Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	16.12.2004 20:58:13
	Рубрики	Тексты;

Григорий Кертман. Лицом к лицу с чиновником (*+)

http://www.strana-oz.ru/?numid=18&article=885

Лицом к лицу с чиновником

Григорий Кертман

Чиновников в России не любят - факт общеизвестный. Однако природа этой
неприязни далеко не так очевидна, как может показаться на первый взгляд.
Попробуем проанализировать отношения наших сограждан с чиновниками, опираясь
на данные четырех исследований Фонда <Общественное мнение> по этой
проблематике: двух общероссийских опросов населения, проведенных в августе
2000 года и в апреле 2004 года (одновременно с ними в обоих случаях были
проведены дискуссионные фокус-группы)[1], панельного опроса - в марте 2001
года[2], а также массового опроса, проведенного в октябре 2003 года в
Красноярске, Самаре, Саратове и Чебоксарах[3].
Если суммировать основные претензии наших сограждан к чиновникам, то они
сведутся, по существу, к двум обвинениям: во-первых, - в бездушии,
формализме, безразличии к людям, во-вторых, - во взяточничестве,
вымогательстве. Участники опросов фактически говорят о двух в равной мере
неприемлемых для них алгоритмах взаимодействия рядового гражданина с
представителем власти: формальном - при котором чиновник отказывается
<входить в положение> своего контрагента и равнодушно заставляет его
соблюдать некие непонятные нормы, правила, процедуры, в результате чего
решение проблемы, с которой гражданин пришел в учреждение, бесконечно
затягивается либо она не решается вообще, - и неформальном, при котором
чиновник проявляет заинтересованность в скорейшем решении проблемы и
освобождает <просителя> от необходимости пробиваться сквозь <бюрократические
препоны>, но делает это небескорыстно. Собственно говоря, взятка
рассматривается как универсальный <переключатель>, позволяющий перейти от
формального алгоритма к неформальному. Неудивительно, что очень часто
респонденты воспринимают обременительные <формальности> едва ли не
исключительно как орудие шантажа в руках чиновников, применяемое для того,
чтобы вынудить гражданина платить за возможность их обойти.
Однако поведение чиновника, настаивающего на соблюдении гражданином всех
<формальностей>, вызывает неподдельное возмущение не только тогда, когда в
нем усматривается намек на возможность <решить вопрос> за взятку. Уже сам по
себе отказ незамедлительно удовлетворить просьбу пришедшего на прием на том,
например, основании, что эта просьба не подкреплена подобающим образом
оформленными документами или из-за того, что решение вопроса - вне
компетенции данного учреждения, вызывает, как правило, крайнее недовольство
и воспринимается как проявление типичного для отечественного чиновничества
бездушия[4]. Данные исследований ФОМ содержат бесчисленные свидетельства
того, что наши сограждане склонны видеть в самом требовании следовать
формальным процедурам - безотносительно к тому, в какой форме оно
предъявляется, - <издевательство над людьми> и злоупотребление собственным
положением со стороны чиновников. Истинное предназначение последних, по
мнению респондентов, состоит в том, чтобы помогать людям в решении их
проблем <неформально> - и, разумеется, бескорыстно. Приведем лишь несколько
типичных высказываний, прозвучавших на фокус-группе в Новосибирске в 2004
году.
- Вроде бы, они [чиновники] должны для того быть, чтобы управлять, как-то
разбираться в человеческих нуждах. Вот самого маленького возьмем, в ЖЭКе.
Ну, заботься ты сам о простых людях! Нет, начинается волокита капитальная:
заявление напиши, техника вызови;
- Ну, вообще, чиновники, я считаю, - это слуги народа. А получается
наоборот, народ является рабами чиновников. И надо просить, упрашивать, и
еще взять справку для того, чтобы получить эту справку. Свое назначение
чиновники не оправдывают; - А когда встречаешься [с чиновниками], то надо
рассчитывать на худшее. Они не слишком напрягаются, чтобы помочь человеку.
Все делают по инструкции, а посоветовать и объяснить, как было бы лучше для
человека, - никогда!;
- Руководствоваться он должен интересами народа. А вот руководствуется он
или нет - это уже другое: Кто-то взятку дал - помогли этому человеку, дали,
что он просил. Кто-то денег не дал - ну, они пускают все на самотек: там
справочка, там справочка:
Последнее высказывание, принадлежащее 18-летней студентке, очень
показательно. Тут кратко описаны две модели поведения чиновника:
неформальная, когда гражданину дают, <что он просил>, без всяких
<справочек>, и формальная, когда его отправляют за этими самыми
<справочками>. По мнению респондентки, чиновник должен действовать в
соответствии с первой моделью - только, разумеется, не брать при этом
взяток: именно в этом случае можно будет считать, что он руководствуется
<интересами народа>. Когда же чиновник отказывается <помочь> человеку и
требует от него <справочек>, такое поведение рассматривается как
