Подмена критериев как необходимое условие и сопровождение российских реформ
(немного банальностей в философско-лирическом отступлении одной работы)
…Первый вопрос, который должен ставить перед собой исследователь, предлагающий решение общественной проблемы – это цель, которую предполагается достичь предложенными мерами. Как правило, к моменту начала исследования сама проблема уже зафиксирована и сформулирована. Откуда берётся понимание, что проблема существует? Оно берётся из разделяемых обществом критериев (представлений о добре и зле) и из внутренней убеждённости, что можно перейти к лучшему состоянию. Например, злом признаются в нашем обществе откровенная нищета социально незащищённых слоёв населения при кричащей роскоши нуворишей, которые получили огромные состояния, не принеся никакой пользы России (т.е. незаслуженно, с точки зрения этих критериев). Благом считается положение, когда Россия уверенно развивается, обеспечивая зажиточное и безопасное существование своим гражданам. Казалось бы, и думать не надо – осталось только сформулировать, «что такое хорошо, и что такое плохо» – и найти пути улучшения ситуации. В нашем примере требуется ликвидировать нищету и обеспечить безопасность – это и будет благом. Но не всё так просто.
Особенностью нынешнего российского кризиса стало невиданное ранее смещение общественных представлений о добре и зле. То, что раньше считалось недопустимой бедой, теперь принимается как мелкая неприятность и наоборот. Поэтому общество не может прийти к единому мнению, какие беды преодолевать в первую очередь, а какие неприятности можно потерпеть.
Приведём такой пример. В начале 1992 г. указом Ельцина была легализована торговля с рук чего угодно и где угодно. Тротуары российских городов там и сям превратились в длинные торговые ряды: вереницы граждан всякого возраста и пола стояли с продаваемой безделушкой в руке, а мимо них проплывали тысячи прохожих, с интересом посматривая наступившее рыночное изобилие. Одним из мгновенных последствий либерализации повсеместной торговли стало учащение случаев заболеваний от отравления некачественным мясом, не прошедшим санитарного контроля. Посыпались предложения запретить торговлю с рук мясомолочными продуктами вне рынков. Интерес представляют возникшие при этом дискуссии. По мнению противников запрета, мера была бы антирыночной, потому что нарушала права потребителя самому выбрать – купить ли проверенное мясо на рынке или рискнуть и купить подешевле, возле перехода метро. Что это – злодейское стремление отравить побольше людей? Нет, скорее, тут проявилось смещение приоритетов, обусловленное манипуляцией представлениями о добре и зле и навязанным публике доктринёрством. «Чистоте» рыночных отношений придали больший приоритет, чем реальному здоровью. Но стремление к чистоте рыночных отношений не появилось из ниоткуда. Оно было обусловлено длительной манипуляционной кампанией, в ходе которой публику убедили, что чем больше будет рынка, тем быстрее будет развиваться страна, тем лучше и богаче станет жизнь. А кто же не хочет ускорения экономического роста и богатой жизни? Тем самым, изначальное стремление к рынку было обусловлено у публики самыми добрыми побуждениями, которые разделяло всё общество. (Мы сейчас не обсуждаем качество распространённых тогда теорий, накрепко привязавших экономический рост именно к рыночным отношениям – не об этом речь.) И стремление к рынку было столь сильным, что превратилось в idée fixe: люди уже забыли, что стремились к нему ради вполне конкретных экономических целей, и стали хотеть рынка как такового, самого по себе. В результате выработался новый критерий, новое мерило добра и зла: «чем больше рынка, тем лучше». Новая эфемерная цель любой ценой построить рынок затмила всё остальное, даже интересы экономического благосостояния, ради которых предполагалось построить рынок. Именно поэтому в конфликте между двумя целями в приведённом примере – здоровьем потребителей и чистотой рынка – второй отдавался приоритет. Этого бы не случилось, если бы спорщики с обеих сторон апеллировали к конкретным, осязаемым параметрам благосостояния, опирающимся на исходные, фундаментальные представления о благе. Тогда бы общество могло сделать осознанный выбор между, например, снижением заболеваемости сальмонеллёзом на 50 тысяч в год и ростом экономики на дополнительный процент в течение ближайших двух лет (если нет возможности добиться и того, и другого). Но нельзя сделать выбор между здоровьем населения и чистотой рынка, потому что первая цель диктуется фундаментальным критерием, а вторая – это только (предположительно) средство достичь других целей, которые нужно ещё обозначить, чтобы появилась возможность сравнивать с первой целью.
