Клуб Кургиняна 31.05.07: выходить и выводить страну из тупика прагматизма
Доклад Кургиняна на тему соотношения прагматизма и идеального.
Среди прочего, рассказано, как в соответствии со статьей Шмелева "Идеалы и интересы" противопоставляли "прагматические интересы" и "глупость и вредность идеалов", превращая в итоге Россию в криминальное насквозь пиратское королевство, населенное не ведающими Идеалов "русскими свиньями", которых в скором будущем зачистят, дабы не гадили в мировой кладовой ресурсов.
Обратите внимание на стр.24, с каким "хитом" россиянская группа "Серебро" взяла 3-е место на конкурсе Евровидения. Всей Европе показали эту самую "русскую свинью" - смотрите и слушайте, что она там хрюкает! Еще "победили" Верка Сердючка с Украины и лесбиянка из Сербии. Всей Европе показали: что, разве Гитлер был не прав, считая, что вот этих надо было зачистить до нуля?
Гитлер потерпел поражение, потому что в его время это были не свиньи, а Люди. Но теперь их с помощью весьма простых технологий превращают в свиней, облегчая работу будущим чистильщикам нашей территории от нас.
Рассказано также о глубинной Сути конфликта на Украине.
ТУПИК ПРАГМАТИЗМА
О подлинной причине, порождающей все новые сбои в российской внутренней и внешней политике
Доклад, прочитанный на заседании клуба «Содержательное единство» 31 мая 2007 года
Введение
Я часто говорил о внесистемном заимствовании как принципе поведения, вытекающем из некоего превратного прагматизма. Я вынужден снова об этом говорить. Что значит - вынужден? В отличие от многого другого, что я намерен обсуждать, меня феномен такого внесистемного заимствования, взятый как вещь в себе, не очень интересует. Но этот феномен порождает определенное политическое поведение. А это поведение создает систему рисков для действующей российской власти. А значит, для страны и общества.
Я - практикующий политолог. И, кроме того, гражданин данной страны и данного общества. Я не могу не понимать, что порождая риски для действующей власти, этот феномен внесистемного заимствования (дитя тупикового прагматизма) порождает риски для страны и общества. А значит, и для меня лично. Моя профессиональная и гражданская обязанность в том, чтобы обсуждать эти риски. Если я перестану их обсуждать - я должен поменять профессию.
И я, может, ее и поменял бы. Но у меня нет никакого желания менять все остальное. Место проживания, причастность к данному историческому субъекту. Вытекающую из этого экзистенциальную ответственность, то есть судьбу.
Профессиональные обязанности можно скорректировать, не потеряв самоуважения. А как быть с гражданскими обязанностями и тем, что из них вытекает?
Потому я вынужден теоретически осмысливать внесистемные заимствования определенных - в том-то и дело, что особых - вещей. Для того, чтобы это обсуждать, я должен выделить класс вещей, в пределах которого внесистемное заимствование особенно опасно. А чтобы это сделать, понадобится хотя бы короткий теоретический пассаж. Пассаж этот посвящен, как вы увидите, очень конкретному поводу. Но оторвать повод от теории невозможно. Внесистемное заимствование - это способ политического поведения, при котором слова, принципы оценки, способы полемики, другие социо-алгоритмы отрываются от той системы, которая все это использовала (рис.1).
Итак, есть (а) сама Система, (б) нечто, используемое этой Системой и (в) само это использование (рис.2).
Как только есть использование, есть все то, что это использование обусловливает или детерминирует. Между обусловливанием и использованием существует прямое и обратное соответствие. Нет нормального использования без обусловливания. И нет обусловливания без использования (рис.3).
Обусловливание - это не абстракция. Это система процедур, устанавливающих соответствие между тем, что порождено Системой и подлежит использованию, и массой сопряженных с генезисом Системы (и не отделимых от нее) специфичностей.
К коим относятся:
- цели, ради которых применяются данные средства,
- рамки, в которых применение этих средств возможно ,
- обстоятельства, которые породит применение этих средств,
- ограничения, которые встроены в алгоритмы, неотрывно связанные со средствами,
- допуски на нагрузки при применении данных средств,
- возможности, которыми надо располагать для того, чтобы применять определенные средства.
Отрыв средств от Системы означает, что исчезает само это обусловливание. И остается «голое средство» (рис.4).
Отрыв процедуры использования от Системы превращает любое средство - в голое средство (рис.5).
Голое средство связано со средством так же, как вещь - с тем, что именуется утиль (рис.6).
В этом смысле процедуру такого освобождения средства от Системы и совокупности факторов, обусловливающих использование этого средства, можно назвать утилизацией (рис.7).
А где есть утилизация, там есть и свалка (рис.8).
Образ свалки - не ярлык, не ругательство, не оценочное суждение. Это важнейшая рабочая аналитическая метафора, которая для нас важна по ряду причин.
Во-первых, каждый, кто имел дело со свалками, знает, что это очень сложная и небесполезная штука. На свалке размещены гигантские ценности. Но все вещи, находящиеся на свалке, лишены своего генезиса, своей родовой функции. Автомобиль - это не автомобиль, а груда металлолома. Диван - это не диван, а совокупность частей - тряпок, пружин - которые могут быть использованы по произвольному назначению. Свалка - это место расположения вещей, освобожденных от своей предназначенности.
От того отпечатка смысла, который накладывает дух на эти структурные совокупности. Хотел бы сказать попроще, но, честно, не знаю, как именно.
Во-вторых, каждый, кто наблюдал вблизи судороги нашего бесконечного «переходного периода» (всегда хотел знать - от чего к чему переходного), видел, что советские вещи, то есть объекты материальной среды, использовались утилизационным, то есть свалочным, образом. В простейшем случае они просто продавались, иногда за бесценок. Хотя иногда они использовались и более тонко.
Но всегда - не по назначению. То есть не для обеспечения жизни определенной социальной системы, государства, общества, а как дорогостоящий утиль, лишенный этой «дурацкой предназначенности» (какая еще система, какое государство, какое общество? Хе-хе-хе!). Но утиль, который обладает собственной «утилизационной вкусностью».
МВД как средство обеспечения правопорядка - это, с точки зрения утилизатора, глупая мерзость. А СОБР для наезда на конкурента - это лакомая «вкусность». Поэтому нельзя сказать, что МВД лишено ценности. Если взглянуть на МВД освобожденным взглядом, как на утиль, то оно обладает огромной ценностью. «Но только не надо предвзятости»!
В-третьих, мы должны понимать, что утилизация утилизации рознь. Где-то утилизация более применима, а где-то менее. Для того, чтобы это понять, нужно всерьез (без улыбок и пожимания плечами) разобраться в том, что такое есть утилизация.
К сожалению, это теоретическая проблема. Но не такая уж сложная. Поэтому я позволю себе ее рассмотреть. Для этого я введу простейшее противопоставление: вещественное - невещественное (рис.9).
Обращаю внимание на то, что я осуществляю предельную формализацию, максимально освобождая ее от конкретного содержания. Я не говорю:
«материя - сознание», «плоть - дух». Я просто говорю, что есть вещественное и невещественное. Такое противопоставление вполне корректно с позиций формальной логики. Понимая ограничение этой логики, я ее применяю, чтобы преодолеть. Чтобы преобразовать в диалектическую логику с помощью прозрачных, интеллектуально-осязаемых способов (рис.10).
Теперь представьте себе, что я скажу: миром правит невещественное. Многие пожмут плечами. Мол, как это невещественное? Миром правят деньги. Ну, еще нефть, оружие... В крайнем случае, большие батальоны (формулировка Наполеона). Но причем тут невещественное? (рис.11)
А если я скажу: «Информация правит миром» - все согласятся. Даже те, кто убеждены во всесилии денег. Финансовые рынки управляются информацией, эти рынки и есть деньги. Деньги правят миром... Все совпадает. Все правильно.
А теперь давайте два утверждения - безусловное и сомнительное - поставим в один ряд (рис.12).
Вроде бы, я опроверг оппонента. Но у всех, кто за этим опровержением следит, остался какой-то осадок. Потому что информация трудно располагается в заданной антиномии «вещественное - невещественное». И чаще всего для того, чтобы ее там расположить, снимают антиномичность, то есть двоичный код, и используют троичный. То есть говорят о том, что информация - это какое-то третье состояние между вещественностью и невещественностью. Все, кто читал Джона фон Ноймана, или Урсула, или наших теоретиков, хорошо знакомы с такой недвоичной описательностью.
И все бы хорошо, но дальше - «ни тпру, ни ну». Коды-то задавать можно любые. Но если это настоящие коды - они будут что-то порождать: графы, поля, множества, кольца... Хоть что-нибудь. А эта троичность порождает только гуманитарно-философскую болтовню. Но и антиномия никуда не уходит. Что же делать? Я давно предложил для того, чтобы избежать троичной спекулятивности и двоичной антиномичности, применять «диалектические матрицы». Вроде бы, прием усложненный, а на самом деле - ничего подобного. Когда вам говорят «Икс или Игрек» - не покупайтесь на это «или» (антиномичность). И не убегайте в спекулятивность (троичность). Лучше скажите, что есть совсем очищенный от Игрека Икс. И совсем очищенный от Икса Игрек. А также есть Икс, в котором Игрек остается. И наоборот - Игрек, в котором остается Икс.
В итоге получится матрица (рис. 13).
Здесь одна диагональ (ХХ - YY) усугубляет антиномию, а другая диагональ (XY - YX) антиномию преодолевает.
А теперь уйдем от полных абстракций. И возьмем антиномию «плоть - дух». Есть абсолютная плоть, то есть плоть, полностью лишенная духа (ультравещественность). И есть абсолютный дух, лишенный плоти (ультраневещественность). Ультравещественность - это ХХ. Ультраневещественность - это YY. А есть еще воплощенный дух (YX). И одухотворенная плоть (ХY).
Воплощенный дух (YX) - это ИНФОРМАЦИОННАЯ СТРУКТУРА. То есть слово, оценка, критерий, алгоритм, композиция, схема.
Одухотворенная плоть (ХY) - это МАТЕРИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА.
Объединяет эту диагональ матрицы (XY - YX) свойство структурности.
Абсолютная материальность - это недоструктурность.
Абсолютная духовность - это сверхструктурность. А вот промежуточные реальности связаны со структурностью.
Рассмотрим разницу между материальной и информационной структурой. Если я создаю материальную структуру, например, машину (шире - вещь), то степень моей обособленности от духа, породившего эту материальную структуру (иначе - материальную форму) очень велика. Чтобы водить машину, я не должен быть Генри Фордом. Но и тут мое использование вещи обусловлено. Я осознаю свою ответственность за это обусловливание. Я должен заправлять машину бензином, проходить техосмотр, уметь водить машину, знать правила дорожного движения, избегать аварий, отвечать за их возможность (то есть рисковать), участвовать в деятельности под названием «автовождение», зачем-то применять этот вид деятельности, то есть куда-то ездить. Но я не обязан поддерживать постоянную связь с духом, породившим вещь. Дух, породив вещь, умер в ней. И его отпечаток лишь в том, что он сохраняет структурность и нечто, называемое «использованием». Если убрать использование, то останется обычный утиль. И я вправе утилизировать материальную структуру, извлекая из нее побочные полезности.
А вот в информационных структурах дух присутствует постоянно. В виде живого духа. Он не умирает, не опредмечивается окончательно. Он постоянно там существует. И отделить информационную структуру от духа очень трудно. Она при этом не просто умирает. Она превращается. Потому что оставшаяся в ней доза духа начинает гнить и разлагать структурную оболочку.
Поэтому одно дело - нормальная свалка, место размещения материальных структур, освобожденных от предназначенности. А другое дело - свалка информационных структур, освобожденных от предназначенности. Где под информационными структурами я имею в виду любую структурную невещественность.
В том-то и беда нынешней ситуации, что утилизация (и ее источник в виде так называемого прагматизма) предполагает возможность отделения социальных структур, лого-структур и всего «структурного невещественного» - от тех систем, которые их породили, то есть от духа. Выхватывание неких систем со свалки и их произвольное использование - это свойство нынешнего времени. Возможно, основное его свойство.
Комментируя победу КПРФ на выборах губернатора в Волгограде, Зюганов говорил: «Это историческое событие, равноценное победе советских войск под Сталинградом в 1943 году».
А Слиска, помнится, 2-3 года назад предлагала восстановить в России народные дружины. Что это значит? (рис.14)
Это значит, что есть коммунизм как дух. Что этот дух породил СССР как Систему. Что внутри этой Системы были невещественные структурности типа:
народная дружина (способ организации), победа под Сталинградом (исторический подвиг), гимн, знамя, культурные эталоны и мало ли что еще... То есть были какие-то идеальные средства, способы их использования и обусловленности. Теперь способы использования, обусловленности, сам дух и даже Система - изъяты. А средства сохранены.
