|
|
От
|
Miguel
|
|
|
К
|
Игорь С.
|
|
|
Дата
|
17.09.2004 00:09:27
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
|
Небольшой текст
Поскольку ни одной реплики по существу я у Вас не увидел (дало-таки знать превышение одной страницы), то в ответ ограничусь цитированием другого текста – чтобы показать, как экономические события можно описать без излишней математизации. Правда, в этом тексте тоже больше одной страницы.
Из книги Джозефа Ю. Стиглица «Глобализация: тревожные тенденции» (Дж. Стиглиц - лауреат Нобелевской премии по экономике 2001 г.)
"Глава четвёртая. Восточноазиатский кризис.
Только под давлением Японии, предложившей оплатить расходы, Всемирный банк занялся исследованием проблемы экономического роста в Восточной Азии… Причина была очевидной: эти страны добились успехов не только вопреки тому, что не последовали большей частью диктату Вашингтонского консенсуса, но именно потому, что ему не последовали. Хотя эти выводы экспертов в окончательном, официально опубликованном докладе были приглушены, в проведённом Всемирным банком исследовании «восточноазиатского чуда» была выявлена важная роль, которую сыграло государство. Это радикально отличалось от столь излюбленного тезиса Вашингтонского консенсуса о минимизации роли государства.
Некоторые люди, не в международных финансовых институтах, а в академических кругах, задавались вопросом: а было ли на самом деле чудо? «Всё», что происходило в Восточной Азии, сводилось, по их мнению, к накоплению больших сбережений и их умелому инвестированию! Но такой взгляд на «чудо» упускает главное. Ни одна другая группа стран в мире не добилась такой нормы сбережений и такого удачного размещения инвестиций. Именно государственная политика обеспечила странам Восточной Азии одновременное достижение обеих целей. <…>
Бессмысленно спорить о том, можно ли это назвать «чудом»: рост доходов и сокращение бедности в Восточной Азии за последние три десятилетия были беспрецедентными. Все, Кто помещал эти страны, не могли не поражаться трансформации, связанной с развитием; переменам не только в экономике, но и во всё обществе. Их отражали все статистические данные, какие только можно себе представить. Тридцать лет назад тысячи рикш надрывались за мизерную плату; сегодня они используются как аттракцион для туристов, наводняющих регион и желающих сделать снимок на память. Сочетание высокой нормы сбережений, государственных вложений в образование и направляемой государством промышленной политики способствовало превращению региона в мощный генератор экономического роста. Темпы роста были феноменальными на протяжении десятилетий, и для десятков миллионов людей неизмеримо вырос уровень жизни. Плоды экономического «чуда широко распределялись среди населения. Развитие азиатской экономики имело свои проблемы, но в целом правительствам удалось создать работоспособную стратегию – стратегию, в которой не было ни одной точки соприкосновения с политиков Вашингтонского консенсуса, кроме важности поддержания макростабильности. Как и в Вашингтонском консенсусе, торговле придавалось важное значение, но акцент делался на развитии экспорта, а не на устранении препятствий для импорта. Торговля была в конечном счёте либерализована, но постепенно, по мере того, как создавались новые рабочие места в экспортных отраслях. В то время как Вашингтонский консенсус предлагал либерализацию финансового рынка и рынка капиталов, страны Восточной Азии либерализовали их постепенно… В то время как Вашингтонский консенсус подчёркивал необходимость приватизации, правительства на национальном и местном уровнях помогали создавать предприятия, сыгравшие ключевую роль в успешном развитии стран. Согласно Вашингтонскому консенсусу, промышленная политика, с помощью которой государство пытается сформировать будущие тенденции развития экономики, является ошибкой. Однако правительства Восточной Азии сделали это центральным пунктом своейответственности.В частности, они считают, что для того, чтобы сократить разрыв в доходе между собой и более развитыми странами, им необходимо преодолеть разрыв в знаниях и технологиях. С учётом этого они строили свою образовательную и инвестиционную политику. В то время как Вашингтонский консенсус обращал мало внимания на неравенство, страны Восточной Азии исходили из того, что нужна политика сокращения неравенства, способствующая интеграции общества, а последняя в свою очередь создаёт климат, благоприятный для инвестиций и роста. Если взглянуть на проблему пошире, то Вашингтонский консенсус ставил задачи минимизации роли государства, а в Восточной Азии на государство возлагалась задача содействия формированию рынков и управления ими. <…>
