Часть 2. С. А Подолинский - В. Н. Смирнов , переписка .
"... Когда мы виделись с Вами в последний раз, Вы мне сказали, что меня могут погубить три вещи: медицинская практика, украинофильство и жидофобия. Теперь, переходя ко времени моей жизни в Киеве, я Вам отвечу. Медицинскую практику я победил, как Вы можете видеть из предыдущего; она есть известное средство, годное при народном положении для большего знакомства и т.п., конечно, не более. (Вопрос о жидофобии я еще не решил.) Напротив, украинофильство меня победило: я всегда имел к нему наклонность, в последнее время стал совершенно ярым украинофилом. "
" ...Чтение на собрании в 150-200 человек, конечно, вызвало бурю, которая впоследствии даже довела до личных оскорблений, мордобития и т.п...."
-----------------------------------------
С.А. Подолинский - В.Н. Смирнову*
(* Сапир Б. «Вперед» 1873-1877 гг.: Материалы из архива В.Н. Смирнова. Dordrecht. 1970. Т. II: Документы. С. 430-435.)
Вена, 4 мая 1875г.
Месяца три тому назад я получил Ваше письмо достаточно ругательного свойства и до сих пор не отвечал Вам. Не думайте, чтобы я рассердился, это вовсе не в моих нравах. Не отвечал я главным образом потому, что не имел адреса, так как думал, как после и оказалось, что адрес на Reynhardt'a попался. На Лопатина же мне писать не хотелось. Тем не менее я было начал писать, но не кончил и не отправил и теперь очень доволен, потому что начал было писать в тоне, подобном Вашему, а это с моей стороны было бы довольно глупо и, главное, противоестественно. Наконец, если бы было что-либо действительно интересное, то написал бы, но ничего более интересного, чем список, который я послал (документ по внутренней политике русского правительства, напечатан во «Вперед!», № 2 от 1 февраля/20 января 1875 г.) не было, а и то ведь согласитесь, вещь весьма неважная, тем более, что о ней в России знали все, кому знать следовало.
Итак я желаю не отшучиваться от Вас, но оправдаться перед Вами и Петром Лавровичем Лавровым или еще лучше разъяснить, что я делал. Конечно, делал я очень мало. Я уехал в мае 1874 г. из Парижа совершенно больным и даже до сих пор еще не дошел до нормального состояния, но скоро кажется, почти дойду. Для Вас, конечно, болезнь не мешает работе, но для меня мешает. Я прожил 6 месяцев в деревне и в Киеве. В деревне я почти исключительно занимался медицинской практикой и кроме мужиков почти никого не видел. Как медик я имел успех, далеко превысивший мои ожидания. Ко мне ходили люди из 40-50 сел, иной день более 50 человек, также и я постоянно ходил по окрестным селам. Тем не менее, конечно, мое барское положение портило все дело и потому я решил его отбросить. Начал я с того, что отказался от всяких доходов, и думаю осенью, по гюзвращении в Россию, купить где-нибудь мужицкий хутор и поселиться на нем.
Вообще я считаю, что хождение в народ есть, несомненно, лучшая форма деятельности, с тем, однако, чтобы под символом хождение понимался переход в народ и прочее (конечно, насколько полиция позволит) поселение среди народа. Из ходивших до сих пор в народ огромное большинство или попалось или же за зиму вернулось в интеллигенцию. Первое, конечно, зависит или от случая, или от неосторожности, второе же действует очень вредно, потому что уже успело опошлить хождение в народ, понизив его до летней прогулки с сильными ощущениями. Я думаю, что Вы вполне согласитесь с этими моими взглядами и разве только спросите, зачем же я теперь поехал за границу. Поехал я месяца на три отчасти лечиться от остатков глухоты, которые мне все-таки сильно еще мешают, а больше с целью приучиться к сельскохозяйственным работам, с каковою целью я и отправляюсь в Сербию и Галичину, так как теперь в России человеку-барину учиться работать крайне неудобно. Затем, как говорю, куплю хату, вероятно, в сахарозаводской полосе Киевской губернии, буду сеять бураки и пшеницу и этим жить; в качестве фельдшера или вообще бездипломного доктора лечить мужиков, это официально, а что дальше, посмотрим. Вам как медику замечу при этом, что, конечно, внутренняя медицина ерунда в большинстве случаев, но зато, по приобретенному уже опыту, хирургия и дерматология вещи прекрасные. Прибавлю еще к сказанному, что я намерен осуществить свой план несколько иначе, чем люди, до сих пор ходившие в народ, именно я намерен всю историю совершить официально, под своим именем, так как, во-первых, всем опытом вижу, что фальшивый паспорт мало предохраняет, да, кроме того, в местностях, где я думаю жить, т.е. в Киевской или другой украинской губернии, всегда рискую натолкнуться на знакомого человека, а, во-вторых, потому что имею почти непобедимое отвращение к фальшивым паспортам.
