От Георгий
К Георгий
Дата 02.08.2004 02:48:40
Рубрики Тексты;

Е. Холмогоров. Как Москва прорвала блокаду. Внешние связи средневековой Московии (*+)

http://pravaya.ru/side/584/711


Егор Холмогоров, Москва
23 июля 2004 г.



КАК МОСКВА ПРОРВАЛА БЛОКАДУ: Третий Рим и внешний мир
Внешние связи средневековой Московии
В 1488 году предприимчивый немецкий рыцарь Николай Поппель убеждал московского Государя Ивана III, что он, странствуя по дальним
краям, чуть ли не первый открыл лежавшие за Литвой Москвские земли и поведал о них немецкому императору Фридриху. Император, якобы,
так был поражен богатством и силой Московского Великого Князя, что тут же прислал ему сватов и королевскую корону.
Государю Ивану Васильевичу оставалось, видимо, только насмешливо улыбаться. Русь к тому моменту уже вдоль и поперек была изъезжена и
исхожена гостями со всех концов Старого света, в Москве уже стояли храмы, построенные по византийско-русским образцам итальянскими
архитекторами. Греки, сербы, итальянцы, немцы, которые, по словам Поппеля, якобы ничего не знали о Московии, потоком ехали ко двору
её князя, чтобы наняться на службу. Что уж тут говорить о купцах? <В Москву во время зимы съезжается множество купцов из Германии и
Польши для покупки различных мехов> - отмечал в 1476 году венецианский дипломат Контарини, сам нашедший на Руси приют после
превратностей своего путешествия в Персию.
Приговор Москвичей о баснях Поппеля был вполне определенным: <писал к Государю нашему свою грамоту не по пригожу>. Однако на этой и
подобных ей высокомерных баснях долгое время основан был миф о дикой Московии затерянной где-то на окраинах то ли Европы, то ли Азии
и если чем и представляющей интерес, так только возможностью снять с нее семь шкур - собольих, песцовых, горностаевых, беличьих да
лисьих: Средневековая Европа не имела к этому мифу никакого отношения - в ней Московию, Русь знали очень хорошо, не могли не знать,
коль скоро она была одним из узловых пунктов трансевразийской торговли.
В XIV-XV веках через Москву непрерывным потоком шли караваны в Орду, Крым, Византию, Турцию, Иран. Особые отношения Москвы с
итальянцами были предопределены интенсивными связями с генуэзской колонией Кафой (Феодосия) и пестрым, интернациональным Сурожем
(Судаком) - возили драгоценности, и дорогие ткани, пряности и оружие - в общем всю ту роскошь, которая так интриговала
средневекового человека и которая только и делала торговлю на большие расстояния прибыльной. Менее интенсивными, но более
<серьезными> по ассортименту товаров были связи с Западной Европой через посредство Польши, Литвы и Ганзейского союза, - фландрские
сукна, немецкие ткани, оружие, цветные металлы, с русской стороны, помимо неизменных мехов - высоко ценившийся воск.
Пользуясь узловым положением Москвы на перекрестье трансевразийских торговых потоков, её купцы весьма успешно действовали в качестве
посредников перепродавая на восточных рынках западные сукна, а на западных - не только свои, но и восточные товары. В XIV веке
влиятельное московское купечество распределилось на несколько групп - <гости> вели крупную оптовую торговлю внутри страны и за
рубежом, <суконники> вывозили с Запад сукна, <сурожане> специализировались на торговле с Востоком и Сурожем. Из богатых <сурожан>,
кстати, выходили казначеи московских Великих Князей и целые боярские роды - Ховрины, Головины, Траханиотовы. Создавались и целые
купеческие династии - Ермолины, Хозниковы, Таракановы. В Московском государстве, где центральной идеей была идея <службы>, между
боярской аристократией и богатым купечеством не было жесткой границы - привлеченные к государевой службе купцы пополняли ряды знати.
Причем купцы не только русские по происхождению - преобладание в средневековье религиозной идентичности над национальной делало
русским боярином и дворянином всякого слугу царя - грека и татарина, немца и итальянца.
