Политологи разных поколений Александр ЦИПКО и Валерий СОЛОВЕЙ размышляют о
самой острой и тяжелой проблеме наших дней
А. ЦИПКО. Наша задача . выяснить, есть ли реальные признаки того, что я
назвал русской национальной революцией.
С одной стороны, налицо множество случаев, когда социальное недовольство
перерастает в национальное, когда люди связывают свое бедственное положение
со своей этнической русской принадлежностью. Русские сегодня чувствуют себя
столь же обделенными, обиженными, как чувствовали себя поляки и евреи в
царской России. Разница состоит только в том, что поляки и евреи были
национальными меньшинствами в составе царской России, а этнические русские
сейчас составляют большинство.
В России разливается сознание того, что русским в стране живется хуже всех,
что будущее русских как этноса под угрозой. Студентка, бросившая торт в лицо
мэра Нижнего Новгорода, прямо в камеру говорит: 'Реформа ЖКХ направлена
прежде всего против русского народа, против русских матерей, которые из-за
нищенства перестают рожать детей". Те же знаки национального протеста
сегодня расставляют и в других городах. Это, так сказать, знаковые, но все
же единичные факты.
Но уже политическим событием был VII Всемирный русский народный собор.
Здесь, особенно на заседаниях секций, где слово получила православная
провинциальная Россия, раздавались просто революционные речи . нынешняя
власть, нынешнее правительство обвинялись в предательстве интересов русского
народа. Многие делегаты из регионов возмущались тем, что русскому человеку в
России некому пожаловаться, что никто не говорит о болях русского этноса, о
растлении молодежи, о вымирании села. О том, что русские дети рабочих и
крестьян уже не имеют никаких шансов на образование, ибо им дано только одно
право . умереть в Чечне.
И, наконец, последним подтверждением нарастания того, что я называю русским
протестом, является разгром богоборческой выставки в Центре имени Сахарова в
начале января 2003 года. Кульминацией этих событий является заявление
митрополита Кирилла в связи с выставкой. Он расценивает выставку
антиправославного андеграунда как провокацию, как покушение не только на
религиозные чувства православных, но и на русское национальное достоинство.
Кирилл прямо заявляет, что отношения между русским православным 'решающим
большинством" и 'различными меньшинствами" складываются ненормально и что
эта ситуация угрожает стабильности. Кирилл прямо говорит, что Россия, где
'восемьдесят процентов этого общества . этнические русские", является прежде
всего 'государством русских православных людей". В этих словах Кирилла, как
мне показалось, звучит не только неудовлетворенность положением русского
большинства в России, но и напоминание о том, что такая ненормальная
ситуация долго продолжаться не может. И это говорит Кирилл, самый
прогрессивный, самый либеральный и самый осторожный иерарх.
Есть ли в этом протесте против того, как складываются отношения между
русским большинством и меньшинствами в России, что-либо новое? Ведь правда
состоит в том, что все политические события последних пятнадцати лет были
этнически окрашены и связаны с русской проблемой. В нашей политкорректной
политологии никто об этом не говорит. Но никуда не уйти от того факта, что в
случае с ГКЧП, где все, кроме Пуго, были русскими, речь шла не столько о
сохранении социализма, сколько о сохранении русского контроля над
социалистическим СССР. Не случайно же идеологами ГКЧП были
писатели-почвенники. Далее. Бунт Съезда народных депутатов РФ в 1992 . 1993
гг. тоже был русским бунтом против, как они утверждали, антирусских рыночных
реформ и антирусской внешней политики Козырева. Ведь уже тогда, уже во время
разгрома первомайской демонстрации 1993 г. в Москве, произошло соединение
социального протеста с русским национальным протестом. Ведь уже тогда тех,
кто выступал против реформ Гайдара, назвали 'красно-коричневыми". Среди
защитников Белого дома в конце сентября и начале октября абсолютно
преобладали этнические русские, и пришли они туда защищать, как они
говорили, Россию...
Так вот, чем отличается тот русский протест, который привел к малой
гражданской войне осени 1993 г., от наблюдаемой ныне новой волны русского
сопротивления? Может быть, ничего нового и нет, а есть только угасающая
инерция давно проигранной битвы?
В. СОЛОВЕЙ. Александр Сергеевич, в том, что вы сказали, есть сущностное
противоречие. Вы говорите о русском протесте и одновременно не приводите ни
одного примера подлинно массовых протестных действий, окрашенных в русские
национальные цвета. То есть речь пока идет исключительно о
психо-эмоциональном состоянии русских людей, о их стремлении понять, что с
ними происходит. Если можно говорить о русском протесте, то исключительно о
протесте словесном. Люди ощущают глубокий трагизм и ужас происходящего с
ними, с их народом и все громче начинают об этом заявлять. Но
психоэмоциональное состояние, громкие слова не выливаются в какие-то
массовые . спонтанные или организованные . действия.
И если так, почему надо обсуждать русскую проблему, которая, несмотря на все
отмеченные вами факты, пребывает скорее в спящем состоянии? Да потому, что
именно эта проблема . проблема субъектности русского народа . является
фундаментальной, ключевой для судеб нашей страны, для будущего России. Любые
политические и экономические реформы второстепенны по отношению к этому
вопросу . возможности ключевого, государствообразующего народа определить
свою судьбу. Если русская нация и дальше будет пребывать в униженном
состоянии, ощущать свою неполноценность и ненужность, то никакие реформы не
могут принести положительных результатов, да, в сущности, они в этом случае
вообще не имеют смысла. Никогда не может состояться Россия как национальное
государство и суверенное государство вообще при таком мизерабельном
состоянии русского народа, русского сознания и русских умов.
Я думаю, что природа русского национального кризиса очень глубока и вызвана
кардинальной мутацией русской идентичности, которая была заметна еще на
исходе советского времени, а сейчас просто вопиет о себе.
