Сергей Кургинян: У нас очень много тем серьезных. Я начну с каких-то мелочей, которые тоже имеют некое важное значение.
Сегодня вышло интервью в журнале «Профиль», которое я давал одной такой молодой, способной корреспондентке этого журнала. Не первый раз я так поступаю. Я перед этим «Коммерсанту-Власть» давал такие интервью. Я время от времени даю интервью либеральной прессе, с явной установкой враждебной. У «Профиля» по многим причинам, которые я не буду комментировать, оснований для этой враждебной установки еще больше. Я, понимая, на какой риск иду, это интервью дал, и надо сказать, что корреспондентка повела себя абсолютно достойно. Ничего особенно не исказила. Она просто снабдила это всё соотвестствующим заголовком, из которого явствует, что я раскрыл заговор антимайданных сил, которые хотели свергнуть Путина.
Это личное мнение корреспондентки, которая, так сказать, имеет право делать любой врез. Но с точки зрения либеральных очень людей – ну, еще вдобавок имеющих некую установку, определенное отношение к движениям, которые активно противодействуют бандеровцам (а «Профиль» относится к числу таких изданий), – вообще такой минимум говорит о том, что не обязательно каждый либерально ориентированный человек, который даже враждебно к тебе ориентирован, будет делать какую-то гадость. У нас же какое ощущение? Что обязательно сделают какую-то страшную гадость.
Абсолютно порядочно вела себя эта корреспондентка, журналист этот, сделав к этой – абсолютно точно не искаженной по отношению к моим словам – публикации два действия: сократив ее в четыре раза и дав ей врез, который выражает ее собственную позицию и не имеет никакого отношения к моей. Хотя, честно говоря, я даже так не могу сказать... И здесь я обращаюсь не только ко всем здесь сидящим, но (поскольку это же выйдет в интернете) и ко всем, кто это будет смотреть.
Дорогие мои (всключая людей, которые имеют какое-то отношение к происходящим процессам)! Во-первых, когда я что-нибудь говорю, вы не начинайте сразу сердиться. Я обычно говорю что-то, к чему имею основания. И второе – когда говорят что-нибудь плохое, предположим, о «Сути времени», типа того, что «Суть времени» будет заниматься какими-нибудь там хулиганскими выходками, или оружием, или чем-нибудь еще, то вы проверяйте, кто говорит. Потому что именно это было сказано корреспонденту журнала «Профиль», именно это говорилось еще в нескольких местах. Поэтому возникает некая композиция, которая не имеет никакого отношения к реальности. И все, кто в нее поверят, окажутся в очень глупом положении. «Суть времени» была, есть и будет предельно антиэкстремистской организацией. Предельно!
Никогда ничего, связанного с экстремизмом, не будет. Вот мы считаем, что украинская «Суть времени» исполняет свой долг на Донбассе, и мы помогать этому будем всячески. И добровольцы поедут, и расширяться это будет. Мы счастливы, что это так, и гордимся этим. Но все, что касается России, – никаких [даже] малейших телодвижений, которые сколько-нибудь… не знаю… на милли-милли-миллиграмм, на нанограмм отдавали бы экстремизмом, «Суть времени» никогда не сделает. Не дождетесь. Наоборот, все будет наоборот, все будет прямо обратным образом. Вот именно мы и продемонстрируем этот самый предельный антиэкстремизм.
И в этом смысле этому посвещены все мои беспокойства по поводу майдана и антимайдана и того, как они связаны.
Антимайдан, по сути своей, является опаснейшим мероприятием. Небезопасным мероприятием являлась и Поклонная гора.
Первый раз, когда мы стали разрабатывать концепцию гражданского противодействия оранжевой чуме, мы понимали, что ты оказываешь гражданское противодействие, и если эти силы столкнутся, то ты как бы развязываешь конфликт. Значит, всегда разрабатывалось до предельной тщательности все, что не превращало с нашей стороны противодействие в конфликт. И все, что не позволяло состояться никаким провокациям.
Говорить «нет майдану!» в день, когда рядит с тобой проходит оранжевое шествие и люди уже собираются уже ставить палатки, – это нормально.
Говорить это за неделю до того, как происходит это майданное или квазимайданное шествие, не зная, каким оно будет, – это ошибка. Это делать нельзя. Но к этой ошибке, к сожалению, все не сводится.
Поймите – что такое антимайданное действие в чистом виде? Это как бы ответ на эксцесс. Но это же может быть и началом эксцесса. И все люди тогда, вовлеченные в этот эксцесс, если он слабый, и это просто драка, – участвуют в хулиганских действиях (статья такая-то). А если он сильный, и там уже всё, как на Грушевского – участвуют в применении несанкционированном оружия (а это уже совсем другая статья). И даже если они каким-то благородным образом что-то сделают – как они потом будут, так сказать, позиционироваться в стране, где это всё благородным образом привело к стабилизации? Я понятно говорю?
Они являются первыми жертвами постстабилизационного периода. Потому что, с точки зрения стабилизации, «мавр сделал свое дело – мавр может уходить». А этот «ушедший мавр» осуществлял незаконные действия. Значит, либо он кем-то должен быть охранен, тогда он в зависимости от этого охраняющего его органа (мне не надо расшифровывать, какого именно? такого же, который занимается законно всякой правоохранительной деятельностью). Либо он оказывается подударен этому органу. Либо он уже занимается чем-то другим, он не стабилизирует с тем, чтобы отойти в сторону, а он начинает процесс и дальше он хочет, так сказать, бежать до конца дистанции. Но это отдельная история и про другое.
Когда вы начинаете антимайданную акцию, если вы серьезны и относитесь к этому серьезно, то это означает, что на хулиганье – это клин клином, да? На митинг – митинг, на драку – драка. На Грушевского – соответствующий ответ.
А после-то этого – что? Вот вы на это ведете людей, если это серьезно. Если это шоу – это отдельный вопрос. Вот серьезно – вы на это ведете людей, считая, что будет стабилизация. Вы отойдете в сторону. Вы отдаете себя полностью в руки тех, кто будет осуществлять стабилизацию? А что, кто-нибудь что-нибудь особенно сказал «спасибо» за Поклонную гору кому-нибудь? Да что-то я не вижу этого даже в микроскоп. И никто не знает, как именно пойдет эта стабилизация. В любой стабилизации все крайние – это шлаки, правильно?
Значит, если это стабилизация – значит, вы готовите способ отхода, так сказать, самих себя в шлак. Я могу, могу готовить себя в этот шлак во имя Родины. Но я никогда не поведу в шлаки людей, которые идут за мной и мне доверяют. Никогда. И пусть все это знают. Я очень хорошо понимаю, что это такое. И я никогда не окажусь в роли «бобика», который отдаст себя на волю постстабилизационного периода вообще и структур, которые занимаются правоохранительной деятельностью в пределах постстабилизационного периода, в частности. Я 25 лет назад этого не сделал. Как говорил один из героев басен: «Ты сер, а я, приятель, сед».
Значит, что осуществила «Суть времени» и я как режиссер? Если мы занимаемся, тем не менее, антимайданом, то антимайдан. А в тот момент, когда мы вышли с Красным маршем, угроза прямая была: люди выходили в этот же день с нами – на Сахарова, правильно? В этот же час. Если мы занимаемся антимайданом, то нужно построить концепцию, в пределах которой:
с одной стороны, будет жесткая форма,
а с другой стороны – тысячепроцентное алиби от экстремизма.
Вот нужно построить равновесие между двумя моментами. Это тончайший вопрос. С одной стороны, должна быть жесткость формы, потому что в противном случае не будет никакого антимайдана. А с другой стороны, должно быть тысяча процентов алиби от экстремизма. И вот тогда, когда равновесие этих двух тенденций есть, когда вы выстраиваете некий коридор и говорите: «сюда нельзя» и «сюда нельзя», вот тогда вы действуете ответственно.
