Форум С.Кара-Мурзы

	От	IGA
	К	Н.H.
	Дата	23.08.2013 00:00:38
	Рубрики	Прочее; Ссылки; Тексты;

Беларусь - Вандея перестройки?

http://prasvet.com/1518
Вандея перестройки. Власть и собственность
Авг. 20

Одним из популярных исторических мифов новой Беларуси, вокруг которого в обществе существует удивительный консенсус, является образ БССР как «Вандеи Перестройки». Лоялистской провинции, изо всех сил противостоявшей попыткам реформирования СССР, и едва ли не по сей день борющейся за его возрождение.

Согласно этой картине мира, белорусские чиновники тогда и сейчас — наследники советских комиссаров, от природы преданные советскому строю, Москве, и словно голливудский Терминатор запрограммированные на борьбу со свободным рынком, белорусской культурой и чахлыми ростками нашей государственности. Народ – дремучая крестьянская масса, готовая к безнадежной борьбе против естественного хода вещей из культурологической ненависти к прогрессу. А все перемены последних 25 лет, начиная от появления первых ларьков на районе до Беловежских соглашений – то, что удалось выцарапать маленькой, но храброй национально-демократической оппозиции из их цепких ретроградских лапок.

Эта теория не только ласкает самомнение упомянутой оппозиции, но и весьма удобна власти, которая до сих пор любит картинно стать на фоне «бардака начала 90-х», который устроили, по их же собственным словам, оппозиционеры-демократы. В общем, все довольны. Однако, если рассмотреть этот образ сквозь призму собственности и экономических отношений, картина получается немного другая.

То, что было спрятано

Когда же дала первые заметные трещины глыба под названием СССР? Поскольку мы решили плясать «от экономики», оставим в стороне узников психушек, Голос Америки и Солженицына. Экономическими изменениями, после которых советскую экономику стало лихорадить, и в стране возникла заметная прослойка людей кровно заинтересованных в скорейшем отказе от социалистического эксперимента, были Аренда и Кооперация.

Кооперативы в СССР существовали всегда. Но, со времен сворачивания НЭПа и до принятия закона «О кооперации в СССР» в начале 1988 года, их деятельность была ограничена — для регистрации кооператива требовалось санкция местного совета. В местах с избытком рабочей силы, вроде Средней Азии и Закавказья зарегистрировать кооператив было проще, там, где рабочих рук не хватало – сложнее. Однако, главная причина, ограничивающая развитие кооперативов была другой. Советским кооперативам разрешалось работать только с физическими лицами, но не с госпредприятиями, наемных работников не могло быть больше, чем собственно кооператоров и большинство работников должны были трудиться на условиях вторичной занятости. Желающих кооперироваться на таких условиях было маловато, и в основном была распространена «потребительская кооперация» — объединения граждан для совместного потребления, вроде строительства квартир в «кооперативном доме».

Закон «О кооперации в СССР» вернул удаленную НЭПманскую опцию – возможность «осваивать» бюджетные средства, через частные лавочки – разрешил кооперативам работать с государственными предприятиями. Теперь кооперативы могли выступать в качестве арендаторов или подрядчиков, и число энтузиастов кооперативного движения сразу же пошло в гору. Отменялись также ограничения на наем рабочей силы, и вводился заявительный порядок регистрации.

Наш искушенный капитализмом современник без труда заметит, что выгодополучателями от этих новаций были две категории – директора предприятий и близкие к ним кооператоры. Но для наивных советских граждан все было не так очевидно. Целью изменений объявлялась борьба со скудным ассортиментом товаров и услуг, который душевно измучил советского мещанина. А то, что маленькое и частное работает лучше, чем большое и общее, мещанину объясняли едва ли не со времен «Косыгинской реформы» и к середине 80-х это уже не вызывало сомнения.

Ширмой, прикрывающей принципиальную смену политики, служила привычная фразеология. Не все помнят, но ликвидация социализма объяснялась не желанием ликвидировать социализм, а «возвращением к ленинским традициям». Отправной точкой для такой трактовки послужила статья Ленина “О кооперации”.[1] Черт дернул Ильича за язык употребить в ней применительно к социализму метафору “строй цивилизованных кооператоров”. Человеку прочитавшему статью и знакомому с контекстом ясно – в начале 20-х в экономике господствовал мелкий частник, и кооперация служила обобществлению производства – была способом «перехода к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина». В экономике позднего СССР кооперация могла означать только противоположный путь – распад на сонм мелких производителей. Сторонники кооперации, однако, пренебрегли этим фактом, и миф о настоящем ленинском «строе цивилизованных кооператоров», который усатый тиран спрятал от народа под горой из трупов, пошел в массы.

