Это не весь ответ, который я хочу дать по этому поводу, я ещё дополню этот ответ, но пока приведу одну цитату :
"Сталин позволил себе даже выступить с кощунственной для партийной семиосферы критикой воззрений «классиков», адресовав в 1934г. письмо членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»», в котором указывал на ошибочность автора в трактовке внешней политики России, как более милитаристской, чем у западных государств. В середине 1930х гг. приостанавливается издание Полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, в связи с тем, что стал очевиден русофобский характер многих сочинений основоположников «Интернационала».
Квинтэссенцией идеологического противостояния между левой историографической школой и этатистско-почвенным направлением стал конкурс 1934-37гг. на составление лучшего учебника по истории СССР.
Постановлением Совнаркома и ЦК от 1934г. осуждался отвлеченный характер преподавания истории, увлечение формационным абстрагированием и деперсонализацией прошлого. Н.И. Бухарин, как один из членов конкурсной комиссии, ратовал за то, чтобы в учебнике внимание было сосредоточено на описании дореволюционной России как «тюрьмы народов», «воплощения векового обскурантизма». В составленном в соответствии с данными рекомендациями пособии историческое прошлое дифференцировалось на основании исторической дихотомии: революционное – контрреволюционное, при которой к последней из категорий относились персонажи, укреплявшие российскую монархическую государственность и расширявшие ее владения, как, к примеру, Минин и Пожарский или Богдан Хмельницкий.
"
Фигура И.В. Сталина прочно ассоциируется с национал-большевистским направлением развития СССР. Миф о потаенном православном монархисте формируется в лево-интернационалистских рядах революционной партии. В действительности, И.В. Сталин в идейно-мировоззренческом плане принципиально не отличался от других своих соратников. Принятый им псевдоним «Коба» - отцеубийца акцентировал его антитрадиционалистское позиционирование.
Можно выделить, по меньшей мере, два сталинских периода в развитии идеологии советского государства. С середины 1930х гг. И.В. Сталин действительно проводил политику возвращения к цивилизационно-ценностной матрице российской государственности. Реабилитация русских национальных героев и святынь, восстановление патриаршества, борьба с «безродным космополитизмом» - все это отличительные признаки второго сталинского периода. Но был и первый период.
После смерти В.И. Ленина в апреле 1924 г. создается Лига безбожников1. Именно при И.В. Сталине в 1920е гг. под руководством Емельяна Ярославского была развернута широкомасштабная антирелигиозная пропаганда. На этот период пришелся апогей русофобии в средствах массовой информации, литературе и искусстве. Сам И.В. Сталин высказывался о вековой отсталости России, история которой являла собой череду поражений от технически превосходящих ее соперников. С высокой партийной трибуны звучали, одобряемые руководством партии, такие речи, как например, заявление Н.И. Бухарина о генетической связи русского алкоголизма с природой православия.
Лево-коммунистическое наступление продолжалось еще в начале 1930х гг.
Через реализацию политики «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса» наносился удар по русскому крестьянскому традиционализму. Осуществлялась кампания по снятию церковных колоколов и передаче их в государственные учреждения для использования в хозяйственных нуждах. Широкий резонанс вызвал, в частности, распил колоколов Исаакиевского собора в Ленинграде. В феврале 1930 г. был закрыт Казанский собор, здание которого было передано в распоряжение Исторического музея. Продолжалась кампания по переводу алфавитов национальных меньшинств с кириллицы на латинскую графику. Еще в июне 1930 г. нарком просвещения, председатель Ученого совета при ЦНК СССР А.В. Луначарский заявлял: «Отныне наш русский алфавит отдалил нас не только от Запада, но и от Востока… Выгоды представляемые введением латинского шрифта, огромны. Он даст нам максимальную международность».
Кульминация большевистского антирелигиозного похода была достигнута в 1931 – 1932 гг., когда в Москве был взорван Храм Христа Спасителя, осуществлен снос Храма Парасковьи Пятницы, ликвидировано 30 православных монастырей.
