|
|
От
|
Георгий
|
|
|
К
|
Георгий
|
|
|
Дата
|
25.07.2004 17:33:09
|
|
|
Рубрики
|
Тексты;
|
|
Идея шествия с петицией. Кровавое воскресенье. Отклики на расстрел демонстрации. Поведение Николая II и властей. (+)
(Продолжение. Стр. 313)
В течение последующих дней один за другим стали останавливаться заводы, а 8 января забастовал весь Петербург. Бастовало 50 000
рабочих - гигантский взрыв классовой борьбы, такого Россия еще не видела. События развивались стремительно, Гапон уже не мог ими
управлять. Неизвестно как родилась идея шествия к царю с петицией. Священник вначале возражал, но потом, когда в руководстве
<Собрания> голоса разделились поровну и слово Гапона стало решающим, он вдруг загорелся: <Хотите сорвать ставку? Ну, срывайте!> У
честолюбивого Гапона кружилась голова. Он представлял, как поведет народ к царю и найдет у него защиту. Благодаря ему рабочие найдут
высшую справедливость, он добьется ее от царя-батюшки. Царь будет поднят в глазах народа на недосягаемую высоту. И все это сделает
священник Гапон, вышедший из народа и ставший доверенным лицом российского народа. Эта миссия воодушевила отца Георгия, и он,
влекомый идеей и честолюбием, с огромной энергией взялся за организацию крестного хода к царю.
На рабочих сходках в отделениях <Собрания> отец Георгий произносил зажигательные речи, в которых изобличал чиновников и хозяев
промышленных предприятий, создавших невыносимое положение трудового народа и не пожелавших ему помочь. Оставалось одно - идти к царю
и искать у него правду. Священник говорил простым, понятным для мастеровых языком. Его слова магически действовали на аудиторию:
<Все законы попраны! - исступленно говорил Гапон, - правды искать негде! Чиновники-казнокрады, несправедливые судьи и капиталисты,
жадные до прибылей, каменной стеной окружили трудовой люд, и нет ему ни пути, ни выхода... К кому же нам теперь идти? - Священник
горящим взором обвел собравшихся и продолжил: - Все мы дети одного отца - царя. Пойдем прямо к нему. Расскажем все... Он поймет...>
<К царю! К царю!> - подхватила толпа.
Образ царя, доброго и милостивого, жалеющего свой народ, но не знающего правды, так как министры и чиновники прячут ее, засиял перед
рабочими как последняя надежда. Они потянулись к Гапону -вождю в рясе, со святым крестом на груди. Нарвский отдел постановил:
<Собравшись вместе, в воскресенье отправиться к Зимнему дворцу и подать царю петицию>. Обсуждение ее текста происходило за Нарв-ской
заставой, в <Старом Ташкенте>, в течение трех дней, вплоть до субботы 8 января 1905 года. Многочисленная толпа рабочих с одобрением
слушала окончательный вариант петиции: <Государь! Мы, рабочие и жители Санкт-Петербурга, разных сословий, наши жены, дети и
беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным
трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и
молчать.
Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет
больше сил, государь. Настал предел терпению... Мы здесь, многие тысячи, как и весь русский народ... Государь! Не откажи в помощи
твоему народу! Разрушь стену между собой и твоим народом! Повели и поклянись, чтобы исполнились наши просьбы, и ты сделаешь Россию
счастливой; если нет, тогда мы готовы умереть тут же. У нас только два пути: свобода и счастье или могила!> В петиции перечислялись
меры, с помощью которых царь мог бы излечить <раны народа>. (В окончательный текст петиции дополнительно вошли два пункта,
предложенные путиловскими большевиками: <О прекращении войны по воле народа и передаче власти из рук чиновников в руки
представителей народа, избранных всеобщим голосованием>.)
Рабочие приходили в <Старый Ташкент>, как это было объявлено в приглашениях, расклеенных но всей Нарвской заставе, с женами, детьми
и престарелыми родителями. Слушали текст петиции, а затем степенно расписывались в толстых конторских книгах и, отходя от стола,
крестились: <Теперь все в царской воле...>
Оставшееся до организованного шествия время Гапон провел в многочисленных выступлениях перед рабочими. Большинство людей, знавших
его, считали отца Георгия далеко не блестящим оратором, ибо говорил он несвязно, часто нелогично. Но по единодушному мнению, его
речи производили магическое действие на рабочих, простых слушателей. Заряжая их своей энергией, он заряжался сам - в итоге и
слушатели, и докладчик доходили до исступления. Много рабочих поверило тогда Гапону. Они поддались на эту трагически закончившуюся
провокацию. Все были убеждены: в воскресенье, придя к царю, рабочие откроют ему глаза на произвол чиновников и фабрикантов, а царь,
как добрый отец, сделает все по правде и справедливости - прогонит плохих чиновников, накажет жадных, злых фабрикантов и заводчиков.