В рамках большого исторического времени, которое исчисляется не месяцами и
годами, а десятилетиями и даже столетиями, русские были весьма успешным,
деятельным и предприимчивым народом. С XVI века Россия беспрестанно
расширялась, превратившись в величайшую в мировой истории империю. Русские
освоили громадные пространства, создали мощную индустрию, победоносную
армию, высокую культуру, которой могут заслуженно гордиться. Да, все это
далось ценой чудовищного напряжения, крови, пота и слез. Но никогда в эти
без малого 500 лет русские . народ в целом . не ощущали себя аутсайдерами и
неудачниками. И вдруг в последние 15 лет все изменилось. Ощущение упадка и
неблагополучия пронизывает нацию, хотя говорят об этом вслух прежде всего
те, кто склонен к осмыслению, к рефлексии.
А.Ц. Нынешний русский протест отличается от протеста, который привел к
кровопролитию начала октября 1993 года, состоит в том, что направлен не
только вовне, на других, но и на себя. Здесь мы имеем рефлексивный протест.
Сейчас у многих русских растет критическое отношение и к себе, и к своим
социальным качествам. В этом отношении очень показателен второй том книги
Александра Солженицына 'Двести лет вместе". Его интересуют не только
качества еврейской социалистической интеллигенции, которая стала основным
субъектом, цементирующей силой и Февральской, и Октябрьской революции, но и
изъяны, дефекты 'русской души", из-за которых ОНИ, русские, превратились в
объект, в человеческий материал чуждой им революции. Солженицын говорит
вслух об 'исключительной энергии, культурности, солидарности и
систематичности" евреев-революционеров, но про себя думает о безволии,
анархизме, эгоизме, нерасчетливости, расхлябанности противостоящих им
защитников России и православия.
В.С. Все же, на мой взгляд, главная причина кризиса связана с утратой
русскими ощущения своей великой миссии, с которой они жили последние
столетия. Это миссия особого предназначения русского народа, призванного
нести и воплощать в жизнь высшую Правду и высшую Справедливость. И когда
русские создавали империю, то не для извлечения прибылей . напомню, что
налогообложение великорусских крестьян значительно превышало налогообложение
инородцев, равно как именно великороссы составляли костяк армии, а именно с
целью реализации этого высшего идеала на земле. Так строилась Российская
империя, на этом принципе зиждилась советская империя.
И вдруг выяснилось, что этой миссии, составлявшей стержень русской
идентичности, больше нет. Она рассыпалась, распалась, истлела. Существование
русских не освящается высоким смыслом. Нет более того, чему они всегда
служили. И возникшая смысловая и ценностная пустота ведет не только к
опустошенности народного духа и обессмысливанию национального бытия.
Она проявляется в физической, биологической деградации русских. Ведь все
современные интерпретации демографического кризиса в России сходятся на том,
что его нельзя объяснить ухудшением социальных и материальных условий .
русские живали и гораздо хуже. Когда слышишь, что низкая рождаемость
характерна для современных европейских народов, то это выглядит
издевательством, поскольку этим народам несвойственна характерная для
русских низкая продолжительность жизни и беспрецедентно высокая смертность.
Обессмысливание национального бытия ведет к тому, что русские не просто не
хотят жить, они стремятся к смерти. Статистика самоубийств, распространения
социальных болезней, алкоголизма и наркомании создает впечатление, что над
русской нацией довлеет Танатос . античный бог смерти. И это не
публицистическое преувеличение! По данным Всемирной организации
здравоохранения, по совокупному показателю насильственных смертей (убийств и
самоубийств) на 100 тысяч человек Россия уступает только Колумбии и
Сальвадору, которые на протяжении многих десятилетий находятся фактически в
состоянии гражданских войн.
Вы точно отметили, что интенсивность русской саморефлексии, градус словесных
реакций значительно выросли именно в последние месяцы. Я связываю это с тем,
что русские более не связывают надежду на перемену своей трагической участи
с президентом Путиным. Пришедший к власти под патриотическими лозунгами, он
перестал быть для воспрянувших было духом русских 'президентом последней
надежды".
Русские вообще традиционно привыкли возлагать надежды на власть. Как они ее
ни ругают, но государство в русской истории традиционно выступало источником
смыслов и целеполагания. Теперь русские ощущают, что государство эту свою
фундаментальную прерогативу не выполняет. Само же общество не в состоянии
самоорганизоваться и не может предложить новую альтернативу изнутри, из
себя.
Кто-то . и таких, кажется, большинство . вполне даже доволен этим состоянием
рукотворного социального хаоса и не желает напрягаться ради восстановления
минимального социального порядка и дисциплины. Но люди, склонные к
рефлексии, способные возвыситься над личным, не могут не чувствовать
колоссальную угрозу русской нации, не могут не понимать, что решается вопрос
о жизни и смерти русских как уникального субъекта мировой истории. И это
вызывает то, что вы назвали протестом, а я . эмоционально окрашенной
рефлексией.
А.Ц. Может быть, я ошибаюсь, но, честно говоря, никогда не находил серьезных
аргументов, убеждающих меня в существовании особого русского мессианизма на
уровне бытового, обыденного сознания русского человека. Кризиса русского
мессианизма нет, ибо нечему разрушаться. Я больше склоняюсь к мысли, что
русский мессианизм . это идея, рожденная славянофильскими исканиями. Я не
нахожу онтологической основы под тем, что славянофилы, а потом Бердяев
называли русским мессианизмом. О каком мессианизме может идти речь у
русского солдата первой мировой, который уходит из окопов со словами: 'Мы
тамбовские . до нас немец не дойдет"! Нет у простого русского человека
осознанного желания показать миру образец подлинной, христианской, праведной
жизни. Другое дело . постоять за православную веру. Но это есть у всех. У
католиков, у мусульман.
