Идеолог КПРФ Ю.Белов. Страна перед грозой (СовРос)
Юрий Белов - один из левых идеологов КПРФ, член редколлегии Советской России, года три назад ушел из ЦК КПРФ, тяжело болел, было время почитать и подумать. Эта статья говорит о некоторой эволюции его взглядов от радикально марксистских. Цитаты из книг С.Кара-Мурзы говорят о том же.
Путь к Победе 45-го начался в тридцатые годы
Чем ближе к нам шестидесятилетие Великой Победы, тем более омерзительным становится в прорежимных кино, телевидении, радио и печати глумление над народной памятью о Сталине.
Великая Победа неотделима от его имени, так же, как победа русских на Куликовом поле неотделима от имени Дмитрия Донского. Охранники нынешнего режима власти в России хорошо это сознают. Потому и прилагают все усилия, чтобы осквернить имя Верховного главнокомандующего на дальних подступах к Победе 45-го: чернят как только могут историю советских тридцатых годов.
В битве за социализм:
индустриализация
Тридцатые годы — время исторических свершений в СССР. Именно в это время страна прошла (за десять лет!) большую и главную часть пути от сохи до атомного реактора. Превратилась в мировую силу, без действия которой человечество оказалось бы беспомощным перед угрозой фашизма. Угроза в первую очередь касалась СССР.
Что война против Советской России неотвратима, Сталин сознавал задолго до ее начала. В сентябре 1927 года им сказано: «Идея угрозы войны, идея необходимости борьбы с военной опасностью. Кто может отрицать, что именно эта идея является теперь основным вопросом современности во всей Европе?»
Социалистические преобразования в стране предстояло осуществлять не только в ее капиталистическом окружении, но и при постоянной военной угрозе последнего. Естественно, что это объективно определило характер строящегося социализма как государственного социализма, с жесткой централизацией управления процессом строительства. В условиях военной опасности, причем опасности смертельной, социалистическая экономика не могла быть иной, как только мобилизационной. Кто пытался и пытается наложить теоретическую социалистическую модель Маркса на суровую реальность сталинского времени, тот либо забывает о золотом (Ленин) правиле диалектической логики (конкретный анализ конкретной ситуации), либо этого правила не знает и знать не хочет. Обвинять Сталина в том, что он «отступил» от Маркса — все равно что обвинять историю: почему она развивалась так, а не иначе в преддверии Второй мировой войны. Не желающие понять суть того времени — времени тридцатых годов — никогда не осознают неизбежность трагичных и величественных событий, происшедших в СССР незадолго до войны. Трагедии они припишут злой воле Сталина, а великие свершения — народу, который якобы вопреки «сталинскому казарменному социализму» поверг в прах фашистскую Германию.
Считаем необходимой данную преамбулу, прежде чем сжато сказать о тех исторических изменениях в жизни Советского государства и общества, что предопределили Победу 45-го.
Говорить пространно о таком величайшем преобразовательном деянии, каким явилась для нашей страны индустриализация, нет необходимости. Даже в буржуазном мире (тот же Черчилль) признавали: решиться на создание индустриального производства за десять лет в громадной России мог только Сталин, обладающий стратегическим государственным мышлением и железной политической волей.
Успехи индустриализации были великими и необычными не только для экономической истории России, но и для экономической истории мира. Аналога им не было и нет: они достигнуты без какой-либо помощи извне. Сталин докладывал XVII съезду ВКП(б), что за три с половиной года (с июня 1930-го по январь 1934-го) промышленность в стране удвоила объем выпускаемой продукции, что за несколько последних лет созданы новые (подчеркнем — оборонные) отрасли производства: станкостроение, автомобильная, тракторная (читайте — танковая), химическая промышленность; появилось моторостроение, самолетостроение, комбайностроение; стали производить синтетический каучук, азот и т.д. Было ясно, сколь сильно возросла оборонная мощь страны.