Впоследствии Гапона спрашивали: <На что вы рассчитывали, когда 9 января вели рабочих на Дворцовую площадь к царю?> Он отвечал так:
<Если бы царь принял нашу делегацию, я бы упал перед ним на колени и убедил бы при мне же написать указ об амнистии всех
политических. Мы бы вышли с царем на балкон, я прочел бы народу указ. Общее ликование. С этого момента я - первый советник царя и
фактически правитель России. Начали бы строить царство божие на земле>.
Накануне шествия Гагюн и его помощники все же усомнились в успехе рабочей демонстрации. Царь в столице отсутствовал, а действия
властей напоминали военные приготовления, но отменить шествие было уже невозможно. В то время подача прошений непосредственно в руки
императору по закону запрещалась, для этого существовала специальная канцелярия. Правительство не сочло возможным в данном случае
отступить от правила и позволить царю выйти к рабочим и принять их депутацию. Никто из власть предержащих открыто такого мнения и не
высказывал, да и не мог этого сделать, ибо в этом случае брал бы на себя ответственность за все последствия.
В подобном случае полагалось вызвать войска, и они стали срочно прибывать в столицу уже к вечеру 7 января. Главная опасность
правительством усматривалась в скоплении людей на Дворцовой площади. Поэтому было принято решение задержать крестный ход у рабочих
застав. Власти вообще не обсуждали возможности уговорить рабочих отказаться от своего решения и мирно разойтись по домам. Военные
же, как никто другой, ясно представляли возможные последствия от столкновения рабочей демонстрации с войсками, но также предпочли
отмолчаться. Так возник этот страшный по своей сути молчаливый заговор трусости, жестокости и глупости. Весьма неприглядным было
поведение председателя Совета министров России графа Витте в начале января 1905 года, когда он еще мог повлиять на ход трагических
событий. Он знал и о готовящемся шествии рабочих к Зимнему дворцу, и о содержании петиции. Накануне, 8 января, у министра внутренних
дел состоялось оперативное совещание по этому вопросу, но Витте, ссылаясь на отсутствие официального приглашения, на него не прибыл.
Вечером того же дня к нему пришла депутация известных общественных деятелей и писателей во главе с А. М. Горьким, они просили
избежать трагедии. В ответ на просьбу глава правительства заявил, что это дело его никак не касается, так как не входит в
компетенцию председателя Совета министров России. После 9 января Витте стал во всем винить членов правительства, и в первую очередь
министра внутренних дел князя Свято-полка-Мирского за его слабость и нераспорядительность. В беседе с министром финансов Российской
империи, графом В. Н. Коковцевым, Витте заявил, что не имел никакого представления о готовящейся демонстрации. Он публично резко
осуждал МВД и в отчаянии многократно произносил фразу: <Расстреливать безоружных людей, идущих к своему царю с его портретом и
святыми образами - это просто возмутительно!..> Примерно об этом же граф с прискорбием поведал и корреспондентам зарубежной прессы,
добавив, что он якобы неоднократно предлагал поручить кому-нибудь принять от рабочих петицию и убедить их мирно разойтись но домам.
Впоследствии историки, анализировавшие причины расстрела мирной демонстрации рабочих, разрешенной и санкционированной Департаментом
полиции, единодушно пришли к выводу, что катализатором трагических событий в Петербурге 9 января 1905 года, вероятно, послужил
пушечный выстрел картечью 6 января того же года по беседке, где в присутствии царя совершалось крещенское водосвятие. Тогда, после
короткого молебствия, митрополит освятил воду Невы. Одновременно с бастиона Петропавловской крепости и со стороны Биржи, где стояла
гвардейская конно-артиллерийская батарея, был произведен орудийный салют, после чего в окнах Зимнего дворца посыпались битые стекла,
послышался треск в куполе беседки над прорубью и к ногам царя упал довольно увесистый кусок дерева. Стоявший неподалеку от Николая
II директор Пажеского корпуса генерал-лейтенант Н. А. Епанчин заметил, как на красное сукно пола палатки упала круглая пуля. Позже
Николай Александрович вспоминал: <Это была картечная пуля, величиной с крупный волошский орех. Государь проявил полное
самообладание. Когда мы возвращались во дворец, я показал пулю великому князю Сергею Михайловичу, как артиллеристу. Он сказал мне,
что это учебная картечь, и непонятно, как она могла попасть в орудие, так как салют производился холостыми зарядами. Оказалось, что
выстрел был произведен гвардейской конной батареей, которой командовал полковник Гаспарини>.
