От IGA Ответить на сообщение
К Дионис Ответить по почте
Дата 14.11.2007 17:00:24 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Тексты; Версия для печати

Жилищная политика как инструмент управления социальными изменениями

http://v2.circle.ru/kentavr/n/34/7

Кто не работает, тот не живет. Жилищная политика как инструмент управления социальными изменениями: опыт России (1917-1941 гг.)


С *первых дней своего существования советская власть осознанно и целенаправленно превращала жилище в эффективное орудие социальной инженерии.

Жилищная политика реализовалась в контексте программ коллективизации и индустриализации – жилище рассматривалось и использовалось властью как средство, обеспечивающее осуществление этих программ. Относительно программы индустриализации жилище использовалось как средство прикрепления населения к месту работы, как средство принуждения и работающих, и нетрудящихся к тру­ду. Относительно программы коллективизации – в качестве своеобразного фильтра для рас­кресс­тьяненного населения – старые города выполняли роль «опорных пунктов»: принимали притекающие в город массы такого населения, включали их в трудовые коллективы, опролетаривали и направляли к местам возникновения новых промышленных предприятий и новых «соцгородов». «Соцгорода» аккумулировали «новый пролетариат», здесь он размещался и обеспечивался жилищем, которое яв­лялось важной составляющей «планового государственного распределения», наряду с другими статьями жизненных потребностей: продукты, промтовары, медицинское обслуживание, льготы в системе образования, обеспечение по старости и проч.

Приоритеты и принципы распределения жилища были направлены властью на формирование новой социальной иерархии, явившейся неизбежным следствием дифференциации общества по сте­пени приближенности к власти и мере служения ей. Для этого первыми же декретами советской влас­ти все городское жилище было огосударствленно. Власть сконцентрировала права владения, уп­равления и распоряжения жилищем исключительно в своих руках. Жилище, которое нельзя было купить, продать, взять в аренду, самостоятельно построить, своевольно обменять и проч., ставило людей в сильную зависимость от государства. Этому в немалой степени способствовали климатические условия России – здесь под пальмой не перезимуешь.

Власть боролась со всеми иными, кроме государственной, формами собственности на жилище – ущемляла, подчиняла, уничтожала, создавала законодательную базу, обеспечивающую приоритет государственной формы собственности (в разных ее выражениях – государственно-ведомственной, го­су­дарственно-коммунальной, государственно-ко­опе­ра­тивной и др.) над прочими. Она сознательно ограничила все формы появления и распределения жилища, кроме государственного строительства и государственного же распределения. Власть, на словах афишируя независимый характер «негосударственных» форм – кооперативной, индивидуальной, – на деле законодательно полностью подчинила их себе и использовала как своеобразный резерв жилища и антикризисный ресурс. Официально, якобы развивая негосударственные формы владения и распоряжения жилищем, власть фактически лишь стимулировала естественную активность и инициативу населения, принуждая вкладывать денежные средства населения в не принадлежащее ему жилье.

Замена государственным жилищным сектором частного была лишь вопросом времени, а необходимость вытеснения и уничтожения того, кто владел частным жилищем была для власти очевидной: в индивидуальном жилище она видела источник противодействия ее организационно-уп­рав­лен­чес­кой стратегии создания трудо-бытовых коллективов. Лишь постоянная неспособность власти справиться с жилищным кризисом, отладить процессы хозяйственного ведения муниципализированного жи­лища, развернуть массовое многоэтажное жилищное строительство оттягивали решение о пол­ном запрещении частного владения жилищем. Власть вынужденно мирилась с нестратегическим присутствием в городах индивидуальной застройки, прятала частное жилище на периферии городов, ста­рательно сносила его в центральных частях города, заполняя освободившиеся территории символами эпохи – сначала образцами архитектурного авангарда, затем сталинского классицизма, потом первенцами панельного домостроения и проч. Власть вяло боролась с «нахаловками», понимая, что, снося самовольно построенное убогое жилище, она, в той или иной мере, будет вынуждена брать на себя заботу о бездомных.

Дефицит жилища был выгоден власти, потому что он играл неизменную роль «кнута» и «пряника» в организационно-управленческой стратегии влас­ти, в навязывании людям нужного образа социального поведения и действия. Власть наказывала лишением жилища – выселенные на улицу «без предоставления жилья» и не имеющие возможности получить его в ведомственных домах от администрации советских предприятий и учреждений, вынуждены были самовольно вселяться в любое мало-мальски приспособленное для обитания помещение (сараи, склады, конюшни, гаражи и проч.), за что преследовались и откуда постоянно безжалостно изгонялись властью. Власть и вознаграждала жилищем – поощрение в виде дополнительных квадратных метров жилой площади в условиях ее острейшего дефицита было одним из наиболее желанных доказательств заслуг перед властью. Рабочие, служащие, интеллигенция, ветераны войны и труда, ученые, чины партаппарата и советской администрации стимулировались к верному служению возможностью иметь дополнительную комнату и даже отдельную квартиру.