Российская империя . это не результат русского мессианизма, а необходимость
выживания людей на стыке Европы и Азии. Российская империя была функцией
евразийского пространства, а не результатом особого русского характера. На
мой взгляд, русский мессианизм . миф. У русских в силу дефицита консолидации
и национальных чувств не мог появиться мессианизм как сверхидея.
В.С. Александр Сергеевич, извините, но я был осторожен и использовал понятие
'русская миссия", которое не тождественно мессианизму. Спорить же о
национальном мессианизме . любом, а не только русском . все равно что
рационально доказывать бытие Божие. Человек верующий в этих доказательствах
вряд ли нуждается, а атеиста ими не убедишь.
А.Ц. Не может быть мессианизма у народа, который как раз в имперский период
утратил роль субъекта своей истории. И еще более нелепо, на мой взгляд,
выводить Октябрь и коммунистический экспансионизм из так называемого
русского мессианизма, как это делал Бердяев, а за ним . сменовеховцы. Нет
никаких свидетельств того, что этнические русские были субъектом и
Февральской, и Октябрьской революции, были субъектами идеи социалистического
строительства. Этнические, православные русские были субъектами белого
движения. Как я уже говорил, лично меня Александр Солженицын своей книгой
'Двести лет вместе" убедил, что Октябрь . это не столько резонанс русского
мессианизма, сколько следствие безволия, бесхребетности, инфантильности
русского этноса.
В.С. Ну уж нет! Такой народ . безвольный, бесхребетный . никогда не сумел бы
ни покорить и освоить гигантские евразийские пространства, ни создать мощное
государство. Напомню, что немцы, вторгаясь в Советский Союз, привлекли в
качестве экспертного материала по русскому характеру сочинения Достоевского,
где выведен мятущийся, центрированный на болезненной саморефлексии тип
русского человека. А столкнулись они с совершенно другим русским типом .
жестким, волевым и, если угодно, гораздо более нордическим, чем те 'арийцы",
которые поперли на нас в 1941 году.
А.Ц. Верно, перелом в войне произошел тогда, когда Сталин в отчаянной
ситуации сделал ставку на русский этнический патриотизм, на задавленный
большевиками российский патриотизм, на традиции русской воинской славы. Но
все же нельзя не видеть, что такие же героизм и самоотверженность в войне с
немцами проявили и наши браться по вере . сербы и католики поляки.
Героическое сопротивление захватчикам оказывали многие народы. Но героизм и
самоотверженность в борьбе с врагом не тождественны мессианизму, то есть
ощущению исключительной, особой роли в истории. Поэтому даже с этой твоей
поправкой я не считаю плодотворными рассуждения о русской миссии.
Что же на самом деле вызывает сегодня русское недовольство? Утрата ощущения
принадлежности к тому, что ты называешь 'успешным", то есть независимым и
суверенным, государством.
Я иногда, чтобы иметь какую-то реальную человеческую опору своим
рассуждениям о России и русскости, вспоминаю своих дедушек, которые были
моими главными и единственными воспитателями в детстве. Каждый из них
гордился своим внуком-отличником, каждый пытался привязать меня к своей
нации, вернее, к своим предкам, к памяти о них. В доме отца матери, украинца
Еремея Андреевича, у которого мы жили и фамилию которого я ношу, больше
всего было разговоров и воспоминаний о кошмаре и голоде гражданской войны.
Но особенно о голоде на Украине начала тридцатых. Поэтому, на мой взгляд,
нет ничего особенного в том, что после распада СССР украинская идентичность
формировалась прежде всего на истории голодомора.
Отец отца, Леонид Иванович, который воспитывал меня во время школьных
каникул, напротив, приобщал меня к русскому патриотизму путем приобщения к
славе русского оружия, особенно к славе русского флота. Он после ухода в
отставку был директором музея морской славы в Одесском водном институте. Но
больше всего он любил рассказывать о моем пращуре, адъютанте Суворова во
время взятия Измаила. Он хранил как священную реликвию походную шкатулку
своего предка, где, как я запомнил, вместо промокашки было нечто, похожее на
солонку с мелким песком. Но никогда ничего он не рассказывал о революции, о
большевиках, с которыми еще студентом связал свою судьбу, о каком-то
мессианизме и прочем. Выражаясь научным языком, можно сказать, что
образованные русские привязывали себя и своих потомков к своей нации путем
приобщения к памяти о воинских победах своего народа.
Но в этом я не вижу ничего специфического, русского. У всех народов, и
малых, и больших, опорными точками национального сознания являются 'победы".
Вот почему, на мой взгляд, крайне опасными и вредными являются нынешние
попытки 'переделать" русское национальное сознание путем дискредитации
русских побед, той же победы под Сталинградом.
Не видел я среди русских людей, сверстников Сталина, воспитывавших меня,
никаких признаков какого-то русского мессианизма. Может быть, в Новороссии,
Одессе были не настоящие русские? Может быть, где-то в центре России было
другое сознание?
Скорее всего, это не мессианизм, а ощущение сопричастности 'успешности"
истории и в этом смысле ощущение великодержавности. Великодержавность на
самом деле не претензия на подавление, подчинение других, а ощущение
принадлежности к независимому государству, ощущение значимости своей страны
. важного, независимого игрока на международной арене. Вот это ощущение на
самом деле утеряно. И, может быть, в этом причина кризиса, о котором ты
говоришь.
В.С. Русская миссия . это то коллективное бессознательное, которое
опосредованно определяет стереотипы повседневной жизни; о ней нет
необходимости кричать, она доказывается не метафорами, а бытованием русского
народа, который в беспрецедентно тяжелых природных условиях, в агрессивном
внешнем контексте сумел создать структуры высокой и уникальной цивилизации.
