Невозможно жить, не думая о деньгах. Тем более, что вы и я принадлежим к
первому поколению россиян, которые живут в обществе, покончившем с товарным
дефицитом.
Наконец деньги стали действительно деньгами.
На ближайший понедельник может не быть билетов на удобный поезд в Питер. В
булочной за углом сегодня нет привычного для вас хлеба, а любимый сорт сыра
вдруг неприлично подорожал. Удовлетворяющую вас оправу для очков придется
поискать. Но становится трудно даже представить себе ситуацию, когда наличие
денег само по себе не означает, что у вас будет хлеб нужного сорта или
удобная оправа для очков. И лишь в воспоминаниях существуют времена, когда
весь хлеб делился только на черный и белый, покупка пристойной оправы для
очков была почти безнадежным делом, а о СОРТАХ сыра пришлось вообще забыть -
и тогда казалось, что навсегда.
Отныне большинство товаров есть в довольно-таки обширном ассортименте, хотя
нельзя сказать, что можно найти все, притом - и это особенно важно -
одновременно на любой ВКУС и любой КОШЕЛЕК.
Однако в основном дело все же за деньгами.
Впрочем, денег никогда не бывает ДОСТАТОЧНО.
Но даже вполне обеспеченные люди постоянно думают о том, как разумнее
распорядиться средствами. Так дело обстоит во всем мире. Почему? В
частности, потому, что есть пласты жизненной практики, которые открываются
по мере увеличения доходов, и тогда денег не хватает опять.
Пока вы были студенткой второго курса, вам не хватало на билеты в театр.
Теперь вы неплохо зарабатываете, работая верстальщицей на компьютере, и вам
не хватает денег на поездку на Кипр. Ваша ровесница зарабатывает столько же,
но у нее больна мама. В результате денег не хватает на оплату хорошего
врача, а о Кипре не приходится и мечтать. Сын моего однокашника занят только
что не круглосуточно, зато и платят ему соответственно. Машина его не
куплена в московском салоне, а поставлена фирмой по заказу. Дизайн,
исполненный в соответствии с пожеланиями заказчика, прежде показался бы мне
<голливудским> шиком: изнутри машина белая, в потолке - стеклянный люк.
Сегодня это вообще не представляется мне <шиком> - скорее, разумным
решением. Если человек вынужденно проводит в машине три-четыре часа в день,
то лучше делать это в <помещении> с белым потолком. К тому же, выгоднее
нанять водителя, а самому тем временем продолжать работать и в пути,
пользуясь сотовым телефоном и карманным компьютером. А вот на квартиру
деньги придется копить - и довольно долго.
В далекой Австралии у меня есть друг - молодой доцент университета. Ему не
хватает денег на вертолет. Вертолет был бы ему весьма кстати, поскольку отец
его владеет большой фермой и нуждается в помощи, но туда надо полдня
добираться - время же, как известно, тоже деньги.
Итак: если вы любите путешествия, хорошие книги, красивую посуду и старую
мебель, то едва ли у вас когда-либо хватит денег, чтобы любить все это
ОДНОВРЕМЕННО. Т.е. любить абстрактно - это на здоровье, но реально перед
вами всегда будет ВЫБОР.
Это надо понять и с этим надо примириться.
ПРИМИРИТЬСЯ - в данном случае значит перевести вопрос денег в практический
план. Не так это просто для человека русской культуры...
Что в нынешних условиях значит пословица <не в деньгах счастье>? Или другая,
сходная с ней по смыслу, - <с милым рай и в шалаше>? Как большинство
пословиц, они отражают лишь одну сторону той самой медали.
Разумеется, деньги как таковые не могут заменить ни родительскую ласку, ни
любовь, ни дружбу, ни радость общения. Пословица о <рае в шалаше>
подразумевает, что с любимым человеком и в бедности можно чувствовать себя
счастливым. Так ведь СЧАСТЛИВАЯ БЕДНОСТЬ - это состояние ДУШИ, и притом
сугубо временное.
