Форум С.Кара-Мурзы

	От	Miguel
	К	Ариадна
	Дата	14.11.2004 18:49:23
	Рубрики	Теоремы, доктрины;

Немного об "эксплуатации"

ЭКСПЛУАТАЦИЯ

В этой главе мы попытаемся поставить под сомнение традиционную для левых сил трактовку доходов капиталистов и предпринимателей как «эксплуатации», т.е. узаконенного грабежа. Напомним основные положения концепции эксплуатации, которые мы ставим под сомнение. Продукт труда, созданный на капиталистическом предприятии, создан исключительно трудом наёмных рабочих, и весь этот продукт должен по праву принадлежать наёмным рабочим, за вычетом расходов буржуа на приобретение средств производства. (Мы употребляем здесь слово «буржуа», «буржуй» как понятие, объединяющее роли собственника-капиталиста и предпринимателя, рассмотренные в предыдущей главе.) Однако, буржуй выплачивает работникам только часть созданной ими «стоимости» (т.е. разницы между ценой, за которую продал продукцию, и ценой, за которую купил средства производства), соответствующую цене их рабочей силы, присваивая себе всё остальное. Расходы буржуя на приобретение средств производства и оплату рабочей силы Маркс относил к необходимому продукту, потому что без него бы не получилось произвести созданную стоимость, а всё остальное – к прибавочному. Соответственно, выручка буржуя именуется прибавочной стоимостью. Присвоение капиталистом прибавочной стоимости, т.е. изъятие у наёмных рабочих части продукта их труда называют эксплуатацией.

Как появилась теория и зачем она используется или критикуется

При изложении теории эксплуатации нам необходимо сделать историческое пояснение о том, как появилась концепция, что весь продукт капиталистического предприятия создан наёмными рабочими. Дело в том, что в классической политэкономии (до появления теории предельной ценности) считалось, что на рынке происходит обмен «эквивалентными стоимостями», при этом считалось, что стоимость изменяется только когда объект обрабатывается, преобразует свою форму. Ничего не изменяющие в перепродаваемом объекте торговец и купец, согласно этому подходу, спекулянт, наживающийся на неэквивалентном обмене («купил втридёшева, продал втридорога»). Далее, предприниматель, который собрал необходимые средства производства в одном месте и организовал труд рабочих, не изменил формы объектов, а только переставлял местами эквивалентные стоимости и ничего к стоимости не прибавил. Собственник, который до этого ограничил своё потребление, тоже обменял часть своего дохода на эквивалентную стоимость (средства производства) и не может потом претендовать на то, чтобы получить за своё средство производства больше, чем на него потратил. Итак, дополнительная стоимость появляется в обрабатываемых вещах только на том этапе, когда к объекту прикасаются руки рабочего и изменяют его материальный вид. Согласно концепции, буржуй, который покупает рабочую силу, покупает её по эквивалентной стоимости, но попав в собственность буржуя, рабочая сила даёт ему больше стоимости, чем потрачено на её приобретение. Тем самым, буржуй грабит рабочего – получает за счёт манипуляций с эквивалентными обменами на рынке больше, чем вложил в это средств. В наше время не все левые силы отстаивают явно неадекватные положения трудовой теории стоимости, например, что стоимость пропорциональна затраченному общественно-необходимому времени. Однако, их приверженность теории эксплуатации сохраняется: стоимость создаётся только трудом и капиталист не имеет права получить за предоставленное им средство производства (созданное за счёт его временного отказа от части своего дохода) больше денег, чем потратил на его приобретение. А предприниматель не должен получать за свой труд больше, чем признают справедливым рабочие.

Само по себе слово exploitation означает использование, но в русском языке слово эксплуатация приобрело отрицательный оттенок, означающий, что при эксплуатации происходит несправедливая смена собственника продукта труда. Некоторые определяют эксплуатацию как использование труда других людей для получения себе доходов от капитала (без введения понятия переприсвоения продукта труда). Есть и другие оттенки слова эксплуатация, например, «эксплуатация (в смысле использование) зданий». Но в русскоязычной политической литературе это слово традиционно и чаше всего употребляется в отрицательном смысле, означая узаконенный грабёж в неявной форме, с которым надо бороться. Поэтому никогда нельзя забывать, что само по себе использование этого слова (равно как, скажем, и понятия «антагонистический способ производства») в политических текстах включает практическую рекомендацию по изменению положения. И эта практическая рекомендация довольно ясна: весь продукт капиталистической фабрики создан наёмными рабочими, им и распоряжаться всей созданной стоимостью, а доходы капиталиста и предпринимателя несправедливы. Кроме того, если кто-то временно ограничивает своё потребление, то в будущем он не имеет права получить за счёт этого ограничения больше, чем тот объём потребления, от которого он отказался в прошлом. Следовательно, разбираясь с правомерностью использования в данном случае оценочного слова, мы выясняем и правильность неявных практических рекомендаций, высказываемых теми, кто употребляет термин «эксплуатация». А если нас интересует наша судьба, то без разбора высказываемых практических рекомендаций и той концепции, из которой они следуют, не обойтись.

Возможен ли другой подход?

В этой главе мы попытаемся показать, что изложенная концепция эксплуатации через присвоение «прибавочной стоимости» только отдаляет от правильного понимания процессов современной экономики и реальных нужд экономического развития общества. Более того, чёткое следование неявным рекомендациям, следующим из теории эксплуатации, приведёт ЛЮБОЕ общество к катастрофе. Поэтому те, кто и в наше время продолжают распространять теорию эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости, только подрывают шансы этого общества на выживание.

Но прежде чем приступить к обоснованию наших тезисов, сделаем следующую оговорку. Так уж исторически сложилось, что изложение теории эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости всегда перемежалось с рассказами о фактах банального грабежа, например, о том, как англичане прибыли в Индию и разграбили какой-то храм, или пираты захватили корабль с золотом, или работорговцы насильно увезли африканцев на американские плантации. Нам представляется, что подобный способ изложения является примитивной манипуляцией. В наше время никто не оспаривает преступность грабежа и насильственного изъятия собственности, кроме, конечно, неэкономического изъятия в пользу государства налогов, реквизиций во время войны и т.д. (т.е., фактически, передачи пучка собственности низшего уровня по решению собственника верхнего уровня). Но сторонники теории эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости говорят следующее: даже после того, как прямой грабёж и насилие исключены с помощью правоохранительных органов, а рабочий идёт наниматься к капиталисту добровольно, имеет место опять-таки грабёж, но узаконенный. Вот этот тезис мы и ставим под сомнение. Мы не обсуждаем здесь вопросы о проведённой в России 90-х приватизации или многомесячной невыплаты зарплаты вопреки контрактным обязательствам. Мы рассматриваем нормальное функционирование капиталистического общества и предполагаем, что все обмены пучками прав собственности внутри него осуществляются добровольно (за исключением, как уже говорилось, налогов и т.д.), а обязательства выполняются. Мы хотим показать, что в этой ситуации отнесение продукта капиталистической фабрики на счёт наёмного работника неправомочно, с какой бы точки зрения мы ни оценивали вклад рабочего (исключая, конечно, точку зрения классической политэкономии, что только физическое преобразование материи изменяет настоящую стоимость предмета). Мы хотим показать, что за счёт одного только отказа будущего капиталиста от потребления части своего дохода общество, как правило, получает добавочный продукт, превышающий тот объём благ, от потребления которых ранее отказался будущий капиталист. Поэтому оценивать вклад капиталиста надо не по прошлым затратам и прошлому ограничению потребления, а по добавочному продукту, полученному в результате прошлых затрат и прошлого ограничения потребления. Наконец, оценивать вклад предпринимателя и вознаграждать результаты его труда надо поставить в зависимость от того эффекта, который он принёс обществу, а не от затраченных им на работу часов (даже с домножением почасовой зарплаты рабочих на «известный коэффициент», как предлагали оценивать труд разной квалификации некоторые политэкономы XIX века).

Употребляя слово «надо», мы, безусловно, имеем в виду некоторую цель, ради которой мы отстаиваем именно такую рекомендацию, а не ту, которая следует из теории эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости. Цель эта связана с интересами выживания и развития того общества, которое принимает ту или иную практическую рекомендацию. Впрочем, речь идёт не только о конкретных обществах – странах или общинах, но и об интересах всего человечества.

Свои рассуждения мы сосредоточим вокруг следующих идей, связанных с историей экономического развития. Пока человек находился в первобытном состоянии и жил за счёт собираемых плодов и ягод, выкапываемых кореньев и убиваемой дичи, он использовал, по большому счёту, только неисчерпаемые ресурсы и мог бы находиться в таком состоянии очень долго. (Хотя, на самом деле, и такое состояние не совсем вечно хотя бы из-за предстоящего изменения активности Солнца по мере его прогорания.) Но с концом каменного века человек стал использовать исчерпаемые ресурсы, например, россыпи металла на поверхности земли. По мере их истощения, перед человеком становилась альтернатива либо неминуемого возвращения в первобытное состояние с соответствующим качеством жизни и резким сокращением населения, которое может прокормить Земля, либо создания новой производственной технологии, например, по добыче руды и современной металлургии. Новая технология становилась временным решением, которое позволяло преодолеть барьер, лежащий на более раннем способе использования исчерпаемого ресурса, прокормить больше людей и обеспечить им лучшую жизнь, чем прежде. Однако, и на этом этапе человеку рано или поздно приходится искать новые технологии, обеспечивать свою жизнь другим способом, а по возможности и улучшать её. Таким образом, человек вступил в гонку с природой: он старается улучшать свою жизнь быстрее, чем природа лишает его ресурсов, необходимых для поддержания прежнего качества его жизни и достигнутого населения. Гонка идёт с переменным успехом, но в целом человек значительно опережает природу, поэтому современный человек живёт намного лучше первобытного.

Если разобраться, что становилось источником увеличения благосостояния современного человека по сравнению с первобытным (или поддержания его благосостояния несмотря на исчерпание какого-то ресурса), то это, пользуясь нашей терминологией, была череда появлений в экономике добавочного продукта, который рано или поздно растворялся в основном. Появление добавочного продукта всякий раз позволяло извлекать всё больше пользы из доступных ресурсов при всё меньших и меньших затратах труда. Наиболее успешно развиваются те общества, которые смогли решить проблему ухода от равновесного состояния (при котором нет прироста богатства), через постоянное появление в экономике нового добавочного продукта и улучшения общественного благосостояния этим путём. Если какой-то народ эту проблему не решит и, наоборот, будет держаться равновесного состояния, то он окажется оттеснённым на историческую обочину.

Для того чтобы обеспечить рост ДО катастрофы, связанной с исчерпанием ресурсов, нужно приложить какие-то дополнительные усилия, дополнительные к тем, которые и так закрепляют равновесную ситуацию. Если теперь разобраться, какие именно дополнительные усилия нужны для выхода из равновесного состояния и экономического роста, т.е. для получения добавочного продукта, то становится ясно, что это:
- создание новой технологии;
- правильное внедрение новой технологии;
- накопление капитала путём ограничения потребления (отказа от немедленного проедания всех своих доходов), которое позволяет облегчать создание нового богатства.

Итак, общество либо решает сформулированные проблемы (и делает это не намного медленнее других!), либо гибнет. Как то или иное конкретное общество решит сформулированные задачи и как при этом организует распределение богатства внутри себя – его внутреннее дело. Если не решит, то это тоже будет его проблема.

То, что принято называть капиталистической эксплуатацией, является одним из возможных способов, которыми во многих обществах поощряется появление добавочного продукта. Способ этот не является продуктом чьей-то гениальной задумки, а стихийно вырастает из относительно свободного, добровольного товарообмена и устоявшихся прав собственности. (Как мы видели в предыдущих главах, неравномерное распределение богатства возникает неизбежно из-за разной доступности к ресурсам, технологиям и т.д.) Поясним, в чём заключается этот способ. Возможно такое распределение богатства, которое делает возможным равновесное состояние без экономического роста в течение долгого времени (пока не закончатся ресурсы). Если бы в рыночной экономике удалось обеспечить свободную конкуренцию на всех уровнях и запретить инновации, то, как мы увидели в главе 6, в результате за трудовые усилия каждый получал бы в соответствии с общественной оценкой тяжести соответствующего труда, капиталистическая рента в такой ситуации постепенно почти истощилась бы из-за увеличения предложения капитала, а распределение земельной ренты осуществилось бы внеэкономическим способом. Но эта гипотетическая ситуация едва ли представляет даже теоретический интерес. Суть же т.н. капиталистической эксплуатации состоит в приоритетном поощрении тех, кто прилагает ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ УСИЛИЯ для выхода из равновесного состояния, и наказании тех, кто стоит на месте и не прилагает дополнительных усилий.