Я очень много пишу Вам о себе, но это в первый раз и, вероятно, о себе опять скоро писать не буду, а потому надеюсь, что не наскучу Вам. Кроме того, выработка определенного тона, отличного от того, который у меня был прежде, конечно, заняла у меня значительно времени и сил.
Когда мы виделись с Вами в последний раз, Вы мне сказали, что меня могут погубить три вещи: медицинская практика, украинофильство и жидофобия. Теперь, переходя ко времени моей жизни в Киеве, я Вам отвечу. Медицинскую практику я победил, как Вы можете видеть из предыдущего; она есть известное средство, годное при народном положении для большего знакомства и т.п., конечно, не более. (Вопрос о жидофобии я еще не решил.) Напротив, украинофильство меня победило: я всегда имел к нему наклонность, в последнее время стал совершенно ярым украинофилом. Но не печальтесь. Прежде всего, если, как я надеюсь, Вы согласитесь, что результаты, до которых я дошел по поводу барского положения, хороши, и если я Вам скажу, что решающим моментом в этом направлении было украинофильство, то Вы согласитесь, что оно уж не такая скверная штука. Знайте прежде всего, что теперь украинофильство означает украинская социально-демократическая партия, и если между украинофилами и есть еще люди, которые в глубине души с этим не согласны, то они боятся уже говорить об этом, потому что результатом должен бы быть немедленный выход из украинофильской партии. Но вместе с тем мы, националисты-украинофилы, ровно настолько, как националисты-сербы, социалисты, англичане и пр. и, конечно, ничуть не больше, чем националисты вы, великороссы. Не забывайте, что мы другой народ, и отличие между нами и Вами таково же, как между Вами и поляками, сербами и пр. Если Вы только вздумаете, несмотря на это, отрицать справедливость необходимости всей культурно-литературной деятельности украинской интеллигенции, то Вы этим сразу же выкажете себя самым узким великорусским националистом. Не забывайте, что мы не можем, а особенно украинский народ не может, развиваться в социалистическом направлении по Вашим формам, как бы не мог польский; не забывайте, что у нас еще нет тех культурных элементов, которые у Вас уже отчасти есть; нет литературного языка сколько-нибудь выработанного (народный язык наш, конечно, гораздо чище и выработанное, чем Ваш), нет книг для распространения знаний, необходимость которых Вы, а особенно Петр Лаврович, не станет уменьшать. Поймите, что нашему народу могут не нравиться те формы, которые для Вашего очень приятны. Поясню это примером. Ваши издания, как «Вперед!», так и народные (к сожалению, их есть пока «Хитрая механика»), имеют у нас большой успех. Сколько экземпляров их не попадает к нам, все сейчас же расходится. На студенческих собраниях читают отрывки из «Вперед!» совершенно явно при 200 человек, например, из «Революционеров из привилегированной среды» (статья В.Н. Смирнова из «Вперед!». Т. II); «Хитрую механику», которой я, к сожалению, получил всего 20 штук, у меня расхватали так, что я не мог оставить себе ни одного экземпляра и пр., и пр. Я никогда не слыхал, чтобы какой-нибудь украинофил находил Ваше направление слишком крайним, или ставил Вам в вину какое-либо из массы других глупых обвинений, в которых не было недостатка среди великорусской молодежи. Среди украинофилов, конечно, нет или почти нет централистов, отрицателей знания и т.п., и тем не менее они иногда относятся критически к Вашим изданиям, но с какой стороны? Со стороны формы, со стороны манеры. Так, например. «Хитрая механика» очень понравилась, кроме, конечно, последней главы, которая, как я слыхал, прибавлена в редакции и, нужно сказать, крайне неудачно, ибо производит фальшивое впечатление и портит книгу. Но, не придавая этому, конечно, большого значения, все у нас восстали против заглавия «Хитрая механика» как совершенно антинародного у нас, носящего специально кацапско-шарлатанский характер. «Хитрая механика» переделывается на наш язык и, вероятно, скоро пойдет в печать. Тоже и «Сказка о четырех братьях» (брошюра Л.А. Тихомирова, изданная кружком чайковцев в Женеве в 1873 г.), которая, будучи проще «Хитрой механики», нравится еще больше, особенно мужикам. Конечно, украинцы пересаливают в другую сторону. Если Вы читали изданную в Киеве, т.е. цензурную сказку «Запорожец», то, конечно, согласитесь, что по литературному таланту и художественности она выше всего, что печатается за границей, и что даже, по случайным причинам, хотя она и цензурная, она в социально-революционном отношении едва ли уступает заграничным изданиям. (Она пропущена тем же цензором, который пропустил «Дедушку Егора» и который действительно берет взятки с украинофилов; а потому Вы о нем лучше не пишите. Взятки впрочем ему не мешают страшно обрезывать «Киевский Телеграф», так что некоторые из нас и именно те, кто наиболее пишет, уже предлагали добровольно закрыть газету.) Итак, сказка «Запорожец» также грешит, во-первых, идеализацией казачества, и, во-вторых, слишком художественными формами, делающими ее немного трудней для понимания простому народу.
