От IGA Ответить на сообщение
К Monk Ответить по почте
Дата 01.11.2007 20:15:54 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Тексты; Версия для печати

Культура: русского искусства не существует

http://www.rg.ru/2007/10/31/dashkevich.html

Андрей Кончаловский: Такого понятия, как «русское искусство», не существует

МОСКВА, 1 ноября (Корр. АНН Родион Чемонин). Андрей Кончаловский собрал журналистов – что характерно, по преимуществу иностранных изданий – для того, чтобы не столько поговорить о творчестве, сколько поделиться своими соображениями насчет мировой культуры вообще и политической ситуации в России. Режиссер рассказал и о своих ближайших планах.

– Вы в последнее время много и активно работаете. Что у вас ожидается в будущем?

– Конечно, я могу отвечать на вопросы о своих планах: их много. В этом году я снял фильм «Глянец», в театре Моссовета идет спектакль «Чайка», «Мисс Жюли» идет на Малой Бронной. В «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке я сейчас буду восстанавливать оперу Прокофьева «Война и мир». Когда я говорю о планах, я вообще в первую очередь думаю о том, чтобы просто оставаться здоровым, а остальное приложится. Главное, чтобы были силы всё это сделать.

– Расскажите о вашем предложении для Эдуарда Артемьева написать оперу «Преступление и наказание». Ведь это же абсолютно полифоничный роман…

– Любой роман полифоничен. В свое время к Достоевскому обратилась одна писательница с просьбой о разрешении на инсценировку романа «Преступления и наказания». Достоевский её разрешил, но при этом сказал: «Вы можете менять сюжет, вам все равно на сцену не перенести всего. Главное – не меняйте идею». Он прекрасно понимал, что разные жанры не смогут быть адекватно перенесены в другой жанр. Если Тим Райс с Эндрю Ллойдом Уэббером «махнули» Евангелие и сделали из него неплохую рок-оперу, то вот, собственно, «Иисус Христос – суперзвезда» и натолкнул меня на мысль о том, что можно в России поставить приблизительно на подобном же уровне. Раскольников сам по себе – характер абсолютно роковый. Он истеричен, он болен. Поэтому полифония, разумеется, там будет, но музыкальная, а не литературная.

– А что с вашим проектом «Щелкунчик»?

– «Щелкунчик» – это мюзикл. На музыку Чайковского. В нем участвуют такие известные американские актеры, как Джон Туртурро, Нэтан Лэйн. Эль Фэннинг – сестра довольно известной уже актрисы Дакоты Фэннинг. Ей всего 9 лет, она потрясающий актер, чудесная девочка. Слова написал Тим Райс, известный автор мюзиклов, крупный большой писать и либреттист. Картина будет на английском языке. Я считаю, что мюзикл должен идти только на английском языке.

Мы перенесли действие в 20-е годы. Плюс к этому, там будут не мыши, а крысы. Во-первых, потому что мышь в американском представлении – это абсолютно положительный персонаж, потому что его таковым сделал Микки Маус, а во-вторых, потому что слово «крыса» в английском языке, «rat», позволяет достаточно большую игру слов. Там, к примеру, будет специальный термин «ratification of the world», «окрысение мира».

– Насколько известно, вы в последнее время часто выступаете не столько как художник, сколько как гражданин…

– Недавно в «Российской газете» была опубликована моя большая статья «Победа рынка над искусством», где я пытался проанализировать эволюцию современного искусства на Западе и объяснить тот тупик, в который западное искусство медленно скатывается. Это факт: классическая музыка практически больше не пишется, симфонической формой практически никто не занимается. Да, допустим, есть Филипп Гласс, но если послушать его оперы, то вряд ли можно предположить, что они будут настолько же популярны, как произведения Вагнера – причем не только «сейчас», но и вообще. Я понимаю, что сейчас говорю как абсолютный реакционер, но меня совершенно не устраивают восторги по поводу Энди Уорхола, потому что все знают, что его работы – это не искусство. Цена – колоссальная. Это не произведение искусства, а товар, который стоит колоссальные деньги. Тем более, что все знают, как он был сделан, и это не требовало большого мастерства.

Об этом писал Солженицын 25 лет назад, когда жил еще в Нью-Йорке. Он выразил тогда очень важные и интересные для меня мысли для того, чтобы представить себе некоторую проекцию, по которой развивается иудо-христианская цивилизация, и попробовать себе представить ту проекцию, по которой будет развиваться западная цивилизация. Я бы хотел сейчас написать статью, которая бы называлась «От чёрного квадрата к чёрной дыре». Эта «дыра» – то, к чему движется западная цивилизация. Достаточно только посетить галерею Марата Гельмана, чтобы понять, что бюст Льва Толстого, обгаженный курами, не может являться искусством.

У каждого представление о понятии «свобода» сильно отличается. Например, в России чаще всего «свобода» означает «делать что хочу». Это слово в современном обществе настолько замылено, что любой человек запросто говорит: «Я – за свободу». За свободу борются все: и Буш, и Бен Ладен. Таким образом, это слово стало очень относительным понятием.

