Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	20.04.2006 23:05:25
	Рубрики	Тексты;

(!!!!!!!!!!!!!!!!) Б. Б. Родоман. Этика ученых и рыночная мораль (*+)

http://www.intelligent.ru/articles/text293.htm

Этика учёных и рыночная мораль

Должен ли учёный работать локтями? О зарождении науки в Средневековье и
закате её в постперестроечные российские времена.
Борис Борисович Родоман

Возникновение современной науки - открытой, динамичной,
саморасширяющейся - обычно относят к ХVII веку. Учёный и капиталист -
дети Реформации и протестантской этики, руководствовавшихся разными
моральными нормами. И это не удивительно, ибо мораль тогда была
сословной. Землевладелец и буржуа, воин и священник жили по разным
правилам. Одних уважали за родовитость, других за нажитое богатство,
третьих за учёность. Размер дохода не был универсальным показателем,
заменяющим <ум, честь и совесть>.

Невольники чести

Наука, реликт сословного общества, до наших дней сохраняла старомодные,
скорее элитарные, нежели плебейские, понятия о порядочности, чести,
достоинстве. Последними отголосками этой своеобразной этики можно
считать лучших представителей русской, да и советской интеллигенции.
Наука не только революционизировала мир, но и сама оказалась революцией
в нравах и духовной жизни. В лице учёного в Западной Европе появился
человек нового типа, который в своей профессиональной и нерелигиозной
деятельности ориентируется не на материальное, а на моральное
вознаграждение, но при этом никем не командует, а предпочитает общение с
равными по интеллекту.
Для средневекового врача или ремесленника публично распространять свой
опыт значило наносить ущерб себе и своему цеху. Приобщение к мастерству,
наследование знаний было тайным и корпоративным. Наука демократизировала
этот процесс. Поворот учёных к засекреченности и профессиональной тайне
в наши дни означал бы возврат к Средневековью.

Каждому учёному - по потребностям

Наука Нового времени родилась из парадокса: учёные, стоявшие у колыбели
<капиталистического способа производства>, сами не стремились к
прибыльному или адекватному воздаянию деньгами, вещами, услугами за свои
научные труды, а превыше всего ценили свободу духовного творчества.
Занятие наукой и философией не ставит перед мыслителем задачу стяжания
материальных богатств или насильственной власти. Богатство учёного - в
накопленных и щедро передаваемых знаниях, а власть его выражается во
влиянии на умы.
Учёный понимает, что плоды его деятельности не могут иметь денежного
эквивалента и, следовательно, никакое <справедливое> вознаграждение <по
труду> или спросу на рынке невозможно. В благодарность за свои занятия
учёный ждёт признания и понимания от значимых для него коллег и уважения
от представителей других социальных слоёв. В материальной же сфере он
претендует не на прибыль, а на более или менее скромное, но достойное
содержание, позволяющее плодотворно трудиться, не обременяя себя
поисками заработков.
Наилучшее условие для занятий наукой и философией - самому быть богатым,
например, землевладельцем или рантье. Хорошо также иметь мецената,
который содержит учёного, но в его работу не вмешивается и, быть может,
предоставляет должность sine cura (без забот). Расцвет науки и искусства
в XVIII веке многим обязан меценатству мелких европейских монархов,
заинтересованных в престиже. Третья возможность, самая типичная,
естественная и распространённая в наши дни, - преподавать в
университете, выращивая учёных из некоторых студентов.
Специальные научно-исследовательские институты, работники которых не
обязаны преподавать, широко распространились в ХХ веке (в немалой
степени в связи с военными нуждами) и стали особенно характерными для
нашей страны, где делятся на два класса - академические и отраслевые
(ведомственные). В последних наука большей частью деградировала, стала
какой-то имитацией.
И, наконец, что для учёного бывает нелегко - он может служить в конторе,
не связанной с его научной специальностью или зарабатывать литературными
гонорарами, а научные труды сочинять в <свободное> время. Иногда это
удаётся гуманитарию или теоретику, обходящемуся без лаборантов и
оборудования.
Оптимальный для творчества коммунистический принцип распределения <от
каждого по способностям - каждому по потребностям> принадлежит не
будущему, а прошлому - описывает реальные отношения между
монархом-меценатом и его придворными учёными и художниками. К.Маркс
обещал пролетариату то, в чём сам нуждался и что получал от своего
спонсора Ф.Энгельса.
В применении ко всему <населению> данный лозунг кажется абсурдным, но он
осуществим, если речь идёт об условиях для интеллектуального творчества.
У общества нет лучшего способа пользоваться наукой, чем быстро брать от
каждого учёного всё, что он предлагает, а давать ему по возможности то,
что необходимо для его профессиональных занятий. Но <общество,
понимающее свои интересы>, - не есть ли это всего лишь яркий миф?