15 мая 1932 г. был опубликован декрет о «безбожной пятилетке». Ставилась задача полного забвения за пять лет имени Бога на территории страны. Именно И.В. Сталин стоял в эти годы во главе партийной организации, а соответственно, и государства. Если его политическая карьера прервалась бы по каким-либо причинам в 1933 г., то сталинский исторический образ был бы совершенно иной. Он остался бы в истории как революционер – интернационалист, борец с «русским шовинизмом» и православием.
Однако в 1933 г. ситуация в мире принципиально изменилась. Фашистская партия приходит к власти в Германии. Прежняя интернационалистская идеология обнаружила свою непригодность в борьбе с новым идеологическим соперником. Нужна была новая идеология, аккумулирующая внутренние духовные ресурсы народа, превращающая в фактор государственной политики его исторические цивилизационно-ценностные накопления. Требовалось соответственно произвести смену приверженной прежним лево-интернационалистским догматам политической элиты. И этот поворот был И.В. Сталиным совершен. Поверхностная интерпретация концепции «прямой линии» большевистского эксперимента смешивает различные модели социализма.
Генезис сталинизма, представлявшего собой антитезу космополитической системе раннего большевизма, воплотился в инверсии 1930-х гг.
С левых позиций о «преданной революции» в концептуальной работе с аналогичным названием возвещал Л.Д. Троцкий. Он объявил сталинизм закономерным явлением контрреволюционной реакции. «Достаточно известно, - рассуждал Л.Д. Троцкий, - что каждая революция до сих пор вызывала после себя реакцию или даже контрреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала нацию полностью назад, к исходному пункту… Жертвой первой же реакционной волны являлись, по общему правилу, пионеры, инициаторы, зачинщики, которые стояли во главе масс в наступательный период революции… Аксиоматическое утверждение советской литературы, будто законы буржуазных революций «неприменимы» к пролетарской, лишено всякого научного содержания».
С другой стороны, с точки зрения правой идеологии, с Троцким солидаризировался Г.П. Федотов: «Революция в России умерла. Троцкий наделал много ошибок, но в одном он был прав. Он понял, что его личное падение было русским «термидором». Режим, который сейчас установился в России, это уже не термидорианский режим. Это режим Бонапарта».
Обратимся к рассмотрению основных аспектов программы инверсии применительно к сталинской исторической модели.
Высшая государственная власть
Сталинская модель государственности выстраивалась по цезарианским формулам. Характерно, что с 1934 г. И.В. Сталин не занимал никаких государственных постов. Его власть зиждилась не на должностных функциях, а на признании в качестве вождя. Конституция 1936 г. закрепила руководящее положение ВКП (б) в системе государственного управления. Однако партийные структуры отодвигаются в этот период на второй план. Особенно это очевидно стало после не вполне удачного для И.В. Сталина XVII съезда. Формируется модель не партийно-коллегиального, а автосубъектного властвования.
Усматриваются очевидные компоненты реанимации в модифицированном виде традиционного для России царистского культа. В первое послереволюционное десятилетие благожелательное, тем более апологетическое, отношение к представителям царской фамилии считалось недопустимым. Обвинение в монархизме являлось наиболее клеймящей формулировкой определения «классового врага».
Принцип вождизма, положенный в основу политического режима большевиков, восстанавливал де-факто монархическую власть, лишенную внешнего лоска царскосельского периода.
Особенности государственного функционирования Римской и даже Византийской империй, прикрывающих неограниченный монархизм республиканской формой правления, представляет исторический прецедент, вызывающий ассоциации с монархической республикой большевистской власти. Сталинский авторитаризм являлся, по-видимому, осознанным генеральным секретарем выбором в пользу монархии, как наиболее исторически приемлемой для России формы правления. Еще в 1920-е гг. Сталин рассуждал о царистской ментальности русского народа, что эпатировало партийных «коммунистов». Р.А. Медведев ссылался на слова генерального секретаря, произнесенные им еще в 1926 г.: «Мы живем в России, в стране царей. Русский народ любит, когда во главе государства стоит какой-то один человек».