За счет жилища миграционные потоки направлялись в нужную государству сторону и, наоборот, останавливались там и тогда, где и когда это было необходимо. Материальные стимулы к труду заменялись администрированием и принуждением, в числе приемов которых жилище играло ведущую роль. В условиях, когда людям невыгодно было хорошо работать, так как жизненные неурядицы (дефицит продуктов и товаров) отвлекали силы на самообеспечение, лежащее вне места работы, угроза увольнения и автоматического лишения места жительства, альтернативу которому было найти практически невозможно, эффективно исполняла свою принудительную функцию.

Скученность коммунального проживания на­селения была выгодна власти. «Прозрачность» переуплотненного коммунального жилища, в котором покомнатно-посемейно проживали люди, обеспечивала контроль и догляд за настроением, повседневным поведением и строем мысли населения, создавала обстановку, исключающую самоорганизацию людей для любого противления власти.

Жилище в руках власти являлось одним из главных средств «контроля-принуждения», а жилищная политика целиком и полностью была детищем стратегии тотального огосударствления и централизации, которую осуществляла власть. Характер же использования жилища был определен конкретными управленческими задачами большевистской власти. И, следует заметить, использование этого средства было весьма эффективным в различных ситуациях и конкретных условиях его применения – власть неизменно добивалась того, что хотела.

Свое правление большевики начали с «квартирного передела», который: а) преследовал пропагандистские цели – наделить представителей победившего класса внешним признаком господства – жильем в центре города; б) абсолютно соответствовал задаче новой власти по перераспределению имущественных прав от богатых к бедным; в) отвечал идее создания «трудо-бытовых коммун». Переселение семей рабочих с окраин именно в центральные районы было вызвано не только социально-культурной престижностью центра по отношению к городской периферии, но и тем, что в этих районах можно было при уплотнении получить максимальный объем жилой площади, в результате того, что люди здесь проживали менее скученно.

В 1919 г. Наркомздрав РСФСР определил ми­нимальную величину кубатуры воздуха, необходимой человеку для нормального самочувствия после ночного сна – 30 куб. метров (при меньшем объеме воздуха человек, усваивая за ночь весь кислород и испытывая его недостаток, утром просыпается с головной болью). Исходя из этой кубатуры, была определена минимальная площадь, необходимая одному человеку. Она составила 8,25 кв. метра (или 1,8 кв. сажени) жилой площади на взрослого человека и половину этой площади – на ребенка. В соответствии с этой величиной и осуществляется уплотнение квартир буржуазии, в которых большие комнаты делятся перегородками на небольшие комнатушки, куда вселяются семьи рабочих – по одной семье в каждую комнату. Так возникает феномен коммунальной квартиры покомнатно-по­семейного заселения.

Будущее России виделось большевикам индус­триальным, а не аграрным. Приток деревенского населения в города планировалось обеспечить за счет «раскрестьянивания», то есть отрыва больших масс крестьянства от сельского уклада жизни и деятельности и вовлечения их в уклад жизни городской; а распределение трудовых контингентов по стране предполагалось осуществлять в соответствии с намечаемыми схемами размещения новых промышленных предприятий, нуждавшихся в рабочих руках[1]. С первых дней своего существования большевики взяли ориентацию на формирования особого типа коллективного объединения людей – трудо-бытовые коммуны. Создаваемые из рабочих фабрик и заводов, трудо-бытовые коммуны должны были являть особый тип производственных отношений, когда за счет тесного переплетения производственных процессов с бытовыми корректировались и нормализовались бы как соседские связи, так и отношение к труду; когда стимулом трудовых достижений становилось положение в повседневной жизни; когда дружеские связи (и лидерское положение) перетекали из жилой среды в трудовую и обратно; когда предметом каждодневных бытовых разговоров и обсуждений становились трудовые дела – то есть производственные и бытовые отношения оказывались взаимоопосредованными. В идеале, по замыслу власти, все население страны должно было быть собрано в подобные коммуны. Причем не только в производственные коллективы, существующие на фабриках и заводах, но и в коллективы советских служащих любого рода.