Значит, жесткой формой был марш. Шли марширующие колонны – понятно, да? Это было жесткостью.
А стопроцентным алиби от экстремизма было каждое слово, каждый лозунг, точное обозначение того, что вот это граждане, а не «быки», не «титушки». И продуманность каждой речи, и постоянный разговор о том, что мы действуем только на основе закона о необходимой самозащите.
Закон о необходимой самозащите… Если по отношению к нам применяются средства нападения, которые требуют от нас удара, – значит, удар. И так далее. У нас есть необходимая защита себя. Мы обязаны себя защищать. Себя, коллектив, Родину. У нас есть законное право, оговоренное в Уголовном кодексе и в других документах. Только оно. Я говорил тогда: дружин не будет, обществ содействия наведению порядка не будет – ничего не будет. Потому что это – пристегнуться к власти.
Кроме того, поскольку пошла колонна, то у нас была возможность вести впереди эту колонну, а сзади нее — все другие структуры, которые есть. И это было не потому, что мы кого-то хотели загнать «за можай» и выпятить себя. А потому, что мы твердо знали, что себя мы контролируем, а всё, что за нами – нет. И мы не можем это выпустить на сцену, потому что прозвучит, что угодно. Тысячепроцентный контроль – потому что создание антимайданного действа является невероятно ответственным, опасным мероприятием. Требующим невероятной тщательности, контроля, выверенности деталей, всего остального. Разговоры о том, что там какая-то красно-черная гамма – это уже абсолютный бред, потому что это цвета кубинской революции, это цвета шотландской гвардии, охраняющей королеву Великобритании, это цвета еще бог знает чего, и так далее, и тому подобное. Не в этом же дело!
Дело в том, что к этому моменту бандеровцы, причем крайние – «Правый сектор» – уже выходили маршем. Но поскольку они маршем ходить не могли, то они вот так держались друг за друга – клали руки на плечи и вот так вот вместе шли. И наши корреспонденты (либеральные, в том числе) все время кричали: «Скажите, вам не страшно, вам не страшно? Это же так страшно!»
Тогда мы, не нарушая никаких законов, попросили всех своих членов походить строем в течение двух недель. В этом есть нарушения закона – в том, что они ходили вот так? Нет? Мы одели их одинаково, выдвинули и создали соответствующие шеренги. И у готовящегося к постановке палаток и всему остальному оппонента, вышедшего на Сахарова, возник шок. Они до сих пор опомниться не могут. А Chatham House – один из ключевых английских центров действительно элиты и действительно влияющий на мировой процесс, провел специальное совещание по поводу Красного марша «Сути времени». И сказал, что это уже слишком. И все аргументы Chatham House я потом услышал от тех, кто пытался кричать что-нибудь по поводу Красного марша. Но всё, что кричали, потому что больше кричать было нечего, было только одно: «Почем красные куртки? Сколько заплатили за куртки?» Всё. На этом всё кончилось. Потому что ни за что больше ухватиться было невозможно.
Итак, день в день – это первое. День в день – или позже. В противном случае, любой крик «не бывать майдану!»… а где майдан? Понимаете, да? День в день – или позже, никак иначе.
Второе – жесткая форма при одновременной демонстрации тысячепроцентного антиэкстремизма. Полный контроль за всеми речевками и лозунгами. Железобетонный контроль, военный. Абсолютная централизация мероприятия. А не какие-то там «каждый, кто хочет, делает, что хочет». Мощное, продолжительное содержание. И постоянная оговорка в пределах содержания, что никаких незаконных действий.
Мои дорогие, хорошие и все прочие, я и в журнале «Профиль», и в других местах постоянно говорю, что Стариков не хотел ничего плохого. Я не имею права считать, что кроме Старикова это кто-то опекал. Я из этических соображений должен считать, что никто не опекал. Но даже если предположить, что кто-то опекал, и какие-то отношения к какой-то, так сказать, опеке это имело, то все, кто опекали, тоже не хотели ничего плохого. А наоборот, хотели показать, что они еще более мирные, что они современные, и что у них не маршируют, в ходят, как на карнавале, и вообще все гораздо лучше, чем на Красном марше.
И они бы всё это показали, и ничего бы особенного не было бы, если бы не убийство Немцова.
А начиная с момента убийства Немцова, они несколько раз влетели в уже крупную неприятность – вполне соразмерную всему перестроечному скверному действу. Потому что это вполне соразмерно, например, Тбилиси и лопаткам саперным. Это вполне соразмерно Вильнюсу со снайперами. Вполне соразмерно «черному январю» в Баку.
Почему? Потому что тогда, в ходе перестройки, нужно было собрать все силы, которые могут ей противодействовать, и однажды их скомпрометировать, вместе. Вот всю кучу.
Главной силой, которую нужно было компрометировать, чтобы состоялась перестройка, была армия, Вооруженные Силы Советского Союза. Их непрерывно, нещадно компрометировали до такой степени, что ни в ходе преступного разрушения державы, ни после него (в виде офицерских собраний и так далее) они уже никогда не могли опомниться, никогда. В этом состоял злой гений Александра Николаевича Яковлева. Это высокий класс. И раз за разом они на это нарывались. Раз за разом!
Теперь всё собирается до кучи… Всё то, что должно бы было реально противодействовать этому самому майдану, – товарищи наши, у нас к ним нет никаких претензий. У нас есть только беспокойство о случившемся. Всё это собирается до кучи. Начиняется всем… Господин Федоров просто там… слава богу, он в хвосте был колонны, но он просто уже упражнялся на тысячу процентов. Там вопросов просто очень много. Но там и остальное всё было.
Там, с одной стороны, был гламур и невинность, а с другой стороны – экстремизм.
То есть вместо того, чтобы добавить жесткость формы на антиэкстремизм, они поставили мягкость формы на экстремизм.
В результате всего этого дела, оптимистического настроя одних и очень жесткого коварства других, вот в результате вся эта группа оказалась серьезно скомпрометирована. Поскольку все-таки ни господин Стариков, ни госпожа Цыганова, ну, никак не могут быть зримыми символами, так сказать, такого сурового рыцарского действа, то естественным символом этого действа стал господин Саблин. Господин Саблин – он... Твердо верил – как я говорю: «я верю, обещаю верить, хоть сам того не испытал»… не буду дальше цитировать Лермонтова…
Ну, хорошо, значит, господин Саблин – верил и хочу верить – абсолютно конструктивный человек. Но он такой... Человек таких габаритов, которым можно завидовать каждому мужчине, с соответствующей биографией – он должен действовать. Но он не должен представительствовать, понимаете? Он не должен это олицетворять. И никаких прямых связей всего этого дела с уважаемой организацией «Боевое братство» быть не должно. Тут спутано опять, «аминь» спутано с чем-то другим. Потому что одно дело – активная фаза действий, а другое дело – фаза «паблик». Их нельзя связать друг с другом линейно. У меня бесконечная горечь по поводу того, что российская активная гражданственно-патриотическая часть общества не может освободиться от некого упрощенного представления о действиях. Она непрерывно лезет в каждую расставленную ловушку.
А когда впоследствии «Новая газета» обнаружила связи господина Саблина с господином Кадыровым (выдумала эти связи или обнаружила) – круг окончательно замкнулся.
Цитата:
«Новая газета», выпуск №24 от 11 марта 2015 года.