Особенно интенсивной стала внешняя деятельность Москвы в XV веке - с оформлением при Иване III централизованного государства,
заявившего через брак Государя с Софьей Палеолог претензию на принятие <Византийского наследства>. Теперь уже не только купцы и
гости, но и послы из Италии, Германии, Ливонии, Польши, Венгрии, Молдавии, Грузии, Ирана появляются при московском дворе. Большую
роль в культурном развитии русского государства играют и иностранные мастера - прежде всего архитекторы. Привычные к тому факту, что
Московский Кремль почти полностью отстроен итальянскими зодчими, мы мало задумываемся о том, что именно Московские Государи одними
из первых в Европе оценили возможности и гибкость ренессансного зодчества - способность итальянцев построить не просто прочное и
красивое здание, но и гармонично связать его со стилем окружающей архитектуры, сделать его родным, а не чужеродным и неестественным
куском католической Италии в центре православной столицы. <Третий Рим> - Москва, звал к себе мастеров из Рима первого и его
окрестностей - Италии. Поэтому неслучайно, что Москва полюбила итальянцев - из них составилась обширная колония, дававшая государям
зодчих и пушкарей, дипломатов и чеканщиков монеты, а часто и все сразу в одном лице. Так было, например, с Марко Руффо, бывшим и
одним из строителей Грановитой Палаты, и дипломатом, спасшим от смерти в Персии помянутого уже венецианца Контарини. Контарини нашел
в Москве большую обустроенную иноземную колонию и свел в ней тесные знакомства, нашел гонца, который бы отправился в Венецию за
деньгами и, ожидая результата, прожил в Москве более полугода, оставив интереснейшие записки.
Откуда же тогда взялось мнение об <изоляции> Москвы, для которого, казалось бы, менее всего было оснований? Московская <изоляция>
была не естественно сложившимся фактом, а плодом целенаправленных усилий внешнеполитических противников Русского государства по
созданию вокруг него своеобразного <санитарного кордона>. Польша-Литва и Ливония, входившая в Ганзейский союз, в полной мере оценили
силу давления на свои рубежи московских армий и опасались, что если к силе русских прибавятся еще и европейские умения, то положение
этих государств станет безнадежным - и эти опасения оправдались. Потому соседи Москвы старались воспрепятствовать приезду на Русь
<специалистов> и вообще любым контактам Руси с Европой, кроме чисто торговых. Русь не столько <закрылась>, сколько была <отгорожена>
от европейского мира своим ближайшим окружением.
Москва потратила на прорыв этого кордона немало усилий - так, в начале правления Ивана Грозного, талантливый немецкий авантюрист
Шлитте стал энергично действовать в пользу России при дворе австрийского императора. Он обещал Карлу V от имени, но без всякого
поручения, русского Царя - <соединение церквей>, унию православной Руси с католичеством. Под этим предлогом Шлитте получил
разрешение навербовать в Германии необходимых Москве людей - 123 человека <докторов, магистров и других ученых, колокольных,
рудокопных и золотых дел мастеров, зодчих, гранильщиков, колодезников, бумажников, лекарей, типографщиков и других подобных
художников>. Эта пестрая компания прибыла в ганзейский Любек, чтобы оттуда плыть на Русь, но там Шлитте был внезапно арестован,
якобы за долги, а набранные им мастера разбежались. Вмешалась ганзейская политика - из ливонской столицы Ревеля в Любек писали,
требуя не пропускать Шлитте на Русь с его опасным грузом, во избежание страшных бед, какие последуют не только для Ливонии, но и для
всей немецкой нации, если московиты усвоят себе европейское военное искусство и технику.
С теми же предостережениями, что и ливонцы, выступали поляки - в 1553 году они послали к императору и папе специальные посольства,
чтобы разъяснить им всю тщетность надежд на соединение в вере и опасность от <заигрываний> с Москвой для католического дела. Блокада
поляками и ливонцами была столь прочной, что в 1551 году Москва пригрозила ливонцам войною, если они не перестанут стеснять русскую
приграничную торговлю и задерживать едущих на Русь иностранцев. Не мытьем так катанием Москве приходилось добывать нужных
специалистов в обход соседей - главным образом в Дании, путь в которую в обход Скандинавии был освоен в конце XV века, - в 1496 году
дьяк Григорий Истома именно этим путем ездил к датскому двору.