Возьмём самый простой случай старого капитализма, существовавшего до середины XIX века. В это время научные исследования мало сказывались на технологическом росте, а инновации осуществлялись самими предпринимателями, замечавшими перспективность случайно найденной кем-то (а порой ими самими) технологии. Поскольку в этот период предприниматели и капиталисты совпадали, то они же сами внедряли новую технологию на часть своего дохода, которую не спускали на немедленное потребление. В результате у общества получался добавочный продукт и, согласно рассмотрениям предыдущих глав, у буржуям доставалась только часть добавочного продукта, данного обществу в результате их дополнительных усилий. Кто кого эксплуатировал в этом случае – буржуи общество, или наоборот? Получается, что именно общество, включая наёмных рабочих, эксплуатирует капиталиста, предпринимателя и технолога.

В наше время ситуация значительно усложнилась. Во многих случаях разделились функции предпринимателя и капиталиста. В число инициаторов создания добавочного продукта включены технологи, банки, страховые и рекламные компании… И мы видели, что добавочный продукт распределяется между всеми теми, кто участвует в его создании. Правда, распределяется неравномерно. По-прежнему, наёмные работники получают, как правило, заранее оговоренную зарплату, банк получает оговоренный процент, а ответственность (возможность потерять многое) лежит на предпринимателе. Правда, и наёмные рабочие, например, уборщица в лаборатории, разрабатывающей новую технологию, рискуют остаться без работы в случае, если предприниматель прогорит, но, всё же, уже полученную зарплату они не теряют. Таким образом, и в современном обществе только часть добавочного продукта распределяется между его инициаторами, и распределение этого добавочного продукта внутри группы инициаторов не лишено логики: например, зарплата технолога зависит от редкости его таланта, а прибыль предпринимателя – от объёма добавочного продукта.

Однако, как мы отмечали выше, при капитализме не только поощряются те, кто движутся вперёд быстрее других и получает добавочный продукт, но и те, кто стоит на месте. Как это происходит? Предположим, разоряется компания, не выдержавшая конкуренции. В этом случае капиталист и предприниматель несут большие убытки и беднеют, а наёмным работникам (включая технологов и уборщицу лаборатории), весьма вероятно, придётся искать новую работу.

Это позволяет нам указать на основной пункт разногласий с традиционной теорией эксплуатации через присвоение буржуем прибавочной стоимости: её сторонники неправильно выделили часть общества, наиболее страдающую от капитализма. Это не наёмные рабочие, но, вообще говоря, и не их эксплуатируемые технолог, предприниматель, капиталист. Классовое деление просто неправомерно. Действительно страдают при капитализме те, кто стоит на месте в каком-то роде занятий, нужных остальному обществу, в то время как другие его обгоняют и предлагают его потребителям лучшие условия. Это не классовое деление.

Основная идея этой главы – та, что т.н. капиталистическая эксплуатация – это не такой уж и плохой способ, используемый некоторыми обществами для поощрения развития, и если сами эти общества находят этот способ приемлемым, то не надо им мешать и тем более не стоит их критиковать за эксплуатацию трудящихся. Другое дело, что в определённых условиях этот же способ распределения только мешает общественному развитию. Поэтому возможны альтернативные способы поощрения развития (и любое общество имеет право на использование других способов), но об этом в других частях книги.

Собственно теоретическую часть главы можно было бы на этом закончить: по существу, мы ещё в прошлых главах, исходя из концепции предельной ценности и альтернативной стоимости, показали, как в рыночной экономике решается проблема распределения дохода по факторам производства. Мы получили, что капиталист получает только часть добавочного продукта полученного за счёт его накопления, что предприниматель получает только часть добавочного продукта, полученного за счёт его труда… Иными словами, если бы никто не играл роли капиталистов и предпринимателей, обществу было бы только хуже. Но предвидя сложности, с которыми столкнётся чисто теоретическое объяснение, мы хотели бы изложить несколько примеров-парадоксов, в которых посмотрим, к каким практическим рекомендациям привёл бы наш подход и подход, следующий из теории прибавочной стоимости. Кроме того, мы рассмотрим несколько ситуаций перераспределения продукта труда в некапиталистическом обществе и покажем, что и в этих случаях однозначно клеймить «эксплуатацию» не стоит.

Приведённые примеры мы сгруппируем в следующей последовательности:

1. Рассмотрим вопрос о том, правильно ли вознаграждать ограничение от потребления в пользу накопления по объёму того потребления, от которого произошёл отказ.

2. Для того чтобы представить другой подход к вопросу о принадлежности «прибавочной стоимости», рассмотрим примеры-парадоксы типа «не изменилась интенсивность труда, а прибыль выросла». При этом интенсивность труда мы будем измерять, используя два независимых подхода: «субъективный» и «объективный». «Субъективное» измерение подразумевает учёт тяжести труда самим работником. Объективное: с точки зрения затрат энергии человеческой энергомашины современный человек не стал больше трудиться, чем его предки. Интенсивность труда современного человека не возросла, а даже уменьшилась по сравнению с первобытным человеком, а жизнь его улучшилась. Рост производительности труда на основе технологии и новых энергоресурсов и есть главный источник добавочного продукта труда (мы принципиально не используем термин «прибавочная стоимость» как дезориентирующий в таких вопросах). Но этот прирост сделан не усилиями наёмного работника.

3. Попытаемся представить общество, которое могло бы возникнуть, если бы была осуществлена попытка исключить всякое «переприсвоение» - изъятие продукта труда без возмещения и ответить на вопрос о его жизнеспособности.

4. Рассмотрим исторические примеры особых отношений, возникающих при изъятии земельной ренты.

5. Рассмотрим другие отношения перераспределения, возникавшие в истории.

Следует ли награждать накопление по затратам?

В этом разделе мы попытаемся ответить на вопрос, действительно ли расходы капиталиста должны возмещаться только в размере затрат, понесённых им на приобретение средств производства. Действительно ли отказ от потребления в пользу накопления в прошлом так же полезен для общества, как и аналогичный объём потребительских благ, произведённых в настоящем?

Заранее извиняясь за приведение одного и того же примитивного примера (а мы это делаем намеренно, чтобы не затенять суть дела и чтобы показать универсальность общеэкономических законов во все эпохи), напомним читателю нашу иллюстрацию накопления капитала первобытным собирателем, догадавшимся использовать заострённую палку для откапывания корней. Предположим, что легкодоступных корней, которые легко откапываются голыми руками, в лесу уже мало, и поэтому человек тратит 8 часов в день на поиски пропитания, здорово уставая к концу дня. Но вот он догадывается, что для откапывания можно использовать заострённую палку, использование которой позволяет сократить рабочий день до четырёх часов. Одна беда – саму палку надо готовить в течение четырёх часов. К концу дня человек устаёт настолько, что больше работать он уже не может. Значит, он должен, например, уделять по одному часу в течение четырёх дней на изготовление палки, теряя в течение четырёх дней 1/8 своего потребления, потому что вместо поисков пропитания он вынужден в этот час готовить заострённую палку. Но вот его самоограничение вознаграждено – палка готова. Теперь его труды вознаграждены с лихвой: еды хватает досыта и рабочий день сократился до 4 часов. Заметим, что мы не видим ничего неестественного в том, что первобытный собиратель накапливает капитал и потом этим капиталом пользуется, причём выгода, полученная им за счёт накопления капитала, превышает понесённую жертву (иначе он не стал бы заводиться с палкой). И пока палка не износится, выгода составляет половину дневного рациона собирателя ежедневно! При этом палка создана не только трудом собирателя, но и фактом его отказа от потребления в течение четырёх дней. Совершенно понятно, что и эта дополнительная тяжесть вознаграждается в виде капиталистической ренты, которую палка приносит своему изготовителю. Заметим, что капиталистическая рента (хотя бы и в натуральной форме) является категорией народного хозяйства в любую историческую эпоху, вопрос в том, кому достаётся и как перераспределяется. Мы не исследуем здесь вопрос о соотношении максимальной и реальной капиталистической ренты.

А теперь представим, что после того, как собиратель поработал 4 часа с палкой и собрал себе достаточно кореньев на день, к нему подходит местный шаман и говорит: ты не имеешь права получить от палки больше, чем на неё потратил. Ты уже сэкономил 4 часа труда, компенсировал свои затраты, выбрасывай палку и завтра продолжай работать, как прежде. За что купил, за то и продавай.

Авторитет шамана в племени настолько высок, что собиратель его послушает. Но в следующий раз он просто не будет мучиться с поиском и обработкой палки, коль скоро никакой выгоды это ему не приносит. К чему это приведёт? Да к тому, что в соседнем племени, шаман которого поумнее, будет больше еды, оно увеличится в числе, за освободившееся время изобретёт и подготовит оружие, которым освободит себе дополнительную землю за счёт отстающего племени. Мы тут не обсуждаем вопросы справедливости, просто заметим, что абсурдная ситуация, когда труд на будущее и ограничение собственного потребления вознаграждается в точности «по затратам», приводит к гибели племени.

Конечно, если наш собиратель достаточно подкован в политэкономии XIX века, он сможет ответить шаману, что стоимость палки превышает полудневный рацион, потому что палка создана его рабочей силой, а рабочая сила, как известно, может создавать продукт с большей стоимостью, чем на неё потрачено. Потрачен полудневный рацион, а стоимость в два раза больше (если «норма прибавочной стоимости составляет, скажем, 50%). Что ж, шаман позволит собирателю поработать ещё денёк, а палку выбросить позже. Впрочем, возможна и другая ситуация: собиратели живут в степи, и нашему собирателю пришлось выменять палку на полудневный рацион у представителя лесного племени. В этом случае отговоркой про особые свойства рабочей силы ему уже не отделаться, и палку придётся выбрасывать в первый же день. Шаман её подберёт и продаст ему на следующий день.

А теперь представим, что в племени только у одного человека получается хорошо точить палки. Соответственно, он ограничивал своё потребление в течение четырёх дней и подготовил палку. Или он знает язык соседнего лесного племени и сумел купить у них палку за половину своего дневного рациона. Он предлагает своему соплеменнику обмен: палку на половину дневного рациона в течение месяца, в который палка не сломается. Соплеменник согласится, потому что он сокращает своё рабочий день с 8 часов до 6. Тем самым, изготовитель палки присваивает прибавочную стоимость в размере 1/3 собранного соплеменником. Имеет ли место эксплуатация в этом случае? Может, и имеет, только вот от такой эксплуатации выигрывают и изготовитель палки, и тот, кто её покупает у него в рассрочку. Выигрывают все, кроме, конечно, шамана.

Если бы шаману в этой ситуации удалось убедить всех в необходимости «эквивалентного обмена» собственностями, изготовитель палки опять остался бы ни с чем. Но и его соплеменника, который приобрёл у него палку, шаман бы уговорил выбросить её на следующий день. Ну и кому это нужно, кроме шамана? Кончится всё тем, что племя, оставшееся без стимулов развития, уступит свою землю обогнавшему его соседу.

Итак, как видим, представление, что капиталистической ренты быть не должно и что она не должна идти инициатору накопления, не может привести общество, которое исповедует эту идею, ни к чему, кроме катастрофы. Хотя, повторим, накопление можно организовать по-разному. Представим, например, что вождь племени заметил, что соседнее племя уже всё вооружилось заострёнными палками, а его соплеменники и в ус не дуют. Тогда совершенно логично, что вождь, пользуясь авторитетом или силой, может заставить своих соплеменников ограничить своё потребление и подготовить себе заострённые палки. В этом случае полное моральное право на реальную капиталистическую ренту имеет вождь. Он и решает, как ей распорядиться в интересах дальнейшего развития племени.