Известно, что в исполнении убийства Бориса Немцова подозреваются бывший замкомандира батальона ВВ МВД РФ «Север» Заур Дадаев и бывший боец этого подразделения Беслан Шаванов. <…>
Отдельный специальный моторизированный имени Героя России Ахмат-Хаджи Кадырова батальон «Север» входит в состав 46-й отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск России <…> Им командует Герой России полковник Алибек Демильханов, родственник Героя России и депутата Госдумы.
<…> Бойцы «Севера» неоднократно награждались государственными орденами и медалями. Были награждены и Дадаев с Шавановым… 46-я бригада в целом не была обделена вниманием: ее неоднократно посещали высокие чины и «шефы» — члены организации ветеранов локальных войн и спецслужб «Боевое братство» во главе с сенатором Дмитрием Саблиным, одним из организаторов «Антимайдана».
Ну что, непонятно, о чем я говорю? Но вот сейчас произошло организованное официальное огромное действо в связи с праздником Крыма. Я хоть слово плохое скажу о них? Ну, замечательно организовано. Готов всем поаплодировать, кто это делал. Всё правильно, всё дисциплинированно, все в хорошей форме, потому что существующая система привыкла устраивать праздничные шествия: «За всё хорошее», «Мы все за Крым». И она его устроила. И все пели, все радовались и всё прочее.
Но надо понять, что антимайданный комитет и антимайданное шествие не имеют к этому никакого отношения. Это абсолютно другая форма. Великолепная машина шестисотый «мерседес» – это очень плохой катер для езды по озеру, понимаете? Машины разделяются не только по тому, хорошие они или плохие, а и по их функциональному назначению. Самая плохая лодка с двумя веслами вас перевезет с одного края озера, а «мерседес» – не перевезет, если он не «амфибия». Значит, попали по полной программе – и что говорить, что не попали-то? Попали.
Теперь посмотрите, как попали. Значит, вот это – стиль Александра Николаевича Яковлева, у него должен быть преемник. Убежден, что он меня сейчас услышит, когда это будет в интернете…
Смотрите (рисует): вот всё то, что могло бы здесь участвовать, да? – его... по нему мазанули. Фигура номер один. Это вот всё – одной пулей по нескольким целям. Это вот стиль Александра Николаевича. Это – изящество. Здесь надо так: чтобы все, все побежали друг за другом – и все. Всех мазануть хорошо.
Если у этого есть какая-то гипотетическая опека (которую я-то отрицаю из моральных соображений), то по ней тоже мазанули. Фигура номер два. И сильно. И это же кто-то сделал! Значит, были соответствующие консультанты – если это так, я говорю. Я с негодованием отвергаю такую версию, но если она есть, то вот так. Фигура номер два.
Дальше. Вся операция с Немцовым, она в любом случае сильно ущербна для президента. Операция номер три.
Она сильно ущербна для сил, которые пасут эту зону. Не Немцова (это своим чередом), а зону. Это – зона ответственности ФСО. Номер четыре.
Обнаружение чеченского следа – и это уже написали много раз – является ударом по Рамзану Кадырову. Номер пять.
Удар по Рамзану Кадырову является ударом по кавказской стабильности. Номер шесть.
А далее господин Пионтковский вдруг говорит: «А что же они не выходят-то? Они же говорили, что выйдут, сколько бы мы раз ни выходили. Что ж не вышли?» Не вышли, естественно, потому, что как бы морального права не имели – шел траурный марш. Но теперь: «А что же не вышли? А вот сейчас опять будет – опять не выйдете?». Номер семь.
И это – только по-минимуму.
И какой же это мастер устроил такую композицию? Никогда в жизни я не говорил и не буду говорить, что раскрыл какие-нибудь заговоры. Если я его раскрою, я прямо сообщу имена, ситуации, фактуру. От хорошей жизни это не делаешь, потому что обычно, даже если ты раскрыл, ты следишь дальше за процессами и ставишь правильные маркеры, а не болтаешь.
Но есть вещь, которую я обязан сказать, и о которой я обязан всех вас спросить еще и еще раз. Спрашиваю еще и еще раз: зачем приехал Стрелков в Донецк? Если он приехал сам, по своему собственному позыву сердца, то он должен вести себя как Фидель Кастро и поднимать народные восстания, да? А не ныть по поводу России: «На помощь, на помощь, мы гибнем, мы гибнем». Зачем? НиФидель Кастро так себя не ведет, ни Че Гевара так себя не ведет – никто. Правильно? Да и сам Стрелков много раз всячески подчеркивал, что он – не Фидель Кастро и не Че Гевара, и что всё это донецкое… (это он так говорил, но не прямо, а по мимике и всему) низкоорганизованный субстрат этот его абсолютно не интересует. Его интересует ввод российских войск, больше ничего. Значит, он поехал не как Фидель Кастро, правильно?
Дальше. Он не поехал как спецпорученец Путина, за которого он себя выдавал, как натуральный Остап Бендер. Под это люди, которые там уже подняли настоящее повстанческое движение, они отдавали ему власть. Ну, как же иначе-то? «Вот он приехал – мандат». Это же провинция. Она же не понимает. Значит, он приехал не как прямой порученец Путина.
Он приехал не как представитель «партии войны», которая говорит: «Езжай туда. Зажигай там пожар. А мы тут будем на коленях просить президента сдвинуть свое решение в нужную нам сторону». Потому что он тогда никогда бы не связался ни с Просвирниным, ни с мемами: «сука, введи войска!», «Путин слил». Этого не бывает. Значит, он приехал не от «партии войны». Хотя я этой «партии войны» не могу прощупать в элите.
Он не приехал по поручению господина Малофеева. Потому что господин Малофеев не свободный художник. У нас нет в олигархической среде свободных художников. А если этот «свободный художник» однажды дернется, ему сказать «цыц!» – один день или одна минута.
Так как кто он туда приехал? Я могу получить внятный ответ? Кто послал? Послал некий Икс. Но он же послал! Создан был безумно слабый очаг. И он его всячески купировал – Стрелков. Он не хотел, чтобы он был сильнее. Он рвал все, что его связывало с местным населением в Славянске, и так далее. Еще расскажут про это много.
Значит, был создан этот маленький очаг. Под этот маленький очаг, украинцы (хунта) вместо того, чтобы, оцепив очаг, его ликвидировать – очаг почти не трогала, а стала, зажмурившись, лепить по местному населению из тяжелого оружия. Что и является фактом сгона с земель и геноцида, потому что есть неадекватное использование вооруженной силы. Даже если они считали, что это террористы (а мы считаем, что это повстанцы), они должны были окружить этот очаг снайперами и всеми прочими, и добиться его капитуляции и его ареста. Сдача, арест и ликвидация. Они не имели права использовать тяжелую технику. Они использовали ее не по этому отряду, а по мирному населению. Причем таким способом, чтобы на одного убитого было как можно больше согнанных с земель. И они согнали миллионы, что является осью доктрины Бандеры и Шухевича, осью! Надо уничтожить или согнать «омоскаленных». Без этого Украина не вытанцовывается.
Это было сделано? Было.
Дальше этот очаг начал свал без всякой цели, отдал половину территории, пытался захватить полную власть в Донецке и увести все из Донецка. И это все рассказал Стрелков. Он также рассказал, что действовал без приказа, вопреки приказам и так далее. Вопрос о наличии или отсутствии у него оружия будет разобран еще так, что дальше будет некуда. Потому что всё известно, и всему свое время. Значит, у него было и оружие, и вода, и продовольствие, и все остальное. Никто его напрямую так не атаковал, чтобы вот ему «либо умереть, либо бежать».
Кроме того, он отступал не в Краматорск, который можно было защищать, и не в Дружковку, которую было еще легче защищать, он отступал вообще в Донецк и сам же сказал, что хочет идти дальше. Сконцентрировать власть у себя – и уйти. Так его что, на это посылал Икс?