Экстремальной разновидностью подобной операциональности было все, что вытворялось вокруг Знамени Победы. И не в плане конкретного хамства конкретных лиц - это отдельно. Если знамя - это символ, то что такое символ знамени? Значит, для тех, кто это придумал, знамя - не символ, а вещь. То есть «идеальный утиль». А по отношению к идеальной вещи возможна утилизация. Если знамя - это не символ, а вещь (тряпка) с ее утилизационно-прагматической ценностью (выборной кампанией), то вещь может иметь знак (символ знамени). А знак - цену. А цена - биржевые эквиваленты и процедуры. Анджей Вайда это описал в фильме «Всё на продажу». Но там продавались идеальные предметы, имеющие предназначение и не освобожденные от него (долг, любовь, миссия). Здесь продаются утиль-предметы. Не только информструктуры, оторванные от духа, превращены в информвещи. Но и информвещи сразу превращены в информ-утиль. Оторвана ли от жизни моя теория? Читателю виднее. Но мне то кажется, что никоим образом. Мы все только что прослушали откровения Лугового. Перед этим нас неделю к этим откровениям готовили. Другое дело, что всем все «по барабану». И Луговой, и Литвиненко, и Политковская, и кто угодно еще. Но те, кто к этому готовят, считают, что могут привлечь внимание. Иначе зачем они терзают слух и глаз, тратят время гостелевидения?
Наконец, мы слышим Лугового. Все, что он говорит, - это классическая пропись эпохи зрелого социализма в достойном исполнении офицера КГБ той эпохи. То есть все - слова, тип аргументации, подход, подача, риторика, - взято из той системы, превращенной в свалку. А сами слова, типы аргументации, подходы и прочее - превращены в информструктурный утиль. Чем это чревато? (рис.15).
Был Дух - коммунизм, Система - СССР. У Системы были цели, возможности. И в эти цели и возможности упаковывался подход с его служебными информструктурами, словами, типом аргументации и так далее. Цели предполагали, что нам на Запад «накласть». Возможности - что есть, чем «накласть».
Теперь нет ни того, ни другого. А все взято с той свалки. Результат будет совершенно сокрушительный!
Но ведь это не единственный случай, когда все делается именно так! Это не случайность, это закономерность. И чтобы убедиться в этом, надо рассмотреть более крупные случаи.
Часть 1. Политологический анализ проблемы
На Украине - острейший политический кризис. При этом Украина - не просто одно из сопредельных государств. Ничто так не должно интересовать Россию, как ситуация на Украине. Если мы хотим иметь империю, как утверждает ряд влиятельных патриотических фигур, то без Украины империи нет.
Если мы хотим национального государства, то славянский ареал является для нас решающим. Если мы просто хотим оставаться на Черном море, то нас не может не интересовать ситуация в государстве, контролирующем Крым и Одессу. В конце концов, те же экспортные деньги за газ и нефть (если они являются альфой и омегой властных хотений) во многом детерминированы процессами на Украине. Потому что структуру нашего транзита если и удастся изменить, то не сразу... Потому что никто не сказал, что эту структуру вообще можно изменить. В том смысле, что при попытках изменений не появится новых проблем...
Не хочу утверждать, что российская власть не занимается Украиной и не имеет возможности влиять на характер протекающего там кризиса. Это было бы просто неверно. Это означало бы, что мы видимое принимаем за сущее. Конечно, власть занимается Украиной. И конечно, она имеет вполне весомые возможности. Но в чем тогда дело? Почему эти занятия, влияя на массу очень животрепещущих частностей, не переламывают тенденции? Не придают этой тенденции нового качества? Между тем, качество развивающегося процесса, как мне кажется, достаточно очевидно. Но это для меня оно очевидно. А для других - нет. И я не хочу сказать, что эти другие меньше меня понимают в происходящем. Или что они радуются умалению российских возможностей. Как-то со временем у меня пропало желание давать подобные лихие оценки.
И не в том дело, что власть грозит пальчиком и говорит «ни-ни». Может, кому-то она это говорит. Не знаю. Но только не мне. Да и по тому, что я читаю в газетах, - ну, никак не возникает ощущения, что власть болезненно реагирует на лихие оценки.
Просто я вдруг понял, что эти лихие оценки отнюдь не углубляют нашего понимания происходящего. Что они не схватывают главного в происходящем. И в этом смысле удаляют нас от истины, а не приближают к ней. Если вообще по отношению к происходящему можно использовать альтернативу «ложное - истинное». Как практикующий аналитик, я за последние годы стал критически относиться к запальчивости вообще, и в особенности к расхожим, популярным формам этой запальчивости. А самая расхожая форма - это высокомерно выкрикиваемое: «А он что, дурак?»
Обсуждаешь поведение лидера какой-нибудь корпорации. Или какого-нибудь иного действующего лица. Предлагаешь на выбор два сценария.
Сценарий #1. Действующее лицо понимает, что находится под воздействием таких-то и таких-то обстоятельств (атакуемо такими-то субъектами, втянуто в русло таких-то объективных процессов). Сценарий #2. Действующее лицо этого не понимает. А тебе отвечают запальчиво: «А оно (лицо это) достаточно тупо! Конечно, не понимает!» Ну, что ответить? Сказать оппоненту: «Мил человек, а кто ты такой, чтобы так рубить с плеча? Между прочим, тот, кого ты в тупости обвиняешь, много чего сделал, много чего добился. А ты-то сам что сделал, чего добился?» Ответить так - это значит обидеть оппонента, вступить с ним в перепалку. Что, опять-таки, скучно, неинтересно.
И приходится набираться терпения. И находить какие-то корректные формы указания на суть описываемой коллизии. А какие тут могут быть корректные формы?
Эти формы - хочешь, не хочешь - всегда сводятся к тому, что человек не бывает ни вообще умным, ни вообще глупым. Ни вообще осведомленным, ни вообще неосведомленным. Что всегда есть диаграмма всего чего угодно - интересов, знаний, пониманий, желаний. Что эти знания, интересы, понимания, желания носят не скалярный, а векторный характер. Что каждый человек, говоря языком Шекспира, «помешан в норд-норд-вест, а при южном ветре может отличить сокола от цапли». Кто-то помешан в норд-норд-вест, а кто-то в норд-норд-ост...
Если от «помешанности вообще» перейти к корректному описанию подобной анизотропии понимания (хотения, знания, заинтересованности), то получается следующее (рис.16).
Запальчивые оценки предполагают, что в каком бы направлении ни двигалось это самое понимание (или интерес, или что-то еще), везде оно будет количественно одинаково. Как радиус круга. Так почти никогда не бывает. Гораздо чаще это понимание (интерес или что-либо еще) напоминает не круг, а эллипс (рис.17).
По оси Х (или «в норд-норд-вест», если по Шекспиру) человек может понимать достаточно мало, а по оси Y (или, скажем так, в «норд-норд-ост») очень много. И спрашивать, умен он вообще или глуп, просто недостойно. Если он крупный человек, то он наверняка умен. Весь вопрос - в чем умен. А поскольку он человек, то в чем-то он всегда глуп. Даже если в чем-то другом он гений. Вопрос, в чем именно он глуп. Подлинные диаграммы понимания, заинтересованности или чего-либо еще, являющиеся частью описания той или иной личности, носят не круговой и не эллиптический, а гораздо более сложный характер (рис.18) .
По оси 1-1 человек, например, может понимать достаточно много.
По соседней оси 2-2 - почти ничего не понимать.
По оси 3-3 - понимать кое-что.
А по оси 4-4 - понимать больше, чем кто угодно.
Диаграмма этих пониманий описывает структуру пониманий, характеризующую определенного человека.
Диаграмма интересов описывает структуру интересов, описывающих этого человека. А полный набор таких диаграмм (пониманий, интересов, хотений) - опишет человека, некую личность в ее уникальности.
Поэтому никогда ни про кого не надо говорить - «вообще умен» или «вообще глуп». Нужно определять тип мышления. И сознавать, что принадлежность того или иного лица (или группы, класса) к другому типу мышления никак не сводится к оценке по принципу «больше-меньше». Другое - оно не больше и не меньше, оно другое. То мышление, которое я хочу рассмотреть, называет себя прагматическим. При этом все не сводится к прагматике мышления. Прагматика мышления дополняется прагматикой интереса (потребностей, мотиваций), прагматикой поведения (планирование, осуществление деятельности). Человек чувствует как прагматик, мыслит как прагматик, действует как прагматик, хочет как прагматик.
В рамках такого совокупного прагматизма человек этот мыслит острее и точнее, чем я. Действует энергичнее и настойчивее. Проявляет большее, чем я, хотение. Демонстрирует гораздо больший накал чувств (чтобы не сказать - страстей). И... и оказывается в тупике. В тупике собственного (зачастую блестящего) прагматизма. Всегда ли он оказывается в тупике? Нет, отнюдь не всегда. Все зависит от типа проблемы, с которой он сталкивается (рис.19).
К этой фундаментальной альтернативе добавляется другая альтернатива, не столь актуальная, но тоже весьма серьезная.
Одно сознание будет решать проблему индуктивно. То есть разлагая ее на компоненты и пытаясь
получить общее решение как сумму решений частных.
Другое сознание будет решать проблему дедуктивно. То есть схватывая проблемный фокус и не редуцируя содержащееся в этом фокусе общее до тех или иных (может быть, и весьма существенных) частностей. И опять же, все зависит от типа проблем (рис.20).
В принципе правомочно рассматривать четыре обобщенных типа мышления (интересов, действий и прочего) - рис.21.
Первый тип - индуктивно-прагматический. Наиболее частый тип.
Второй тип - дедуктивно-непрагматический. Тоже частый тип.
Третий тип - дедуктивно-прагматический. Бывает, но гораздо реже.
Четвертый тип - индуктивно-непрагматический. Встречается реже всего.
Описав общую ситуацию, я могу вернуться к украинскому сюжету.
В чем дедуктивное содержание этого сюжета? Что, в принципе, произошло на Украине, если отвлечься от массы частностей (кто что хочет приватизировать, кто с кем и как пилит бабки, кому кто какие дает указания)? Если разложить проблему на все эти частности, то она запутается. По крайней мере, мне кажется, что она запутается, причем абсолютно необратимым и бесперспективным характером. Но поскольку проблему уже разделили на эти частности, и за каждой частностью стоят огромные интересы, то ее соответствующим образом и запутывают. Если же уйти от частностей, то общее достаточно очевидно.
На Украине есть, конечно, несколько макрорегиональных групп. Сводить ее структуру к двум или трем группам (западной, центральной и восточной, например) нельзя. Но и игнорировать наличие на Украине двух принципиальных типов ориентации (выделенных еще Гоголем в виде Остапа и Андрия из «Тараса Бульбы») тоже вряд ли возможно.
Так вот, впервые в истории последних веков номинальный «Остап» сегодняшней Украины - то есть Янукович - обратился за помощью в критический момент не к президенту России и московскому патриарху, а к австрийскому канцлеру и Папе Римскому. В соответствии с этим, впервые же нынешний майдан не включил в свою повестку дня проблему украинского федерализма. «Остап» историософски аннулирован. И в этом никоим образом не виноват Янукович (что не означает, что я являюсь его поклонником).
Итак, вплоть до второго майдана ситуация на Украине воспроизводила некий историософский вариант (за который, между прочим, было заплачено огромной кровью на протяжении веков) - рис.22:
Когда я говорю, что раннее (эпохи первого майдана) противопоставление Янукович-Ющенко - это уже суррогат, только похожий на историю (симулякр, форма без содержания), мне все ясно. Я просто вижу лицо Януковича. И понимаю, что ничего за этим не стоит. Я вижу, кто встроен в процесс (и это отнюдь не только Чорновил-младший). И понимаю, как все построено. Я просто объяснить до конца людям все не могу. А люди верят, что Янукович - это, пусть и с поправкой на качество нынешней реальности (регресс, криминализация), но все же «Остап». И то ведь, запорожские казаки, ставшие прототипами для Бульбы и Остапа, - отнюдь не стерильны были. И много чем сомнительным занимались. Но главное - за Януковичем Москва. Кремль, Путин. Ну, проиграл он, но есть ставка России, вектор России. За Януковичем - наши. Худо-бедно, но наши. А за Ющенко - чужие. И очень видно, насколько чужие. Так видно, что дальше некуда (рис.23).
Суть дальнейшего состоит в том, что даже форма исчезает. Пока есть форма, кто-то может надеяться, что она сама восстановит содержание. Кто может убить русский полюс этой формы (а суть формы в том, что она биполярна)? Убить этот полюс может лишь тот, на кого замыкается его энергия. Энергия замкнулась на Януковича - он ее и убил.
А там, где энергия замкнулась на Зюганова - тот убил.
Это свойство энергии. Ее посторонний убить не может. Ее может убить только тот, кто получил ее в руки.
Горбачеву доверили обновление социализма - он и убил.
Ельцину доверили демократию - он и убил. Так построена политическая метафизика подобных убийств. Опять же, мне это очевидно. Но это не значит, что это очевидно всем.
Однако вернемся к Януковичу.