Индустриализация формировала советское общество как общество знаний. Формировала новую интеллигенцию — народную. И главное: индустриализация, этот преобразовательный процесс гигантского масштаба, создала многомиллионный рабочий класс новой формации. Она вобрала в себя громадные массы молодых людей (25—35 лет). Их участие в крупных производственных стройках, жизнь в больших трудовых коллективах, в условиях, когда постоянно требовались творчество, энергия инициативы и самопожертвования в труде на общее дело — «Время — вперед!» — все это расширяло умственный, нравственный и политический кругозор молодых рабочих. Каждый, кого новая жизнь рекрутировала в рабочий класс, обязан был, даже если не желал и сопротивлялся, подчинять личные интересы интересам коллективным, государственным. Овладение новой техникой побуждало к высокому профессионализму, без которого в предстоящей войне — войне моторов — победить невозможно. Индустриализация готовила рабочий класс к войне — нравственно, политически, профессионально.
Характерны в этом отношении размышления К.Симонова о предвоенной судьбе главного героя его военной повести «Дни и ночи»: «Одни житейские привычки и склонности сейчас, когда он воевал, мешали ему, другие — помогали. Вторых было больше, должно быть, потому, что люди, подобно ему начавшие самостоятельную жизнь в годы первой пятилетки, прошли такую тяжелую школу жизни, полную самоотверженности и самоограничений, что война, если исключить постоянную возможность смерти, не могла поразить их своими повседневными тяготами».
Индустриализация была школой мужества для всего советского народа. Преодолеть за десять лет промышленное отставание от буржуазного Запада на 50—100 лет(!) — это мог только народ, готовый к добровольному самопожертвованию. Сталин по уполномочию партии ставил перед советским народом только те задачи, которые тот был в состоянии решить. Он верил в русский революционный размах и не ошибся. Этим коренным образом отличался от Троцкого.
Курс на индустриализацию вызвал бешеное (иначе не скажешь) сопротивление со стороны Троцкого и его сторонников в партии, что объяснимо: это был курс на построение социализма в отдельно взятой стране, курс на формирование самодостаточной экономики и независимой политики. Троцкий же считал, что Россия во все времена находилась на периферии всемирной истории, что последней отведена ей единственно возможная роль — быть «горючим материалом» для непрерывной мировой революции. Троцкий понимал: индустриализация есть опора на внутренние силы, отказ от безвольного ожидания пролетарской революции в Западной Европе. Именно поэтому Троцкий обвинял Сталина в национал-большевизме, в тяготении к национал-социализму. Он был первым, кто в тридцатые годы попытался переключить внимание мировой общественности с фашистского режима в Германии на якобы тоталитарный режим Сталина в СССР. Объективно сложившуюся систему строго централизованного управления советской экономикой выдавал за проявление сталинского властолюбия; руководящую роль ВКП(б) в этом управлении (без чего оно не было бы социалистическим) — за партийный диктат в делах государства, что опять же рассматривалось как следствие установления личной диктатуры Сталина. Троцкистская технология антисталинской агрессии на всю ее мощность использовалась и используется врагами социализма как в прошлом, так и в настоящем.
Одна из отличительных черт троцкизма, неразличимая не искушенными в идейной борьбе, — противопоставление так называемого (авантюрного по сути) революционного интернационализма интересам национальной безопасности социалистического государства.
До сих пор буржуазными историками (Р.Такер, др.) поддерживается миф о первоавторстве Троцкого в вопросе об индустриализации СССР. Да, он ратовал за сверхиндустриализацию, но за счет экономического удушения крестьянства, середняка в первую очередь. Иными словами, за счет разрушения союза рабочего класса и крестьянства, что поставило бы под вопрос само существование Советского государства. Троцкого не интересовала индустриализация для обеспечения национальной безопасности страны. Ему нужна была индустриализация лишь для перманентной международной революции. Что касается русского крестьянина, то его судьба, как, впрочем, и судьба русского рабочего, приносилась в жертву этому самому «перманенту». В этом — корень русофобии Троцкого.
Борьба с троцкизмом не могла быть иной, как только борьбой не на жизнь, а на смерть: сельская буржуазия (кулачество), сохранившиеся буржуазные элементы города с нетерпением ожидали желаемого для них исхода этой борьбы. Дрогни партия, Сталин, и они подняли бы голову. Индустриализация, а с ней и социализм пошли бы насмарку. Исхода борьбы ожидал и буржуазный Запад: расколись ВКП(б), он стал бы разговаривать с СССР языком диктата.