Создана ли капиталистическая рента трудом наёмных рабочих данного предприятия?

Продолжим примеры-парадоксы. Кого больше эксплуатируют: гребца галеры или матроса парусника? Из теории прибавочной стоимости вытекает, что матроса. Разберём этот вопрос подробнее, сначала с точки зрения объективной оценки затрат труда по приложенной энергии человеческой энергомашины. Гребцы и матросы - наёмные работники. Гребцы затрачивают 7000 ккал в день, матросы парусника затрачивают 4000 ккал в день. Но с помощью технологии идёт умножение сил матросов, которые направляют силу ветра в полезное для человека направление, другими словами, человек является триггером, регулятором, переключателем, который использует энергию привлекаемых энергомашин для производства продукта труда. Это позволяет капиталисту, содержащему парусник, заработать больше денег в пересчёте на одного матроса, чем в пересчёте на одного гребца. На каждого гребца он получал, скажем, 10 монет в день и тратил на них по 5 монет, оставляя 2 монеты себе, а в пересчёте на каждого матроса он получает, скажем, 50 монет в день и платит матросам 20 монет, оставляя 30 монет себе. С марксистской точки зрения эксплуатация только увеличилась. В самом деле, капиталист – хозяин галеры присваивал себе 50% того, что зарабатывал на гребцах, а капиталист – хозяин парусника – 60%. Следовательно, норма прибыли второго капиталиста в данном случае выше: он заработал на одном матросе куда больше, чем если бы содержал галеру.

Но ведь работает матрос меньше и корабль, оснащённый парусами, принадлежит не ему. Самое интересное, что сами паруса были изобретены не данным матросом. Наконец, матрос получает жалование и тратит на себя гораздо больше произведённого продукта, чем гребец. Конечно, роль умения в работе матроса гораздо большая, чем у гребца. Но все же... Кем же создан добавочный продукт в 40 монет? Мы утверждаем, что не рабочими, не матросом. С точки зрения объективной оценки по затратам энергии матрос трудится меньше. Но самое интересное, что матросы трудятся меньше и с точки зрения собственной, субъективной оценки тяжести своего труда. Представим даже, что галера полностью принадлежала им (они были объединены в кооператив). Но вот появился капиталист, скопивший денег на корабль. Гребцы добровольно перешли к нему, потому что работать у капиталиста меньше, а зарплата больше. Тот факт, что гребцы ДОБРОВОЛЬНО перешли на работу матросами (хотя галеру у них никто не отбирал) и доказывает, что сами наёмные работники считают отношение зарплаты к трудовым усилиям более высоким у капиталиста, чем при работе в собственном кооперативе.

Следовательно, с какой бы точки зрения мы ни оценивали тяжесть труда для матросов – с объективной или субъективной – получается, что в приведённом примере (а мы признаём, что специально перегнули с цифрами, чтобы выделить основную идею) не хозяин парусника эксплуатирует матросов, а наоборот. Они палец о палец не ударили в дополнение к прежним усилиям, когда вся «созданная ими стоимость» доставалась им, облегчили свой труд и стали получать больше. Значит, добавка свалилась на них «с неба», и создана она тем, кто изобрёл парусник, и капиталистом, накопившим деньги на парусник за счёт отказа от потребления. Именно поэтому матросы предпочли высокий уровень "эксплуатации", потому что при этом усилий на работе требуется гораздо меньше, а жить становится лучше. Получается, что повышение эксплуатации им выгодно. Хотя для понимания сути дела хорошо бы сделать пример с матросами чуть более реальным (пока что, по-прежнему, преувеличенным), чтобы учесть возможное изменение цен после внедрения технологии.

Чтобы учесть этот вариант, представим, что рабочие какой-то фабрики добровольно переходят от одного капиталиста (у которого на рабочего приходится по 100 рублей продукции и они получали зарплату по 80 рублей) к его конкуренту Генрифордову, который придумал новую организацию производства, у которого работа более лёгкая (потому и перебегают), на рабочего приходится по 500 рублей продукции, но они по-прежнему получают зарплату в 80 рублей. Вскоре после перехода новый капиталист объявил своим рабочим о подарке – повышении зарплаты до 200 рублей. Есть ли в этом примере эксплуатация рабочих новым капиталистом? Думается, что нет по следующей причине: те 300 рублей, которые достаются Генрифордову, не созданы трудом рабочих. Тот факт, что рабочие по своей инициативе перебежали к новому хозяину за ту же зарплату, свидетельствует, что работать они больше не стали и уж точно на счёт их усилий нельзя отнести более 100 рублей, на которые они производили у старого капиталиста. Следовательно, в этом примере не менее 400 рублей результата работы фабрики следует отнести на труд Генрифордова, который придумал новую организацию. А рабочие получают, как минимум, вдвое больше, чем произведено их трудом: 200 рублей вместо 100. Тем самым, в этом частном примере рабочие эксплуатируют капиталиста, а не наоборот. Для того чтобы исследовать, как доходы Генрифордова и его рабочих меняются впоследствии, нужно иметь в виду, что из-за конкуренции между капиталистами повышается и зарплата рабочих, и снижается цена продукта. На самом деле, в приведённом примере у Генрифордова прибыль только с самого начала составляет 420 рублей в пересчёте на одного рабочего. Но как только его сверхэффективная организация становится известна, то цена товара снижается, скажем, до 400 рублей, а зарплата рабочих вырастает до 300 рублей, т.е. часть выгоды от изобретения Генрифордова получают потребители его товара, которые присоединились к рабочим Генрифордова в его нещадной эксплуатации.

Конечно, мы признаём, что приведённый пример несколько идеализирован. Очень мало реальных буржуев добивались таких чудесных результатов, что полученная ими и их рабочими доля добавочного продукта меньше чистого прироста, данного обществу в результате их накопления и инноваций. Разве что, сам Генри Форд. На самом деле, как мы говорили, в пользу инициаторов создания добавочного продукта перераспределяется и часть прежнего основного продукта. Но, всё же, работники данного предприятия от этого только выигрывают.

Есть ли эксплуатация в отсутствие найма рабочей силы?

Рассмотрим теперь другой пример. Один человек, питаясь кореньями и живя в лесу, нашёл способ создать порох. Случайно этот человек нашёл соотношение компонентов, дающее взрывной эффект. Затем он предложил крестьянину, владеющему неудобицей на горе, выровнять территорию с помощью взрывов. После приложения дополнительного труда на создание нового почвенного слоя и т.д., это даёт большой эффект в производстве зерна (удвоение урожая). За свою технологию он потребовал половину добавки к урожаю. Если он поможет на таких условиях нескольким крестьянам, имеющим наделы в горах, то очень скоро он станет богатым. При этом доходы крестьян также возрастут. Можно ли сказать, что взрывник эксплуатировал крестьян? Ведь их усилия по выращиванию зерна даже сократились из-за большего удобства обрабатывать горизонтально расположенную пашню!

С одной стороны, согласно трудовой теории стоимости, только труд создаёт всякую стоимость, следовательно, весь новый урожай создан крестьянами. То, что они при этом трудились меньше – неважно: степень интенсивности труда совершенно не связана со степенью эксплуатации! Крестьяне, воспользовавшись новой технологией, стали трудиться менее интенсивно, стали производить намного больше. Но в результате из возросшего объёма продукта появилась доля, которая была направлена изобретателю пороха - следовательно, степень эксплуатации крестьян стала отличной от нуля - следовательно, после изобретения пороха изобретатель стал эксплуатировать крестьян, когда получал с них деньги не за свой труд, а интеллектуальную ренту.

Заметим, что с точки зрения теории эксплуатации в её первозданном виде, здесь вообще ни о какой эксплуатации речи не идёт. Взрывник не покупает рабочую силу крестьян, а крестьяне не покупают рабочую силу взрывника, следовательно, никто из них не доставляет другому больше стоимости, чем получил взамен (согласно теории прибавочной стоимости, только рабочая сила может создавать большую стоимость, чем потрачено на неё). Идёт «эквивалентный обмен» продуктами труда, только взрывник продаёт крестьянам свой порох в рассрочку. И всё же, душа протестует против такой несправедливости по отношению к крестьянину и кричит, что эксплуатация была.

Тем не менее, и в этом случае вывод об эксплуатации кажется поспешным. С одной стороны, мы признали, что труд крестьянина надо оценивать не по усилиям, а по результату. Но почему же тогда не применить тот же критерий к изобретателю пороха? Ведь он же приложил свой труд к созданию пороха! Почему же добавка к урожаю крестьян признаётся принадлежащей крестьянам, а не ему? Почему раздел полученной добавки согласно добровольной договорённости считается несправедливым?

Конечно, можно сказать, что изобретатель изобрёл порох один раз и больше не трудился над этим. Но ведь и крестьянин взорвал неудобицу один раз и больше не прилагал к этому дополнительные усилия! И потом, где та грань, которая отделяет прошлый труд от нынешнего, более лёгкого? Объективно провести такую грань невозможно. Предположим, что владелец дома, однажды построивший его, ходит раз в месяц и собирает с квартирантов ренту. Значит ли это, что он продолжает всё также работать над продуктом своего труда и никого не эксплуатирует?

Что же касается интеллектуальной ренты, получаемой владельцем пороха, то и на приведённом примере видно (а раньше мы это получали независимо): реальная (а не максимальная) интеллектуальная рента – только часть добавочного продукта, созданного новой технологией. Добавка к благосостоянию и крестьянина, и изобретателя пороха создана дополнительным трудом изобретателя, а не крестьянина. В этом случае, если и можно говорить об эксплуатации, то только об эксплуатации изобретателя крестьянином, а не наоборот. Ведь пример можно и обратить в другую сторону: взрывник потребовал от всех крестьян, чтобы они его наняли на работу на несколько лет и платили половину добавки к урожаю. Тогда, в полном соответствии с теорией эксплуатации рабочей силы через присвоение прибавочной стоимости, будет иметь место эксплуатация подрывника крестьянами!

Итак, в рассмотренных ситуациях (пусть и преувеличенных) доказать переприсвоение продукта труда в пользу буржуя достаточно сложно. Как видим, во всех примерах речь шла о присвоении «эксплуататором» реальной (а не максимальной) капиталистической или интеллектуальной ренты, являющейся только частью того добавочного продукта, который дан обществу воздержанием капиталиста от потребления в пользу накопления, изобретением и внедрением новой технологии технологом и предпринимателем. Наёмный работник никаких дополнительных (к равновесной ситуации) усилий для создания добавочного продукта не приложил, а их приложили накопитель, технолог, предприниматель. Поэтому не только капиталист склонен думать, что эксплуатации не существует, рабочий тоже. Поэтому, когда рабочие борются, они борются не против эксплуатации, но против несправедливой зарплаты или условий труда - за прибавку в зарплате или сокращение рабочего дня, что они считают справедливым: ”честная работа за честную плату”. Точно также нет эксплуатации (переприсвоения собстенности) ниших крестьян в странах третьего мира. В развитых странах мира крестьянам идет добавка от обшества, получаемая от права владения всем обшеством суммой технологий. Субсидии фермерам в Европе и США как бы законодательно закрепляют прав о крестьян на эту добавку. Иначе из–за малой технологичности сельскохозяйственного производства и в результате конкуренции крестьяне должны жить на уровне крестьян из стран третьего мира (примером являются Индонезия, Камбоджа).

Сначала доход накопителя, технолога и предпринимателя достаточно большой, но по мере перетекания добавочного продукта в основной рента истощается (капиталистическая – медленнее, интеллектуальная – быстрей), и прежний добавочный продукт уходит от капиталиста, технолога и предпринимателя, растворяется во всём обществе. Своё преимущество они могут закрепить только если постоянно изобретают и внедряют новую технологию, вновь отказываются от потребления части своего дохода ради накопления. Другой вопрос – считаем ли мы справедливым то распределение богатства в начальный момент (и, соответственно, считаем ли мы справедливым распределение ренты на собственность, которое было с самого начала и позволило капиталисту провести накопление и т.д.). Но если начальное распределение богатства мы признаём, то в последующих актах обмена грабежа нет. Таким образом, когда речь идёт о присвоении капиталистической и интеллектуальной ренты, никакого переприсвоения продукта труда не просматривается. Можно быть недовольным начальным распределением собственности, но то, что достаётся владельцу ренты, не создано трудом наёмного работника, а есть часть добавочного продукта, данного обществу за счёт существования объекта собственности. Сложнее обстоит дело с земельной рентой, и к этому мы приступим.