Обратившись к Римскому Папе и австрийскому канцлеру, он убил некий полюс. Тот полюс, который ему доверил свою энергию. Потом он еще несколько раз добивал этот полюс. И не потому что он «му-му» или дурак. А потому, что у него нет историософской правды. Нет накаленного идеала. А значит, нет права ни на что. Ни на конфликт. Ни на настоящее поднятие масс. Ни на стратегические решения.
Ему они и не нужны. Там все про другое. Про то, как будут «распилены» драгоценные миллиарды. Как они будут приумножены, спрятаны, не потеряны. В этом смысле Янукович намного сильнее и вашего покорного слуги, и Тараса Бульбы с Остапом... Не хочу буквальных параллелей - мне кажется, что понятно, о чем речь. Речь об этой самой асимметрии (рис.24).
Ось 4-4 - в нашем случае - называется «хозяйственный прагматизм».
Ось 2-2 - опять же в этом случае - «историческая страсть».
Я даже не призываю снизить параметры по оси 4-4. Украинскому народу надо жить. Востоку нужен человек, который не «сдвинется» на романтизме и обеспечит практику нормальной хозяйственной жизни. Я эту прозу жизни никоим образом не уцениваю. Я только указываю, что пока по оси 2-2 на месте впадины не будет выступа - «ловить нечего» (рис.25) .
Скажут: подумаешь, какие-то исторические константы! Есть нефть, газ... Есть донецкий работяга, верный своим региональным патронам... Есть искусство лавирования...
В том-то и дело, что все это есть до тех пор, пока есть исторические константы и то, что их порождает. А когда эти константы сломаны, то ничего этого нет! Прагматическое сознание не в состоянии пережить такой коллизии. И в этом смысле оно носит тупиковый характер. Справедливости ради еще раз подчеркну, что не просто Янукович ушел с исторической стези. Янукович и не может находиться на этой стезе, если за ним не стоит Россия, Кремль, Путин. Все, что угодно, вплоть до этого самого плохого русского пиара и русского телевидения. Потому что историческая стезя, от имени которой что-то там силится изобразить Янукович, в том и состоит, что «навеки с Россией». И не с Россией вообще, а с Россией историософской. То есть той Россией, которая выступает антитезой «западенской прелести».
Если Россия (а) вообще перестает явно и настойчиво (или хотя бы грубо и навязчиво) держать руку тех, кто это силится изобразить, и (б) прекращает быть антитезой «западенской прелести», - то что может Янукович? Или вставший на его место духовно сильный человек? Янукович не Остап, но будь он Остапом - что бы он мог, если нет за его спиной историософского дома и альтернативного центра сил?
Между тем, Россия ничем подобным не становится. Она сама заявляет о том, что входит (или мечтает войти) в мировую (читай - западную) цивилизацию. Она сама хочет в Европу и НАТО. Ее туда не пускают, но она-то хочет! И курс на это вхождение никто не отменил. Курс стал более противоречивым - мол, хотим, но чтоб того... (рис.26)
Азы системного подхода говорят о том, что полный цикл поворота от Козырева к чему-то другому включает в себя, как минимум, четыре такта.
Такт #1 - хотим и готовы на любые условия (Козырев).
Такт #2 - хотим, но ставим условия (нынешняя коллизия).
Такт #3 - хотим, но понимаем, что не пустят, и говорим, что не хотим («виноград зелен»).
Такт #4 - действительно не хотим.
В пределах описанной «четырехтактности» ясно прослеживаются две фазы (хотим и не хотим) (рис.27).
Азы системного метода говорят о том, что по-настоящему энергийная (и в этом смысле необратимая) ситуация возникает только при полном переходе к фазе Б. Когда действительно не хотим. А до тех пор все неустойчиво. И потому двусмысленно.
- Хотим и ставим условия? А их не выполнили, и мы их сняли.
- Делаем вид, что не хотим? А все видят, что делаете вид. А почему делаете? А потому, что не пускают. А если пустят, прибежите? Конечно. Соответственно, и на такте #2, и на такте #3 не включишь по-настоящему внутреннюю энергию своего населения и не получишь чужой поддержки. Ведь все понимают, что хочется в западную цивилизацию. А любые заигрывания с альтернативами - от безысходности. Или от желания эти альтернативы капитализировать, напугать Запад такой капитализацией и получить для себя желанный билет, «сдав» тех, с кем для видимости заигрывали как с альтернативным союзником.
Значит, все серьезное возникает только когда «действительно не хотим». Но что значит «действительно не хотим»? (рис.28)
Пока я обсуждаю все не с позиций идеологии, а с позиций системного моделирования и стратегической аналитики. Предъявляя эту позицию, я не обязан говорить «чего хотим» (какова конкретная идеология альтернативизма - коммунизм, православие etc). Я только говорю, что без какого-то альтернативизма - дело швах. И что в общем виде (вне всякой идеологической конкретизации) альтернативизм состоит в следующем: «Не хотим мы ни в какой чужой дом! Ни в западный, ни в восточный! Ни под США с Европой, ни под Китай. Мы свой дом построим». Но свой дом не построишь, не выдвинув новой историософской модификации того, что уже было в истории. Дом не построишь вне исторической страсти. А также того, что эту страсть вызывает. А что ее вызывает? (рис.29)
Задавая читателю и себе вопрос, что нужно, я вроде бы должен немедленно скомандовать: «На старт! Внимание! Марш!» - и начать перечислять нужные компоненты. То есть заявлять свой проект, свою идеологию. Если не «Пятую империю», так что-нибудь другое.
Но в этом и состоит ловушка. Я даже не буду объяснять, почему это ловушка. Я просто зафиксирую свое особое мнение, что это ловушка. И спрошу себя и собравшихся, что тогда не ловушка? (рис.30)
Следуя полученному методологическому результату, согласно которому нельзя (вредно и контрпродуктивно) сразу лезть со своим «что нужно», я и не буду говорить, что нужно. А поскольку сказать-то нечто я обязан, то я скажу не о том, что нужно, а о том, чего недостаточно. Я КАТЕГОРИЧЕСКИ НАСТАИВАЮ НА ТОМ, ЧТО ПРАГМАТИЗМА ТУТ В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ НЕДОСТАТОЧНО. И ЧТО НИКАКОЙ ПРАГМАТИЗМ НЕ ДАСТ ОТВЕТА НА ВОПРОС «ЧТО НУЖНО ДЛЯ ПОСТРОЕНИЯ СВОЕГО ДОМА». ЧТО ТАКОЙ ОТВЕТ ДАЕТСЯ ТОЛЬКО В РАМКАХ АБСОЛЮТНЫХ АЛЬТЕРНАТИВ ЭТОМУ САМОМУ ПРАГМАТИЗМУ. И ЧТО БЕЗ ОТВЕТА, КАК МЫ ВИДИМ, ПРАГМАТИЗМ ОБЕСТОЧЕН. Это и называется «тупик прагматизма». В рамках этого тупика второй майдан снял не только адресацию к Москве и ее духовным инстанциям. Он снял и тему федерализации Украины. Восток - от безысходности - принял украинскую самостийность за аксиому. А это влечет за собой далеко идущие последствия. Опять же, прагматические сознание это не улавливает. «Подумаешь, - говорит оно, - самостийность! Ну и пусть! Если в рамках самостийности Восток и Центр (Киев) победят Запад, то в итоге все окажется в нашем смысловом поле. И тем самым явно или исподтишка, прямо или косвенно мы вернем себе Украину». Если проводить прагматические калькуляции, исходя из каких-то материальных констант, то это, может быть, так и выглядит. А если инвентаризировать нематериальные активы (что неприемлемо для прагматического сознания), то это выглядит обратным образом. Потому что у Востока нет политических нематериальных активов в вопросе о самостийности и вхождении в другой - не российский - дом.
Самостийность - это не ноу-хау Остапа. Это ноу-хау Андрия. За это лилась кровь. И своя, и чужая. За эту правду «западенцы» стояли насмерть. И на их стороне не только моральное право. На их стороне - вся правота нематериальных активов. Их проект самостийности и западности разработан. У этого проекта есть политический и даже экзистенциальный язык. Принимая проект, Остап должен принять язык. Он должен признать свою моральную неправоту. Ибо он был против самостийности и вхождения в Запад, а все этим и кончилось. Признав свою неправоту, он должен признать чужие смыслы. А признав все это, Остап полностью «ложится под Андрия». Тем более, что вхождение-то происходит в тот дом, где Андрий - свой, а Остап - чужой. Где помнят и «заслуги» Андрия, и «преступления» Остапа. И что, непонятно, каков будет результат? По-моему, понятно до боли. Но прагматическое сознание противопоставит этому пониманию пару десятков якобы всеобъемлющих материальных факторов. Индуктивно-прагматическое сознание раздробит картину так, что куда там детский калейдоскоп... И все исчезнет. А процесс покатится дальше.
Между тем, растерянное прагматическое сознание не схватывает даже очень важные частности. 24 августа 1992 года Николай Павлонюк, лидер ОУН с 1957 года, вручил клейноды власти президенту Украины Кравчуку. Клейноды - это нематериальный актив, знаки властной преемственности. В полном объеме речь должна идти о гетманской булаве и соответствующих знаках. Но если даже основа усечена до «жовто-блакитного» флага, то факт вручения клейнод носит неотменяемый характер. Он означает, что власть, олицетворяемая Кравчуком и его преемниками, в свою очередь, преемственна по отношению к «украинскому правительству в изгнании, не признавшему советскую оккупацию». А это правительство в изгнании преемственно по отношению к украинскому правительству в его модификации 1918 и 1919 годов.
Можно сказать, конечно, что такая преемственность сложно сопрягаема с нынешней Украиной. Той Украине Ленин не передавал Новороссию, а Хрущев - Крым. Однако трудность этого сопряжения не отменяет факт. Этот факт носит нематериальный характер. Он не может быть до конца оценен на языке прагматики. Но это только значит, что язык прагматики, ее понятийный аппарат, ее критерии не схватывают главного.
Между тем, прагматикам приходится функционировать не в некоей благополучной среде, а в среде, пережившей катастрофы государственного распада.
Если Российская империя и СССР одинаково рухнули, то общественное сознание неизбежно спрашивает себя, что собирать. И собирать ли. Пока на Украине кипят большие страсти и ведется большая игра, русское сознание распинают между взаимоисключающими альтернативами (рис.31)
Спросят - вокруг чего собирать? И это совершенно справедливый вопрос (рис.32).
Я согласен с теми, кто говорит, что такое собирание возможно только вокруг притягательного исторического бытия. И что создание такого бытия - не кабинетное дело. Конечно, не кабинетное. И конечно, разговаривать о таком бытии в утвердительном плане очень трудно, как и об идеологии. Но можно говорить в системно-аналитическом плане. То есть зафиксировать, что расширительное, константное и уменьшительное бытие - разнятся. Что если цель - осуществлять расширительное, то и субъект надо организовывать по расширительным мега-алгоритмам. Пусть это будет не коммунистический интернационализм, не православный симфонизм. Но что-то должно быть. В противном случае других к себе не зазовешь. Скажут: а на фиг их зазывать и еще с ними делиться? Хватит, назазывались.
Надо или не надо зазывать - это идеологический спор. С системно-аналитической точки зрения я только хочу указать, что для расширительного сценария надо зазывать. Как зазывать, кого? Это открытый вопрос. Скажут, что Ленин «перезазывался». А у него были альтернативы? После крушения государства, построенного на пестро-этнической основе и вокруг русского ядра, после того, как такой принцип «приказал долго жить», и многие от России отложились, - что он мог сделать? Он мог построить унитарное русское государство? В каких границах?
Согласен, что это не входило в его приоритеты. Но, во-первых, он был не один. И если бы существовал накаленный русский приоритет, то он все равно бы возобладал. А во-вторых, возобладай он - что бы в итоге получилось? Да ничего бы не получилось. И это все понимали. Все, включая крайних русских «обособителей». Но оставим в стороне прошлое. И не будем выбирать, демонстрируя идеологическую предвзятость. Просто укажем, что для расширительности нужны одни алгоритмы, для обособительности - другие (умеренный вариант - русская Франция, крайний вариант - русский Израиль). Нельзя все это исповедовать одновременно и при этом кого-то к себе притягивать. А также бесконечно качать качели между вхождением в чужое и созданием своего. Тем более, что абсолютно очевидно, что нет чужого, в которое можно войти, а создать свое на обособительной основе невозможно. Просто сомнут, и все.
Одна и та же проблема в разных ее ракурсах возникает то в связи с Белоруссией, которой по одним основаниям чуждо нынешнее бытие России, то в связи с Украиной, то в связи с другими слагаемыми. Общее тут одно - никто не будет заказывать себе квартиры в доме, который не хотят строить.
Если строить для себя свой дом не хотят, и предпочитают обзавестись квартирами в европейском доме, то и другие будут заказывать квартиры в европейском доме. И в чем их упрекать? Хоть Лукашенко, хоть украинских «незалежников». Хоть Януковича, хоть Каримова. Заявите о своем доме и объявите тендер на свободные квартиры! И поймите, наконец, что это не прагматическая задача. А если только от этой задачи и зависит вся остальная прагматика, то речь, опять-таки, идет о тупике прагматизма. О том, что прагматизм превращается в тяжелый синдром.
