Интервью В.Рыбакова («eSamizdat») 5. О русофобии, об обвинениях в фашизме
Интервью В.Рыбакова для журнала «eSamizdat» (Италия)
опубликовано в книге "Напрямую: эссеистика, письма, интервью",
Спб. Из-во "Лимбус Пресс, ООО "Из-во К Тублина", 2008 - 400 с.
выложено на сайте Рыбакова http://rybakov.pvost.org/pdf/ryb-3.pdf
5. Пока я читал статьи про Вас, я с огромным удивлением и недо-
умением узнал, что Вас обвиняют в фашизме. Я сразу вспыхи-
вал: как же это возможно? Вячеслав Рыбаков был один из пер-
вых, кто заметил нарастающий процесс «фашистизации» совет-
ского общества! Потом я подумал, все закономерно: у нас сей-
час обвиняют в терроризме всех, кто не разделяет американскую
внешнюю политику и в антисемитизме всех, кто не разделяет
199
израильскую. Как же было возможно такое устранение истори-
ческой памяти?
При СССР мне и в голову не приходило говорить и писать о ка-
ких-то особых, отдельных проблемах русской нации. Меня волновали
проблемы развития человечества в целом, в частности — проблема
угрозы фашизма (который мне казался крайней формой национализ-
ма), проблема угрозы атомной войны, проблема глобальной экологии...
Проблема свободы информации, как в «Доверии». Много проблем, и
все они были для меня тогда абсолютно интернациональны. Уже сыз-
мальства мне было очевидно, что земля наша маленькая, а проблемы
наши — грандиозны, одни на всех, и решать им можно только сообща.
После распада Союза оказалось, что так называемый цивилизо-
ванный мир выделяет русских в некую очень отдельную нацию.
Очень опасную, очень реакционную, очень отличную от всех осталь-
ных. Мирные, гостеприимные кавказские боевики, невинно поруган-
ные поляки, храбрые, исполненные благородства, мухи не обидевшие
прибалтийские эсэсовцы, бесхитростные и непрактичные умницы ев-
реи... И против них всех — тупой и пьяный неграмотный русский с
топором. Сначала казалось — это устарелый стереотип. Быстро стало
ясно, что он поддерживается искусственно. Нарочито. Конечно, я не
мог этого стерпеть. Оказалось, что я, к собственному удивлению —
русский. И не собираюсь — вот ужас-то! — этого стыдиться. Более
того, полагаю, что такой взгляд на мой народ несправедлив. Никогда я
не утверждал и даже в бреду не смог бы утверждать, будто мой народ
лучше остальных. Что он избранный. Что ему надо править миром.
Но именно те, кто хочет править миром, утверждают, что я фа-
шист. И что вообще все русские — фашисты. Полагаю, это потому,
что именно русские уже несколько раз за последние два века своими
костями перегораживали путь любому, кто стремился попасть в миро-
вые господа. Тому, кто хочет овладеть миром сейчас, прежде всего
надо скомпрометировать русских.
При советской власти лучшим способом уничтожить оппонента
было намекнуть, что он стукач. Осведомитель КГБ. Уж слишком на
Руси не любят стукачей. Так же, как фашистов, между прочим. По-
этому сейчас, когда обвинения в доносительстве стали неактуальны,
самый удобный способ уничтожить оппонента — назвать его фаши-
стом.
Расскажу одной историю.
Где-то во второй половине 80-х, в разгаре перестройки, когда у
меня был творческий ступор, Борис Натанович Стругацкий меня по-
журил: «Слава, в последнее время вы мало пишете». Я это и сам осоз-
навал, очень мучился от этого и потому лишь отшутился, не подозре-
вая, насколько окажусь прав: «Борис Натанович, я всегда писал толь-
ко о том, о чем нельзя. А сейчас обо всем, о чем было нельзя, стало
200
можно. Вот когда я придумаю, о чем даже сейчас нельзя, я тут же об
этом напишу».