А.Ц. Если согласиться с тобой, что русские . это особая нация, что без
особой мессианской роли они жить не могут, то тогда напрашиваются
катастрофические выводы. Но на самом деле русские . это нормальная нация и
их нынешнее недовольство имеет под собой самые прозаические причины. На мой
взгляд, русскому человеку прежде всего очень трудно примириться с утратой
суверенитета, с тем, что кто-то учит нас, как жить, как проводить реформы.
Им трудно согласиться с теми, кто утверждает, что русские сами по себе не
могут модернизировать свое общество.
Вторая причина роста этнической напряженности, причина русского протеста
столь же банальна. После распада СССР, после начала демократических и
рыночных реформ у русских усиливается ощущение, что они, русские, везде
проигрывают. И было бы наивно, как телеведущий Николай Сванидзе, полагать,
что русские, живущие в деревне, в провинции, не проявляют никакого интереса
к национальному происхождению тех, кто все время мелькает на экранах
телевидения. Нет, это не так. Теперь даже для русских в глубинке становится
важно не только то, что сказано с экранов телевидения, а кем сказано.
Раньше, до распада СССР, действительно не было такого внимания к лицам тех,
кто говорит. Русские знают, что их практически нет среди олигархов, среди
самых богатых, среди тех, кто, с их точки зрения, присвоил основные
национальные богатства. Хотя я не думаю, что если бы хозяевами 'нефтянки"
стали этнические русские, то наша приватизация природных недр в их глазах
выглядела бы более справедливой.
Но больше всего раздражает этнических русских культурная, информационная
политика новой, демократической России. И, на мой взгляд, здесь больше чем
достаточно оснований для раздражения. СМИ у нас до сих пор контролируются
тем, что можно назвать нерусским капиталом. А потому у нас многие каналы
телевидения (конечно, не все) откровенно работают на разрушение даже
нынешних, слабых опор русского национального сознания. На наше телевидение
крайне дозированно допускаются люди с более или менее окрашенным русским
национальным сознанием. Речь идет не только об олигархическом канале ТВС, но
и государственном телеканале 'Культура". Очень часты попытки дискредитации
русских побед, русских героев и вообще русской истории. Очень характерен
пример вытеснения православного Солженицына на обочину информационной жизни.
Новое поколение уже ничего не знает о Валентине Распутине, Василии Белове. И
совсем не случайно все эти годы среди этнической русской, особенно
провинциальной интеллигенции актуально требование создания 'русского
канала".
Я рискну утверждать, что культурная политика 'демократов", ее во многих
отношениях нерусский характер куда больше спровоцировали нынешнее
недовольство у 'большинства", чем утрата того, что ты называешь 'общим
делом". И, кстати, в этом было великое противоречие демократической
революции 91-го года: демократы брали власть на основе идеи русского
суверенитета, российского суверенитета, на основе идеи, что историю России
нужно построить как историю всех других национальных республик. То есть
чтобы русские стали такими же, как эстонцы, украинцы, чтобы русские
превратили РСФСР в русское национальное государство.
И на Украине действительно происходит во многих отношениях насильственная
украинизация культуры, отбрасывание русских корней. А у нас, с одной
стороны, попытка превратить огромный кусок империи в государство русских, а
с другой . блокировка всех попыток возвращения к национальному самосознанию,
всех попыток его возрождения.
В этом смысле нынешняя культурная политика мало чем отличается от советской.
Под негласным запретом оказались не только писатели-славянофилы, но и
православные мыслители, выдающиеся представители русского идеализма.
Далее. Нынешний русский протест вызван такой банальной проблемой, как утрата
русскими контроля над своими традиционными территориями. Русские чувствуют
себя чужими на рынках русских городов, где вся торговля, и не только
овощами, находится в руках азербайджанцев, выходцев из Закавказья. У нас
сегодня значительная часть русских выживает за счет личных подсобных
хозяйств, за счет продажи овощей, мяса и т.д. Но русскому сейчас в России и
даже в таких городах, как Калуга, Тверь, нет места, где можно продать все,
что он вырастил. Все реальное торговое пространство занято, захвачено. И
здесь, на мой взгляд, коренится одна из главных причин нынешней этнической
напряженности в России.
И здесь нет виноватых, здесь . трагедия.
Все этносы, кроме русских . я уже не говорю о евреях и армянах, об
исторических нациях, . оказались подготовлены к конкуренции на рынке. А
русские нет. Русские, способные к торговле, конкурентоспособные русские были
вырезаны во время революции и сталинской коллективизации.
Особо необходимо выделить причины роста недовольства нынешней ситуацией и
среди этнической русской интеллигенции. Во-первых, оно вызвано откровенным и
бесцеремонным вытеснением патриотически настроенной интеллигенции со всех
командных высот в области общественного мнения. Даже те из них, кто сыграл
значительную роль в освобождении от коммунизма, были сознательно отброшены
на обочину общественной жизни. Почему-то космополит Андрей Сахаров стал
совестью нации, а православный патриот Солженицын уже как бы и не совесть
нации. Никто не знает в России подлинного мученика совести, русского
писателя, патриота Леонида Бородина, который просидел четырнадцать лет в
политических тюрьмах за свой национальный, христианский социализм. В нашей
так называемой либеральной среде или так называемых светских кругах, то есть
в кругах, которые контролируют СМИ, до сих пор царит убеждение, что любой
русский патриот является потенциальным антисемитом.
Рухнули иллюзии перестройки, что после ухода коммунизма начнется
формирование единой, но многонациональной российской интеллигенции, что наша
новая элита будет разноплеменным союзом единомышленников, озабоченных
судьбами страны. Ничего не получилось. Новая элита носит многонациональный
характер, но складывается впечатление, что она работает не на всю страну, а
только на специфические интересы и капризы одной этнической группы.