Роль собственности на землю

Рассмотрим опросы разделения произведённого продукта между владельцами факторов производства - рабочей силы крестьянина, лошади и сена, земли. Допустим, что использование лошади позволяет удвоить производство продукта крестьянином, арендующим лошадь, за счёт более интенсивной вспашки и уборки. (Известно, что в России лимитирующим фактором как раз и является скорость производства сельскохозяйственных работ (Милов).) Если допустить, что они согласились разделить добавочный продукт в отношении 20% к 80% (в пользу хозяина лошади) и если хозяин лошади имеет 10 лошадей, то после сбора платы за своих лошадей он получит 800% от прибавочного продукта, приходящегося на одного работника. Допустим 2/3 из этого он тратит на содержание лошадей. Кто же создал добавочный продукт? Лошадь (ее энегомашина), произведённая хозяином лошади, получившим от крестьянина добровольную оплату в виде части прироста к урожаю. Повысилась производительность труда, при тех же затратах труда появилось больше продукта труда. Люди не стали работать больше. Следовательно, в результате внедрения в процесс нового источника энергии (соломы) и нового движителя (лошади), который не конкурирует с человеком за съедобные вещества, крестьяне получают по 120% продуктов питания вместо 100%, а хозяин лошадей имеет (за вычетом всех издержек) 270%. Можно ли сказать, что хозяин лошадей эксплуатирует крестьян? Думается, что нет.

Однако, уровень дохода крестьян и хозяина лошади оказывается разным. И основой неравенства являются отношения собственности на землю. Скорее всего, хозяин лошадей, в отличие от покупателей-крестьян, должен иметь добавочную землю для их выпаса, отсюда и его возможность предлагать крестьянам лошадей по высокой олигопольнй цене. Крестьянин получает прибавку в виде увеличения выращенного урожая. Другой тоже получает прибавку в виде оплаты за лошадь. Самое главное - что и в этом случае происходит добровольный обмен правами собственности, сопровождающийся повышением полезности для обеих сторон. Но возникает сомнение, правильно ли было распределение собственности в самом начале. Ведь капиталистическая рента накопителя получается в результате его добровольного отказа от потребления, т.е. создания дополнительного капитала за его счёт. Интеллектуальная рента получается за счёт создания новой технологии. А землю никто не создавал, она была изначально!

Рассмотрим теперь ситуацию, при которой ограниченным ресурсом будет поливная вода. Если у крестьянина есть земля, но она не орошается, то у него, естественно, ничего не вырастет. Если же земля орошается, то крестьянин получит хороший урожай. Допустим также, что водой владеет богатей. Поскольку при отсутствии орошения человек умрёт от голода, то он вынужден просить у владельца воды выделить её на орошение (об этом хорошо написано у Соловьева в книге про Ходжу Насреддина). Взамен крестьянин платит часть урожая владельцу воды. Если цена воды такова, что с оставшейся частью урожая крестьянин рискует умереть от голода, то общественный договор на собственность как бы достигает своего предела: несмотря на угрозу наказания (поскольку, естественно, вода охраняется), крестьяне будут воровать воду, так как в противном случае угроза голодной смерти будет, так сказать, ещё более опасной. Крестьяне будут бунтовать. Для предотвращения бунта необходимо нанимать охрану, но её надо кормить, без работающего же крестьянина еды не будет. Именно крестьянин поставляет продовольствие. Без орошения вся система гибнет. Следовательно, при непосильном изъятии слишком большой доли продукта в качестве платы система гибнет.

Теперь рассмотрим ситуацию, когда все крестьяне имеют равную долю воды. Эта ситуация неустойчива (без внешних подпорок), так как всегда найдётся один умник, как из фильма "Республика Шкид", который путём одалживания (сам-то он может потерпеть, например, семья у него не очень большая) может завладеть большей частью воды. Причём он наймет охрану и будет властвовать. С другой стороны, если ввести монарха в систему и давать ему часть урожая, то он может окоротить таких умников. Это и есть экономическая предпосылка т.н. азиатского способа производства. Но здесь другая опасность: при всё большем повышении налога на воду в пользу монарха (который, в силу своей монополии, тоже плохо ограничен в своих притязаниях) система тоже достигает уровня общественного договора на собственность, после которого достигается предел бунтования, возникает бунт. Итак, человек согласен платить определённую часть продукта своего труда, далее - бунт. Какая эта часть - зависит от монарха и крестьян. Это уже дело ментальности народа и его культуры. Если цена на воду слишком высока, то крестьянам нет прямой выгоды от усовершенствований (монарх всё равно заберет себе всё больше и больше, если увидит, что кто-то стал жить хорошо), и технологический прогресс замедляется, по сравнению с ситуацией, когда человек имеет большую экономическую свободу, как финикийцы (см. историю капитализма). Чем ближе уровень изъятия к точке бунтования, тем уже понятие собственности, тем больше требуется сил на охрану. С другой стороны, малое изъятие ведёт к отсутствию развития, так как уровень накопления будет мал (см. пример с потомками Ивана Сусанина). Центральную власть крестьянам оказывается иметь выгоднее, но со временем они угнетаются ею всё сильнее, что приводит к доведению их до такого состояния, когда они оставляют себе только минимально необходимую для выживания часть продукта труда. С другой стороны, чем больше кровопийц - мелких владельцев воды (или земли, как в случае с царской Россией), тем крестьянину вроде бы хуже. Российская деревня защищалась от такой ситуации созданием общины. Община была выгодна и царю, так как давала стабильный доход в казну.

Таким образом, и в случае изъятия земельной ренты ситуация с эксплуатацией не так проста. Совсем без изъятия ренты в пользу, по меньшей мере, монарха, нормальную жизнь не организовать, а если изымать слишком много, то тоже наступает катастрофа. Поэтому не само по себе изъятие ренты плохо, а её неверно установленные размеры и неверное использование. При этом присвоение земельной ренты отдельными людьми отличается от присвоения капиталистической и интеллектуальной ренты тем, что земельная рента только растёт, и тем, что остальные люди не могут увеличить предложение земли своим дополнительным трудом – можно только выкупить или забрать уже принадлежащую кому-то землю.

Что же получается? Получается, что распределение земельной ренты играет важнейшую роль в развитии общества, но из теории эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости следует только катастрофическая по своим последствиям рекомендация, что вся земельная рента должна оставаться тому, кто что-то выращивает на этой земле. В этой главе мы не будем давать рецепта решения проблемы земельной ренты (да и не может быть рецепта, единого для всех стран), просто подчеркнём, что возникают ситуации, никак не описываемые теорией эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости, а попытка реализовать рекомендации, которые следуют из этой теории, ни к чему хорошему не приведёт.

Возможно ли общество без переприсвоения результатов труда?

Если в прошлых примерах мы рассматривали вопрос о том, насколько правильно относить добавочный продукт на счёт труда наёмных рабочих, то сейчас есть смысл рассмотреть вопрос о той ситуации, когда вопрос об «авторстве» добавочного продукта сомнений не вызывает, а вот мнение, что его инициатор должен получить всё, вызывает серьёзные возражения.

Существует полуреальность-полулегенда о том, как английский мальчик Годфри изобрёл регулятор паровой машины Уатта. История такова. Фабрикант поставил мальчика на переключение подачи пара, но Годфри было скучно делать такую рутинную работу. Он привязал верёвкой переключатель к штоку поршня и, когда тот доходил до крайней точки, то верёвка сама перемещала переключатель. А Годфри побежал играть в футбол. Продолжение легенды гласит, что увидев, что мальчик часто играет в футбол, фабрикант поставил его следить за двумя машинами, не прибавив ему зарплаты. Мальчик сделал то же самое и снова стал играть в футбол. Годфри был "рабочим". В теории эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости считается, что поначалу именно труд Годфри создавал "стоимость", и что он был также и "эксплуатируемым", потому что неоплаченная часть "созданной им" стоимости шла на увеличение богатства «эксплуататора».

Что же случилось с его эксплуатацией, когда Годфри побежал играть в футбол? Вначале уровень эксплуатации Годфри не изменился, потому что ни его зарплата, ни созданная Годфри "стоимость" не изменились, следовательно, доставшаяся капиталисту разница не изменилась. Единственная разница – когда Годфри заменил себя верёвкой, стал эксплуатироваться не физический труд Годфри, а его умственный труд - результат придумывания им механизма обратной связи. Тем не менее результат работы механизма, придуманного Годфри, должен принадлежать Годфри, в то время как часть его изымалась капиталистом. Ведь Годфри придумал верёвку, чтобы уменьшить интенсивность своего физического труда, т.е. трудился своим умом. Следовательно, результат работы придуманного им устройства также принадлежит ему, несмотря на то, что часть выгод он получил в виде экономии своих физических усилий.

Итак, пока Годфри играл в футбол и получал при этом от капиталиста свою прежнюю зарплату, он был всё так же эксплуатируемым. Но мало того, после установки верёвок на двух машинах общая "стоимость" увеличилась вдвое, а зарплата Годфри либо увеличилась в меньшей степени (если буржуй оставил его привязывать верёвки), либо осталась прежней, либо сократилась до нуля (если буржуй уволил Годфри за ненадобностью). Выходит, во всех трёх случаях Годфри стал эксплуатироваться больше. Ведь расширенная эксплуатация по классической теории не означает, что происходит уменьшение необходимой стоимости, остающейся в распоряжении работника, а только то, что происходит увеличение (как абсолютное так и относительное) доли работника в общей стоимости за счёт увеличения прибавочной стоимости, изымаемой капиталистом.

Итак, Годфри стал эксплуатироваться больше - в том смысле, что стала больше по абсолютной величине та часть прибавочной "стоимости", которую у него изымает капиталист. Но это увеличение эксплуатации вполне могло и сочеталось с уменьшением интенсивности физического (и/или умственного в др. случаях) труда Годфри. Вообще, эксплуатация, раз она понимается как узаконенный грабёж, должна иметь аналогию из области грабежей. Если некто имел 100 рублей, а его ограбили и забрали 80 - он подвергся эксплуатации. Теперь некто нашёл клад (придумал веревку и обратную связь) и вместо 100 рублей у него теперь 200 рублей, из которых капиталист изъял 160, оставив ограбленному уже 40. Грабёж при этом (эксплуатация) увеличился, несмотря на то, что в распоряжении ограбленного осталось больше денег, чем было на предыдущей стадии грабежа. Что ж, на этом этапе наличие эксплуатации работника капиталистом, вроде бы, подтверждается: имеет место присвоение без возмещения части продукта труда, созданного мальчиком-работником.

Однако давайте перенесёмся в ту историческую ситуацию и представим себе, как бы развивались события, если бы всякое переприсвоение изобретения Годфри было запрещено законом. В этом случае, очевидно, эксплуатации не было бы, но выжила бы в этом случае Англия?

Во-первых, заметим, однако, возникновение неожиданного парадокса: эксплуатацию многие считают несправедливой, а в нашем примере отсутствие эксплуатации противоречило бы народному принципу «кто не работает, тот не есть», потому что, если бы капиталист раздавал всё наёмным рабочим (включая Годфри), ничего себе не оставляя, Годфри так и получал бы высокую зарплату, играя в футбол и даже не думая над новыми изобретениями. Заметим ещё одно: отсутствие эксплуатации Годфри, согласно нашим рассуждениям, - это когда ему достаётся весь продукт его труда; вся добавка к общественному благосостоянию, созданная изобретением Годфри, должна идти к нему, даже если он сам не работает после своего изобретения.