Степень этого синдрома можно понять по мелочам. Вот у нас сейчас есть такая мелкая проблема - жара в Москве. Проблема не такая мелкая - люди умирают. Но не в масштабе проблемы дело. А в подходе. Выступает Жириновский и говорит Зурабову: «Надо ввести сиесту в Москве». Для кого ее надо ввести? Для обладателя машины с кондиционером, который выйдет из кондиционированного офиса, быстро приедет в кондиционированный коттедж и там отдохнет? А если человеку надо выйти из душного помещения, сесть в душный автобус, доехать до душного метро и приехать в душную малогабаритку, затратив полтора часа? А потом таким же образом ехать назад?..
Вот я недавно приехал из Испании. Я знаю, что такое там сиеста. Это хороший тип жизни для небольших городов, где от дома до работы - рукой подать. И где машины с кондиционерами есть у подавляющего большинства населения. В Мадриде сиеста - это уже проблемная штука. То, что вокруг этого исполняет наша элита, имеет одно название - полное пренебрежение к факту реальной народной жизни. Отщепление от этой жизни.
Немцов выступает: «А мне нравится жара! Надо больше улыбаться! Надо сменить дресс-код. Больше льна! Шелка!»
Следом за этим на телеэкран вылезает какой-то обезумевший академик. Он рекомендует не унывать. Седина в бороду, бес в ребро. Бородатый чудик, обремененный академическим статусом, орет:
«Домой пришли и ходите голенькие!» На это все смотрят. На Украине в том числе. Мелочь-то вроде мелочь, но на Украине такой разговор невозможен. Справедливости ради скажем, что там есть присутствие народа в процессе. И такой уровень отщепления невозможен.
От совсем мелких вещей перейдем к чуть более крупным.
Предположим, что мы хотим реального воссоединения с Украиной в каких-то формах. С Украиной или кем-то еще. Что для этого нужно в качестве неснимаемого прагматического условия? Нужно, чтобы Россия была культурной метрополией. Хотя бы культурной. Она всегда ею была. И на Украине трудно представить себе что-нибудь другое. Там оголтелых самостийников все же не так много. Там еще читают Пушкина. Да и не только Пушкина. Ну как оторвать реальную украинскую культуру от русской? И грузинскую-то не оторвешь. А украинскую тем более. Но... причем тут Пушкин? Если по всем нашим государственным каналам трубно провозглашается, что реальный культурный интегратор - это группа «Серебро», которая должна победить на Евровидении, то на что мы рассчитываем (к вопросу об Остапе, Андрии и о чем угодно еще)? В итоге побеждает не «Серебро». «Серебро» получает третье место. Второе место получает украинский Андрей Данилко (он же - Верка Сердючка). А первое - сербская лесбиянка.
Все хороши. Но мы-то хотим роли культурной метрополии! Мы хотим стать альтернативным культурным магнитом. Мы на чем им хотим стать? На группе «Серебро»? Так она, во-первых, проиграла Сердючке, во-вторых, сыграла по омерзительным правилам «их дома». Их, а не нашего. И, в-третьих... В-третьих, на «Серебре» культурную метрополию не построишь. Ее вообще на попсе не построишь. Может быть, ее сейчас и на классике не построишь.
Но на попсе - не построишь точно. Просто для остроты ощущения вспомним слова, которые несет городу и миру группа «Серебро», состоящая из трех весьма специфических особ:
SONG N 1
Вижу, ты клеишься ко мне,
Но лучше поостынь.
Ты хочешь попытать со мной удачи,
Ведь я сразила тебя наповал.
Неужели ты не видишь, как я двигаюсь?
Обрати внимание на мое платье, сияющую кожу.
Знаешь, у меня есть место,
Где ты еще не бывал!
Сбавь обороты, малыш, ты ведь не хочешь,
Чтобы я в тебе разочаровалась!
Поэтому перестань делать сам знаешь что!
Я спущу твои денежки,
Я буду крутить для тебя своей красивой попкой,
И ты не сможешь оторвать от нее взгляда.
Дорогой, заграбастать твои денежки –
Для меня это раз плюнуть.
Мои подружки-стервы рядом со мной.
Я двигаю для тебя своей красивой попкой!
Получая над тобой все большую власть,
Я сама становлюсь свободнее.
Малыш, знай, что я сексуальная маньячка!
Я дразню тебя, плохой мальчик,
Давай, прими мой вызов, не стесняйся.
Положи свою вишенку на мой тортик!
Попробуй меня на вкус!
Опять-таки скажут - мелочь. Для прагматического сознания - мелочь. Но если это сознание - суть тупик, то что делать? Менять сознание или подыхать.
Вот - в поддержку того, что мы недавно говорили в своем докладе об американской системе ПРО в Европе выступил военный специалист. В опубликованной 29 мая в газете «Известия» статье капитана первого ранга Михаила Волженского «ПРО: замаскирована под защиту, создана для нападения» утверждается, что американское ПРО в Европе - это ключевой элемент, позволяющий США вырваться из тисков «взаимного ядерного сдерживания», которое означает невозможность нападения одной стороны на другую без ее гарантированного ответного уничтожения. Используя модернизированные крылатые ракеты «Томагавк», США теперь смогут превентивным ударом одномоментно уничтожить практически всю ядерную стратегическую триаду России. Именно для наведения крылатых ракет США на Россию, а вовсе не для защиты от немногочисленных иранских МБР малой дальности, и строится радар в Чехии. Сценарий удара, по мнению каперанга Волженского, может выглядеть так (рис. 33)
Три-четыре группы по 5 ударных эсминцев в каждой в Северной Атлантике, две-три таких же морских ударных группы в Тихом океане, три-четыре группы атомных подводных лодок в Арктике в районе Карского моря - наносят удар мощностью до 7000 крылатых ракет по шахтным и мобильным установкам российских МБР в Европейской части России, Центральной и Восточной Сибири, а также подводным лодкам с МБР и стратегическим авиационным группам Тихоокеанского флота. В случае успешного первого удара Россия окажется практически беззащитной. Второй удар с применением палубной авиации авианосцев, входящих в состав тех же соединений, и стратегической авиации США уничтожит группировки сухопутных вооруженных сил и крупные объекты ВПК. После этого организовывать сопротивление будет уже некому и нечем.
Далее Волженский пишет, что при обнаружении массированного пуска крылатых ракет (а их подлетное время до названных целей на территории РФ составит от 2,5 до 3 часов) Россия должна будет нанести ограниченный ядерный удар по целям ПРО в Европе, а также по элементам ПРО на эскадренных миноносцах в Баренцевом море и на береговых базах США в Польше. Для этого достаточно 20 минут.
Вслед за этим нужно предъявить США ультиматум - под угрозой немедленного встречного ядерного удара обеспечить самоликвидацию выпущенных крылатых ракет. США не смогут отказаться от выполнения этого ультиматума, иначе это означает начало всеобщей «ядерной зимы» и гибель цивилизации. Тем самым Россия и США вновь вернутся к положению обоюдного сдерживания с помощью межконтинентальных ядерных ракет, которое нас вполне устраивает.
Конечно, у нас нет той специальной информации, которой располагают военные аналитики. И все же, думается, для «успокоительного оптимизма» каперанга Волженского реальных оснований нет. Для него нет оснований прежде всего потому, что детально разработанная и широко обсужденная в мировой печати логика ракетно-ядерного противостояния исключает сценарии, в которых США «зачем-то» будут, применяя крылатые ракеты, дарить России целых 3 часа на поражение их ПРО, ультиматумы и возможность ответно-встречного удара. Тем более что они, согласно весьма профессиональной прошлогодней публикации в «Форин аффеарс», вполне способны своими баллистическими ракетами всего за 30 минут уничтожить своим первым ударом 90-95% совокупного стратегического ракетного потенциала России.
Однако то, что реальный сценарий не таков, как описывает Волженский, не так уж существенно. Для нас появление данной объемной (почти две полосы) публикации в респектабельной газете, вослед за серией заявлений российских лидеров и представителей высшего военного командования страны, - индикатор того, что не только российская власть, но российское общество в целом - осознало программу создания американской ПРО в Восточной Европе как реальную угрозу стране. А одновременно - как средство шантажа России, призванное стать инструментом для принуждения российской власти к дальнейшим уступкам по всему спектру вопросов, которые США пожелают включить в список своих «жизненно важных интересов».
Мне скажут, что не в ракетах дело, а в иноземных банковских счетах нашей элиты. И в том, как их будут превращать в средство получения желанных уступок. Я в принципе с этим согласен. И если кто-то думает, что мне так хочется быть гласом идеального, вопиющим в пустыне прагматики - так нет. Я тоже хочу быть в курсе, держать руку на пульсе.
Так я и держу. Я хорошо понимаю, что обозначает последний шквал публикаций по поводу «криминального банка Дисконт» и участия российских элитариев в отмывании денег. Тут не так трудно сосчитать до десяти. И понять, что означает информационная кампания, в которой на первом шаге «начинает запев» малоизвестный журнал «The New Times», но этот запев сразу подхватывают все, кому не лень - от прокуратур «политкорректных» стран до суперпрестижной «Файненшл таймс».
Но дело-то не в деталях этой прагматики. А в том, что прагматика и тут приводит в тупик. Не в какой-то особый, историософский, - а в примитивно-политический. Давайте я на политическом языке это и изложу. Чтобы не превращаться в чудика, хлопочущего об одних лишь нематериальных активах.
На грубом конкретном политологическом языке все эти новые коллизии со счетами сводятся к следующему.
Российская элита ведет себя на Западе отвратительно. Но это - констатация очевидного («Волга впадает в Каспийское море», «зимой холодно» и т.д.). Суть не в этом. А в том, как на подобное инвариантное поведение нашей элиты реагирует Запад. Он реагирует вариативно. Когда-то закрывает на это глаза, когда-то нет.
Как называется подобная вариативность? Она по определению называется «шантаж», «избирательный наезд» и т.д.
Шантаж всегда преследует какие-то цели. Какие? В лучшем случае мелкие. Тогда они будут кокетливо удовлетворены. В ответ западный «Вий» опять «опустит веки». Это сценарий #1. И тут все так понятно, что дальше некуда. Но не факт, что имеет место этот сценарий. В том-то и дело, что не факт.
А что такое сценарий #2? Он предполагает, что Западу нужны не мелкие уступки, а сдача части действующей российской политической команды. Это вопрос болезненный, но решаемый. Часть чаще всего слабее целого. Правда, иногда часть бывает очень цепкой и мощной. Но это все-таки часть. Что ей сделать, если целому выгодно от нее избавиться? Ведь это целое - не пара-тройка олигархов. Это генералы, это разного рода мощные властно-аппаратные системы.
Часть - не может их убедить, что надо жертвовать общими благами, связанными с Западом, ради того, чтобы часть осталась при своих миллиардах. На прагматическом языке в этом убедить вообще невозможно. А другого языка нет. И мышления другого нет. А коли нет, то убедить не просто очень трудно, а нельзя. А коли нельзя, то либо властно-политическая «судорога» и широкая сдача команды, либо сдача части команды без «судороги». Скорее всего, последнее. Итак, сценарий #2 предполагает, что часть сдадут, и все опять успокоится.
Однако сценарий #3 предполагает, что неприятность еще серьезнее. И что требуемая цена - не часть команды, а вся команда. Как в случае Милошевича.
Как тогда будет разворачиваться коллизия (а я убежден, что коллизия именно такова)? В рамках данного сценария в действие вступает противоречие «класс-команда».
Классу абсолютно не нужны никакие неприятности на Западе. По своей ментальности, по своей физиологической и психологической специфике этот класс хочет на Запад. Туда тянут и интересы, и вкусовые пристрастия. «Дунька» очень хочет в Европу! Прекрасно понимает, в чем альтернативы. В том, что все счета, кроме китайских, уязвимы. А отдаться китайцам - это просто сразу потерять все. Кроме того, «Дунька» не хочет в Китай, она хочет в Монако! Она хочет там оттягиваться по своим правилам. И обижается, когда ее ущемляют. Но она хочет оттягиваться там. И эта «Дунька»... извините, правящий класс - не хухры-мухры. Класс, конечно, готов сдать команду и сделает это с радостью. Но в России команда может оказаться более цепкой, чем класс. Итак, либо-либо. Либо класс сдаст команду, либо команда раздавит класс. Но раздавить этот класс она может, только опершись на другой. Это аксиома. Иначе не бывает.