противоречащее <интересам народа>. Иначе говоря, бескорыстное игнорирование
формальных процедур в интересах <просителя> трактуется как адекватное
исполнение чиновником своей социальной миссии и служебных обязанностей, а
скрупулезное следование этим процедурам - как уклонение от них (<пускают все
на самотек>).
Именно это тотальное неприятие <формальностей>, свойственное подавляющему
большинству российских граждан, превращает для нас любое обращение в
государственное учреждение в тяжкое испытание - даже в том случае, если мы
не сталкиваемся с хамством или вымогательством со стороны его обитателей.
Очень точно описала эту особенность российской политической культуры К.
Касьянова: <Мы не только слабо представляем себе распределение функций между
различными учреждениями, способы их взаимодействия и соподчиненности, мы
часто отказываемся признавать даже сам принцип их деятельности: мы очень
долго стараемся "обходиться" без них, решая проблему собственными
"средствиями". Когда же это нам явно не удается, мы вламываемся в первое
попавшееся, более или менее подходящее по смыслу учреждение и начинаем
немедленно требовать решения своего дела по возможности без всяких бумаг,
без обращения в другие инстанции, без предварительных процедур. Если же это
не удается, то возмущаемся, ругаем учреждение за бюрократизм, волокиту и
требуем, чтобы с нами обращались "по-человечески". Чем и доказываем, что
формальные отношения мы вообще исключаем из сферы "человеческого">[5].
Установка на налаживание <человеческих> отношений с чиновником и
категорическое неприятие формального алгоритма взаимодействия с ним
является, отметим, базовой, глубинной предпосылкой той непреодолимой
зависимости рядового гражданина от должностного лица любого ранга, о которой
постоянно говорят наши респонденты. В самом деле, гражданин может добиваться
реализации своих законных требований, только вступая с чиновником в
формальные отношения, т. е. ожидая от последнего исполнения его служебных
обязанностей. В рамках этих отношений он может искать и - при всем
несовершенстве отечественной бюрократической машины - имеет шансы найти
<управу> на чиновника, отказывающего ему в удовлетворении законных (повторим
это еще раз) требований либо необоснованно затягивающего <решение вопроса>.
Но как только диалог переходит в неформальную плоскость, как только
гражданин начинает добиваться <человеческого>, неформального отношения к
себе и своей проблеме, требование превращается в просьбу (сколь бы
решительно и настойчиво оно ни формулировалось), поскольку никаких рычагов
воздействия на контрагента не остается - помимо, разумеется,
<вознаграждения>. И хотя на практике этот алгоритм взаимодействия с
чиновником зачастую оказывается, бесспорно, более эффективным, чем алгоритм
формальный, его применение ведет к воспроизводству абсолютной зависимости
рядового гражданина от чиновника и столь же абсолютной бесконтрольности
последнего.
Впрочем, наши сограждане, как правило, и не питают надежд на то, что такую
зависимость в обозримом будущем удастся преодолеть. Более того, очень широко
распространено мнение, согласно которому влияние чиновничества на
повседневную жизнь граждан возросло в сравнении с предшествующим этапом
отечественной истории. В 2000 году 58 процентов участников общероссийского
опроса, отвечая на вопрос: <Как Вы считаете, сегодня жизнь таких людей, как
Вы, зависит от работы чиновников в большей мере, в меньшей или в той же
мере, как 10-15 лет назад?>, заявили, что такая зависимость усилилась. По
мнению 16 процентов опрошенных, перемен в этом отношении не произошло, и
только 11 процентов говорят, что жизнь <таких людей, как они>, сейчас
зависит от деятельности чиновников в меньшей мере, чем в прошлом. Эти данные
выглядят обескураживающими - даже если сделать определенную <поправку на
ностальгию>, приняв в расчет известную склонность наших соотечественников
демонстративно преувеличивать тяготы постперестроечной эпохи. Ведь <общим
знаменателем> практически всех реальных достижений этого времени - таких как
преодоление тотального дефицита и формирование рынка товаров и услуг,
относительная свобода экономической деятельности, ликвидация
<идеологических> ограничителей профессионально-карьерного роста, свобода
слова, свобода выезда из страны и т. д. - должно было бы, кажется, стать
именно ощущение хотя бы частичного освобождения от бремени унизительной
зависимости от <начальства> в повседневной жизни. Однако в действительности,
судя по приведенным данным, это ощущение испытывает лишь весьма ограниченное
меньшинство российских граждан.
Причем, как показывают результаты опроса, проведенного в апреле 2004 года,
почти столь же скромное меньшинство полагает, что качество работы чиновников
по сравнению с советским прошлым улучшилось (правда, в этом опросе речь шла
только об одной категории российской бюрократии - о <чиновниках федеральных
