Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	13.08.2004 22:36:59
	Рубрики	Тексты;

"Почему-то наша интеллигенция всегда хорошего мнения о себе" (*+)

http://www.lgz.ru/1205

ПИСАТЕЛЬ И ЖИЗНЬ

Интеллигенция: смена вех

Недавно одна дама, занимающаяся исключительно революционной деятельностью (в которую она окунулась чуть ли не с пионерского
возраста) пустила в ход понятие <светильники>, позаимствовав его у Н.А. Некрасова. <Светильником разума> назвал тот рано умершего Н.
Добролюбова. Ныне в <светильники разума> были произведены журналисты НТВ.
Не слишком ли высокая оценка их вклада в историю?

Почему-то наша интеллигенция всегда хорошего мнения о себе. Если что-то в Отечестве идёт не так, то тут же выплывает ответчик -
Кремль или безымянные <они>, от которых весь вред.
Миф о том, что интеллигенция, как жена Цезаря, чиста и невинна, нашёл себе место и сегодня. Победа в революции 1991 года поставила
победителей над правительством, над президентом, над государством. Отныне журналисты, как сказал один из них, могли ногой открывать
Спасские ворота. Из слабых и подвластных они переквалифицировались в сильных и властвующих, как, впрочем, и бывшие завлабы,
диссиденты, священники и нижние чины ЦК КПСС.
Вместе с ростом <прав> росло и благосостояние интеллигентской верхушки. Если в СССР самыми оплачиваемыми категориями были полярники,
лётчики, шахтёры и академики, то теперь больше всех зарабатывали обозреватели телевидения и газет. Эта близость к большим деньгам,
которую ощутили и интеллектуалы, двинувшие во власть, весьма скоро начала влиять и на их самоощущение, и на то, что они говорят и
пишут.
Начала богатеть и церковь. Недалеко от неё ушли и <избранники народа>, с яростью бьющиеся за свои привилегии и заваливающие законы,
которые могли бы дать хоть какое-то послабление бедным.
Я помню рёв Жириновского в Думе, когда тот, брызгая слюной, клеймил репрессированных стариков и старушек, называя их симулянтами.
После этого он садился в <Мерседес> и укатывал со своею шайкой. Даже радетели народа - коммунисты как-то подозрительно стали
округляться и наращивать животы, крича с трибун, что Россия катится в пропасть.
В среде интеллигенции завёлся новый персонаж - <политик>. Это, как правило, человек малообразованный и не деликатный. Для него
хамство - синоним достоинства, а запас его слов скуден, как завтрак бомжа.
Мы печалимся об упадке литературы. А отчего она пала? Оттого, что пал язык. Даль предупреждал: <Не: должно писать таким языком,
какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на запад, надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего :если же мы в чаду
обаяния сами отсечём себе этот источник (речь о народном языке. - И.З.), то нас постигнет засуха>.
Пал язык, пал дух, а стало быть, пал и авторитет <властителя дум>.
Не на ком остановить глаз, не к кому сходить на исповедь. К Толстому ходили, к Чехову ходили, к Короленко ходили. Но пойдёшь ли со
своей бедой к какому-нибудь умнику, у которого стальные глаза и который, если ты не в состоянии заплатить за свет, отключит у тебя
не только электричество, но и дыхание? Или к поэту, который звал на баррикады, а сейчас отсиживается в Оклахоме?
Спросите их, кто виноват в том, что случилось с нами? Хором ответят: Кремль. Кремль растоптал мечту о социализме, Кремль потопил
мечту о переброске России в лагерь капитализма.
И вряд ли к кому-нибудь из них наведается мысль, что и они - на скамье подсудимых.
Возьмите Горбачёва. На его совести: 1. Сумгаит. 2. Лопатки в Тбилиси. 3. Захват вильнюсской телебашни. 4. Враньё с Катынью. 5.
Враньё с пактом Молотова - Риббентропа. И - ни слова раскаяния, ни следа стыда. На всех интеллигентских тусовках - желанный гость.
Произносит речи. Принимает изъявления уважения.
Старая интеллигенция была недовольна собой. Лучшие её люди мучились этим, стыдились своего достатка, если он у них был, строили
школы, работали на голоде, старались подкормить крестьян или бедных студентов. Вечная вина перед народом - таково было внутреннее