Стоик, аскет, миссионер

Классическая этика науки, рациональной и атеистической по своей сути,
имеет нечто общее с религиозным подвижничеством. Для многих наука служит
психологической опорой не хуже религии. При всём возможном жизнелюбии
того или иного учёного ему присущи элементы аскетизма, самоотречения,
стоицизма, миссионерства, какой-то глубинной веры, служение чему-то
высшему, будущему, более значимому и долговечному, нежели окружающие
лица, явления, социальные институты.
Учёный больше склонен прислушиваться к <внутреннему голосу> и авторитету
немногих предшественников, чем к советам близких и сослуживцев.
Назвавшись учёным, человек берёт на себя моральную обязанность
отстаивать свои идеи, невзирая на навязываемые мнения и конъюнктуру.
В личность учёного органически встроена готовность хотя бы немного
пострадать за свои убеждения. Непонимание, замалчивание, трудности с
публикацией, отстранение от преподавания - широко распространённые
неприятности, к которым должен быть готов учёный-новатор.
Вынося свои труды на обсуждение, автор сознательно подставляется под
удары, пусть даже только словесные, но всё-таки ранящие самолюбие. Он не
только вызывает на себя огонь полемики, но и обязан его отражать.
Вместе с <законными> стрелами, выпущенными по турнирным правилам, учёный
получает и от коллег, и от профанов удары ниже пояса; летят в него и
камни с улицы, особенно после выступлений в СМИ. Одержимый
просветительским энтузиазмом, призванный сильными мира сего в советники
или просто встревоженный делами, творящимися за порогом его дома, учёный
нередко обращается с увещеваниями, как миссионер к людоедам.
На этом сходство учёного с борцом и миссионером заканчивается,
начинаются важные различия.

Предатель на служебном фронте

Воина, который намеренно показал противнику слабые места своей армии,
считают изменником, предателем. А настоящий учёный постоянно <предаёт>
самого себя и своих сотрудников, свой институт, критичен к себе и другим
сверх всякой житейской меры и такта, не должен скрывать своё мнение из
боязни обидеть коллегу, но и тот не должен обижаться, если он тоже
учёный.
Подлинному учёному чужд фанатизм, он не скрывает недостатков и слабых
мест своей теории, не навязывает её оппоненту, а показывает, не
убеждает, а даёт возможность убедиться; самим фактом доклада или
публикации приглашает к диалогу, результатом которого сплошь и рядом
бывает не победа одной концепции над другой, а их плодотворный синтез
или полезное для развития науки взаимное разрушение.
Один и тот же учёный может разрабатывать несколько конкурирующих
гипотез, даже несовместимых; он должен научиться опровергать самого
себя. Наука - не диспут теологов-схоластов и не суд, выносящий
<справедливое> решение; не парламентская дискуссия перед голосованием,
не референдум, не избирательная кампания.
От современного учёного всё больше требуется доброта, терпимость к иному
мнению, способность к позитивной критике, сочувствие оппоненту, умение
поставить себя на его место. (В отечественной науке эти высокие
моральные принципы утверждал выдающийся российский палеонтолог
С.В.Мейен.)