органов управления>). Только 14 процентов респондентов сочли, что сегодня
эти чиновники работают лучше, <чем 20 лет назад, в советское время>, 19
процентов - что так же, а почти половина опрошенных - 45 процентов -
заявили, что чиновники стали работать хуже. Неудивительно, что, обсуждая
вопрос о том, можно ли существенно улучшить работу чиновников в нашей
стране, участники групповых дискуссий, как правило, демонстрировали глубокий
пессимизм:
- В ближайшем будущем - нет. Мы идем особым путем. Мы слишком большая
страна, слишком сложившиеся связи. В ближайшее время изменить чиновничий
аппарат невозможно (Самара);
- Это нужно в корне просто ломать всю страну. Это очень сложно. Это нужен
диктатор очень сильный, чтобы навести порядок в стране (Новосибирск);
- Это, по-моему, нереально (Москва).
Такой пессимизм не мешает нашим респондентам обсуждать практические меры,
которые в принципе могли бы, по их мнению, способствовать <исправлению>
чиновничества. Чаще всего рекомендации на эту тему воспроизводят стереотипы
советского времени - наказывать, контролировать, устраивать чистки, брать
чиновников из рабочей среды.
Особенно охотно участники групповых дискуссий говорят о необходимости
усиления контроля за деятельностью госслужащих и ужесточения наказаний за
выявляемые прегрешения - главным образом, за взятки. Некоторые, наиболее
радикальные, предлагают казнить провинившихся:
- Надо принять закон: поймали за взятку - расстрелять. Тогда было бы другое
дело. Тогда бы они боялись (Самара);
- Отрубать руки (Москва);
- В Китае правильно делают: расстрел - и всё. Без суда и следствия. НКВД нам
нужно (Новосибирск)[6].
Другие - их больше - считают подобные меры <варварскими> и высказываются за
более умеренные кары:
- Надо, чтобы за взятки их сажали. Тем более что сделать это очень просто.
Зависимость доходов официальных и расходов - все это рассчитывается. Я не
считаю, что стыдно считать деньги в чужих карманах. Тем более что чиновников
я кормлю из своего кошелька (Самара);
- Самое главное, как мне кажется, что если его поймали на взятках, то надо
арестовывать. Не надо казнить. Но если конфисковать у него имущество - у
одного, у другого, у третьего - и сделать это публично, то, может быть,
другие остерегутся уже брать взятки (Новосибирск).
В целом точка зрения, согласно которой ужесточение наказаний способно
снизить уровень коррупции в среде чиновников, разделяется большинством
участников обсуждений, хотя иногда и этот тезис подвергается сомнению:
- Ну, в общем-то, доказано, что наказанием нельзя изменить ситуацию, -
ужесточением наказания (Москва).
В том, что над чиновниками необходим строгий и бдительный контроль, не
сомневается, кажется, никто. Это звучит на фокус-группах постоянно. Но
примечательно, что рекомендации <ужесточить контроль> обычно обращены к
государству - т. е. к тем же чиновникам. И это обстоятельство нередко
смущает участников дискуссий. Как только речь заходит о <деталях>, о
практической реализации установки на ужесточение контроля, продуктивность
идеи неизменно подвергается сомнению:
- А контроль - это тоже чиновники. Контроль становится потом еще более
неприятным, сливается с ними (Новосибирск);
- Нет, ведь дело в том, что их контролируют, их проверяют. Но, опять же, - у
них круговая порука, и опять все дела закрываются (Москва). В этом контексте
естественным образом возникает мысль о целесообразности контроля <снизу>: -
Пускай контроль будет сверху и снизу. Есть вышестоящий чиновник, который
контролирует нижестоящего чиновника, - и должен быть какой-то контроль снизу
(Самара).
Механизмы такого контроля, впрочем, респонденты представляют себе не слишком
отчетливо. Иногда предлагается создать для этой надобности некие
<комиссии> - государственные или негосударственные, в которые граждане могли
бы <сигнализировать> о замеченных нарушениях и прегрешениях в работе
чиновников - очевидно, вышестоящим инстанциям:
- Все-таки нужно - ну, как называется - что-то вроде обратной связи, чтобы
был контроль людей, вот нас. Если я, допустим, прихожу к чиновнику и он не
выполняет своих обязанностей, я должен знать, куда я обращусь, могу
обратиться и рассказать об этом (Москва).
Респонденты вспоминают в этой связи клише <народный контроль>, говорят о
необходимости существования книг отзывов или жалоб и т. д. Часто
высказывается мысль о желательности тщательной селекции претендентов на
должность чиновника, причем иногда имеется в виду, что эти должности следует
сделать выборными, а иногда - что на замещение соответствующих вакансий
следует проводить конкурсы (одна респондентка уподобила такой отбор
конкурсам красоты).
Однако эффективность любых предлагаемых мер неизменно оспаривается:
участники дискуссий убеждены в том, что <система> (термин, постоянно
используемый в этом контексте), или, по выражению одного из респондентов,
<чиновничье царство>, неизбежно либо отторгнет достойного, добродетельного