Своеобразный <прорыв> блокады состоялся благодаря англичанам. 24 августа 1553 года в устье Северной Двины зашел английский корабль
, искавший северный торговый путь в Китай. Экспедицию из трех кораблей снарядило <Английское общество
купцов-искателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений, неведомых и доселе морским путем не посещаемых>. Два
корабля погибли в шторм, а третий с трудом пристал к рыбацкой пристани одного из северных монастырей. Капитан корабля Ричард
Ченслер, приявший на себя обязанности начальника экспедиции, был вскоре принят в Москве Иваном Грозным, которому он преподнес в
подарок серебряную, позолоченную и гравированную церковную чашу - потир, сохранившуюся в царской сокровищнице и ныне выставленную в
Оружейной палате. Чашу, правда, в Москве долгое время считали пиршественной посудой - кубком для <разносолов> - засоленных фруктов,
настолько сильно она отличалась от традиционных русских церковных потиров. На следующий год Ченслер вернулся в Англию, везя послание
Царя к английской королеве. На родине он опубликовал <Книгу о великом и могущественном царе России и князе Московском, о
принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, написанную Ричардом Ченслером>, которая впервые
привлекла внимание англичан к Московии, а его путешествие стало источником вдохновения для романтичных пиитов.
Уже в 1555 году в Лондоне была основана <Московская компания>, которая развила в России бурную деятельность - <английская> торговля
начала играть огромную роль в русской экономике, а <московская торговля> - стала неисчерпаемым кладезем прибыли для английских
предпринимателей. Англичане продавали сукно, оружие и металлы, а покупали, помимо традиционных предметов русского экспорта,
необходимые в кораблестроении лес и пеньку, а также лен. Большинство английских кораблей, с которыми сэр Френсис Дрейк разгромил
испанскую <Непобедимую Армаду>, было построено из русских материалов. До какого-то момента англичан интересовала и русская слюда,
которую на островах предпочитали собственному невысокого качества стеклу. Русский Север англичане вскоре узнали как свои пять
пальцев, всюду строя представительства и склады, инициируя бурное развитие пушных и лесных промыслов и в конце XVI века торгуя уже
не только в Холмогорах или Архангельске, но и в каких-нибудь Усть-Цыльме и Пустозерске.
Иван Грозный в 1556 году <на Москве англичан двором жаловал>. <Английский двор> располагался в Зарядье на Варварке у церкви Максима
Исповедника (Сейчас Варварка 4. Музей <Старый Английский двор>). Усадьба была построена в конце XV века и ее первым владельцем был
купец-сурожанин Д.И. Бобрищев и является древнейшим гражданским сооружением в Москве. С момента <пожалования> и до 1649 года дом на
Варварке был центром всей английской деловой и дипломатической активности в Москве, - здесь в Казенной палате - главном парадном
зале заключались торговые договоры, проходили деловые приемы и переговоры, хранилась казна. О примерном количестве англичан в Москве
в то время мы можем судить по тому, что во время московского пожара 1570 года, при нашествии крымских татар, в строениях усадьбы
погорело около 30 англичан из состава колонии.
Англия стала для Московского государства тем источником квалифицированных кадров, который до того безуспешно пытались найти в
Германии. Благодаря посредничеству английского торгового агента Антони Дженкинсона в Россию были приглашены врачи, аптекари,
рудознатцы, строители и всевозможные мастера. В 1567 году Иван Грозный передал королеве Елизавете I через Дженкинсона просьбу о
разрешении завербовать в Британии <архитектора, который может делать крепости, башни и дворцы; доктора и аптекаря и других мастеров
таких, которые отыскивают золото и серебро:>. В 1577 году Елизавета разрешила ехать в Россию инженеру Гемфри Локку, его помощнику
Джону Финтингу, золотых дел мастеру Грину и другим мастерам.
В самой Англии Россия вызывала своеобразный интерес. Выходил целый ряд сочинений о России, она постоянно упоминается в различных
сочинениях. Шекспир в одном из ранних произведений - <Напрасных усилиях любви> посвятил целую сцену переодеванию в костюмы
<московитов>; героиня <Зимней сказки> Гермиона называет своим отцом русского императора. В <Генрихе V> и <Макбете> Шекспир упоминает
русских медведей: Сама королева Елизавета, просматривая русскую грамоту и слушая объяснения о звучании русских букв, заметила
(я бы скоро этому выучилась) и порекомендовала лорду Эссексу изучить русский язык. Британцы смотрели на
Московию одновременно как на экзотическую загадку и как на перспективного торгового партнера.