Торговлю мясом тогда довольно быстро поставили, таки, под контроль, потому что нелепость ситуации была слишком очевидна. Но только в этом случае. Вся история реформ – это череда безответственных начинаний, у которых даже не заявлялось конкретной неэфемерной цели, достижение которой можно было бы определить по измеримому параметру благосостояния. В лучшем случае, делалась отсылка к опыту другой страны, которая добилась какой-то цели с помощью аналогичной реформы, а настоящего анализа причинно-следственных связей в своей экономики не проводится. Классический пример такой эфемерной цели – борьба с инфляцией, которая в результате агитационной кампании поставлена выше более конкретных аспектов ценообразования. Под предлогом «борьбы с инфляцией» и «укрепления рубля» в 90-е годы российские правительства спускали миллиарды долларов на поддержание завышенного курса рубля. Это оборачивалось одновременно накоплением долгов, снижением конкурентоспособности отечественной промышленности и её разорением, что затягивало долговую удавку и снижало текущее производство, то есть, било как по текущему, так и по будущему потреблению. Если бы обсуждение реальных параметров благосостояния не было вытеснено эфемерной целью «борьбы с инфляцией» как таковой (а не как средства добиться роста реального благосостояния), то реформаторы просто не смогли бы так долго разворовывать бюджетные средства в пользу элиты, потреблявшей импортную роскошь и вывозившей капиталы.
Смещение приоритетов в критериях добра и зла стало ведущим приёмом, с помощью которого России подсовываются самоубийственные решения. Ещё одним, уже современным, примером может служить шарлатанская деятельность т.н. «экспертного сообщества» при обсуждении демографической ситуации и миграционной политики. На этом поприще особо отличились такие известные деятели как А.Г. Вишневский и В.А. Тишков. Вкратце их концепция выглядит примерно следующим образом. На основании обширного статистического материала по нескольким развитым странам делается вывод, что резкое снижение рождаемости до уровня, едва обеспечивающего простое воспроизводство населения или даже ниже его, является неизбежным и неодолимым следствием урбанизации и повышения благосостояния до уровня, Достигнутого развитыми странами. Проблему нехватки рабочих рук высокой и низкой квалификации (собственное разленившееся население не хочет ни хорошо учиться. Ни идти в чернорабочие) Запад решает за счёт иммиграции. Следовательно, нынешний демографический кризис в России – естественный процесс, который нечего и пытаться остановить. Надо замедлить убывание населения России за счёт иммиграции, при этом Россия внесёт свой вклад в ослабление аграрной перенаселённости Третьего мира и поддержит собственный экономический рост.
У нас нет возможности разобрать эти концепции – заметим только, что, при всём наукообразие текстов Вишневского и Тишкова, концепция довольно слабо соотносится с научной истиной. Никакой предопределённости, с которой спад рождаемости до нынешнего уровня следует за урбанизацией и ростом благосостояния, не существует. Об этом свидетельствует опыт Ирландии, США, Австралии и Новой Зеландии сохранявших достаточно высокую рождаемость даже в условиях урбанизации и высокого уровня жизни. Причина – в том, что рождаемость зависит от многих факторов – материальных, культурных и психологических, – а не только от урбанизации и уровня жизни. В частности, умело воздействуя на эти факторы (была бы воля и готовность пожертвовать ради этого чем-то другим), можно повысить рождаемость в России до достаточно высокого уровня, требуемого для расширенного воспроизводства населения. Несмотря даже на высокую урбанизацию – благо, уровень жизни совсем невысокий. И не нужно никаких иммигрантов из Третьего мира.
Но мы бы хотели обратить внимание не на научное качество рассматриваемой концепции, а на принятый в ней общий подход. Её авторы никогда не говорят прямо, какую цель преследуют их рекомендации и почему их реализация приведёт к заявленной цели. Тогда бы их концепция выглядела совсем иначе: «ради того, чтобы Россия и в будущем была здоровой и сильной, была надёжным домом-крепостью для наших потомков, мы хотим повысить рождаемость. С этой целью предлагаем предпринять следующие меры, которые достигнут поставленной цели потому-то и потому-то». Вместо этого фундаментальные цели скрываются – в лучшем случае, говорится, что приток иммигрантов ускорит экономический рост (и умалчивается, что из этого прироста нужно, как минимум, вычесть потребление мигрантов с семьями и вывезенные деньги), в худшем случае – стремление бездумно следовать примеру Запада в чём бы то ни было. Именно в этом и состоит основной приём вишневских и тишковых – в смещении критериев и целей по сравнению с фундаментальными представлениями общества о благе. Достаточно задаться вопросом – ради кого ставится задача увеличить экономический рост – ради народа России или тех, кем хотят заселить вместо него российские земли? (По «прогнозу» самого Вишневского, если даже ставить задачу только стабилизировать население за счёт мигрантов, то к концу века мигранты и их потомки с высокой степенью вероятности могут составлять более половины населения России.) Неужели всё равно, будут ли на нашей земле богато жить русские, негры, зелёные человечки или тараканы? Нет, для нерода России это не всё равно. И когда исследователь даёт рекомендации и не оговаривает желанные цели, отвечающие фундаментальным критериям общества и выдвигает вместо них эфемерные идеологические задачи, это надёжный признак недобросовестности и манипуляции. Скорее всего, такой исследователь скрывает истинные последствия, к которым приведёт реализация его предложений, потому что на деле это зло с точки зрения тех самых фундаментальных критериев...