Нашей ближайшей целью, т.е. украинофилов тех, которые непосредственно не будут действовать в народе, есть организация за границей правильного издания народных книг, затем также народного журнала; последнее, конечно, есть цель очень трудная, неосуществимая ранее года или двух. Не сердитесь поэтому, что мы теперь непосредственно не работаем для «Вперед!» и Ваших изданий. Причина не сочувствие, а сознание необходимости завести подобное же свое, конечно с соблюдением наших национальных особенностей и, скажу прямо, даже вкусов, которыми мы, а особенно народ наш, очень дорожим. Мне лично очень печально, что я не могу продолжать начатой работы во «Вперед!», но я надеюсь, что если Вы и Петр Лаврович узнаете, что я выполняю высказанное мною в первой половине письма намерение, то Вы с полной охотой и даже с удовольствием возвратите мне данное мною слово. Мне бы очень хотелось видеться с Вами, но денег нет, чтобы поехать, так что я взял всего столько у отца, сколько нужно было для исполнения моих намерений и больше уже брать не желаю. Если когда-либо Вы явитесь в Россию, то знайте, что в Киеве, или где я буду жить, всегда будете приняты с радостью.
К сожалению, я в последнее время без всякой пользы значительно испортил свое положение по отношению к полиции. Именно по делу о розыске Каблица и аресте Волькенштейна, у которого Каблиц жил, ме-ня таскали в жандармское управление в качестве свидетеля и вообще в течение последнего месяца мне приходилось иметь там почти ежеднев-ные сношения, что крайне неприятно.
На днях пришлю Вам свой адрес, потому что теперь и сам еще хорошо не знаю. Завтра еду из Вены.
Ваш С.П.
Ни 3-й книжки «Вперед!», ни газеты в Киеве и нигде еще нет в достаточном количестве. Жид (Гинзбург) и Ташкентец (Е.С. Семяновский) были оба в Киеве, но ничего не сделали, один уже ездил даром за границу, а другой еще поедет, вероятно, позже.
Не забывайте, что большая часть Ваших питерских друзей украинцы и что многие собираются переселиться домой на Украину, где неминуемо станут за украинофильство, так как в той форме, которую оно принимает в последнее время, оно сделается совершенно непреодолимым для всякого радикала-украинца.
Прочтите, пожалуйста, мое письмо Петру Лавровичу. Кланяйтесь Р.Х. Идельсон и А.Л. Линеву.
В.Н. Смирнов - С.А. Подолвнскому*
(* Сапир Б. «Вперед!» 1873-1877 гг.: Материалы из архива В.Н. Смирнова. Т. II: Документы. С. 437-438.)
Лондон, май 1875 г.
Сергей Андреевич,
Для того чтобы дать «серьезный» ответ на Ваше письмо, мне необходимо получить от Вас самое подробное и самое определенное разъяснение на следующие вопросы:
1. В чем заключается программа «Украинской социально-демократической партии», ее политические и социальные идеалы, ее отношение к существующему политическому и социальному порядку, ее ближайшая деятельность?
2. В каком отношении стоит «Украинская социально-демократическая партия» к социально-революционной партии России, Германии, Австрии, к интернациональной революционной партии? Как она понимает социальный вопрос? В каком отношении находится она к «Молодой Галиции», орган которой «Правда»?
3. Какое отношение имеет партия к «Киевскому Телеграфу»? Можно ли считать передовые, фельетонные или всякие другие статьи выражением мнений партии, хотя бы эти статьи и были урезаны цензурой? Какие статьи принадлежат собственно Вашему перу?
4. Когда и каким образом возникла партия? Насколько она сильна и насколько она представляет собою выражение «украинской молодежи»?
5. В Вашем письме встречается следующее место: «Если Вы вздумаете отрицать справедливость необходимости всей культурно-литературной деятельности украинской интеллигенции, то Вы этим сразу же выкажете себя узким великорусским националистом». Как понять всю фразу вообще и в частности, что означает слова «культурно-литературная деятельность», и кого нужно понимать под украинской интеллигенцией?
6. Другое место: «Не забывайте, что мы не можем, а особенно украинский народ не может, развиваться в социалистическом направлении по Вашим формам, как бы не мог польский, сербы; не забывайте, что у нас нет еще тех культурных элементов, которые у Вас уже отчасти есть». Как понять всю фразу вообще и что понимаете Вы под «нашими» формами и под «культурными элементами»?