Незадачливый продавец, застенчивый агитатор

Учёный не забрасывает толпу своими сочинениями, как пропагандист
листовками, а спокойно выкладывает их на стол, надеясь на внимание
коллег, и, в отличие от <нормального> торговца, товар свой не
рекламирует, ибо в рекламе всегда содержится ложь, хотя бы в виде
небольшого преувеличения, чего классическая этика науки не допускает.
Учёный в своей профессиональной тематике должен быть искренен с другими,
как с самим собой, а это качество противопоказано любому дельцу. Ведь
рыночные отношения - состязательная игра, в которой партнёры хотя бы
отчасти скрывают свои стратегии.
Вся кухня исследований и построения теории, все использованные методы
должны быть обнажены и выставлены на обозрение, иначе выводы не убедят
других учёных. Приходится выносить из избы всякий сор; для развития
науки он важнее, чем так называемые <результаты>.
Классическому типу учёного присуща большая личная скромность, но эта
черта не способствует успеху в начале ХХI века. Сейчас больше требуются
кураж, самоуверенность и даже наглость.
Твердолобая убеждённость в своей правоте, отсутствие некоторой
минимальной доли скептицизма, самоиронии и чувства юмора учёного не
украшают. Напротив, он должен радоваться, если его переубедят и
опровергнут, ибо такое отрицание на самом деле творческое и означает
дальнейшее развитие теории. И вклад <опровергнутого> в таком случае не
отрицается, а ценится.
Учёный обязан дать своим оппонентам возможность разрушить его модель,
чтобы из её обломков построить нечто более совершенное и красивое. Такое
использование теоретической продукции напоминает поедание; это и
разрушение, и созидание в процессе постоянного обновления. Развитие
науки воистину подобно эволюции живой природы.
Мне кажется, что перечисленные здесь этические особенности науки и
учёных помогли бы нам отличать их от лженауки и лжеучёных, а это
актуально в наши дни.

Авторское самолюбие

Проявляя порой удивительную самоотверженность и стойкость в своей чисто
творческой работе, учёный, так же как писатель, поэт, художник часто
обнаруживает, казалось бы, не достойные уважения слабости: оказывается
эгоистичным, самолюбивым, мелочно тщеславным, болезненно чувствительным,
уязвимым, обидчивым во всём, что касается приоритета, публикации,
авторства. Но это нормально: ведь для настоящего учёного нет иной
награды, чем признание коллег и цитирование.
В отличие от многих жанров искусства, в науке острота приоритета и
индивидуального авторства притупляется возможностью повторных или
одновременных аналогичных открытий; если нечто не откроешь ты, это
сделает кто-то другой. В современной науке велика роль коллективной
работы.
Вместе с тем между учёным и художником нет глубокой пропасти. Роль
личности зависит от степени гуманитарности той или иной дисциплины. Мне
кажется, что не только в истории, этнографии, психологии, но даже и в
<чистом> естествознании многие фундаментальные концепции не возникли,
если бы не явилась та или иная яркая личность. Не всё, что открывает
учёный, носится в воздухе - кое-что он может извлечь и из своей
биографии. Наука более личностна, чем это казалось в эпоху господства
позитивизма.
Настоящий учёный не довольствуется одноразовым свидетельством успеха,
присуждением ему учёной степени или премии, публикацией в престижном
издании. Он не продаёт свой продукт за такие единичные акты признания и
не расстаётся с ним навсегда, как гончар с проданным горшком или
художник с картиной, ушедшей в частную коллекцию, а стремится всю жизнь
осуществлять авторский надзор за своим изделием, постоянно его обновлять
и совершенствовать.
Учёному не безразлично, как используются его открытия, он хочет этот
процесс контролировать и считает себя имеющим на это полное право.
Учёного не удовлетворяет пассивное, чисто потребительское использование
его работ; ему нужно творческое потребление. Дело учёного живёт, когда
его продолжают другие учёные.