Тогда этот другой класс (а) должен быть, (б) должен обладать необходимой мощностью, при которой можно на него опереться, (в) не должен, оказав поддержку, возомнить себя абсолютным хозяином. Ибо возомнив, он беспощадно съест ту команду, которая обратилась к нему за спасением. Начали мы с банковских счетов на Западе, а кончили сложнейшей стратегической проблемой. Поиск альтернативных классов, способов их мобилизации... А поскольку мобилизовать их можно только под некий «свой дом», то мы опять приходим к тому же, от чего ушли. И не потому, что мы так любим непрагматическое. А потому, что никуда от непрагматического не денешься! Потому что прагматика - абсолютный тупик. Проблему счетов - и то она разрешить не может. Ибо даже эта проблема требует ни много ни мало - поменять все константы российского процесса. А что значит их поменять? Это значит, что надо, как минимум:
- осознать процесс как процесс, а не как свои неприятности,
- идеологизировать эти неприятности,
- подумать вообще о социальной базе,
- найти эту базу,
- выстроить,
- мобилизовать, и одновременно обуздать.
Это какой-то Наполеон нужен, чтобы с подобным справиться! Прагматическое сознание не может даже под угрозой посадки в международную тюрьму (Милошевич) или худших неприятностей (Хусейн) осуществить такую масштабную операцию.
И наконец, есть сценарий #4. Он строится на гипотезе, что зачистить хотят:
- не часть команды,
- не всю команду,
- не часть класса,
- не весь класс,
а страну.
Это хотят сделать, приперев команду к стенке и заставив «огрызнуться». Она начнет «огрызаться» (цыкнув на класс)... Но ничего не поменяет в классовой опоре. Что тогда? В России возникнет некая слабая и нестабильная «империя зла». А кому-то именно это и требуется. Он за счет появления такого нового врага хочет перестроить свои американо-европейско-исламские ряды и - «добить гадину».
Вопрос на засыпку: что в этом случае должны делать ревнители национальных интересов? Если они, конечно, есть, и если они что-то могут делать?
Они могут либо сначала «освободиться от неполноценного властного субъекта» и потом давать отпор внешним силам. Либо (в условиях цейтнота, который налицо) сохранить неполноценный субъект и рассчитывать, что он претерпит «метаморфозу к полноценности» по ходу дела.
А почем он ее должен претерпеть? И в чем метаморфоза? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должен качественно иначе обсудить все тот же тупик прагматизма.
Часть 2. Та же проблема с позиций политической философии
Для философско-ориентированного сознания связь между идеальным и стратегическим целеполаганием очевидна. Стратегическая цель произрастает только на почве идеального. И - буде эта почва есть - такая цель не может не произрасти. Тут есть не только прямая, но и обратная связь (рис. 34).
Это называется «взаимно однозначное соответствие».
Однако констатация этого обстоятельства в силу нескольких причин совершенно недостаточна; его необходимо разъяснить.
Первая причина такой (убежден, что очень острой) необходимости разъяснения носит несколько утилитарный характер: будучи очевидной для философски-ориентированного сознания, рассматриваемая связь совершенно неочевидна для других типов сознания. В том числе, для сознания практико-ориентированного. Поскольку к этому типу сознания относится вся - причем не только худшая - когорта современных российских (да и не только российских) политиков, то проблема очень актуальна. Развивая первую схему, могу утверждать следующее (рис. 35).
Здесь я добавил к идеальному некие его характеристики (актуальное, подлинное, энергийное). Я добавил их не случайно. Но пока не хочу отвлекаться на их обсуждение, и лишь констатирую самое существенное. А именно - бессмысленность любого разговора о российской стратегии (не только о проекте, но и о стратегии вообще) вне ответа на вопрос о субъекте такой стратегии. Субъект должен обладать энергийным, подлинным идеальным. Если у субъекта этого нет - он не может быть субъектом ЛЮБОЙ стратегии. Если у стратегии нет субъекта - то... То нет и стратегии. Есть пустая болтовня о стратегии. И не более. Ну, а дальше - и пошло, и поехало... Нет стратегии - но нужен «стратегический диалог»? Ну, не будет он стратегическим! Как говорят, «хоть кол на голове теши». Итак, политика - внешняя и внутренняя - вся висит на крюке этого, казалось бы, очевидного обстоятельства. Политикой занимается сейчас (да и вообще) отнюдь не философски ориентированный тип сознания. И потому разжевывать рассматриваемую связь необходимо. Но сводится ли все к этой (первой по счету) необходимости? Ни коем случае.
Вторая причина этой необходимости - в том, что и философски ориентированный тип сознания, произнеся «это же очевидно», далее пробуксовывает. Спроси философа: «А почему эта связь очевидна?» И этот философ сразу начнет... как-то, знаете ли, слишком уклончиво отвечать. Философ и вообще-то всегда отвечает уклончиво. Но в данном случае уклончивость станет столь избыточной, что захочется развести руками. Все из очевидного превратится в слишком проблематичное. И само представление об идеальном... И связь этого идеального со стратегией... Поэтому когда философ станет вам впаривать по поводу очевидности - вы не смущайтесь. Вы потребуйте детализации. Наука, между прочим, вообще занята доказательством очевидного. Потому что именно при его доказательстве открываются некие... ну, не знаю - лакуны, щели, ниши. И в них обнаруживается неочевидное, парадоксальное, странное. Короче - требуйте доказательств. А поскольку вы от других их не получите - требуйте от себя. С себя и начнем. Выведем за скобки ироническую улыбку философа. И спросим себя: «Так ли это? И почему так?»
Третья причина нашего интереса к этому - в том, что свет клином на политиках не сошелся. Ну, не те политики. Российская, да и иная, земля должна родить других. Это первое.
И второе. Мы же не только политикой хотим заниматься. Мы жить хотим. Осуществлять деятельность. А как ее осуществлять без субъекта, без цели? И пошли следующие вопросы... Идеальное на уровне группы и личности... Безыдеальный класс... Бессубъектность, «смерть субъекта» вообще.
Все это адресовано не Кремлю и его оппонентам, не западному сообществу (в которое мы, конечно же, входим) с его бормочущими сиятельными персонами, а нам с вами. Любой группе (и даже любому отдельному человеку). Строю ли я театральный или аналитический коллектив, создаю ли корпорацию, ориентированную на бизнес или на науку, выдвигаю ли просто жизненные претензии к себе самому - я обязательно наткнусь на данную связь. И на необходимость ее более глубокого и детального понимания.
Часть 3. Идеалы и интересы
Совершенно бессмысленно начинать обсуждение темы с так называемых определений. Что такое - идеал, идеальное, идеальность. А также их производные (от идеи до идеологии). Начав определять, вы столкнетесь с разными школами, историей вопроса, многочисленными дискуссиями и альтернативными подходами. И в этом все захлебнется. Намного перспективнее, как мне кажется, то рассмотрение, в котором рассматриваемое «ощупывается» через противопоставление. Что такое - неидеальное? Чему противопоставлялся идеал? И не вообще, а конкретно, на наших глазах. Причем самым разрушительными образом... Идеал противопоставлялся интересу (рис. 36).
Многие, наверное, еще помнят статью Шмелева «Идеалы и интересы», в которой «идеальное» ошельмовывалось, а люди делились на две категории. На никчемных, занятых идеалами. И толковых, понимающих, что в мире (мире вообще и их частном мире) господствует только его величество интерес (рис. 37).
Но и этим все не исчерпывалось. Хотя... Уже в этой схеме была «разрисована» вовсе не какая-то истина, а банальная (и провокационно-угодливая по отношению к разным адресатам) многошаговая идеология. Первый шаг был очевиден (рис. 38).
Обращаю ваше внимание на то, что шмелевская констатация, проникнутая войной с идеологией вообще, - представляла собой чистейшей воды идеологию. На первом этапе - вроде бы сводимую к рассматриваемому первому приближению, начиненному давним, очень давним «динамитом конфликтности».
Итак, на первом шаге Совмин вместе с хозяйственными отделами ЦК «зачищает» идеологические подразделения ЦК (по сути, тождественные всему ЦК в целом). На втором шаге (поскольку все ЦК - это идеологическая система) Совмин поглощает и хозяйственные отделы ЦК.
А на третьем шаге горит сам Совмин. Его «зачищают» - от имени и по поручению следующего звена «укорененных в безыдеальном» людей. То бишь, директоров предприятий.
Боссы Совмина объявляются тупыми бюрократами, оторванными от реальности и все же (вот ведь беда!) не до конца очищенными от химеры идеологии. Эта неочищенность имеет свои конкретные последствия. Боссы замараны не только химерическими, но и реальными грехами. Кто-то подумает, что воровством, и скажет, что они и вправду замараны.
Но замараны все, если уж речь идет о какой-то правде. Однако эта правда никого не волнует, как и воровство. Под замаранностью в данном случае имеется в виду причастность Системе, которая, в свою очередь, причастна идеальному. Боссы Совмина, грубо говоря, причастны Госплану (или Госснабу), а Госплан причастен программным химерам КПСС и вообще плановому началу («Я планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи. Я радуюсь маршу, которым идем в работу и в сраженья»).
Зачистка боссов Совмина - третий шаг. Им надо кого-то противопоставить. Иначе от чьего имени зачищать? Противопоставленный должен прочнее стоять ногами на земле. То есть быть дальше от идеалов и от Системы. Понятно, кто это. Это конкретные директора, ненавидящие бюрократическую надстройку. На них и опираются. Точнее, к ним апеллируют на данном третьем шаге. Но тут же (четвертый шаг) горят и эти самые директора. Обнаруживается, что и директора эти - хоть и правильные (то есть безыдеальные) «мурла», крепко стоящие на земле, - все же замараны остаточной химеричностью (на то они, между прочим, и «красные»).
Они привыкли к опеке ведомств, плохо осваивают новую инициативную действительность. Вообще - у них плохо с чувством хозяина. Потому что химера идеального высосала из них соки. И они не способны припасть к земле, стоять на своих ногах, опираясь на эту землю. А кто способен? На пятом шаге оказывается, что способен только совсем уж прочно стоящий на земле трудящийся человек. Начинается «мутота» с трудовыми коллективами. Коллективы должны избирать хозяйственных руководителей, голосовать за коэффициенты трудового участия, выбирать экономическую стратегию предприятия... Но и это продолжается недолго. Коллектив - штука вообще сомнительная в смысле непричастности к идеальному. Поди-ка создай без него коллектив! К коллективам всегда апеллировала красная Система. Где коллектив, там и коллективность, а там, глядишь, и до соборности дело дойдет. Объявляется, что коллектив довлеет над личностью. Что он, опять-таки, представляет собой химеру, от которой надо спасать. А спасти ситуацию может только инициативная личность. Вместо коэффициентов трудового участия и коллективных подрядов возникают кооперативы и их движущая сила - инициативный хозяин-индивидуал. Частник! Только в нем спасение. Фермер!!! Он накормит Россию! Столыпин хотел создать кулака-индивидуала, да не успел! А «коммунистические гады» все зачистили! Теперь надо воссоздавать!
Но на следующем, шестом по счету, шаге оказывается, что и частник не спасает. Фермер взял кредит, украл технику, спился и сделал ручкой всем, кто мечтал от него накормиться и на него опереться. Почему он так скверно сделал? Потому что тоже был причастен этому ужасному идеальному. В малых дозах, но причастен. Ходил на собрания, вступал в комсомол, а то и в партию. Наделен советско-патерналистским сознанием. А также лишен еще одной важной составляющей. Стартового капитала, позволяющего ему, частнику, построить частное дело. Стартовый капитал, конечно, можно сформировать за счет разворовывания капиталов общественных. Но как выбрать того, кто получит возможность разворовывать? За право разворовывать разворовывающий должен что-то дать тому, кто предоставляет ему это право. А для этого, опять-таки, нужен стартовый капитал. Но не это главное. Если Система порочна, то и человек, входящий в Систему, порочен. И неважно, как он в нее входил - как маршал или как «рядовой необученный». На этом шаге рядовой необученный отбрасывается следом за маршалами и генералами. И заявляется, что спасение от тотально порочной Системы - только в антисистемном элементе. У него, у этого элемента, кстати, и стартовый капитал есть. «Общак» называется.
Итак, на этом шаге теневики, цеховики, просто воры оказываются позитивной антитезой любому, даже простому и отдаленному от Системы, человеку. Ибо он, человек этот, причастен ужасной Системе с ее химерами идеального. Причастен, а значит, мертв. А где живое, которое так нам необходимо, чтобы спастись? Где опора? Живое и опорное только «в зоне» с ее «общаком». То есть - в антисистемном низу. На него и надо категорически опереться.
Кому-то может показаться, что я выдумываю. И чтобы быстренько оправдаться, я сошлюсь на того же Шмелева, хотя мог бы сослаться на десятки других именитых авторов. И все же укажу на Шмелева, поскольку именно он, противопоставив сначала ужасные идеалы спасительным интересам, затем сказал, что всех нас спасет теневик. Таков естественный шестой шаг на пути, заданном антитезой «плохого идеального» и «хорошего интересантного» (антитеза «ужас-благо» - типичный атрибут идеологии как таковой). Но последний ли это шаг?
Для того, чтобы в этом разобраться, внимательнее всмотримся в начальную схему (рис. 39).
