В последнее десятилетие многих граждан мирной, нейтральной и процветающей
Финляндии словно подменили. С каждым годом все громче звучат голоса горячих
парней, требующих кто возврата Выборга и Печенги, а кто и воссоединения с
братским карельским народом вплоть до Белого моря. И речь идет отнюдь не о
каких-нибудь слабых на голову политических бомжах! С призывами вернуться к
границам 1939 года выступают депутаты и послы, министры и генералы, а также
действующий спикер Сейма Риита Уусикайнен, набравшая на последних
президентских выборах 14% голосов. Похоже, что после краха СССР некоторые
финские политики сочли, что время церемоний для них закончилось. И привычные
миролюбивые улыбки сменились шакальим оскалом, столь присущим большинству
вождей Финляндии с первых дней ее независимости.
Розовая революция
В стране Суоми до сих пор принято считать, что первый акт советской агрессии
против их маленькой безобидной родины произошел еще 1 марта 1918 года.
Именно в этот день лично товарищ Ленин подписал в Смольном <Договор об
укреплении дружбы и братства> между РСФСР и так называемой Финляндской
Социалистической Рабочей республикой, созданной левыми повстанцами в южных
районах страны. И не только договор заключили, но еще и оружием против
законного правительства снабдили.
На первый взгляд, крыть вроде бы нечем, однако договору 1 марта
предшествовали другие события. Признав независимость Финляндии 31 декабря
1917 года, Совет Народных Комиссаров на первых порах достаточно сдержанно
отнесся к руководству ФСРР, не без оснований считая его достаточно далеким
от большевизма. Действительно, в отличие от России, где большевики с
меньшевиками давно создали самостоятельные организации, власть в южной
Финляндии захватила единая Социал-демократическая партия. А поскольку
твердые ленинцы никогда не имели там абсолютного большинства, сформированное
СДПФ и профсоюзами правительство вело себя весьма умеренно.
Финские эсдеки не проводили сколь-нибудь значительных экспроприаций, не
организовывали массовых расстрелов, и главное, никоим образом не помышляли
отказываться от независимости страны во имя торжества коммунистических
идеалов. Явно не желая осложнить себе жизнь ради столь сомнительных
союзников, Совнарком официально заявил, что <Россия будет соблюдать
нейтралитет и не вмешиваться во внутренние распри в Финляндии>.
И хотя революционный переворот в Хельсинки произошел еще в ночь с 27 на 28
января 1918-го, в Петрограде предпочли его не замечать. Даже постоянные
нападения белофинских отрядов на готовящиеся к выводу из страны российские
гарнизоны и их вторжения на территорию северной Карелии практически не
встретили никакого реального отпора.
Пользуясь этим, контрреволюционные силы развернули против проживающих в
стране россиян террор, сравнимый разве что с грядущими <подвигами> чеченских
боевиков. Представителей <некоренного> населения убивали прямо на улицах,
грабили чуть ли не догола, а уж со всем недвижимым имуществом <русские
оккупанты> могли проститься заранее. Без колебаний ставили к стенке даже
антисоветски настроенных офицеров, которые при ФСРР прятались по домам, а с
приходом белых радостно бросились их встречать. Сколько российских граждан
стало жертвами этих расправ, неизвестно до сих пор, однако полученная в
результате выручка исчислена пунктуальными финнами весьма точно и составляет
17,5 млрд. золотых рублей.
Некоторые особо помешанные на <общечеловеческих ценностях> граждане до сих
пор объясняют данный беспредел местью финнов злобно угнетавшим их
колонизаторам. Однако между историей русско-финских и, скажем,
англо-индийских отношений имелось, как минимум, две большие разницы. Прежде
всего, Индия никогда не угрожала Британии. В то время как Финляндия и в
XIII, и в XVIII, и в XX веках традиционно служила базой для нападений сперва
на Новгород, а затем на Ленинград и Мурманск. Более того, сами финны охотно
участвовали во всех без исключения вторжениях на российскую территорию,
отличаясь даже по свидетельству шведского историка Петера Энглунда особой
жестокостью:
<После сражения при Добром также были убиты пленные; один из высших шведских
офицеров помиловал русского подполковника, чтобы попробовать вытянуть из
него какие-нибудь сведения, но финский солдат ринулся вперед с криком:
"Только не давать пощады, господин, мы сыты по горло такими, как он, добрый
господин!" - и проткнул шпагой беззащитного человека> (Энглунд П. Полтава.