Кризис [1997 года] развивался по двум характерным схемам. Одна из них наиболее ярко проявилась в Южной Корее – стране с впечатляющей историей экономического роста. Возрождаясь из руин, оставленных Корейской войной, Южная Корея сформировала стратегию роста, в результате которой за тридцать лет её душевой доход увеличился в восемь раз, резко сократилась бедность, грамотность стала всеобщей, и Южная Корея далеко продвинулась в ликвидации технологического разрыва в сравнении с передовыми странами. К концу Корейской войны страна была беднее, чем Индия; к началу 1990-х годов она присоединилась к Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), клубу самых передовых промышленных стран. Корея сделалась крупнейшим в мире производителей компьютерных чипов, а её огромные конгломераты «Самсунг» и «Хюндай» производили товары, известные во всём мире. Но если в начальный период трансформации Корея жёстко контролировала свои финансовые рынки, то впоследствии под давлением Соединённых Штатов она вынуждена была, хоть и неохотно, разрешить своим фирмам делать займы за рубежом. Однако, делая займы за рубежом, фирмы открыли для себя превратности международного рынка: в конце 1997 г. по Уолл-стрит поползли слухи, что Южная Корея испытывает трудности, что она не в состоянии осуществить ролл-овер (возобновление – Авт.) кредитов западных банков, по которым наступают сроки платежей, и что е неё нет резервов для их возврата. Такие слухи часто становятся самоосуществляющимися пророчествами. До меня дошли эти слухи во Всемирном банке задолго до того, как они появились в газетах, – и я знал, что это означает. Банки, ещё незадолго до этого стремившиеся давать деньги в долг Корее, решили не пролонгировать свои кредиты. Как только это решение было принято, пророчество осуществилось, и в Корее начались трудности.
События по второй схеме развернулись в Таиланде, где вина за развязывание кризиса лежит на спекулятивной атаке (в сочетании с высоким уровнем краткосрочной задолженности). Спекулянты, считавшие, что произойдёт девальвация, пытались превратить баты в доллары, пользуясь свободой конвертируемости, т.е. возможностью обменивать местную валюту на доллары или любую другую валюту, что можно было сделать легко. Но когда спекулянты продают валюту, её курс падает, и пророчество самоосуществляется. Противодействуя этому, правительство обычно старается поддержать отечественную валюту. Оно продаёт доллары из своих резервов (их страна откладывает на чёрный день, чаще всего в долларах), покупая местную валюту, чтобы не упал её курс. Но в конце концов у правительства кончаются валютные резервы. Валютный курс резко летит вниз. Спекулянты довольны. Они оказались правы. Они теперь могут скупать валюту и получать жирную прибыль. Норма рентабельности может быть колоссальной. Допустим, что спекулянт обращается в тайский банк и занимает 24 млрд. батов, которые он по существующему курсу обращает в 1 млрд. долл. Через неделю валютный курс падает, вместо 24 батов за доллар он теперь составляет 40. Спекулянт конвертирует 600 млн. долл. в 24 млрд. батов и возвращает кредит. Оставшиеся 400 млн.долл. составляют его прибыль – хорошее вложение за неделю работы с минимальным вложением собственного капитала. Уверенный в том, что ревальвации не будет (т.е. курс не возрастёт с 24 батов за доллар, скажем, до 20), спекулянт почти ничем не рискует; в худшем случае курс не изменится ион потеряет проценты по кредиту а одну неделю. По мере того как ощущения неизбежности девальвации возрастают, шансы сделать деньги становятся неотразимо притягательными, и спекулянты со всего мира слетаются, чтобы воспользоваться ситуацией.