Значит, Икс его посылал зажечь маленький огонек и проследить, что он будет маленький. Под маленький огонек осуществить большой сгон с земель. После этого бежать. Постоянно обвинять Россию и Путина. Перебежать на территорию России и поднять мятеж. А поскольку о том, что перепутали самолет украинцы под удар, говорю не я, а очень авторитетные инстанции, то тут все складывается. Весь пазл складывается.
И я вполне знаю на Украине людей, вполне связанных с нашими представителями элиты, которые вполне способны нарисовать такую композицию, реально. Значит, мы можем говорить, что этот Икс и есть российско-украинская группа, которая работала на эту ситуацию.
Имею ли я право при этом сказать, что я раскрыл заговор? Нет, конечно. Я высказал гипотезу, с моей точки зрения аналитически безупречную, а если в ней есть изъяны – s'il vous plaît, я открыт.
Теперь дальше. Персонаж уходит на территорию России, все это обсуждается, он уходит со всех должностей, он является тут «свободным художником», и он разъезжает, встречается бог знает с кем в регионах. И он находится под чьей-то опекой. Так же не бывает, чтобы в подобного рода ситуациях свободный художник творит все, что хочет. Он же… Во-первых, он не свободный художник, это написано на его челе крупными буквами. Во-вторых, то, что сделано, и то, что, так сказать, произошло, говорит о том, что он отнюдь не в фаворе. Был бы он в фаворе, мы бы его видели утром, вечером и везде на всех каналах, да? Мы его не видим, значит он не в фаворе. Элита держит нос по ветру.
А поездки идут. Это что означает? Это значит, что Икс есть, и что, имея изначально план номер один, который я только что описал, совместный с украинцами, он сейчас имеет план номер два, и он в состоянии, он не настолько могущественен, чтобы обеспечить фавору, пока. Not yet, не сейчас. Но он достаточно могущественен, чтобы обеспечить прикрытие.
Как называется такая система? Группа в элите.
Значит, эта группа есть, и даже после всего, как нахулиганил этот «товарищ» в одном регионе, дальше было сказано: «Но ты, ты там! Ты скажи, что любишь Путина, и давай дальше шуруй». Он сказал типа: «Хм-рр-мрр». Это было прочтено: «Люблю Путина». И он поехал гулять по городам и весям.
И почему я не могу считать, что этот же Икс выстроил цепочку, которая состояла из (рисует):
- создания какого-то этого антимайданного комитета,
- шествия антимайданного комитета,
- убийства Немцова,
- подставки под убийство каких-то людей (что я еще прокомментирую)
- и дальнейших шагов, например, какого-то сбора международных правых сил в Санкт-Петербурге, чтобы еще окончательно описать… Там есть вполне здоровые силы, вполне нормальные люди, нельзя всех мазать одним цветом темным. И потом – мы все прекрасно понимаем, что в сегодняшнем антиглобалистском, то есть как бы антиамериканском движении, всегда будут крайне правые и крайне левые. Оно так устроено, из этой песни слов не выкинешь. Поэтому сказать вообще: «Ой-ой-ой-ой-ой, там какие-то там «стрелы» – да это же такие «стрелы», да это же такие организации, да они же так близки к фашизму!» – не мой стиль.
Но в этой цепочке – это вкусно. Это уклон, который будет обязательно выдан за фашистский, чем бы он ни являлся, и это соединение всей цепочки – от черной сотни и дальше, со всеми остановками. Она вся есть, и она вся беспомощна. Потому что, поверьте мне, крайне правые силы и вообще правые силы Европы таковы, что когда им сильно скажет «цыц» Америка – они лягут. Никакой помощи от них не дождетесь. Ее нет.
Значит, возникает вся эта цепочка. А дальше меня можно только спросить: скажите, вы красивую картину нарисовали – или что-то под этим лежит?
Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Никто не может сейчас сказать, кто убил Немцова. Меня во всем происходящем впечатляет в поведении нашей либеральной элиты одна вещь. Они все тянут непрерывно нить к Рамзану Кадырову, потому что им надо. И совершенно понятно, что, с этой точки зрения, задача-то если есть, то она в том, чтобы выбить все силы, которые могут быть автономной поддержкой. Мы все знаем, что Рамзан Кадыров верен Путину, и что неизвестно, сколько там возможностей есть этой автономной силовой поддержки, но ясно, что она не равна нулю. И что наши либералы невероятно давно окрысились за это на Кадырова и подымали на него какие-то русские силы...
С одной стороны, они говорят, что если это тянется туда [к Кадырову], то она [нить] не может быть международной, украинской. Но, дорогие мои, во всем расследовании непрерывно фигурирует соратник Кадырова, о котором я не хочу сказать ничего плохого, но этот соратник известен как крупнейший внутренний элитный и международный элитный коммуникатор. Это обсуждала вся Москва – Латынины, Белковские, кто угодно – все. Я по этому поводу написал большую книжку, которая называлась «Качели».
Видеовставка:
Книга «Качели» была написана Сергеем Кургиняном в 2007 году и опубликована в начале 2008-го. Книгу предваряет предисловие, подписанное председателем Конституционного Суда Валерием Зорькиным. В этой книге Кургинян рассматривает очень крупный конфликт не между либералами и силовиками, а внутри сообщества кремлевских силовиков. Кургинян призывает к миру. Он видит в этом конфликте огромную стратегическую опасность. Он предупреждает, что тут победителей не будет.
В ходе этого конфликта, 31 октября 2007 года, в газете «Завтра» вышла письмо «Не довести до беды» с аналогичным призывом, подписанное Владимиром Крючковым, Николаем Леоновым, Вагифом Гусейновым, Вячеславом Генераловым, Евгением Калгиным. Это последнее, предсмертное письмо Владимира Крючкова.
В книге «Качели» Кургинян настаивает на том, что организуемые «сливы», подписанные людьми, чьи фамилии по сути ничего не значат, – Антоном Баумгартеном, Вадимом Штольцем, Наташей Барч и другими, – обнажают очень крупную реальную ситуацию. Причем обнажают ее примерно так, как научно-фантастический роман – аналитическую записку, на основе которой он написан.
Кургинян призывает читателя относиться к написанному как к информационной войне, войне компроматов. Он говорит, что безоглядное доверие к сообщаемой информации абсолютно губительно. Вместе с тем, он настаивает, что воюющие стороны время от времени выдают нечто существенное – порою в весьма искаженном виде.
В главе «Так все же – мебель или параполитика?» Сергей Кургинян обращает внимание на тексты, представляющие собой смесь дезинформации, так называемой «пурги», то есть пустого нагнетания эмоций, – и очень дозированных сведений, заслуживающих серьезного отношения.
Последнее касается, прежде всего, реальной игры крупных элитных групп с международными связями. К международным относятся российско-украинские связи, которые не существуют сами по себе, а, в свою очередь, замыкаются на арабский мир, Иран, Китай, Британию, Соединенные Штаты и крупнейшие транснациональные сообщества. Еще раз подчеркнем, что Кургинян настаивает на том, что буквальным сведениям доверять нельзя, но что одновременно они заслуживают серьезного внимания.
Кургинян указывает в книге «Качели»: информационная война ведется по полной программе. Двусмысленные авторы, нагнетающие истерику, пишут о том, что силовая группа Сечина – это якобы «раковая опухоль, проевшая страну»… Что эту опухоль надо удалить… Что Путин, видите ли, ужасен… Но если он удалит раковую опухоль, то великий Баумгартен, точнее тот, кто маячит за его спиной, его простит.