Детальное рассмотрение коллизии показывает, что воры и их дериваты (теневики) в качестве единственно стоящих на земле, единственных нехимерических (а значит, опорно-подлинных) сущностей обладают одним изъяном. Они ВООБЩЕ не способны продуцировать СОЦИАЛЬНОЕ. Пользуясь им постольку, поскольку антисоциальное - это тоже социальное, они не могут его удерживать и создавать. Они на нем паразитируют. В этом их криминальная суть. И эта суть неотделима от их естества. Став опорным элементом (опорным классом), они создали единственное, что могут создать. Они создали «общаки» из министерств, банды из силовых структур и т.д., и т.п. Как только они это создали, начались вопли о криминальном государстве и криминальном обществе. Круг замкнулся.
При этом как бы восстановились ведомства и все остальное. Но только в превращенном виде. Вне целей и даже возможности их продуцировать. Вне нормальной социальной деятельности. Такой круг называется «кругом превращения» (превращенная форма - это форма, отрицающая цель и содержание, между прочим, именно за счет отрыва от идеального).
Итак, на седьмом шаге рассматриваемого социального превращения оказывается, что демонтажу подлежит криминальное государство и криминальное общество, последовательно созданные с помощью предыдущих шести шагов. В том-то и беда, что действительно созданные! Именно они теперь подлежит зачистке (в народных присказках это называется «выкрасить и выбросить»).
Они, а не атакуемые промежуточные инстанции:
- идеологический отдел ЦК,
- хозяйственный отдел ЦК,
- Совмин,
- директорат,
- трудовой коллектив,
- индивидуал, противостоящий коллективности, - антисоциальный элемент, противостоящий ужасной социальности.
Теперь весь «ужас» (зараженный вирусом идеальности) должен быть зачищен. «Малина» в том числе. Если не создашь ЭТО как «ужас», то как зачистишь?
Итак, в итоге описанных «антиидеальных» трансформаций оказывается, что демонтажу подлежат ужасное криминальное государство и аналогичное общество. И что делать? Защищать их? Может быть, еще и наколки на себе разрисовывать? Но погодим с ответом на вопрос «что делать?», оставив его Виталию Третьякову и его одноименной телепередаче. И зададим другой вопрос - «кто виноват?». При этом обратим внимание на то, что, по логике сегодняшних обвиняющих, ответственность не в сделанных перед этим «семи шагах в бездну». А, якобы, в «вирусе идеального», от которого освобождались, освобождались, - но оно возобладало. И все погубило, несмотря на невероятную самоотверженность и профессионализм «лекарей». А ведь лекари хотели как лучше! Хотели химеру и глупость (идеал) вытеснить реальностью и «укорененностью» (интересом). Стоп! Каким интересом?
Антитеза «идеал - интерес», наконец, обнажает на этом шаге качество интереса. Это - звериный, хищнически разрушительный интерес фундаментально антиобщественных групп, выдвинутых на роль господствующего класса (рис. 40).
Часть 4. И все-таки - идеалы
Задавшись вопросом о том, в какой степени такой сокрушительный результат вытекает из самой сути осуществленного кем-то когда-то противопоставления, мы уже вынуждены что-то определять (рис. 41)
Идеал (франц. Ideal, от греческого «первообраз») - образец, нечто возвышенное, совершенное, благое и прекрасное, высшая цель стремления. Выбор, признание и возделывание той или иной (общественной или индивидуальной) системы идеалов - суть культуры (соответственно - культуры общества или культуры индивида). Итак, идеальное - это, как минимум, система регулятивных (побудительно-ограничительных в смысле жизни и деятельности) эталонов.
Эти эталоны надо:
- выбрать,
- признать,
- возделывать (освежать, обновлять, очищать, «энергетизировать»).
Человек может (а) делать все это сам и (б) присоединиться к общепринятому. Чаще всего человек присоединяется к общепринятому, подлаживая это, общепринятое, под свое своеобразие. Гораздо реже человек это проделывает сам. Но даже если он делает это сам - все равно он в своем делании детерминирован имеющимися вокруг наработками. То есть своей культурно-родовой спецификой.
Фундаментальные идеалы общества (пока в регулятивно-эталонном смысле, который мы естественным образом выделили) - кого «колышут»? И кто с этим работает?
«Колышет» это - все общество. А если это «не колышет», то либо меняется (вместе с системой идеалов) тип общества, либо общество исчезает (рассыпается, вызверивается).
Работают с этим те самые идеологи, которых так осудили и запихнули в угол, рассуждая об интересах. Если интересы - общественные, то такое запихивание маразматично. А вот если ставка была на метаморфозу, при которой человека нет, а будет «социо-зверек» - тогда все делалось правильно.
От признания обществом тех или иных идеалов, от степени всеобщности и энергийности такого признания зависит состоятельность, эффективность, стабильность общества. А значит, безыдеальное общество быть стабильным не может. Да и вообще не может «быть», как мы только что установили. Единство и целостность общества (а также каждой из формирующих общество социальных групп - классов или чего-либо еще) полностью зависит от энергийности («сакрализованности») этого самого идеального.
Идеологическая борьба есть в конечном счете высшая разновидность классовой борьбы. И строится эта классовая борьба (внимание!) вокруг признания или развенчания тех или иных базовых идеалов. И главное - смена этих идеалов не должна подрывать идеальности как таковой (рис. 42).
Удар в «самое сердце» идеального - это абсолютно запрещенный удар. Такой номер нигде не прошел бы! Пройти он смог лишь в гиперидеологизированном (и смертельно от этого уставшем) советском обществе и лишь на директивной основе.
Но тогда что это за директива? (рис.43)
Мне скажут, что идеалы не отменили. А предложили взять их у Запада. Но одно дело вооружиться абстракцией Запада как «пустой оболочкой» (не хочется более грубых слов). А другое - наполнять эту оболочку конкретным западным содержанием. Например, уважением к закону. Пафосом труда.
Уважением к порядочности. И много чем еще. Ничего подобного не было даже на уровне подражания. Как я уже неоднократно говорил, нашу систему подключили к западной очень своеобразно. Как водопровод к канализации. Опять же, можно много примеров привести. Но достаточно показать, как на определенном этапе насаждали в России панков и отвергали «яппи». Не то что люблю «яппи», но, по-моему, все понятно. Эталоны, герои, нормы, якобы взятые с Запада - брались своеобразно. По принципу «фильтруй базар». Но главное - если власть оперлась на определенный класс, то как этот класс может не «фильтровать базар»? Березовский говорит: «Мы демократы, и потому у нас уже никогда не будут управлять люди в рваных штанах». Потанин говорит: «Мы настоящие западники и знаем, какое блюдо есть какой вилкой, и как заказать вино за 30 тысяч евро».
Этот класс очень любит ездить на Запад. Но Запад все меньше этим восхищается. И Запад этому классу нужен по известному анекдоту о «новом русском», который в антикварном магазине разглядывает распятие: «Девушка, пожалуйста, мне то же самое, но без гимнаста».
Но разве только в одном классе дело? Если он правит бал, если он диктует свои антинормы (а он их диктует навязчиво), то речь идет о желании построить не общество на фундаменте западных идеалов, а нечто на принципиально безыдеальном фундаменте. Это нечто почему-то назвали «капитализм».
Когда-то в СССР была создана антиутопия, в которой капитализм описывался как «город желтого дьявола». Теперь в России из этого же самого сделали утопию со знаком плюс. Официальные лица говорят о том, что деньги в России заменят национальную идею. Но ведь такая замена (вытекающая из установки на безыдеальность создаваемой беспрецедентной социальной конструкции) - может обернуться только зооциумом. А как иначе - если регуляторов социальности нет?
Идеал... Образ цели в деятельности людей, объединенных решением общей задачи... Внутренняя цель, лежащая в основе борьбы человечества против фундаментальной антиномичности Бытия... Как ни определяй - ясно, что речь идет о неизымаемом фундаменте самой человечности. Любой человечности - индивидуальной, групповой, классовой, национальной, всеобщей. Ибо одно без другого, в свою очередь, немыслимо. Идеология имеет дело с фундаментальными идеалами общества. Их признание и качество этого признания (сакрализация) - вот основа прочности и креативности социальной ткани. Диссидентские атаки на признанные обществом базовые идеалы, и развенчание этих идеалов в глазах общественного большинства, - это деструкция, «зачистка» данного типа общества. Любой специалист это понимает.
Но далеко не всякий диссидент (повторяю и буду повторять) атакует идеальное вообще, например, противопоставляя идеалы интересам. Обычно атакуется не идеальное как таковое. На это, честно говоря, никто в мире не осмеливался, понимая, чем подобное чревато для общества. И тем не менее - «усеченные» прецеденты имели место.
Карнавалы (и их предшественники - римские сатурналии) временно снимали идеальность, «переворачивали верх и низ». Но - именно временно! Церковь, санкционируя подобный «выпуск пара», жесточайше регламентировала карнавальную процедуру. Она начиналась и заканчивалась по удару церковного колокола. Она могла происходить только в момент, задаваемый церковной идеологией. Яркий пример - масленица, остаток русского язычества, допускаемый христианским каноном.
Что сейчас творится с этим в России - тоже понятно. Ситуация тяготеет к тому, чтобы поста вообще не было, а масленица была. Причем «масленица нон-стоп» («мне такой же, но без гимнаста»).
Итак, карнавализация существовала как краткосрочное дерегулирование. Притом, что она, эта карнавализация, и помыслить не могла о своем выходе за рамки социо-регуляторов. Участвовавшие в Карнавале - потому и участвовали, что это было санкционировано. То есть введено в рамки. И все же - внутри Карнавала была разработана и опробована технология войны с самим идеальным.
Эта технология существовала в Карнавале безрефлексивно. Кто-то, конечно, понимал, о чем
речь. Но вовсе не толпы участвующих. Да и вообще - понимание той эпохи находится по другую сторону так называемых «гуманитарных технологий».
Понадобились культурологи определенных школ ХХ века (примыкавших к структурализму или иначе связанных с ним), чтобы разлитое в живом явлении антикультурное (антиидеальное) начало - ректифицировать, описать, выявить в его особой (подлежащей деструктивной рукотворности) самости. В Советском Союзе эту задачу взял на себя выдающийся культуролог XX века Михаил Бахтин.
О завязанности Бахтина на спецслужбистские системы вообще и на Андропова лично говорю не я, а Евгений Киселев. Ему (и его источникам, которые очевидны) лучше знать, что к чему. Но если констатация правильна (а я, поскольку моя мать работала в секторе теории литературы ИМЛИ, что-то сходное помню по детским воспоминаниям), то выводы не могут быть «гомеопатическими». Андропову (поверим Киселеву) карнавал мог быть нужен только как спецтехнология. А в качестве спецтехнологии он мог иметь одну конечную цель - борьбу с идеальным как таковым. И бог бы с ним, с Киселевым. Но в конце 80-х годов (и явно под опекой советских спецведомств) начался социальный «карнавал нон-стоп», осуществляемый именно как спецтехнология. Мы все видели это... Этот «Балаганчик» с далеко не клюквенным соком.
«Мы метили в коммунизм, а попали в Россию»... Эту фразу я бы принял в чьих угодно устах, но не в устах профессионального философа, коим, безусловно, являлся произнесший ее Александр Зиновьев.
Зиновьев, как никто другой, понимал - кто, как, зачем и по чему бьет. В соседних своих высказываниях (адресованных, видимо, другому слушателю и читателю) он прямо рекомендуется в качестве лица, советовавшего борцам с СССР сконцентрироваться на ударах по структурам и генераторам идеального.
Вот что пишет об этом сам А.Зиновьев, выехавший из СССР в 1978 году: «В 1979 году на одном из моих публичных выступлений, которое так и называлось: «Как иголкой убить слона», - мне был задан вопрос, какое место в советской системе является, на мой взгляд, самым уязвимым. Я ответил: то, которое считается самым надежным, а именно - аппарат КПСС, в нем - ЦК, в нем Политбюро, в последнем Генеральный секретарь. «Проведите своего человека на этот пост, - сказал я под гомерический хохот аудитории, - и он за несколько месяцев развалит партийный аппарат, и начнется цепная реакция распада всей системы власти и управления. И как следствие этого начнется распад всего общества»... Пусть читатель не думает, будто я подсказал стратегам «холодной» войны такую идею. Они сами до этого додумались и без меня. Один из сотрудников «Интелледженс сервис» говорил как-то мне, что они (то есть силы Запада) скоро посадят на «советский престол» своего человека». К этой теме Зиновьев возвращается неоднократно - в разных вариантах. Так, в интервью, опубликованном в «Независимой газете» 29 октября 2002 года, он говорит:
«Еще в 1978 году я сказал, что самое уязвимое место в советской структуре - ЦК КПСС. Если на пост генсека придет прозападно настроенный человек, с коммунизмом в СССР может быть покончено в несколько месяцев. К началу 80-х годов и на Западе тоже поняли, что на диссидентское движение рассчитывать нечего, что народные массы в СССР не восстанут, как ты их ни пропагандируй. В то время мне доводилось участвовать в разного рода закрытых совещаниях, где собирались спекциалисты, занимавшиеся планированием холодной войны, и эти специалисты говорили: советскую «верхушку» надо купить». В самом деле, и без Зиновьева те, «кому надо было», прекрасно понимали азы подобного рода работы. Американские советологи яростно рекомендовали ударить именно по КПСС как «генератору идеального». И сулили поразительный результат: достаточно, мол, укола в этот идеальный мозг, в эту особую акупунктуру идеального, и все гигантское советское тело будет абсолютно парализовано.