Когда-то, в советское время, интеллигенты-русские стеснялись выпячивать свою
национальную принадлежность, ибо в тех условиях подобное поведение выглядело
как претензия на превосходство над теми, кто не обладает этой русскостью. И
так оно и было. В пятом пункте уже заключалось это этническое превосходство
русских. А теперь в некоторых случаях русскость мешает.
Вот почему сейчас многие представители этнической русской интеллигенции
расстались со своим прежним советским стыдом от принадлежности к
большинству, перестали стесняться своей русскости. И, естественно, начинают
заявлять о своих правах как представители титульной нации. Русские пытаются
работать локтями, завоевывать себе место под солнцем. И, на мой взгляд, это
начало.
Как выясняется, меньше всего способны к самоограничению своих пристрастий,
своего желания 'быть", 'являться", 'владеть" либеральные круги. И в этом, на
мой взгляд, заключена большая опасность для будущего России.
В.С. Вы правы в том, что если опуститься с метафизических высот на уровень
повседневного бытования, русских всегда пронизывало чувство причастности к
большому, мощному государству. Русские ощущали это государство плодом своего
творческого гения, а его громадные просторы даровали им ощущение
стратегической неуязвимости.
Но обратите внимание, что отношение русских к своему же государству всегда
носило амбивалентный характер. Два полюса русского политического сознания:
один . сакрализация государства, государство . это 'наше всё", ему надо
служить и все отдавать на алтарь этого служения; второй . постоянное
отвержение государства во всех его проявлениях, восстания и бунты против
государства, бегство от него. Эти крайности умещались в одном национальном
сознании.
Но на исходе советской эпохи и в начале 90-х годов? Вот этот второй полюс,
полюс антигосударственничества берет верх. Если большевикам удалось подавить
антигосударственную стихию и выдвинуть на первый план полюс сакрализации
государства, то либералы апеллировали к антигосударственническому пласту
русского сознания. Они пробудили к жизни русский бунт, который был
отсроченным возмездием национальной стихии за жесткую большевистскую
модернизацию России. Русские стали тяготиться имперским государством: им
казалось, что оно слишком много забирает, слишком мало дает и что можно
обеспечить себе европейскую жизнь в рамках если не Советского Союза, то хотя
бы России. Причем в этом устремлении были едины как либералы, так и часть
патриотов, так называемых белых патриотов, надеявшихся на реставрацию
национальной России.
Конечно, август 1991 г. был попыткой сохранения не просто империи, но
русской ответственности за эту империю. Однако вектор массового сознания был
прямо противоположен замыслу ГКЧП: русские, может быть, и не хотели
разрушения империи, но и ничем не желали жертвовать ради ее сохранения. В
этом смысле весьма показателен паралич, поразивший в августе 1991 г.
ключевые имперские структуры . армию, КГБ, союзную бюрократию. А ведь в них
преобладали этнические русские, но что им было до империи, которой они
присягали служить" Была утеряна не просто воля к власти, а воля к борьбе,
воля как онтологическая категория.
Чужеродность нового, якобы демократического государства русскому бытию
выяснилась очень скоро. В начале 90-х гг. это осознавалось лишь горсткой
людей, потому что большинство ринулось в стихию якобы открывшихся
возможностей, в стихию хаоса. Эта горстка и попыталась восстать в октябре
1993 г., в то время как огромная материковая Россия с непониманием и даже
ухмылкой наблюдала за столичными 'разборками".
Но уже в конце 90-х гг. ощущение чуждости государства и правящей элиты
коренным интересам России и ее народов охватило подавляющее большинство
населения страны. Эта глубокая чуждость стала осмысливаться в этнических
категориях, то есть государство, отчужденное от русских и даже враждебное
им, стало восприниматься как нерусское, как узурпированное этническими
'чужаками".
Это вещь довольно нетипичная для русских, которые определяют русскость в
первую очередь по языку, культуре и свободному выбору, а не по крови. В этом
смысле русское сознание не менее открытое и толерантное, чем сознание
большинства так называемых гражданских наций современной Европы. Но
враждебность государства народу оказалась настолько вопиюща и неприкрыта,
что обыденное сознание начало осмысливать этот антагонизм уже не только в
социальных и политических, но в этнических понятиях, рассуждая
приблизительно следующим образом: 'Не могут же русские люди творить такое со
своими соплеменниками?"
Я не согласен, что русские . непредприимчивый и малоэффективный народ. В
этом случае, еще раз повторю, они просто не смогли бы сравнительно мирно
колонизовать и освоить огромные пространства, не смогли бы построить и
создать все то, благодаря чему мы до сих пор живем и на чем паразитируем.
Другое дело, что есть различия в этнических моделях поведения. Для русских
ценность Гармонии (жизни в ладу с совестью, людьми, природой и миром) выше
ценности Эффективности. Плюс к этому русские подсознательно надеялись, что
государство задаст рамку новых правил игры, а в игре без всяких правил они
оказались заведомо менее успешными. Еще и потому, что из всех народов России
они в наименьшей степени склонны к этнической консолидации . об этом опять
же свидетельствует социология. Русские всегда были большим и успешным
народом, они не ощущали потребности кучковаться по национальности, тем более
учитывая широкое понимание русскости.
Сейчас русские ощущают себя неуспешной нацией, что порождает у них
трагическое ощущение завершенности национального бытия и стимулирует
рефлексию, с которой мы начали. Но ни в какие массовые действия эта
рефлексия не превращается, ни во что не реализуется. Да и не будем, на самом
деле, преувеличивать масштабы русской национальной реакции. Надо признать,
большинство общества удовлетворено сложившимся положением.
А.Ц. Ты недооцениваешь настроения среди молодежи, успешных, 'адаптированных"
русских. Они тоже недовольны положением своего этноса, за всем наблюдают.