Допустим, вы молоды, здоровы, полны сил, но у вас мало денег. При этом вы
все же сыты, и у вас есть крыша над головой. А если денег не мало, а их
просто нет, и вы начинаете по-настоящему голодать? <По-настоящему> - не
значит отказывать себе время от времени в горячем обеде, довольствуясь
стаканом молока и калачом, чтобы днем позже, получив деньги, пойти в кафе,
как это рассказано Ходасевичем в очерке <Муни> в <Некрополе>.
Голодать - это неделями не иметь во рту ничего, кроме ломтя хлеба и кипятка.
Состояние безнадежно голодного человека с клинической точностью описано в
романе Кнута Гамсуна <Голод>. Гамсун сейчас не слишком популярен, так что
некоторые детали будут уместны. Пафос романа, среди прочего, в том, что
герой голодает не на войне и не в тюрьме, а на воле и в мирное время, когда
кругом сытые и благополучные люди, а не такие же бедолаги. В полубреду его
преследуют галлюцинации, характерные для постоянно голодающего, но он еще и
бесконечно унижен своим изгойством - это и есть самое невыносимое.
Вроде бы ЭТО нам не грозит. Или?..
Банальные истины замечательны тем, что, будучи осознаны как банальные, они
еще и остаются истинами. Денег не должно быть меньше, чем это необходимо для
удовлетворения базовых физиологических и духовных потребностей. А вот
определение этой <базы> - предмет постоянных споров физиологов, социологов,
медиков и других специалистов.
Понятно, что <рай в шалаше> - не более, чем симпатичная метафора. Рассуждая
от противного, можно сказать, что с нелюбимым человеком и во дворце счастлив
не будешь. Но сколько счастливых пар погубила необходимость жить в <шалаше>,
в функции которого может выступать отличная квартира, которую, однако же,
приходится делить со старшим поколением, а то и с тяжело больными
родственниками, не говоря уже о более сложных ситуациях.
И все же: хотя деньги и вообще материальные блага как таковые не могут
сделать нас счастливыми, есть же люди, которые видят счастье именно в том,
чтобы <хорошо жить>, что по их понятиям значит хорошо одеваться, вкусно есть
и притом не надрываться. Счастливы ли они?
Если говорить о людях немолодых, уставших от жизненной борьбы и невзгод, то
в известной мере они и ЭТИМ счастливы. В ИЗВЕСТНОЙ МЕРЕ - потому, что при
более пристальном взгляде окажется, что даже немолодым и нездоровым людям
для СЧАСТЬЯ, помимо определенного достатка и ухоженности, в высшей степени
нужно чье-то тепло и внимание, а еще и уважение, а в особенности -
САМОУВАЖЕНИЕ. Поэтому, кстати сказать, долголетие и относительное здоровье в
старости - удел людей, по крайней мере, семейных, т.е. кому-то нужных,
кем-то любимых.
Увы, нужны и любимы не все - во всяком случае, эта любовь подчас существует,
так сказать, теоретически. Я не имею в виду абстрактные разговоры об
уважении к старикам, ветеранам и другим заслуженным людям. Как говорится, из
<спасибо> шубы не сошьешь. Но эту метафорическую <шубу> до поры можно было
сшить из обычной пенсии. Пенсии хватало на плохую еду, плохой телевизор,
примитивные лекарства и квартплату, поскольку все это дотировалось
государством. И даже пенсионер жил все-таки не в абсолютной, а в
относительной бедности.
И эта скудная жизнь была терпимой именно в силу отсутствия образцов для
сравнения. Потому что и продавец из мясного магазина, и госчиновник высокого
ранга, отоваривавшийся на улице Грановского, в равной мере скрывали свои
возможности - первый из страха, что рано или поздно его посадят, второй -
дабы внешне не отличаться от <народа>.
Я помню, как я со своей бывшей подругой по школе, встретившись случайно в
Ленинке, зашли по пути в обычный универмаг напротив (тогда он назывался
<Военторг>). Ей нужно было купить зимнее кашне для отца, который был, между
прочим, ЧЛЕНОМ ПОЛИТБЮРО. Т.е. одним из первых лиц в государстве. Я сказала:
<Купи шерстяное венгерское за шесть рублей, я купила такое папе и Юре
(мужу)>. <Да нет, - ответила она мне, - папа должен носить только
отечественное>.