По другому свидетельству, Сталин, за ужином на квартире С.М. Кирова, на замечание хозяина, что после смерти Ленина осталось только уповать на ЦК и Политбюро, т.е. институты коллегиальной власти, возразил: «Да, это верно – партия, ЦК, Политбюро. Но учтите,… веками народ в России был под Царем. Русский народ – царист. Русский народ, русские мужики привыкли, чтобы во главе был кто-то один».31 По оценке Р.А. Медведева монархические идеи пытался привить Сталину А.Н. Толстой, за что в 1934 г. автору «Петра Первого» О.Э. Мандельштам залепил пощечину, как «белогвардейской сволочи, приехавшей раздувать царистские настроения у генсека».
При Сталине происходит историческая реабилитация если не института монархии как такового, то отдельных представителей монархической власти. Создаются апологетические художественные полотна литературной и кинематографической продукции, акцентированные на деятельности Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Петра I.
Любимый исторический персонаж Сталина Иван IV, в одной из не предназначенных для официального использования заметок, был оценен генеральным секретарем как учитель (не Ленин, а царь, жупел тираноборческой литературы!).
В рекомендациях к фильму С.М. Эйзенштейна «Иван Грозный» Сталин сформулировал свое понимание смысла политического курса царя, подразумевая его как исторический опыт для конструирования собственной модели государственности: «Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния». Сталин не был монархом, подобным императорам петербургского периода истории России, он возрождал архетип опричного царя старомосковской Руси.
Религия и церковь
Несмотря на декларируемый в качестве идеологии советского общества диалектический материализм, в период сталинской инверсии происходит реанимация православной идеи. Демонизации облика Сталина в литературе противоречит оценка генсека духовным писателем, отцом Дмитрием Дудко: «…если с Божеской точки зрения посмотреть на Сталина, то это в самом деле был особый человек, Богом данный, Богом хранимый Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для всего мира… Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек… Не случайно в Русской Православной Церкви ему пропели, когда он умер, даже вечную память, так случайно не могло произойти в самое «безбожное» время. Не случайно он учился и в Духовной Семинарии, хотя и потерял там веру, но чтоб понастоящему ее приобрести. А мы этого не понимаем… Но на самом деле все-таки, что Сталин по-отечески заботился о России…».
Вопреки распространенному клише, церковное возрождение началось еще в довоенные годы и потому не являлась прямым следствием военной катастрофы и перспективы демонтажа режима в 1941 г. Еще с середины 1930-х гг. прослеживается тенденция возвращения в епархальные ведомства изъятых прежде из патриархии храмов. Проводится историографическая переоценка миссии христианства в пользу признания значительного вклада внесенного православной церковью в становление древнерусской национальной культуры и в отражение внешней агрессии со стороны иноверцев.
С 1935 г. «реабилитируется» табуизированная прежде рождественская елка, которая, правда, став атрибутом новогоднего торжества, утрачивает прямую связь с христианской семиотикой.
Посредством персонального вмешательства Сталина при разработке проекта Конституции 1936 г. были изъяты поправки к статье 124-ой о запрете отправления избирательных прав служителям культа. По инициативе генерального секретаря в опросный лист Всесоюзной переписи был включен пункт о религиозной принадлежности, на исключении которого в свое время настаивал Ленин. Многие верующие, опасаясь репрессий, скрывали свое истинное отношение к вере, другие, считая невозможным отречься от Христа (синдром апостола Петра), скрывались в труднодоступных уголках страны.
Кроме того, местные партийные власти, дабы избежать упрека в недостаточном уровне атеистической пропаганды, стремились фальсифицировать сведения о количестве верующих. Несмотря на фальсификацию, данные статистики констатировали результат, что 100 млн. человек из 170 млн. населения СССР (в городах 1/3, в сельской местности – 2/3) придерживаются религиозного мировоззрения. Конфессиональная перепись имела тактический смысл, поскольку предоставляла Сталину аргументированное обоснование необходимости изменения курса партии в отношении к церкви.