Власть создает трудо-бытовые коммуны совершенно сознательно и целенаправленно – место работы должно, по замыслу власти, стать для советского человека всем – местом распределения средств к существованию (денежные выплаты, предметы продовольствия и потребления, производственная одежда, внеплановые выдачи и т.п.); местом получения культурных и бытовых благ (квартира, детский сад, врачебное обслуживание, санаторий, культурный отдых и т.д.); местом организации досуга и отправления мероприятий «новой обрядности» (совместное с коллегами по работе празднование дней рождения, «красных» дней календаря, проведение молодежных вечеров, «комсомольских» свадеб, «красных крестин», «октябрин» и «звездин» и т.п.); местом получения привилегий (бесплатный проезд к месту летнего отдыха, транспортная помощь, дополнительные продовольственные пайки, персональный автомобиль и проч.); местом формирования отношений между людьми и местом проявления людьми себя в борьбе за лидерство, в борьбе за упрочение своего положения в коллективе, в борьбе за продвижение по службе. В этом и состоит подлинный смысл идеи трудо-бы­товых коллективов, в которых, благодаря переплетению процессов коммунальной жизни и производственной деятельности полнее и глубже (по замыслу власти) должно происходить саморегулирование жизненных ориентаций и трудовых целей (формирование ценностей самоотверженного труда, воспитание «рабочей совести», распределение социальных ролей, формирование правильных целей карьерного роста и проч.).

Эти коллективы и должны являться свое­образными единицами производительных сил нового общества. В них, за счет единства коллективно-трудовых и коллективно-бытовых отношений, должна создаваться такая моральная обстановка, в которой прогульщики и нарушителя трудовой дисциплины, лодыри и разгильдяи чувствовали бы себя морально осужденными и изолированными в бытовой среде и, наоборот, передовики производства получали бы дополнительные стимулы к трудовым подвигам благодаря всеобщему уважению, почитанию и восхищению. Чтобы трудовые и бытовые процессы составляли единый неразделимый комплекс человеческих отношений (подобный от­ношениям в традиционной крестьянской артели), где все на виду, где личностное поведение и действие корректируется и регулируется коллективом, где плохо работать нельзя и спрятаться от работы некуда, потому, что все те, кто вместе работают, живут тоже вместе.

В формировании таких единиц заинтересована, прежде всего, администрация предприятий. Поэтому, закономерной является ориентация власти на передачу зданий, в которые вселяются рабочие, на попечение предприятий, на которых эти рабочие трудятся. Так создаются дома-коммуны, рабочие общежития, коммунальные квартиры покомнатного-посемейного заселения и проч.

Но предприятия, принимающие на себя заботу о коммунальном жилище, заинтересованы в том, чтобы в этих домах проживали исключительно рабочие данного предприятия. В заботе о «чужих» рабочих администрация предприятий не заинтересована. И это понятно – улучшая жилищные условия своих рабочих, администрация предприятий, тем самым, заинтересовывает их в работе именно на данном предприятии, стимулирует к улучшению труда. Коммунальное жилище становится эффективным рычагом воздействия на рабочих, так как с помощью его администрация получает возможность выдвигать и поощрять лидеров, осуществлять подбор и комплектование составов трудовых коллективов, обеспечивать трудовую дисциплину, бороться с неугодными и проч. К посторонним рабочим администрация безразлична, она их выселяет. Власть обеспечивает этот процесс законодательно – начиная с 1922 принимается серия декретов о выселении в административном порядке рабочих и служащих, утративших связь с производством, из их жилых помещений, закрепленных за предприятиями и учреждениями.

С притоком населения в города потребность в жилище становится все более острой. Она ста­новится проблемой. Жилищный кризис нарастает. И самым простым, апробированным и уже оправдавшим себя решением является возвращение к «квартирному переделу». Он, по сути дела, и возобновляется в конце 1926 г. с выходом декрета «Об условиях и порядке административного выселения граждан из занимаемых ими помещений».

Жилище в руках власти все это время является главным средством регулирования поведения лю­дей. Предоставление жилища, перераспределение жилища, изъятие жилища, вселения и выселения – все это средства властного воздействия на человеческие массы, – причем очень эффективного воздействия, так как жилище является одной из основополагающих потребностей человека.