Вообще же советские люди даже нажитое честным трудом добро стремились так
или иначе скрывать. Что уж говорить о богатстве... Если оно у кого и было.
Всем известно, что слом советской системы лишил людей сбережений и обесценил
их пенсии. Но не это и уж во всяком случае не преданность этой системе
привели к тому, что люди предпенсионного и пенсионного возраста В СВОЕЙ
МАССЕ оказались надломленными и морально, и материально. Они не просто стали
жить ХУЖЕ - они действительно обнищали. Не только деньги они потеряли, хотя
они потеряли и их тоже. Но в неменьшей мере именно эти люди потеряли не
только уважение, но - самоуважение. Ибо из бедных, но в общем
самостоятельных граждан превратились в персонажей <без лица>, полностью
психологически зависимых от изломов неизвестно чьей воли.
И это касается отнюдь не только тех, кто прежде был сравнительно обеспечен,
поскольку работал, например, в <оборонке>, или преподавал в вузе, или слыл
мастером на все руки. Нынче человек под шестьдесят, даже живущий в столице,
вообще имеет немного шансов найти работу, не говоря уже о работе по
специальности. Вне столицы эти шансы близки к нулю. Заметим, что в наших
условиях люди в этом возрасте, а в особенности - как раз мужчины, едва ли
способны к тяжелому неквалифицированному или малоквалифицированному труду,
на который все-таки есть спрос.
С точки зрения макроэкономики испарившиеся сбережения были <пустыми>
деньгами, поскольку реально на них мало что можно было купить. С точки
зрения отдельного человека эти деньги, наряду с регулярной пенсией,
символической квартплатой и бесплатной (кстати, не всегда убогой) медициной,
<деревянными> отнюдь не были. К тому же, у пожилых, но относительно здоровых
людей был важнейший безразмерный РЕСУРС - время. Именно за счет этого
ресурса пенсионеры <кормили> своих работающих детей и учащихся внуков, стоя
в очередях и путешествуя на электричках в столицу за колбасой.
Мы действительно были РАВНЫ В БЕДНОСТИ. Но что не менее важно - это
психологическая подлинность, несомненность ощущения воображаемого равенства.
Потому что разница между моей маленькой дачей щитовой постройки 1930-х годов
и двухэтажным бревенчатым домом директора большого московского завода была
пропорциональна разнице между <Запорожцем>, который мог позволить себе любой
квалифицированный рабочий, и <Жигулями>. Хотя приобретение последних
требовало <напрячься>, но все же не предполагало, что ради этой траты семья
будет годами сидеть на одних макаронах с постным маслом.
Обида, озлобленность и чувство моральной ущербности питаются представлением
о том, что раньше я жил КАК ВСЕ, а теперь - ХУЖЕ ВСЕХ. И не просто МНОГИХ -
это еще куда ни шло, а ВСЕХ, т.е. безусловного большинства. И никакие
<интеллигентские> доводы, что такова цена, которую мы заплатили за
революцию, и еще счастье, что мы заплатили нашими деньгами, а не нашей
КРОВЬЮ, не убеждают человека, который осознает себя беспомощным перед
жизнью.
Абсолютная бедность оказывается терпима, тогда как бедность ОТНОСИТЕЛЬНАЯ
морально убийственна.
Вот пожилой человек в поликлинике записывается на <льготное> протезирование
зубов с перспективой ждать не менее полугода, чтобы получить нечто предельно
убогое и неудобное. В соседнем окошке я за сходную услугу плачу
действительно большие деньги: я хочу получить принципиально иную по качеству
помощь и притом через две недели. Я знаю, что человек у соседнего окошка
меня заранее ненавидит. И ничто не сможет его убедить, что сама возможность
заработка в моем случае добыта всей жизнью.
А ведь когда он (или она) ходили на танцы, или беззаботно пили пиво, или
покупали дефицит по твердым ценам на своем же заводе, я недосыпала,
отказывалась от катка и кино, за недостатком времени (деньги-то как раз
были) донашивала мамины сапоги и с утра до вечера писала книги и статьи,
одолевала очередной иностранный язык, учила аспирантов и все время училась
сама.