Семинаристское образование Сталина говорит в пользу того, что обращение генерального секретаря, знавшего определенные тонкости догматики и культа, к православию не являлось квазирелигиозным популизмом. Еще в период апогея «штурма небес» «Союзом Воинствующих Безбожников» Сталин оценивал атеистическую литературу как антирелигиозную макулатуру. Он настаивал, чтобы агитки атеистической пропаганды были исключены из библиотеки, предназначенной для его личного пользования. Подобная щепетильность к богоборческой литературе была бы немыслима для человека безрелигиозного. По некоторым свидетельствам, случалось, что генерального секретаря партии заставали за чтением молитвы.
Национальный вопрос
Этническая парадигма мифологического сознания традиционалистских сообществ, построенная на корпоративной замкнутости (архетип «железного занавеса») и инфернализации образа «чужака» (архетип «пятой колонны») была извлечена из глубинных пластов коллективной памяти для политической реализации в процессе сталинской мобилизации.
Сталин идентифицировал себя с русской, а не с грузинской национальной культурой, осуществляя политику по замене интернационалистских приоритетов на русофильские ориентиры.
При рассмотрении феномена «консервативной революции» 30-х через призму методологии «вызов-ответ» происхождение национал-большевизма объясняется по принципу движения маятника, антагонистического последствиям послеоктябрьской русофобии. Девиз «Пальнем-ка пулей в Святую Русь» или «Задерем подол матушке-России» сменились парадигмой национального нарциссизма и подсознательным стремлением к реваншу над космополитическим лобби разрушителей устоев. И, вновь, процесс был гораздо более масштабным, чем только отражение свойств какой-то одной фигуры. Сталин отражал движение масштабов исторической трансформации страны и мира.
По оценке М.С. Агурского, в 1917г. национальным подтекстом революции являлась победа окраин над метрополией, тогда как в середине 1930х получили преобладание центростремительные великодержавные тенденции. Еще в бытность на посту комиссара по делам национальностей, Сталин, несмотря на царедворческую осторожность, рискуя оказаться в опале, выступил против ленинского проекта административного устройства. Республиканскому принципу предоставления максимума самостоятельности национальной периферии он противопоставлял модель лишенных суверенитета автономных образований. Де-факто сталинская административная политика основывалась на унитарной системе государственности, в которой национальные республики не напоминали ни федеральные образования, ни губернаторства, а более походили на воеводства Московской Руси.
В сталинские годы реабилитируется идея «патриотизма», обвинение в котором прежде приравнивалось к ярлыку «контрреволюционера» (была такая формулировка: «осужден как контрреволюционер и патриот»). Испанский полигон продемонстрировал бесперспективность классовой идеологии в опыте создания «интербригад», в военном соперничестве с фашистской армией, императивом которой являлось торжество национальной идеи.
Л.Д. Троцкий в духе левого профетизма предсказывал будущее столкновение СССР и Германии, как новое издание Гражданской войны классов в мировом масштабе: «Опасность войны и поражения в ней СССР есть реальность… Судьба СССР будет решаться в последнем счете не на карте генеральных штабов, а на карте борьбы классов. Только европейский пролетариат, непримиримо противостоящий своей буржуазии… сможет оградить СССР от разгрома…».
Военно-патриотическая пропаганда И.В. Сталина была сосредоточена на ином, на апелляции не к классовому сознанию пролетариата, а к национальным чувствам русской нации.
Вызвавший широкий резонанс тост «За здоровье русского народа» отражал идеологические приоритеты сталинской системы. По-видимому, восприятие Руси как всей земли и народов, находящихся под властью «белого царя», оказало влияние на сталинское видение национального вопроса.
Вектор кадровой политики И.В. Сталина был направлен на обеспечение преобладающего положения в институтах власти лиц славянского происхождения. На авансцену идеологического фронта выдвигаются такие фигуры как А.А. Жданов, которого митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) определил как «партийного славянофила».