Индустриализацию СССР можно сравнить с битвой в пути. Она и была битвой за металл — создание производства средств производства. Иными словами, битвой за создание прочного оборонного щита страны. Битвой за социализм, способный защищаться и побеждать.
Социалистическая индустриализация прямо связана с созданием советского хозяйства как новой экономической системы. В ней в отличие от системы буржуазной (рыночной) «плановая деятельность была направлена на «отключение» конкуренции для обеспечения концентрации ресурсов на главных участках хозяйственного развития» (С.Кара-Мурза).
Плановая концентрация ресурсов на главных участках — ведущий сталинский принцип не только хозяйственной, но и всей деятельности по социалистическому переустройству России. Именно благодаря этой концентрации была практически с нуля создана мощная оборонная промышленность, сумевшая доказать свое превосходство над высокотехнологичным военным производством Германии: в тридцатые годы появились новые виды и типы оружия, ставшие победоносными (танк Т-34, истребители Яки, ЛАГи, штурмовики Ил-2, бомбардировщики Пе-2, «катюши», превосходные артиллерийские системы).
Плановая система хозяйства с концентрацией ресурсов на главных участках позволила в кратчайшие сроки сформировать новую индустриальную базу в глубоком тылу — на Урале, в Западной Сибири. Война засвидетельствовала, сколь это необходимо.
Троцкий предрекал: СССР потерпит поражение в войне с гитлеровской Германией. Сталин знал, что и как надо делать, чтобы победить. Доказательство тому — индустриализация, осуществленная по его замыслу и под его руководством.
Подвиг русской деревни
В битве за социализм ведущая роль рабочего класса бесспорна. Но в России — стране крестьянской — в конечном итоге все зависело от того, как поведет себя крестьянство на крутых поворотах социалистических преобразований. В конце 20-х — начале 30-х годов возникла кричаще-острая необходимость именно в резком и крутом изменении жизни русской деревни. Она, эта необходимость, никогда бы не была осознана снизу, самим крестьянином: его двойственное — коллективистское трудовое и мелкособственническое — сознание не предрасполагало к революционным изменениям. К тому же Декрет о земле, нэп во многом изменили крестьянскую жизнь к лучшему: многие бедняки, хотя далеко не все, вышли в середняки (преимущественно в маломощные), которые составляли 60% всего крестьянства. Но сохранилось кулачество, что не рисковало открыто выступать против Советской власти, а, затаившись, продолжало выполнять свою мироедскую роль в деревне.
Ликвидация крупных помещичьих хозяйств и низкие для крестьян закупочные цены государства на хлеб (повысить их не было возможности) донельзя обострили нужду в товарном хлебе. Прежде всего он требовался для успеха индустриализации: быстро росло городское население — ежегодно на 2—2,5 млн.; в усилении продовольственного снабжения нуждалась армия; не в последнем счете товарный хлеб был необходим для экспорта в обмен на промышленное оборудование. Не только нужды индустриализации обострили потребность коренной перемены сельской жизни. Для зажиточного середняка в отличие от маломощного заветной перспективой становился выход в кулаки, что изменило бы соотношение классовых сил в деревне. Опасность укрепления в ней буржуазных отношений, ослабления союза рабочих и крестьян становилась реальной.
Никто в политическом руководстве СССР не осознал грозящую опасность так глубоко, как Сталин. Он решился на революцию сверху и убедил партию в ее неотложном осуществлении: крестьянин-единоличник не мог дать государству товарного хлеба в необходимых объемах, кулак не желал его давать. В 1927 году XV съездом ВКП(б) взят курс на коллективизацию крестьянства.