Если кризис развивался по знакомым схемам, такими же были и ответные меры МВФ: он сделал выброс огромной суммы денег (общая сумма выкупных пакетов, включая средства, выделенные «большой семёркой», составила 95 млрд. долл.) для того, Чтобы азиатские страны могли удерживать валютный курс. Как полагали в МВФ, если рынок уверует в то, что в сундуках достаточно денег, не будет смысла атаковать валютные курсы, и таким образом «доверие» будет восстановлено. Но эти деньги послужили другим целям: они позволили странам обеспечить долларами свои фирмы, чтобы те смогли возвратить западным банкирам их кредиты. Иначе говоря, это было частью выкупа плохих кредитов для международных банков, частью выкупа долгов стран-должников; кредиторы в результате не должны были в полной мере отвечать за последствия того, что они выдали плохие кредиты. А страна за страной, где с помощью МВФ валютный курс временно поддерживался на завышенном неустойчивом уровне, испытывал последствия иного рода: богатые люди внутри страны использовали возможность конвертировать свои деньги в доллары по выгодному обменному курсу и переводить их за границу. Как мы увидим в следующей главе, наиболее вопиющие примеры этого происходили в России. После выдачи кредита в июле 1998 г. Это же явление, называемое более нейтрально – «бегством капитала», сыграло ключевую роль в серьёзном кризисе, охватившем Мексику в 1994-1995 гг.
МВФ сочетал кредиты с условиями едином пакете, который, как предполагалось, должен был разрешить проблемы, ставшие причинами кризиса… Ингредиенты этих программ неизменно включали … гораздо более высокие ставки плюс сокращение государственных расходов… выдвигались дополнительные условия, требовавшие от страны политических и экономических перемен, коренных реформ – увеличения открытости экономики…, равно как и более мелких реформ, например, отмены монополии на гвоздику (пряности) в Индонезии.
<…>
[За несколько лет до кризиса] и МВФ, и министерство финансов США верили или по крайней мере утверждали, что полная либерализация капитального счёта поможет региону Восточной Азии расти быстрее. Хотя страны региона не имели потребности в дополнительном капитале ввиду высокой нормы сбережении, тем не менее либерализация капитального счёта была им навязана в конце 80-х – начале 90-х годов. Я уверен, что эта либерализация капитального счёта была единственным наиболее важным фактором, приведшим к кризису. <…> Вероятно, ни одна страна не может противостоять внезапным изменениям в настроении инвесторов, которые обращают огромный приток в огромный отток. Это происходит, когда инвесторы, как иностранные, так и отечественные, решают перевести свои фонды в другие места. Такие колоссальные изменения направлений потоков неизбежно ввергают экономику в кризис, рецессию и даже более худшие бедствия. В случае Таиланда этот реверс потока составил 7,9 процента от ВВП в 1997 г, 12, 3 процента от ВВП в 1998 г и 7 процентов в первой половине 199 г. Это было бы эквивалентно для США между 1997 и 1998 гг. в среднем 765 млрд. долл. <…> Во всём этом была подлинная ирония, если можно так мягко выразиться. В октябре 1997 г., в самом начале кризиса, Фонд высказывался за расширение именно той политики, которая лежала в основе учащения кризисов. <…> Понимая, что Восточная Азия не испытывает значительной потребности в дополнительном капитале, сторонники либерализации рынка капитала выступили с аргументацией, которая, по моему мнению, была несостоятельной даже в то время, а в ретроспективе выглядит особенно странной, утверждая, что это повышает экономическую стабильность стран региона! Предполагалось достигнуть таким путём более широкой диверсификации источников капитала. Трудно поверить, что они не располагают данными о роли потоков капитала как усилителей экономического цикла. Иными словами, капитал покидает страну во время рецессии именно тогда, когда она более всего в нём нуждается, и поступает в период бума, усугубляя давление инфляции. Достаточно известно, что именно в периоды острой нужды стран во внешних фондах банкиры требовали возврата своих денег. <…>
Существовал и второй, также неубедительный аргумент, который бездоказательно выдвигали защитники либерализации рынка капитала. Они утверждали, что контроль над рынком капиталов препятствует повышению экономической эффективности и что в результате страны могут лучше развиваться при отсутствии этого контроля. Таиланд есть прямое доказательство несостоятельности этого аргумент. ДО либерализации в Таиланде были жёсткие ограничения на размеры кредитования банками спекуляций с недвижимостью. Эти ограничения были введены, поскольку Таиланд, как бедная страна, стремился к росту и полагал, что инвестирование дефицитного капитала в обрабатывающую промышленность создаст, с одной стороны, рабочие места, а с другой – повысит темпы рост. Там также знали, что по всему миру кредитование спекуляции недвижимостью служит одним из главных источников экономической нестабильности. Этот вид кредитования приводит к возникновению «мыльных пузырей» (стремительный взлёт цен по мере того, как слетаются инвесторы с целью сорвать свой куш с фиктивного бума в секторе); эти «пузыри» всегда лопаются, и тогда вся экономика терпит крах. Структура этих процессов хорошо известна, ионии одинакова и а Бангкоке, и в Хьюстоне: по мере того как цены на недвижимость растут, банки чувствуют, что могут расширять кредитования под залог недвижимости, а инвесторы, наблюдая рост цен, стремятся вступить в игру до того, как будет слишком поздно – и банкиры снабжают их деньгами. Дивелоперы недвижимости ищут быстрых прибылей, строя новые здания до тем пор, пока не образуются излишние объёмы недвижимости. Тогда дивелоперы оказываются не в состоянии найти арендаторов для своих зданий, они не могут вернуть кредиты, и «мыльный пузырь» лопается.