Власть связывает воедино трудовое и бытовое поведение человека, место его работы и жилище. Это осуществляется, во-первых, за счет введения паспортной системы и прописки – в 1932 г. на­селение привязывается к селитьбе при производстве, причем в количестве, исключающем избыток (либо недостаток) рабочей силы и, следовательно, конкуренцию, безработицу или недоукомплектованность рабочих мест. А, во вторых, за счет введения трудовых книжек – с 1938 г. – население прикрепляется к месту работы, причем в форме, обеспечивающей не только учет рабочих и служащих, но и характер отношения к трудовой деятельности (фиксируемый в трудовой книжке) – причины увольнения, переводы по службе, должностной рост, поощрения и награждения, связанные с работой на предприятии и проч.

Нет ничего удивительного в том, что в 1932 году власть вводит прописку и паспорта; в 1938 году вводит трудовые книжки; а в 1940 г. указом Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», совершенно официально и окончательно закрепляет рабочих и служащих за местом работы. Власть лишь доводит до процедурно завершенного вида и организационно оформляет уже давно отработанные ею приемы и способы контроля над населением – в России практически в течение всего советского периода существовали и паспорта, и трудовые книжки, и прочие документы, удостоверяющие личность и привязывающие людей к месту работы и месту проживания.

Предыстория этого вопроса такова – в 1918 г., власть, осуществляя всеобщую и обязательную трудовую повинность, а также стремясь принудить к труду тех, кто не желает трудиться, вводит «временное трудовое свидетельство для буржуазии», официально называемое весьма парадоксально «трудовая книжка для нетрудящихся». Данный документ выдается взамен удостоверения личности или паспорта, лицам, живущим на нетрудовой доход; прибегающим к наемному труду; членам советов и правлений, директорам акционерных обществ и товариществ; частным торговцам; биржевым маклерам; торговым и коммерческим посредникам; лицам свободных профессий; офицерам, воспитанникам юнкерских училищ и кадетских корпусов; бывшим присяжным поверенным и их помощникам и проч. В трудовые книжки не реже одного раза в месяц вносится отметка о выполнении владельцем книжки возложенных на него общественных работ и трудовых повинностей, и только в случае наличия такой пометки трудовая книжка считается действительной.

Структура и содержание трудовой книжки (за исключением нескольких первых пунктов) близки к структуре и содержанию будущего удостоверения личности образца 1927 г. А парадоксальное на­именование книжки для «нетрудящихся» – «трудовой» – оказывается таковым лишь на первый взгляд. По сути же оно абсолютно правильное, так как введением подобных книжек власть осознанно и сурово принуждает «нетрудящихся» именно к труду. Сбой в регулярном исполнении «нетрудящимся лицом» трудовых повинностей (и, как следствие, сбой в ежемесячном заполнении трудовой книжки), приводит его в полностью бесправное и безысходное положение – утрате возможности передвигаться в пределах города, даже выйти из дома, не говоря уж о возможности получать продуктовые карточки и питаться. В трудовых книжках в этот период делается обязательная отметка о месте жительства.

В 1921 г. власть, воодушевленная окончанием гражданской войны, несколько ослабляет жесткие меры военного времени по закреплению работников за предприятиями. Но, принимая это решение, она действует в полном соответствии со своей главной стратегической задачей – формированием стабильных трудо-бытовых коммун: право принятия решения о переходе рабочих с предприятия на предприятие закрепляется исключительно за администрацией. При этом власть усиливает давление на так называемых «трудовых дезертиров» к которым относит: а) самовольно оставивших работу (или службу); б) продолжающих трудиться, но самовольно перешедших на работу на другое предприятие; в) уклоняющихся от явки на работу по назначению или трудовой мобилизации; г) уклоняющихся от учета и регистрации в органах, проводящих трудовые мобилизации; д) не явившихся в обязательном порядке за распределением на новую работу после увольнения со старой; е) уклоняющихся от трудовой повинности путем подлога документов, фиктивных командировок, симуляции болезни и проч. Трудиться должны все, причем не перепрыгивать при этом с места на место.

Формируя постоянные трудо-бытовые коммуны, власть получает возможность вводить меры коллективной ответственности за результаты труда и коллективного воздействия на «плохотрудящихся». Так, в июле 1921 г. власть принуждает руководства советских учреждений и самих служащих к сокращению штатов. В качестве «рычага» используется новая форма оплаты, заключающаяся в том, что учреждению, переведенному на коллективное снабжение, выделяется фонд денежной и натуральной заработной платы и предлагается сократить личный состав сотрудников (до 50%) при условии сохранения фонда заработной платы неизменным. Таким образом, власть предлагает учреждениям «самосократиться», а в качестве стимула разрешает осуществить повышение заработной платы оставшимся сотрудникам, фактически, в два раза. При этом, власть, зная особенности менталитета русского человека, готового нести нужду, но не брать на душу грех выгнать с работы ближнего, лишив его, тем самым, средств к существованию, оговаривает и этот случай: если учреждение, переведенное на коллективное снабжение, не сократит вполовину число своих сотрудников, не исключит прогулы и не поднимет производительность труда, то ВЦСПС, НКЮ и НКРККИ применят в отношении учреждения нижеследующие репрессивные меры: 1) сами произведут немедленное увольнение лишних служащих; 2) частично или полностью лишат учреждения снабжения и 3) предадут лиц, ответственных за проведение настоящего постановления, суду.