Может быть, эта арифметика «войны с идеалами» была непонятна наивным советским хозяйственникам, оборзевшим от глупого диктата стремительно дряхлеющей КПСС. Но специалисты по идеальному не могли этого не понимать. Патетическое восклицание Зиновьева поразительно лишь своим особым цинизмом и - вот в чем главное! - способностью наших патриотических кругов «покупаться» на этот цинизм. Покупаться страстно и истово. Что требует какого-то объяснения. Либо эти круги наполнены клиническими идиотами, либо... Либо они (в какой-то мере и в каком-то смысле) сами не чужды сходному (и в этом смысле специфическому) цинизму.
Между тем, проблема отнюдь не так хитра и «подковерна», чтобы ее не могло вобрать в себя нормальное граждански обеспокоенное сознание. Тут не нужны особые профессиональные изыски. То есть, для чего-то другого они, конечно, нужны. Но не для осваивания подобных - в сущности, нагло глумливых - патетических вывертов (рис. 44)
Я не говорю об анекдотических обертонах подобных высказываний... «Рабинович стрельнул - стрельнул, промахнулся и попал немножечко в меня. Я лежу в больнице. Сука Рабинович с Хасею гуляет без меня»... А также о том, что если ты, милый, прицелившись в одно, а попав в другое и признав сие, требуешь для себя статуса Вильгельма Теля...
Это все простейшие - не требующие философской изощренности, и в этом смысле почти посконные - возражения. И если мы говорим о неочевидности, то она не в этих вопросах. А в том, что вроде бы все очевидно так, что дальше некуда. Но патриотическая верхушки и ведомые ею массы этого (очевидного) на дух не чувствуют. Верхушка, может быть, того... А массы? Массы - бесконечно отуплены и бесконечно ведомы? Думается, что это не вполне так. Что шок (Россия далеко не так необразована и бессмысленна - значит, шок) вечно длиться не будет. Но поскольку я свою задачу всегда видел вовсе не в обнаружениях очевидного, то я постараюсь быстро перейти к неочевидному, задев по дороге два пласта, так сказать, полуочевидного. Пласт первый. А как все же можно (хотя бы теоретически) отделить смысл (коммунизм) от носителя и активнейшего проводника (русского народа, России, СССР)? Возможна ли в принципе такая процедура?
Конечно, возможна! Если русский народ и Россию в целом оседлали абсолютно злые и магически могучие нелюди (читай - евреи), то народ оказался заражен опаснейшим вирусом. Конечно, надо понять, почему именно этот народ оказался заражен сим абсолютным злом. И восстанавливать иммунитет. Или - зачищать заразу (и больных, и вирус)! Чтобы чума не распространилась на человечество!
В любом случае - у медиков, приходящих в этот «чумной барак», имеются абсолютные властные прерогативы. Могут - сжигать, могут - лечить. И надо спросить себя - что это за медики? Повторяю вопрос: что за мировые «медики» хотят так исступленно и абсолютно властно избавлять Россию от чумы, которая в этом ее предъявлении не может иной, кроме как еврейской?
Читайте Климова - «Протоколы красных мудрецов». И ищите западные «оазисы востребованности» подобной литературы. Не удивляйтесь, если найдете их в Гарварде. Впрочем, мое «не удивляйтесь» здесь, скорее, фигура речи. Конечно, удивляйтесь. А главное - думайте. Пласт второй. Если коммунизм - такое тотальное, метафизическое зло, то чем является фашизм? Двух одинаково метафизических «анти» - быть не может. Тем более, что как ни вертись, но роль коммунизма в уничтожении фашизма нельзя не признать.
Но главное-то не в этом. А в том, что как только возникает пласт первый (отделение вируса от зараженных, коммунизма от русского народа), то вместе с определением качества вируса возникает и «великая правда фашизма». Потому что фашизм об этом еврейском вирусе и говорил, он так и обосновывал свой «дранг нах Остен». И вообще свою миссию.
Если теперь признается, что он был прав в основном (в «дранг нах Остен») - то как его назвать метафизическим злом? И как отделить эту его «правоту» от неправоты всей его остальной миссии? В любом случае - при таком признании фашизм придется лишить предельного антисистемного статуса. Это не значит - сразу реабилитировать. Но постепенно речь пойдет именно об этом.
Но бог с ними, с этими промежуточными пластами. Вы мне лучше про Зиновьева объясните нечто более существенное.
Что значит сказать «Хомо советикус» (название книги Зиновьева, которое все знают)? Это значит отделить вирус от носителя, сказать, что русское «хомо» заражено вирусом «советикус»? В нечто подобное может поверить только полный лох! «Хомо советикус» - это выражение, не существующее в отрыве от других, сходных с ним и основных. Основное же - «хомо сапиенс» (человек разумный). Это видовая характеристика современного антропоса. Сказать про своего соотечественника, что он «хомо советикус», это значит сказать про него, что он НЕ «хомо сапиенс», а какое-то другое «хомо», наподобие «хомо эректус». Ведь не «хомо» же «люденс» он, право слово! «Хомо люденс» - это более высокая ступень человека разумного.
Ведь у этого «хомо» с прибавкой - есть культурная традиция. И ее не спрячешь! Тем более от Зиновьева. Когда Макс Фриш говорит «хомо фабер» (человек делающий), то он имеет в виду, что делающий-то делающий, но не вполне разумный. Когда Милтон Фридмен говорит «хомо экономикус», он тоже имеет в виду, что экономикус-то экономикус, но не вполне сапиенс. Все это вам не шуточки. Это посягательство на единство вида! «Хомо советикус» - это не возвышающая степень «хомо». А значит, умаляющая степень. Возвышающая степень - сверхчеловек, умаляющая - недочеловек. «Хомо советикус» - это недочеловек, а вовсе не зараженный вирусом человек. Кто этих нюансов не улавливает, с тем и говорить не о чем. А чтобы у малочувствительных граждан не было сомнений, этого «хомо советикуса» при следующей политико-лингвистической модуляции назвали просто «совком». А чтобы и у совсем-совсем малочувствительных граждан не было сомнений, осуществили еще одну модуляцию. И сказали:
«Совки и шариковы». Про «шариковых» знали все. Это зверо-люди («Почти как люди» Клиффорда Саймака).
«Совков» назвали «шариковыми», и они залаяли. Образовался именно тот зооциум из зверо-людей унтерменшей, который и планировался. Вот пока что окончательный (или, скажем так, предварительно-окончательный) результат сделанных шагов. Образовалось нечто, которое можно называть по-разному. Зооциум, клоака... На худой конец, «Скотный двор» Оруэлла. Только не надо говорить, что оно образовалось само собой. Или что это результат семидесяти лет советской власти. Это результат описанных выше шагов, имеющих разное качество, но в совокупности ведущих в особую зону, за которой абсолютная социальная бездна.
Меня при этом всегда удивляет, с какой непоколебимой оптимистической уверенностью теоретики этих шагов говорят: «Когда общество ударится о дно, начнется социальное возрождение». Если это бездна, то почему у нее должно быть дно? Она по определению дна иметь не должна.
Александр Зиновьев прекрасно понимал, что удар наносится не в коммунизм и не в Россию. И что это альтернатива для дураков. А реальная альтернатива выглядит по-другому (рис. 45).
Часть 5. Другие аспекты все той же темы
Бледная немочь, погруженная в бесплодные мечтания... Фанатик, приносящий человеческое благо в жертву своей фантазии... Такой способ описания связи человека с идеальным - очевидно тенденциозен. И в этом смысле является все той же борьбой идей. Эта борьба, ну, никак не может быть редуцирована к сюжетам из нашей (и даже общемировой) истории последнего столетия. Хотя, конечно же, война с идеалами, которую Запад предпринял после 1945 года, имея целью прежде всего удушение (или ослабление) идеального как такового, приобрела особо беспощадный характер именно в новейшее время. Неореализм, апология маленького человека с его земными делами, апология земной обычной человеческой боли и радости - конечно, часть подобной борьбы. Говорилось, что это - борьба с нацистским культом героизма и идеального. Но искренним ли был такой пафос (во многом разделявшийся советской интеллигенцией)? Помню, ставлю я один из своих первых спектаклей. И пытаюсь показать в нем историю любви на войне как вечную и великую. Ввожу параллельные ряды из Данте и Петрарки, использую соответствующую музыку и пластические образы... Встает на обсуждении один из интеллигентов и говорит (кого-то цитируя): «Простое маленькое горе - единственная стоящая вещь». Мол, написана история маленького человека - так вы нам не пытайтесь этого маленького человека поднять на пьедестал. Не нужно нам ничего, кроме изображения его вибраций в масштабе один к одному. А иначе, знаете ли, получается этот самый... «Триумф воли».
Ну, не могу же я этого человека заподозрить в том, что он вел переговоры с какими-то инстанциями по поводу проекта «Война с идеальным»! Он так мыслил и чувствовал. Другое дело, почему он так мыслил и чувствовал, на какие референтные группы опирался, как его личное мышление подобного типа было связано с мышлением (уже вполне идеологическим) представительных для него диссидентских групп, создававших определенную моду? Как это перекликалось с каким-нибудь Максом Фришем и его героями, противостоявшими в своем обыденном копании в навозе - «дурацким подвигам» Геркулеса («Геркулес и авгиевы конюшни»)? Любое частное коренится в общем. И все же... Все же запуск качественно нового витка борьбы с идеальным опирался на определенную «органику». В его основе был органический испуг интеллигенции (и не только ее) при встрече с взрывной энергией определенного (фашистского) типа. Этот испуг породил определенное отношение к любой (да, именно любой) энергии, извлеченной из полусонного общества теми или иными страстями по идеальному. Так называемая антифашистская интеллигенция и стоящие за ней властные группы, ожегшись на фашистском «молоке», стали дуть на «воду» любой идео-энергийности (рис. 46).
Уже 20 лет я пытаюсь приучить наших «жрецов естественности», ненавидящих проекты и заговоры, к элементарной мысли: органические основы процесса никоим образом не противостоят тому, чтобы эти основы были использованы и развиты в чьем-то проекте. Наоборот, ни один проект не делается, если к тому нет органических предпосылок.
Физики, занятые колебаниями, уже на первом курсе усваивают, что есть собственные колебания, а есть вынуждающие. И что одно не противоречит другому. Уже в школе вроде бы об этом говорят, рассказывая, должен ли военный отряд шагать в ногу, переходя какой-нибудь мост. Мол, у моста есть собственные частоты колебаний. Если воздействие на мост осуществляется не в этом спектре частот (или вообще в широком спектре), то мост абсолютно прочен. Но вот переходит по нему отряд. И идет он в ногу. За счет того, что идет в ногу, оказывает воздействие на мост на определенной частоте (частоте хождения в ногу). И если эта частота совпадает с одной из собственных частот моста, то он может разрушиться.
Уже такие детские примеры говорят об одном - обрушить систему можно, лишь используя ее собственные (органические) свойства. Все подрывники об этом знают - если переходить от детских примеров к более взрослым. Но политология и гуманитарные науки в целом, как правило, делают вид, что им это незнакомо, или это для них неочевидно.
Ну, так вот. Когда мы говорим о том, что ужас перед конкретными проявлениями идео-энергийности сам по себе привел к такой войне с идеальным, мы не раскрываем одного важнейшего аспекта. А без раскрытия этого аспекта все выглядит слишком уж по-дурацки. Развязывание такой войны с идеальным, конечно же, могло задействовать в качестве «собственной частоты» некий интеллигентский синдром, порожденный встречей западной интеллигенции с фашизмом. Но не более того.
Синдром нужен был в качестве органической предпосылки. Однако ни масштаб войны, ни ее планомерность и изощренность - не допускают редуцирования всего произошедшего к автономным интеллигентским антифашистским дерганьям. Слишком уж все было изощрено, алгоритмизировано и «ресурсо-обеспечено».
Под последним имеются в виду и деньги как таковые (на войну с идеальным с 1945 по 1968 год на Западе было истрачено не менее четверти триллиона тогдашних долларов), и используемые инфраструктурные модули. На войну с идеальным на Западе работали сети и структуры, клубы и комитеты по премиям. Все это явно находилось не в руках самой невротизированной западной интеллигенции, хотя и подстегивало ее активность.