В МВФ, однако, уверяли, что ограничения, введённые Таиландом ради предотвращения кризиса, мешают эффективному рыночному распределению ресурсов. Если рынок подсказывает – строй здания под офисы, коммерческое строительство обязательно является видом деятельности с наиболее высокой рентабельностью. Если рынок говорит, как он это действительно делал после либерализации, – строй пустующие офисные здания, то, значит, так тому и быть. По логике МВФ рынок должен знать, что надо делать. В то время как Таиланд отчаянно изыскивал общественные фонды для укрепления своей инфраструктуры, относительно слабой системы обучения второй ступени и университетского образования, миллиард были выброшены на создание коммерческой недвижимости. Эти здания пустуют по сию пору…
<…>
МВФ также активно выступал против дальнейших девальваций… Это может само по себе показаться странным, если принять во внимание, что МВФ во всех других случаях, по-видимому, сохранял твёрдую веру в рынки: почему же не дать рыночному механизму определять валютные курсы так же, как они определяют остальные цены? Но интеллектуальная последовательность никогда не была знаком качества МВФ, и его односторонняя обеспокоенность инфляцией, вызываемой девальвацией, всегда получала преобладание.
<…>
[В МВФ] утверждали, что, если высокие процентные ставки не будут значительно увеличены, валютный кур обрушится, и это опустошит экономику, поскольку те, кто имеет долги, деноминированные в долларах, окажутся не в состоянии платить по ним. Было очевидно, что по вполне понятным причинам повышение процентных ставок не стабилизирует валюту; страны будут вынуждены нести потери и с той, и с другой стороны. Кроме того, МВФ никогда не удосуживался взглянуть пристальнее на то, что происходит внутри страны. В Таиланде, например именно уже обанкротившиеся риэлтерские фирмы и те, кто давал им кредиты, были в наибольшей степени обременены задолженностью в иностранной валюте. Дальнейшие девальвации могли повредить иностранным кредиторам, но не могли сделать эти фирмы мертвее, чем они уже были. Фактически МВФ заставил малый бизнес и других, ни в чём не повинных участников бизнеса платить по долгам тех, кто не был вовлечён в чрезмерные долларовые заимствования, – и потерпел крах. <…>
Этот ущерб был нанесён Восточной Азии. Поскольку многие фирмы были переобременены кредитами, они вынужденно обанкротились. В Индонезии, по оценке, 75 процентов всего бизнеса было разорено, в Таиланде 50 процентов кредитов оказались недействующими. К сожалению, горазда легче разрушить фирмы, чем их создать. Снижение процентной ставки не спасает фирму, вынужденную объявить о банкротстве: чистая стоимость её активов всё равно исчезает.
