называет сложившееся там устройство смеси рынка и госдирижизма, когда чиновник принимает решение вопреки рыночно-ценовым ориентирам, но и не из общегосударственных интересов, а исходя из взяток и кумовства, «меркантилизмом) очень точно описывает пороки сложившейся там системы. Между тем, эффективность предложения де Сото решить все проблемы через регистрацию собственности бедных вызывает сомнения. Во-первых, если кредит станет брать можно, еще не следует, что желающих брать его с риском потери собственности прибавится. Более того, если все дело в легализации, то из этого следует несколько предсказаний. Наиболее быстро должны развиваться те страны, где все частное, потому что участники рынка могут брать больше кредитов под залог своей собственности. Но сравните Израиль, где нет частного владения землёй, и Швейцарию. Страны с общенародной собственностью на землю вроде бы не должны быстро развиваться, но Китай развивается. Самый быстрый технологический рост был в СССР в 1945-1960 годах. Вспомните Александра III и 6.9% роста национального дохода в то время, когда земля в России принадлежала общине и не была частной. В Англии наиболее интенсивный рост был до централизованной легализации и регистрации прав на собственность. СССР и Гитлеровская Германия давали еще больший рост. Точно также самый быстрый рост дает Китай, без всяких кредитов нелегальным крестьянам. Сингапур давал рост на основе правительственного инвестирования в технологию и финансовые институты. Америка быстро росла в условиях бандитского капитализма в начале XX века. Бум в Америке был до созданий системы общегосударственной регистрации собственности; сейчас же там все легализовано и есть рост, но медленный. Почему Южная Корея росла быстрее, чем Япония, где система собственности была гораздо более организована? Почему в XV веке центр капитализма переместился из Венеции, с наиболее развитой правовой системой, в Амстердам, промышлявший пиратством интеллектуальной собственности, а затем из зоны наиболее организованного в правовом отношении капитализма в Англию, где легализация и регистрация собственности отставала? Наконец, почему все падает Россия, где нелегальная недвижимость практически отсутствует? В быстро развивавшемся СССР были бюро технической информации и госавтоинспекция, которые регистрировали основные виды собственности в виде машин и жилья, но их нельзя было пускать в дело, брать под их залог кредиты на создание бизнеса. В нынешней России все жилье приватизировано и зарегистрировано. Нет промышленного бума в Латвии, где тоже с регистрацией все в порядке. Зарегистрировать малое предприятие в России гораздо проще, чем в Италии. Экономика Италии работает, а экономика России нет.
С другой стороны, стремительный рост благосостояния США в конце XIX - начале XX веков, когда целостная система регистрации собственности ещё не была готова в полном объеме, стремительный рост благосостояния СССР в предвоенные годы, без всякого частного капитала, как раз и доказывает обратное утверждениям де Сото. Наиболее быстро растут именно страны, где нет необходимости закладывать квартиры для получения банковского кредита и создания новых предприятий! Что же касается Латинской Америки, то сама жизнь показала умозрительность основных построений де Сото. В Перу правительство пыталось легализовать теневую экономику по крайней мере 22 раза со времен завоевания страны Испанией. Результат нулевой. Де Сото прав в том, что легализация собственности ускоряет оборот капитала. Но все же главное для роста - это увеличение производительности труда в реальном секторе экономики. Допустим, все будет легализовано - будет ли рост? Для этого нужны инвестиции и технологический рывок, нужен отказ от потребления в пользу накопления, нужно встраивание в технологическую пирамиду Запада или (что сделать практически невозможно) создание своей. Где же гарантии, что при массовом закладывании недвижимости ради получения кредитов увеличится норма накопления и ускорится технологический рост? Поэтому, несмотря на множество интересных наблюдений и широту исторического обзора, книга в главном своем практическом выводе является типичной манипуляцией сознанием - автор уводит читателей в сторону от главного вопроса - механизма накопления благосостояния и роли компрадорской элиты в поддержании неравенства.