Я просил бы Вас по возможности ответить подробно на все эти вопросы. Впрочем избежание недоразумений столь же в Вашем интересе, сколь и в нашем.
В ожидании скорого ответа B.C.
С.А. Подолинский - В.Н. Смирнову*
Сапир Б. «Вперед!» 1873-1877 гг.: Материалы из архива В.Н. Смирнова. Т. II: Документы. С. 438-448.
Май 1875 г.
Hall bei Steyer, Ober Oesterreich, 17
Сегодня получил Ваше письмо и сегодня же начал писать ответ на Ваши вопросы, потому что на все почти мне отвечать очень легко. Многие из Ваших вопросов, именно теоретические, мне кажутся излишними, и я думаю, что уже в первом письме и в слове «Украинская социально-демократическая партия» заключается ответ на них.
1. У.С.Д.П., как и великорусская, не представляет собою вполне и стройно организованного целого и потому, конечно, не может быть предварительной программы, как ее, например, составляет немецкая или другая западноевропейская. Тем не менее по разным случаям, например, при соглашениях с радикалами (так у нас называют вас и вообще общерусских социал-демократов и так я буду выражаться для краткости) или при борьбе с либералами, многим приходилось выходить с программой не личной, но от кружка, партии или вообще как того требовали обстоятельства. В этих случаях украинцы нередко делали то, чего радикалы обыкновенно не делают, именно выставляли даже практические решения основных вопросов своего идеального строя, по крайности ближайшего. При этом экономические вопросы формулировались в смысле решений Брюссельского и Базельского конгрессов 1868-1869 гг., конечно, с полным прекращением капиталистического способа производства, продажи труда и т.п. элементов современного хозяйства, вкравшихся в 1874 г. в записку de Раеrе (Общественная служба в будущем обществе, издание «Вперед», Лондон, 1875). Конечно, все это формулировалось в приложении к России и специально Украине.
Решение вопросов о переходе земли в руки крестьянских общин, заводов в руки рабочих артелей понятны сами собой и об этом, уж конечно, в среде партии и не говорят больше. В политических вопросах У.С.Д.П. имеет все больше сходства с анархистами Западной Европы, хотя, как дело выяснилось, не с крайними анархистами, как испанцы, а скорее с юрцами или анархической группой бельгийцев. Ближайшим идеалом становится возможно расчлененная федерация с возможно большим общинным самоуправлением. Вопрос о величине федераций теперь, конечно, еще праздный, замечу, однако, что есть крайние сепаратисты, например многие полтавцы, и затем более наклонные к общерусскому радикализму, например правобережцы и черниговцы. Вопросы религиозные решаются, конечно, также как и вами и всякими другими радикалами. Вопросы о положении женщин, о семействе и т.п. также, хотя, конечно, тут национальные особенности уже сильно входят в свои права. Украинская женщина никогда не была в таком рабском положении, как великорусская, и, соответственно этому, эмансипационное движение не так энергично. Украинская женщина, особенно девушка, как в народе, так и в высших слоях, действительно и теперь несравненно в лучшем положении, чем великорусская, и примеры семейной тирании вообще реже. Как я уже Вам писал, конечно есть люди, недостаточно искренне убежденные, и У.С.Д.Р. нуждается еще в порядочной чистке, но тем не менее социально-демократический элемент преобладает настолько, что вообще, даже теоретически, отрицается существование какой-либо другой партии украинофилов, кроме с.-д., если не считать нескольких жалких остатков казакофильства, которое вымирает. Украинцы народ мужицкий по преимуществу; нет народа на свете, где был бы такой малый процент высших сословий, и поэтому всякое украинское движение в исходной точке своей не имеет никакого смысла, если оно не чисто мужицкое. Украинофилов всегда звали хлопоманами, и они справедливо гордятся этим именем, которое они заслужили, еще будучи националистами довольно узкими. Теперь, когда они отчасти перешли, а отчасти еще переходят на международную с.-д. почву, они еще с большим правом будут носить это имя, которое ясно показывает, что, в сущности, они никогда не были национальной партией в обыкновенном смысле этого слова. Да, и действительно, кто в России первый указал путь «в народ», как не хлопоманы. В 1860-1863 г. хлопоманы ходили в народ так же, с теми же целями и действовали теми же способами, как теперь радикалы. Тогда они попадались и пострадали соответственно в том же почти размере. Да и теперь, просмотрите списки и увидите, как число украинцев несоответственно велико между ходившими в народ. Вы скажите теперь, что это не украинофилы, а радикалы, но я Вам отвечу на это, что многие из них то и другое вместе (Волховский, например) уже теперь, что многие из них не украинофилы только случайно, например воспитывались не на Украине, плохо знают язык, попали сначала в великорусские кружки и т.