Сказка "Лунные часы", на основе которой создана игра. В начале - Кибальчиш
Начало сказки "Лунные часы"
От автора
"Сказка для взрослых пионерского возраста" - как это понять? Да и дата написания повести странная: 1970, 2001. Причём, через запятую.
А ведь история книги и вправду мистическая!
Дело в том , что тридцать лет назад я написала повесть-сказку - не столько для пионеров, сколько для взрослых (как, например, сказки Шварца), в которой дети попадают в неведомую страну, где собран многовековой отрицательный опыт человечества - (своеобразная модель ада). Героям предстоит за шестьдесят лет преодолеть эти опасные ловушки (на земле же проходит шестьдесят минут, то есть час). Не успеют - останутся "у чёрта на куличках" навсегда. То есть лишатся "самой-самой" в мире страны, верных друзей, родного дома и "Светлого будущего", оказавшись в вечном плену у Матушки Лени, у Страха и Тоски Зелёной, у Золотой Удочки и у Непроходимой Глупости, в царстве которой "дураки едят пироги, а умные - объедки".
В повести всё заканчивалось хорошо. Минута в минуту, но ребята всё же успевали вернуться домой - с твёрдым намерением жить иначе, остерегаясь главной опасности: остановился, расслабился, оброс мхом - пропал. В общем, получилось некое предостережение взрослым времён застоя и юному поколению, в руках которого к 2000-му году должна была оказаться наша страна.
Поначалу повесть собрался печатать журнал "Костёр", даже заплатил часть гонорара, но потом вдруг отказался - "в связи с изменениями планов редакции". Затем она несколько лет пролежала в Детгизе. Автора кормили обещаниями, заставляли несколько раз переделывать, намекали на некий "кулак в верхах", то разжимающийся, то сжимающийся, но так и не превратившийся в указующий перст. В конце концов, сдались.
Потом телевизионное объединение "Экран", где я в то время работала штатной сценаристкой, загорелось желанием создать на основе повести многосерийный мультфильм. Опять бесконечные переделки, устранение "непроходимостей" и "сглаживание углов"...В конце концов, сказка, так же похожая на первоначальный вариант, как пустой кокон на бабочку, добралась до просмотрового зала последней инстанции.
Была в сценарии такая фраза почти в самом финале: "Ну вот, шестьдесят лет прошло, теперь нам отсюда не выбраться". Вроде бы, абсолютно невинная фраза, если б не грядущее шестидесятилетие советской власти. Роковое совпадение. В общем, бдительное начальство попадало в обморок, фильм сняли с эфира, несколько месяцев буквально изучали под микроскопом на предмет крамолы, а потом всё же показали. Только один раз, просто чтобы выплатить съёмочной группе хоть какие-то деньги.
Если учесть, что примерно такая же участь постигала в то время и другие мои литературные "предостережения и пророчества", я с досады решила "сменить профессию". А именно - купить дачу в Подмосковье, зарабатывать на жизнь трудом на земле и писать "в стол" до "лучших времён". Когда "сказка станет былью".
И дождалась. Теперь можно издавать всё - было бы на что. Увидели свет и двухтомный документально-фантастический роман "Дремучие двери", и повесть "Последний эксперимент", напечатанная лишь в журнальном варианте в 1973-м...И вот, наконец, пришла очередь и "сказки для взрослых пионерского возраста". То есть как раз для тех, кто был пионером в далёкие семидесятые. Кто под водительством "сильных мира того" тоже забуксовал, застрял, клюнул, попался, предал. Или просто остановился и задремал, чтобы проснуться взрослым "совсем в другой стране".
Так что новую концовку "придумала" на исходе второго тысячелетия сама жизнь. А моя сказка так и вошла в повесть почти без изменений - первоначальный машинописный экземпляр, пожелтевший от времени. Гуляй, автор, - цензура-то тю-тю!
Такая вот получилась история.
Ну а печальная она (нет страны) или радостная (нет цензуры) - об этом судить самому читателю.
ЮЛИЯ ИВАНОВА
ЛУННЫЕ ЧАСЫ
(сказка для взрослых пионерского возраста)
ГЛАВА 1
"Великолепная семёрка" и примкнувшая к нам Петрова. Про то, как Петрова разбудила меня после восхождения, и что из этого вышло. Про похищенную Тайну и дыру во времени.