состояние всякого, кто благодаря образованию и таланту поднимался наверх.
Наши предшественники - интеллигенты начала ХХ века - не так, как мы, смотрели на историю и на себя. На страницах <Вех> (1909) и
сборника <Из глубины> (1918) они сурово осудили себя. Они заявили (в <Вехах>), что революция 1905 - 1906 гг. была интеллигентской и
ответ за её последствия должна держать интеллигенция.
Революция 1991 года, а до неё горбачёвская перестройка также были интеллигентскими, поскольку их идеологически готовили мы (автор не
отделяет себя от тех, о ком пишет), и на их знамени были начертаны слова, составленные интеллигентами 60 - 70-х гг.
Чего мы желали? Прежде всего свободы. Свободы любой ценой и сей же час. Ждать мы устали. Наши отцы и деды свободы не видели. За неё
их расстреливали и пытали. Вместе с мечтой об освобождении мы копили месть. Нам не терпелось рассчитаться со всем, на чём стояло
клеймо: советское.
Свобода, как золотой ключик в сказке, должна была открыть заветную дверь.
Но как мы понимали свободу, как рисовали себе её облик? Прежде всего как свободу слова, свободу митингов и демонстраций, которую
демагогически обещала, но не дала сталинская конституция. Отталкиваясь от неё, мы строили нашу мечту по методу <от противного>. И
оттого она кровными узами связалась с советской ложью, советским воспитанием, советской нетерпимостью.
Отсюда - спешка, забегание вперёд, попытка пришпорить историю.
Но ещё Андрей Платонов советовал: дайте истории отдохнуть лет пятьдесят, и всё само собою образуется. Ибо - и тут он был провидчески
точен - <природа победит революцию>.
Трагедия сына железнодорожного слесаря Платонова состояла в том, что он верил в насилие, как его предки верили в Христа. Насилие он
рассматривал как инструмент для построения земного рая. Но, увидев опустошённую революцией страну, создал эпос горя и покаяния.
Разве не ясно теперь, что свобода, обретённая в 90-х, оказалась свободой только для нас? Для наших амбиций, нашего <самовыражения>,
нашего желания свести счёты с властью. Свобода вскружила нам головы: мы ликовали, что можем беспрепятственно хулить, обличать,
<ставить к стенке>. И кого ставили к стенке? Собственную страну.
Советскость этого отмщения была очевидна.
Тютчев полтора века назад писал: <:Удалось с помощью припева, постоянно повторяемого настоящему поколению при его нарождении, почти
удалось, говорю я, эту: державу преобразовать в чудовище для большинства людей нашего времени, и многие, уже возмужалые умы не
усомнились вернуться к простодушному ребячеству первого возраста, чтобы доставить себе наслаждение взирать на Россию, как на
какого-то людоеда:>
Но, кроме расправы с властью, была и ещё одна мечта: самим стать властью. То есть держать в руках руль корабля. На Западе
интеллигент ставит пьесы, преподаёт в университете, сидит в лаборатории. Он занят каким-то одним делом, как правило, тем, где он
мастер, профессионал. Правительство и президент погружены в политику, финансы и т.д., у интеллигента - другое призвание. И ему этого
призвания вполне хватает. Мы же, как правило, берём выше. Мы, как говорил Гоголь, хотим обняться со всем человечеством.
Взять уровнем ниже мы не в состоянии. Это значит понизить градус мечты. Свести обязанности к исполнению долга, к хорошо сделанной
работе - значит опошлить идею.
Максимализм русской интеллигенции застрял у нас в мозжечке рядом с антисоветским идеалом.
<Для проформы> (вновь цитирую Гоголя) кто-нибудь <чмокнет в щёку инвалида, желая показать: как нужно любить своего брата>. Но <дело
не в поцелуе, данном инвалиду, но в том, чтобы, в самом деле, взглянуть: на человека как на лучшую драгоценность>. Наш интеллигент
сегодня <всё человечество готов обнять, как брата, а брата не обнимет. Отделись от этого человечества один, несогласный с ним в
каких-нибудь ничтожных человеческих мненьях, - он уже не обнимет его>.
Конечно, в любви к <прекрасному и высокому> нет ничего плохого. Правда, если это любовь к тем, кто окружает нас. Кто существует в
реальности, а не на облаках.