человека, либо <перевоспитает> его:
- У нас такая система порочная, что он все равно испортится (Москва);
- А сейчас чиновник не может быть честным. Вот придет новенький, такой весь
чистенький, честный. А те, кто стоят над ним, выше, вот они, предположим,
нечестные. Он будет честным, не будет брать взятки - сверху подумают: он не
такой, как мы. Если он будет честным, он не сможет подмазать тех, кто выше
стоит, он сам не сможет кому-нибудь дать взятку, чтобы себе сделать
что-нибудь лучше, он не сможет там работать. Поэтому можно быть только
чиновником нечестным. Кто у нас чиновничество? Там, по-моему, 70 процентов
еще при Брежневе работали. Это налаженный механизм. А сломать это: Многое
изменилось, но многое и осталось. Конечно, верхушка айсберга изменилась
(Новосибирск).
Участник фокус-группы: Всех уволить.
Модератор: И набрать новых?
Участник: И набрать новых.
Модератор: Каких новых?
Участник: Ну вот в этом и проблема-то: Они так же станут: Поэтому вот я и
считаю, что очень сложно и практически невозможно все это сделать (Москва).
Вариант, предполагающий судебные тяжбы с недобросовестными представителями
чиновничества, упоминается крайне редко и рассматривается как заведомо
непродуктивный:
- Так это же замкнутый круг - пойти-то некуда. Не к кому пойти. Да, конечно,
можно подать в суд жалобу, а толку не будет... Только время и нервы
растратишь впустую (Новосибирск).
Некоторые респонденты видят корень зла не в самом <чиновничьем царстве>, а в
состоянии российского общества в целом. Они говорят о том, что чиновники <не
с Луны берутся>, что они - выходцы <из нашей среды>, а их пороки - следствие
общей испорченности нравов. В связи с этим возникают мысли о том, что для
исправления чиновничества <должно прийти новое поколение людей>,
отличающееся <честностью, порядочностью> и другими добродетелями (Москва),
что необходимы глубокие перемены в общественном сознании, что <надо менять в
принципе идеологию воспитания общества, особенно детей - тогда и чиновники
были бы нормальные> (Новосибирск), - мысли грустные, поскольку даже
сравнительно юные респонденты не рассчитывают дожить до этих благих перемен.
Впрочем, чаще ответственность за пороки чиновничества возлагается все же не
на общество, а на <систему> - либо на разлагающее влияние власти как
таковой. Причем наряду с рассуждениями о том, как эта система отторгает
<инородные тела>, звучат и иные соображения - о том, что любой человек,
попадающий в нее, не может не поддаться соблазнам, связанным с возможностью
использовать служебное положение в собственных интересах. <Вся трагедия в
том, что любой из нас может стать чиновником>, - говорит один из участников
самарской фокус-группы (2004). Но далеко не все склонны усматривать в этом
трагедию:
- Вот каждого поставить в той ситуации: У чиновника там есть какая-то
власть - тебе захочется, естественно, там что-то себе, своим близким:
(Москва);
- Вы знаете, власть портит человека: Любого из нас просто пусти - первые два
месяца мы будем думать о чужих интересах, а потом - только о своих (Самара).
В последней реплике своекорыстие отдельного чиновника предстает вынужденным,
обусловленным влиянием сложившейся чиновничьей среды, <системы>. Однако
это - лишь оправдание, рационализация, позволяющая переложить
ответственность на <внешние> обстоятельства. В действительности же
респондентка, которой эта реплика принадлежит, считает такое своекорыстие
вполне естественным и не видит в нем ничего предосудительного, о чем
свидетельствуют следующие ее высказывания:
Участница фокус-группы: Я считаю, они руководствуются только личной выгодой.
1-й участник: В принципе, это нормальное дело. Участница: Я не против. Я не
сказала, что это не нормально. Сейчас все, кто как может, так и вертится.
2-й участник: Я слушал нашего зама губернатора: В газете прочитал - три и
шесть миллиарда рублей у него состояние.
Участница: Молодец. Значит - сумел. Если бы Вы так сумели, явно сейчас так
не переживали бы (Самара).
Насколько же распространена такая готовность <входить в положение>
чиновников и санкционировать их неправедное поведение? Понятно, что напрямую
спрашивать об этом бессмысленно - можно не сомневаться, что практически все
опрошенные дадут <правильные>, социально одобряемые ответы. Однако некоторые
выводы на этот счет все же сделать можно.
В ходе опроса, проведенного в четырех городах, подавляющее большинство
респондентов (от 71 процента в Чебоксарах до 80 процентов в Саратове)
заявили, что профессия чиновника сегодня престижна, и примерно половина (от
47 процентов в Красноярске до 51 процента в Саратове) - что среди их
близких, друзей, знакомых есть люди, которые охотно пошли бы работать
госслужащими, если бы им представилась такая возможность. Но особенно
любопытным в интересующем нас плане выглядит распределение ответов на вопрос
об отношении к возможности стать чиновником.