Как установило оперативное расследование случившегося, одно из орудий конно-гвардейской артиллерийской батареи его величества по
недосмотру орудийной прислуги выстрелило зарядом боевой картечи. Этот факт тяжело повлиял на царя, он горько усмехнулся и заметил:
<Моя же батарея меня и расстреливает!> Говорили о небрежной случайности, по которой орудие почему-то было заряжено картечью и
наведено прицельно на саму церемонию водосвятия, а попадание произведено настолько точно, что картечным зарядом перебило деревянную
стойку шатра и во многих местах прострелило установленное при входе в него знамя Морского кадетского корпуса. Один из осколков выбил
глаз у стоявшего перед палаткой городового, по иронии судьбы носившего <царскую> фамилию - Романов.
Напуганный Николай II решил, что в столице может начаться революционный взрыв, и отдал распоряжение: дополнительно к 19 гвардейским
полкам ввести в город 20 батальонов пехоты, 8 казачьих сотен, несколько кавалерийских эскадронов и артиллерийских частей. С этого
момента военные активно готовятся к встрече народа с обожаемым царем-батюшкой. Начиная с 7 января ежедневно издается <Диспозиция
воинских частей>. В сообщениях точно указывается, в каком месте города должна располагаться та или иная воинская часть столичного
гарнизона и войск, стянутых из ближайших городов. Солдатам увеличивают норму патронов. Войска занимают вокзалы, электро- и
телефонную станции, трамвайные парки. Все воинские части распределяют по восьми военным районам города, вблизи заводов и фабрик, а в
некоторых случаях и вводят на их территорию. Такое расположение войск давало властям возможность немедленно и быстро подавить
<беспорядки>. Большинство солдат было беспредельно предано царю и готово выполнить любое распоряжение по уничтожению его врагов и
врагов святой веры. Готовился к воскресному шествию рабочих и сам царь-батюшка. В четверг, 6 января, в 4 часа, Николай II спешно,
<от греха подальше>, отбыл с семьей из столицы в Царское Село, передав полномочия действовать решительно командиру Гвардейского
корпуса князю С. И. Васильчикову.
==============
Император Николай II
==============
Позже, после Кровавого воскресенья, для легковерных обывателей столицы и России распространяли версию, что в совершенных кровавых
расправах с народом якобы виноваты местные власти, а не высшие ее эшелоны, особенно царь. Были попытки оправдать Николая II,
доказать, что он не причастен к расстрелу 9 января. Эта нелепица, шитая белыми нитками, тогда звучала как кощунство. Еще накануне
своего трусливого бегства в Царское Село, 4 января 1905 года, царь записал в дневнике: <Вышел гулять в 4 1/4. После чая за докладом
Мирского имел с ним крупный разговор...> О чем был этот <крупный разговор>, царь, как всегда, не счел нужным упомянуть. Но из
дневника жены министра внутренних дел можно понять суть бурной беседы в этот день с главой страны. Князь Святополк-Мирский видел и
понимал: <Россия обратилась в бочку с порохом> и доведена <до вулканического состояния>, а чтобы выйти из этого положения, надо дать
стране реформы. Николай II тогда считал иначе. Его любимая супруга, бывшая немецкая принцесса, царица Александра Федоровна, <большой
знаток русского народа и России>, лишь недавно убеждала незадачливого российского монарха: <Россия любит кнут! Будь Петром Великим,
Иваном Грозным, императором Павлом - сокруши их всех!> А в приватной беседе с царем его дядя - великий князь Владимир, укрепляя
самодержавный дух племянника Ники, также призывал его к решительным действиям. Он заявил: <Верное средство излечить народ от
конституционных иллюзий... открыть жилы России и сделать ей небольшое кровопускание>.
О готовящемся расстреле рабочих знали все. И не только в Петербурге, где делегация демократически настроенной интеллигенции
встречалась с С. Ю. Витте и другими высшими чиновниками, готовившими с ведома царя воскресную бойню. Об этом знали даже в Париже,
где член <Союза освобождения>, опытная и дальновидная А. В. Тыркова 8 января записала в дневнике, что она знает о предстоящей на
следующий день манифестации рабочих и возможных ее последствиях, волнуется и ждет - что-то будет?
Днем 8 января в Царском Селе в кабинете царя собрались градоначальник генерал Фуллон, великий князь Владимир Александрович -
главнокомандующий войсками гвардии и столичного военного округа, дворцовый комендант генерал Воейков и начальник Департамента
полиции Лопухин. Приглашенные сели в глубокие кресла. Царь прохаживался возле своего стола. Вдруг он остановился и, ни к кому не
обращаясь, спросил:
- Ну что? Поп Гапон устраивает нам большой спектакль?
- Ваше величество, положение более чем серьезное, - начал Фуллон. - По нашим сведениям, к Зимнему дворцу пойдет примерно 200 000
человек.
- Как же вы это допустили, генерал? Это шествие должно захлебнуться с самого начала. По силам
это нашей полиции, жандармерии?
- Боюсь, не справятся, - тихо ответил Фуллон.
- Чего же стоят тогда ваши клятвы сделать столицу городом спокойной жизни?