Учёный и артист перед публикой

В отличие от писателя и художника, учёный адресует свои творения не
широкой публике, а узкому кругу специалистов. Учёному не нужны похвалы и
аплодисменты тех, кто не читал его сочинений и не способен их
критиковать; ему не интересны те, кто с ним всегда соглашается. Чем
крупнее учёный, тем меньше тех, чьё признание что-нибудь значит для
него.
Художник и артист более уязвимы и зависимы от общества, что нередко
отрицательно сказывается на их здоровье и продолжительности жизни;
влияют и нервные перегрузки. В эмоциональной сфере учёный - стайер, а
артист - спринтер. Профессиональные переживания и стрессы учёных
отличаются от аналогичных состояний артистов, как альпинизм от
рок-концерта.
Наука похожа на паранойю, а искусство на истерию. На холодном конце
спектра - шизики-физики, на горячем - лирики и сатирики. Какой же
психофизиологический тип располагается в середине диапазона, в каких
профессиях он востребован? Думаю, что в нашей стране <эталон
нормальности> - флегматичный, подтянутый, уверенный в себе офицер
некоторой спецслужбы:
Артисты, работающие на массовую культуру, сплошь и рядом презирают толпу
своих поклонников, но не могут без неё обойтись. Так же заискивают перед
избирателями политики, ставшие лицедеями благодаря телевидению. Они
склонны цинично отзываться о своей публике.
Подобных ситуаций почти не бывает среди учёных. Нередко студенты млеют
от талантливого лектора, но всё же не так истерично, как на концертах
<звёзд>. Преподаватели, как правило, больше уважают своих слушателей.
В помещениях научных обществ иногда устраиваются концерты, молебны,
радения, выступают маги и экстрасенсы. Однако среди настоящих учёных
никто не бывает кумиром, жрецом, гуру для своих коллег и учеников. И
опять мы получаем критерий для отличия научной деятельности от
ненаучной.
Наука - менее блестящая и популярная, но более здоровая и прочная опора
для личности, чем искусство. Учёные больше артистов автономны и
самодостаточны, не зависят от капризов публики, сами создают себе
благоприятный климат для работы, если в неё не вмешиваются люди, чуждые
научной этике. В формальных научных учреждениях советского времени такое
вмешательство было обычным, зато на неформальных и полуформальных
сборищах, всяких междисциплинарных симпозиумах под номинальной эгидой
научных обществ и кафедр способность учёных к творческой самоорганизации
обнаружилась со всей силой.
Благодаря самодеятельным, хотя и включённым в планы тусовкам, советская
наука в некоторых дисциплинах достигла своего предзакатного расцвета в
годы <перестройки>. Многие результаты того периода отразились в
публикациях чуть позже, в 90-х годах, при наступившей свободе печати и
частной издательской деятельности, когда государственная наука уже
агонизировала.

Учёный не должен работать локтями

Человек, появившись на свет, вынужден завоёвывать себе место под
солнцем. Чтобы выжить, он должен буквально съесть множество других живых
существ. Он, говоря словами А.С.Пушкина, вытесняет из жизни своих
предков, и это в переносном смысле повторяется почти во всех сферах
материальной деятельности.
Коммерсант проталкивает на рынок свой товар, раздвигая конкурентов.
Чиновник делает карьеру, распихивая сослуживцев. В сфере государственной
власти имеет место негативный отбор - по способности творить зло:
обманывать, предавать, подавлять, а также раболепствовать, угождать
начальству.
В подковёрной борьбе побеждает гнуснейший. Чем выше достигнутая ступень,
тем ниже моральное падение. Для продвижения политика, чиновника,
предпринимателя неудачи соперников и предшественников столь же важны и
желательны, как и собственные достижения. У такого деятеля полно врагов,
он жаждет зла и гибели для множества людей.
В расширяющемся мире высокой духовной культуры действуют другие законы:
каждый творец создаёт свой удел и сам же в нём царствует, собирая дань
признания. Настоящий учёный ни у кого не отбирает поле деятельности, не
нуждается в ошибках и заблуждениях других учёных, не отвергает своих
учителей и предшественников, а продолжает их дело. Таков идеал, но,
поскольку моральные извращения широко распространились в наших
бюрократизированных научных учреждениях ещё в глубине советской эпохи,
постольку мы получили и сейчас имеем набор суррогатов: командиров вместо
руководителей, чиновников и шарлатанов вместо учёных, отчёты вместо
научных работ.
Господствующая в обывательском мире этика приспособления и продвижения
возлагает на учёного и художника непосильную задачу - бороться с духовно
чуждыми ему людьми или, лицемеря и притворяясь, налаживать с ними
лояльные отношения; фактически входить в какую-то группу <своих>, тоже
чего-то добивающихся. Но наука и искусство по своей природе - не война и
не политика; если это и борьба, то не с людьми, а за людей - против
энтропии, хаоса, смерти.
Учёные, художники, литераторы не должны тратить силы и время на борьбу и
приспособление к окружающим, будь то коллеги, конкуренты, бюрократы,
спонсоры. Для подобных контактов существуют специальные помощники,
социально-профессиональные буферы - литературные агенты, антрепренёры,
импрессарио, менеджеры, адвокаты, и только для помощи, а не для
командования нужны творческие союзы и администрация.
Я не призываю посадить учёного в оранжерею. Здесь так же, как в
спортивном туризме и климатотерапии, нужны не щадящие, а закаливающие
условия, но они не должны быть заведомо удушающими, фатально обрекающими
на неудачу. Умеренные трудности мобилизуют, безмерные парализуют.
Если 1% своего времени учёный или художник тратит на чисто творческую
работу, а 99% на её защиту, проталкивание, рекламу, материальное
обеспечение собственным рутинным трудом, то это непростительное
разбазаривание интеллектуального потенциала, отсутствие элементарного
разделения труда. Учёный и художник полезны обществу своей
уникальностью. Пусть они работают головой и руками, но не вынуждайте их
работать локтями.