Трудовая книжка к началу 1930-х гг. превращается для городского жителя в основной документ, обеспечивающий его социализацию – без нее нельзя работать, нельзя учиться, нельзя перебраться в другой город, нельзя перейти с одного места работы на другое, нельзя жить, потому что нельзя прописаться. Если в 1917-1918 гг. запись в книгах о проживающих в доме (прописка) осуществлялась на основе различного рода удостоверений, мандатов, билетов делегатов и членских билетов, то в 1920-1921 г. единственным документом, предъявляемым при прописке, окончательно становится трудовая книжка, а требование ее предъявления строго обязательным. В 1922 г. «трудовые книжки», исполняющие роль удостоверения личности, дополняются «расчетными книжками».

В 1932 г., постановление ЦИК и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов» вводит единую паспортную систему и постоянную прописку. В этот период власть вновь активизирует переселенческую компанию внутри городов с целью исключения из ведомственного жилища посторонних и придания однородности трудо-бытовым коллективам за счет выселения из жилищ, принадлежащих предприятиям и учреждениям, всех лиц, утративших с ними связь.

Предвоенные годы являются переломными в социальной ситуации и, как следствие, в осуществлении жилищной политики. В этот период принимается ряд постановлений, ознаменовавших начало очередного этапа борьбы посредством жилища за трудовую дисциплину. Постановления делали обязательным, полным и всеобъемлющим охват трудообязанного населения трудовыми книжками – они заводятся на всех без исключения рабочих и служащих предприятия (работающих на нем свыше 5 дней), в том числе на сезонных и временных работников (работающие по совместительству обязаны иметь трудовую книжку по основному месту работы). Постановления также ужесточали комплекс мер административного и неадминистративного воздействия на летунов, лодырей и прогульщиков, которые «размывали» целостность трудо-бытовых коллективов прежде всего тем, что, даже будучи «уволенными за нарушение трудовой дисциплины или самовольно бросившими работу на предприятии», продолжали занимать жилплощадь в домах, построенных заводами и фабриками для своих рабочих. Постановления предписывали не только решительно увольнять их с работы, но и выселять из ведомственного жилища.

Постановления, с одной стороны, борясь при помощи жилья с «плохотрудящимися», с другой предписывали, опять-таки за счет жилья (предоставления дополнительных квадратных метров и улучшения бытовых условий), стимулировать и поощрять работников к улучшению качества труда, к постоянству работы на одном месте – и поощрять их предоставлением жилища и улучшением бытовых условий.

Введением трудовых книжек и паспортов власть обеспечивает себе условия для продолжения борьбы с неконтролируемыми перемещениями рабочей силы – в июне 1940 г. Верховный Совет СССР принимает уже упоминавшийся указ «...о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», а также указ о принудительном переводе специалистов с одного предприятия на другое и ряд сопутствующих постановлений, дающих право администрации переводить инженеров, конструкторов, техников, мастеров, чертежников, бухгалтеров, экономистов, счетно-финансовых и плановых работников, а также квалифицированных рабочих, начиная с шестого разряда и выше, с одних предприятий или учреждений в другие, в любую точку страны.

С принятием этих распоряжений власть начинает новый виток организационных преобразований, призванных создать строго упорядоченную управленческую структуру руководства трудо-бытовыми коллективами промышленных предприятий и советских учреждений, в которой жилищу, как средству принуждения к труду, отводится главная роль. Война прервала эту организационную работу.



*Меерович Марк Григорьевич – академик Международной академии наук о природе и обществе, советник Российской Академии архитектуры и строительных наук, член Союза архитекторов России и Союза дизайнеров России, кандидат архитектуры, профессор Международной Академии Архитектуры. Текст является сокращенным и переработанным специально для журнала «Кентавр» фрагментом монографии «Жилищная политика в СССР и ее реализация в архитектурном проектировании (1917-1941 гг.)».

[1] Cм.: М.Меерович. «Хозяйство. Города. Власть: как это было сделано в СССР». «Кентавр» №26 (2001), с. 49-56.