- Слышишь? - вдруг толкнула меня Петрова, высунувшись из спального мешка, который я ей с таким трудом застегнул.
Я ничего не слышал и вообще уже спал. И ребята спали - вся наша "великолепная семёрка", не считая инструктора Малики и примкнувшей к нам, то есть ко мне, Петровой. У нас был трудный день - сегодня мы совершили первое в жизни восхождение. Гора была, конечно, не Эверест, но настоящая, откуда видно и "потоков рожденье", и "обвалов движенье", и даже свирепый Терек. И снега выше облаков, и ослепительное солнце, позолотившее наши имена на скале. Даже Петрова дотянулась и расписалась, забравшись мне на спину, будто на табуретку.
Но не в табуретке дело, а в том, что из-за неё, Петровой, всё и случилось. Если б она к нам, то есть ко мне, не примкнула и не разбудила среди ночи, - кто знает...
"Мы" - это ребята со всего Союза, премированные тем летом 72-го путёвками в Крым и на Кавказ "за высокие достижения в области детского творчества", как было написано на путёвках. Достижения эти были у каждого свои. К примеру, я, Олег Качалкин из Москвы и Янис из Даугавпилса разделили первое место на соревновании управляемых авиамоделей. Мы с Янисом сразу подружились и попросились в один срок по одному маршруту, туристскому, а не в оздоровительный лагерь. И нисколько об этом не жалели, так как вдоволь наговорились, обменялись идеями и опытом и даже решили поступать в МАИ после школы, чтобы потом вместе работать в над проектом истребителя-невидимки, который практически невозможно обнаружить и сбить.
Олесь из Гомеля и Кристина из Львова победили на математической Олимпиаде, Тимур из Душанбе - на конкурсе скрипачей, а Василь с Карпат - на выставке юных фотографов. Василь даже спал с фотоаппаратом и собирался послать на следующую выставку репортаж "Семеро смелых" - про наше путешествие. Шестнадцатилетний Керим из Казахстана, самый старший в группе, прославился тем, что их студенческий отряд строил город где-то за Полярным Кругом. Стройотряд поехал в Болгарию на Золотые пески, а Керим оказался с "мелюзгой" из-за красавицы Малики, в которую влюбился ещё в прошлом году в Домбае, когда приезжал кататься на горных лыжах.
Мы об этом знали, но помалкивали. Мы все были влюблены в Малику, такая она была красивая, бесстрашная и весёлая. Она учила нас преодолевать любые препятствия и трудности, никогда не теряться, не хныкать и держаться друг за друга, что бы ни случилось. И когда плетёшься с рюкзаком по шоссе, а мимо курортники проносятся, машут из окон автобуса - привет, мол, орлятам-ишачатам! И в горах на ночёвке, когда от холода зуб на зуб не попадает, а днём от страха трясёшься, что не сумеешь через ледниковую трещину перепрыгнуть. И на узкой крутой тропе вверх, где срываются из-под ног камни, попадаются змеи и скорпионы, а вниз вообще глядеть запрещено.
Малика любила повторять, что не только она за нас отвечает, но и мы друг за друга, и за природу вокруг, даже за этих кусачих змей и скорпионов, хоть они и гады. Потому что горы - их дом, а мы как бы у этих гадов в гостях и должны их уважать.
В общем, у нас была замечательная группа и двенадцать незабываемых дней, а на тринадцатый, преодолев трудности и личные недостатки, все ледники, турбазы и исторические достопримечательности, мы наконец-то вышли к морю. Разбили две палатки на живописной площадке в скольких-то там километрах над уровнем моря, которое волшебно и таинственно плескалось внизу, отражая всё явственней и дорожку восходящей луны, и звёзды, и огни раскинувшегося внизу города, и фары прогулочных катеров у берега. Мы разожгли костёр по всем правилам бывалого туриста, доели остатки каши с тушонкой, допили чай с сушками и сгущёнкой, допели оставшиеся песни...
Впереди была замечательная неделя там внизу, у моря - уже настоящего заслуженного отдыха среди этих лунных дорожек, волн и прогулочных катеров. С экскурсиями, южными базарами, абрикосами-персиками. И никаких "надо"! И я был бы совершенно счастлив, если б не примкнувшая ко мне Петрова.
