От IGA Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 22.08.2003 12:49:26 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Версия для печати

Дети_хотят_в_тюрьму

http://www.russ.ru/ist_sovr/20030821_jaz-pr.html
<<<
Дети хотят в тюрьму
Денис Яцутко

Дата публикации: 21 Августа 2003

Когда мне было лет семь-восемь, один из одноклассников вдруг спросил
меня, знаю ли я, "как в хату входить". О чем это он, переспросил я и
получил уточнение: "Ну, в хату, в камеру в тюрьме". Удивившись такому
вопросу, я опять переспросил - зачем мне об этом знать. "Не, ну а как ты
туда заходить собираешься? Неправильно войдешь - тебя опустят". Ну, и
так далее. Когда же я заявил, что в тюрьму не собираюсь, все
присутствовавшие одноклассники зашумели, зажестикулировали, а инициатор
беседы сказал: "Ну, мало ли, чего ты там не собираешься... Все сидят". И
в качестве примера привел всех своих старших родственников мужского
пола. Я в свою очередь привел в пример своих, которые не сидели и, как и
я, сидеть не собираются. Начался шумный обмен примерами, из которого
можно было заключить, что соотношение сидевших и несидевших разительно
отличалось от того, что я себе представлял: сидело слишком много. И
самое интересное, дети сидевших не знали - за что. Они говорили об этом
не как о наказании за какие-то преступления, а просто как об этапе
жизни, как о естественном этапе: "Батя был в армии... потом сидел...
потом на завод пошел..."

Чуть позже, лежа в детской больнице, я несколько недель кряду каждую
ночь слушал рассказы соседей по палате о том, почему в камере нельзя
плевать на пол, о том, как лучше проносить в тюрьму деньги или наркотики
- в анальном отверстии (они называли его несколько иначе) или в желудке,
о перебрасывании через тюремные заборы - туда и оттуда - различных
предметов... Все мои соседи были чуть старше меня, то есть учились в
четвертом-пятом классе средней школы, но прекрасно были осведомлены о
тюремных и лагерных традициях и обрядах, знали с десяток способов
приготовления чифиря, отлично владели уголовной терминологией и
совершенно нe исключали возможности собственного попадания за решетку,
быть может, - "даже по малолетке".

Класса с пятого в школу иногда кто-нибудь приносил кассетный магнитофон,
и мы, сгрудившись вокруг него на переменке, с интересом слушали про
"окурочек с красной помадой", "гоп-стоп" и прочий блатняк, как это
называлось тогда (сейчас, кажется, называют "русским шансоном"). Мой
интерес всегда был чисто исследовательским, но я замечал, что многим
моим сверстникам это нравится - не как музыка, а как рассказ о какой-то
лучшей жизни, к которой нужно стремиться.

Впрочем, дела их зачастую не отставали от слов. Оставить что-либо в
карманах в раздевалке было равносильно тому, что выбросить. Если кто-то
видел вора за делом и докладывал о виденном учителям, доносчика или
били, или подвергали различным оскорблениям (плевали в него, обзывали,
обильно сморкались ему в пенал), потому что "воровать не западло,
западло стучать". У учительниц то и дело воровали бумажники. Шапки
воровали у всех. Однажды уборщица схватила меня за плечо и очень грубо
поволокла в кабинет директора. Я был шокирован, так как родители с
самого нежного возраста внушали мне, что моя личность неприкосновенна. А
еще я не понимал, грубо говоря, за что. Оказалось, что у сына директора
украли кроличью шапку, а на мне была как раз кроличья. Директор в моей
шапке украденную не признал, но "на всякий случай" снял ее с меня и
положил в свой сейф, до выяснения - а вдруг я ее тоже у кого-нибудь
украл. Все достаточно быстро прояснилось, но потрясен я был, помню,
страшно. Более всего меня возмутило дикое и абсурдное предположение
директора: "А вдруг украл". Почему бы не хватать, в таком случае,
каждого встречного человека и не предполагать, что и он украл у кого-то
что-то из того, что на нем надето... Бред. Я пытался объяснить тогда
всем крайнюю тупость их поведения, но в ответ получал только требования
"немедленно замолчать". Присутствовавших учительниц и уборщицу приводило
в праведный гнев уже то, что подозреваемый в преступлении смел возражать
самому директору. Они аж на цыпочки привставали от возмущения.