<…>
При сопоставлении того, что произошло в Малайзии и Китае – двух странах, которые выбрали отказ от программы МВФ, с остальными странами Восточной Азии, которые их приняли, негативный эффект политики МВФ выступает ещё более отчётливо. Малайзия во время кризиса подверглась жёсткой критике со стороны международного финансового сообщества. <…> Малайзийская установка на строгое регулирование [рынка капиталов] предотвратила негативное воздействие на её банки неустойчивости валютного курса (опасности получения кредитов в долларах и выдачи займов в рингитах) и даже ограничила задолженность компаний банкам. <…> В сентябре 1998 г. Малайзия установила фиксированный курс рингита и доллара, снизила процентные ставки и потребовала, чтобы все оффшорные ринггиты были репатриированы до конца месяца. Правительство также ввело ограничения на перевод капитала малайзийскими резидентами за границу и заморозило репатриацию иностранных портфельных инвестиций на двенадцать месяцев. Меры эти были объявлены временными и были так тщательно обработаны, Чтобы стало очевидно, что страна не относится враждебно к долгосрочным иностранным инвестициям. Тем, кто инвестировал в Малайзию и получил прибыль, было разрешено её изъятие… Управляющий Центральным банком Малайзии и его заместитель ушли в отставку, по слухам, ввиду несогласия с введением контроля за движением капитала. Некоторые экономисты, те, что с Уолл-стрита и из МВФ, предсказывали катастрофу, если контроль будет введён, заявляя, что это отпугнёт иностранных инвесторов на долгие годы… Фактический исход оказался, однако, совершенно иным. <…>
Другой страной, следовавшей независимым курсом, был Китай. Не случайно, что две самые большие развивающиеся страны были избавлены от опустошений глобального экономического кризиса – Индия и Китай. Та и другая страна сохранили контроль за движением капиталов. В то время как страны развивающегося мира, проведшие либерализацию рынка капиталов, фактически пережили падение доходов, темп прироста в Индии превышал 5 процентов, а в Китае был близок к 8 процентам.
<…>
Корея и Таиланд демонстрируют ещё один резкий контраст. После короткого периода колебаний, продолжавшихся с июля по октябрь 1997 г., Таиланд начал следовать предписаниям МВФ. Однако более чем через три года после начала кризиса он всё ещё находится в состоянии рецессии, а его ВВП примерно на 2,3 процента ниже докризисного уровня…
Корея в противоположность Таиланду не стала закрывать свои банки в соответствии со стандартными предписаниями МВФ, и корейское правительство, подобно малайзийскому, приняло на себя более активную роль в реструктуризации корпораций. Кроме того, Корея держала свой валютный курс на низком уровне, вместо того чтобы пытаться его восстановить.
Глава восьмая. Другая повестка дня МВФ
Занимаясь непосредственно симптомами болезни путём закачивания в рынок миллиардов долларов, МВФ фактически обострил течение вызвавшей эти симптомы болезни. Если бы спекулянты делали деньги только друг на друге, это была бы малопривлекательная игра – деятельность, связанная с огромным риском, которая даёт в среднем нулевую отдачу, как любая игра, где выигрыш одного из игроков равен проигрышу других. Выгодной спекуляцию делают деньги, поступающие из казны государств, поддерживаемых МВФ: например, когда Фонд и правительство Бразилии истратили порядка 50 млрд. долл. на поддержание в 1998 г. курса бразильской валюты на явно завышенном уровне, куда пошли эти деньги? Деньги не растворяются в воздухе. Они попадают в чьи-либо карманы, как правило, в карманы спекулянтов. Некоторые спекулянты могут выиграть, другие - проиграть, но в целом спекулянты выигрывают сумму, равную потерям государства. В этом смысле именно МВФ держит на плаву спекулятивный бизнес.
<…>
Подход МВФ к банкротству ещё одна область, где Фонд страдает интеллектуальной непоследовательностью.
В нормальной рыночной экономике должник, плохо распоряжающийся кредитом, расплачивается за последствия. Заёмщик терпит банкротство, и законы страны определяют порядок его осуществления. Таким образом, как предполагается, функционирует рыночный механизм. Вместо этого программы МВФ повторно предоставляют правительствам средства для выкупа кредитов западных кредиторов. Последние, надеясь на выкуп МВФ, ослабили требования к заёмщикам, обеспечивающие возврат кредитов… Выкуп в случае кризиса подобен «бесплатному» страхованию Если вы заимодавец, то вы меньше заботитесь об изучении подавших заявки на кредит – вы уверены, что ваш кредит будет выкуплен, окажись он необдуманным… Например, когда кредиторы с Уолл-стрит давали займы России, они даже предварительно уведомляли, какого объёма выкуп им потребуется, и, принимая во внимание ядерный статус России, верили, что им его предоставят.