Оказалось, я как в воду смотрел.
Только «нельзя» стало из тоталитарного либеральным.
При советском диктате я писал так называемую антисоветчину.
Не по злобе, и не от строго научной антикоммунистической идеоло-
гии, и не из соображений прославиться в Европе, а чисто инстинктив-
но. Ну противно же, когда все пафосно долдонят одно и то же, да к
тому же явно не обращают никакого внимания на ужасающие послед-
ствия своих высоких слов. Невмоготу. Тошнит. Кто-то же должен
поддерживать равновесие! Ладно, им не совестно — но мне-то сове-
стно! В том числе — за них...
Ровно из того инстинктивного сопротивления несправедливости я
начал нарушать либеральные «нельзя».
Вот, скажем, известный Егор Гайдар. В журнале «Полдень» (№ 3
за 2006 год), он сообщает: «Я один из авторов беловежских соглаше-
ний... Документ подписан моей рукой... После краха СССР за грани-
цами России осталось более 20 миллионов русских... Это дополни-
тельно усиливает постимперский синдром... Апелляции к постимпер-
ской ностальгии... вошли в моду». И затем, уподобив эти 20 миллио-
нов судетским немцам, царственно предостерегает: «Риторика, свя-
занная с их положением — одна из ключевых тем гитлеровской про-
паганды...».
Даже у Сталина язык ни разу не повернулся заявить: «Я оставил
Ленинград в немецкой блокаде и без продовольствия, и потому ленин-
градцы, фашисты этакие, до полной потери человеческого облика за-
хотели есть». А демократизаторам хоть бы что! Хладнокровно при-
знаются в том, что одним махом вышибли на чужбину 20 миллионов
человек, и все, что они могут сказать об этих миллионах — это что их
страшная беда может быть использована демагогами. Для демократи-
заторов эти 20 миллионов — не живые страдающие люди с искале-
ченными жизнями, а лишь надуманный, вполне абстрактный предлог
для развертывания некими силами руссофашистской пропаганды.
Если такая вот бессовестность, такая вот уверенность в своем
праве решать за миллионы людей, такое вот чувство собственной не-
погрешимости — не нацизм, тогда уж я не знаю, что такое нацизм.
Ну хоть бы раз он сказал: да, вот это у нас получилось плохо, это-
го мы не сумели, не вырулили. Простите, люди добрые...
Куда там! До сих пор, наоборот, они нас к всенародному покая-
нию призывают!
Кстати сказать, пока наши демократы так относятся к людям, их
партии — СПС и прочие, при всей правильности их чисто экономиче-
ских идей, будут иметь дырку от бублика, а не электорат. И это, меж-
ду прочим, очень жаль. Как экономист тот же самый Гайдар — вели-
201
колепен, а от бесчисленных «Россий» тоже уже начинает подташни-
вать...
Так что при демократическом диктате я поозирался-поозирался и
начал писать антидемократчину.
Последнюю антисоветчину я написал в 89-ом, называлась она
«Не успеть». И в ней уже были элементы антидемократчины. Забавно,
что именно в связи с этой маленькой повестью на меня был написан
последний донос, завершивший, насколько мне известно, череду, на-
чатую еще в 77-ом. В этом последнем внимание компетентных орга-
нов привлекалось к тому, что «автор не верит в силу перестройки и
чернит революционные преобразования, проводимые партией по об-
новлению социализма». Донос был мелкий и последствий не имел, а
скоро перестройка сама себя так очернила, что стало не до доносов. В
90-м я написал «Прощание славянки с мечтой» — аккурат фифти-
фифти антисоветчина с антидемократчиной. И дальше, начиная с
«Гравилета «Цесаревич»« (1992), антидемократчина пошла по нарас-
тающей.
Конечно, времена изменились и доносов в органы уже не пишут,
их просто публикуют в прессе. Трудно сравнивать, но подозреваю,
что вреда мне это нанесло и нервов попортило не меньше, чем когда-
то КГБ.