Равный среди равных

Границу <расширяющейся вселенной> науки вряд ли можно представить в виде
сплошного фронта, на котором дивизии-институты бок о бок наступают во
главе с генералами-академиками. В отличие от бюрократии и армии, в науке
системообразующими служат не вертикальные связи <начальник-подчинённый>,
а горизонтальные - между равными коллегами, ибо в научной дискуссии все
равны, независимо от званий и степеней. Чистая наука фактически давно
уже имеет не иерархическую, а сетевую структуру, к которой всё нынешнее
человечество только начало приближаться.
Отношения между выше- и нижестоящими в научном сообществе описываются
иными словами, нежели в бюрократическом аппарате, армии, промышленности:
<директор>, <заведующий>, <начальник> здесь неуместны, а больше подходят
<руководитель>, <шеф>, <патрон>. <Учёному не нужен директор и от него не
следует ожидать, что он сам станет директором>, - писал советский
науковед Г.Г.Воробьёв. Такой учёный, если хотите, - анархист (в
позитивном, неразрушительном смысле), поскольку уважает только
равноправные договоры. Всякая власть человека над человеком - насилие,
манипуляция людьми всегда антигуманна. Искушение властью губительно для
творчества.
Настоящий научный руководитель не приказывает, а предлагает своему
подопечному взяться за то или иное дело. Учёный соглашается, если перед
ним открываются возможности расширить своё поле деятельности. А если он
сам не может продолжить свою работу, то постарается привлечь к ней
кого-либо из последователей.
Высоко порядочный учёный и преподаватель поддерживает обратившегося к
нему молодого учёного или студента независимо от того, в своём или чужом
институте тот работает или учится; не ожидает ответной услуги, не
стремится приобрести таким способом дарового помощника. Мы снова
приблизились к необходимости отмечать существенные различия между наукой
и прочими видами деятельности.

Учёный - несун и вор?

Рабочий, бесконтрольно выносящий с завода продукты своего труда, -
несун, вор. На фабрике всё, что ты там легально производишь, принадлежит
не тебе, а хозяевам предприятия. Подобный порядок бывает правомерным и в
фирме, редакции газеты, справочной службе, но только не в науке.
Учёный морально обязан всю свою продукцию как можно скорее выносить из
института и раздавать крупными пригоршнями, но не толпе, а в
квалифицированные руки. Для этого существуют научные журналы. Если ты не
поделился с коллегами тем, что недавно придумал, то, значит, обокрал
самого себя и научное сообщество. <Что отдашь - твоё, что скроешь - то
потеряно навек> (Шота Руставели). Потерян будет не только приоритет, но
и самый смысл работы учёного, поскольку она не была вовремя
использована. Наука - это такое сообщество людей, в котором ни одна
оригинальная мысль не пропадает.