Петрову из 86-й квартиры навязали мне давным-давно - как только мы переехали в новый дом и наши "предки", выпускники горного института, поселились на одной лестничной площадке. Дружили они с первого курса, жили в одном общежитии. Мамы наши были москвичками, а папы - иногородними, жили в одном общежитии, ходили к нашим мамам обедать, писали на всех четверых шпаргалки, вместе ездили на практику, потом по экспедициям. Потом поженились.
Потом между экспедициями родился я, а через несколько месяцев - Петрова. Предки получили по квартире в новом доме и тут же снова отбыли в экспедицию, оставив нас бабушкам. Бабушки поначалу очень тосковали по старым комнатам в коммуналках, которые пришлось сдать государству, но потом пообвыкли и тоже сплотились на ниве машинной вязки. Купили одну японскую машинку на двоих и стали одевать весь дом, а потом и район в первоклассные свитера, костюмы и спортивные шапочки.
В общем, все были при деле, все заняты, а мне, сколько себя помню, всё время навязывали Петрову - то играй с ней, то гуляй, то помоги задачку решить...Во-первых, мол, ты старше, а во вторых - мальчик, мужчина. И до того меня доставали с Петровой, что я стал с горя удирать в Дом Пионеров в кружок авиамоделей. Петрову к нам, слава Богу, не приняли, свободные места были только в ансамбле Народного танца, куда никто не шёл. Так она мне назло записалась в этот ансамбль и каждый вечер топала над головой свои "бульбы" и "гопаки", а мне ничего не оставалось, как подняться к ней и засесть вместе за её задачки. А бабушки внизу стрекотали вязальной машинкой и наслаждались тишиной.
Но, в конце концов, Петрова до того дотопалась, что её бабушка тоже сбежала к какому-то чужому дедушке в связанном ею свитере, а маме Петровой пришлось устраиваться на работу в Москве и самой её воспитывать.
Но без бродячей жизни и петровского папы она стала тосковать, психовать, а моя бабушка сказала, что нечего заводить детей, если не собираешься их воспитывать, что она тоже могла бы сбежать к какому-либо дедушке, если б не было нашего. Что им с дедушкой тоже пора отдохнуть от нас и съездить хотя бы на родину, на Кубань. А я обиделся и сказал - ну и скатертью дорожка, только не навязывайте мне Петрову.
Тут и лето наступило, и победа на соревнованиях, и эта путёвка на Кавказ. А бабушка с дедушкой уже и телеграмму на свою Кубань отправили - встречайте, мол, вагон такой-то...Но тут позвонила моя мама из экспедиции и сказала, что мама Петровой должна немедленно ехать туда к ним и спасать семью, что я уже большой мальчик и обязан понять, что поскольку Петрову не с кем оставить в Москве , мне надо взять её с собой. Что хотя Петрова далеко не отличница и не общественница, но из Дома Пионеров ей согласны выдать справку, и тогда можно будет выхлопотать вторую путёвку за наличные.
Я вообще-то реву редко, но тут заревел бы обязательно, однако не успел, потому что в дверь позвонила мама Петровой, сказав. что внизу её ждёт такси, что вот выписанная на Петрову путёвка и деньги на дорогу в конверте, что я не должен отпускать от себя Петрову ни на шаг, не разрешать ей сидеть на холодной земле, торчать в море больше пятнадцати минут , заплывать за буйки, есть немытые фрукты и больше трёх пачек мороженого зараз. Что квартиру она заперла, цветы и кота пристроила, а нам желает счастливого пути.
Из-за её спины выглядывала торжествующая Петрова с видом царевны-Лягушки, на которой я, реви-не реви, обязан жениться.
Мама Петровой расцеловала нас и умчалась "спасать семью".
- Алик, алло!..Что же ты молчишь? - кричала в телефон моя мама. Надо же - из тайги, из глуши, а слышно, будто рядом. Петрова вырвала у меня трубку.
- Здравствуйте, тётя Тоня. Не беспокойтесь, я за Аликом присмотрю...