- Ваше величество! - Генерал Воейков вскочил с кресла и встал перед Николаем. - Это может сделать только армия, если ее
действиями будет руководить человек решительный.
- Давайте послушаем великого князя Владимира Александровича, армия в его руках.
- Армия выполнит свой долг и присягу! - громко произнес Владимир Александрович, не вставая
с кресла. -- Только оградите меня от советов наших либералов и законников.
- Кого вы имеете в виду? - спросил Николай.
- Хотя бы нашего министра юстиции Муравьева. Вчера он звонил мне и спрашивал, привлекается ли армия против манифестантов. Я
ответил, что армия выполнит свой долг и оградит государя от любых посягательств. А он вдруг заявил, что столицу нельзя превращать в
поле сражения. Мир этого не поймет.
- Значит, горлопаны идут к Зимнему дворцу, а Муравьев хочет, чтобы мы сидели сложа руки и молились на Запад? -- нервно сказал
Николай. - Так не будет! Горлопаны должны быть остановлены, и Россия скажет своей армии <спасибо>.
Вечером того же дня был разработан окончательный план расправы с демонстрантами. Накануне крестного хода в <Вестнике
градоначальства> и <Правительственном вестнике> было напечатано, а затем вывешено на улицах извещение, сообщавшее, что если в случае
сборищ и шествий произойдут массовые беспорядки, то к виновникам применят военную силу. О демонстрации под руководством священника
Г. А. Гапона в газетах не было сказано ни слова.
В субботу, 8 января, Николай II записал в дневнике: <Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерике. Долго
гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. А
рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется 120 тысяч человек. Во главе рабочего союза стоит какой-то
священник -социалист Гапон...>
Утром 9 января 1905 года из одиннадцати различных пунктов Санкт-Петербурга к Зимнему дворцу с хоругвями, пением гимна <Боже, царя
храни!>, царскими портретами и святыми образами двинулась 140-тысячная демонстрация рабочих, их жен и детей. На всем пути их шествия
стояли многочисленные воинские подразделения, еще накануне получившие боевые патроны и порцию водки <для храбрости>. По специальной
команде в разных районах города - у Нарвских ворот, на Шлиссельбургском тракте, на Васильевском острове, на Выборгской и
Петербургской сторонах и Дворцовой площади -они открыли огонь. Улицы столицы России обагрились кровью рабочих.
Накануне, весь день и вечер 8 января, рабочие Нарвской заставы толпились на Петергофском шоссе, в районе <Старого Ташкента>. В 7
часов вечера туда приехал Гапон. И хотя петицию уже все слышали, он забрался на стол в переполненном людьми зале и вновь прочитал ее
народу. После каждого пункта делал значительную паузу и спрашивал: <Нужно ли это вам, рабочие?> Толпа единодушно и взволнованно
откликалась: <Нужно!> Гапон поднимал вверх руку, как бы клялся народу, а за ним поднимались сотни рук. На вопросы некоторых женщин и
стариков, боявшихся, не встретят ли рабочих пулями, Гапон уверенно отвечал, что шествие официально разрешено властями. Однако
смутные предчувствия возможной трагедии, вероятно, все же беспокоили гипертрофированное тщеславие Георгия Гапона. Днем 8 января он
явился к министру юстиции Н. В. Муравьеву для переговоров о завтрашнем дне и для передачи ему текста петиции царю. В разговоре с
Гапо-ном Муравьев уклонился от обсуждения вопроса по существу и направил священника к князю Святополку-Мирскому. Министр внутренних
дел князь П. Д. Святополк-Мирский Гапона вообще не принял. Позже он объяснил подобное решение неумением разговаривать <с ними>.
Через своего секретаря князь рекомендовал Г. А. Гапону обратиться к директору Департамента полиции А. А. Лопухину. Гапон отказался
идти к Лопухину, заявив о намерении действовать теперь по собственному усмотрению. Уходя, он оставил в приемной министра внутренних
дел текст петиции и письмо следующего содержания:
<Ваше превосходительство!
Рабочие и жители г. С-Петербурга различных сословий желают и должны видеть царя 9 января 1905 г. в 2 ч. дня на Дворцовой площади для
того, чтобы выразить ему непосредственно свои нужды и нужды всего русского народа. Царю нечего бояться. Я, как представитель
"Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. С-Петербурга", и мои сотрудники -товарищи рабочие, даже все так называемые
революционные группы разных направлений гарантируем неприкосновенность его личности. Пусть он выйдет как истинный царь с
мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руки нашу петицию. Этого требует благо его, благо обывателей Петербурга и
благо нашей Родины.
Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор существует между русским царем и русским народом. Ваш долг,
великий нравственный долг, перед царем и всем русским народом немедленно, сегодня же, довести до сведения Его Императорского
Величества как все вышеизложенное, так и прилагаемую здесь нашу петицию.