А вот русские пытались найти в англичанах политических союзников против Польши и Ливонии, а потому, когда надежды не сбылись, стали
потихоньку охладевать и установили более взвешенные и менее выгодные для англичан внешнеторговые отношения. Добивавшимся монополии
на торговлю с северными портами англичанам было решительно отказано - это связано было прежде всего с деятельностью английских
конкурентов - голландцев, появившихся у Кольского полуострова в 1565 году, а в 1578 приплывших на Двину. В 1585 году царским указом
было определено, чтобы иноземцы впредь торговали с Россией только через новопостроенный Архангельск, куда должны были быть
перенесены все пристани и склады. Хотя англичане сохранили за собой право на беспошлинную торговлю внутри страны, все внешнеторговые
привилегии были отменены и две конкурирующих торговых нации могли честно бороться между собой за русский рынок к вящей выгоде
Московского государства. В течении XVII века голландцы эту конкуренцию выиграли - чему немало способствовала Английская революция и
казнь Карла I Стюарта, послужившая Алексею Михайловичу причиной изгнать бунташных англичан из России.
Формально экономические отношения Москвы с иноземцами были равноправными -русские и английские купцы взаимно имели право на
беспошлинную торговлю, но русские купцы почти не могли этим правом воспользоваться - и отнюдь не только из-за отсутствия
собственного флота. Как отмечает известный русский историк-эмигрант Н.И. Ульянов: <Иноземцы зорко следили, чтобы москвичи ни под
каким видом не проникали на западно-европейские рынки, а торговали бы с заграницей исключительно через посредство английских и
голландских купцов и по ценам, какие те диктовали им. Был случай, когда одному из русских все-таки удалось каким-то образом попасть
в Амстердам с партией пушнины. Там у него никто ничего не купил, так что пришлось везти товар назад в Архангельск. Но, как только
вернулся, голландцы ехавшие с ним вместе из Амстердама, скупили все его меха по хорошей цене. Было сказано при этом, что если
московиты и впредь будут дерзать появляться на заграничных рынках, то их проучат так, что кроме лаптей им нечем будет торговать>.
Так была прорвана польско-ливонская блокада, но и она не была абсолютной. Купцы из Литвы также были не редкостью несмотря на
постоянные войны - для них существовал свой особый <Панский двор>, расположенный на той же Варварке, что и Английский. В 1558 году,
в ходе Ливонской войны русские взяли Нарву и открыли Нарвскую гавань для внешней торговли. Теперь иноземные корабли могли идти
непосредственно в Россию минуя транзитный пункт в Ревеле и большинство иностранных купцов охотно этим воспользовалось - немецкие,
шведские, датские, английские, голландские корабли пустились в <нарвское плавание>. Ревель всеми силами пытался воспротивиться
прорыву блокады и на Балтике началась настоящая пиратская война, ревельцы старались задерживать плывущие в Нарву торговые суда. В
ответ русские каперы возглавляемые <корабленником-немчином> Керстеном Родом захватывали, топили и грабили всех, кто казался им
врагом московского Государя. До 1581 года, когда шведы Нарву отняли она была оживленнейшей точкой торгового обмена Руси и Европы.
Временем настоящего <нашествия> иноземцев на Русь была Великая Смута начала XVII века, - Димитрий Самозванец - первый русский
<космополит> со своей интернациональной свитой, поляки и шведы, захватывающие территорию за территорией, немецкие наемники и
французские авантюристы. Одно время казалось, что Московское государство будет попросту растащено на куски. В 1612 году англичанин
Дж. Меррик составил целый проект превращения русского Севера, освоенного англичанами и волжского пути на Каспий, игравшего ключевую
роль в московской торговле, в английский протекторат. Английский король Яков I <был увлечен планом послать армию в Россию, чтобы
управлять ею через своего уполномоченного>. В 1613 году он послал с этой целью двух своих представителей в Москву, но они застали в
Кремле уже не польских оккупантов, а избранного всею землею царя Михаила Федоровича. Россия, в итоге, прорвала блокаду.