Я тогда подумал, что кранты, жизнь кончена. Но даже Петровой не удалось испортить наше путешествие, хотя и приходилось тащить всю дорогу то рюкзак Петровой, то саму Петрову, то ей гриву расчёсывать, которая стала от походной жизни как шерсть у овец, что нам попадались в горах.
Насчёт "овечьей шерсти" Петрова обиделась, схватила ножницы и оттяпала себе полкосы.
- Ну, доволен?
- Теперь как пугало огородное, - сказал я.
Петрова стянула волосы на затылке аптечной резинкой и стала вылитый Чипполино. Тогда она захныкала, чтоб я ей немедленно купил шляпу, как у Утёсова из "Весёлых ребят". В утёсовской шляпе Петрова стала похожа на солнечное затмение - в центре нечто круглое, дочерна загорелое, а вокруг - корона из лохматого белого войлока.
Зеркало у нас имелось одно на всех - у Малики, да и то просто пустая пудреница. Петрова в утёсовской шляпе в нём не помещалась, но то, что помещалось, так ей понравилось, что она эту шляпу больше не снимала, даже спала в ней. Спальный мешок застёгнут до подбородка, а снаружи - голова в шляпе.
- Слышишь? - Петрова высунулась из мешка. Голова в шляпе так и поворачивалась туда-сюда, будто локатор.
Слух у Петровой был феноменальный - подсказки она слышала с последней парты.
Ребята крепко спали, сопели. Тимур даже похрапывал. Снаружи трещали цикады.
- Что я должен слышать? Дрыхни, а то завтра домой поедем!
Обычно это действовало безотказно.
- Труба, - шепнула Петрова, - Слышишь? Нас кто-то зовёт.
- Почему нас?
Но пока я выпутывался из мешка, чтобы привязать её руку к своей, (что я иногда делал в воспитательных целях и ради страховки от петровских сюрпризов), Петровой и след простыл.
Сияла полная луна, сияли крупные южные звёзды, снежные склоны и ледники, откуда мы недавно спустились. И огни белого города внизу, и море в огоньках катеров, в котором мы завтра вдоволь наплаваемся, и лунная дорожка до горизонта...
Трещали цикады. Но теперь и я слышал трубу, играющую побудку, где-то совсем неподалёку, и почему-то мне, как и Петровой, стало очевидно, что она зовёт на помощь. Даже не нас с Петровой, а именно меня, Олега Качалкина. Москва, улица Весенняя, дом 18, квартира 85, Советский Союз.
Вслед за Петровой я пошёл на звук. Ноги так и несли меня, мы побежали, потом почти полетели - так мне показалось, пока не очутились перед чёрной круглой дырой с откинутой, тоже круглой, дверью. Будто крышка от старинных карманных часов.
Петрова попятилась, дрожа от страха и любопытства. Глаза её из-под утёсовской шляпы аж светились, как у кошки.
- Лезь первый, ты же м-мальчик, - выдавила она, заикаясь, -Н-не б-бойся, я с тобой.
Вообще-то я трусом не был, но лезть в это подземелье-часы совсем не хотелось. К крышке была привязана то ли верёвочная лестница, то ли цепь - толстая и, вроде бы, серебряная. Она свисала вниз, как бы приглашая - ну же, скорей! Снова из чёрной дыры прозвучала труба. Эх, была - не была! Я стал спускаться, следом - Петрова, едва не наступая мне на макушку.
Под нами и впрямь был циферблат. Лунные часы - старинные светящиеся римские цифры и два серебряных лунных луча вместо стрелок. Луч короче и луч длиннее. Оба подползали к двенадцати.
- Они отсчитывают тьму, - услыхали мы ломкий мальчишеский голос, - Солнечные показывают свет, а эти - тьму. Ваше солнечное время заканчивается, грядёт лунное...Ночь и хаос. Кончилась эра светлых годов, товарищи!
Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки - в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в будённовке. Но дул он совсем не в горн и не в трубу, а в небольшую то ли флейту, то ли дудку, которая в лунном луче сверкала и переливалась, будто хрустальная.
Я решил, что всё это мне снится, и ущипнул себя за руку. Больно. Тут же меня ущипнула Петрова, ещё больнее. Я наступил ей на ногу. Петрова взвизгнула и брыкнулась.