В решениях съезда нет и намека на применение насильственных мер в процессе коллективизации. Но в декабре 1929 года Сталин скажет: «От политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса». Что было причиной данного перехода? Саботаж кулаками поставок товарного хлеба, их разлагающее влияние на значительную часть середнячества. В 1928 году сорваны хлебные поставки государству — под вопросом оказалась индустриализация страны. Промедление с жесткими (да(!) — насильственными) мерами в отношении к кулачеству было смерти подобно. Успешно начатая коллективизация застопорилась. Крестьянство заколебалось и немалой своей частью стало сопротивляться колхозному строительству. Причиной тому послужило и сверхреволюционное нетерпение местных партийных и советских органов: форсированное и часто насильственное образование колхозов; обобществление всего и вся в коллективном крестьянском хозяйстве, вплоть до кур. Раскулачивание не обошлось без трагедий: экспроприировалось, и не в отдельных случаях, имущество середняков под видом борьбы с кулаками.
Перечитайте шолоховскую «Поднятую целину» и вы еще раз убедитесь, сколь трудным для крестьянина был 1930 год. История коллективизации запечатлела и факты локальных крестьянских восстаний, в большинстве случаев подогреваемых кулачеством, и факты их беспощадного подавления. Все это напоминало о Гражданской войне, но не дошло до нее. Уже в середине 1929 года середняк пошел в колхозы. Сталин констатировал: «...благодаря росту колхозно-совхозного движения мы окончательно выходим или уже вышли из хлебного кризиса».
Но в жизни оказалось все куда сложнее, чем представлялось Сталину по докладам с мест. Кризисно-взрывоопасное положение возникло в русской деревне в 1930 году. Сопротивление крестьян готово было перерасти в повстанческое движение в Центрально-Черноземной и Московской областях, на Украине, в Казахстане, Сибири, где при насильственном образовании колхозов партийные и советские органы не останавливались перед массовыми арестами протестующих крестьян. В одной из многочисленных телеграмм, отправленных Сталиным на места, прямо говорилось: обстановка грозит гибелью, если употреблять Красную Армию для подавления крестьянского недовольства. Но телеграммы и директивы Сталина не изменили ситуацию — революционная нетерпимость троцкистского толка продолжала набирать высоту. Тогда-то, в марте 1930 года, появляется в «Правде» сталинская статья «Головокружение от успехов». Сталин решился на шаг, которого до этого никогда не делал: через статью он прямо обратился к крестьянам. В статье резко осуждалась практика насильственного образования колхозов и давались гарантии того, что эта практика не будет иметь продолжения. Возвращение к добровольности вступления в колхоз и определение в качестве его главного звена традиционно русской формы коллективного труда — артели успокоило крестьянство. Оно поверило Сталину, поверило партии.
Если в 1928 году (начало коллективизации) крестьяне продали государству 680 миллионов пудов хлеба, то в 1932 году государство уже получило 1,3 миллиарда пудов. За четыре года (да каких! — наполненных драмами и трагедиями) валовой сбор зерна увеличился почти в два раза!
Деревня платила тяжелую для нее дань индустриализации, но и индустриализация стала быстро платить по взятому в долг. К 1930 году на колхозные поля вышло около 200 тысяч тракторов (в 1932—1937 гг. их выйдет уже 500 тысяч). Коллективная и машинная обработка земли была выгодна крестьянину-труженику. Но это не единственная причина коренного перелома в настроении крестьянства в пользу коллективизации. Прежде чем сказать о других, остановимся на ожесточенном сопротивлении колхозному движению в ВКП(б) со стороны правых — Бухарина и его сторонников (Рыков, Томский, др.).
За что ратовал Бухарин в своем противостоянии Сталину? За неуклонное осуществление ленинской идеи о кооперировании крестьянства — никак не меньше.
В январе 1929 года Бухарин публикует в «Правде» статью «Политическое завещание Ленина». В ней пишет, что в последних ленинских работах «развивается курс на индустриализацию страны на основе сбережений,.. при кооперировании крестьянства, т.е. наиболее легком, простом и без всякого насилия способе вовлечь крестьянство в социалистическое строительство». Ключевыми здесь являются слова: «Без всякого насилия». Речь, конечно же, шла о неприменении насилия к кулачеству. Еще в 1925 году сформулировал Бухарин свое видение политической линии по отношению к кулаку: «Мы предпочитаем разрешить буржуазному крестьянину развивать его хозяйство». Позже он выдвинет лозунг «Обогащайтесь!», выражающий суть кулацкого мировоззрения, и даст установку на «припаивание» кулачества к социализму. Иначе говоря, — на «мирное врастание» его в социализм. Именно в этом, в защите сельской буржуазии, состояла суть так называемой защиты Бухариным интересов крестьянства, о чем до сих пор без умолку пишет либеральная российская пресса. Именно для этого — для обеления кулачества — потребовались ему спекулятивные ссылки на ленинские положения с заведомым выхолащиванием их конкретно-исторического смысла.