МВФ, фокусируя внимание на симптомах, пытается защитить свои интервенции тем, что без них страна объявит дефолт и в будущем будет уже неспособна получать кредиты. Последовательный подход признал бы ошибочность этого аргумента. Если рынки капитала функционируют хорошо, т.е. близко к тому, как это представляют себе рыночные фундаменталисты из МВФ, то осуществляют утверждение; и при оценке величины процентной ставки они закладывают в неё предстоящий риск. Страна, освободившаяся от тяжёлого долгового бремени, даже путём дефолта, более расположена к росту и возвращению новых кредитов. В этом заключается смысл банкротства – освобождение от долгов и их реструктуризация позволяет фирмам (и странам) двинуться вперёд и начать рост.
<…>
Теперь можно понять, почему МВФ и его стратегии, навязываемые разным странам по всему миру, встречают такую враждебность. Те миллиарды долларов, которые он предоставляет, используются для поддержания валютных курсов в течение короткого времени на явно неустойчивых уровнях. Ха это время иностранцы и местные богатые успевают вывести свои деньги из страны на более выгодных для себя условиях (чему способствует навязанная МВФ странам-должникам либерализация рынка капитала). За каждый рубль, рупию, крузейро они получают больше долларов до тех пор, пока курсы этих валют поддерживаются. Слишком часто миллиарды долларов уходили на выплаты иностранным кредиторам даже тогда, когда долг являлся частным. ВО многих странах получалась фактическая национализация частных обязательств.
Глава пятая. Кто потерял Россию?
В некоторых случаях связь между политикой и её последствиями просматривается легко: МВФ беспокоило то, что девальвация рубля вызовет новый виток инфляции. Его требование, чтобы Россия поддерживала завышенный курс рубля, и многомиллиарные долларовые кредиты, которые пошли на это, в конечном счёте привели российскую экономику к крушению. (Когда же наконец в 1998 г. девальвация рубля всё же произошла, бурной инфляции, которой опасался МВФ, не последовало, и экономика испытала свой первый значительный рост.)
<…>
Страна была по уши в долгах, и высокие процентные ставки, спровоцировавшие Восточноазиатский кризис, дополнительно создавали в России сильнейшую напряжённость… Было очевидно, что курс рубля завышен. Россия была наводнена импортом, и отечественные производители находились в труднейших конкурентных условиях... Завышенный курс рубля, в сочетании с макроэкономической политикой, навязанной стране МФВ, обрушили экономику… Но если… для страны в целом завышенный валютный курс был катастрофой, то для нового класса бизнесменов он был благодеянием. Они тратили меньше рублей на покупку своих «Мерседесов», своих сумочек от Шанель и импортируемых итальянских деликатесов. Для олигархов, пытающихся выводить свои деньги из страны, завышенный курс рубля также был благодеянием – ведь это означало, что они могут получить больше долларов за свои рубли, пряча прибыли на счетах иностранных банков.
В то время как большинство россиян бедствовало, реформаторы и их советники из МВФ опасались девальвации… Они отчаянно противились любому изменению валютного курса и были готовы закачать в Россию миллиарды долларов для того, чтобы этого избежать… Доходность ГКО за несколько недель выросла до 150 процентов. Даже когда правительство выпустило обязательства с оплатой в долларах, оно было вынуждено сильно повысить их доходность (доходность обязательств в долларах, эмитированных российским правительством, выросла с 10 процентов до 50 процентов и была на 45 процентных пунктов выше доходности казначейских обязательств США)… Но даже эта доходность была ниже, чем могла бы быть, потому что многие инвесторы верили в то, что Россия слишком велика и имеет слишком большое значение, чтобы потерпеть крах. Когда нью-йоркские инвестиционные банки давали кредиты России, там тайком обсуждались размеры сумм, которые МВФ предоставит для выкупа российских долгов.