- Да не снюсь я, всё и вправду хуже некуда, - вздохнул Кибальчиш, - Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чём мечтает, - и про самолёт-невидимку, и про город-сад в заполярье, и про элексир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня...
Петрова заявила, что никому и никогда про этот элексир не рассказывала, хоть и мечтала про себя.
- Рассказывала-не рассказывала - какая разница, всё равно уже ничего не сбудется. Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни "человек проходит, как хозяин", ни пионерлагерей, ни самих пионеров...И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови. И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, всё прожрут и пустят по ветру...Щипайся-не щипайся, Качалкин, - никакой это не сон.
Тут Кибальчиш так больно наступил мне сапогом на ногу, что я заорал, что ладно, пусть не сон, только что же теперь делать?
Мальчиш сказал, что когда подслушал у костра наши мечты и планы, то подумал: вот настоящие ребята, готовые на подвиг, которые могут попытаться спасти великое дело борьбы за освобождение человечества. Что он долго звал, играл нам побудку, но все дрыхли.
- Лишь ты, Качалкин...
- Он тоже дрых, это я услыхала, - перебила Петрова. - Только нет у нас и в помине никаких буржуинов, всё-то ты врёшь, Мальчиш. А если б и были, то никак не сумели бы нас победить, потому что страна наша - самая сильная, могучая и несокрушимая в мире, которую даже фашистские полчища не одолели.
Мальчиш печально сказал, что полчища не одолели, а горстка буржуинов одолеют, потому что вся наша сила была в Тайне, которую знали даже дети. Но проклятый Плохиш всё же изловчился и похитил Тайну, чтобы продать буржуинам за бочку варенья и корзину печенья. А без тайны мы против них бессильны. И уже движется на нас снова со всех сторон рать невидимая, выглядывает "из-за спины РСДРП мурло мещанина", прячутся пока что изменники за высокими заборами да кремлёвскими стенами, но вот-вот пробьёт их час. Час тьмы...
Петрова заявила, что не верит ни одному его слову, что он псих и паникёр, и вообще, если б не его героическая биография, надо бы заявить куда следует. Я же сказал, что не может быть психом и паникёром павший смертью храбрых. А Мальчиш добавил, что и вруном никогда не был. Просто он всё видел своими глазами, потому что сам тоже из сказочного измерения, куда утащил проклятый Плохиш нашу Тайну. Что он, Мальчиш, бросился в погоню и уже почти догнал жирного Плохиша, но ворюга из гайдаровской сказки смылся к Чёрту на Кулички. А эти Чёртовы Кулички - самое страшное и опасное место в сказочном измерении, там собран весь отрицательный опыт человечества, коварные ловушки на каждом шагу.
- О, если б я мог туда попасть! - воскликнул он, - Но у меня нет главного - времени. Моё время кончилось. Ни минуты не осталось, ни секундочки...А ты богач, Качалкин, у тебя вся жизнь впереди. Ты ещё можешь всех спасти...Ровно в полночь в полнолуние седьмого месяца седьмого дня тот, у кого вся жизнь впереди, может войти в пролом во времени и попасть на эти самые Кулички.
Сколько их побывало в этих местах, всевозможных туристов и отдыхающих! Одни дрыхли, не слышали, другим лень было вставать...То трусили, то не верили. Или были слишком стары...Времени всё меньше, Качалкин, буржуины приближаются - глаза завидущие, руки загребущие...Точат зубы на народное добро. Видишь зарево за морем? Это они. И если ты тот самый герой...
- Да! Алик - "тот самый", - перебила Петрова, - Но ни на какие Кулички ему нельзя. Я тёте Вале обещала...
- Скоро полночь, - Мальчиш обращался только ко мне, - Ровно в двенадцать сомкнутся два лунных луча и на несколько секунд расступится время. И пока часы будут бить полночь, ты сможешь пролезть в чёрную дыру во времени. За час ты должен разыскать и добыть Тайну и успеть вернуться. Не успеешь - останешься в сказочном измерении навсегда.
- За ча-ас! - ахнула Петрова, - Да за час только до палаток сбегать туда-сюда...
Мальчиш пояснил, что у них в сказочном измерении земная минута равна году. То есть час - это шестьдесят лет.