Это недовольство проявляется в игнорировании выборов. Коммунисты для них .
это прошлое, либералы . чужие, Жириновский . шарлатан. Им нужен умный,
успешный русский патриот. И они его ждут.
В.С. Но все же оформился своеобразный социальный контракт между обществом и
государством, имеющий в основании негативистский консенсус: государство не
выполняет свои обязанности по отношению к обществу, общество не выполняет
свои обязанности по отношению к государству. Если государство будет излишне
давить, тогда оно встретит сопротивление. Обратите внимание, что социальная
активность возросла, как только стала проводиться реформа ЖКХ. До этого
русские вполне адаптировались к вялотекущей катастрофе.
А.Ц. Констатация слитности, единства русского социального и национального
протеста является ключевой как в понимании нынешней политической ситуации,
так и в понимании перспектив развития России. Такого, что мы сегодня
наблюдаем, еще никогда в истории России не было и не могло быть. Социальное
недовольство совпадает обычно с национальным только в колониях, когда
туземное большинство угнетено и социально, и политически. У нас же в 1917 г.
социальный, классовый протест и национальный, русский протест были разведены
по разные стороны баррикад.
Аналогичная ситуация сложилась и в августе 1991 г. Демократы сыграли на том
же классовом стремлении русских к справедливости, на желании покончить с
привилегиями номенклатуры, на дефиците чувств и чувства сопричастности своей
истории. Согласен, что за идущей снизу идеей российского суверенитета было
не только желание избавиться от 'нахлебников", но и бунт против своего
собственного государства, собственной национальной истории. Подобные
настроения были на самом деле признаком глубочайшего кризиса русской нации.
Сейчас же мы являемся свидетелями уникального явления в русской истории
последних веков, русские начинают осознавать себя как нация, не только как
единство единоверцев, но и как единство по крови. Происходит на наших глазах
углубление этнического, племенного сознания, появление того, что можно
назвать 'биологическим" национализмом. Русские, если угодно, начинают терять
свою евразийскость, они действительно начинают воспринимать представителей
народов Кавказа как 'чужаков". На место имперского национального сознания
приходит этническое, русское национальное сознание. И оно провоцируется
сразу по многим линиям: как скрытый конфликт между бедными русскими и
богатыми нерусскими олигархами, как конфликт между русской бедной провинцией
и ожиревшей космополитической Москвой, как конфликт между 'русской
духовностью" и враждебным 'американским телевидением".
Я бы посоветовал нашим социологам послушать, о чем говорили русские из
провинции, участники выставки 'Русь православная" в Гостином дворе на
Ильинке в конце января. Монашка из Алтайской епархии, продающая мед: 'Русь
православная интересна только для бедных людей, а потому все ходят и
смотрят, но никто ничего не покупает". Или же мужчина средних лет в опрятном
костюме у стенда Воронежской епархии: 'Я никогда не любил Москву, но я
никогда не думал, что она такая мерзопакостная. Нас здесь все время
унижают".
Сегодня этот этнический русский протест не носит политического, публичного
характера. Верно и то, что подавляющее большинство свыклось с новой
ситуацией. Москва и Петербург живут своей жизнью. А Краснодар и Вологда
живут совсем другой жизнью. Но все же мотор уже запущен, рефлексия о
бедственном, неравном положении русских становится частью национального
сознания.
Ведь что делал и делает Жириновский? Он артикулирует, произносит вслух
скрытые мысли рассерженных русских. В том числе и мысли о так называемом
'национальном перекосе" в средствах массовой информации. Правда, на эту роль
защитника 'обманутого русского народа" он уже не годится. Но ведь может
появиться новый Жириновский, который будет играть на поле усиливающегося
этнического протеста, да к тому же еще начнет проявлять какую-то волю,
организационные способности и просто выступит с идеей, которая в 93-м
воспринималась крайне реакционной: 'Россия . для русских". Появится такой
харизматик и скажет: 'Мы, русские, устали. Нам весь этот беспредел надоел.
Мы хозяева страны, и отдайте нам наши права". Что будет, если появится
русский лидер?
В.С. То, что социальное напряжение растет, . факт совершенно очевидный. А
вот то, что на него накладывается этническое недовольство, действительно для
России новое явление и в целом для нее не очень характерное, потому что
русские в силу своего понимания русскости не склонны осмысливать ситуацию в
этнических категориях. Их принуждают к этому!
А.Ц. Тем более к этому не был склонен советский русский.
В.С. Да, это происходит чуть ли не впервые в отечественной истории. Но пока
это лишь очень робкие попытки предъявления своих законных прав от имени
подавляющего большинства населения страны.
Проблема совпадения социального и национального факторов представляет
ключевой вопрос отечественной политики и главный потенциальный вызов
нынешней стабильности. Опасность этого наложения понимается наиболее умными
людьми в российской власти. Иначе не было бы государственного патриотизма в
качестве официальной идеологии. Другое дело, что из него получилось. Успеха
эта политика не принесла и не принесет. Потому что эти патриотические
символы . гимн на музыку Александрова, возвращение красного знамени
Вооруженным Силам . не более чем знаки, за которыми нет никакого реального
содержания. Поскольку общество видит, что правящий класс антипатриотичен и
глубоко своекорыстен, а власть откровенно плюет на народ, то оно не видит
никакого смысла в патриотизме, требующем от 'черной кости" умирать за
'единство и целостность" России в Чечне, в то время как элита будет набивать
себе карманы. Поэтому политика государственного патриотизма, как показывают
социологические опросы, не столько стимулирует патриотизм общества, сколько
способствует девальвации этого чувства.