Тут необходимо оговориться: в формулировке вопроса наряду с ценностно
окрашенным термином <чиновник> использован и нейтральный - <госслужащий>.
Можно предположить, что в противном случае доля респондентов,
<благословляющих> своих близких на такой карьерный выбор, была бы несколько
ниже. Скорее всего, так бы оно и было. Но разница едва ли была бы очень
существенной: дело в том, что <сдвоенное> клише <госслужащие (чиновники)>,
напоминающее респондентам о тождественности этих понятий, использовалось по
ходу опроса постоянно. Так что не приходится сомневаться: большинство
опрошенных вполне осознанно (а не в силу непонимания вопроса) заявили, что
рекомендовали бы своим близким пойти работать в структуры, к деятельности
которых они, как правило, относятся более чем критически. И вот что стoит
подчеркнуть особо: наиболее охотно такой совет в описанной гипотетической
ситуации давали молодые респонденты (от 63 процентов в Красноярске до 68
процентов в Самаре).
Какими же мотивами руководствовались участники опроса? Отвечая на
соответствующий открытый вопрос, немногим менее четверти респондентов,
<рекомендовавших> своим близким пойти в чиновники (от 17 процентов в Самаре
до 24 процентов в Красноярске), говорили о высокой зарплате представителей
этой социальной группы: <Там неплохие заработки>, <Я не видел ни одного
голодного чиновника - они хорошо получают>, <Более высокая зарплата, чем у
людей, работающих в других сферах>.
Вполне вероятно, что какая-то часть респондентов, давших такие ответы, имела
в виду не только официальные доходы чиновников, но и возможности теневого
обогащения. А довольно многие опрошенные (от девяти процентов в Чебоксарах
до 15 процентов в Самаре) говорили об этом вполне определенно, открытым
текстом: <Возможность что-нибудь урвать>, <Взятки-то берут какие!>.
Еще один мотив (от шести процентов упоминаний в Чебоксарах до 10 процентов -
в Красноярске) - привилегии чиновничества: <Пенсия большая и много льгот>,
<Так как госслужащие имеют ряд привилегий>, <Квартиру можно получить>.
Многие (от 15 процентов в Чебоксарах до 26 процентов в Саратове) ссылались
на то, что работа чиновника дает высокий социальный статус, гарантирует
высокое положение в обществе, является престижной: <Большая перспектива в
жизни открывается>, <Сегодня быть чиновником престижно, полезно>, <Высокое
положение в обществе>.
Некоторые (от четырех процентов в Саратове до восьми процентов в
Красноярске) объясняли свой <совет> сугубо эгоистическими соображениями -
тем, что им лично было бы полезно иметь близких знакомых в среде чиновников:
<Свой человек у власти будет>, <Хорошо иметь знакомых, которые могут хоть
что-то решить>, <Это отразилось бы и на моем положении, и на моих
возможностях>.
Примерно такая же доля опрошенных (от пяти процентов в Саратове до девяти
процентов в Самаре) аргументировала свою <рекомендацию>, напротив, сугубо
альтруистически: <Они могут сделать что-нибудь для города, для района>,
<Кто-то должен заботиться о людях, улучшать качество жизни>.
Напомним, что примерно пятая часть респондентов <советовала> близким
отказаться от карьеры чиновника. Эти люди чаще всего аргументировали свою
точку зрения тем, что <в этой сфере много криминала>, что работа чиновника
сложна, ответственна и связана с различными опасностями, что у чиновников -
плохая репутация.
Таким образом, мы видим, что при всей неприязни наших сограждан к
чиновничеству этот слой отнюдь не воспринимается большинством как враждебная
каста, переход в которую подлежит осуждению и должен караться остракизмом.