Наша любовь была прописана на облаках, как, впрочем, и наш кумир - свобода. Мы верили, что с её приходом поля станут давать урожай,
экономика скакнёт вверх, аппаратчики сделаются херувимами, а народ перестанет пить и в мгновение ока поменяет менталитет.
Жгучая была мечта, но, увы, не сбылась.
Представьте себе премудрого пескаря, которому вдруг разрешили стать щукой. Что станет делать несчастный пескарь? Он от испуга
закопается в нору или, страшась, что его обратно превратят в пескаря, сделается такой щукой, которая и самих щук начнёт гонять по
реке.
Мы на какое-то время превратились в освобождённого пескаря. Опьянённые тем, что <всё позволено>, мы стали охотиться за большой
рыбой, позабыв о тех, ради которых всё и затевалось, - <малых сих>, о народе.
Народ нищал, опускался в холод и хаос, а мы топтались на презентациях, бегали в Кремль за премиями и не чурались брать деньги (тоже
в виде премий) от воров, почему-то переименованных в олигархов.
Как бы сегодня взглянули на нас интеллигенты старых времён? Я думаю, смутились бы, не поверили тому, что видят. И авторы знаменитых
<Вех> вряд ли бы подали нам руку. Хотя они были люди верующие и, вероятно, пожалели бы нас. Пожалели бы за наш бедный советский -
антисоветский идеал, который и продиктовал столь тощее представление о свободе.
Интеллигенты старой России - во всяком случае, лучшие из них - знали, что смысл свободы не исчерпывается свободой слова. Что свобода
не наращивание прав, а прирост обязанностей. Что с расширением зоны свободы утяжеляется ответственность за неё. Есть свобода с
Христом, говорили они, и есть свобода с дьяволом. В первом случае мы говорим нашему произволу <нет>, во втором - <да>.
Я думаю, мы сказали своему произволу <да> и бросили свой народ.
<Мы> - это, естественно, не вся интеллигенция, а <верхний> её слой, так называемая <элита>, которая пришла с Горбачёвым, кантовалась
при Ельцине и теперь прилепилась к Путину. Её дистанцирование от народа стало чертой эпохи. Даже в советское время так не было.
Сегодня элита жёстко сосредоточилась на собственных нуждах, далёких от нужд большинства. Мы сделались свидетелями свирепого эгоизма
<избранных>.
И это в то время, когда интеллигенты, условно говоря, находящиеся внизу, честно исполняют свой долг. Библиотекари, учителя, врачи,
работники музеев (святые люди) по-прежнему служат народу и, иногда голодая, помогают ему. Имена их никому не известны, но я не знаю,
что стало бы с честью нашего сословия, если б не они.
Таких интеллигентов особенно много в провинции, может, ещё и потому, что соблазн больших денег туда не проник. А может, потому, что
они, как и старое земство, не снисходят к народу, а пребывают в нём.
Незачем далеко ходить за примерами падения интеллигентского <верха>. Они у всех на виду. История с НТВ и её печальный конец сорвали
лавровые венки со вчерашних запевал свободы. Игры денег, объявленные борьбой за <права человека>, поведали нам, о каких <правах>
речь.
Естественно, о праве <зашибать бабки>.
Некий не стыдящийся цинизма тип, отталкивая от кассы циничного, но притворяющегося праведником журналиста, говорит: я отнимаю твои
деньги. Журналист, хватаясь за те же деньги, уплывающие из его рук, кричит: в России нет свободы!
Личный счёт в банке он отождествляет с <демократическими ценностями>, а того, кто покушается на него, клеймит как реаниматора тьмы.
Недавний сюжет с НТВ - не только история конфуза на одном телевизионном канале, но и конфуз целого периода в жизни современной
России, начавшегося с фанфар августа 1991 года и перешедшего в торжество жиреющего на глазах интеллигентского <высшего света>.
Посмотрите, кого защищает элита адвокатуры. Только богатых. Какого-нибудь мужичка, с тоски запившего и кому-то сломавшего нос, они
защищать (как это делал, например, знаменитый А. Кони) не будут: мужичок гол как сокол. Другое дело - невинный миллиардер. Душка и
за гонораром не постоит.
А какие пиры закатывает на своих юбилеях истеблишмент! Столы в <Метрополе> и <Яре> ломятся от дорогих закусок. Поют цыгане, поёт
попса. Церемонию показывают по телевидению, описывают (с иллюстрациями) в газетах, и никому не приходит в голову, что это позор.
Наш советский интеллигент-люмпен, обиженный прошлым режимом, жаждет реванша, и потому его гулянья так публичны, так открыты: пусть
видят все, кем я был и кем стал!
Он всю жизнь ненавидел советскую власть, но был кость от кости и плоть от плоти её. Поразительно, что многие из интеллигентов,
считавших себя в советское время инакомыслящими, как только дело дошло до иных, чем у них, мыслей, тут же обнажили советский оскал.
Не ушедшие с НТВ журналисты были названы, как в приговорах <троек> НКВД, <изменниками> и <предателями>.
Такова метаморфоза <светильников разума>, чья свеча стала стремительно коптить и, наконец, погасла.