Рождение московского протекционизма
<Таков был страшный и грозный конец знаменитого города Москвы> - резюмировал свои впечатления от разоренной годами Смуты и польским
нашествием русской столицы шведский посол Петрей де Ерлезунда. Хоронить Московию шведский дипломат поторопился, но состояние России
после Смуты и впрямь было чудовищным - упадок, разорение, а главное - внутренняя нестабильность, так до конца и не избытая до самой
петровской эпохи. Увидев поляков в Кремле, русские люди в ужасе отшатнулись от наметившегося национального самоубийства, но с
восстановлением национальной независимости и появлением в Москве новой царской династии смута не кончилась, а только перешла в
<вялотекущую> фазу, время от времени напоминая о себе короткими, но яркими вспышками. XVII век в русской истории не случайно назван
<бунташным> - тут и городские бунты, и разинщина, и церковный раскол. В этом смутном состоянии Россия никак не могла определиться по
отношению к Европе, таившей в себе и новые возможности, и великие опасности для русского жизненного уклада. В.О. Ключевский писал,
что царь Алексей Михайлович <одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да
так и остался в этом нерешительном переходном положении...>. Эти попытки устоять на одной ноге и сделать <как лучше>, заканчивались
обычным <как всегда> - захватом российского внутреннего рынка иноземцами, судорожными попытками провести финансовые реформы,
<медными бунтами>:
Внешнеторговая история России XVII века начинается с грандиозного разворовывания. Безначалие в Москве и упадок правительственной
администрации привели к тому, что хозяевами русского севера оказались, фактически, иностранные купцы - прежде всего вечные
конкуренты, англичане и голландцы, бывшие самой организованной, сплоченной и влиятельной силой в регионе. Опираясь на созданную в
XVI веке систему факторий, иностранцы вывозили с Севера все, что только можно было вывезти - рыбий жир, лес, но, прежде всего -
меха. Голландец Исаак Масса, наблюдал за тем, как его соотечественники вывозили с Северной Двины <многие тысячи мехов в бочках под
именем сала или рыбьего жира>, а английская <Московская компания> дала своим акционерам в 1611 и 1612 годах 90% дивиденда, что как
нельзя нагляднее свидетельствует о размахе ее <тайных операций>.
Однако даже разбойное разворовывание русского Севера не могло заменить иноземным купцам выгод, получаемых от торговых операций в
Москве, в частности - с царской казной, как внешнеторговой <естественной монополией>. Русский внутренний рынок был столь богат, что
именно за контроль над ним будет идти в течении всего столетия война между голландскими, английскими и русскими купцами. Московская
торговля, была для <статов-енералов> (как называли русские голландские Генеральные Штаты), <столь же прибыльна, как и плавание в
Испанию> (то есть Новый Свет). А потому узнав о том, что на Москве появился новый, признанный всею землею, царь - Михаил Федорович,
голландцы стремясь опередить друг друга и, тем более, конкурентов-англичан бросаются испрашивать аудиенцию у Государя. Михаил
Федоровича голландские представители настигли на пути в Москву, еще в Ярославле, и добились-таки своего - <рекся государь пожаловати
на Москве> купцов Георга Кленка, Марка Фогеляра и других всеми старинными правами и льготами, которыми пользовались голландцы до
разрухи.
Для англичан работу по восстановлению связей с Московией проделал Джон Меррик, известный русским как Иван Ульянов. Прибывший в
Россию еще в детстве вместе со своим отцом - английским торговым агентом, Меррик вырос на Варварке, выучился по-русски, и вел свои
дела сочетая английскую ловкость с опытом и знаниями коренного русского жителя. В Москве Меррик стал лицом исключительно
влиятельным, - он способствовал тому, что Британия первой признала царские права Михаила Федоровича, консультировал русских
дипломатов и выступал посредником на мирных переговорах со шведами.