Так либо вы говорите нам, что это все тянется туда и прямо называете брата как командира и самого этого элитного оператора, который с точки зрения элитных операций значит больше, чем Рамзан Кадыров. Рамзан Кадыров – публичная фигура, народный лидер, вождь нации. А с точки зрения элитных операций, конечно, господин Демильханов значит больше. И нет в Москве ни одного идиота, который не знает, как именно осуществлялись элитные операции в Москве, включая все, что касалось «московской группы» так называемой – господина Лужкова, его супруги и так далее. И нет людей, которые не знают, как эти связи являются международными… А кто не знает? Мы много лет назад это обсудили только потому, что тогда это обсуждала вся Москва.
Так чтό я должен считать? Что все те, кто это обсуждали, и кого я, собственно говоря, просто фиксировал – вот еще сказано, вот еще сказано, вот еще сказано, – они все оглохли, да? У них все следы стерты? Они указывают в эту точку – и одновременно говорят «ха-ха-ха, какой международный след?!»
Но есть же пределы наглости! Или их нет? Либо-либо. Либо вы тянете этот след – тогда его в один шаг выкидываете на Украину и в Соединенные Штаты. Либо вы не тянете этот след. Мне-то представляется, что этот след, так сказать, сконструирован, и в любом случае, он сконструирован под эти удары (указывает на рисунок, где изображена «цепочка»). И я не могу ничего сказать, кроме того, что я двадцать пять лет занимаюсь закрытой аналитикой. Моя интуиция тоже мне что-то подсказывает. Интуитивно это все – не конспирологическая схема, а реальная. Это единая цепь событий. А тогда каков субъект?
И я много раз объяснял, что такое такого рода аналитика, используя аналогию с геофизикой, которой я занимался в начале шестидеятых. Это ситуация, при которой вы обнаруживаете как исследователь некое магнитное поле. А вы не знаете, что там лежит – консервная банка, руда, россыпь сульфидов… Вы знаете, что есть магнитное поле. Вы тогда должны добавлять другие поля, чтобы понять все-таки, что там происходит. Или пробурить. И не зря называлась «Контора Глубинного Бурения», это не случайный термин. Это действительно Контора Глубинного Бурения, она же КГБ. То есть ситуация, когда ты добуриваешься оперативными методами до точки. И знаешь точно – когда, что. У тебя есть данные.
У нас оперативно-разыскной деятельностью имеют право заниматься такие-то и такие-то структуры. Я никогда ею не занимался, потому что не имею права. Всё! Поэтому всегда может быть высказана некая аналитическая, более-менее достоверная, гипотеза. То же самое делает следователь, у которого есть косвенные признаки: следы крови, отпечатки пальцев, еще что-то… Он из этого строит кривую, по которой он должен обнаружить преступника. Это все называется «теория обратных задач». Да, мы решаем обратные задачи. Да, обратные задачи неоднозначны. Но как их не решать в ситуации, когда на карту поставлена стабильность страны, а в конечном итоге судьбы мира.
Потому что если бы задача состояла только в том, чтобы рассказать, плохо или нет организованы какие-то мероприятия – да ради бога: хорошо организованы, очень хорошо! Замечательно, классно! Но вопрос сейчас не в этом. Если люди, которые это слушают, не понимают, о чем вопрос, то я все-таки скажу, о чем он. Он о том, что в тот момент, когда всё это будет не разобрано, и будет продолжаться эта слепота – висеть будем на разных ветках одного дерева.
И хватит валять дурака и непрерывно ныть о том, что я хочу кого-то там компрометировать! Я спасал и спасаю. Как умею. Не обессудьте. Как в Донецке, так и здесь. И прекрасно понимают слушатели, что когда дело доходит до этого спасения, вдруг ты все время выступаешь в единствнном лице, потому что остальные почему-то отпрыгивают. Угадайте с трех раз, почему.
Тут все время что-то новое мы обнаруживаем от господина Стрелкова... Все закричали, что Путина заговорщики уже арестовали, что вообще – сдавайся-сдавайся, и так далее.
Могу всех разочаровать, никто из этих заговорщиков никого не арестовал – вот обратная ситуация скорее возможна, чем эта. Вопросы болезни также (как интерпретация некой паузы в политической активности президента) притянуты за уши. И вообще, почему надо разбирать только негативные события, которые могут создать политическую паузу? А может имело место какое-нибудь позитивное крайне событие? Почему все время такой черный интерпретационный код?
«Заговор элиты набирает обороты, произошел заговор» – это говорит Стрелков.
Это называется «вор, который кричит: «Держи вора!». Если есть какой-то заговор, то он связан с этим Икс – всё, больше ни с кем. И это, конечно, является заговором в пользу Украины. Кстати, и заманивание наших войск на территорию Украины напрямую, в лобовую – это тоже в интересах Украины, и я тоже это покажу. Ну, вот.
А дальше там «заговоры элиты», и дальше говорит: «Действия Ходаковского были крайне двусмысленны и от участия в боевых операциях «Восток» почти всегда уклонялся. Но фактов прямого перехода на сторону противника все-таки нет как таковых, были ли подобные в планах – сказать не берусь». У Стрелкова все было не в плане, а в реальности, государственная измена. «Если господин Кургинян напишет хотя бы слово в осуждение «предательской позиции» Ходаковского или сравнит его… м-м-м… с Власовым – киньте ссылку – я посмотрю».
Я отвечаю, поскольку там находятся наши ребята, что для меня все равны, кроме Стрелкова. Потому что он осуществил предательство и сбежал. Он беглец, он человек, нарушивший присягу. Все остальные для меня равны, ни к кому я не дышу более тепло, чем к другому, ни к кому я там вообще не прислоняюсь. Слава богу, армия ДНР уже становится не армией отдельных политических фигур, а регулярной структурой. Сколько надо будет, столько «Суть времени» там будет сражаться наряду с другими, никак себя не выпячивая. Как только будет сказано что-нибудь по поводу того, что армия стала совсем регулярной, и ничего этого не надо, – будет все сделано то, что надо для дела, все.
Приклеивание меня к господину Ходаковскому, отклеивание меня… Они для меня все равны, и я ко всем отношусь с одинаковой теплотой, ко всем. Ко всем, кто не убежал. Ко всем, кто не выведен за штат, и ко всем, кто выведен. К господину Безлеру я отношусь так же хорошо, как к господину Захарченко и господину Ходаковскому, и так далее. Кто как себя поведет – не знаю. Никому не являюсь ни братом, ни сватом. Там есть генеральный прокурор (то есть был, он сейчас выведен тоже в Москву), я считаю его тоже абсолютно честным человеком. Вот абсолютно честный человек, хороший военный, и таких там масса. Каждый, кто не сбежал, не сдавал территорию, каждый, кто не участвует в мутных мятежных операциях, – каждый для меня брат. Я каждым восхищаюсь и всем помогаю. Никаких избирательных симпатий в чей-то адрес у «Сути времени» нет и не будет. Это ее вели и к чему-то там пытались, к каким-то там «бортам», пришвартовывать.
Все братья! Всех любим, всех уважаем, всем помогаем! Никакой разницы здесь нет, а будущее покажет, кто как себя поведет. Потому что, конечно (и это нужно понимать, что произошло на Украине и данной территории тоже), произошла катастрофа почище Ледникового Периода. Почему? Потому что вот здесь, наверху, лежал весь рельеф той же донецкой элиты, в несколько слоев (рисует «верхний слой»). Все эти Ахметовы и другие, так сказать, депутаты, группы, конфликты. Там же не один, там есть много людей, очень хорошо вписанных в элиту, мудрых, с большими возможностями оперировать и гораздо большими, чем у господина Ахметова, с гораздо большим сроком пребывания на территории.