Как это могло произойти? Советский интеллигент плохо знал русскую историю, в прозрениях доходил только до идей нэпа, начертанных
полупарализованной ленинской рукой. И оттого видел перед собой лишь один пример - пример Запада с его рынком, его свободой и его
комфортом.
Прыжок к этим благам был совершён по-ленински - в одночасье и с блицкригом в центре Москвы. То, что русские стреляли в русских,
вполне соответствовало большевистскому Новому Завету: кто не с нами, тот против нас. И, стало быть, подлежит устранению.
И никто не попросил прощения за пролитую кровь. Наоборот, радовались и гордились победой. В среде победителей пышно разрасталась
гордыня. Прогрессивный телеведущий, обращаясь к нуворишу, бросает реплику: <У меня не такая репутация, как у вас>. Можно подумать,
что в его лице на землю спланировал ангел, а не офицер перестроечного спецназа.
Нас поразила болезнь идеологического снобизма.
Мы, как по писаному, воспроизвели в себе пороки, запечатлённые ещё в <Вехах>: атрофирование чувства греха, самообольщение и
героизация своего поведения, презрение к отцам, преувеличенное сознание прав и пренебрежение обязанностями, отсутствие личной
нравственности, <всё идет мимо русской культуры, ума, гения>, в литературе порнография и кощунство.
Превратное понимание свободы привело к тому, что мы потеряли целое поколение, а может, и не одно. Да, оно поёт что хочет, курит что
хочет, оно не читает Толстого и сидит на американской культурной игле. Оно пляшет, как дикое племя, под свою музыку и: плюёт на
<отцов>. Оно плюёт на Карамзина, на Пушкина, на всю эту, с его точки зрения, дребедень, оставаясь один на один с настоящим, которое
есть его бог и его потолок. Что за ним, оно не знает: за ним - похмелье и туман.
Отрыв от прошлого грозит нашей смене полным одиночеством и полною потерей цели.
Если начнут ускоренно уходить старики (а отмена льгот насильно толкает их в могилу), на кого обопрутся те, кто хотел бы связаться с
преданием и с самой историей? На разломе земной коры не воздвигнешь сильного государства. Оно, как и его предшественники, полетит в
пропасть.
К кому же станем обращаться со святыми истинами, оставленными нам в наследство? Город смотрит на Запад (тоже нашими стараниями), в
деревне - пустые избы. Кто воспримет мысли о любви к Отечеству, о служении ему, о жалости к слабым? Кто начнёт возрождать русскую
государственность?
Писатели, пишущие только для писателей? Чиновники? Да прикажи им завтра отбуксовать в социализм, тут же отбуксуют. С плачем, с болью
в сердце (так грабить, как при <капитализме>, не удастся), но совершат экстрадицию. От больших идей отказываться легче, чем от
больших денег. Такова уж природа человека.
Я, конечно, не надеюсь, что после моей статьи интеллигенция выйдет на площадь и, как Родион Раскольников, упадёт на булыжник и
воззовёт: <Простите меня, люди, виноват!> Дескать, мне не столь страшен суд, который ждёт меня в будущем, сколь то, что вы перестали
верить в меня.
Не упадёт. Не воззовёт.
Значит, правы были авторы сборника <Из глубины>: <:Как будете жить дальше, вы, духовные виновники всего этого беспримерного
нравственного ужаса? Что будет слышаться вам отовсюду?>
Когда вы будете думать об одурманенном и увлечённом вами в пропасть народе, не будете ли вы слышать роковые слова: горе тому, кто
соблазнит единого от малых сих:
Когда вы будете вспоминать обо всей той крови, которая пролилась благодаря вашему духовному попустительству: не будете ли вы слышать
вокруг себя: <Каин, Каин, что сделал ты с братом своим?>

Игорь ЗОЛОТУССКИЙ