Скажите царю, что я, рабочие и многие тысячи русского народа мирно, с верой в него, решили бесповоротно идти к Зимнему дворцу. Пусть
же он с доверием отнесется на деле, а не в манифесте только, к нам.
Копия сего, как оправдательный документ нравственного характера, снята и будет доведена до сведения всего русского народа.
8 января 1905 года.
Священник Г. Гапон>
Когда Лопухин узнал от министра внутренних дел, что последний не принял Гапона, он понял, какую громадную оплошность допустил
Святополк-Мирский. Директор Департамента полиции предпринял попытку исправить ошибку князя. Он обратился к митрополиту Антонию с
просьбой склонить священника Гапона к переговорам с ним. Но Гапон не внял просьбе митрополита. Он, только что искавший возможность
переговоров с представителями власти, теперь упорно уклонялся от них.
Наступил вечер 8 января. Петербург погрузился в темноту - результат всеобщей забастовки рабочих. Все замерло в ожидании тревожных
событий. В половине девятого вечера министр внутренних дел князь Святополк-Мирский провел у себя оперативное совещание, на котором
присутствовали министр финансов В. Н. Коковцев, министр юстиции Н. В. Муравьев, заместитель министра внутренних дел П. Н. Дурново,
заместитель министра финансов В. И. Тимирязев и начальник штаба войск гвардии генерал Мешетич. Совещание приняло решение: рабочих к
дворцу не допускать, при неповиновении действовать оружием, Гапона же арестовать. Арест мятежного священника поручили
градоначальнику Фуллону. Однако генерал-лейтенант заявил, что это сделать невозможно, так как отец Георгий имеет надежную охрану.
Отказ градоначальника на самом деле объяснялся совершенно иными причинами: за несколько дней до совещания генерал дал Гапону
<солдатское слово>, что он его не арестует. Факт для того времени вопиющий, но вопреки приказанию руководства Фуллон твердо сдержал
свое слово. О результатах совещания срочно доложили императору, высказавшему удовлетворение принятыми решениями.
Поздно вечером 8 января Гапон провел последнюю встречу с рабочими. Он направил телеграмму мастеровым Ижорского завода с просьбой не
брать с собой никакого оружия, не предпринимать мер предосторожности. Гапон подтвердил официальное разрешение градоначальника о
проведении шествия.
В своем последнем обращении к рабочим Нарвской заставы священник возгласил, что наступающее воскресенье будет для народа
<воскресением из мертвых>. Он заявил: <Мы пойдем без оружия! Обещаете ли вы мне не брать с собой оружия?> Толпа дружно ответила:
<Обещаем!> Старый рабочий громко крикнул: <Если найдутся люди, которые не будут помогать отцу Георгию, то им "анафема"!> Толпа
громко подхватила: <Анафема!> Вера в царя была еще крепка. Рабочие торжественно готовились к шествию. Всю ночь не спала Нарвская
застава. Мастеровые доставали свои праздничные костюмы, матери купали детей, одевали их в чистое платье. Заставские бани были
переполнены до глубокой ночи. Так бывало здесь только перед Рождеством и Пасхой. Встречаясь на улицах, люди останавливались, тихо
беседовали друг с другом и говорили: <Святая ночь!>
Воскресенье 9 января 1905 года выдалось в столице солнечным и тихим. Улицы и переулки Нарвской заставы, всегда задымленные и
закопченные, в этот день искрились выпавшим ночью свежим снегом. К <Старому Ташкенту> начали подходить рабочие, решившие отправиться
с крестным ходом к царю. Руководитель шествия священник Георгий Гапон был бледен и возбужден. Около 12 часов люди, истово крестясь,
начали выстраиваться в колонну, растянувшуюся по Петергофскому шоссе на несколько верст. Крестный ход медленно тронулся в путь.
Впереди шествия шли представители власти - местное начальство - - пристав Жолткевич и околоточный Шорников. За ними степенно
шествовал старый рабочий деревообделочной мастерской Путиловского завода Прокопий Лаврентьев. Он с благоговением нес в руках
огромный портрет царя в золоченой раме. Несколько стариков помогали ему, поддерживая тяжелую раму за углы. Рядом с ними молодой
рабочий нес икону св. Николая Чудотворца. Величественно сверкали золотые и серебряные хоругви, блестели в лучах утреннего солнца
святые образа.
Гапон шел в первом ряду колонны путиловских рабочих. В вытянутой руке священник держал крест. Крепко взявшись за руки, шли, окружая
отца Георгия, самые сильные и смелые рабочие во главе с начальником инструментальной мастерской Путиловского завода эсером П. М.
Рутенбергом. Колонна двигалась медленно, настроение у людей было приподнято-торжественным. По дороге к крестному ходу примыкали все
новые и новые люди. Несмотря на мороз, шли с обнаженными головами. Пели: <Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние твое...>
Полицейские чины, встречавшиеся на пути, снимали шапки.