И когда ветер под названием «какое-то бандеровское хулиганье» сдул все это (понимаете, всё это! всё! Януковича, Партию Регионов, элиту, региональные слои − всё оказалось сдуто, что напоминает только Чуковского, «Тараканище»… всё!), то где-то вот в этих щелях (рисует «щели» ниже «верхнего слоя») оказались какие-то люди, загнанные всей этой верхушечной системой именно в эти щели. Что с ним там делали? Что они умеют? Как работала Безпека? С кем она работала? Она, естественно, работала больше всего в Крыму и на Донбассе. Где ей еще работать-то? Что, во Львове, что-ли?
И вдруг всё это [было сдуто], а какие-то просто народные люди ниоткуда – они вышли. И вдруг оказалось, что это они формируют новую элиту, они. И, честно говоря, по тому, как это барахло сбежало, – и слава богу, что они. Потому что так, как оно сбежало – это всё. Теперь они пытаются впрыгнуть в поезд, кто как умеет. Но это же невозможно, потому что все эти «деревья», которые выросли там (неважно, они «кустарники», «деревья» и так далее), они обросли тысячами людей, бронетехникой, возможностями, ресурсами и всем остальным – они уже элита. И никто никуда от них не денется. А как они себя поведут – они сами еще не знают.
А я хочу обратить внимание на то, что не только господин Стрелков, но, так сказать, вот какая-то часть людей, которые мне казалось, что что-то еще понимают, вдруг начали орать как резаные. Гейдар Джемаль: «Все! Путин арестован!». Какой-то Белов-Поткин: «Надо идти к стенам Кремля! Освобождать!». Это либо психопатия, либо очередные провокационные действия, связанные с тем, что надо все раскачать. Но это не может не охарактеризовать какой-то странный климат в России. И об этом климате надо сказать пару слов.
Вот я выступаю по телевизору. Кто-то говорит более ярко, кто-то – менее. Вот меня все время преследует одна мысль, что России брошен историей колоссальный вызов. Колоссальный. Неслыханный, какого еще никогда не было. А все пытаются его не увидеть и уж никак не выработать на него ответ. А История устроена так, что если нет адекватного ответа на вызов, то это называется «уничтожение не давшей ответ цивилизации» – глобальной или региональной. Вот не дает она ответ на вызов – она уничтожается. И всё. Поэтому колоссальный страх действующей элиты, экспертного сообщества увидеть этот вызов, увидеть его и дать на него ответ – вот есть главная угроза современной России. «Да» и «нет» не говорите, черного и белого не называйте...
Дорогие товарищи! Я не знаю, что там – заговор или не заговор. Но вы посмотрите на простейшую картинку. Вот есть ситуация, которая есть всюду в мире. Вот это – лидер (рисует «пирамиду» и лидера как навершие «пирамиды»).
Дальше идет некий аппарат, внутри которого есть его ядро, которое называется «система». Потому что аппарат ведет… районные бюрократии – да, а есть система, существенно спецслужбистская и другая. Есть система, да?
После нее есть элита, которая связана с системой, есть класс.
А потом уже есть общество, народ (на рисунке – основание «пирамиды»). Ведь это же так, в любой стране мира.
Теперь реальная охота идет на этого лидера. Он объявлен демоном, целью номер один, предметом особо яростной информационной войны. Я еще раз объясняю, как это выглядит, и чем тут отличается Россия от Запада. Это надо понимать, и это невозможно понять, пока ты с этим не поработал.
Вот ты имеешь дело, предположим, с каким-то отставным руководителем какой-нибудь западной спецслужбы, представителем элиты и всего, чего угодно… Вот когда отставной руководитель нашей спецслужбы читает газету… Ну, как Крючков читал газету… Я ему говорю: «Что это за фигня, Владимир Александрович?». А он говорил: «Это значит, что пресса начинена косной и потерявшей нюх агентурой». Он же не говорил просто «агентурой», он говорил «косной и потерявшей нюх». Такое слово: «потерявшая нюх агентура» – это как собаки, да?
В Гражданскую войну бабушка готовила из какой-то картофелины оладьи, чтобы накормить. Голод. А ее брат держал с собой борзую, Мисс ее звали, борзую. И эта Мисс сожрала с огромной сковородки все оладьи. Бабушка сидела, плакала. Ее брат ей говорит: «Что ж ты наделала? Что ж ты наделала? Она же нюх потеряет!».
Так вот, конечно, если позволять агентуре жрать оладьи с раскаленной сковородки, то она нюх потеряет. Она ж его не просто так теряет, природа есть в чем-то. Обожралась. Вот. Но вот «потерявшей нюх (как эта Мисс), костной агентурой». Он никогда не добавлял, чьей именно агентурой. Он понимал, что все понимают, кто у нас в прессе ведет агента, да? Это был еще мягкий упрек в сторону человека, с которым он всю жизнь полемизировал, выяснял отношение. Поскольку человек еще жив, я не буду называть его фамилию, и так всем понятно. Значит, в этом смысле «пресса начинена косной и потерявшей нюх агентурой». Но это скажет Крючков, увидев какую-то хрень в газете. Увидит, что это хрень, увидит, чья это газета, он быстренько сообразит, что к чему, и скажет.
Руководитель западной спецслужбы, или бывший министр обороны, или руководитель военной разведки на Западе никогда себя так не поведет. Вот он какую-то газету свою читает, передовицу и главные аналитические статьи. Он всё запоминает. И всё это для него есть истина в последней инстанции. Потом он приходит в свой клуб играть в бридж или гольф, или во что-нибудь еще. И там он понимает, что все будут разговаривать на языке этих передовиц и аналитических статей, а также базовых сайтов сейчас. Потом он должен прийти к каком-нибудь действующему олигарху, которому он должен оказать консультативные услуги (потому что как ни велика пенсия, как ни хороши условия жизни, но все равно ж нужно зарабатывать – семья и все прочее). Он с ним должен опять поговорить на этом языке, и он понимает, что если он на party, где жарится какое-нибудь мясо на гриле, в гольф-клубе, бридж-клубе или с этим олигархом, или со своими действующими коллегами, или с политиками, или на конференциях поговорит не на этом языке – он будет изгоем. Поэтому он должен в этот язык вжиться, так как актер. Для мира и для себя, и для супруги, и для детей, и для бриджа, гольфа, олигархии и коллег у него есть эти статьи.
Значит, если в этих статьях в колоссальном количестве экземпляров сказано, что Путин такой-то и такой-то, то он двадцать пять раз это повторит в разных местах. Когда он это все повторит еще и еще раз, он в это поверит. Когда он в это поверит, у него сформируется образ. Этот образ уже будет разбить невозможно. При определенной частоте повторения, при определенной экспозиции этот образ проходит точку необратимости, невозврата, он становится реальностью. И даже если он знает где-то в глубине души, что это не так, и своим либеральным коллегам, которые его оскорбили (и десять раз отойдя в сторону, оглянувшись и посмотревши, никого ли нет рядом), он может сказать: «Путина на вас нет» или «Пришлите к нам на три часа Путина»... Но это совсем отдельно.
Работа – это другой разговор. В работе есть у тебя враги, оперативная информация и все прочее, сектор, ты в нем работаешь. Но он никогда в широкой компании не скажет, кто такой Йоси Гиносар. Он же не будет этого говорить. Все видели, что шарашили-шарашили по Палестине, а [иерихонское] казино стояло абсолютно, так сказать, не шелохнувшись. И все знали, куда эти нити идут. Ну, никто ж об этом не говорил! И это же не входило в оборот разговоров о палестинском терроризме. Это разные миры. Этому миру не положено быть. Все люди, долго занимавшиеся этими проблемами, интересно говорят об элите в устной речи. Они никогда не будут писать. Потому что они считают, что писать надо не то, что говорить. Написанный текст и текст говоримый – это не одно и то же.