Да, в 1920 году Ленин, говоря о мелких товаропроизводителях, тех же крестьянах-середняках, подчеркивал: «С ними надо ужиться, их можно (и должно) переделать, перевоспитать только очень длительной, медленной, осторожной, организаторской работой». Так оно и было до конца двадцатых годов. Но к концу двадцатых историческая ситуация резко меняется: призрак новой мировой войны бродит по Европе, в Германии зрим оскал фашизма, время выдвигает на первый план проблему национальной безопасности Советского государства. К тому же медленные темпы кооперирования крестьянства, рассчитанные на долгий срок, ставили под угрозу само существование социализма в России: крестьянская кооперация по совместному сбыту продукции и торговле (другой не было) не могла составить конкуренцию кулацким хозяйствам. С мелким товаропроизводителем перед опасностью войны уже невозможно было уживаться. Не диктаторская воля Сталина, а властная необходимость создания крупных крестьянских хозяйств заставила партию принять политическое решение о коллективизации.
В отличие от левого (троцкистского) уклона в ВКП(б) бухаринцы представляли в ней правый уклон, который был не менее, а более опасен, чем левый. Они выступили против партийной линии в момент хлебного кризиса, что могло завершиться кризисом Советской власти, не прими партия решения о колхозном строительстве с одновременной ликвидацией буржуазного нарыва в сельском хозяйстве — кулачества. Но главный вопрос, на который бухаринцы не только не давали ответа, но даже не ставили его перед собой: «Как обеспечить успех индустриализации, требующей многие миллионы промышленных рабочих»? Эти миллионы могли появиться только из деревни, которая к тому же обязана была не только сохранить, но и приумножить продовольственную базу страны. Такую задачу поставила жизнь. Коллективизация была ее требованием. Сталин как политик шел от жизни, от ее нужд. Бухарин — от умозрительных представлений, от жизни оторванных. Что дано одному, не дано другому.
Поражение Бухарина было закономерным: подобно Троцкому он не верил в то, что крестьянин-труженик (бедняк и середняк) преодолеет в себе собственника. Он с барским пренебрежением относился к общинным традициям русского крестьянства: в 1924 году выступил с предложением «колонизировать» деревню.
Одной из главных причин, если не самой главной, победы сталинской политики коллективизации явилось ее соответствие общинно-трудовым обычаям русской деревни. Не будет преувеличением сказать: русская деревня в тридцатые годы спасла страну.
Крестьянство пережило трагедию 1933 года — от страшной засухи наступил массовый голод, повлекший за собой массовую смертность. Немалыми были жертвы от акций насильственной коллективизации. Все претерпело российское крестьянство. Дорогой ценой выстрадало свой путь к социализму. Благодаря подвигу русской деревни уже в 1934 году в СССР отменены продовольственные карточки. Этот подвиг стал залогом Победы 45-го. Без коллективизации невозможно было создать крупную промышленность, а без нее, по утверждению М.Шолохова, мы не смогли бы выстоять и победить в минувшей чудовищной войне.
Народ ему верил
Тридцатые годы — время созидания, великих свершений и время затянувшихся массовых репрессий (1935—1938 гг.), ставших народной бедой.
Были ли объективные причины политических репрессий? Да, были.
Убийство Кирова 1 декабря 1934 года, после которого пошла волна репрессий, набравшая наибольшую высоту в 1937 году, — не случайность. Исполнитель этого политического убийства Николаев был подведен, подготовлен к нему так, что заказчиков его он не знал. О том, что разгромленная оппозиция (троцкистская и бухаринская) имела свой интерес в физическом устранении политика, могущего стать вторым после Сталина лицом в партии, свидетельствует циничное признание Троцкого, как правило, оглашавшего тайные замыслы оппозиционеров. Он расценил «убийство Кирова, умного и безжалостного ленинградского диктатора, как признак кризиса власти Сталина».