С точки зрения интересов тогдашней Англии было бы распространить результаты умственного труда Годфри как можно шире и снабдить переключателями все паровые машины. Но результат труда Годфри нельзя отбирать без его согласия. Следовательно, все промышленники вынуждены были бы платить ему большую мзду за право использования переключателя. Но это не значит, что все они могли бы его использовать. Ведь если бы Годфри имел право воспрепятствовать несанкционированному использованию переключателя, то он бы удерживал предложение лицензий на право его использования на достаточно низком уровне, чтобы обеспечить себе максимальную монопольную выручку! Получается, что запрет на присвоение без возмещения результатов труда Годфри ударил бы по интересам Англии!

Но представим, что Годфри оказался бессребреником и позволил использовать своё изобретение без компенсации. После того, как его идея стала известна, другие буржуи установили переключатели на своих паровых машинах, что позволило увеличить общественный продукт, распределившийся во всём обществе, в том числе между буржуями и наёмными рабочими, у которых выросла зарплата. По классической теории эксплуатации получается, что прибавочная стоимость, достающаяся буржуям, выросла, следовательно, выросла эксплуатация наёмных рабочих Англии. Но ведь на самом-то деле всё наоборот: никакой их заслуги в увеличении производимого продукта нет! Это заслуга изобретателя Годфри и заслуга буржуя, внедрившего идею на своём заводе и купившего дополнительные верёвки. Но тогда получается, что не рабочих эксплуатируют, а наёмные рабочие эксплуатируют Годфри и капиталиста: не ударив палец о палец в дополнение к прежним усилиям, они увеличили свои доходы, то есть забрали без возмещения у Годфри и капиталиста часть продукта их труда!

Следовательно, чтобы избежать эксплуатации, надо было выплачивать все доходы, получаемые от использования регулятора паровой машины Уатта, Годфри и капиталистам, внедрившим его изобретение. Хорошо, но ведь Годфри и те капиталисты уже давно умерли, а паровая машина всё ещё использовалась в XX веке. Кому должна была выплачиваться «стоимость», якобы созданная трудом Годфри и его современников-капиталистов в XX веке? Быть может, в XX нещадно эксплуатировались их наследники?

Таким образом, представив себе общество, в котором было бы полностью исключено изъятие без возмещения всякого продукта труда (а, значит, и исключена эксплуатация), мы снова столкнулись с тем, что такое общество не было бы способно развиваться. Рассмотрим ещё один пример-парадокс. Выше мы говорили, что эксплуатируется (т.е. происходит отнятие без возмещения части продукта труда) часто не наёмный работник, а создатель добавочного продукта, каковой бы ни была его роль в распределении. Однако, это не значит, что такая «эксплуатация» - всегда плоха для общества. Возьмём бригаду батраков, работающих с волами на поле владельца земли. Пусть они придумали такое устройство, чтобы не тащить вола, а показывать ему пучок травы перед носом. Вместо того, чтобы давить на плуг (вспомните Давыдова из «Поднятой целины»), на плуг особым образом привязали камень. При этом усилия работников уменьшились. По сути, возникает избыток рабочей силы. При этом изменяется интенсивность труда батраков и время, которое они затрачивают на работу. Если хозяин не узнает, то батраки производят то же количество продукта труда, затрачивая меньше усилий. Добавка в виде облегчения условий труда создана работниками, это их продукт. Если же хозяин узнаёт, то часть батраков выгоняет за ненужностью. При этом оплата труда не меняется или повышается чуть-чуть. Казалось бы, мы имеем дело с возмутительным случаем нещадной эксплуатации работников, но так ли это плохо с точки зрения всего общества? Неужели всему обществу не правильно распределить имеющиеся трудовые ресурсы согласно реальным нуждам, а доходы – в большем соответствии с затрачиваемыми усилиями (с помощью конкуренции)? Ведь повышение благосостояния всего общества как раз и создано в результате такого распределения ресурсов и доходов, когда добавочный продукт переходит в основной! Может быть, даже хорошо, что интеллектуальная рента батраков в приведённом примере быстро истощилась и распределилась во всём обществе?

Работает ли современный человек больше, чем первобытный?

Давайте попытаемся подойти к проблеме с другой стороны. До сих пор мы исследовали случаи появления добавочного продукта в отдельные моменты времени и те изменения в распределении, которые влекло появление добавочного продукта. Почему бы не оценить сейчас с высоты птичьего полёта тот результат, к которому привела череда появления добавочного продута с самого начала истории человечества?

Если сравнить усилия, которые тратит на работе современный человек и первобытный человек, то сразу станет ясно, что те 3-4 часа, которые первобытный человек тратил на своё минимальное жизнеобеспечение, никак не могут дать тех благ, которые большая часть современных людей потребляет. Даже низкоквалифицированные рабочие, работающие на фабриках, живут много, много, много лучше, чем бушмены. Даже если мы умножим потребление бушменов на 2 (учитывая восьмичасовой рабочий день), то следовательно, если бы повышенное благосостояние рабочих было обязано только более продолжительному труду, уровень жизни современного человека должен бы быть только в 2 раза выше, чем у бушменов. А это далеко не так. Но биологически рабочий не отличается от бушмена, он рождается точно таким же. Не может человек собственными усилиями, то есть без использования современных технологий, капитала и ресурсов, производить столько благ! В современной жизни человек пользуется благами, произведёнными большей частью за счёт использования энергоресурсов на основе технологии. Работа, производимая им лично, за счёт своей собственной энергомашины и совершенно самостоятельно добытых знаний, составляет минимальную часть, используемую для производства полезной работы, которая идёт на производство товара. Сравните усилия дикаря и современного человека! Они почти равноценны, а как разнится их уровень жизни! Дикари живут только за счёт работы своей собственной энергомашины, поэтому им приходится затрачивать много физических усилий. Когда же приходит цивилизация, дикарь начинает работать, с точки зрения затрачиваемых усилий, меньше и жить лучше, но при этом он начинает заявлять, что его эксплуатируют.

За счёт чего же возросла производительность труда? За счёт использования превратимой энергии с помощью технологии. Подрывник нажимает на кнопку - и горы нет. Оператор нажатием кнопки приводит в действие огромный и мощнейший пресс. Производительность труда повышается за счёт умножения человеческих сил через использование технологии и энергоресурсов. Рост производительности труда связан с накоплением знаний о мире и о том, как лучше использовать “легко превратимую” энергию для производства продуктов труда, для увеличения мощности человека. Другими словами, источником богатства (или накопления капитала) является не увеличение тяжёлой физической работы, не увеличение человеческих усилий (в восприятии им тяжести этих усилий или в смысле энергозатрат), а владение знаниями и ресурсами. И уже в конце XIX века А.Маршалл писал: «В отсталых странах, особенно в тех, где мало используются лошади или другой тягловый скот, большую часть мужского и женского труда вполне можно измерять прилагаемой мускульной силой. Но в Англии на такого рода работах теперь занято меньше 1/6 всех работающих, тогда как сила энергии одних только паровых машин более чем в 20 раз превышает всю энергию, которую могли бы приложить мускулы всех англичан» (Кн. 4, гл. 5).

В наше время накопление человечеством богатства не связано с эксплуатацией человека человеком (то есть, с отнятием чужого без возмещения). Оно связано с использованием знаний и ресурсов и добровольного человеческого труда работников, улучшающих свою жизнь благодаря доступу к тем ресурсам и знаниям, в обмен на которые они отдают часть созданного. Иными словами, опять-таки, идёт речь не об отнятии чужого, а о добровольном обмене с повышением полезности для обеих сторон. Хотя переход какого-то отдельного человека от прежнего типа хозяйствования к капиталисту не всегда вполне добровольный. И это вовсе не обязательно связано с насильственным отъёмом у рабочего его прежних средств производства. Например, разорявшиеся цеховые мастера, не выдержавшие конкуренции с мануфактурами, были вынуждены идти работать на эти мануфактуры. Инструмент у них никто не отбирал, просто он потерял свою прежнюю ценность в новой экономической ситуации.

В этой связи есть смысл рассмотреть ещё несколько примеров-парадоксов. В книге Пола Хейне есть пример парикмахеров, которые почти не изменили производительности труда по сравнению со Средними Веками, а живут в сотни раз лучше. Как справедливо пишет П. Хейне, характер труда парикмахера и его производительность мало изменились за долгие годы технического прогресса. Но он стал жить лучше. Не значит ли это, что и другие люди не стали работать больше? Просто все они получили свою долю добавочного продукта. Возьмите гребцов на гондолах в Венеции. Характер из труда не изменился ни на йоту, а живут в сотни раз лучше, чем такие же гребцы в Средние Века. Поэтому современный работник получает (потребляет) гораздо больше, чем сам создаёт. Большая часть им созданного происходит из способности технологии многомерно увеличивать мощность работника. Вот тут снова возникает вопрос, а кому принадлежит технология и в особенности энергоресурсы - без них любая технология становится ничем. Парикмахер, в примере П. Хейне (см. выше), получает не только свою зарплату, но также и часть возросшего основного продукта, такую же, как и рабочий, у которого за счёт чужого капитала и не им придуманной технологии выросла производительность труда. Следовательно, зарплата наёмного работника с высокой производительностью труда содержит не только его собственный продукт, но и часть интеллектуальной (технологической) ренты, которую предприниматели получали при организации производств за века капитализма. Условия труда гребцов на гондолах не изменился с 15 века, но жить они стали в сотню раз лучше. Стал ли хозяин лодок их больше эксплуатировать? Или представим себе фермера, который работает в своём хозяйстве, но вдруг его доходы выросли из-за того, что перекупщики стали ему больше платить: рядом проложили железную дорогу, в результате чего возросла конкуренция между перекупщиками. Кого стал эксплуатировать фермер? Думается, что всё общество, которое проложило дорогу, в результате чего земельная рента крестьянского участка выросла. Возможна и обратная ситуация: доходы фермера, участок которого расположен рядом с большим городом, упали, потому что проложили хорошую дорогу к отдалённым от города участкам, в результате чего выросла конкуренция с теми фермерами, участки которых расположены далеко. Кто стал теперь эксплуатировать фермера? Да никто, это он раньше эксплуатировал и продолжает эксплуатировать всё общество, которое предоставило ему возможность участвовать в рынке.

История развития переприсвоения

Первым Эксплуататором, видимо, стал тот, кто стал отнимать блага у соседнего племени. Но если племя само начало производить больше и распределение созданного внутри племени изменилось, то надо, прежде всего, выяснить источники дополнительного благосостояния и причины поиска первобытными людьми источников дополнительного благосостояния, а потом уже обвинять эксплуататацию, если новое распределение совсем не соответствует происхождению источников.

Попытаемся сначала представить ситуацию с таким переприсвоением, когда ни у кого не возникает сомнений, что речь идёт о самой настоящей эксплуатации, самом настоящем грабеже. В случае первобытной общины на не ограниченном ресурсами пространстве человек достигает уровня производительности труда, которая позволяет ему для удовлетворения физиолого-культурного минимума работать только два-три часа. Остальное время он проводит в кругу семьи, наслаждаясь природой. Он - царь природы. Если человека заставляют работать при такой ситуации и результаты труда не принадлежат ему, то это эксплуатация, так переприсваивается только труд того же человека, не использующего чужую помощь в рамках разделения труда и не прибегающего к использованию чужих ресурсов (они, напомним, неограниченны).

Итак, если в этой ситуации кто-то сам нашёл пищу или поймал дичь (не отобрав ни у кого другого возможность найти такую же пищу и поймать такую же дичь) и если кто-то у него забрал результат его труда, то этот кто-то грабит (эксплуатирует). Но если ресурсное пространство чье-то, то тут возникают сложности в определении эксплуатации, потому что факт принадлежности кому-то ресурсного пространства говорит об ограниченности ресурса, а значит, и о том, что, пользуясь этим ресурсным пространством, человек ущемляет чью-то возможность добывать на этом ресурсном пространстве средства для жизни. А с другой стороны, защита ресурсного пространства от чужих посягательств требует дополнительного труда, дополнительных усилий, которые не входят в технологический процесс в узком смысле.