Казалось, русско-британским отношениям открывается самое безоблачное будущее, англичане рассчитывали вовсе вытеснить из Москвы
голландцев, но все испортил совершенно неджентельменский поступок преемника Меррика - английского посла Дадли Диггса. Англичанин вез
с собой в Россию огромную сумму денег - 100 000 рублей, которую английские коммерсанты хотели дать взаймы московскому государю
(остро в деньгах нуждавшемуся), под условием удаления голландцев со внутренних русских рынков и открытия англичанам торгового пути в
Персию. Прибыв в 1618 году в Холмогоры, Диггс узнал, что поляки во главе с несостоявшимся русским королем Владиславом, находятся под
Москвой - и запаниковал, опасаясь то ли за свои деньги, то ли за свою жизнь. Совершенно недипломатическим образом он бежал ночью на
свои корабли и поднял якоря, а для того, чтобы никто не вздумал его удерживать шел на всех парусах <стреляя ядрами в обе стороны>.
Брошенных Диггсом английских купцов доставили в Москву, где всячески старались показать величину учиненной Государю обиды. Зато с
одновременно прибывшими голландцами обращались как нельзя более ласково, и с радостью приняли от них может быть менее доходные, но
вполне практичные и не обставленные никакими условиями подарки - порох, свинец, фитили и пушечные снаряды на довольно крупную сумму.
История с Диггсом была как бы дурным предзнаменованием - торговая удача в России отвернулась от англичан, голландских кораблей у
северных пристаней становилось все больше и больше, британских - все меньше и меньше. Окончательно подкосила английскую торговлю в
России Великая Революция. Поначалу Москва выжидала, не становясь ни на сторону короля, ни на сторону парламента, но казнь в 1649
году короля Карла вызвала при дворе Алексея Михайловича всплеск эмоций. Дело было не только в православно-монархическом сознании
русских, а еще и в том, что они усмотрели в английских событиях прямое сходство с событиями московскими. В июне 1648 года, <соляной
бунт> москвичей вынудил царя выдать на расправу бояр Плещеева и Траханиотова, своего воспитателя боярина Морозова сослать, а затем
пойти на созыв Земского Собора. Мало того, в ходе бунта увещевавший восставших царь услышал дерзкие слова: <Да ведь и тебя нам
нужно>. Поскольку <Московская компания> поддерживала восставший парламент, то ее представители в Москве казались потенциальными
разносчиками революционной заразы.
1 июля 1649 года Алексей Михайлович издает грозный указ: <а ныне: всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса
короля, убили до смерти: и за такое злое дело в московском государстве вам быть не довелось>. Англичанам был предписано страну
покинуть, Английский двор на Варварке был конфискован. Указ имел некоторый резонанс и в самой Британии, где в 1650 году роялисты
издали <Декларацию> царя Алексея, контрреволюционный памфлет, представлявший собой, якобы, перевод царского указа. Царский указ не
привел, впрочем, к тому, что британских подданных на Руси не стало. В Москве вполне благожелательно принимали эмигрантов-роялистов
(позже, в конце XVIII века Российская Империя будет охотно принимать роялистов-французов), да и прерывать полностью торговые
отношения с Англией было не выгодно. А реставрация монархии в Англии привела и к восстановлению дипломатических отношений, но с
надеждами на первенство на русском рынке англичанам пришлось проститься навсегда, подлинными его хозяевами остались голландцы.
Из насчитывавшей 1000 человек иноземной торговой колонии в Москве число голландцев было 300 человек, организованных в правильную
купеческую <сотню> возглавляемую <головой>. Московские власти эту сотню <Галанские земли и Амбрука города торговых иноземцев>
признавали вполне официально. Вообще же, иностранная торговая колония оказывала на русские дела огромное влияние - и своими
культурными образцами, и своим капиталом. На Новом Гостином дворе в Китай-городе иноземные купцы <держат, так сказать, свою биржу и
собрание их можно там ежедневно встретить>. Некоторые из иностранных купцов оказались у самых истоков зарождающегося русского
капитализма - например семейство датских дипломатов Марселисов, прославилось прежде всего созданием в Тульских и Калужских местах, а
также в Поморье железных заводов. В 1668-75 Марселисы держали в своих руках вновь образованную почту между Москвой и западными
границами Русского государства. Столь же знаменито было и голландское семейство Виниусов, посвятившее себя искренней службе России.