Случись этот кризис, наступил бы конец сталинской политике построения социализма в отдельно взятой стране. Политике тогда единственно необходимой для обеспечения обороноспособности СССР. Защиты национальных интересов исторической России в неминуемой войне с германским фашизмом. Иными словами, наступил бы конец всему, что определяло подготовку страны к войне.
Кризис власти Сталина открыл бы простор для политической авантюры троцкистов — провокации всемирной пролетарской революции за счет России, ценой ее гибели. Запад не преминул бы воспользоваться данной провокацией для организации новой военной интервенции против нашей страны под эгидой борьбы с агрессией международного большевизма. Судьба России была бы обречена.
Ту же участь готовили ей и правые (Бухарин и др.). Их теория мирного врастания капитализма в социализм предусматривала полную демобилизацию народа, общества и партии перед угрозой смертельной военной опасности.
Сказанное выше имеет прямое отношение к репрессиям тридцатых годов. Их жестокость и массовый характер определялись беспощадностью борьбы двух политик в правящей партии: сталинской (построение социализма в отдельно взятой стране) и троцкистско-бухаринской (представляющей собой неустойчивое, опасное политической междоусобицей сочетание революционной авантюры и заигрывания с Западом — и то, и другое выгодно последнему). Репрессии стали формой взаимоистребительной борьбы (время исключало иной вариант) двух политических направлений за власть в партии — судьбу России. Поскольку ВКП(б) была правящей партией, то репрессии приобрели внутригосударственный характер. Начало им положил не Сталин, а его противники. Занимая командные позиции в ОГПУ-НКВД, в начале тридцатых годов они подвергли репрессиям десятки тысяч партийцев, составляющих кадры для национального развития, но не годные для дела мировой пролетарской революции. Скрытый бухаринец Ягода возглавлял тогда чекистские органы страны. Репрессии не были только сталинскими и в конце тридцатых годов . Используя понятную подозрительность Сталина в условиях жесточайшего столкновения в партии двух политик, его противники умело направляли колесо репрессий против активных носителей сталинской политики.
Можно сказать, что называющие себя оппозицией скрытые и открытые ненавистники Сталина спровоцировали его на репрессии (тем же убийством Кирова) после того, как потерпели сокрушительное поражение в идеологической и политической полемике. Об этом предпочитают молчать современные обличители сталинской эпохи.
Репрессии тридцатых годов — защитная реакция на опасность контрреволюции, прикрываемой и Троцким, и Бухариным лозунгом «К Ленину!». За ним следовал другой — «Убрать Сталина!». Этот лозунг Троцкий открыто провозгласил в 1932 году.
Опасность реставрации капитализма в России (она случилась бы неизбежно, реализуйся троцкистский или бухаринский вариант) — опасность утраты ею национальной независимости была ликвидирована. Партия и государство освободились от «пятой колонны», что для советского народа являлось вопросом жизни или смерти накануне войны. Но жертвами репрессий стали и многие тысячи безвинных людей... Причины этой беды невозможно обойти стороной. Сталин сознавал: народу и партии надо сказать правду. В постановлении январского (1938) Пленума ЦК, написанном не без его участия, говорилось: «Еще не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающихся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии». Говорилось в постановлении и о многих руководителях, не сумевших разглядеть и разоблачить искусно замаскированного врага, «стремящегося путем проведения мер репрессий перебить наши большевистские кадры». Это была правда, но не вся.