Около Нарвских триумфальных ворот на крестный ход с гиком и улюлюканьем налетел карьером отряд конных гренадер на белых конях.
Конница прорвала шеренги первых рядов, затем быстро повернула назад и, отъехав в сторону, открыла стоявшую на мосту через речку
Таракановку пехоту - две роты 93-го пехотного Иркутского полка, перебазированного накануне в Петербург из Пскова. Толпа, увидев
солдат с ружьями наперевес, пришла в замешательство. Но первые ряды демонстрантов во главе с Георгием Гапоном тотчас же сомкнулись,
взялись за руки и с громким пением мужественно двинулись вперед по направлению к мосту у Нарвских ворот. Пение заглушило звуки
сигнального рожка горниста. Псковские солдаты дали первый залп. Несколько человек, окружавших Гапона, упали на землю. Упал,
сраженный пулей, рабочий, несший впереди колонны хоругвь. Пристав, сопровождавший шествие, возмущенно крикнул: <Что вы делаете! Как
можно стрелять в крестный ход и в портрет царя!>, но через минуту упал мертвым. Солдаты продолжали стрельбу пачками, беглым огнем.
Невообразимое смятение произошло в рядах рабочих Нарвской заставы. Были убиты старики, несшие царский портрет, мальчик с церковным
фонарем. Крики и вопли неслись из толпы. Другая часть демонстрантов, верная клятве не отступать, в смелом порыве напирала вперед.
Убитые падали на землю, сбивая своими телами живых. Георгий Гапон тоже упал, сбитый с ног одним из убитых путиловских рабочих. После
третьего залпа кто-то тронул его за плечо: <Жив, отец?> Священник поднял голову. Вокруг него лежали люди - не поймешь, кто жив, а
кто убит. На затоптанном грязном снегу расплывались красные пятна крови. Рабочие из охраны Георгия Гапона вывели его в безопасное
место, где собралась группа путиловцев. Его переодели в чужую одежду и увели с Нарвской площади. Он плохо понимал, куда его ведут.
<Нет у нас больше царя!> - все время повторял он сопровождавшим его рабочим.
Интересные подробности о пребывании отца Гапона на Нарвской площади во время расстрела рабочих солдатами доносил руководству охранки
агент ? 7: <Согласно раскладке, шел в процессии, которая двигалась от Нарвской заставы, в которой находился и сам отец Гапон. Рядом
с ним его приближенные - рабочий Васильев, эсер Рутенберг и еще два или три человека (не установлены). Когда начались выстрелы, я
точно видел, как о. Гапон упал и рядом с ним, обнимая его за плечи и как бы прикрывая его собой, лежал Ру-шенберг. Васильева уже там
не было. Вместе с другими, укрываясь от пуль, я переместился левее, ближе к зданию, и в это время потерял о. Гапона из виду. Немного
позже неизвестная женщина рассказала мне, будто она видела, как двое мужчин уводили о. Гапона в направлении Троицкого моста.
Крестясь, она повторяла: "Благодарение господу. Спасли нашего батюшку верные люди". Более никакими сведениями не располагаю>.
В это время на площадь от Нарвских ворот снова вылетела стремительная конница. Кавалерия топтала людей, теснила живых и раненых. Под
копытами коней со звоном разлетались, залитые кровью рабочих, портреты царя, святые иконы и хоругви. Многоголосый крик боли и ужаса
стоял над Нарвской площадью. Через некоторое время площадь опустела. На ней остались только мертвые и раненые, да во множестве
валялись кресты, иконы и портреты Николая II. Народ, всего полчаса назад стремившийся к дворцу за царской милостью, теперь вызволял
у полицейских св?>их убитых и раненых товарищей. Разъяренные рабочие останавливали проезжавших крестьян, укладывали раненых на
дровни и везли их в больницу. Они захватывали извозчичьи пролетки, срывали погоны с офицеров, выкидывали военных и других седоков на
снег, а на их место бережно усаживали своих товарищей, женщин, стариков и детей, раненных по приказу Николая II.
Организатор шествия священник Георгий Гапон во второй половине дня оказался на квартире у Максима Горького на Петроградской стороне.
К этому времени разнесся слух о гибели Гапона. Увидев его, Алексей Максимович не сдержал слез. Они обнялись. Видя, что гость все еще
не в себе, Горький принес вина. На улицах Петербурга продолжалась кровавая бойня, и Гапон рвался к своим рабочим. До 9 января
Горький относился к Гапону с подозрением. Но Гапон оказался под пулями вместе с манифестантами, и писатель не мог не считаться с
этим фактом.