И вот тут выясняется, что важнейшим жизненным ресурсом, сопоставимым с
деньгами и временем, являются не знания сами по себе и даже не практические
умения, а ВНУТРЕННЯЯ КУЛЬТУРА, позволяющая пользоваться своими знаниями и
умениями и самому продолжать меняться, чтобы быть адекватным меняющимся
реалиям жизни.
В русской языковой традиции о людях, чья внутренняя культура сильно
превосходила полученное ими формальное образование, еще недавно говорили
<ему/ей свойственна "ВНУТРЕННЯЯ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ">. Это выражение позднее
породило много нелепых споров.
ВНУТРЕННЯЯ КУЛЬТУРА тоже далеко не лучшее обозначение феномена, который я
имею в виду. Может быть, оно все же наименее нагружено излишними в данном
контексте ассоциациями.
Человеку в возрасте за 60 редко присущ внешний динамизм - утомительно
ездить, тяжело рано вставать, трудно делать несколько дел сразу. Все это
легко в молодости. Внутренняя культура предполагает внутренний динамизм -
готовность начать делать то, чем ты не занимался прежде, возможность смены
<оптики> в оценках, способность понять, что новое поколение не просто
отличается от <нас>, но сформировано совершенно иными условиями жизни и
иными критериями успешности.
В частности, кардинально изменилось представление о необходимом
потребительском минимуме, потому что ВРЕМЯ стало рассматриваться как деньги
не немногими, а БОЛЬШИНСТВОМ успешной молодежи.
И то, что я не считаю для себя возможным заказывать еду по телефону, есть
всего лишь факт моей персональной биографии: это не ВООБЩЕ ДОРОГО - кстати,
показательно, что понятие <дорого> опустошилось, - это дорого ДЛЯ МЕНЯ. Зато
это недешевое удовольствие оказывается ЭКОНОМНЫМ для молодой матери с малыми
детьми и мужем, находящимся в разъездах, хотя семья эта не так уж и
благоденствует. Потому что содержать постоянную няню еще дороже, а чтобы без
машины приволочь домой тележку, набитую пакетами с молоком и соками, детским
питанием и баночками с йогуртами на несколько дней, нужны немалые силы: ведь
рядом будут плестись дети, у одного пуговица расстегнулась, у другого из
носу потекло...
Попробуйте после такого <похода> сесть за ответственную работу - даже если
это всего лишь важные переговоры по телефону...
Вполне актуальным для нас стало так раздражающее старшее поколение
<престижное потребление>. Этот феномен лишь отчасти сводим к расхожей
русской фразе <ВСЕ КАК У ЛЮДЕЙ>. Ведь при нынешней потребительской свободе
"У ЛЮДЕЙ" для одних может значить <как в фильме с Николь Кидман> или <как в
журнале <Мезонин>, для других - <не хуже, чем у соседа/коллеги по работе>,
для третьих - <как у бывшего одноклассника (ныне живущего в городе
Ганновере)>.
Кстати, обычно считается, что престижное потребление предполагает зрителя. И
тогда - зачем дорогой фарфор тому, кто не устраивает приемов? А затем, что
все детство он или она пили из щербатых кружек и ели на исцарапанных
тарелках. Теперь мы будем утром пить кофе из настоящей английской кружки, а
вечером заваривать чай в чайнике фирмы Розенталь.
Но ведь это славно - молодое поколение эстетизирует повседневный быт, а не
поселяется временами в витрине для гостей, дабы потом опять класть бутерброд
прямо на клеенку, минуя тарелку.
Молодое поколение экономит на одном, не мелочится в другом - и таким образом
ЖИВЕТ.
Оно вовсе не выбирает <Пепси>. Оно выбирает свободу. Свободу экономить или
тратить СВОИ деньги.
Так что вопрос, собственно, не в том, что выбирают они, - вопрос в том, что
у нас, у другого поколения, тоже есть ВЫБОР.
Пока мы живы, он всегда есть.