Теперь, когда тридцатые годы стали историей, можно назвать в ряду причин затянувшихся репрессий (на спад они пошли в 1938 году) и столь существенные, как: доведенная до жестокости революционная нетерпимость, доставшаяся в наследство от Гражданской войны, и переросшая у малокультурных, не выдержавших искушения властью партийцев в политический садизм (Ежов и ежовщина — наглядный пример тому); излишнее доверие руководству ОГПУ-НКВД при отсутствии непрерывного контроля за его деятельностью со стороны ЦК, Политбюро и Сталина в первую очередь (Ягоду, отправившего на смерть по ложным обвинениям не один десяток тысяч человек, разглядели и разоблачили слишком поздно); эпидемия доносительства, охватившая миллионы людей (свои сдавали своих: из-за карьеры, из страха попасть в список обвиняемых, из превратного убеждения, что донести — значит предупредить об опасности, что на то и ОГПУ-НКВД, чтобы разобраться, что к чему; были и доносы по социальной мести, когда раскулаченные, бывшие хозяева жизни, клеветали, как правило, на честных коммунистов — своих обидчиков; доносили и для сведения личных счетов, по мещанской психологии, которой еще хватало в новой жизни).
Но репрессии, каким бы тревожным эхом они ни прозвучали во многих семьях, не могли заслонить и остановить мощного и стремительного движения громадной страны к социализму как социальной справедливости. 1937 год, о котором пишут и говорят все сталинофобы, как о годе репрессий, и только, вошел в советскую и мировую историю годом завершения в основном технической реконструкции народного хозяйства СССР. В 1937 году свыше 80% всей промышленной продукции дали новые предприятия. Окончилась вторая пятилетка, началась третья, и Сталин имел все основания утверждать: «С точки зрения техники производства, с точки зрения объема насыщенности производства новой техникой наша промышленность стоит на первом месте в мире». Это было в действительности так. СССР за десять лет прошел путь от аграрно-индустриальной страны до индустриальной державы мира. К 1937 году обогнал по уровню производства чугуна, стали, электроэнергии Великобританию и Францию. Сталинский лозунг «Догнать и перегнать Америку!» не был сугубо пропагандистским. Он был реалистичным: СССР догнал бы США, не будь войны. По темпам роста промышленности мы к 1937 году шли впереди американцев — стояли на первом месте в мире. За десять лет были заложены основы научно-индустриального производства. Такого не знали ни Америка, ни Англия, никакая из ведущих капиталистических держав. Научно-технический прорыв стал возможен благодаря стремительному подъему науки и образования. В начале 1937 года в СССР занимались умственным трудом 10 млн. человек — почти каждый шестой из 63,1 млн. городского населения. Люди, овладевшие техникой, уже не были редким явлением в деревнях и селах: к концу 1937 года в сельском хозяйстве работало свыше одного миллиона трактористов, комбайнеров, шоферов. Известный американский геополитик Э.Хантингтон, ставящий западную буржуазную цивилизацию выше всех иных, вынужден признать, что модернизация экономики Советского Союза в тридцатые годы находится в одном ряду с такими событиями в истории человечества, как «открытие огня нашими предками». Заметим, что беспримерный прорыв в экономическом развитии произошел в стране, с которой никакая другая страна не сравнима по суровости климатических условий.
Этот прорыв не был бы возможен без социального творчества людей, веками называемых маленькими, простыми. Оно, творчество, стало потребностью, нет, не всех, но многих впереди идущих — новаторов. Человек труда творил — созидал новое, неизведанное, потому что знал: рост благосостояния страны оборачивается ощутимым улучшением его материального благополучия (мое итожилось в общем и возрастало по мере возрастания общего: к концу тридцатых реальная заработная плата рабочих и служащих увеличилась более чем в два раза). Человек труда знал, что образование, наука, культура доступны не избранным, а каждому. Стахановское движение возникло и стало массовым, охватило миллионы прежде всего потому, что труд в СССР превратился в мерило ценности человека, личности. Новаторский труд признавался геройством.
Было бы непростительным и вульгарным представлять жизнь советского общества в тридцатые годы как непрерывное движение вперед абсолютно всех и каждого. Шла борьба старого, отживающего с новым, пробивающим себе дорогу: частнособственнический индивидуализм отчаянно сопротивлялся социалистическому коллективизму; традиции косности и лени, рожденные от подневольного труда, противостояли новаторству. Все это было, но была и уверенность, что за новым окажется верх: страна созидала социальную справедливость — «каждому — по труду» — и остановить это никто уже не мог.