Анализируя элитный аспект рассматриваемой коллизии, мы сразу наталкиваемся на другой, не антифашистский фактор. Мы в этом анализе вынуждены будем апеллировать не к поговорке про молоко и воду, а к присказке «из песни слов не выкинешь». Под «песней» я здесь имею в виду всю реальность Второй мировой войны. А под «словами, которые из нее нельзя выкинуть», - роль СССР и коммунизма в победе над Гитлером. Эти вроде бы невыкидываемые слова - убийственны для тех, кого мы именуем западными «хозяевами». Потому что признав такие слова в данной песне, придется признать далее нижеследующее.
1. Безыдеальность веймарского немецкого общества породила патологию идеального в виде фашизма.
2. Безыдеальность западного (демократического) общества привела к тому, что это общество было раздавлено патологией фашистского идеального. Позорный пример Франции здесь носит слишком очевидный и абсолютно неснимаемый характер. Да и Дюнкерк, ну, никак не представишь как адекватный отпор аглосаксонского духа фашистской угрозе.
3. Только встречная волна разогретой идеальности советского общества смогла остановить патологию фашистской идеальности.
В результате вырисовывается такая (абсолютно прискорбная для хозяев) картина (рис. 47).
Обнажить подобную суть вопроса хозяева не хотели и не могли. Ибо эта суть, в каком-то смысле, ставила крест на их (не выдержавшем удара) западном обществе. Более того, становилось как бы очевидным, что следующий удар станет ударом на добивание этого общества и его хозяев. И что делать? Как спасать это общество и себя? Провести глубокую перестройку своих идеалов западное общество не хотело и не могло. Эта перестройка вообще не является технологией. То есть чем-то, что можно взять и осуществить (была бы воля и были бы средства - соберутся мозги, вложатся деньги).
Идеальное - это то, что подобным образом не создается. Можно собрать любые мозги и заплатить любые деньги, а результата не будет. Идеалы - это сверхтонкая ткань. А раз сверхтонкая, то и не до конца рукотворная.
О мере этой нерукотворности спорят уже много веков. И вклинивание подобного спора в наше текущее обсуждение увело бы от существа дела. Просто обозначим, что этот спор имеет место. И что спорящие обсуждают лишь меру нерукотворности идеального. Проникает ли элита в некую «пещеру» и вбирает энергию идеальной сферы, создает ли идеалы народ... Но то, что по заказу это нельзя состряпать, - всем очевидно. А то, что можно состряпать, - не является этим. Потому и называется «пиар» или как-то еще. Итак, волевым усилием хозяев идеалы не обновляются и не энергетизируются. Но даже если их и можно более или менее сознательно взрастить в недрах существующего западного общества, речь должна идти об очень особом взращивании. Подобное взращивание осуществляется в недрах восходящих социальных компонент данного общества. Компоненты эти принято называть классами. Классы могут (и должны) взрастить в себе новое идеальное для того, чтобы прийти к власти. Но они его взращивают не для того, чтобы позабавить текущих хозяев жизни. Они его взращивают, чтобы этих хозяев «уконтрапупить». То есть отобрать у них власть, вооружившись взращенным идеальным.
А хозяева? Им что, нужно, чтобы новый класс их общества, взрастив новое идеальное, согнал хозяев с исторической сцены? Реализовал пресловутую роль могильщика?
Нет! Это и слишком неаппетитно для того, чтобы подобное поощрять, и... слишком уж напоминает мировую красную революцию, лидером которой станет понятно кто. Геополитический и онтологический враг по имени СССР. Имея ограничения по части своего идеального Неба, хозяева схватились за Землю. Имея ограничения по части своего Огня, они стали искать Воду. Во главу угла в итоге было поставлено (а) относительное растление своих восходящих групп, способных принести новое идеальное, (б) абсолютное растление чужих групп, связанных с чужим идеальным. Совокупность двух таких задач продиктовала определенные технологии. Если ты должен обеспечить победу своего - совсем нерастленного - общества над чужим, то можно умеренно растлить чужое. Но если ты уже умеренно растлил свое, то чужое ты должен растлить абсолютно.
Если ты все-таки предполагаешь, что в твоей борьбе прямая военная компонента будет достигать 90-95% (как в случае победы над Германией во Второй мировой войне), то растление это для тебя не решающая компонента в победе. А если ты знаешь, что военный фактор должен быть строго равен нулю (у противника стратегическое ядерное оружие), то растление - это суперсредство. Единственно спасительное. Если ты располагаешь технологиями XIX века, то можно, конечно, растлевать отдельных лидеров враждебных стран, подкладывая им кого-то в постель. Или поддерживать отдельные подрывные элементы враждебного тебе общества. Но если ты можешь применять для растления всю мощь технологий информационной эры, то... То это совсем другая история.
То, что пока что складывается из рассмотренных нами фрагментов, позволяет говорить о мультипликации (нелинейном взаимном усилении) трех основных акторов, осуществлявших растление советского общества (рис. 48).
К данному (взаимоусиливающему) стихийному (а может быть отчасти и сознательному) консенсусу трех растлевающих акторов надо, конечно, добавить объективный процесс. Советские идеалы остывали и определенным органическим образом. Но констатируя это, никоим образом нельзя (ну, просто невозможно в условиях того, что мы видели) редуцировать ВЕСЬ ПРОЦЕСС к этой органике.
Заключение
А теперь, смотрите, что у нас происходит. Человек живет в России. Откуда он берет идеальное? Ну, если он не «жрец», который непрерывно имеет с ним дело? Он черпает идеальное из народной жизни, где оно и дышит. Теперь народ от этого потока отключили. Идеалов, как всеобщего и массового, - нет. Если идеалов нет - нет будущего. То есть, большую цель поставить нельзя. У человека нет стратегической цели за горизонтом.
Однако при этом он все равно может жить, если есть великое прошлое. Он берет оттуда хотя бы традиции и прежнее идеальное. Он вспоминает, чем жили дедушка и прадедушка.
Но если у человека и там, в прошлом, все разгромлено, если прежнее идеальное снесено практически до основания, - тогда что? Тогда у него нет прошлого и нет возможности адресоваться к будущему. Остается только настоящее. «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь»...
Человек сидит в этой «нише настоящего», в этом «миге», но у него еще остаются некие социальные ценности. Однако, как только он практически адресуется в своей жизни к этим ценностям, криминальные группы его побеждают. Криминал ведь рамками ценностей не ограничен, и потому в антисоциальном настоящем заведомо успешнее. Тогда человек все меньше адресуется к своим ценностям в жизненной практике, все больше адаптируется к антисоциальной реальности. Но если у него остаются ценности, то чем выше статус этих ценностей, тем болезненней ему смотреть в прошлое, и тем мучительнее осознавать отсутствие будущего. Значит, он, чтобы продолжать жить, неизбежно понижает планку своих ценностей.
А теперь политикам в таком обществе надо избираться. Если в обществе хиты - Сердючка и группа «Серебро», то кандидат в президенты должен начать говорить на языке хитов. В духе:
«Ты моя, я трахну тебя», или что-то в этом роде. А как иначе избраться? Но если политические лидеры начинают использовать такой язык, это лишь подхлестывает доминирование этого языка в обществе. Результат понятен?
То есть, получается, что ключевая проблема нашего общества и государства прямо и непосредственно связана с идеальным, во всех его смыслах. Без идеального нет стратегической цели, нет социальных регуляторов, нет решения элементарных технологических задач, нет и не может быть «своего дома». А нет своего дома - бабки спрятать негде. Нет своего дома - даже отбиться невозможно, будешь в итоге поглощен. Туда не пускают, сюда не пускают, оттуда гонят. Нет своего дома - очень скоро вообще ничего не будет.
Все наши проблемы - именно здесь, в сфере идеального. Точнее, его отсутствия. А прагматическое сознание просто не понимает, что это за проблема. Если мне до сих пор военные говорят, что их интересуют смыслы только как геополитика, то, что имеет отношение к конкретной мощи - ну, там, американской, китайской или исламской...
Разве в этом дело? Смысл - это спор Платона и Аристотеля о Нусе или о «тенях в пещере». Вот когда идет и кончается каким-то выводом такой спор, тогда и возникает нечто антропологически значимое. Тогда возникает идеальное - и меняет мир.
Русские всю свою историю специализировать на этом. Это наше, русское «ноу хау». Это пропитывало культуру, жило в народной почве и все время «нагревалось» и раскручивалась. Единственное, чего еще могут ждать от России - это нового идеального, нового слова общемирового значения. Больше ничего от нас миру не надо. Газа - не надо. То есть, он нужен, но его отберут и без России. А вот новое слово... Но ведь именно от этого нынешняя Россия и отказывается. Именно это и означает «вхождение в мировую цивилизацию». А дальше возникают все связанные с таким отказом парадоксы политики - внешней, внутренней, социальной, культурной, экономической, - любой. Эта парадоксальность создает паралич деятельности. А поскольку паралич не может быть признан, то он компенсируется невротической активностью. Страна несколько раз прокрутилась на месте, куда-то дернулась, - а ее вернули назад. Опять прокрутилась, опять дернулась - и опять вернули назад.
Я не хочу никого осуждать. Любая власть всегда нехороша. Тем более, я не буду осуждать власть сейчас, когда ее приговаривают к смерти те, кто являются моими смертельными врагами.
Я спрашиваю об одном: «Что делать?» И отвечаю:
«Все, что мы можем делать, должно начинаться с того, что мы признаем прагматизм - тупиком. Произошедшее с нами - катастрофой идеального. Избавление - находящимся в сфере нового идеального». Только тогда мы начнем работать на избавление.
Да, у нас для этого почти нет времени и почти нет сил. И неизвестно, можно ли еще в этой сфере идеального сделать что-то решающее. Но только после таких признаний и после такой работы - появятся хоть какие-то возможности. Стратегический диалог между странами, «прятанье бабок», спасение от тюрем, консолидация элит, предотвращение ядерного пожара, воссоединение каких-то политических пространств. Но все это будет возможно только после того, как идиотский прагматизм будет перечеркнут - и как доминирующая мода в решении проблем, и как преобладающий тип сознания, и как внутренний подход людей к самим себе.
И коротко скажу еще об одном. Не путайте духовный интерес и идеал. Это разные вещи. Если вам нравятся симфонии, тонкие разговоры и чтение умных книг, - это еще структура ваших интересов. Это - не ваши идеалы. Если вы хотите в первом приближении понять, что такое идеалы, начните не с Платона. Прочтите короткий рассказ Джека Лондона «Мексиканец».
Там парень приходит в чужую интеллигентскую среду и говорит: «Меня зовут Фелипе Ривера. Я пришел работать на революцию». Ему отвечают: «А, ты пришел работать на революцию? Вот тебе ведро и тряпка, мой пол». Он спрашивает: «Это нужно для революции»? Отвечают: «Да». И он приходит каждый день и моет пол.
Потом, когда оказывается, что нужно где-то добыть деньги на оружие, Фелипе становится боксером. Джек Лондон подчеркивает, что он ненавидит бокс, эту «забаву вонючих гринго». Но он укладывает на ринге профессионального боксера-гринго и отдает призовые деньги на оружие - потому что это нужно для революции. Джек Лондон дает понять, что Фелипе перед тем, как прийти в революцию, прошел через ад. И показывает, что даже революционеры-интеллигенты вокруг него - боятся исходящего от Фелипе сосредоточенного «огня идеального». Но вы прочтите рассказ...
Идеал - это нечто, рождаемое в личном и общественном сознании на уровне положительной обратной связи, взрывающей и меняющей это сознание. Это не регулятивная отрицательная обратная связь. Это другой тип связи. И показательно, что именно в СССР, где занятия проблемой идеального, вроде, должны были иметь наибольшее значение, - уже к середине 70-х годов, со смертью Ильенкова и разгромом философской школы, занимавшейся идеальным, все это было уничтожено. А теперь, на наших глазах, дефицит идеального превращается в общемировую проблему. И что мы с вами ни начнем обсуждать - смерть Литвиненко, заявление Лугового, украинские события, войну в Ираке или систему ПРО в Европе, - мы все равно будем обсуждать именно это. Потому что все беды в нас и вокруг нас - это беды сознания, по которому нанесен чудовищный удар.
Но только не говорите, что это удар по кому-то, а не по вам лично. Потому что все мы находимся в катастрофической жизненной ситуации. Это наша общая великая беда - пребывание на безыдеальной земле, в безыдеальной ситуации, при разгромленной традиции и невозможности развернуть вектор целей в будущее. Такова ситуация, из которой надо выходить и выводить страну. Немедленно. Никакие другие задачи не имеют сопоставимой значимости с этой. И вопрос не в том, будет заниматься этим власть или нет. Дело не в ней. Не надо быть ни за, ни против нее. Мы можем это делать без власти. Нам не хватает для этого не денег, не допуска на телеэкран, а последнего духовного подвижнического усилия. Самих себя. Если мы через себя не перешагнем, мы ничего не сделаем. Но поскольку мы хотим жить, и я уверен, что большинство России хочет жить, - то мы и Россия перешагнем через себя. Не знаю, каким образом и когда. Но я буду этим жить и над этим работать. Спасибо.