Какого рода должна и может быть свобода? Очень часто мы стараемся выбрать между желательным и нежелательным. В данный момент вопросы искусства занимают меня гораздо меньше, чем размышления о так называемой свободе, о выборе. Объяснять свои шаги в искусстве – это бессмысленно. Когда у меня спрашивают, о чем я снял ту или иную картину, то это для меня является вопросом «Зачем я вообще тогда её снял, если мне приходится что-то объяснять?» Или, например: «Зачем я написал ту или иную книгу?»

– Чем русское искусство, по вашему мнению, отличается от западного?

– Судя по этому вопросу, можно понять, что мы изначально считаем, что русская культура – не западная. Это интересно, потому что все русское искусство возникло на основе других. Как такового, чистого русского искусства не существует в принципе. Русская иконопись пришла из Византии, резьба по дереву – от варягов, литература – из Греции и так далее. Пушкин писал с ошибками по-русски и без ошибок по-французски. Поэтому говорить, на мой взгляд, о самобытности русской культуры было бы неправильно.

Русская культура находилась и находится на периферии. Христианство к нам пришло на 200-300 лет позже, чем в Европу, у нас не было университетов при монастырях и так далее, и так далее. И мы стараемся изо всех сил быть в ногу со всем цивилизованным миром. Кто-то сказал – я боюсь ошибиться, кто именно, – что западная культура движется на Роллс-Ройсе, а русская – на трамвае. Но, в любом случае, движение идет в ту же сторону, потому что мы страстно увлечены постмодернизмом. Это видно и по литературе, и, особенно, по театру, но и по изобразительному искусству, где тоже царствует страстное желание не отстать от уровня, задаваемого западными концептуалистами.

Но ведь все циклично. После спада будет подъем. Это неизбежно. Кино движется несколько по иному пути, потому что кино тратит много денег. То, что дорого стоит, имеет больший смысл. Там уже требуется очень много денег, чтобы это сделать. Есть две дорогостоящие в искусстве вещи: кинематограф и архитектура – поэтому там еще сохраняется рациональное мышление. Может быть, именно поэтому там создаются востребованные вещи, которые не часто соответствуют хорошему вкусу, но и не противоречат здравому смыслу.

– Почему вы вернулись в свое время из Америки в Россию?

– Я не жалею, что мне в Голливуде не удалось сделать коммерчески успешные картины. Я был избалован, как ни странно, той системой, которая была при Советской власти. При Советах режиссер был свободен снять кино. Картина могла быть запрещена, но она была снята – и Тарковский, и Аскольдов могли снимать свои фильмы. Их запрещали, но мы снимали их: до тех пор, пока картина была не запрещена официально, ты мог её хотя бы снять. На Западе невозможно снять фильм, если тебе не дали денег.

Американский рынок – очень закрытый для «неанглоговорящих» картин. Вот я и вернулся в Россию, и потом уже снял «Одиссею», «Лев зимой» – в Америке. Но тогда Голливуд был другим. В то время Коппола был абсолютно на коне, тогда Скорсезе еще мог снимать такие фильмы, как «Таксист». Сейчас снимают совсем другие картины, сам Скорсезе снимает фильмы типа «Авиатора», который, как вы сами можете заметить, очень далек от серьезных социальных лент 80-х годов. Это происходит потому, что сейчас совершенно иная публика в кино. Это тинейджеры, которых интересуют пин-болл, аркада или блокбастер. Социальные картины ушли в сферу документального кино.

В этом смысле я был избалован, я думал, что режиссер решает все. В Голливуде режиссер не решает ничего, если только он не Спилберг. Я знаю, что Ридли Скотт, являясь одним из крупнейших мировых режиссеров, соглашался с тем, что Спилберг ему не отдавал. Спилберг говорил ему во время съемок «Гладиатора»: «Этой сцены не будет и не должно быть», и Скотт мирился и убирал эту сцену из фильма. Поскольку я снимал в Голливуде авторское кино, кроме «Танго и Кэш» (фильм с Сильвестром Сталлоне и Куртом Расселом 1989 года – прим. АНН), я не думаю, что я был удобным режиссером для больших компаний.

– Существует ли в России сейчас демократия, по вашему мнению?

– Я считаю, что в России никогда не было демократии, нет и не может быть сегодня и завтра. Как говорил марксист Плеханов, которого я очень уважаю, – именно марксист, а не ленинист и не большевик, – не было исторических предпосылок для возникновения в России демократических институтов. Вот говорят, что в России сейчас возникает буржуазия. На мой взгляд, это иллюзия. Возникает общество потребления, но никак не класс буржуа. У нас сейчас возникает Колумбия, но никак не правовое государство. На мой взгляд, народу свободу дать нельзя. Он её отберет. А когда ему её дают насильно, так он еще и отплевывается, как это произошло в 90-е годы при Ельцине. Что из этого получилось? Катастрофа.