Вернемся к новаторству, ставшему приметой предвоенного времени. Сталин с чрезвычайным вниманием относился к смелой творческой мысли, к новизне подхода в решении проблем, с которыми впервые приходилось сталкиваться на неизведанном пути к социализму. Он поощрял новаторство, ибо сам был великим новатором. Известно, что мысль о возможности перехода к социализму в отдельно взятой стране принадлежит Ленину, но программу воплощения данной мысли в жизнь, в условиях невероятно сложных, разработал Сталин. Это была новаторская программа, выполнение которой давало не только готовность к войне, но и обеспечило социальный прорыв. По Конституции 1936 года гражданам СССР гарантировались права на труд, отдых, жилье, бесплатное образование, медицинское обслуживание, обеспечение в старости. Такого еще не было в истории человечества. Социализм обретал для советского человека личный практический смысл. Он знал, за что он будет воевать, что на войне защищать и отстаивать.
Сталин был новатором в определении подхода к оценке дореволюционного прошлого России. К этой оценке он подходил одновременно и с точки зрения классовой, и с точки зрения цивилизационной (культурно-исторической), что имело исключительно важное значение в духовной подготовке к войне советского народа. Сталин предпринял энергичные усилия, чтобы убедить партию отказаться от нигилистического, огульного отношения к российской истории и российской культуре.
В истории России Сталин выделял ведущую роль русского народа, никогда не забывая о дружбе народов нашего многонационального Отечества. По инициативе Сталина создаются новые школьные учебники истории (1934—1935 гг.), в которых нет места русофобии, пронизывающей содержание «Русской истории» М.Покровского (она изучалась в школах до 1934 года). В новых учебниках советская история представала преемницей истории Руси—России времен Александра Невского и Дмитрия Донского, Ивана Грозного и Петра Великого. Преемницей истории не только классовой борьбы за социальную справедливость, но и непрерывной борьбы за национальную независимость
По инициативе Сталина в ноябре 1936 года ЦК ВКП(б) принимает постановление, направленное против вульгарного, нигилистического освещения русского прошлого в советской художественной литературе. Великая русская литература стала основой гуманитарного образования и воспитания в советской школе.
Сталин понимал, что предстоящая война будет войной не только классовой, но и народной, геополитической, что русскому народу, как и раньше (в 1612 и 1812 годах), надлежит сыграть в ней ведущую роль.
Утвердившееся в тридцатые годы бережное отношение к прошлому России, к русским культурным традициям вызвало яростную критику Сталина Троцким. Последний обвинил своего грозного противника в реставрации русского национализма, что было ложью. Сталин — убежденный интернационалист. Но он считал: интернационализм в России без ведущей роли русского народа есть фикция. Не забудем: троцкизм замешан на русофобии. Сталин этого никогда не забывал.
В предвоенный период авторитет Сталина в партии был бесспорен, его популярность в народе была огромной. Его уникальную роль в социалистическом преобразовании России признавали даже противники. Так, описывая настроения бывших членов разбитых «оппозиций», один из корреспондентов Троцкого писал ему: «Они все говорят о ненависти к Сталину... Но часто добавляют: «Если бы не он... все бы развалилось на части. Именно он держит все вместе».
Давно известно, что в переломные моменты своей истории, когда возникает угроза существованию народа и не ясны перспективы его будущей жизни, он, народ, испытывает острую потребность в вожде. В человеке, могущем аккумулировать народные чаяния, народную волю. Таким человеком для советского народа, прежде всего для его самой сознательной и деятельной части, стал Сталин. Он не произвел себя в вожди, а стал вождем по народной потребности. Этот исторический факт был исключительно важен накануне войны. Важен для морально-политического единства народа, его готовности к суровым испытаниям.
Народ верил Сталину как человеку и политику, с которым он, народ, пережил тяжкие невзгоды и познал счастье нелегких побед. Верил, несмотря на тяготы коллективизации и жестокие издержки репрессий. Верил потому, что жизнь людей становилась лучше, надежнее, интереснее. Была уверенность не только в завтрашнем дне, но была и перспектива будущей жизни. Были национальная (читайте — советская) гордость и честь.