Напротив, возможность вступить в ряды чиновничества рассматривается как
весьма заманчивая - притом что надежд на его <перерождение>, очищение от
бесчисленных грехов россияне, как правило, не питают. Иначе говоря, наши
сограждане, по существу, готовы санкционировать воспроизводство
<чиновничьего царства> со всеми его органическими пороками.
Рядовой россиянин обычно воспринимает чиновника, к которому он пришел с
визитом, как представителя сильного и сплоченного клана, преследующего
собственные интересы. Бороться с этим кланом бесполезно - можно лишь
надеяться на <человеческое отношение> отдельного чиновника, пытаться
приобрести его расположение или мечтать о том, чтобы самому как-то войти в
этот клан. Такие представления определяют поведение - независимо от того,
насколько они достоверны: как известно, <ситуация, определяемая как
реальная, реальна по своим последствиям>. Приспосабливаясь к практикам,
которые полагаются несправедливыми и незаконными, люди делают эти практики,
во-первых, системными и, во-вторых, непрозрачными. Непрозрачность и
системность обеспечивают устойчивость, невосприимчивость к попыткам
реформирования. Бессилие <маленького человека> перед явной несправедливостью
чиновников возрождает мечты о <твердой руке>, способной навести порядок.
Хотя россияне и имеют определенные представления о
<либерально-демократических> способах борьбы с чиновничьим произволом (таких
как четкие и прозрачные законы и правила, регламентирующие работу
чиновников, гражданский контроль над ней и пр.), они, как правило, не очень
верят в их действенность.
Сетуя на тотальную зависимость рядового гражданина от чиновников, мы
фактически легитимизируем эту зависимость - своим принципиальным неприятием
формального алгоритма взаимодействия с ними. Претензии на <человеческое>
отношение со стороны чиновников основаны, в конечном итоге, на
патерналистских установках, глубоко укорененных в отечественной политической
культуре, и в частности - на непоколебимой вере большинства наших сограждан
в то, что предназначение российской бюрократии состоит не в регулировании
тех или иных сфер социальной жизни на основе действующего законодательства,
а в опеке над населением и неформальном решении проблем, возникающих у
<простых людей> (<Они должны так настроить нашу жизнь, чтобы нам она
понравилась>, - по мнению одного из участников панельного опроса). Но
патерналистское сознание не может быть правовым. А поэтому искренняя и
глубокая неприязнь россиян к чиновникам практически безопасна для
<чиновничьего царства>.