По этой причине идиллия первобытного отсутствия эксплуатации продолжается недолго. Как уже говорилось, толчком, видимо, послужил рост населения, на которое уже не хватало прежних ресурсов. Автоматически возникли отношения собственности: каждому хотелось обеспечить себе и своим потомкам надёжный доступ к ресурсу, который необходим для жизнеобеспечения, прежде всего, речь идёт о земле, орудиях труда, одежде. Право собственности подкреплялось возможностью его силовой защиты. Например, вождь захватил в своё личное пользование воду и даёт её за обработку своей земли беднякам. Являётся ли это эксплуатацией? В буквальном значении, нет. Всё же делается на основе добровольного соглашения.

Проблема, однако, в том, что бедные соглашаются признать вождя собственником только на основании силы принуждения, потому что в стране нет свободной земли с водой, на которую они могли бы уйти и не платить за воду вождю. Но есть и другая сторона проблемы: а именно, вождь организует защиту захваченной им земли и тех, кто у него арендует эту землю, от соседнего племени. Вполне естественно вознаградить его труд. Но где та грань, которая отделяет оплату его труда, жизненно необходимого для всего племени, от «переприсвоения» продуктов труда рядовых членов племени, скажем, крестьян, от их «эксплуатации»? Попробуем посмотреть на проблему с точки зрения менталитета современного человека. Тут возможны несколько подходов для установления «справедливой» оплаты вождя (такой, с которой готово согласиться подавляющее большинство членов племени). Например, всё племя собирается и устанавливает вождю количество благ, причитающихся за особо ответственную работу. Представим, что вождь считает такую оплату недостаточно высокой. Он предпочёл бы, если бы ему позволили, перейти в разряд простых крестьян, с которых спрос меньше. Тогда, если племя не позволяет ему поменять место работы, получается, что это его эксплуатируют: ведь теперь-то обмен рабочей силы вождя на предоставляемые ему блага уж точно недобровольный! Значит, такой подход к установлению «справедливой» оплаты прямо ведёт к эксплуатации - недобровольному обмену, к ограблению. Значит, зарплата вождя должна устанавливаться в результате добровольной сделки между племенем и вождём. Теоретически племя могло бы начать с нулевой оплаты и постепенно повышать её до тех пор, пока кто-то из членов племени не согласится стать вождём за эту оплату. Сделка получится добровольной с обеих сторон: со стороны того, кто согласился стать вождем за эту оплату и со стороны племени (ведь племени без вождя никак не обойтись и выгоднее всего нанять вождя за минимально возможную плату). Но этот теоретический путь оказывается непригоден, потому что тот, кто согласился стать вождём за минимальную плату, может оказаться плохим вождём. Риск велик, и племени приходится вводить ограничения для кандидатов в вожди, что автоматически приведёт к повышению той платы, на которую готов согласиться хотя бы один из достойных (а не всех подряд) кандидатов.

Несомненное наличие грабежа рабочей силы можно установить, разве что, в случае античного рабства, когда человека захватывали среди лесов, где он свободно жил своим трудом, и угоняли в Римскую империю, где заставляли работать на плантации. Нечто похожее имело место в случае рабства в США и в Чечне. Поскольку обмен рабского труда на похлёбку был для раба недобровольный, то, конечно, нельзя сказать, что в этом случае не существовало грабежа. Именно, в случае античного рабовладения действительно речь идёт об ограблении в чистом виде. Но никакого отношения к теории эксплуатации через добровольные «эквивалентные обмены» и присвоение «прибавочной стоимости» это не имеет.

Уже при исследовании феодализма автоматическое применение термина «эксплуатация» даёт сбой, так же как и в случае с вождём первобытного племени, потому что собственник ресурса (феодал-землевладелец) зачастую выступает как защитник (организатор защиты) земли от посягательств соседних групп. Расходы на обеспечение феодала и его семьи надо бы включить в необходимый для данного общества продукт. Другое дело, что по мере роста производства в результате накопления технологии, с одной стороны, и роста безопасности в централизованных государствах, с другой, феодалам доставалась всё большая часть произведённого продукта, а полезность их обществу убывала, так что они превращались в паразитическое сословие. Это совпадало по времени с достижением предела ресурса, когда прежнего способа производства на земле не хватало для обеспечения нужд возросшего населения и раздутых запросов феодала. Это подтолкнуло человечество к вовлечению в производство новых и новых ресурсов, к ускоренному развитию технологии, позволявшей вовлечение в производство новых ресурсов и более эффективное использование и поиск уже имеющихся или уже известных своей эффективностью ресурсов.

На протяжении многих веков накопление богатства (или, если хотите, капитала) внутри капиталистических стран не связано с эксплуатацией (то есть, отнятием чужой собственности) человека человеком, а связано с использованием знаний и ресурсов и добровольного человеческого труда в увеличении мощности работника. Мы не обсуждаем случай отнятия нефтяных запасов у Ирака – американские рабочие от этого, по всей видимости, не страдают. Здесь имеет место не добровольный обмен, а простое силовое изъятие.

Но в любом случае, даже средний современный человек во всём мире живёт сейчас богаче, чем два века назад, и простым силовым перераспределением от одних к другим этот рост богатства не объяснишь. Источником богатства (или накопления капитала) является владение знаниями и ресурсами. Те, кто создал эти знания и защищает право на владение ими, и являются законными собственниками. Не американские рабочие-грузчики создают прибавочную стоимость для своего капиталиста. Наоборот, они используют прошлый труд всего общества и текущий труд американских пограничников, не пускающих к этим рабочим иностранных конкурентов.

Итак, получается, что в современной экономике в любой стране, кроме самых от сталых, эксплуатации в смысле присвоения чужого труда не существует. Разве что, за исключением случаев рабовладения и невыплаты зарплаты в России 90-х годов. Любой человек сейчас потребляет намного больше, чем производит. При этом наёмные рабочие в условиях прироста капитала только выигрывают, если население не растёт, потому что предложение капитала увеличивается, а предложение рабочей силы остаётся неизменным. Выше мы приводили сюжет единичного повышения зарплаты в результате внедрения технологического новшества. На самом же деле, за два последних века наступления капитализма зарплата рабочих повышалась столько раз, что из получаемой зарплаты трудом самих рабочих создано, максимум, процентов 5.

Мало того, в наше время и капиталист с технологом и предпринимателем часто получают больше, чем созданный ими чистый прирост к совокупному продукту общества, потому что, напомним, получаемый ими добавочный продукт включает не только чистый прирост, но и перераспределяемую часть основного. Заметим, при этом в пользу капиталиста перераспределяется продукт не от тех рабочих, которые приходят к нему наниматься – они только выигрывают, - а от конкурентов, капитал и старые технологии которых теряют свою прежнюю ценность. Вспомним пример с индийскими ткачами. Английским промышленникам и их рабочим перераспределилась та часть основного продукта, которая раньше шла индийским ткачам. Выиграли и английские промышленники, и их рабочие, а проиграли конкуренты, которых никто не эксплуатировал через наём и отнятие прибавочной стоимости. Итак, наиболее страдающая при капитализме часть населения – это не пролетариат, а проигрывающие конкуренты. Собственно, это и есть та единственная существенная оговорка, которую надо сделать к первым парадоксам эксплуатации, приведённым нами: весьма возможно, что инициаторы создания добавочного продукта (капиталист, предприниматель, технолог…) получают больше, чем чистый прирост, созданный их трудом. Их доходы включают часть прежнего добавочного продукта, созданного в обществе ранее (и не ныне живущими наёмными рабочими). Например, уже во время голода в Индии англичане перераспределили себе часть бывшего добавочного продукта, появившегося у человечества в результате изобретения ткани и использования тех примитивных станков, которыми пользовались индийские ткачи.

Итак, из нынешнего огромного благосостояния только чуть-чуть создано трудом ОТДЕЛЬНЫХ ныне живущих людей. Остальное принадлежит не рабочим и не ныне живущим капиталистам с технологами и предпринимателями, а обществу как держателю технологии и ресурсов, позволивших увеличить во столько раз производимый продукт в пересчёте на одного человека. А уже общество имеет право решить, как наиболее выгодно распределить принадлежащий ему продукт.

Одно из возможных решений, стихийно найденное при капитализме, состоит в следующем. В целях ускорения развития общества из созданного продукта приоритетным образом материально поощряются те, благодаря кому этот продукт в первую очередь растёт – предприниматели, создатели новых технологий, накопители капитала. Часть обществ имеют право использовать такой метод развития, пусть даже их и назовут за это «антагонистическими». Но этот способ также имеет свои недостатки и может в особых условиях, напротив, препятствовать развитию. С одной стороны, высокая положительная мотивация при капитализме поощряет накопление капитала, создание и внедрение новой технологии. С другой стороны, она же поощряет и паразитизм наследников тех, кто однажды создал добавочный продукт. Это особенно проявляется в кризисные моменты, когда существованию той или иной страны что-то угрожает, потому что значительная часть продукта общества уходит на сверхпотребление получателей ренты, которых ничто не заставляет трудиться, но которые обладают монополией на распоряжение своими ресурсами, а поэтому не всегда используют их наиболее эффективным способом. Поэтому разные общества изменяют способы распределения, эти другие способы распределения помогают им в развитии, и это тоже их право. В тех же странах Западной Европы после двух мировых войн возможность паразитизма и ростовщичества богатых династий как-то сошла на нет, а это означает серьёзное изменение способа распределения. Однако, необходимость того или иного способа распределения надо обосновывать, исходя из конкретной ситуации, сложившейся в той или иной стране, а не из общих принципов «эксплуатации», якобы универсальных для всего мира.

Есть ли альтернативные концепции эксплуатации, основанные на трудовой теории?

Рассматривая концепцию эксплуатации через присвоение прибавочной стоимости, мы пришли к выводу, что в первоначальном виде эта теория противоречит реальности, поскольку приписывает собственность на практически весь продукт труда только одному фактору производства - рабочей силе, не отвечая на вопрос, насколько правильно было бы распределять все доходы от реализации товаров только между рабочими, непосредственно участвовавшими в производственном процессе. Однако, надо сказать, что ошибки теории эксплуатации неизбежно следуют из ошибочных рассмотрений классической политэкономии, связанных с трудовой теорией стоимости, когда принимается узкий взгляд на экономический процесс как на цепочку отдельных превращений материи и добавления стоимости, без учёта системного характера экономического процесса. Определение эксплуатации как присвоения прибавочной стоимости не единственно возможное, но основная ошибка классической политэкономии сохраняется в любых из известных нам попыток заклеймить капитализм. Так, согласно определению Ю.И.Семёнова, об эксплуатации можно говорить, когда производимый человеком продукт труда изначально не является – полностью или частично – его собственностью. Но определение только кажется простым и понятным до тех пор, пока мы не станем разбираться с понятиями «продукт труда» и «собственность». На самом же деле, как уже говорилось во второй главе, понятие «продукт труда отдельного человека» имело смысл только до тех пор, пока ресурсы настолько неограниченны, что охранять их было не надо, а разделение труда отсутствовало. В общем же случае определить понятие «продукт труда» не так просто. Скажем, эксплуатируют ли США Саудовскую Аравию? Думается, наоборот. Саудовцы не создали своей нефти, да она им была и не нужна сотни лет, пока они ходили с верблюдами по пустыне. Не саудовцы, а американцы научились использовать нефть для радикального улучшения жизни человека, поэтому улучшением своей жизни в XX веке саудовцы обязаны, в первую очередь, не своему труду, а труду американцев. Саудовская Аравия сохраняет собственность на нефть в результате благоприятной международной конъюнктуры, а не тяжёлого труда по защите отечества. Это в чистом виде страна-паразит.

В другой своей работе, в лекции «Основные и неосновные способы производства», Ю.И.Семёнов излагает свой подход к существу эксплуатации в следующем тексте: «Созданная К. Марксом теория прибавочной стоимости - естественное развитие теории трудовой стоимости. Опровержение марксовой теории прибавочной стоимости немыслимо без отказа от теории трудовой стоимости. Вовсе не появлением нового фактического материала, а далеко не бескорыстной потребностью защитить капитализм был продиктован отказ большинства буржуазных экономистов от трудовой теории стоимости и замены ее иными концепциями, суть которых заключается в том, что при капитализме никакой эксплуатации человека человеком не существует и поэтому никаких антагонизмов этот способ производства не порождает.»