В преддверии войны из РККА в массовом порядке увольнялись представители «иностранных национальностей» – поляки (26,6% уволенных), латыши (17,3%), немцы (15%), эстонцы (7,5%), литовцы (3,7%), греки (3,1%), корейцы (2,1%), финны (2,6%), болгары (1,2%), венгры, чехи, румыны, шведы. Превентивной мерой стало переселение из приграничных районов «неблагонадежного» по этническим признакам населения поляков и немцев – с Украины, корейцев и китайцев – с Дальнего Востока, курдов – из Закавказья. Те же мотивы военной угрозы лежали в основе решения 1937 г. о расформировании признанных вредными национальных школ – финских, латышских, немецких, польских, английских, греческих и др. Утверждалось, что в них велась враждебная советской власти деятельность.
Закрытию подлежали Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (имевшего в своем составе секторы – литовский, еврейский, латышский, немецкий, польский, румынский, белорусский, болгарский, итальянский, молдаванский, югославский, эстонский, финский) и Коммунистический университет трудящихся Востока. Постановлением от 7 марта 1938 г. расформировывались существовавшие со времен Гражданской войны национальные части и формирования РККА. Важнейшим политическим шагом по восстановлению национальной идентичности стало введение «пятого пункта» (о национальной принадлежности) в паспорта и официальную кадровую документацию (с 1935 г.). Следствием такой фиксации стало введение в преддверии войны национальных квот на занятие должностей, связанных с поддержкой государственной безопасности. Решением Политбюро от 11 ноября 1939 г. отменялись все прежние инструкции (включая указания В.И. Ленина от 1 мая 1919 г. о преследовании «служителей русской православной церкви и православноверующих»).
Историческая память
Разгром «школы М.И. Покровского», сопровождавшийся реабилитацией «старорежимной» историографии, стал отражением феномена «консервативной революции» 30-х в сфере исторической науки. Из мест заключения в научную среду возвращается когорта историков, обвиненных прежде в монархических симпатиях, а ныне оцениваемых как классиков отечественной историографии: С.В. Бахрушин, С.К. Богоявленский, С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье, Б.Д. Греков, В.Г. Дружинин, М.К. Любавский, В.И. Пичета, Б.А. Романов, Е.В. Тарле, Л.В. Черепнин и др. Многие из них были удостоены высших правительственных оценок, как Ю.В. Готье, избранный в 1939г. действительным членом Академии Наук, или С.В. Бахрушин, удостоенный в 1942г. Сталинской премии. В 1937г. было осуществлено переиздание работы скончавшегося в заключении, осужденного ранее в качестве руководителя диверсии на историческом фронте С.Ф. Платонова «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVIIвв.».
На нигилистические опусы Н.И. Бухарина по отношению к русской истории «Правда» дала категорическую отповедь: «Партия всегда боролась против… «Иванов, не помнящих родства», пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет». На страницах газеты воззрения лидеров оппозиции, осужденных на процессе 1937г., были определены бывшим сменовеховцем И. Лежневым как национальная «смердяковщина». Императив позиции оппозиционеров формулировался словами персонажа «Братьев Карамазовых»: «Я всю Россию ненавижу… Русский народ надо пороть-с», - которые, согласно Лежневу, отражают душевное состояние подсудимых…».
Сталин позволил себе даже выступить с кощунственной для партийной семиосферы критикой воззрений «классиков», адресовав в 1934г. письмо членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»», в котором указывал на ошибочность автора в трактовке внешней политики России, как более милитаристской, чем у западных государств. В середине 1930х гг. приостанавливается издание Полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, в связи с тем, что стал очевиден русофобский характер многих сочинений основоположников «Интернационала».
Квинтэссенцией идеологического противостояния между левой историографической школой и этатистско-почвенным направлением стал конкурс 1934-37гг. на составление лучшего учебника по истории СССР.
Постановлением Совнаркома и ЦК от 1934г. осуждался отвлеченный характер преподавания истории, увлечение формационным абстрагированием и деперсонализацией прошлого. Н.И. Бухарин, как один из членов конкурсной комиссии, ратовал за то, чтобы в учебнике внимание было сосредоточено на описании дореволюционной России как «тюрьмы народов», «воплощения векового обскурантизма». В составленном в соответствии с данными рекомендациями пособии историческое прошлое дифференцировалось на основании исторической дихотомии: революционное – контрреволюционное, при которой к последней из категорий относились персонажи, укреплявшие российскую монархическую государственность и расширявшие ее владения, как, к примеру, Минин и Пожарский или Богдан Хмельницкий.