Родоначальник семейства - Андрей Виниус приобрел себе доверие на Москве тем, что в 1630 году купил казенные хлебные запасы <большою
прямою ценою, без хитрости и без корысти>, не пытаясь надуть русских как то делали многие иностранные купцы. В результате уже в 1631
году он получил право на свободный торг по России, а затем и исключительные права на то, чтобы безоброчный промысел железа на
Тульщине. Московское правительство охотно давало Виниусу правительственные поручения и он очень гордился своим титулом, звучавшим
так: <его царского величества Российского государства комиссар и московский гость Андрей Денисов сын Виниус>. Его сын, Андрей
Андреевич, уже не коммерсант, а государственный чиновник и дипломат - переводчик, заведующий Аптекарским приказом и почтами, затем
один из соратников Петра.
Не следует думать, что иностранцам на Москве все были рады - напротив, они составляли для русских большую проблему, которая была тем
труднее, что на нее трудно было закрыть глаза и от нее невозможно было уйти, занявшись (как то советовал московскому правительству
ученый хорват Юрий Крижанич) <гостегонством>. <Служилый иноземец; торговый <немец>; заморский техник - <мастер> того или иного
<дела>; ученый монах украинец; грек-попрошайка, прикрытый священною рясой; полях или чех-сектант, верующий в возможность построить
веру на разуме, - все эти типы мелькали перед глазами москвичей, поражали их воображение, будили мысль, тревожили совесть вопросами
жизни, духа и веры> - писал русский историк С.Ф. Платонов.
Москва наполнялась иноземцами, покупавшими себе дома в московских центральных кварталах, служилые немцы получали поместья и крестьян
и соседство чувствовалось москвичами все более остро. Особенно болезненно - когда от культурных и религиозных различий дело
переходило к жестокой экономической конкуренции, а между тем, русское правительство, не проводившее никакой направленной
экономической политики, допустило полную денационализацию внешней торговли России, и дело шло к тому, что внутренняя торговля также
окажется в монопольном ведении иностранцев. Закупки и заказы за границей правительство осуществляло через посредство иностранных
агентов, поскольку это было много удобнее. Хорошо ориентируясь на европейских рынках иностранцы скупали русское сырье так и по таким
ценам, чтобы остаться в максимальном выигрыше, при не слишком высокихъ прибылях, а то и убытках для русских. Мало того - иностранцы
были готовы к тому, чтобы забрать в свои руки обработку русского сырья <на месте>.
Сопротивление <колонизации> начали русские купцы, которые, понятное дело, страдали от иностранной конкуренции более всего. Уже в
1620 году московские <гости> заявляли, что русским купцам с англичанами вместе торговать нельзя, ибо у англичан с нашими <ни на чем
не сойдется>, поскольку <англичане люди сильные и богатые>, причем если богатство англичан было в их финансовых возможностях, то
сила имела <туземное> происхождение, основана была на привилегиях XVI века и на подкупе влиятельных дьяков Посольского приказа. Но
вот, английское торговое влияние слабеет и гнев московских торговых людей переносится на голландцев с их хитроумными махниациями,
ничуть не изменившимися со времен разворовывания Севера в годы Смуты. Будучи хлебными монополистами на европейском рынке, голландцы
рассчитывали сделать Россию своей главной житницей, но этому мешала царская торговая монополия - хлеб иностранцам в Архангельске
отпускался только из царской казны. Голландцы рассылали своих приказчиков и русских агентов по всей стране для скупки хлеба мелким
оптом у частных лиц, давали субсидии русским купцам, которые скупали зерно и ссыпали его на склады, для последующего тайного вывоза
голландскими кораблями. В одной Вологде в 1629 году было открыто 11 тайных складов, предназначенных для иноземцев, причем были они
не только в частных домах, но и на монастырских подворьях.