Рассказ о гибели одной армии. М., 1995. С.102).
Наконец, в отличие от британских, да и других европейских колоний Финляндия
по существу имела статус самоуправляющегося государства в составе Российской
Империи. Даже сам царь имел право изменять внутренние законы страны
исключительно с согласия финского Сейма. Финляндия имела свою валюту,
собственную полицию, а о ее налоговых льготах любая российская губерния
могла только мечтать. Права же центральных органов были на финской
территории столь ограничены, что большевистские экспроприаторы и эсеровские
террористы чувствовали себя там в почти такой же безопасности, как в
какой-нибудь Швейцарии. Так что, хотя даже и при столь либеральном режиме,
стремление финнов к независимости понять вполне можно, их зверств,
совершенных уже после ее получения, это никак не оправдывает.
Тем не менее, Совнарком молчал целый месяц, и лишь когда сам
главнокомандующий финской армией Карл Маннергейм заявил 23 февраля, что <не
вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная
Карелия>, в Петрограде наконец зашевелились. Однако никакой реальной помощи
ФСРР, за исключением нескольких небольших партий оружия, оказано не было.
Зато в Берлине на призывы финнов о помощи отреагировали незамедлительно.
Предложение сбежавших из Хельсинки депутатов Сейма объявить страну сперва
союзницей Германии, а потом и монархией во главе с принцем Фидрихом Карлом
Гессенским, тронуло сентиментального кайзера Вильгельма чуть ли не до слез.
Сперва в Финляндию было отправлено изрядное количество вооружения. Почти
одновременно прибыл егерский полк, состоявший из финнов, сражавшихся на
стороне Германии в Первую мировую войну. А начиная с 3 апреля в тылу
<розовых> начали высаживаться первые подразделения 15-тысячной
экспедиционной дивизии фон дер Гольца. Противостоять этим великолепно
обученным частям вялые социал-демократы не смогли, и к середине мая 1918
года ФСРР торжественно отдала концы. Часть ее защитников сбежала в
Петроград, другие нашли убежище под крылышком высадившихся в Мурманске
британцев, а около 20 тысяч были без особых церемоний прикончены счастливыми
победителями. Разобравшись с <розовыми> соотечественниками, новорожденная
республика двинулась на завоевание сопредельных территорий. Аппетиты,
которые она при этом демонстрировала, порой бросали в оторопь даже видавших
виды кайзеровских генералов и британских моряков.
<Дранг нах Остен> с финским акцентом
Почти сразу же после вторжения на российскую территорию в Хельсинки был
создан <Временный Комитет Восточной Карелии>, при котором открылись курсы
для подготовки командиров повстанческих и разведывательно-диверсионных
групп. Параллельно глава финского государства, с трепетом ожидающий принца
Фридриха - регент Свинхувуд, заявил 7 марта 1918 года, что готов
удовлетвориться миром на <умеренных условиях>. То есть получить
всего-навсего Карелию, прославленную народным артистом СССР Сергеем
Филипповым <Кемску волость>, Кольский полуостров и, конечно, Мурманскую
железную дорогу, дабы беспрепятственно кататься из Мурманска в Петрозаводск.
Неделю спустя Маннергейм утвердил эти <скромные> притязания, но добавил к
ним еще и проект превращения Петрограда в зависимый от Финляндии вольный
город.
Наступление финской армии началось 15 марта, 18-го в захваченной Ухте
<Временный Комитет> заявило присоединении Карелии к Финляндии, а в начале
мая маннергеймовские орлы даже неудачно попытались прорваться к Петрограду
через Сестрорецк. Ровно через два месяца после вторжения Финляндия
официально объявила войну России, а к январю следующего года в дополнение к
занятым ранее территориям овладела Ребольской и Поросозерской волостями.
Постепенно в боевые действия втягивались и соседние государства. Вскоре
после начала финского наступления в Карелии появились шведские и эстонские
волонтеры. В свою очередь, финский добровольческий полк <Парни с Севера>
принял участие в боях с Красной Армией на территории северной Эстонии. А 4
июня 1919 года в финскую военно-морскую базу в Бьорке вошли первые корабли
английской эскадры. Предъявив претензии на Карелию и Кольский полуостров,
Финляндия пыталась пропихнуть передачу себе этих территорий в текст
завершающего Первую мировую войну Версальского договора. И поскольку именно
Британская Империя, наряду с Францией и США, заказывала музыку в Версале,
финны, позабыв о любимом кронпринце Фридрихе, очень старались заслужить
любовь Лондона.