Позже, в 1906 году, находясь в Америке, Алексей Максимович проведет детальный анализ событий Кровавого воскресенья. Он писал тогда в
своем очерке <Поп Гапон>: <Рабочих, с которыми шел Гапон, расстреляли у Нарвской заставы в 12 часов, а в три часа Гапон уже был у
меня. Переодетый в штатское платье, остриженный, обритый, он произвел на меня трогательное и жалкое впечатление ощипанной курицы.
Его остановившиеся, полные ужаса глаза, охрипший голос, дрожащие руки, нервная разбитость, его слезы и возгласы: "Что делать? Что я
теперь буду делать? Проклятые убийцы..." - все это плохо рекомендовало его как народного вождя, но возбуждало симпатию и сострадание
к нему, как к простому человеку, который был очевидцем бессмысленного и кровавого преступления. Вместе с ним ко мне явился один
революционер, молодой энергичный парень (вероятно, Рутенберг. - Авт.), имевший сильное влияние на Гапона в смысле революционном. Он
сурово сказал попу: "Довольно, батька! Довольно вздохов и стонов! Рабочие ждут от тебя дела... Иди, пиши им!" Гапон несколько
оправился, и вскоре под его диктовку революционер написал сильное обращение к рабочим, в духе несколько анархистическом... Я
познакомил попа с людьми, которые взялись переправить его через границу, и с той поры не видел этого несчастного человека...
"Красное воскресенье" было вершиной горы, на которую поднял Гапон революционный парод, - с этого дня поп начинает быстро скользить
вниз...>
Уже за границей Георгий Аполлонович Гапон узнал из газет, что Священный Синод утвердил представление митрополита Антония, лишил его
сана священника и исключил из духовного звания. В столице мятежного отца Гапона ожидала одиночная камера Петропавловской крепости.
Еще 8 января товарищ министра внутренних дел генерал Рыдзаевский направил генерал-лейтенанту Фуллону ордер ? 182, содержавший
следующее распоряжение: <Секретно. Петербургскому градоначальнику. Препровождая при сем отношение на имя коменданта крепости от 8-го
января за ? 181, имею честь просить Ваше превосходительство не отказать в распоряжении о личном задержании священника Георгия Гапона
и о препровождении его для содержания под стражей в С.-Петербургскую крепость>.
Драматичен финал жизненного пути священника Гапона: через один год два месяца и девятнадцать дней после 9 января 1905 года он,
обвиненный в предательстве, был повешен на даче в Озерках под Петербургом. Шла Страстная неделя. Его казнили в 7 часов вечера
рабочие под руководством того, кто своим телом прикрыл отца Гапона от смертоносных винтовочных залпов и спас мятежного попа 9
января. Руководил казнью ближайший друг и соратник священника начальник инструментальной мастерской Путиловского завода эсер П. М.
Рутенберг.
После расстрела крестного хода рабочие группами и поодиночке, потрясенные кровавыми трагическими событиями, возвращались в дома
Нарвской заставы. Они избегали смотреть друг другу в глаза, стыдясь своей недавней веры в царя-батюшку. Старики Путиловского завода
вспоминали, как ведущий рабочий на мартене Александр Дмитриевич Шубин, религиозный человек и ярый защитник царя, придя домой, долго
сидел за столом в тяжелом и мрачном раздумье, заливая свое горе вином. Вдруг згляд его остановился на портрете Николая II, висевшем
на стене комнаты в богатой золоченой раме. Шубин пристально посмотрел на него, затем медленно поднялся, сорвал царский портрет со
стены и бросил себе под ноги. Жена с криком кинулась к нему: <Что ты делаешь?>
Не отвечая ей, старый мастер растоптал раму и разорвал портрет: <Вот тебе, кровопийца! Мы к тебе за хлебом, а ты вот как нам
ответил...>
Многие тогда срывали со стен царские портреты: <Нет больше царя! Теперь у нас одна надежда на самих себя>.
Страшный день 9 января 1905 года стал самым трагическим в истории Нарвской заставы. В день Кровавого воскресенья пролилась кровь
невинных людей, доведенных нуждой и издевательствами до отчаяния, рабочих, не замышлявших насилия и беспорядков, ведомых под пули
священником петербургской пересыльной тюрьмы отцом Георгием Аполлоновичем Гапоном.
Горькая правда внезапно открылась в этот кровавый роковой день: царь на деле оказался вовсе не отцом родным, не добрым батюшкой, а
главным врагом трудового народа, извергом, окружившим себя слугами, способными погубить и себя и Россию. Кровь, пролитая в тот день,
стала смертельным приговором монархии. С 9 января 1905 года начался новый отсчет истории государства Российского.
Вечером на улицах Нарвской заставы стояла удивительная тишина. Кордоны пешей и конной полиции никого не пропускали в город.
Городовые и дворники сгребали лопатами с Нарвской площади окровавленный снег, сваливали его в бочки и увозили на свалки.
