Сталин в октябре... 1964 года
О том нерядовом пленуме Центрального Комитета партии, державшей в своих руках все рычаги управления страной, написано немало. Он остался бы в исторической памяти уже потому, что на нем произошла смена одного всевластного генсека на другого. К тому же она проходила незаурядно — с элементами заговора... В обильных воспоминаниях и аналитических разборах в центре внимания обычно оказываются два аспекта: во-первых, что Н.С. Хрущев к тому времени себя политически исчерпал, во-вторых, авторы сосредоточиваются на “технологии” его отлучения от должности. В этом плане, думается, все косточки уже давно обсосаны. К тому же, уверен, не только эти два вопроса составляют пружину событий 40-летней давности.
ИСТОРИЯ беспощадна. Отжившего свой политический век деятеля все равно заменяют. Никиту Сергеевича не спасло ни широко рекламировавшееся всего за год до вынужденной отставки “великое десятилетие (1953 — 1963)”, ни пышное чествование генсека за полгода до октябрьского пленума по случаю его юбилея. Не помог даже тщательный отбор ближайших соратников, среди которых вроде бы не просматривалось ни одного конкурента...
Что же касается формы отстранения, то она может быть и случайной. Никите Сергеевичу даже относительно повезло: поскольку уровень лизоблюдства в его окружении не достигал абсолюта, то оно не было настолько противно само себе, чтобы абсолютно устранять отжившего свой политический век “патрона”.
Завод от пружины подобных судьбоносных скачков в жизни ведущей партии и страны надо искать, как учит марксизм-ленинизм, прежде всего в базисных отношениях. В таких случаях причина освобождения первого руководителя в конечном счете зависит от того, насколько он решил или не решил те противоречия, которые ставило перед ним время. Для Сталина, Хрущева, Брежнева это были противоречия базиса, то есть производственных отношений.
Ключ отставки Н. Хрущева надо искать в “столе” И. Сталина, в том наследии, которое оставил всесильный вождь.
СТАЛИН — продукт, творец и идеальное воплощение мобилизационной экономики. Именно она в течение 30 лет была адекватна задачам эпохи. И.В. Сталин свернул нэп не потому, что был его идейным противником. Но тень войны нависала все ниже, “тянуло порохом со всех сторон”. Нэп, в основе которого лежали товарные отношения, не искоренялся, а сворачивался. В 1939 году, после сплошной коллективизации, в стране оставалось более миллиона единоличников. Даже 5 декабря 1936 года в докладе о Советской Конституции И. Сталин говорил, что в стране — “последний период нэпа”. Продукт этого периода — промышленную кооперацию — Сталин оставлял в неприкосновенности до конца своих дней.
Даже проповедуя возможность построения коммунизма в одной стране, Сталин в оценке реальных производственных отношений оставался товарником. За год до смерти он писал в “Экономических проблемах социализма в СССР”: “Говорят, что после того, как установилось в нашей стране господство общественной собственности на средства производства, а система наемного труда и эксплуатации ликвидирована, существование товарного производства потеряло смысл, что следовало бы ввиду этого устранить товарное производство. Это тоже неверно”.
Он исходит из того, что советское народное хозяйство представляет собой “единую фабрику”, но при этом настойчиво втолковывает товарищам, что надо максимально учитывать закон стоимости. Это — его политэкономический завет. Однако после смерти И.В. Сталина он остался втуне.
НЕПРИЯТИЕ генералиссимуса его преемником никем не оспаривается. При этом обычно ссылаются на доклад Н.С. Хрущева, прочитанный делегатам после официального закрытия ХХ съезда КПСС. Однако едва ли тут все можно свести к хрущевской личной неприязни Сталина. Ведь доклад не вызвал решительного отторжения делегатов, которые, как правило, не были антисталинистами. Но дело не в содержании доклада. Преемники И.В. Сталина соглашались духовно расстаться с вождем потому, что за три года после его смерти они обнаружили: его методы социально-экономического управления страной теперь не работают. Поскольку это были методы, которые прежде приносили успехи и им (все они вышли из сталинской шинели), то свою теперешнюю пробуксовку они объясняли тем, что раньше стимулом была “сталинщина”. Они “про себя” решили, что Сталин им больше не пригодится.
Из многолетней прежней практики команда Хрущева усвоила, что политика в конечном счете определяется экономикой (в середине ХХ столетия это признавал даже любой буржуазный деятель). Но марксистские хитросплетения общественно-экономического анализа, когда надо исследовать взаимодействие производительных сил и производственных отношений, взаимовлияние базиса и надстройки и прочие премудрости “хитрой” материалистической диалектики, поколением новых руководителей были слабо освоены. К нему вполне относятся слова поэта: “Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась...”
Кстати, в “Экономических проблемах социализма” И. Сталин писал: “Дело в том, что к нам как руководящему ядру каждый год подходят тысячи новых молодых кадров, они горят желанием помочь нам, горят желанием показать себя, но не имеют достаточного марксистского воспитания... и вынуждены блуждать в потемках. Они ошеломлены колоссальными достижениями Советской власти, им кружат голову необычайные успехи советского строя, и они начинают воображать, что Советская власть “все может”, что ей “все нипочем”, что она может уничтожить законы науки, сформировать новые законы. Как нам быть с этими товарищами? Как их воспитать в духе марксизма-ленинизма?”