Надо сказать, что со стороны русского национализма за последние пятнадцать
лет не было создано ни одной реальной силы, способной к объединению
социального и национального протеста. Единственное исключение, которое
подтверждает правило, . национал-большевистская партия Лимонова. Его ставка
на молодежь оказалась абсолютно правильной и выигрышной. Именно молодежь
переживает свое тотальное отчуждение от государства гораздо острее, чем
старшее поколение, проникнутое инерционным и конформистским, в своей основе
советским духом. Молодые волки никому не нужны, им вообще нет места в этой
жизни, единственный шанс . самим завоевать его. И это пока единственная
политическая сила, которая избрала стратегию соединения социальной и
национальной энергии в единый революционный поток.
Если обобщать, то дилемма, стоящая перед современными русскими, глубоко
трагична. Либо продолжающаяся адаптация большинства населения к ухудшающимся
социальным условиям жизни и национальному унижению, что приведет (и отчасти
уже привело) к разрушению социокультурного ядра нации и ее конечной, не
столь уж отдаленной гибели. Либо революционный взрыв или русская смута.
Предотвратить этот ужасный выбор может лишь коренное самореформирование
государства и обновление элиты. Причем речь идет не о косметических
ухищрениях, а об изменении природы государства, его качества, что на самом
деле предполагает реформу, равносильную революции. Дело ведь не в том, кто
по национальности чиновники в администрации президента и правительстве, дело
в том, ощущают ли они свою сопричастность стране и ее народу или нет. Пока
что они не имеют ничего общего ни с нашей страной, ни с нашим народом.
А.Ц. Есть, по крайней мере, три сценария дальнейшего развития нынешней
ситуации.
Первый, самый благоприятный. Сознательное самоограничение претензий всех
отрядов нашей элиты, консенсус между русскими и другими нациями,
договаривающимися о правилах игры, сферах влияния. Что такое союз между
умными, умеренными либералами и умными, умеренными патриотами? Это союз не
только людей, отличающихся мировоззрением, но и союз представителей
различных народов. На сегодняшний день мы больше всего нуждаемся в
способности к самоограничению со стороны правящей либеральной элиты.
Самоограничение необходимо во всем . и в отношении своего пристрастного
отношения к 'российскому великодержавию", и в отношении своего пристрастного
отношения к православию и церкви, и в отношении меры присвоения природной
ренты, меры присвоения национальных богатств. Вместе с появлением консенсуса
между различными отрядами элиты, когда будет устранен так называемый
'национальный перекос" во всех сферах жизни, исчезнет и почва для того, что
я называю русским протестом.
Второй, во многом взрывной сценарий связан с возможностью обострения
этнического конфликта внутри элиты с возможностью активизации руководителей
силовых структур, которые являются этническими русскими. Речь идет уже об
объединении национально ориентированных и национально озабоченных силовиков
с левыми русскими националистами.
В любой другой стране, кроме России, этот второй сценарий был бы наиболее
вероятным. Тем более что среди тех, кто в России держит в руках ружье, нет
ни одного человека, который бы питал добрые чувства к нашей либеральной
элите, поддерживал бы ее экономическую, культурную и информационную
политику. Слабость нынешнего режима как раз и состоит в том, что подавляющая
часть российского офицерства тоже чувствует себя обделенной в собственной
стране. Нельзя не видеть, что представители правоохранительных органов,
представители прокуратуры, судов, которые в подавляющем большинстве являются
этническими русскими, очень сочувственно относятся ко всем акциям русского
национального протеста, даже если они приобретают брутальный характер. Я бы
не исключал этого второго сценария в случае радикализации реформ, в
частности реформы ЖКХ. В октябре 1993 г. Грачев нашел десять танкистов,
готовых стрелять по Белому дому. Думаю, что сейчас в случае массовых
беспорядков никто не станет защищать интересы 'реформаторов".
Третий, самый худший сценарий связан с сохранением нынешней ситуации, с
сохранением нынешнего раскола между элитой и народом, между столицей и
русской провинцией. Национальные республики отделяются от чуждой им, и
прежде всего в культурном отношении, Москвы. Происходит распад, разложение
социума, ребята делают деньги и вывозят их, люди нищают, количество
самоубийств растет . и в критический момент либеральная элита просто
выезжает из страны и оставляет обезумевший народ сам с собой, с оскудевшими
природными запасами, с разрушенной инфраструктурой, с домами, которые
распадаются от старости, и т.д. И тогда . глобальная катастрофа.
В.С. Смею предположить, что гибель русских, исчезновение их из истории пройд
ет незамеченным и никакой вселенской трагедии не создаст. Уже многое и
многие готовы к поглощению русских пространств и русских ресурсов. Вы сейчас
говорили о путях предотвращения русской катастрофы. Первый вариант, о
котором вы сами говорили довольно скептически, . это то, к чему призывал
Солженицын русских в 1980-х гг. . национальное самоограничение и покаяние.
Мне, как и вам, это кажется крайне маловероятным, относящимся к области
фантастических допущений.
А.Ц. А почему? Смотри, сначала демократическая элита, которая не имеет
этнического русского самосознания, крайне негативно относилась к идее
суверенитета РСФСР. Но, когда наши демократы почувствовали, что они только
через эту идею могут сбросить Горбачева вопреки своим убеждениям, прекрасно
сознавая ее безумность, они к ней присоединились. Елена Боннэр сделала эту
идею своей идеологией. Наша либеральная элита потому и победила, что
проявила эту уникальную способность к перехвату идей. Ведь пытался тот же
Чубайс на выборах 1999 г. сыграть роль патриота. А почему во имя сохранения
своей власти они не могут вдруг примириться с русскими реалиями и более
терпимо относиться к тому, что они сейчас называют российскими 'державными
амбициями"?