Кризис развивался по обычной для таких кризисов схеме. Спекулянты наблюдали за тем, как тают валютные резервы, а по мере того как они убывали, держать пари на девальвацию становилось почти беспроигрышным. Спекулянты почти ничем не рисковали, делая ставку на крах рубля. Как и предполагалось, в июле 1998 г. МВФ выделил кредит в 4,8 млрд. долл.
<…>
Имелись очевидные свидетельства коррупции в России… Запад знал, сколько из этих миллиардов пойдёт, минуя назначенные цели, родным и близким коррумпированных должностных лиц и их друзьям-олигархам. Хотя внешне Всемирный банк и МВФ жёстко выступали против предоставления кредитов коррумпированным режимам, чувствовалось существование двойного стандарта. Малым, не имеющие стратегического значения странам, таким как Кения, в займах отказывали, ссылаясь на коррупцию, в то время как России, де коррупция достигла гораздо больших размеров, продолжали их предоставлять.
Помимо этих моральных соображений были и прямые экономические соображения. Предполагалось, что деньги МВФ пойдут на поддержание курса рубля. Однако если валютный курс страны завышен и страна терпит от этого ущерб. Поддержание курса бессмысленно. Если курс поддержать удастся, то это увеличит бедствия страны. Но скорее всего это сделать не удастся, деньги будут растрачены впустую, а на страну будет возложено дополнительное налоговое бремя.
<…>
Наш собственный прогноз оправдался частично: мы полагали, что предоставленные деньги помогут продержать курс рубля примерно на три месяца; на самом деле он продержался лишь три недели. Мы считали, что олигархам потребуется несколько дней или даже недель, чтобы выкачать деньги из страны; на самом деле для этого потребовалось всего несколько часов. Российское правительство "допустило" даже некоторую ревальвацию рубля. Как мы уже видели, это означало, что олигархам потребуется меньше рублей для покупки своих долларов. Улыбающийся Виктор Геращенко, председатель правления ЦБ, объяснил президенту Всемирного банка и мне, что здесь просто "сработали рыночные силы". Когда МВФ столкнулся с фактами – миллиарды долларов, которые он предоставил в кредит России, появились на счетах кипрских и швейцарских банков всего лишь через пару-тройку дней после того, как они были предоставлены, он объявил, что эти деньги – не его доллары. Этот аргумент демонстрирует либо полное непонимание экономики, либо уровень лицемерия, который вполне может соперничать с неискренностью Геращенко, либо и то и другое. Когда деньги направляются в страну, то они не посылаются в виде маркированных бумажных долларов. Таким образом, никто не вправе сказать, что это именно «мои деньги пошли туда-то». МВФ предоставил России кредит в долларах – эти средства позволили России в свою очередь наделить олигархов долларами для того, чтобы они вывезли их из страны. Некоторые из нас язвили, что МВФ облегчил бы всем жизнь, если бы просто перевёл деньги прямо на счета швейцарских и кипрских банков.
На самом деле, от этой спасительной операции выиграли, разумеется, не только олигархи. Банкиры Уолл-стрита и других западных инвестиционных банков, те, кто были среди наиболее яростно протаскивавших спасательный пакет [многомиллиардной помощи МВФ], знали, что курс рубля долго не продержится: они воспользовались короткой передышкой для того, чтобы спасти своё, спасти как можно больше и бежать из страны с тем, что им удалось захватить с собой.
Предоставив России кредит на заранее обречённое дело, МВФ вверг страну в ещё большую задолженность, фактически ничего на этом не потеряв. Издержки этой ошибки легли не на руководство МВ, которое предоставило кредит, или на Америку, под давлением которой это было сделано, или на западных банкиров и российских олигархов, которые получили все выгоды от этого займа, а на российского налогоплательщика.
<…>
Вскоре после моего прихода во Всемирный банк я начал подробно вникать в происходящее и в стратегии, которые осуществлялись. Когда я выразил свою озабоченность состоянием дел, один из экономистов Всемирного банка, который играл ключевую роль в приватизации, стал мне горячо возражать. Он привёл в пример пробки на улицах Москвы с обилием застрявших в них «Мерседесов», когда москвичи покидают город на субботу и воскресенье, и магазины, наполненные импортными предметами роскоши. Эта картина разительно отличается от пустых и беспросветных магазинов, существовавших при прошлом режиме. Я не возражал против того, что многие россияне настолько разбогатели, что стали причиной уличных пробок или создали спрос на обувь «от Гуччи» и другую импортную роскошь, достаточный для процветания ряда определённых магазинов. На многих европейских курортах богатые русские вытеснили богатых арабов, заполнявших их два десятилетия назад. На некоторых улицах там даже названия пишутся на русском языке, наряду с родным. Но уличные пробки из «Мерседесов» в стране, где душевой доход составляет 4730 долл. (1997), есть признак болезни, а не здоровья. Это знак, ясно указывающий на то, что в обществе происходит концентрация богатства в руках немногих, а не распределение его среди большинства.