п. и, наконец, самое главное, что они неминуемо станут украинофилами, сколь скоро вернуться на Украину и увидят теперешнее направление украинофильства. Но этого мало. Радикалы в прошлом году пошли в народ и останутся ли, не знаю. Украинофилы, хотя в небольшом числе, понятно, остались с 60-х годов. Я знаю нескольких и знаю, что их деятельность была настолько социально-революционного характера, насколько это было вообще возможно в такое мертвое время, как конец 60-х и начало 70-х годов. Наконец, теперь среди украинофилов вопрос никогда не ставился иначе, как на почву чисто народного движения и для деятельности интеллигенции в народе. Здесь, понятно, опять выступают на сцену национальные отличительные черты. Мы не любим и считаем малополезной деятельность бродячую «по дороге», как выражаются иные радикалы. Наш идеал расселиться по всей Украине. Притом мы имеем огромный перевес мужицкого населения, наши стремления понятно направлены преимущественно на оседлый элемент. Заметьте при этом, что переход для нас и не труден и не очень страшен. Правда, в крестьянские общества приписываться теперь официально нельзя (прежде украинофилы поступали таким образом), но составить себе положение крестьянина-хуторянина вовсе не трудно и даже для большинства из нас, которые дети мелких, часто очень мелких, помещиков, не представляет ничего особенного бросающегося в глаза. Некоторые из прежних женились на крестьянках и теперь также иные думают поступить. Как видите, по качеству такой переход в народ будет повыше двух-трех месячной прогулки по берегам Волги, или даже работы временной на фабрике. Вы спросите, конечно, что эти украинофилы будут говорить мужикам. Конечно, будут говорить и теперь говорят различное и различно, но сведется к следующему. Земля ваша, заводы и пр. также; средство - захват путем народной революции. Так думают украинофилы и время покажет, правы ли они. Конечно, деятельность в городах не исключается деятельностью в селах. На этот счет уже и теперь кое-что делается, а когда явится украинское рабочее движение, а оно зарождается уже, то будет еще больше делаться. Вот Вам факт, показывающий как у нас стали относится к физическому труду даже средние сословия: в киевской ремесленной школе (отчасти украинофильской) большая половина учеников - дети чиновников, попов и т.п. Через 3-4 года многие из них неминуемо станут в ряды социальной демократии и таким образом завершат то рабочее движение в Киеве, начало которому дали воскресные школы, введенные украинофилами в б0-х годах, результатами которых воспользовались радикалы в начале 70-х.
Замечательно, что многие из этих людей остались верны до сих пор, между тем как из радикалствующих пришельцев многие (напр., знаменитый Гаврила, о котором Вы слыхали от маленького Кулябки и др.) обратились в ренегатов.
При первой возможности мы заведем за границей рабочую, т.е. народную газету и тогда, конечно, дела пойдут гораздо лучше. То же, конечно, относится и к изданию народных книг. Вот Вам ответ на Ваш первый вопрос.
2. Отношения украинцев и радикалов, прежде натянутые, теперь с каждым днем становятся лучше. Украинофилы часто сходятся с различными фракциями радикалов, которых (фракций) на Украине, хотя радикалы и очень немногочисленны, есть несколько, т.е. анархисты, впередисты и пр. Правда, полного слияния, за которое украинофилы пили на поминках Шевченко, еще нет, но взаимная помощь, особенно со стороны украинофилов, очень обыкновенная. Интересно, что разные фракции радикалов в затруднительных случаях, например, для укрывательства, за деньги, также при распространении книг, часто охотнее обращаются к украинофилам, чем одна фракция к другой. Распространение ваших изданий, к сожалению, в крайне малом количестве в последнее время, было таким в наших руках, так что радикалы получили их также большею частью через нас. Вообще, если отношения между украинофилами и радикалами великороссами бывают или, лучше сказать, бывали очень натянутые, то почти единственная причина была непризнание со стороны великороссов украинского народа за особый народ, непризнание иногда прямо выражавшееся, иногда же косвенно, напр. хождением в малороссийский народ без знания его языка. Подобное отношение к делу, согласитесь, нелепо и я уверен, что, как бы Вы по вопросам международного социализма не сходились, напр. с Вроблевским, если бы вы стали отрицать самостоятельность польского народа и стали ходить вести пропаганду по Польше на непонятном для поляков языке, то Вашей дружбе с Вроблевским пришел бы скорый конец. Теперь лучшие из радикалов-великороссов согласны с этим вполне и, желая действовать на Украине, изучают ее язык, нравы и пр. и в таких случаях пользуются при своей деятельности полным сочувствием украинофилов. Есть еще одна причина расхождения, более технического характера - это, с одной стороны, неосторожность радикалов, их болтливость, страсть к переписке и т.п., с другой - может быть излишняя (скорее впрочем теоретическая, чем практическая) осторожность украинофилов и проистекающая отсюда, по крайности кажущаяся, меньшая энергичность деятельности. Затем остается еще способ многих радикалов держать себя на допросах, т.е. говорить очень многое. Это последнее, конечно, относится далеко не ко всем и даже не к большинству. Из немногих, попавшихся теперь одновременно с радикалами, украинофилов, насколько я знаю, никто ничего не разболтал. О том, что среди украинофилов действительно болтовни меньше, свидетельствует тот факт, что скрывавшиеся, о чем знали подчас десятки украинофилов, могли в одном и том же месте оставаться целые недели и даже месяцы, хотя, как оказалось впоследствии, полиция далеко не смотрела на это сквозь пальцы и некоторым из скрывшихся придавали немалое значение. Едва ли наши кружки радикалов могут представить подобные примеры.