После того случая я понял, что обвинить могут любого и в чем угодно.
Даже такого, как я: отличника, из нормальной, типа, семьи, не был, не
имею, не привлекался... И слова против сказать не дадут. Но оттого
постоянно циркулирующий вокруг меня "уголовный романтизм" не стал мне
ближе. Мне уже тогда не казалось нормальным то, что тюремный, с
позволения сказать, дискурс занимает столько места в головах окружавших
меня детей. Мне казалось, что именно из-за этого фольклора младший брат
товарища из параллельного класса проспорил своим "друзьям" "очко", после
чего повесился в подвале своего дома, что иначе им просто негде было бы
обо всем этом узнать...

Впрочем, после восьмого класса я ушел в математическую школу, где никто
уже ни о чем подобном не говорил, не слушал и, наверное, даже не думал.
"Блатная романтика" выпала из поля моего внимания на пару-тройку лет. А
попала туда вновь, когда я, уже студент филфака педагогического
института, вновь столкнулся с детьми - на своей первой педагогической
практике в своей же "родной" школе.

Практика была пассивная, то есть уроков мы, студенты, не вели, а просто
сидели и смотрели, как это пытаются делать учителя. Я написал
"пытаются", потому что уроков, как таковых, не было: учительница
собирала вокруг себя человек пять-семь тех, кто готов был ее слушать, и
с ними что-то читала, решала... Остальные в это время носились по
классу, ломали мебель, плевались, кидались портфелями и садово-огородным
инвентарем, писали на доске известное слово, дрались, выбегали в
коридор... Один раз учительница попыталась призвать класс к порядку, на
что один маленький мальчик вскочил и, брызгая слюной и потрясая
маленькими кулачками, закричал: "Ты! Что ты мне!.. У меня отец сидел! У
меня брат сидел! Я вырасту - я тоже сяду!" Он произносил это с
интонацией угрозы. Как угроза одной, конкретно взятой учительнице это,
возможно, и звучало смешно, но мне слышалась в этом детском крике
серьезнейшая угроза всему обществу: дети собираются в тюрьму.

Еще через несколько лет, в какой-то праздник, шли с двумя друзьями
вечером по городу и заглянули на огонек в незнакомую шумную компанию:
какие-то люди помахали нам из окна в десять рук и предложили
присоединиться. Мы и присоединились. В пригласившей нас компании был
мальчик лет четырнадцати. Изрядно поддав, он начал громко рассуждать,
что времена, мол, меняются к худшему, что "раньше вора крестили только в
тюрьме, а теперь не так.., а каждый уважающий себя человек должен пройти
тюрьму..." Его старшие товарищи, улыбаясь, ему поддакивали.

И совсем уже недавно, идя на работу, я слышал разговор двух мальчиков
лет двенадцати. Один говорил другому: "На пол плевать нельзя: на зоне на
пол плюнешь - тебя..."

Дети продолжают туда собираться. И многие из них там окажутся. По
крайней мере многие из моих друзей детства, активно туда собиравшихся,
там уже побывали. Некоторые даже не раз. Кто хочет - тот добьется...

На протяжении стольких лет "блатная романтика" стойко сохраняет
популярность среди детей и подростков - мне это видится очень серьезной
проблемой российского общества. И если кто-то может обезопасить от нее
своих детей, отдавая их в элитарные специализированные школы и всячески
оберегая их от контактов с "простым народом", то абсолютное большинство
граждан России, тот самый простой народ, собственно общество как
таковое, этой возможности не имеет. Недооценивать проблему нельзя. Нужна
разумная широкомасштабная программа по изменению целей и ценностей
"неформального педагогического процесса". В качестве первого шага на
этом пути предлагаю законодательно, под страхом очень крупного штрафа и
пожизненного лишения права заниматься извозом или торговлей, запретить
крутить в маршрутных такси и летних кафе так называемый русский шансон.
Ну и почаще говорить детям, что воровать - плохо.
<<<