<…>
Приватизация, как она была навязана России (и лишком многим другим странам из бывшего советского блока), не только не способствовала экономическому успеху страны, но и подорвала доверие к правительству, к демократии и к реформам. В результате раздачи природных богатств России до того, как была учреждена система эффективного сбора налогов (природной ренты), люди из узкого круга друзей и приближённых Ельцина сделались миллиардерами, а страна оказалась не в состоянии регулярно платить своим пенсионерам по 15 долларов в месяц.
Наиболее вопиющим примеров плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратилось к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе, или своим друзьям, или государству. По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг – ах, какой сюрприз! – государство оказывалось неплатежеспособным, и частные банки стали собственниками этих предприятий путём операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществило её в замаскированном виде «аукционов»); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И, как уже отмечалось выше, тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов ещё более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придёт к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции.
Глава шестая. Законы о нечестной торговле и другие тяжёлые ошибки
Международный валютный фонд является политическим институтом. При операции по выкупу долгов в 1998 г. он руководствовался задачей сохранения у власти Бориса Ельцина, хотя, исходя из всех принципов кредитования, эта операция была практически бессмысленной. Молчаливое согласие, если не прямая её поддержка, частично основывались на том факте, что коррупция способствовала благой цели – переизбранию Ельцина. Политика МВФ в этой сфере была неразрывно связана с политическими установками министерства финансов администрации Клинтона. <…>
«Хорошими парнями» были хозяйственники вроде Виктора Черномырдина, главы Газпрома, сменившего Гайдара на посту премьер-министра. Он казался прагматиком, с которым можно иметь дело. Некоторые из этих «прагматиков» готовы были украсть столько государственного имущества для себя и своих друзей, сколько им удавалось утащить; но они – и это было совершенно очевидно – не придерживались левой идеологии.
<…>
Ответственные за ошибки недавнего прошлого имели слабое представление о том, куда должна идти Россия. Они повторяют одни и те же заклинания о необходимости продолжать стабилизацию, приватизацию и либерализацию <…>
Иная политика могла бы изменить дело. Выясняя, что необходимо было сделать, естественно начать с анализа прошлых ошибок: пренебрежения фундаментальными основами рыночной экономики – финансовыми институтами, дающими ссуды новым предприятиям; законами, которые гарантируют контракты и содействуют конкуренции, независимой и справедливой судебной властью. <…>
Регламентация на всех уровнях может помешать регистрации новых предприятий. Препятствиями могут стать невозможность приобретения земли и нехватка наличного капитала. Мало толку от приватизации, если чиновники из местных органов власти занимаются таким жестоким вымогательством, что лишают частные предприятия стимула делать капиталовложения. <…>
Наконец, России нужно научиться собирать налоги. Наименее сложным это будет в доминирующих секторах экономики – добывающих отраслях. Продукция и доходы здесь в принципе легко поддаются контролю, поэтому и налоги легче собирать. Властям необходимо официально предупреждать фирмы о том, Что если налоги не будут уплачены, допустим, через шестьдесят дней, то собственность подлежит конфискации. <…>
Тот вывод, к которому я пришёл в ходе дискуссий по займу 1998 г., актуален до сих пор: если Россия, богатая нефтью и другими природными ресурсами, сумеет привести свои дела в порядок, ей не потребуются эти займы, а если не сумеет, то от них будет мало пользы. <…>
В конечном счёте Россия и её лидеры должны нести ответственность и за свою недавнюю историю, и за судьбу страны. В значительной мере сами русские, по крайней мере узкая группа элиты, загнали свою страну в такое трудное положение."