Ко «Вперед» украинофилы относятся лучше, чем, я уверен, большинство радикалов-великороссов. Оно и понятно. Для нас «Вперед» есть прекрасное издание, основанное на принципах международного социализма, которые нам дороги, притом написанное на понятном для всех нас языке и за всем тем дающее нам сведения и о нашем крае. Какого-либо соперничества с «Вперед», как оно практически существует у разных великорусских кружков, у нас быть не может, как, напр., оно не может быть между Volksstaat'ом и, положим. Хорватским R.Pr. Другое дело у великоросских радикалов. Там идут споры о том, есть ли «Вперед» орган их партии или, может быть, даже журнал вредный, некоторые статьи которого следовало бы сжечь рукою палача и т.п. Подобные нелепости не могут придти нам в голову, как не может придти в голову жечь Volksstaat и т.п. Мы признаем, что «Вперед» украинской интеллигенции кроме пользы ничего не приносит, и я не слыхал никогда в сфере украинофилов другого мнения. Это даже настолько, что когда у нас ведутся разговоры об основании революционного органа за границей, то многие выражаются «наш Вперед» или «как Вперед», если речь идет об органе для интеллигенции. Вот Вам отношение к «Вперед». Почему мы ему деятельно не помогаем, то, конечно, главная причина та же, почему мы не помогаем деятельно, напр., Volksstaat'y, хотя впрочем не вполне, потому что небольшая помощь все-таки оказывается, как корреспонденциями, так и другими способами. Относительно народных изданий еще больше. Несмотря на некоторую неудобопонятность для украинского народа изданий, как «Хитрая механика», «Сказка о четырех братьях» и пр., украинофилы распространяют их самым ревностным способом. К сожалению, мы их мало получаем, но сколько бы не получали, напр., этих названных книг, то они расхватывались почти мгновенно и, признаюсь, меня удивляет, каким образом полиция накрывала, напр., «Четырех братьев» [«Сказку о четырех братьях»] в складах, где они лежали подолгу: подобные факты у нас невозможны; даже такая довольно специальная вещь, как «Самарский голод» [«По поводу самарского голода»], разошлась у меня экземплярах в 30-40 в Киеве довольно скоро. Всего менее охотно брали «Пугачевщину» [«В память столетия пугачевщины»], несмотря на то что книжка маленькая, когда я спрашивал почему? мне обыкновенно отвечали: «Это декламация». Во «Вперед» у нас особенно любят «Летопись рабочего движения». «Что делается на родине» производит меньше эффекта, потому что украинская молодежь большей частью выросла, стоя ближе к народу, чем радикалы, и потому ей там в сущности нет ничего нового. Отрывки из «Революционеров привилегированной среды» [статья В.Н. Смирнова во «Вперед», т. II] читалась на собрании в столовой как аргумент против так называемого у нас «Юридического кружка», приверженцев laisser faire, laisser passer. Чтение на собрании в 150-200 человек, конечно, вызвало бурю, которая впоследствии даже довела до личных оскорблений, мордобития и т.п. В конце концов на одном собрании подавляющим большинством, вроде 130 против 15, была выражена солидарность с читавшим отрывки.
Я вообще не хожу на студенческие собрания, но на это случайно пошел и даже председательствовал. Меня удивил за последние два года прогресс в свободе или, лучше сказать, смелости слова. Примите во внимание, что такие разговоры теперь в России ведутся не в среде своей партии, но против врагов, при известных шпионах. Действительно, жандармы прекрасно знают обо всем, что делается на подобных собраниях, как я убедился по этому случаю. Через несколько дней меня по другому делу призвали в жандармское управление и при этом помощник начальника жандармов прелюбезно рассуждал со мною о «собрании», на котором Вы, кажется, были председателем. Читавшему отрывки (Шульгину, племяннику редактора «Киевлянина», представьте себе) было сказано, что если он будет еще хоть на одном собрании, то будет арестован. Taк как он решительно отказался не ходить на собрания, то студенты вынуждены были на некоторое время отложить большие собрания. Это я сообщаю только так, между прочим, как знамение времени.