В.С. По той простой причине, что, на мой взгляд, у них есть одно базовое,
ценностное основание, которое невозможно изменить. Это убежденность в
неполноценности русской почвы. Люди, к которым вы предлагаете обратиться с
призывом если не покаяться, то хотя бы делиться, стоят, по сути, на
расистских позициях. Я имею в виду не столько этнический, расовый или
религиозный расизм, сколько социальный и культурный. Речь идет не о
традиционном, а об относительно новом расизме. В силу своего (во многом
случайного и обеспеченного не их личными заслугами) финансового и
социального успеха эти люди чувствуют себя отмеченными свыше, ощущают себя
избранной группой, возвышающейся над скопищем неполноценных
неудачников-аборигенов. Для них русские и вообще все, кто живет в нашей
стране, не более чем сор под ногами небожителей, 'общечеловеков" глобального
мира. Эти люди намеренно отчуждаются от России и столь же сознательно
идентифицируют себя с глобальной элитой. Они построили себе запасные
аэродромы на Западе, они всегда могут жить там, а Россия для них лишь
средство извлечения прибыли. Предложить им поделиться? Да за свои капиталы
они будут бороться до конца! До последнего русского!
И еще. У этих людей абсолютно отсутствует социальный инстинкт . то, что
отличает человека от животного. Не интеллект, не способность к
членораздельной речи, а социальный инстинкт . способность заботиться о себе
подобных, о старых, немощных, детях . вот что выделяет людей из других
биологических общностей. Попробуйте обнаружить социальный инстинкт в людях,
по капле выдавливавших из себя 'слишком человеческое"! Между ними и
остальной Россией . пропасть, которую невозможно преодолеть. Их отношения с
русским народом . это столкновение двух онтологически враждебных рас,
которым вместе ужиться не дано. Или России больше не будет.
Теперь по поводу заговорщического варианта. Теоретически его нельзя
исключить, но разложение и адаптация к разложению идут гораздо быстрее, чем
осознание происходящего. Главный вопрос . время, которого у нас осталось
очень мало.
С уверенностью можно утверждать, что через 15 . 20 лет Россия столкнется с
угрозой потери Дальнего Востока и части Сибири. По очень серьезным
демографическим прогнозам, к 2010 году на территории России, преимущественно
за Уралом, будет жить около 10 . 12 миллионов китайцев, то есть немногим
меньше, чем нынешнее население в этой части России. Де-факто будет
происходить ползучая аннексия русских регионов. Стратегическая неуязвимость
России уже не более чем миф.
Что может объединить новых карбонариев? Должна быть какая-то сверхзадача,
сверхцель, нечто идеальное, а не банальный новый дележ собственности. Но я
не склонен полагать, что так называемые потенциальные государственники
мыслят в подобных идеальных категориях.
А.Ц. Для меня эта проблема глубоко личностная. И с точки зрения рациональной
абсолютно согласен . первый вариант почти невозможен, по крайней мере до сих
пор не было ни одного примера сотрудничества между теми, кто называет себя
'западниками", и теми, кто называет себя 'почвенниками". И первые, и вторые
хотят только полной и окончательной победы и абсолютной власти. Что же
касается второго варианта, то он все же имеет шансы.
И сейчас уже происходит консолидация этнических русских вокруг православной
церкви. Пойдите в любой московский храм на вечернюю службу и увидите очень
много молодых одухотворенных лиц. Сам тот факт, что в русской провинции
сотни тысяч учителей и врачей продолжают работать за нищенскую заработную
плату, является свидетельством духовного героизма. Минины и Пожарские еще
возможны.
В.С. Тогда, во времена Минина и Пожарского, было то, чего нет сейчас:
влиятельная церковь, выступавшая абсолютным авторитетом для всех русских;
элита и народ были частью единой этнической системы. Их сознание не
отличалось столь кардинально, как в послепетровскую эпоху, когда элита и
народ стали жить в разных культурных пространствах, а русская этническая
система оказалась расколотой. Честно признаюсь, я не верю в возможность
объединения элиты и общества в наше время.
И, допуская возможность русского радикального национального протеста,
склонен полагать, что это будет последний выкрик умирающего народа. Да и нет
ощущения, что русские готовы подняться" Некоторая часть общества и отдельные
представители элиты . да, но не нация в целом. Главное, что питает мой
пессимизм, . это неготовность русских жертвовать чем-либо ради большего, чем
собственная семья. Они не готовы жертвовать ради каких-то духовных
ценностей, ради страны и нации. Тут нужен какой-то пример, очень мощный
воодушевляющий импульс, который теоретически может исходить от части элиты.
Либо надеяться на спонтанную самоорганизацию. Но, повторюсь, времени
катастрофически мало.
А.Ц. Да. Но сейчас Россия более мононациональная, чем во времена империи.
Трудно себе просто представить, чтобы нация, имеющая устойчивые традиции
государственности, богатую культуру, так просто, без сопротивления исчезла.
Не могу с этим примириться.
В.С. Увы, в истории уже не раз рушились великие империи и исчезали могучие
народы.
А.Ц. Сейчас появляется очень много консерваторов, причем не маргиналов, не
людей, которые ищут мировые заговоры, а просто очень образованных, русских
по сознанию людей, которые пытаются отстоять духовные основания православия.
Успеют ли эти люди переломить ход событий?
В.С. Такие люди есть, и их, возможно, немало, но беда в том, что они
объединяются слишком медленно. Еще раз повторюсь: распад и разложение идут
быстрее, гораздо быстрее, чем консолидация и появление позитивных моментов.
Если бы у нас было несколько десятилетий, как было всегда у России, которая,
несмотря на свои поражения, в общем оставалась стратегически неуязвимой и
успешной. Но сейчас этого времени нет. В конечном счете именно этот
катастрофический дефицит времени решает судьбу России и судьбу русского
народа.
А.Ц. Оставим наш спор о судьбах русского народа открытым для читателя.