Но предпочтение было отдано проекту учебника А.В. Шестакова, ориентированному на рассмотрение советского периода истории в органической связи с героическими страницами «старорежимного» прошлого. Следствием сталинского пересмотра истории являлось декларированное в августе 1937г. осуждение левого уклона в историографии, обнаруживаемого, в частности, в негативном освещении таких вех становления отечественной государственности, как христианизация Руси, ориенталистская политика Александра Невского, присоединение к России Украины и Грузии, подавление Петром I стрелецких мятежей. Сталин намеревался осуществить пересмотр исторической роли некоторых фигур советской эпохи, в частности, предполагал возложить на М.А. Шолохова задачу развенчания апологетического освещения деятельности Я.М. Свердлова в Гражданскую войну, прежде всего при проведении расказачивания.
Тенденцию «консервативной революции» в сфере исторического мифотворчества отражает киноэпос второй половины 1930-х гг., такие фильмы, как «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1940). Речь 7 ноября 1941г., с апелляцией к памяти великих военачальников старой России, не представляла собой принципиально нового слова, произнесенного в конъюнктуре задач сохранения режима, а являлась логическим продолжением идеологического переворота довоенных лет.
Внешняя политика
Популярная мифологическая концепция о предполагаемом вторжении Красной Армии в Европу, как претворении стратегии мировой революции, не выдерживает проверки не столько в связи с военно-техническими реалиями, сколько при проведении ее исторической контекстуализации. Агрессия мировой революции имела совершенно иное содержание, чем геополитический имперский курс сталинской эпохи. Доктрина интернационального проекта классовой борьбы пролетариата антиномична внешнеполитической доктрине Сталина, ориентированной на торжество России, как исторического субъекта. Мифологизированное упрощенчество подводит под один знаменатель коминтерновский экспансионизм левого направления общественной мысли и имперский экспансионизм традиционалистской идеологии. Причем, последняя в той же мере разнится и с правым империализмом, как марионеточным механизмом политической воли олигархической закулисы. Еще в марте 1936г. на расспросы американского корреспондента Р. Говарда о планах большевиков по осуществлению мировой революции генеральный секретарь ВКП (б) высказал удивление: «Какая мировая революция? Ничего не знаю, никаких таких планов и намерений у нас не было и нет».
Симптоматично, что в разгар Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, перспективно было задействовать механизм классовой борьбы в тылу Вермахта, Коминтерн был распущен.
Вместо текста Эжена Потье, как гимн СССР провозглашались стихи, имеющие русоцентристское содержание. Претензии на Финляндию, Прибалтику, Западную Белоруссию и Украину, Бесарабию и др. преподносились как восстановление исторических прав России на данные территории. В обращении к народу 2 сентября 1945г., в связи с капитуляцией Японии, Сталин интерпретировал победу СССР, как реванш за фиаско в русско-японской компании: «...поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны... легло на наш страну черным пятном… Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной…».
Если для левого интернационалистского лобби в ВКП(б) Цусима являлась основанием для торжества над дегенирирующим царским режимом («чем хуже, тем лучше»), то Сталин декларировал, что в течении сорока лет (!) вынашивал реванш за унижение самодержавия.
Литература и искусство
Сталинская инверсия проявила себя и в сфере художественного творчества, привела к смене пролеткультовской парадигмы на традиционные жанровые формы. Модернистские эксперименты в духе левого авангардизма, бум которых пришелся на 1920е гг., подвергались табуизации. Предпринятый по инициативе Сталина в предпасхальные дни 1932г. разгон РАПП был встречен в мхатовской литературно-театральной среде аллегорическими приветствиями «Христос воскресе!».