Еще раньше, в апреле 1987 года указ Президиума Верховного Совета СССР[2] ввел в практику Аренду. Идея аренды была еще более прекрасной, чем кооперация. Коллектив предприятия, или даже отдельного цеха, мог взять свое предприятие (или цех) в аренду у государства и самостоятельно определять как работать. Стены и станки государственные, произведенная продукция в собственности коллектива. В зависимости от условий договора, коллектив мог сам искать сбыт и сырье, произведенную сверх госзаказа продукцию продавать по свободным ценам и по своему усмотрению распределять доход. А мог ничего не искать, просто получать от государства сырье, сдавать обратно продукцию, но все равно распределять доход по собственному усмотрению. Если в законе о кооперации прямо светились интересы директората и немногих предприимчивых, то за арендой можно было рассмотреть трудовые коллективы, освобожденные от оков бюрократии.

Года до 1989-го этот удивительный социализм, приятно включающий в себя возможность частного обогащения, пленял умы и сердца. Инициативные хозяйственники и аппаратчики засучив рукава брались за работу, а население открыв рот ждало, наконец, денег и товаров, для притока которых было готово все – появились мелкие частные лавочки, которые лучше больших и государственных, раскрепощена частная инициатива, которая лучше плана. Итак самый лучший в мире строй, включив в себя еще и возможность извлечения прибыли, казалось, был доведен до совершенства. В это время еще не было никаких «вандей», и местные власти наперегонки внедряли хозрасчет и «новое мышление». Вопросы начались тогда, когда этот очаровательный механизм обновленного социализма заработал на полную катушку и стали видны первые результаты.

Пирожок «с сюрпризом»

А события начали развиваться стремительно. Открытие первых же кооперативов обнаружило «непредвиденное» осложнение – в социалистическом СССР отсутствовала система оптовой торговли в рыночном её понимании — кооператоры могли приобрести товар или сырье только в советских же розничных магазинах или непосредственно на государственных предприятиях с «черного хода». И, вместо того, чтобы побороть дефицит в советской торговле, как это предполагалось в теории, в течение буквально года, кооперативы довели проблему до масштабов катастрофы. Разумеется, и цены на товары, прошедшие через руки дополнительного посредника желающего хорошо заработать, возрастали едва ли не в разы. Единственное в чем кооперативы преуспели, так это в оплате труда самих кооператоров – в то время как средняя заработная плата по стране составляла в 1989 году 234 рубля, у московских кооператоров она переваливала за 700.[3]

Не меньше сюрпризов преподнесла и практическая реализация аренды. По большому счету проблемы были две – то, что «субъектом права собственности провозглашается абстрактный коллектив переменного состава», и то, что «работники предприятий стремятся к максимизации не дохода вообще, а дохода в расчете на одного занятого».[4]

Каждый работник был в каком-то смысле тоже собственником, только пока оставался членом коллектива и терял этот статус в случае пенсии, инвалидности, увольнения. В условиях экономической нестабильности пугала и вероятность банкротства. Поэтому многие самоуправляющиеся коллективы с общего согласия начали жить по принципу «после нас хоть потоп». Родимым пятном арендных коллективов стали: отсутствие вложений в амортизацию и развитие производства, раздутые расходы на социальную сферу (строительство заводских бань, бильярдных и т.п.), экономически необоснованное завышение зарплат и практика сокращений «излишнего» персонала, прежде всего вспомогательного и ИТР.