Сосредоточив в Бьорке 8 крейсеров, 8 эскадренных миноносцев, 5 подводных
лодок, а также авиатранспорт <Виндиктив> с 12 гидросамолетами и монитор
<Эребус>, вооруженный мощнейшими на Балтике 381-мм орудиями, англичане могли
серьезно угрожать Балтийскому флоту и Петрограду. Особенно опасными для
российских моряков оказались базирующиеся неподалеку от Териок
(Зеленогорска) британские торпедные катера. Один из них 17 июня 1919 года
потопил крейсер <Олег>, а в ночь на 18 августа сразу 7 катеров атаковали при
поддержке авиации российские корабли на Кронштадтском рейде. Однако на сей
раз гордых бриттов встретили как следует, и на базу сумела вернуться всего
одна их посудина.
Не преуспев в уничтожении балтийских эскадр, англичане пытались сорвать
злость на мирном населении. Например, 1 августа 1919 года их самолет удачно
сбросил бомбы на участников митинга в центре Кронштадта (Морская война на
Балтике в 1918-1919 гг. Сборник статей и документов. СПб., 2001). Но 11
погибших и 12 раненых кронштадтцев, не сильно уменьшили боеспособность
российского флота и в конце концов англичанам пришлось убираться. В отличие
от печально закончившийся для России морских войн с Британией в 1807-1812 и
1854-1856 гг., на этот раз <владычица морей> была вынуждена отступить при
равных с Россией потерях. Потопив и захватив легкий крейсер, 5 эсминцев и
плавбазу, британцы лишились почти такого же крейсера, двух эсминцев,
подлодки, военного транспорта, пары тральщиков и 6 торпедных катеров. Тем не
менее, появление вражеского флота под стенами Петрограда изрядно отравило
жизнь оборонявшим город Сталину и Троцкому. Финляндия же с той поры стала
рассматриваться как плацдарм для внешней агрессии против СССР со всеми
вытекающими отсюда последствиями.
Спасатели и каратели
Пристроив на зеленогорских дачах английских корсаров, финны сумели неплохо
наладить и взаимодействие с британцами на сухопутном фронте. В апреле
1919-го их <Олонецкая добровольческая армия> начала наступление на
Петрозаводск, к которому одновременно с севера двинулись англо-канадские
части. Лишь проведя общую мобилизацию и бросив на фронт все, что можно,
наступление предшественников НАТО удалось отразить, а к 8 июля <Олонецкую
армию> выбили из Карелии окончательно.
Не оставляли маннергеймовцы и попыток прорваться к Петрограду, за помощь во
взятии которого командующий Северо-Западной белой армией генерал Юденич
обещал удовлетворить все территориальные претензии финнов. Одновременно с
движением на Петроград эстонских и белогвардейских отрядов в июне и сентябре
1919 года на Токсово наступал <Северо-Ингерманландский добровольческий
полк>. Данная экспедиция обосновывалась необходимостью освободить от
русского гнета местное <коренное население> - так называемых
ингерманландских финнов. Однако те особенно освобождаться не жаждали, да и
вообще не являлись коренными жителями, поскольку были заселены сюда шведами
в начале XVII века. Не получив ожидаемой поддержки <освободители> были
разбиты и вышвырнуты обратно. Правда, их командир, полковник Эльфенгрен,
оказался настолько упрямым, что в 1925 году вернулся на российскую
территорию для подготовки очередной заварушки, но был своевременно поставлен
к стенке.
Следует признать, что главные силы Маннергейма на Петроград все же не пошли,
предпочитая спокойно грабить Карелию. Естественно, гуманные соображения тут
не причем. На самом деле финский главком просто не хотел иметь дело с
частями 7-й Красной Армии, которая ввиду финской угрозы сосредоточила свои
основные силы именно на севере, а не против Юденича. На 5 мая 1919 года из
16 тысяч ее активных штыков здесь находилось 8900, из 406 пулеметов - 213, а
из 170 орудий - даже 125, то есть почти 80% всей армейской артиллерии
(Широкорад А. Северные войны России. М., 2001).