Иными словами, в приведенном тексте утверждается, что никаких фактов, противоречащих трудовой тории стоимости, со времён Маркса не найдено, а все её противники выступают против трудовой теории стоимости и теории прибавочной стоимости не потому, что так действительно думают, а из корыстных побуждений. (Надо сказать, обвинения немарксистских учёных в корыстных побуждениях противоречат трудовой теории стоимости, потому что, согласно этой теории, зарплата учёных колеблется вокруг себестоимости их рабочей силы, а не зависит от того, что они напишут в своих трудах.) Однако, в самом ли деле со времён Маркса не было фактов, противоречащих трудовой теории стоимости? Например, в России во время Гражданской войны и последующей разрухи многие элементарные промышленные товары вообще не производились. Тем не менее, они находили свои цены на тогдашних рынках, причём цены эти настолько отличались от издержек производства в довоенной ситуации, что вообще нельзя говорить, что затраты послужили основой, вокруг которой колебалась цена. С тем же успехом можно утверждать, что реальная стоимость товара пропорциональна не трудовым затратам, а весу товара, причём все отклонения настоящей цены от так понятой стоимости только мешают увидеть суть.

Неправильно и сводить к политическим предпочтениям причины разногласий в отношении трудовой теории стоимости. Во-первых, в приведённой цитате берётся как доказанный факт, что сам по себе капитализм поощряет антагонизмы, но и тут не всё так просто. По нашему мнению, «антагонизмы» (если мы, конечно, правильно понимаем это слово) порождаются не общественным строем, а самой жизнью. Общественный строй без антагонизмов может быть только на кладбище. Во-вторых, вовсе необязательно человек, отрицающий трудовую теорию стоимости, - защитник капитализма. Представим, что Маркс развил бы теорию эксплуатации в другом виде: утверждал бы, что при капиталисты зажаривают и съедают рабочих. Думается, всякий честный учёный должен был бы выступить против подобной концепции, даже если по каким-то другим причинам он капитализм не приемлет.

Наконец, даже если бы новых фактов против трудовой теории стоимости со времён Маркса действительно не появилось, неужели это достаточное основание, чтобы запретить все другие политэкономические исследования, включая новые теории ценообразования? В отношении подобной позиции выдающийся русский экономист В.Д.Бруцкус сетовал, что российская интеллигенция уверовала в учение Маркса, как мулла Омар в Коран и считает, что если политэкономическая концепция повторяет то, что написано в «Капитале», то она излишня, а если она противоречит ему, то она уж точно не нужна.

Подведем итоги. Попытаемся теперь коротко сформулировать некоторые из проиллюстрированных нами тезисов. Проанализировав понимание т.н. «эксплуатации» через присвоение прибавочной стоимости, мы нашли его неприемлемым по следующим основным причинам. Во-первых, ложно представление о том, что «стоимость» создаётся трудом наёмных рабочих. Эта «стоимость» (в данном случае, общий доход от реализации продукции предприятия) формируется в результате обмена и определяется ценностью продукции предприятия для внешнего мира, а не только трудом наёмных рабочих. Мы привели примеры случаев, когда ни характер труда, ни создаваемый товар или услуга нисколько не изменяется, а получаемый доход изменяется в разы. Далее, для того чтобы производство продукции приносило достаточный доход, необходим труд организатора производства – предпринимателя, оценивающего полезность планируемой к производству продукции для внешнего мира. В то же время, его вклад недооценивается в трудовой теории стоимости.

Во-вторых, совершенно ошибочно отнесение доходов капиталиста к «прибавочной стоимости», в противовес необходимой, из чего может сложиться впечатление, будто эти доходы не являются необходимыми для процесса производства. Поначалу мы должны разделить предпринимателя и капиталиста. Как только мы признаем право предпринимателя идти на работу добровольно, нам придётся признать его право на столь высокий доход, при котором найдётся хоть один человек, согласный столь же эффективно выполнять непростую работу по управлению предприятием, притом что собственник должен иметь возможность положиться на кандидата. Далее, как только мы признаём ограниченность ресурсов, в частности, капитала, нам придётся признать необходимость вознаграждения тех, кто отказывается от потребления в пользу накопления. Плата капиталисту выступает как плата за отложенное потребление. В принципе, всё честно: если в какое-то время человек отказался от потребления ради накопления, значит, он принёс жертву ради создания капитала, ничего не отнимая у общества. Затем же он только увеличивает за счёт своей прошлой жертвы предложение капитала, что повышает зарплату рабочих в своей стране. (Если бы не было его прошлой жертвы и теперь накопленного капитала, то обществу было бы только хуже, и рабочим тоже.) Сложнее обстоит дело со случаями частного присвоения земельной ренты, потому что собственник земли является монополистом; другие не могут нарастить предложение земли за счёт своего труда, не устраивая перераспределения земли. Поэтому частное присвоение земельной ренты менее оправдано, хотя и тут могут быть нюансы в зависимости от того, расходуется ли рента на ускорение развития и силовую охрану пользователей данного участка от чужих посягательств.

В-третьих, развивая первый тезис, мы попытались показать, что вообще только ничтожную часть продукта труда современного человека можно отнести к его заслугам. Почти весь этот продукт следовало бы отнести на труд миллионов и миллионов безымянных годфри - создателей современной ноосферы, а также на вовлекаемые ресурсы, принадлежащие всему народу той или иной страны, охраняющему свою землю. А не тем, кому волею случая досталось обрабатывать тот или иной ресурс (откуда следует неверность лозунга «Землю – тем, кто её обрабатывает», но мы к этому вернёмся в третьей части книги). На самом деле, в современном обществе реальная капиталистическая рента часто превышает чистый прирост, данный за счёт накопления или инновации, но тоже за счёт труда всего общества, а не наёмных рабочих данного предприятия.

Тем не менее, в разных обществах и в разные эпохи тот или иной способ распределения дохода оказывался наиболее соответствующим интересам развития данного общества. Четвёртый из наших тезисов состоит в том, что универсального понятия эксплуатации как негативного явления не существует, каждое общество должно само выбирать подходящее ему распределение доходов. В частности, в истории западного мира преимущественное распределение доходов в пользу предпринимателей и собственников капитала (стихийно возникшее) часто оказывалось неплохим решением, но для того чтобы выбрать оптимальное решение для современной России, нужно тщательнее разобраться с конкретными условиями, в которых она находится.

Мы надеемся, что наш анализ позволяет заключить, что эксплуатации за счёт переприсвоения «прибавочной стоимости», якобы созданной наёмными работниками, нет. Капиталист не является человеком, ворующим у кого-то «прибавочную стоимость». Он является человеком, присваивающим часть добавочного продукта, а точнее ренту на собственность. Основная ошибка сторонников теории эксплуатации за счёт присвоения «прибавочной стоимости» - в том, что ими так и не решена проблема распределения доходов по факторам производства (труду, ресурсам, технологии, а также риски неудачи от решений по инвестированию) и проблема распределения прибавочного продукта по участникам производственно-обменного цикла (предпринимателю технологу, наёмному работнику, собственнику ресурсов). Мало того, из рассмотрения исключена необходимость снабжения тех членов общества, которые не являются в узком смысле участниками производственно-обменного цикла, но которых нужно обеспечивать: пенсионеры, инвалиды, госслужащие, военнослужащие, милиционеры, школьники - все они потребляют продукты труда, к созданию которых не имеют прямого отношения. Они вообще живут за счёт неэкономического изъятия у кого-то части продукта труда. Мы считаем, что трудовая теория стоимости заслонила суть вещей и сделала невозможным решение проблемы эксплуатации.

Хочется верить, что мы отвергли теорию эксплуатации через присвоение «прибавочной стоимости", но это не значит, что нынешнее положение мы считаем выгодным для России. Напротив, по нашему мнению, России вредит нынешнее устройство, когда, например, доходы формируются за счёт грабежа общенародной нефти, даже без эксплуатации чужого труда (кто-кто, а нефтяники и служащие нефтяных компаний живут, по сравнению с остальной Россией, неплохо, и они прекрасно понимают, что олигархи их не эксплуатируют). Иными словами, распределение доходов в нынешней России мы не считаем правильным, но «неправильность» состоит не в присвоении прибавочной стоимости, якобы созданной рабочими, а в присвоении ренты за счёт монопольного доступа к источнику рентного дохода. Будь это скважина, доставшееся в наследство предприятие или место столоначальника, которому за каждую сделку по 2% отваливай, а с продвижением по службе - 4%. Но чтобы вскрыть причины паразитизма на одном полюсе и бедности на другом, нужно развить дополнительную теорию, что мы и стараемся сделать. Вопрос борьбы с "эксплуатацией" - это не столько вопрос борьбы с "частной собственностью на средства производства", сколько вопрос обоснованности частного присвоением ренты на собственность, вопрос о том, когда такое присвоение отвечает интересам развития общества, а когда – нет. Есть ли эксплуатация (грабёж) продукта труда наёмных рабочих в современных условиях (при условии выплаты зарплаты)? Мы отвечаем, что нет. Может быть, и была в стародавние времена, но не сейчас. Хотя она может быть там, где людей держат в положении рабов.

Мы хотим довести до читателя мысль, что добавочный продукт чаще всего рождается из-за появления новой технологии, а не за счёт усиления эксплуатации энергомашины наёмного работника. Добавочный продукт получается за счёт эксплуатации энергии и технологии, а не человека. В его создании участвуют многие люди, например, занятые в финансовой системе, и поэтому и система получает свою долю прибавочного продукта (иначе не воспроизведётся).

Нам могут возразить, что добавочный продукт принадлежит изобретателю технологии. Однако в главе о технологии мы показали, что патентное ограничение права на новые разработки резко уменьшает естественные права других изобретателей. Значит, оставлять всё технологу тоже нельзя. В заключение нам хочется подчеркнуть, что современный человек живет значительно лучше, чем он того заслуживает (судя по тому, как он работает) и это улучшение есть плата за то, что современный человек соблюдает общественный договор на собственность. Например, американский грузчик получает эту доплату, а американские пограничники защищают страну от конкурентов местного грузчика, которые могут договор нарушить. Это не значит, что во всех случаях этот договор справедлив. Совсем напротив, в большинстве случаев он именно несправедлив.

Приложение 1. А.Маршал о вертикальной мобильности поколений в основных капиталистических странах XIX века.

«Сотню лет назад многие англичане возвращались из Индии с большими богатствами, и распространилось мнение, что средняя норма получаемой прибыли была гигантской. Но как отмечал сэр У. Хантер (Annals of Rural Bengal, ch. VI), неудачи были многочисленными, однако только "те, кто вытащил счастливые номера в великой лотерее, вернулись, чтобы рассказать свою историю". В те же времена, когда это происходило, в Англии обычно говорили, что семьи богачей и их кучеров в течение трех поколений, вероятно, смогут поменяться местами. Частично это было правдой из-за дикого расточительства, присущего молодым наследникам в ту эпоху, а частично - из-за трудности найти место для надёжного вложения капитала. Стабильность богатых классов Англии была укреплена как в результате распространения трезвенного образа жизни и образования, так и развития методов осуществления капиталовложений, позволяющих наследникам богатого человека получать надёжный и постоянный доход от своего богатства, хотя они не унаследовали предпринимательских способностей, посредством которых это богатство было приобретено. Даже сейчас, однако, существуют в Англии районы, где большинство фабрикантов составляют рабочие или сыновья рабочих. В Америке же, хотя там глупое расточительство, возможно, распространено меньше, чем в Англии, но большая нестабильность условий и трудность добиться соответствия предприятия требованиям своего времени, вызвали к жизни поговорку о том, что семья "остается без пиджака" каждые три поколения. Уэллс пишет (Recent Economic Changes, p. 351): "Между теми, кто может составить своё мнение, в течение длительного времени существовало согласие относительно того, что 90% всех пытавшихся заниматься бизнесом самостоятельно не достигли успеха". А Дж. Уолкер (Quarterly Journal of Economics, vol. II, p. 448) приводит некоторые подробные данные относительно происхождения и карьеры промышленников в ведущих отраслях г. Вустера в штате Массачусетс в период между 1848 и 1888 гг. Более девяти десятых среди них начали свою жизнь, работая в качестве наёмных мастеров или подёнщиков, и менее 10% сыновей тех, кто был включён в список промышленников в 1840, 1850 и 1860гг., обладали какой-либо собственностью в 1888 г. либо умерли, оставив какую-либо собственность. Что касается Франции, Леруа-Болье (Repartition des Richesses, ch. XI) отмечает, что из каждой сотни новых коммерческих предприятий, начавших свою деятельность, 20 исчезают почти немедленно, 50 или 60 влачат свое существование, не расширяясь и не сокращаясь, и только 10 или 15 добиваются успеха.]» (Кн. 6, гл. 8.)