Этика рационального мышления

Наука прирастает не столько стремлениями учёных к целям, сколько методом
этичного реагирования. Научная работа - это непрерывное размышление.
Постоянно думая о чём-то своём, учёный реагирует на поступающую к нему
информацию по обычаю, установившемуся в научном сообществе. В данном
случае этика понимается в широком смысле: не только профессиональное
поведение с коллегами, но и сами научные методы, включая логику - эту
своего рода этику рационального мышления (по словам нашего
соотечественника - философа и методолога Ю.А.Шрейдера).
Настоящая наука служит не государству, нации, партии, академии,
университету, ведомству, корпорации, фирме, а всему человечеству.
Неписаный закон, регулирующий это высокое служение, - этика, мораль,
совесть учёных. От чистоты и незамутнённости классической этики науки
сегодня как никогда зависит и чистота окружающей среды, и нравственная
чистота людей, включая и самих научных работников.
Фундаментальные понятия современности - гуманизм, окружающая среда,
ноосфера, экология, культура - мельчают, опошляются, выхолащиваются,
подвергаются ведомственным, технократическим, бюрократическим,
популистским извращениям, становятся квазирелигиозными мифами, если они
не обеспечены золотым запасом научной этики, если образцы их
употребления не задают, не поддерживают своим авторитетом учёные с
высоким морально-этическим уровнем.
Нарисованный здесь образ Настоящего Учёного - не только идеал, но и
обобщённый портрет нескольких десятков моих соотечественников, с
которыми я имел счастье быть лично знакомым. Насколько эта кажущаяся уже
архаичной <икона> совмещается с рыночной экономикой (тем более, с её
российским вариантом), судите сами.

Расцвет и упадок отечественной науки

В Российской империи западноевропейская наука насаждалась дважды. Первая
волна, ознаменовавшаяся основанием в 1724 г. Петербургской академии
наук, к концу XVIII века почти угасла. Вторая волна, вышедшая из
Дерптского университета, позволила науке хорошо укорениться и уже в
середине XIX века вывела плеяду российских учёных на мировой уровень.
В Советском Союзе наука продолжала существовать по многим причинам: по
инерции; из-за потребностей в природных ресурсах и милитаризации в
обстановке автаркии; в связи с ликвидацией неграмотности, обеспечением
письменностью и <национальными кадрами> многочисленных народов СССР; для
идеологического обслуживания государства, что подразумевало и переписку
заново всей истории человечества; наконец, ради престижа. Борьба с
религией и церковью способствовала популяризации и привлекательности
естествознания.
В СССР обладание учёной степенью было престижным, а до 60-х годов и
прилично оплачиваемым, поэтому многие опытно-производственные
предприятия переименовались в научно-исследовательские. Учёных давила
серая масса бездарных сослуживцев, партийно-комсомольских функционеров,
карьеристов.
К началу <перестройки> окончательно коррумпировались вузы, в них
закрывались научно-исследовательские секторы, изгонялись учёные, не
спевшиеся с преподавательско-репетиторской мафией. Академические
институты и университеты возглавлялись остепенёнными администраторами,
научные труды которых были написаны их подчинёнными.
Вместе с тем, качество высшего образования оставалось пока высоким. В
<подвалах> научных институтов и обществ скопилось немало молодых не
остепенённых талантов. Из них в постсоветское время сформировался первый
эшелон <утекавших> на Запад или пересевших в России на зарубежные
гранты.

Этическое перерождение науки и общества

За поворотом России к рыночной экономике последовал этический переворот
во всём российском обществе. Проявились, реабилитировались,
легализовались мотивы, деяния и цели, раньше считавшиеся низменными,
постыдными, преступными. Теперь благо то, что пользуется спросом на
рынке; истина - то, во что хочет веровать большинство потребителей.
Современный учёный не защищён от этой циничной <морали> корпоративными
перегородками или высоким социальным статусом. В таких условиях
фундаментальная наука не воспроизводится традиционными методами, а
прикладная живёт за счёт наследия прошлого века. (Строго говоря,
настоящая наука бывает только фундаментальной, а <прикладной> называется
её применение в рутинных исследованиях и на производстве.)
Подавляющее большинство стран может обойтись без собственных учреждений
для науки, а её плоды импортировать; тем самым смириться со своим
периферийным положением. Однако в России настоящая наука существовала;
утрата её равносильна атрофии мозга нации, погружению в дебильность и
маразм. При низком престиже науки трудно выращивать талантливую молодёжь
для пополнения мирового научного сообщества, а доля России в
интеллектуальном потенциале человечества будет неуклонно снижаться.
Из-за огромности российской территории происходящие на ней процессы
имеют глобальное значение. Деморализация и поглупение такой большой
страны, экологически неблагополучной и накопившей много смертоносных
средств, - явная угроза всему человечеству.