Значит, там постепенно вся эта машина складывает определенные образы всего: как полагается думать, что не полагается думать… Россия в этом смысле ментально всегда была, во все века, намного свободнее, чем западный мир. И сейчас тем более. Россия – действительно страна в этом смысле хулиганская.
Значит, рано или поздно этого лидера, а они ведут за ним охоту, отделят. Страна шла на Запад и повернула с помощью этого лидера вот так. Неизвестно куда она здесь идет. Она крутится. Никаких новых стратегических ориентиров не заявлено. Страна состояла из группы, которая хотела полноценного слияния с Западом, то есть превращения России во Францию или Германию объединенной Европы. И [группы] неполноценного [слияния], то есть расчленения и [вхождения в Европу] по кускам. То есть все хотели полноценного, естественно, но кто-то соглашался и на неполноценное, а кто-то – нет. Путин уперся. И вместе с ним еще какая-то группа. Даже не определенная. И произошло это не сейчас, а где-нибудь году в 2006-м – 2007-м.
Теперь стало ясно, что он существует отдельно. А тут [в политической элите] каждый элемент поведения построен вот так, весь отбор шел так. Что я, кому-нибудь новость говорю, что если у тебя нет международных связей, если ты не позиционирован в каких-нибудь международных элитах, то ты просто крепостной, никто? Ты выходишь из этого состояния, если у тебя есть все это. Что называлось самым похвальным из того, что могло быть? Иметь дворец в Лондоне. Какой дворец? Самый… у него больше. Или в Антибе. Не в Ницце вообще, где живет, так сказать, мещанство и прочие, а в Антибе, где живет аристократия. Вот там надо иметь всё. И все же гонялись за этим почему? – потому что каждый приезжавший крупный босс, смотря на это, говорил: «Ооо, у него в Антибе, я к нему заеду. А че мне в Ниццу ехать?». Это же всё время было выстроено так, и оно продолжает быть выстроено так.
Теперь, когда каждый из этих элементов… когда это всё – страна «Слияния», а элемент, из которого она выстроена – «слиянин», а в воздухе витает только «слиянка», то в момент, когда нужно обсуждать неслияние, – как это делать? Там все матрицы – на это слияние, там язык ориентирован на это слияние, это все выстроено в этой связи. И куда идти?
А ведь наша элита выстроена странно. Если бы все сводилось к каким-нибудь прозападным холеным фигурам… Выступает Доренко [16 марта 2015 года в программе «Политика» на Первом канале] и говорит: «Нас было триста с чем-то миллионов, а их было, там, пятьсот, а теперь нас – сто, а их – восемьсот. И у нас границы были там, а они теперь здесь». Гордон, который все понимает, кричит: «Так что же делать?..» Пауза. Я говорю: «Смотреть на все преимущества, вот действительно: СМИ гибче, это гибче… разочарование в Западе есть, это есть… Ведем гибкую многомерную войну. Здесь экономика, здесь...»
Сидит какой-то выросший, замечательный, так сказать, росток этой самой элиты, отнюдь не европейской, и он, используя все слова «ихнее» и так далее, говорит о том, что «войны не будет, нам президент сказал, какие войны?..» И тут же говорит: «холодная...» В голове – полный сумбур, полный, понимаете? Полный сумбур. И самое страшное-то заключается в том, что с одной стороны действительно – гады, которые холодно смотрят, как все это расчихвостить, а с другой-то стороны вообще непонятно что. Оно, может, патриотично, может, нет. В основном, оно все время думает о том, как держать нос по ветру, и так далее, и тому подобное. Но ведь недостаточно же просто, чтобы все держало нос по ветру.
Потому что в какой-то момент то, что слишком сильно интегрировано в Запад, понимает, что дело швах. Оно начнет отходить. Господин Лесин – это только первый пример такого отступления на заранее подготовленные позиции. Уверяю вас, что это совсем не мелкая фигура в решающем секторе нашей элиты информационной. Это очень крупная фигура. И очень умная, властная, и все прочее. «До свидания, – говорит он, – вы сами тут еще попрыгайте без меня. А я отдохну».
Все варианты мягких желаний куда-нибудь уйти с магистральных направлений уже прощупываются. Пройдет еще сколько-то времени и, слава богу, что-то просто отсеется. Но останется-то что? Вот это вещество, которое можно загонять на любые эти, так сказать, антимайданы, и крутить как угодно?
Есть железные правила системы. Железные. Правила состоят в следующем.
Лояльность президенту – обязательна.
Война между башнями Кремля – допустима. Эта война ведется либо через посредников в СМИ (журналисты, то, сё, но не напрямую же! не два… не знаю… высоких чиновника выступают в газете и хают друг друга – это запрещено). Либо еще более тонкими методами – написанием аналитических записок, шепотками и бог знает чем еще. По правилам этой войны нельзя на улице давить на президента, требуя отставки фигур в системе. Понятно? Ни на какого президента, на Путина – в особенности. Всякое требование оппозиции: «Требуем, чтоб отправил...!» – «Всё, уже теперь не могу, может и хотел, но не могу». Значит, все эти требования, федоровские или чьи-то еще: «Этого, этого, этого – убрать!» – означают полную безопасность этих людей.
Называние «пятой колонной» людей из команды главы государства – запрещено.
Уличные требования этих отставок, в случае, если хотят, чтобы они состоялись, – запрещены и контрпродуктивны.
А обсуждение того, что «только страх их остановит, и в конечном итоге наша задача – перейти к физическим действиям», – запрещено в кубе, в четвертой, в десятой степени.
Всё это было нарушено.
И мне всё равно, по большому счету, дурь это или что-то другое, понимаете? И мне никогда, в страшном сне, так сказать, не пришло бы в голову выступить со сцены и сказать: «Путин! Мы от тебя требуем, чтобы ты отправил в отставку… не знаю… Кудрина!» Но мы всегда говорили, я выступал на Поклонной горе, говорил: «Я противник политики Путина» и никогда не называл себя верным путинистом.
Теперь эти люди сделали марш «за Путина», да? Они назвали себя «верными путинистами», и они требовали соответствующих кар по отношению к членам его команды, улично.
Это что, можно просто так сойти с ума? А не много ли сумасшествий? То есть бывает, что их просто становится много, и это просто сплошной Кащенко – это тоже гипотеза. Но либо это Кащенко, либо это то, что я говорю: вот этот Икс.
Но в любом случае, нельзя же, чтобы все эти элементы, все они – выстроились по-прежнему и повернулись просто вслед за президентом. Президент вел сюда, а потом взял и пошел сюда. А они-то обусловлены всем – семьями, капиталами, ментальностью, идеалами, предыдущими обязательствами – всем обусловлены идти дальше. Ну, кто-то повернет, а кто-то нет. И не повернувшие или те, кто не могут повернуть, зададутся естественным вопросом: «А с какого ляду это все происходит?.. В чем дело и что делать дальше? Что делать дальше? Почему? И что делать? Объясните, обоснуйте!» Но по поводу этого вопроса – глухой заговор молчания.