Ваш вопрос об отношении к великорусским рабочим, живущим на Украине, я не совсем понимаю. Не думаете ли Вы, что украинофилы смотрят на великорусских рабочих враждебно, как на представителей эксплуатирующей нации, вроде того как Энгельс пишет в «Volksstaate». Это было бы так нелепо, что об этом и говорить не стоит. Что касается до усилий своих, то, действительно, украинофилы направляют их охотнее (но и только) на украинцев, во-первых, потому, что они оседлый элемент и, во-вторых, что на них, кроме украинофилов, никто толком действовать не может, между тем как для великорусских рабочих, обратно полезнее радикалы великороссы.
3. Отношения украинских социалистов к западноевропейским, поскольку они существуют, те же, что и радикалов, но, конечно, прямых отношений никаких особенных нет (теперь впрочем заводятся), так же, как и у радикалов. Вопрос о национальности украинофилами решается так же, как и западными социалистами, т.е. национальность представляет собой очень удобную группировку для экономического самоуправления теперь и, вероятно, будет представлять до тех пор, пока будут различия в языке и пр. национальные особенности (см. записку de Paere).
Этим, конечно, ничуть не уменьшается значение всемирной федерации во всех тех сторонах общественной жизни, которые захватывают общечеловеческие интересы. На Ваш вопрос об отношениях к «Правде» также косвенно заключается ответ в моем первом письме, когда я говорил об основании нового органа. Разве «Правда» есть орган какой-либо социал-демократической партии? Она уже два года не печатает статей из Киева и из Вены от «Сiч», так что о «Правде» говорить не стоит. Она представляет собою бельмо, которым нас можно колотить, но человек, ближе знакомый с внутренними делами украинских и галичанских кружков, никогда этого делать не станет. «Правда» - это грех одного львовского и одного полтавского кружка, а отдуваться за нее приходится всем украинофилам.
4. Вопрос о «Киевском Телеграфе» немного сложнее. Конечно, он также не орган партии, потому что органом революционной партии не может быть цензурный журнал. Но если уже на то пошло, то укажите мне цензурный журнал в России за последние годы, который бы сказал то, что сказал «Киевский Телеграф». Возьмите следующие статьи. Передовая о евреях в одном из первых номеров. Фельетон о квартирах, где прямо после картины, каких нет во «Вперед», говорится, что все, что ни делалось, теперь ни к чему не поведет без радикального экономического переворота. Вы отделывали Леонарда, прочтите же как его отделал «Киевский Телеграф». Прочтите статью о рабочих на сахарных заводах и обратите внимание на слова, предшествующие заключению. Прочтите корреспонденции «На земляных работах». В статье «Акционерные компании», насколько мне приходилось читать цензурную публицистическую литературу, в первый раз прямо поставлен вопрос о железном законе заработной платы и о том, что ассоциации имеют значение воспитательное лишь как средство, чтобы довести рабочих до полного осуществления идеальной формы, т.е. полного устранения капитала, а что более человеческие условия работы теперь важны, чтобы доставить рабочему досуг для предварительных занятий для переворота. Примите во внимание, что цензор получил нахлобучку уже после первого номера, после 2-3 недель - три специальные предписания из Питера, что на «Киевский Телеграф» за три месяца написано больше доносов, чем на «Вперед» за три года, что быть сотрудником в «Киевском Телеграфе», настолько же преступление, как и во «Вперед» (о том, что Ал. Кулябко-Корецкий сотрудник «Вперед», прекрасно знают жандармы и обо мне также, но за это теперь уже почти не преследуют). Примите во внимание, что цензор (хотя и подкупленный) не пропускает подчас и перепечаток из чужих газет, что из-за нескольких толковых слов приходится, чтобы их замазать, писать целые страницы ерунды и потом толкуйте. При этом «Киевский Телеграф» не принадлежит партии. Гогоцкая мне не только не близкая, но враждебная, а муж ее почти шпион. Партия сделала ошибку, обнародовав много имен сотрудников; вышло будто бы ее газета, а между тем оно совсем не так. Да и партия даже не может иметь газеты, в ней нет ни одного лица достаточно благонадежного, чтобы ему разрешили издавать газету. Нечего и говорить, что партия не тратит ни копейки на газету. Неоднократно многие из нас поднимали вопрос о том, чтобы бросить газету, так как вообще было наивно соваться в такое дело и не стоит пачкаться. Если не бросают, то главным образом потому, что «Киевский Телеграф» каждый день, можно сказать, накануне запрещения (административного), и мы находим, что выгоднее, чтобы он был запрещен, несмотря на всю его умеренность, чем самим бросить. Затем в «Телеграфе», особенно сначала, был очень плохой контроль со стороны партии и потому могли попадать вещи совсем неподходящие. Чтобы удовлетворить Вашему любопытству, скажу, что мною написана только передовая статья об акционерных компаниях и фельетоны о прудах и о русском и польском населении Галиции. Напечатано ли что-либо после моего отъезда, не знаю.
