Да нет, это не он, это я вас спрашиваю. Так кем службу то закончили?
Просто это мне интересно. Уж больно ваши размышления на тему «дедовщина как основа русской культуры»…
>Но при всём при этом, проблема дедовщины приувеличена, есть простое разделение на старослужащих и молодых. Оно идёт от нашей культуры. В этом разделении молодых ниногда не посылают на опасные задания, не доверяют опасную и ответственную работу - её выполняют старослужащие, компенсируется это более простой бытовой работой молодых солдат. Спросите "авганцев"
…напомнили мне нечто, с чем я сталкивался и в жизни и в литературе.
«Зуба я знал с первых дней службы и хорошо помнил, как он прославился на
всю часть, уснув в строю во время праздничного развода, посвященного Дню
артиллериста. А что выделывал над молодым Зубовым мрачный рядовой Мазаев,
уволившийся из батареи год назад! Однажды, на заре нашей туманной армейской
юности, я был свидетелем такой ситуации. Забегаю в казарму и вижу: мохнатая
дембельская шинель распялена на швабре и прислонена к печке, а мимо этого
чучела грохочущим парадным шагом курсирует Зуб и старательно отдает честь.
-- Ты чего? -- удивился я.
-- Мазаев...--на ходу, держа равнение на шинель, объяснил он.-- Я в
бытовку не постучавшись вошел. Теперь вот до самого ужина...
Это было полтора года назад. А теперь все наоборот: молодым нет покоя
от возмужавшего и посуровевшего Зуба.
-- Распустились салабоны! -- с пенсионерской угрюмостью продолжал
Зуб.-- Им бы сюда Мазаева, они бы жизнь узнали!
-- Да ладно,-- успокоил я.-- Елин тебе полночи хэбэ стирал, а ты еще
зудишь!
-- Ну и что! А сколько я перестирал, сколько перегладил! Теперь его
очередь! Ты, Лешка, молодых жалеешь, как будто сам "сынком" не был,--начал
заводиться ефрейтор. Он бы еще долго нудил про "борзость" призывников, про
пошатнувшееся единство ветеранов батареи, про наступление замполита на
"права стариков", но тут вернулся с шинелью Елин.
………………
-- Дай-ка я теперь скажу,-- прервал тишину Чернецкий.-- Сначала -- о
Зубе... Знаешь, Саня, ты не обижайся, но в тебе столько злобы накопилось,
такие стратегические запасы... Ты уж постарайся -- распределяй равномерно
между всеми молодыми. Я Купряшина поддерживаю: что ты в Елина вцепился!
Доведешь парня до точки, потом будешь, как тот мордоворот на суде,
"мамочка!" орать... И мы с тобой влипнем.
-- Значит, опять я виноват! А ну вас всех...-- Зуб с грохотом рванулся
к двери.
-- Сядь! -- вернул его на место Титаренко.-- Сам разговор начал --
теперь слушай!
Дожидаясь, пока восстановится тишина, Чернецкий катал из мякиша серые
горошины и вслед за единицей стал выстраивать ноль.
-- Несколько слов о моем друге Купряшине,-- наконец продолжил он.--
Скажи мне, Леша, скажи честно: против чего ты борешься? Чего ты хочешь?
Елина защитить или всех "стариков" как класс уничтожить?
-- Я хочу справедливости!
-- Какой?
-- Что значит -- какой? -- не понял я.
-- А то и значит,-- с готовностью объяснил Чернецкий.-- На словах у нас
одна справедливость, а в жизни -- совсем другая! Ты думаешь, люди на
"стариков" и "салаг" только в армии делятся? Ошибаешься. Разуй глаза: эти на
работу пехом шлепают, а те в черных бугровозах ездят, эти в очередях
давятся, а те в спецсекциях отовариваются, эти... Или вот пример: меня из
института, дело прошлое, за прогулы поперли -- заигрался в любовь с одной
лялькой. А сынок председателя горисполкома даже на сессиях не показывался,
однако окончил институт с красным дипломчиком и за границу стажироваться
поехал... Выходит, он -- "дед", а я -- "сынок". Вот так! Запомни, Купряшин:
там, где появляются хотя бы два человека, сразу встает вопрос -- кто
командует, а кто подчиняется. У соседей два подразделения из одного призыва
сформировали. Так там молодые сами свои порядки устанавливали; кто здоровее,
тот и "дембель".
Я сидел и ошалело смотрел на Валерку, развернувшего передо мной целую
неуставную философию, а ведь это был тот самый парень, который всего год
назад изображал гудок в излюбленном казарменном представлении, которое
называется "дембельский поезд". Делалось это так: рядовой Мазаев блаженно
возлежал на койке, а несколько молодых раскачивали ее с ритмичным
перестуком, создавая полную иллюзию мчащегося вагона. Другие "салаги"
мотались под окном, размахивая зелеными ветками, и обозначали убегающий
дорожный пейзаж. Валера через равные промежутки времени рожал протяжный
железнодорожный звук. А я был свежим встречным ветерком...»