Не рискнув лезть под их жерла, оккупанты с особым садизмом вымещали злобу на
пленных и мирных жителях. Автор нескольких книг о советско-финских войнах,
петербургский историк Виктор Степаков собрал настоящую коллекцию зверств,
достойных самого крутого штатовского триллера. Например, в деревне
Кимасозеро майор Талвела забил палкой 70-летнюю старуху Никитину, а внука ее
соседки колотил по голове до тех пор, пока тот не свихнулся от боли. В
деревне Юшкозеро унтер-офицер Карвонен отрубил топором голову пленному
Лейконену. Одновременно его приятели сперва отрезали милиционеру Тарасову
пальцы на обеих руках, а потом отрезали нос, уши и выкололи глаза. Солдаты
из отряда <Алоярви> распиливали всех не понравившихся им местных жителей
специальной двуручной пилой, а вбивание в глаза и уши пленных винтовочных
патронов вообще было любимой забавой финских военнослужащих, как и варка
отрезанных голов пленных. По свидетельству магистра политологии
Хельсинкского университета Йохана Бэкмана, газета <Суомен Кувалехти> до сих
пор относит этот специфический обряд к разряду милых армейских шуток.
Лишь к июлю 1920 года после изгнания британско-канадских и американских
интервентов, этот беспредел был прекращен, а все оккупированные финнами
территории, кроме Петсамо с его богатыми никелевыми рудниками, освобождены.
Мирный договор, заключенный в Тарту (Юрьеве) 14 октября 1920 года, закрепил
установившиеся границы, но вскоре боевые действия вспыхнули по новой.
Договор мы подписали, а потом в него плевали
Как и во всяком уважающем себя цивилизованном европейском государстве, в
Финляндии совершенно искренне считали, что мирные соглашения существуют
исключительно для того, чтобы нарушать их в самый удобный для себя момент. И
Юрьевский договор здесь, естественно, не являлся исключением. Конечно, его
заключение позволило финскому руководству изрядно поживиться, но по
сравнению с грандиозными планами покорения Архангельщины, Мурманщины и
Петрозаводчины, Выборг с Петсамо тянули разве что на легкую закуску перед
обильным пиршеством.
В конце сентября 1921 года в Тунгудской волости Карелии состоялся подпольный
съезд членов очередного <Временного Карельского комитета>, организованного
при активном содействии финской агентуры. <Комитет> должен был создать из
недовольных властью элементов так называемые <лесные отряды>, провозгласить
себя Карельским правительством, а затем совместно с посланными на помощь
финскими войсками овладеть территорией региона. Вооруженное выступление
<лесных отрядов> началось 24 октября, а 6 ноября первые финские отряды
перешли границу РСФСР. Численность интервентов вскоре превысила 6 тысяч
человек, а поскольку согласно Юрьевскому договору все регулярные части
Красной Армии были выведены из приграничных областей Карелии, захватчики
отбросили малочисленные погранзаставы и быстро продвинулись на 50-60 км,
угрожая Мурманской железной дороге.
<Временный Карельский комитет> торжественно въехал в Ухту и некоторое время
заседал там в качестве <правительства>, однако халява длилась недолго. Введя
на территории Мурманского края и Карельской Трудовой Коммуны военное
положение, советская администрация сосредоточила там около 15 тысяч
красноармейцев (в том числе 8,5 тысяч активных штыков), 166 пулеметов, 22
орудия, 17 аэропланов и три бронепоезда. В конце декабря из переброшенных
частей был создан Карельский фронт, который в первых числах января 1922 года
начал методично очищать Карелию от незваных гостей. Наступая от Мурманска и
Петрозаводска, части фронта уже к 17 февраля выбили финнов со всей занятой
ими территории, а для полного осознания провели и пару
образцово-показательных рейдов по вражеской земле.
И тут, подобно любым огребшим по шее захватчикам, финны вспомнили о
международном праве, срочно составив кляузу в уже существовавший тогда
Международный суд в Гааге. Но даже в этой, мягко говоря, не особенно
расположенной к СССР организации претензии Хельсинки расценили как ничем не
обоснованную наглость. Чтобы открыто не становиться на сторону красных,
гаагские судьи 24 июля 1923 года заявили о своей некомпетентности в данном
вопросе и неудачливые агрессоры остались с носом. Правда и ущерб от
интервенции, оцененный после окончания боевых действий в 5610 тысяч золотых
рублей, Советскому Союзу никто не компенсировал.