С 1989-го года главным занятием властей союзного и республиканского уровня потихоньку становится борьба с последствиями собственной реформаторской активности. Спустя год со времени внедрения «рынка» в сфере услуг, порочной признается практика передачи кооперативам столовых на предприятиях и в учебных заведениях. Рекомендуется установить предельный размер наценок, поощрять кооперативы с собственной производственной базой и одновременно пресекать попытки скупки кооперативами товаров в розничной торговой сети.[5]

Как видим, диагноз не составлял тайны – кооператоры увеличивают дефицит и способствуют росту цен, аренда уводит все средства в зарплату и социалку, лишая предприятие перспектив, и все это вместе ломает плановую экономику. Однако дальше попыток лечить недостатки кооперативов арендой, а недостатки аренды кооперативами, дело не шло. Курс на ослабление государства и усиление частника не подвергался сомнению, а идея объявить «полный назад» была маргинальна в среде управленцев любого ранга. Наш искушенный капитализмом современник заметил бы, что это неспроста.

И был бы прав. Странность взаимоотношений между государственными предприятиями и облепившими их кооперативами резала глаз на каждом шагу. Типичный случай государственно-частного партнерства рубежа 80-90-х выглядел примерно так: «Два-три человека создали кооператив. За определенную плату привлекают к работе наших слесарей, токарей, рабочих других специальностей. Те, в ущерб основному производству штампуют на наших станках дефицитные детали для автомобилей. Кооперативы затем выгодно реализовывают их».[6]

В 1991 году рентабельность строительных кооперативов в Минске доходила до 82%, а рентабельность предприятий Главминскстроя была чуть больше 12%.[7] При этом кооперативы по большей части не строили ничего серьезнее дачных домиков, а свою впечатляющую рентабельность зарабатывали выполняя выгодные подряды у дышащего на ладан Главминскстроя.

В крайних случаях возможность рассчитываться с созданными при предприятиях кооперативами из фондов развития производства,[8] приводила к тому, что кооператоры на пару с директором высасывали завод как паук муху.

Партийный аппарат тоже не стоял в стороне. Постановление Совмина СССР «О содействии в хозяйственной деятельности ВЛКСМ», уже в 1988 году разрешило комсомолу торговать и оказывать услуги, самостоятельно определяя цены, образовывать совместные предприятия, и не платить таможенные пошлины при ввозе товаров из-за границы.

Другими словами, все «вандейцы» были заняты сколачиванием капитала и вполне удовлетворены темпами этого процесса, так что им было не до восстания. Они, безусловно, хмурили брови в адрес «безответственных реформаторов», когда нужно было объяснить перебои с продуктами; одергивали появившихся на волне перестройки амбициозных «народных лидеров» и полоскали своих коллег от культуры, впавших в ересь «национализма». Однако все это пока еще не выливалось в какие-то системные решения.

Вы хотели об этом поговорить?

Предпосылки для реального перехода республиканской номенклатуры в оппозицию приватизации, рынку и союзному центру начали складываться к 1990-му году, и причиной этому стал отнюдь не всплеск социалистической сознательности.

Очевидный крах «социализма с возможностью частного обогащения», в сочетании с нежеланием элиты отказываться от самой этой возможности обогащения, диктовал необходимость отказаться от остатков социализма. В начале 1990 года вступает в действие новый закон «О собственности в СССР», который, не смотря на двусмысленность формулировок, допускал наличие частной собственности на средства производства. В июле того же года Верховный Совет СССР постановляет «Считать переход к рыночным отношениям главным содержанием радикальной экономической реформы»,[9] а в ноябре Верховный Совет СССР одобрил «Основные направления стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике» — в 1991 год страна входила «освобождая» цены и приватизируя собственность.

Вот тут-то и всколыхнулась наша Вандея. Передача в частные руки крупных предприятий республиканскую номенклатуру не устраивала категорически. Дело в том, что большая часть расположенных на территории производственных фондов имели союзное подчинение – руководились отраслевыми министерствами из Москвы.[10] Способы приватизации союзных предприятий были не совсем ясны, однако, среди прочих вариантов рассматривалась возможность создания на базе отраслевых министерств концернов и акционерных обществ. Приватизация самых больших, перспективных и современных предприятий Беларуси проходила, таким образом, в обход республиканской «элиты». Как выразился по этому поводу член комиссии по промышленности Верховного Совета БССР Владимир Новик: «Таким образом, новые ведомства уже не содержат указания на принадлежность к СССР, а по сути, представляют собой некоторое подобие транснациональных компаний. Концентрация огромных капиталов в Москве приведет к финансовой олигархии центра, которая придет на смену диктатуре ЦК КПСС».[11] В отличие от нищеты, дефицита и воровства, такое терпеть было нельзя – республиканская номенклатура взяла курс на реальную суверенизацию.