Я должен сказать, что вообще нахожу Вашу систему во «Вперед» повально ругать нашу прессу не гуманной. Доказывать, что прессы порядочной теперь не может быть и что лучше вовсе не издавать газет и журналов, чем издавать такие, как теперь, это другое дело, и я бы с этим вполне согласился, но Вы этого прямо не делаете, но ругать повально не гуманно, потому что, поверьте, что, например, «Неделя» и «Киевский Телеграф» могли бы и желали радикальничать ничуть не меньше, чем «Вперед», и при большем количестве литературных сил могли бы выполнять это с приличным успехом, но, поверьте, что это совсем не трудно и ни к чему не обязывает, доказательство, напр., брюссельская «Liberte», которая дорадикальничалась до того, что там не стоит вовсе писать, а редакторы по-прежнему спокойно адвокатствуют, но дело в том, что «Киевскому Телеграфу» или «Неделе» просто нельзя сильно радикальничать (кстати, «Неделя» держится почти одним украинофильством). Примите во внимание, потому что иначе Ваше отношение выходит совсем детское.
5. Когда возникла У.С.Д.П. сказать трудно, так как она есть непосредственное продолжение хлопомании. Насколько она сильна - также. Думаю, что средним числом она, сравнительно с населением, немного сильнее партии великорусских радикалов, но, во всяком случае, очень немногим. Представляет ли она собою выражение потребности украинской молодежи? - может спрашивать только московский кацап, потому что никакому человеку другой национальности не может, насколько я знаю, прийти в голову подобный вопрос. Спросите об этом Вроблев-ского, Маркса, Лиссагорэ, Николича и пр. Пропаганда идет теперь успешнее, чем прежде, как и вообще вся социалистическая пропаганда; соответственно этому - и организация, могущая служить довольно хорошим примером анархической организации. Конечно, все это весьма и весьма относительно.
6. Я считаю, что нужно быть узким националистом, чтобы не признать за каждой национальностью права и неизбежности известной литературной и культурной работы. Под этим я понимаю язык народный, этнографию страны, нравы и обычаи, а также существенно необходимые учебники. Без этих вещей, т.е. без словаря, учебников и этнографического знания народа и т.п. вещей, невозможно не только издание революционных книг и журналов, но даже сколько-нибудь толковая устная пропаганда. Под украинской интеллигенцией надо понимать лиц, которые умеют и хотят исполнять подобные работы. К несчастью или нет, к счастью для украинского народа, многие из этих лиц в то же время члены У.С.Д.П.
7. На Ваш последний вопрос ответ почти тот же, что и на 6-й. Именно те работы, которые для вас, великороссов, исполняются или уже исполнились разными учреждениями или более или менее либеральными лицами, опять-таки, напр., словарь, географическо-этнографические исследования и пр., и которыми Вы можете пользоваться готовыми для своей революционной деятельности, как устной, так и литературной, мы, к сожалению, должны хоть кое-как сами себе подготовить. Нам не на кого положиться. Украинофилов-либералов, ученых и т.п. нет или почти нет. Как я Вам говорил, они или действительно или некоторые по-видимому, пока (вероятно, до конституции, если таковая будет) признают себя все социал-демократами и, конечно, таким образом часть этой культурно-литературной работы падает и на украинофилов-социалистов. Так как впрочем значительная часть этой работы совершает ся в непосредственном соприкосновении с народом, напр., перепись или исследования Географического общества, то они служат подготовлением и для чисто революционной деятельности и далеко не пропадает даром. Вообще насчет надежности культурно-литературной работы и на циональных форм не советую полагаться Вам на ваши собственные московские воззрения, ибо они заведомо там ошибочны, а обратиться к социалистическим представителям всевозможных национальностей. Под вашими формами я понимал такие вещи, как великорусский язык примеры из жизни великороссов, аргументация в пропаганде, основанная на великорусских нравах и т.п. вещи, которые, согласитесь, для пропаганды на Украине неуместны.
Вот, надеюсь, точный и достаточно подробный ответ на все Ваши вопросы. Мне хотелось бы написать еще кое о чем, но это не очень к спеху, а это письмо вышло и без того безобразно длинно.
Отвечайте по возможности не слишком скоро.
Ваш С.П.
Я не слыхал, что Переяславцева В.М. умерла; если это - правда, то напишите мне, если можете, подробнее о последнем времени ее жизни и ее смерти.
Кланяйтесь П.Л. Лаврову и Р.Х. Идельсон.
P.S. Прошу Вас вообще никогда не печатать про украинофилов, потому что это значило бы прямо указать на личности, которые открыто себя признают украинофилами.