В 1627 году <гости и торговые люди москвичи и казанцы и ярославцы и нижегородцы и костромичи и вологжане и всех государевых городов>
били челом, чтобы <те барбанские и галанские и амбарские немцы, кроме аглинских гостей, по-прежнему далее Архангельска не ездили и
дворов бы своих на Руси не ставили и на Русском берегу у Студеного моря и в Сибирь промыслов своих по-прежнему не отпущали>. Другими
словами - предлагалось ограничить торговлю с иностранцами Архангельском, не допуская их на внутрироссийский рынок. Причины для того
приводились весьма веские - со времен Смуты иноземцы проникают внутрь Моосквского государства, покупают в городах землю и ставят на
ней свои торговые дворы, не декларируют товары таможне, и, что особенно болезненно, <торги отняли> у русских торговых людей, тем,
что <на Вологде и в Ярославле и на Москве сидят по амбарам и по лавкам и продают всякие товары врозь>. За иноземцами водилось еще
немало серьезных экономических преступлений - закупленными в России товарами, записанными в таможне <в проезд> (то есть на вывоз),
они начинали торговать между собой прямо в Архангельске, избегая налогообложения на торговые операции на русской территории <и в том
государева пошлина пропадает>. Скупленную в устьях Двины соль иностранцы везут внутрь России и там ею торгуют, отнимая у русских
промыслы. Злоупотребляют и записанными в привилегии на <немцев> рыбными промыслами на Белом море, превратив их в пристани для
тайного вывоза хлеба, и от того становится на всем Севере <хлебная дороговь> и <все Поморские местапомирают голодом>. В отдельную
вину иностранцам ставился <заговор> - то есть уменее договариваться между собой и эффективная система закупок, основанная на хорошем
знании европейского и внутреннего русского рынка. Русские купцы <от тех иноземцев стали без промыслу и многие торговые люди от своих
промыслов отбыли и оттого оскудели и одолжали великими долги>.
Московское купечество вело упорную борьбу за введение протекционистской политики - челобитные, все более обстоятельные и
красноречивые подавались много раз, точно нам известно о 1642, 1646 и 1648 годах. Требования всегда были одни и те же - ограничение
внешней торговли Архангельском, изгнание иностранцев с внутрироссийского рынка, ликвидация <дворов> в русских городах и запрещение
им розничной торговли. Правительству пришлось начать расследование - кому из иностранцев, когда и какие льготы давались, каким
образом ликвидировать иноземные торги, <и от того с немецкими государствы у Московского государства нелюбья не будет ли>, как быть с
долгами русских людей иностранцам, кому платить за конфискуемые у немцев <дворы>? Купечество отвечало, что <нелюбья> не будет,
поскольку иностранцы все равно в торговле с Россией нуждаются, пусть и у одного Архангельска, что за дворы и за должников <заплатят
гости и торговые люди всем миром>. Эта твердая и обстоятельная позиция купечества привела к тому, что определенные меры властью были
приняты - розничную торговлю иностранцам запретили под страхом конфискации, <и по ярмонькам им ни в которые городы с товары своими и
с деньгами не ездить и прикащиков не посылать> - иностранцам оставалась лишь оптовая торговля. Запрещались и сделки между
иностранцами на русской территории. Но главной просьбы купечества - недопущения иностранцев внутрь страны правительство исполнить не
могло - и потому, что было связано дипломатическими ограничениями, и потому что было вовлечено в сложные торговые обороты с
иноземцами, которые невозможно было прервать. А без этого решительного шага, или без принятия Россией и в частности русским
купечеством, сохранить экономику России от медленной ,но верной колонизации было невозможно. Решающее влияние иноземного капитала
продолжалось в России всю вторую половину XVII века, и только <вздернутая на дыбы> царем-реформатором Россия нашла новый путь, став,
с одной стороны, более похожей на Европу, а с другой - много более независимой, в частности - в экономике. Иностранный купец только
при Петре перестает быть <диковинным> фактором русской жизни, превращаясь в обыкновенного торгового партнера.
[1] Опубликовано в журнале <Московские торги> ??3-4 за 2002 год под заглавием <Третий Рим или вторая Генуя?>. Этот маленький цикл
возник почти случайно, в качестве небольшой дружеской помощи коллегам, однако мне показалось интересным включить ее в данный
сборник. Слишком многим экономические проблемы и реалии Москвы XVI-XVII вв., переживающей неприятие внешним миром, торговую блокаду,
а затем <открытие> для мира, ведущее к последующему разворовыванию, похожи на проблемы и реалии ХХ-начала ХХI вв. Читатель обнаружит
немало забавных исторических поворотов, курьезов и параллелей, которые, возможно, отчасти разбавят слишком сухой и строгий образ
русской геополитики, созданный в предыдущих статьях.