От Георгий Ответить на сообщение
К Георгий Ответить по почте
Дата 27.05.2005 21:13:33 Найти в дереве
Рубрики Тексты; Версия для печати

"Поддельный автор украденного романа, который стада литературоведов пытаются закрепить за агрессивным алкоголиком..." (*+)

http://www.globalrus.ru/satire/141246/

Два Нобеля, два юбилея

100-летие Шолохова и 65-летие Бродского в современной России




<Я оказался сидящим напротив Ч.П.Сноу, который принялся расхваливать
достоинства и реализм прозы Шолохова. Мне потребовалось около десяти минут,
чтобы произнести, прибегнув к подходящим словам из словаря ненормативной
лексики Партриджа (дома в России в моем распоряжении был только первый том),
подобающий ответ>.
Бродский.

Есть какой-то неприятный символизм в том, что юбилеи Шолохова и Бродского
приходятся на один день. Литературный канон, почетная иерархия словесности,
набор обязательных к поминовению классиков - это всегда идеальная матрица
для определения фундаментальных оснований чтящего их государства. Отсчет
<правильных> для того или иного строя ценностей неизбежно идет от сочинений
и мемориального образа канонизированного автора - и в этом смысле 24 мая для
России день показательный. Можно сказать, что 24 мая русская литература
наглядно указывает нам, в чьем мире мы покамест живем.

Столетие Шолохова - это практически государственный праздник. Массированные
юбилейные бомбардировки премиями, фестивалями и народными гуляньями с
участием чуть ли не самого президента, чествования отмеченных международными
<шолоховскими> призами законных наследников донского гения вроде Станислава
Куняева, эфиры, статьи, книги. Уже рассматриваются варианты установки
памятника Шолохову на Гоголевском бульваре. Возможные концепции памятника, в
соответствии с текущим моментом, могли бы следовать за старым анекдотом:
Шолохов, читающий Сталина, Сталин, читающий Шолохова, Сталин, читающий
Сталина. Такой подход к сегодняшнему юбиляру был бы вполне органичным.

В русской литературе есть, как известно, веселое имя - Пушкин. Есть имена
несколько менее веселые, но от того не менее значительные, будь то
Достоевский, Платонов или Астафьев. Но среди всех <канонизированных>
писателей наших есть только один, от одного имени которого воняет - и это
обожаемый всей национал-патриотической общественностью сталинский
литературный голем, вылепленный в станице Вешенской. Поддельный автор
украденного романа, который стада вздыхающих по утробно-русским ценностям
литературоведов пытаются закрепить за агрессивным алкоголиком, так и не
сумевшим оправдать свой статус сочинителя <Тихого дона> написанием хоть
чего-нибудь, заслуживающего внимания. Только тошнотворная <Целина>, от
которой, слава Богу, русских школьников избавили в девяностые, да главы из
незаконченного лживого романа о войне. Что же до образа классика в истории,
то даже мифологический Фаддей Булгарин на фоне выступлений Шолохова о
Пастернаке, Синявском и Даниэле кажется ангелом, помахивающим сверкающими
белоснежными крылами.

Юбилейная тоска великодержавной публики по Шолохову, подаваемая нам с
гарниром в виде смакования наиболее густопсовой казачьей тематики, всех этих
чубов и нагаек, не имеет, конечно, прямого отношения к литературе - с таким
же успехом можно было бы восхищаться и талантом знатного писателя
Бабаевского. Важна тут и продавленная в свое время Советским Союзом для
посконного казачка Нобелевская премия (<мы не просто альтернативно одаренные
ревнители духовности, как о нас думают, мы всем миром признаны, вот он наш
классик!>) - и, уж конечно, неизбежная тень усатого покровителя всех
искусств, которого если и не удается реабилитировать открыто, то, во всяком
случае, получится восстановить в правах по всякому опосредованному поводу. И
шолоховская карусель здесь - лишь мелкий фрагмент общего пейзажа.

Важнейшая проблема нынешней России сводится к тому, что сталинская
мифология, сталинские классики, сталинская эстетика и даже сталинская
инфраструктура является единственной в полной проявленной, до конца
прочерченной картиной мира, которая была предложена населению. Ни один
идеологический проект, конкурирующий со сталинистским, не оказался пока в
состоянии представить себя в качестве столь же увесистой, образцовой
мифологии. Иными словами, у нас до сих пор нет иной <воображаемой России>,
кроме России Сталина, которая была бы популярна и востребована народом - и
пока ее не будет, любая мерзость и любое неприличие, возведенное при жизни
<вождя> в статус легенды, можно будет извлечь из исторической канавы,
отряхнуть и представить <национальным достоянием>. Можно только вздыхать по
блаженной памяти 1989-1990 году, когда <гадину не добили>.

Бродский же полномасштабным государственным классиком так и не стал - и,
вполне возможно, никогда не станет. Апология индивидуалистических ценностей,
данная им во всем их мучительном обаянии, не может стать предметом
великодержавного восторга - если только сама держава не найдет для себя
иного, отличного от восточно-сталинского, метода самовозвеличивания. Пока же
история движется в прямо противоположном направлении, и даже <ахматовская
сирота> Евгений Рейн неожиданно обрел себе отца в лице повелителя всех
туркмен. 60, 65 или 70 лет Иосифа Бродского в любом случае будут частным,
келейным событием для русской литературы - и, быть может, именно этот
мемориальный исход он сам предпочел бы для себя перспективе соседства с
вешенским негодяем, пытавшимся изничтожить современную ему, но недоступную
его казачьей голове великую словесность. Отвратим свой взор от казенных
торжеств и мы - и, в то время как новейшие авторы шинельных од чествуют
родного им кумира, вспомним уникальный по своему интонационному обаянию
голос другого нобелиата. <К этому господину я отношусь без всякого
снисхождения> - примерно так он мог бы охарактеризовать Шолохова, если бы
был вынужден обойтись без непечатных выражений.

24.05.2005
Николай Суханов