:Организовать мощное наступление
После разгрома в Карелии горячие финские парни поняли, что самостоятельно
поживиться в этих местах у них кишка тонка. Между тем зуд к округлению
границ как минимум до Белого моря никак не ослабевал, а самые отмороженные
предлагали расширить пределы грядущей империи аж до Енисея. Справедливо
решив, что гуртом и батьку бить легче, в Хельсинки решили для начала
договориться с кровными братьями из Эстонии. И уже в 1930 году оперативный
отдел финского генштаба подготовил записку о взаимодействии вооруженных сил
братских республик в грядущей войне против СССР. Помимо прочих мер, планом
предусматривалось минирование советских территориальных войск, а главное -
организацию <мощного наступления из Финляндии на Ленинград и базу
Балтийского флота> (Я.Лескинен. Тайное военное сотрудничество Финляндии и
Эстонии против СССР // Цитадель. 2002. ?10).
Конечно, даже совместный штурм финнами и эстонцами Ленинграда мог иметь
успех разве что в случае смерти его защитников от смеха, но в Кремле не без
основания предполагали, что на невские берега может заявиться и куда более
представительная компания. Ведь и немцы, и британцы совсем недавно успешно
высаживались в Финляндии, где их принимали с распростертыми объятиями и
усиленно готовились встретить снова. Недаром к началу 1939 года финские
военные аэродромы могли принять в десять раз больше самолетов, чем их
имелось в национальных ВВС (История Второй Мировой войны 1939-1945 г. М.,
1974).
Пообещай хельсинкским политиканам любая европейская держава за услуги
кусочек Карелии, и дороги для ее армии разве что ковриками бы не выстлали. А
желание порой было даже очень сильным. Ведь даже в 1940 году, уже находясь в
состоянии войны с Германией, англичане и французы всерьез собирались
высаживать экспедиционный корпус на севере Финляндии и бомбить кавказские
нефтепромыслы! Представлять эти страны в виде мирных овечек тогда, как
впрочем и сейчас, было бы крайне легкомысленно. Ну а поскольку товарищ
Сталин чем-чем, а легкомыслием никогда не отличался, совершенно логично, что
начиная с апреля 1938 года он стал настоятельно предлагать Финляндии
несколько отодвинуть границу на Карельском перешейке. Иметь столь
беспокойных соседушек в 40 км от второго по величине города и крупнейшего
порта страны ему явно не хотелось.
Маршал Маннергейм, хорошо представляющий себе неравенство сил, склонялся к
компромиссу и был готов на определенных условиях передать Советскому Союзу
небольшой участок в западной части Карельского перешейка вплоть до Териоки
(Зеленогорска). Однако политики в Хельсинки были настроены куда более
воинственно. Там считали, что имеющихся сил вполне хватит, чтобы
продержаться за укреплениями линии Маннергейма до подхода либо
англо-французских, либо немецких союзников. И определенные основания для
этого имелись.
Пресловутая линия по сути представляла собой мощнейший укрепленный район
протяженностью 134 км и глубиной до 90 км. Линия состояла из 22 опорных
пунктов со 157 бетонными дотами и почти пятью тысячами других оборонительных
сооружений. Одних только рядов колючей проволоки, усиленных минными
заграждениями, на некоторых направлениях насчитывалось около полусотни, а
крупнейшие доты представляли из себя настоящие крепости. Толщина их бетонных
стен достигала 1300 мм, бронированных колпаков 200 мм, а насыпанный сверху
слой земли и валунов иной раз доходил до 7-8 метров. Даже с учетом
относительно слабого вооружения, состоявшего как правило из 3-4 пулеметов,
овладеть таким сооружением было чрезвычайно сложно.
Правда, можно возразить, что в целом военные потенциалы Советского Союза и
Финляндии были несопоставимы, однако по ряду важнейших параметров и тут все
оказывалось весьма неоднозначно. Ко дню начала боевых действий 30 ноября
1939 года по количеству развернутых от Ленинграда до Мурманска активных
штыков Красная Армия практически не имела численного превосходства над
финскими вооруженными силами. Их 170 расчетным пехотным батальонам
противостояло 185 наших (Балашов Е. Принимай нас, Суоми-красавица: СПб.,
2000), причем, как правило, не имеющих автоматов и совершенно не
приспособленных к действиям в лесу и передвижению на лыжах.