[1] Общероссийские опросы населения проводятся по месту жительства
респондента. Размер
выборки в каждом из опросов - 1 500 респондентов. Опрос 5-6 августа 2000
года проводился
по репрезентативной выборке в 56 населенных пунктах 29 областей, краев и
республик всех
экономико-географических зон России. Опрос 24-25 апреля 2004 года проводился
по репрезентативной выборке в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и
республик всех
экономико-географических зон России. Статистическая погрешность в обоих
случаях
не превышает 3,6 процента. Одновременно с общероссийскими опросами
проводились
дополнительные репрезентативные опросы населения г. Москвы (объем выборки в
обоих
случаях - 600 респондентов, 100 из которых входят и в общероссийскую
выборку), а также
дискуссионные фокус-группы (ДФГ) в трех российских городах: Москве,
Новосибирске
и Самаре. В каждой ДФГ участвовали по 10 человек.

[2] Опрос проводился 21-28 марта 2001 года в 27 городах России (включая
Москву
и Санкт-Петербург). Число участников опроса - 810 респондентов. Метод
опроса -
интервью по месту жительства респондента. Опрос проводился в рамках проекта
по изучению обыденных интерпретаций актуальных общественных проблем,
ценностно
окрашенных идей, понятий, оценок, стереотипов, которые используют
респонденты,
обсуждая и анализируя реформы и все, что с ними связано. Задачей данного
этапа
исследования было проведение свободных интервью с участниками панели, в ходе
которых
тестировалось понятие <чиновники>.

[3] Опрос населения в четырех субъектах РФ проводился 22-29 октября 2003
года. Общий объем
выборки - 3 200 респондентов (по 800 в каждом из городов). Метод опроса -
интервью
по месту жительства респондента. Опрос проводился в рамках мониторинга
общественного
мнения по вопросам реформирования государственной службы.

[4] Впрочем, интерпретируя не устраивающие нас действия чиновника, мы
зачастую
затрудняемся определить, чем именно они обусловлены - бездушием и
формализмом
или стремлением получить взятку. Знакомая автора этой статьи недавно
пыталась добиться
на одном из московских кладбищ разрешения удлинить могильную ограду.
Директор
кладбища отказывала, приводя как формальные, так и неформальные доводы: она
ссылалась, во-первых, на то, что даже установленная сейчас ограда длиннее,
чем положено
по действующим правилам, а во-вторых - на то, что ее удлинение помешало бы
людям
пройти к соседней могиле (что соответствовало истине). Просительница
истолковала отказ
как намек на взятку. Соответствующее предложение последовало, но было
решительно
отклонено. Однако просительница осталась убеждена, что директор - не только
бездушная,
безразличная к людям чиновница (хотя последняя и ссылалась на интересы
людей,
приходящих к соседней могиле), но и взяточница: просто, решила она,
предложенная взятка
была то ли недостаточной, то ли само предложение было сделано в какой-то
<неверной>
форме. Представляется, что такая реакция на отказ госслужащего удовлетворить
нашу
просьбу довольно типична: немедленно актуализируется стереотипное
представление
о чиновнике - формалисте и взяточнике, причем даже тот самоочевидный факт,
что
чиновник, каким бы он ни был, не может в рамках одной и той же ситуации
проявить себя
и как формалист, раб инструкции, и как взяточник (одно в принципе исключает
другое),
начисто игнорируется.

[5] Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Академический проект;
Екатеринбург:
Деловая книга, 2003. С. 80.

[6] В этом контексте иногда говорится о том, что для решения проблемы стране
необходима <твердая рука>, или, как выразился один из участников дискуссии,
<Адольф Виссарионович Пиночет>.