- Не пущу-у! - заревела Петрова, - Он что же, стариком вернётся? А я как же? Или вообще не вернётся...Женится там у вас на какой-нибудь Василисе Прекрасной!
- Василиса Прекрасная давно замужем за Иванушкой, - сказал Мальчиш. - Кстати, тебя ведь тоже Василисой зовут, да? Вернётся непременно твой Алик и станешь Василисой Качалкиной - кое-что я умею предсказывать.
У меня от такой перспективы аж в глазах позеленело. Я сказал, что согласен на какие угодно Кулички, хоть ни во что подобное, разумеется, не верю. А про себя подумал - вдруг и вправду этот мальчик псих или шпион? Но скорее всего, решил я, всё-таки это сон такой чудной после восхождения. То ли цветов каких надышался, а может, скорпион укусил - чего не бывает в горах! Ну и пусть, хоть во сне отдохну от Петровой.
Ни во что-то я, дурень, тогда не врубился. Насколько всё серьёзно. И наверное, до сих пор ничего не понимаю...
- Ты и вправду готов, Качалкин? - Луч луны упал на лицо Мальчиша, и я увидел его пронзительные суровые глаза. Как у красноармейца на плакате тех лет: "ТЫ - записался добровольцем?"
- А чего тут...Надо, так надо.
- Знаю, ты не трус, не дурак, с тобой можно пойти в разведку, но если дрейфишь - лучше ступай назад спать. Только нет у нас времени дрыхнуть - враг всё ближе. Не вернёшься с Тайной во-время - всё пропало. Одолеют страну буржуины, а ты навсегда останешься в сказочном измерении.
- Зачем он им там нужен? - всхлипнула Петрова, - Алик ведь не какой-нибудь мальчик-с-пальчик! Кем он там будет?
- Качалкиным, который так и не сумел раздобыть Тайну. Попадёт в какую-либо соответствующую сказку или пословицу про бедолагу или растяпу с благими намерениями - мало ли их народ насочинял! А может, новую сказку про него сложат. Вроде как про стойкого оловянного солдатика. И про его Василису, что ждала-не дождалась, да и выскочила за Змея-Горыныча...
- Не-ет! - снова заревела, вцепившись в меня Петрова, - Не пущу-у!
- Это всё сон, Петрова, - я безуспешно старался её отодрать от себя, - Просто нам снится одинаковый сон, это бывает в горах, может, маков нанюхались...Мальчиш отведёт тебя в палатку, утром проснёшься спокойненько...
- А тебя не-ет, - ревела Петрова, - Не хочу-у!
Тут длинный лунный луч коснулся короткого, послышался хрустский звук, будто льдина раскололась. Из образовавшейся под ногами чёрной дыры потянуло погребом.
- Ой, мамочки, - сказала Петрова и села на пол прямо на римское "три". "Потрясный сон", - уговаривал я себя, чтобы не дрожать. Лицо Мальчиша было совсем близко, и я подумал, что ему лет десять, не больше. Звезда на его будённовке была прострелена, на щеке запеклась струйка крови.
- Возьми, товарищ, это дудка-побудка, она зовёт в дорогу, не даёт порасти мхом. Слишком много вы привыкли спать, вот и Тайну проспали, а на Куличках останавливаться нельзя, понял? В случае чего - дуди во всю мочь, мёртвого подымет. Только учти - использовать её можно лишь трижды. И вот тебе часы - я их перевёл на час назад. Когда на них будет двенадцать, твоё время кончится. Прыгай! Будешь вниз лететь - старайся не дышать - там пыль веков...Скорее, пролом закрывается!
- Прощай, Мальчиш, - мы обнялись, - Прощай, Петрова! Петрова, ты где?
- Небось, спряталась со страху. Я о ней позабочусь, товарищ. Возвращайся с победой!
Чёрная дыра быстро сужалась. Я сделал ещё шаг, и тут меня втянуло в неё, будто в пылесос, завертело, закрутило...Потом я шлёпнулся на что-то мягкое, ничего не различая в тёмносерой мгле и стараясь не чихать, хоть в носу нестерпимо щекотало. Я боялся разбудить ребят, по-прежнему уверенный, что сейчас проснусь.