Приложение 2. К.Каутский о негативном влиянии машинизации на благосостояние рабочих и создании ею условий для появления нового общества (из книги «Экономическое учение Карла Маркса, гл. 20):

«Машина повышает производительность труда и потому способствует удлинению прибавочного труда за счёт необходимого, следовательно,-- повышению нормы прибавочной стоимости. Но она может достичь этого результата лишь путём уменьшения числа занимаемых данным капиталом рабочих. Машинное производство превращает в машины, т. е. в постоянный капитал, часть капитала, бывшего раньше переменным, т. е. превращавшегося в живую рабочую силу.

Но мы знаем, что масса прибавочной стоимости определяется, во-первых, нормой прибавочной стоимости и, во-вторых, числом занятых рабочих. Введение машин в крупную капиталистическую промышленность имеет целью повысить первый фактор, определяющий массу прибавочной стоимости, путём сокращения второго фактора. Таким образом, в применении машин с целью производства прибавочной стоимости заключается внутреннее противоречие. Это противоречие заставляет капитал возмещать относительное уменьшение числа эксплуатируемых рабочих увеличением не только относительного, но и абсолютного прибавочного труда, удлинением рабочего дня до последней степени возможности.

Таким образом, капиталистическое применение машин создаёт новые могущественные стимулы для беспредельного удлинения рабочего дня. Вместе с тем оно до известной степени создаёт и возможность такого удлинения. Так как машина может работать беспрерывно, то капитал в своём стремлении к удлинению рабочего дня связан лишь теми рамками, которые ему ставит естественное истощение сил человеческого придатка машины, т. е. рабочего, и его сопротивление. Это последнее он подавляет, с одной стороны, путём вовлечения в производство более покорных и безответных элементов -- женщин и детей, а с другой стороны,-- путём создания «избыточного» рабочего населения, состоящего из рабочих, выброшенных на улицу машинами.

Таким образом, машина разрушает всякие моральные и физические границы рабочего дня. Представляя «самое мощное средство для сокращения рабочего времени», она «превращается в надёжнейшее средство для того, чтобы всё время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, предоставляемое капиталу для увеличения его стоимости» («Капитал», т. 1, стр. 413-414). <…>

Крупная промышленность породила такую страшную нищету, как ни один из прежних способов производства до неё. Но теперешняя нищета масс не порождает застоя всего общества. <…>

Исчезает всякая прочность отношений, а с нею исчезает и всякая вера в их прочность. Консервативные элементы уничтожаются. Крестьянин вытесняется в крупные города, где концентрируется в настоящее время движущая сила истории и где он не только но ослабляет, но ещё усиливает энергию движения. Женщины и дети привлекаются на фабрику. Разрушается консервативный элемент буржуазной формы семьи. Бережливая, охраняющая своё достояние домохозяйка превращается в наёмную работницу промышленности, борющуюся за своё существование.

А в этом полном крушении старого порядка, происходящем перед нашими глазами, уже обнаруживаются зародыши нового. <…>

После того как Маркс развернул перед нами такие перспективы па будущее, мы можем примириться с машинной системой и с крупной промышленностью. Как ни безмерны страдания, которым она подвергает рабочий класс, эти страдания по крайней мере не напрасны. Мы знаем, что на ниве труда, удобренной миллионами трупов пролетариев, взойдут новые посевы -- высшая общественная форма. Машинное производство создаёт почву, которая породит новое поколение, далёкое от односторонней ограниченности ремесла и мануфактуры; не раба природы, каким был человек при первобытном коммунизме; но человека, чья физическая и духовная сила и красота куплены ценой подавления бесправных рабов, как во время классической древности, а поколение, гармонически развитое, жизнерадостное и способное наслаждаться жизнью, господствующее над землёй и силами природы, охватывающее в братском равенство всех членов общества.»

Приложение 3. Из работы В.Д.Бруцкуса. Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта, 1923 г.

«Представим себе, что всемирное торжество социализма совершилось. Но и после этого, конечно, останутся народы, бедные капиталом и богатые капиталом. Представим себе, что разоренный русский рабочий обратится к английскому с просьбой дать ему паровозы, машины, орудия, удобрения и с обещанием через двадцать пять лет вернуть весь этот капитал или соответствующий эквивалент. Процент на капитал есть результат эксплуатации. И может быть, русские рабочие, горячие марксисты, убедят не любящих теорий англичан, что пролетариям брать проценты, да еще с пролетариев, нехорошо. Однако такая победа русской точки зрения могла бы иметь для русского рабочего класса весьма печальные последствия. Мы опасаемся, что тогда английские рабочие скажут своим русским товарищам: "Конечно, капитал вам нужнее, чем нам. Но и мы лишним капиталом не располагаем. Вот американские товарищи имеют каждый по автомобилю, а у нас автомобильные фабрики не оборудованы. Мы начали расселяться в городах-садах, в это дело еще очень далеко от своего завершения, и приходится жить в старых, мрачных городах, напоминающих горькие времена капитализма. Неужели нам отложить на целое поколение удовлетворение этих наших нужд? Ведь не забудьте, товарищи, что это ведь капиталы не буржуазии, а наши пот и кровь". Мы предоставляем марксистам найти возражения против этих слов английского рабочего народа, ибо мы ничего возразить против них не умеем. Очевидно, что после всемирной социальной революции будет одно из двух: или международная циркуляция квинтала прекратится — к громадному ущербу не только для производительных сил человечества, но и для успехов его культуры,— или в международных отношениях категорию процента на капитал пришлось бы признать правомерной, что бы о ней ни говорил Маркс.

Теперь мы можем себе представить в другую картину. Будет день—и английский рабочий народ обратится к русскому с такими словами: "Вот у вас, товарищи, есть сибирские леса. Использовать их как следует вы не можете — у вас нет ни капиталов, ни квалифицированных рабочих, ни организаторов. Разрешите нам эти леса использовать". И с большим правом, чем в предшествующем случае русские рабочие, англичане могли бы прибавить, и даже не ссылаясь на слова великого учителя: "Не вы, русские товарищи, эти леса растили, сами выросли, и, пожалуй, не пристало вам и требовать вознаграждения за их использование". Но вероятнее всего, что практичным англичанам, еще не изжившим глубоко в них вкоренившихся традиций капиталистического строя, такие мысли в голову не придут и они попросту предложат своим русским товарищам определенное рентное вознаграждение за использование лесов, от которого последние, по всей вероятности... не откажутся.

Итак, тот метод исследования, на который мы вступили, ввиду возможных возражений со стороны наших оппонентов оказался особенно плодотворным, ибо он дает возможность отвлечься от классовых отношений, которые своим влиянием на нашу эмоциональную сторону обычно затемняют вопрос. Логический характер ренты и прибыли как категорий всякой хозяйственной деятельности в интернациональных отношениях выступает с особой отчетливостью.

Если бы мои предполагаемые оппоненты из лагеря научных социалистов не нашли достаточных доводов против выдвинутых нами здесь положений, то применительно к прибыли они наверное сказали бы, что если она есть логическая категория хозяйства, то в конце концов она должна быть отчислена труду, ибо ведь капитал есть продукт труда. Однако мы не можем согласиться в с этим утверждением научного социализма.

Отвлечемся опять от затемняющих вопрос социальных отношений. Две социалистические республики — в одинаковых природных условиях, с одинаковыми запасами капитала, с одинаково умелым и усердным рабочим классом. Между ними только одно отличие. Рабочий класс одной республики сохранил, в качестве наследия от капиталистического строя, столь распространенное в последнем качество — предусмотрительность. Благодаря этому оказывается, что в каждый новый год он вступает, не только сохранив старый капитал, но и приумножив его. Рабочий класс другой республики, наоборот, страдает некоторой непредусмотрительностью. В связи с этим к концу года его капитал оказывается не только не приумноженным, но даже сократившимся. Если так будет продолжаться несколько лет, то рабочий класс первой республики будет богатеть: он будет и лучше удовлетворять своим потребностям, и ему все легче будет приумножать свой капитал. Наоборот, рабочий класс другой республики, трудясь столь же усердно и умело, будет беднеть; и даже если нужда его обучит благоразумию, то, вследствие низкой производительности обедневшего капиталом народного хозяйства, поправить его состояние будет очень трудно. Конечно, богатая, но мирная социалистическая республика не придет с дредноутами, цеппелинами и дальнобойными пушками, чтобы империалистически подчинить свою бедную соседку, как это нередко случалось при капиталистическом строе. Надо полагать, что, насытив капиталом свое собственное хозяйство, она его избытки предложит за известный процент своей обнищавшей соседке и... пущенным на проценты капиталом она выручит из беды дружественный на род, впавший в бедность по собственному легкомыслию.

Приведенный пример, который мы намеренно поставили так, чтобы отвлечься от социальных отношений, нам с отчетливостью показывает, что хотя труд, конечно, является необходимым фактором всякого производства, а следовательно, и производства капитала, все же само по себе производство, следовательно, и труд, капитала не творит. Для создания и даже сохранения капитала необходимо еще что-то... может быть, воздержание? Но термин этот остроумно высмеян Лассалем с помощью картины толпы капиталистических аскетов с Ротшильдом во главе, которые своим "воздержанием" творят главные массы капитала. Для тех, кто накопляет капитал из скромного дохода, этот акт действительно требует воздержания, но чем доход обширнее, тем термин этот становится менее подходящим, ибо в этих случаях для накопления капитала требуется только благоразумие, расчетливость. Английские экономисты пусти ли в обращение более объективный термин — "ожидание" (waiting). Но дело не в термине, нам важно было показать, что капитал есть особая категория хозяйственной жизни, происхождение коей не сводится просто к труду — к производству.

Очевидно, что в своем протесте против индивидуального присвоения ренты и прибыли научные социалисты зашли слишком далеко, отрицая ренту и прибыль как логические категории хозяйства, а вместе с тем отрицая особое от труда и производства происхождение капитала. Между тем никакая рациональная организация хозяйства невозможна без распределения произведенных ценностей на три категории: заработную плату, прибыль и ренту.

Мы сделали длинный теоретический экскурс. Но мы вернулись из него с ценными выводами, конечно, не для марксистской доктрины, но для практического социализма. Уже опыт русской революции доказывает, что попытка коммунизма сделать вознаграждение за труд независимым от его результатов приводит неминуемо к параличу энергии трудящихся. В настоящее время наша республика стремится привести вознаграждение за труд в возможно строгое соответствие с результатами труда. В этих условиях совершенно невозможно держаться той точки зрения, что трудящиеся в данном производстве могут претендовать на весь его продукт. В особенности же с того момента, когда наша республика, прорывая марксистскую концепцию социализма, разрешает отдельным фабрикам реализовать свои продукты на рынке ("разбазаривать" их, как ворчат твердокаменные марксисты), вопрос приобретает актуальное значение. Вправе ли рабочие национализированной табачной фабрики реализовать на рынке в свою пользу весь продукт за вычетом, конечно, той его части, ценность коего должна покрыть амортизацию капитала, или нет? С марксистской точки зрения ответ должен быть утвердительный, с развиваемой нами точки зрения ответ должен быть отрицательный. Если капитал принадлежит республике как совокупности трудящихся, если производительность труда зависит от капитала, то она вправе требовать от рабочих вознаграждение за то, что она предоставила им возможность использовать свой труд на фабрике, она вправе требовать процента на капитал. А если бы республика предоставила рабочим землю, то она вправе за нее требовать ренту.»