Момент был удачный. На излете 1990-го года политический гений Горбачёва подсказал ему еще одну идею – новый проект союзного договора. Поскольку СССР в 1922-м году создали большевики, которые, как уже было известно, все делали «через кровь», обновленный СССР должен был быть разобран и воссоздан заново через что-то другое. Этим другим стали общесоюзный референдум и коллегиальная выработка нового соглашения с руководством республик, получившая название Новоогаревский процесс. Процесс закончился фиаско, однако он легализовал грызню республиканских элит за власть и собственность, придав ей надлежащую гласность и эпический размах.

Провинциальные вожди выставили Кремлю счет, которому позавидовала бы старуха из сказки о золотой рыбке. Речь шла о разделе союзной промышленности, банковской системы и превращении СССР в шаткий союз замкнутых экономик. Комментируя создание республиканского Национального Банка заместитель председателя Ксенофонт Рубан говорил без обиняков: «Наши предприятия, население имеют деньги. Это непререкаемые ресурсы нашей республики. А если банк оставить в подчинении центра – эти ресурсы, без сомнения, будут использованы им по своему усмотрению».[12] Погоня за деньгами требовала отказаться уже не только от социализма, но и от сколько-нибудь сильного союзного центра.

Лед и пламень

С конца 1990-го года партийно-хозяйственная номенклатура и их впавшие в ересь национализма коллеги от культуры стали петь в унисон. То есть, со стороны все оставалось по-прежнему. Поднявшиеся на волне национально-культурного возрождения системные и не очень оппозиционеры раскапывали могилы жертв сталинизма, обличали «коммунистов» во власти и учили минчан колядовать. «Коммунисты» огрызались в ответ. Однако вся эта увлекательная чехарда на культурном поле, теперь сопровождалась серьезными подвижками в социально-экономической сфере. В 1991-м году СССР крошился и расходился трещинами под воздействием тихой и не всегда заметной со стороны борьбы за «непререкаемые ресурсы».

Одним из фронтов номенклатурного сопротивления центру стала борьба против приватизации находящихся на территории Беларуси предприятий союзного подчинения. От рыночных инициатив центра белорусский Совмин и Верховный Совет отстреливался очередями постановлений. Постановление от июня 1991-го обязывало согласовывать назначения директоров союзных предприятий с местным правительством.[13] В августе было предложено передать союзную собственность в ведение республики.[14] В сентябре – считать недопустимым преобразование этих предприятий в акционерные общества.[15] В ноябре – признать решения союзных органов о приватизации союзных предприятий на территории Беларуси не имеющими юридической силы.[16]

Можно считать, что войнушка закончилась победой «наших», когда в конце 1992-го года по результатам Бишкекских соглашений бывшим союзным республикам официально отошли практически все союзные предприятия, расположенные на их территории.

Как видим, люди, которых национал-демократы в то время ласково называли «манкуртами» и «крамлёўскімі халуямі», когда дело доходило до “ресурсов”, рубились за свой удел яростно и с энтузиазмом. И, да, приватизация местных предприятий своими силами, равно как и облепивший крупные государственные заводы рой частных “малых прдприятий” не вызывала у них такой аллергии.

Хорошо досталось от чиновников-“вандейцев” и потребительскому рынку. В августе 1991-го года республиканское правительство на фоне хронического дефицита буквально всего, принимает постановление «О ценах на продукцию, поставляемую за пределы республики».[17] В соответствии с ним реализация за пределы республики товаров, не включенных в госзаказ, должна была осуществляться с надбавкой не менее 20% к внутриреспубликанским ценам. Дополнительная прибыль делилась по-братски: 50% — предприятию, 50% — в республиканский и местный бюджеты.

Если бы люди, которых тогдашние номенклатурщики ласково называли “националистами” и “полицаями” массово ушли в партизаны, не факт что им удалось бы подорвать снабжение белорусских городов больше.

При этом проблема нарастающего дефицита подавалась сугубо как результат опустошения розничной сети “перекупщиками из других республик”. – “манкурты” очевидно позаимствовали идейный ход у “полицаев”.