Сталинское искусство, с одной стороны, возвращалось от футуристических абстракций к «образу», зачастую к иконизации, как структурной единице художественного сюжета, с другой, тяготело к монументализму, что привносило элемент сакрализации в динамику имперского строительства («сталинский ренессанс»).
Аналогичное сочетание микро и макрокосмоса при создании идеократического мифа имело место в искусстве Третьего Рейха. В контексте левореволюционного наступления 1920 – начала 1930х гг. на старорежимную архитектуру лишь посредством личного вмешательства Сталина удалось предотвратить уничтожение некоторых памятников, являющихся символом национальной культуры, таких как Собор Василия Блаженного. Храм Христа Спасителя был демонтирован, но ведь из кругов левой элиты звучали призывы и о расстреле Эрмитажа, и о расплавлении Медного всадника, и требовалось значительное лавирование, чтобы удержать дионисийскую энергию футуристского крыла интеллигенции.
В период сталинской инверсии авторы нигилистических по отношению к русской цивилизационной традиции произведений, такие как Демьян Бедный, обличавший российскую «обломовщину», попадают в опалу. «Соцреализм» представлял собой модификацию старорусской апологетики «Святой Руси».
Военное строительство
В семиосфере левой субкультуры атрибутика старорежимной армии вызывала резко враждебное отношение. Саркастическое наименование «золотопогонники» служило синонимом классового врага. За хранение царских орденов и погон бывшим офицерам грозило осуждение как «контрреволюционерам». Казацкие войска воспринимались в качестве церберов самодержавия, а область станичного расселения – российской Вандеей.
Контрреволюционную смену принципов строительства вооруженных сил констатировал Л.Д. Троцкий: «Советское правительство восстанавливает казачество, единственное милиционное формирование царской армии… восстановление казачьих лампасов и чубов есть, несомненно, одно из самых ярких выражений Термидора! Еще более оглушительный удар нанесен принципам Октябрьской революции декретом, восстанавливающим офицерский корпус во всем его буржуазном великолепии… Достойно внимания, что реформаторы не сочли нужным изобрести для восстанавляемых чинов свежие названия… В то же время они обнаружили свою ахиллесову пяту, не осмелившись восстановить звание генерала».
Но, вслед за восстановлением в 1935г. званий «лейтенант», «капитан», «майор», «полковник», в 1940г. реабилитировался и чин «генерала».
От красногвардейских колышков вновь возвращались к погонам, лампасам, эполетам. Инициатива одеть красноармейцев в старорежимное обмундирование исходила от Б.М. Шапошникова, бывшего царского генерала, не скрывающего религиозных убеждений и симпатий к Старой России.
Принято считать, что репрессии высшего командного состава 1937-38 гг. привели только к катастрофическим последствиям в начальный период войны с Германией. Но, с другой стороны, погром коснулся генерации военачальников, исходящих из классовой стратегии военного искусства, открыв простор новой плеяде полководцев. В конце второй мировой войны А. Гитлер, объясняя причины успехов советской армии, говорил: «Правильно сделал Сталин, что уничтожил всех своих военачальников…». Таким образом, в военном строительстве Сталина окончательно выхолащивался дух «Государства и революции».
Языковая политика
Левый послереволюционный вектор в языковой сфере выразился в процессе латинизации алфавитной графики. Сталинская инверсия ознаменовалась русификаторской политикой по отношению к национальным меньшинствам, что нашло воплощение в замене латинской и арабской форм письменности у ряда народов Средней Азии, Севера и присоединенных западных областей кириллицей.
Сталинская трансформация не стала необратимой, оставшись только тенденцией. Период постсталинской истории СССР характеризовался подчеркнуто обратными процессами. От традиционалистского вектора сталинского курса политика КПСС переориентировалась на лево-этатистские рельсы хрущевской и право – этатистские брежневской эпохи. В промежуточном историческом итоге это привело к тяжелым последствиям для страны, став одним из факторов ее распада.
Фрагмент из главы "Опыт советской форсированной модернизации (1928-1944 гг.)" монографии "История России. Учебник для учителя".