Правда по артиллерии, танкам и авиации преимущество Красной Армии было
многократным, однако реализовать его было весьма сложно. Подавляющее
большинство состоящих на вооружении образцов бронетехники составляли
совершенно непригодные для атаки укреплений линии Маннергейма легкие танки и
бронемашины с противопульной броней и малокалиберной артиллерией. <Наличная
бронетанковая матчасть, - свидетельствовал командир 155-й стрелковой дивизии
8-й армии, - совершенно небоеспособна. Прибывшие из организаций и учреждений
газогенераторные автомашины совершенно не приспособлены для работы на
северном театре> (РГВА. Ф.34980. Оп.10. Д.1242. Л.25).
Аналогичная ситуация складывалась и с артиллерией. Чтобы уничтожить финские
доты на Карельском перешейке, в каждый обычно приходилось всаживать как
минимум 30-35 снарядов не менее чем 203-мм калибра. Однако к моменту
наступления на линию Маннергейма в штурмовавших ее частях насчитывалась
всего дюжина 203-мм гаубиц, а более мощные 280-мм мортиры появились на
фронте лишь к январю.
Авиация Красной Армии в 1939 году не имела ни самолетов непосредственной
боевой поддержки, вроде штурмовиков Ил-2, ни способных поражать
малоразмерные цели пикирующих бомбардировщиков типа Пе-2 и Ту-2.
Отсутствовали также современные тяжелые бомбардировщики, способные смешивать
вражеские укрепления с землей с помощью бетонобойных <гостинцев> весом более
одной тонны. А поскольку прочие машины, состоящие на вооружении советских
ВВС, оказались весьма малоэффективны, приходится признать, что <сталинские
соколы> не снискали в ходе финской войны особой славы.
И за это, также как и за огромные потери сухопутных войск, мы должны
благодарить прежде всего, к счастью, расстрелянного перед войной
Тухачевского и прочих подобных <гениев>, отвечавших в 1930-е годы за
вооружение Красной Армии. Несомненно, виноват здесь и товарищ Сталин.
Поставь он Тухачевского и К° к стенке несколькими годами раньше, или хотя бы
не столь доверяйся им в вопросах военного строительства, и ход войны мог бы
стать совсем иным.
А так Финляндии удалось продержаться три с половиной месяца и получить
значительную иностранную помощь (свыше 14 тысяч иностранных добровольцев,
около 100 тысяч единиц стрелкового оружия, более 800 орудий и 192 самолета).
Более того, Маннергейм даже сумел почти дождаться англо-франко-польского
десанта (польское эмигрантское правительство на тот момент официально
находилось в состоянии войны с Советским Союзом и готовилось высадить в
Заполярье пехотную бригаду). Однако предотвратить прорыв линии имени себя
маршал так и не смог. К концу февраля 1940 года положение финнов стало
безнадежным, и они запросили мира. Что же касается западных благодетелей, то
их уже готовый к отплытию экспедиционный корпус был использован в Норвегии,
где немцы на славу надавали союзничкам пинков под зад.
Согласно Московскому мирному договору от 12 марта 1940 года Советский Союз
получил Карельский перешеек с Выборгом и еще ряд территорий общей площадью
около 36 тысяч квадратных километров, а также взял в аренду Гангутский
полуостров для организации там военно-морской базы. Здесь следует учесть,
что Карельский перешеек и Выборг не входили в состав Финляндии, а были
присоединены к ней указом Александра I после того, как финская территория
была отвоевана в 1809 году у шведов. И поскольку этой территории была
дарована независимость, забрать у нее царский подарочек назад было более чем
справедливо. Даже чрезвычайно враждебный большевикам бывший лидер
Конституционно-демократической партии и министр иностранных дел России Павел
Милюков в те дни приветствовал из эмиграции взятие Выборга.
Естественно, в Хельсинки думали совсем наоборот, и не успели на тексте
Московского договора высохнуть чернила, как Финляндия начала ударными
темпами готовиться к реваншу. И коль воевать в одиночку было невозможно,
естественным союзником финнов оказалась единственная реальная сила тогдашней
континентальной Европы в лице Третьего Рейха.