Уже начиная вот лекции эти, «Суть времени», выступления в интернете, я сказал: «Ну, подумайте, ну, подумайте, пожалуйста, почему вдруг Кондолиза Райс, почему она вдруг говорит, что «мы поворачиваем на Ближнем Востоке так, что все наши бывшие союзники теперь наши враги»? В Египте. А почему это потом повторяют все члены команды Обамы? Почему это становится консенсусом двухпартийной американской элиты? Почему они потом, зачем Кадаффи, с которым они дружили, Мубарака с которым они супер дружили, всех подряд уничтожают? Этого Асада, который вписан во французскую элиту так, как никому здесь и не снилось. Безумно вписан. Это не так, что есть знакомые. Он по всем уровням, вся семья, во все закрытые структуры, во все, что можно. Почему они его начинают уничтожать? Чем им мешает Хуссейн? Кроме того, что Кадаффи дал деньги Саркози, а Хуссейн дал деньги Бушам (и рано или поздно это будет обсуждено), – чем еще он им не угодил? Что сделал? Он коммунист? Он друг России, Советского Союза? Он кто? Американофоб? Он часть их элиты. Значит, врагами стали.
Почему они одновременно говорят «crisis of national state», «крах вестфальской системы»? Почему они все это говорят?
Потому что оказалось, что не надо всю эту периферию мира тянуть в развитие. Кончился этот бал, погасли свечи модерна. Никто не хочет развивающихся национальных государств. Все хотят архаизации. А архаизация не может быть без дробления этих государств (их надо раздробить на племена, на что угодно) и без полного подавления – свирепого, кровавого – воли к современности и навязывания воли к архаике, что может делать только исламизм. Тогда возникает огромная глобальная деревня, но к ней нужно пристроить соответствующий глобальный город. А дальше, когда эта дебилизация дойдет до конца, нужно уничтожать столько, сколько нужно, из этого человечества. Пропорционально росту производительных сил, совершенству новых машин, количеству людей, которое нужно, чтобы обеспечить всем, чем угодно.
Это новая концепция мира. Это не сказка, это не моя выдумка. В этой концепции России места нет. Я не знаю, что они собираются делать с Китаем, Вьетнамом и странами Азии вот этой. Но России в этой концепции места нет. Она приговорена, она лишняя страна.
Если такой халифат строят там, то, конечно, такой же лишней страной становится Израиль. Да кому он нужен в море халифата? Зачем? Бжезинский говорил: «Посмотрите, как просто было бы управлять миром, если бы не эта страна» (имея ввиду не Россию). А дальше все это должно катиться туда, в Юго-Восточную Азию.
Значит, Россия в этой ситуации – вопрос не в Путине – Россия обречена либо снова выходить в какое-то сверхдержавное качество, как ей ни не хочется (ей очень не хочется), и выползать снова в сверхдержавную роль, либо сливаться. А у нее не будет обычной роли. Все слова о многополярном мире, обо всем прочем – это хорошо бы, но это пустое. И не зря не Китай, не Индия, не страны с миллиардным населением и растущим в семь-восемь процентов производительными силами, а Россия в ее состоянии оказалась опять на острие антиамериканизма. Так мир устроен.
А дальше возникает вопрос: а что это за порядок-то, про который говорят, что «новый мировой порядок мы будем строить против вас, на вашей территории и за ваш счет. Новый мировой порядок будет строиться против вас, на вашей территории и за ваш счет». Что это за порядок?
Ну, хорошо, Россия погибнет, она не хочет, но она должна пожертвовать собой, расчлениться и так далее, а будет прямо рай земной... Но это же абсолютно бесчеловечный порядок, по всем понятиям. Это постчеловеческий мир. Ну, говорил сколько можно, что вот единственное, что схватываю в этой теме всей детской… Всегда считал, что там много каких-то переборов, какого-то сдвига уже в какой-то, так сказать, избыточный фундаментализм и во все прочее. Но есть одна принципиальная вещь: что если раньше, совсем еще недавно в этом мире говорилось, что надо всячески скрывать от младенца, которого взял, что это приемные родители, и говорить, что это свои, свои папа с мамой, чтобы была любовь, то теперь а) этого не скрывают, б) за это получают деньги.
Значит, этот ребенок гарантированно будет жить без любви, а он человеком не станет без любви. Значит, ставка идет на то, чтобы он не стал человеком. Все, там других ставок нет. А это – крупная ставка. И не зря эта детская тема вызывает такие ярости и все прочее, и такие страсти и кипения. Это не только бизнес на органах или на проституции. И он же куда-то катится, этот мир… Считалось, что госпожа Бергсет перебирает, а теперь суды подтверждают, что она не перебирала. И так далее, и тому подобное.
Значит, действительно это какая-то цепь мутаций. Мы говорим о гражданском обществе по Гегелю или кому-то – это классический капитализм. Но после него было потребительское общество – уже совсем не гражданское. После него – общество спектакля. После него – еще какое-то… И никто не удосужился ни из здесь сидящих, ни из этих консервативных наших мудрецов прочитать внимательно книгу Поппера «Открытое общество и его враги». А я однажды потратил все лето, чтобы сделать конспект, и до сих пор еще не написал книгу потому, что времени нет.
Открытое общество – это антиобщество. Это не общество, в котором все ездят по разным странам мира. Это общество ликвидированной семьи. В ней не должно быть семьи. Категорически. Это вообще общество, где человека нет. Абсолютной управляемости. И вот там, в этом районе, финальная мутация капитализма. Вот там он завершится. Теперь все эти возмущения сегодняшние – это классика: «А мы хотим гражданское общество!». Они слушают про гражданское общество и думают: «Ну какие же дикари!». Какое гражданское общество? Где? Какие граждане? Уже даже не консьюм.
Значит, даже если мы пожертвуем себя на алтарь этому обществу, мы вдобавок ко всему получим ад. Так или иначе строится ад. А зачем мы должны участвовать в строительстве ада? И еще участвовать так, чтобы нам собою жертововать, если это ад?
Тогда встает задача в выдвижении другого мироустройства. Не такого, как они предполагают. А это и есть функция сверхдержавы. Сверхдержава – это не страна с такими-то и такими возможностями. Сверхдержава – это страна с достаточными возможностями, которая говорит, что у нее другой взгляд на мироустройство. Но этого взгляда нет! И собрать вместо него, так сказать, консервативный отстой, переходящий в ультраконсервативный – это ничего не сделает. Песок – плохая замена овсу.
Написал в вот этой новой работе «Право на кислород», которая является как бы манифестом, конечно же, что надо иметь дело с консервативными силами. Не с фундаменталистскими, не с реакционными, а с консервативными. Надо! С классическим капитализмом. Но это же уже не классический капитализм. Там же уже понятно, что. Когда люди берут название «Золотая заря», то понятно же, что за «Золотая заря», да? Это Кроули. Причем тут классический капитализм? Очень много взбудораженных ультраконсервативных сил в мире, которые на самом деле просто против американцев и не знают, куда им идти. И чем они уже себя называют, какие они берут символы… Но это же все равно не… Ты с этим не сработаешься.
Значит, внутри этой системы возникает простой вопрос (указывает на рисунок с «пирамидой», на средннюю зону – между «лидером» и «народом»): этот аппарат, он куда пойдет? Эта элита куда пойдет? Эта система куда пойдет? Этот класс – куда пойдет? И куда – этот лидер и народ? Это что такое? Это через что?
А если всё это (указывает на «срединную зону» – аппарат, элита, система) идет не туда, и идет [за лидером] только народ, то нужно же разрезать все связи, которые, так сказать, могут соединить вот это (рисует, как перерезаются связи между лидером и народом).
И поэтому нужно сначала собрать это всё [антимайданные силы]. Потом это всё облить дерьмом. Потом еще указать на других людей [«чеченский след» в убийстве Немцова]. Понятно, да?
В этом есть красота. В этом есть работа мастера. И нельзя, чтобы люди, которые вообще не понимают, что такое работа, воевали с теми, кто является мастерами своего дела. Они всегда проиграют. Никакая мощь мышц не может человека, который только дрался на улице, противопоставить мастеру спорта международного класса по боксу. Это невозможно.
(Продолжение следует.)