И.В. Сталин предлагал терпеливо разъяснять таким основы марксизма-ленинизма. Но, похоже, этот рецепт не подходит к тем, кто уже взгромоздился на вершину власти. Цитаты на алтарь классиков поставлялись обильно, но после смерти Сталина были сразу же упразднены созданные в 1952 году после XIX партсъезда три отдела ЦК — философии и истории, экономики и права, естественных и технических наук.
НО НЕ В ЭТОМ ГВОЗДЬ. К середине 50-х годов произошли качественные изменения в производительных силах. Прежде они развивались “точечно” — Днепрогэс, Магнитка, Харьковский и Сталинградский тракторные, Турксиб... После же быстрого восстановления народного хозяйства новые объекты, сопоставимые с Уралмашем и ЗИЛом, воздвигались на всем пространстве страны. Производительные силы перешли от “точечного” размещения к дисперсному. Падала отдача от мобилизационных методов управления экономикой.
Перед хрущевской командой во весь рост вставала задача привести производственные отношения в соответствие с новым уровнем производительных сил. Логично было бы воспользоваться сталинской подсказкой и максимально использовать социалистические товарные отношения — таково было объективное требование эпохи. Но новое руководство умело хорошо видеть деревья экономики, однако не замечало за ними леса базисных отношений. Сталин обосновывал необходимость использования товарных механизмов, исходя из объективного существования разных форм собственности. Хрущев решил, что однородность производственных отношений можно создать с помощью постановлений Совмина и ЦК КПСС. Недостатки отраслевой системы управления устранялись путем ее разрушения и замены на территориальную (министерства заменили совнархозами). Промышленная кооперация была передана государству, колхозы преобразовывались в совхозы, велено было съежиться личным подсобным хозяйствам селян... Даже партийное руководство было расчленено на промышленное и сельское! А чтобы голова не болела от воспоминаний о заветах беречь и укреплять союз рабочих и крестьян, выдвинули теорийку “общенародного государства”, КПСС была объявлена... партией всего народа.
Был предан забвению основополагающий закон марксизма-ленинизма о соответствии производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил. В результате многогранная задача создания материально-технической базы коммунизма была примитивно сведена к тому, чтобы догнать и перегнать США по производству продукции на душу населения.
Пренебрежение марксистско-ленинской теорией обернулось провалами на практике. Невыполненную шестую пятилетку пришлось заменять семилеткой. Неудачи воспринимались партией и обществом тем более болезненно, что начались после головокружительных экономических достижений послевоенной поры. Динамизм хрущевского десятилетия, ограниченный надстроечными реформами, не обеспечил устойчивости экономики. А это неизбежно вело к идеологической рыхлости.
Н.С. Хрущев и его команда не решили стоявших перед ними задач. Их политика лишь обострила противоречия между производительными силами социалистического строительства и производственными отношениями, между базисом, предполагавшим социалистическую товарность, и надстройкой, повернутой ими в сторону максимального огосударствления. И если вспоминать о хрущевском волюнтаризме, то он состоял именно в пренебрежении марксистско-ленинской теорией. Иногда его называют троцкистом. Если с этим соглашаться, то, конечно, надо иметь в виду не концепцию “перманентной революции”, от которой Хрущев был далек, а самонадеянную уверенность, будто политическая власть способна пересилить власть объективных общественных законов, открытых марксизмом.
Груша вполне созрела, чтобы упасть, как только ее чуть-чуть потрясут. Эту задачу выполнил октябрьский пленум ЦК КПСС 1964 года.
НА СМЕНУ Хрущеву пришли выходцы из последнего послевоенного набора сталинской кадровой школы. Это были уже не легендарные наркомы (от той когорты остались только А. Косыгин и Д. Устинов), а директора заводов и партработники-“районщики”. С одной стороны, они помнили о послевоенных успехах, с другой — осознавали исчерпанность мобилизационной экономики. К тому же они столкнулись с насущной потребностью перехода от экстенсивных методов ведения народного хозяйства к интенсивным.
Требовалось заново штудировать Маркса, Ленина, Сталина. Да, и Сталина тоже. В своем “политэкономическом завещании” он предупреждал: “Совершенно не правы те товарищи, которые заявляют, что, поскольку социалистическое общество не ликвидирует товарные формы производства, у нас должны быть якобы восстановлены все экономические категории, свойственные капитализму: рабочая сила как товар, прибавочная стоимость, капитал, прибыль на капитал, средняя норма прибыли и т.п. Эти товарищи смешивают товарное производство с капиталистическим производством... Они не понимают, что наше товарное производство коренным образом отличается от товарного производства при капитализме”.
После октябрьского пленума новое руководство вскоре приступило к “косыгинской реформе”. Сталинская мысль о необходимости использовать товарные механизмы в социалистическом строительстве стала воплощаться в жизнь. Увы, осталось незамеченным предупреждение, что в социалистической экономике вредно восстанавливать роль прибыли. Тем более в качестве основного критерия эффективности хозяйственной деятельности.
ВИДНО, слишком долго сохраняет актуальность поставленный полвека назад сталинский вопрос: “Как нам быть с этими товарищами? Как их воспитать в духе марксизма-ленинизма?”