Российский император Николай Александрович Романов, уехав в Царское Село, по существу перестал на это трагическое время быть
реальным отцом нации и комментировал события Кровавого воскресенья издалека, как сторонний человек. Вот что он записал в своем
дневнике в воскресенье 9 января 1905 года: <Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих
дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных концах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и
тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гуляли с Мишей. Мама осталась у нас ночевать>.
Никаких приказов или экстренных распоряжений в этот день из Царского Села не последовало. На следующий день, в понедельник, 10
января, настроение царя полностью нормализовалось. Судя по дневниковой записи, ему доложили об отсутствии в городе происшествий.
Удовлетворенный император радушно принимал депутацию уральских казаков, привезших ему целый бочонок черной икры. Царь в этот день
много гулял, пил чай и с большим аппетитом обедал. Дневниковую запись 10 января Николай II закончил <мудрым> государственным
решением: <...для объединения действий по прекращению беспорядков в Петербурге решил назначить ген. м. Трепова генерал-губернатором
столицы и губернии. Вечером у меня состоялось совещание по этому поводу с ним, Мирским и Гессе>.
Страшные по своей сути примеры хладнокровных убийств рабочих 9 января у Нарвских ворот были приведены в докладе, составленном
присяжными поверенными Петербурга. <Одна старуха, - говорилось в докладе, - желая дать возможность мальчику лет семнадцати видеть
царя, дала ему икону и поставила перед толпою. Мальчик был убит залпами солдат... Фонарь крестного хода нес мальчик лет 10-11. После
первого залпа он, раненный, упал, не выпуская фонаря из рук. Попытался подняться, но в эту минуту раздался снова залп, и он
погибает...>
О мирном характере шествия рабочих говорит письмо врача Алафузовской больницы за Нарвской заставой: <По больничным правилам,
имущество поступающих в больницу принимается от них на хранение обязательно у всех. Поэтому у больных и убитых было обыскано платье,
карманы и прочее. И вот, оказалось, что ни у кого не нашлось никакого оружия, даже камня не было найдено>. Характер шествия
подтвердил в своей заметке и петербургский корреспондент французской газеты <Юманите>. Он писал: <Сказать, что манифестация 9 января
была мирной, недостаточно. В ней было что-то наивное, душевное, религиозное... Нельзя представить себе, с каким детским доверием
большая часть рабочих присоединялась к кортежам, которые в воскресенье потянулись к Зимнему дворцу>. О мирных целях манифестантов
свидетельствуют и архивные документы. В письме на имя нового петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова директор Департамента
полиции говорит: <Священник Гапон благодарил рабочих за полный порядок и отсутствие насильственных мер>.
По всей России прокатилась мощная волна протеста и негодования. Русский экономист и публицист, теоретик <легального марксизма> и
лидер кадетов П. Б. Струве разразился гневной статьей в журнале <Освобождение> под названием <Палач народа>. Обвиняя в событиях
Кровавого воскресенья императора, он писал: <Царь Николай стал открыто врагом и палачом народа... Сегодня у русского
освободительного движения должны быть единое тело и един дух, одна двуединая мысль: возмездие и свобода во что бы то ни стало... Ни
о чем другом, кроме возмездия и свободы, ни думать, ни писать нельзя. Возмездием мы освободимся, свободою мы отстоим...>
Так завершилось величайшее по своей трагичности и последствиям событие, окрещенное народом <Кровавым воскресеньем>. Это воскресенье,
убившее у рабочих веру в народного даря, положило начало последней странице истории монархии на Руси.
После кровавых событий предпринимались попытки свалить всю вину и ответственность на министра внутренних дел. Но события 9 января
показали не просто слабость и неумелость действий князя Святополк-Мирского и других высших должностных лиц. Они выявили, прежде
всего, несоответствие всего государственного механизма, политической системы ситуации, сложившейся в обществе. Начинался необратимый
революционный период.
На похороны жертв расстрела собралось более десяти тысяч человек. Явились и полицейские с солдатами. <Шапки долой, палачи!> -
кричали им рабочие. На могильных крестах, установленных в день похорон, была сделана одна надпись: <Невинно убиенный 9 января 1905
года>. На кладбище Жертв 9 Января, которое находится на станции Обухово, ныне установлен памятник в виде бронзовой гигантской фигуры
рабочего, символизирующего призыв к борьбе.
О трагических январских событиях на Нарвской площади, о пяти тысячах убитых и раненых напоминают нам теперь слова на мраморной
доске, укрепленной на стене Дворца культуры имени А. М. Горького: <9 января 1905 года здесь, у Нарвских ворот, пролилась рабочая
кровь. Царское правительство расстреляло мирное шествие рабочих, направлявшихся к Зимнему дворцу с петицией о своих нуждах>. В
память о событиях 9 января, о пролитой крови рабочих, мостовую на Нарвскои площади выложили красной брусчаткой.
(продолжение следует...)