Как отвечал на эти фокусы союзный центр? Практически никак. СССР, как мы помним, состоял из 15 республик, и все они в это время занимались тем же самым, чем и БССР, плюс некоторое количество автономий, которые тоже занимались тем же самым, внутри этих республик. Часто в гораздо более экстремальных, чем БССР формах – с «национальными гвардиями», погромами и этнической резней.

Апофеозом бессилия стал «Августовский путч» — истерика части советской верхушки, осознавшей, что «реформы» вышли из под чьего бы то ни было контроля, и попытавшейся обуздать разваливающиеся, коррумпированные партию и госаппарат, силами этой самой партии и этого самого аппарата. Путч протянул три дня и ни одного представителя республиканской номенклатуры ответственного за помянутые выше антигосударственные проделки не увезли в наручниках. Напротив, именно эти люди, по замыслу «путчистов» и должны были «наводить порядок в стране».

В некотором смысле порядок они все-таки навели. Несколько позже. После того, как провалился окончательно дискредитировавший и партию, и центр, и порядок «августовский путч», и, спустя несколько месяцев, агонизирующий Союз был распущен волевым решением руководства трех союзных республик, партийно-хозяйственный актив и их впавшие в ересь национализма коллеги схлестнулись уже в реальной борьбе за контроль над территорией. Победили, и быстро, те, кто хотел просто власти и собственности, без утопичных культурологических надстроек.

А мы в наследство от их то ли вражды, то ли партнерства, получили маленькое восточно-европейское государство. Дитя жадности и тщеславия. С ним теперь и живем.

Re van Shist

[1] В.И. Ленин, ПСС, издание 5-е, т. 45. С. 370.

[2] Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 апреля 1989 г. N 10277-XI «Об аренде и арендных отношениях в СССР».

[3] А.А. Блохин, Е.А. Иванова. Кооперативный сектор экономики. Москва: Знание, 1989. С. 22.

[4] В. Никончик // Деловой вестник, 1991, №7. С.15.

[5] Постановление Совета Министров Республики Беларусь от 28 февраля 1989 г. №100 «Об организации выполнения постановления Совета Министров СССР от 5 января 1989 г. N 26 «О мерах по устранению недостатков в сложившейся практике ценообразования».

[6] Эдуард Подоляк. Малые предприятия на МАЗ. Подпорка для автогиганта? // Деловой вестник, 1992, №9-10. СС. 14-15.

[7] Н.Т Шеремет // Деловой вестник, 1991, №4. СС. 10-11.

[8] Ф.Ф. Блохин. Е.А Иванова. «Кооперативный сектор экономики». Москва: Знание, 1989. С.29.

[9] Постановление ВС СССР от 13.06.1990 № 1558-1 «о концепции перехода к регулируемой рыночной экономике в СССР».

[10] По данным на 1990 год на расположенные в Беларуси предприятия союзного подчинения приходилось 74% основных производственных фондов республики, 53% производственного персонала и 52% выпускаемой продукции. Похожая ситуация была во всех промышленно-развитых республиках. (По сборнику Народное хозяйство СССР в 1990 г. Москва: Финансы и Статистика, 1991).

[11] В.В. Новик. Белорусский рынок и союзный договор. Как будем жить дальше? // Деловой вестник, № 2, 1991. С. 7.

[12] Национальный банк Белоруссии // Деловой вестник №3 1991 год. С.5.

[13] Постановление Верховного Совета Республики Беларусь от 27 июня 1991 г. №937-XII «О мерах по защите экономических интересов Республики Беларусь при решении вопросов, связанных с деятельностью предприятий и организаций союзного подчинения, расположенных на территории республики».

[14] Постановление Верховного Совета Республики Беларусь от 25.08.1991 N 1019-XII «Об обеспечении политической и экономической самостоятельности Белорусской ССР».

[15] Постановление Совета Министров Республики Беларусь от 23 сентября 1991 г. №360 «О разгосударствлении экономики и приватизации государственной собственности Республики Беларусь в 1991 году».

[16] Постановление Совета Министров Республики Беларусь от 4 ноября 1991 г. №404 «О некоторых вопросах разгосударствления и приватизации предприятий и организаций союзного подчинения».

[17] Постановление Совета Министров Белорусской ССР от 16 августа 1991 г. № 321 «О ценах на продукцию, поставляемую за пределы республики».