ВИФ2 NE: Ветка : Письмо адмирала Головко Сталину от 5 февраля 1948 г.

От	Бермедич
К	All
Дата	02.12.2003 18:18:28
Рубрики	Флот;

Письмо адмирала Головко Сталину от 5 февраля 1948 г.

Мое почтение!

Этот материал меня попросил выложить на форум Михаил Арсеньевич Головко, ему очень интересно мнение сообщества.

«ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ СТАЛИН…»

Мой отец, адмирал Арсений Григорьевич Головко, отправил письмо о ситуации в Военно-Морских Силах на имя И.В. Сталина 05 февраля 1948 г. Полагаю, оно и сегодня интересно, как еще одна страничка того непростого времени, как штрих к истории отечественного флота. Но подобные письма и в СССР, и в России всегда имели не только явный, но и скрытый смысл. Для того чтобы добраться до «междустрочного» содержания, надо хорошо представлять, что предшествовало написанию документа на имя «высшего лица», какие ветры дули над страной, над её флотом. Часто, как и в случае с этим письмом, бывает необходимо точно сопоставить даты и события, и документ предстает в другом свете. Поэтому мне придётся прибегнуть к долгому цитированию статьи Сергея Зонина (к сожалению, уже умершего), опубликованной в журнале «Морской сборник» № 2 за 1989 г. и его книги «Адмирал Л.М. Галлер». Полагаю, что факты и дух того времени в этих отрывках показаны точно и мне нет смысла пересказывать всё своими словами. И я должен был бы поставить под этим материалом фамилии двух авторов – сперва Сергея Александровича Зонина, а потом свою. Но не имею возможности спросить на это согласия соавтора, могу только предоставить ему слово:

« 9 НОЯБРЯ 1947 г. «Красной стрелой» из Ленинграда выехали четыре адмирала. Одно купе в международном вагоне заняли адмирал флота Н.Г. Кузнецов, в то время начальник Управления военно-морских учебных заведений (вмузов), и адмирал Л.М. Галлер — начальник Военно-морской академии кораблестроения и вооружения имени А.Н. Крылова. В соседнем разместились адмирал В.А. Алафузов — начальник Военно-морской академии имени К.Е. Ворошилова и вице-адмирал Г.А. Степанов, заместитель Кузнецова. Все они были неожиданно вызваны в Москву главкомом ВМФ И.С. Юмашевым.
Адмиралы хорошо знали друг друга, их связывали годы совместной службы. Николай Герасимович Кузнецов руководил всем Военно-Морским флотом страны с 1939 по 1947 г. Лев Михайлович Галлер с 1938 г. возглавлял Главный морской штаб, за полгода до войны стал заместителем наркома по кораблестроению и вооружению. Он занимал эту должность до 1947 г. В военное время фактически исполнял и обязанности первого заместителя наркома, так как начальник ГМШ и первый заместитель наркома адмирал Исаков в 1941 - 1942 гг. в основном находился вне Москвы, а осенью сорок второго был тяжело ранен. Владимир Антонович Алафузов и Георгий Андреевич Степанов годы войны поочередно руководили ГМШ. Таким образом, в «Красной стреле» направлялись в столицу бывшие руководители ВМФ в период Отечественной.
Алафузов и Степанов получили назначение в Ленинград в соответствии со своими склонностями и желаниями. Первый принял академию в апреле 1945 г., второй — Управление вмузов в июле 1944 г. Совсем иначе оказались в Ленинграде Кузнецов и Галлер. Они были сняты Сталиным с должностей главнокомандующего ВМФ и заместителя главнокомандующего в конце 1946 г. Формальной причиной их опалы явилось несогласие Кузнецова с предложением Сталина разделить Балтийский флот на два флота. Главный военный совет ВМФ поддержал главкома большинством голосов, что вызвало гнев генералиссимуса.
В феврале 1946 г. КБФ все-таки разделили на 4 и 8 ВМФ, а затем упразднили наркомат ВМФ. Над головой Кузнецова и его ближайших соратников нависла грозовая туча. Министром Вооруженных Сил СССР в марте 1946 г. назначили не одного из прославленных в годы войны маршалов, а аппаратчика Н.А. Булганина. Он стал генералом армии, а через год бывший председатель Моссовета и правления Госбанка, в войну — член военных советов фронтов, никогда не командовавший даже взводом, получил полководческое звание Маршал Советского Союза.
Казалось, с упразднением наркомата ВМФ ничего не изменилось. Так же работали Главный штаб ВМФ, управления. Но многие вопросы, которые ранее нарком решал, обращаясь в правительство, требовали теперь предварительного (и весьма долгого) рассмотрения министром ВС, далеким от понимания нужд флота.
В «Законе о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946—1950 гг.» говорилось: «Увеличить судостроение в 1950 г. вдвое по сравнению с 1949 г.». Предусматривалось строительство 9 линкоров водоизмещением по 75 тыс. тонн, 12 тяжелых и 60 легких крейсеров, 15 авианосцев, более 500 подводных лодок... Между тем отношения руководства ВМФ с наркоматом, (ставшим потом и министерством) судостроения складывались трудно. Авианосцы, по замыслу Кузнецова и Галлера, становились основополагающим элементом надводного флота. В этом заключалась первая особенность программы. Вторая состояла в том, что строительство кораблей всех классов должно было вестись по новым проектам, учитывающим военно-технический прогресс флотов за годы второй мировой войны. Такая направленность не получила поддержки руководства судостроения во главе с И.И. Носенко, которое предпочитало не форсировать строительство авианосцев; линкоры, крейсера и эсминцы строить по откорректированным довоенным проектам. Кузнецов и Галлер резко возражали, утверждая, что при такой технической политике в кораблестроении страна истратит миллиарды, а уровень кораблей будет уступать тем, которыми располагают флоты США и Великобритании.
Весь сорок седьмой год Кузнецов, Галлер, Алафузов и Степанов добросовестно работали в Ленинграде. Пожалуй, они не ожидали перемен к худшему в своей судьбе. Но вскоре в печати появились сообщения о «страшном преступлении»: академик-секретарь Академии Медицинских Наук СССР профессор В. В. Парин передал ученым США материалы «величайшего открытия советских биологов — средство от рака». Все это «явилось результатом тщеславия, честолюбия, корысти и преклонения перед Западом Н.Г. Клюевой и Г.И. Роскина, предательских действий В.В. Ларина и пособничества министра здравоохранения профессора Г.А. Митирева.» Парин был осужден как шпион США и получил 25 лет, а над Клюевой и Роскиным устроили суд чести. Он проходил в Москве, в Театре эстрады.
Этот суд чести и постановление ЦК ВКП (б) по делу биологов послужили бикфордовым шнуром к взрыву кампании против «раболепия» и «преклонения перед иностранщиной», все более целенаправленно раздувавшейся А.А. Ждановым.

НА ЛЕНИНГРАДСКОМ ВОКЗАЛЕ адмиралов ожидала машина, поехали к главкому ВМФ. Здесь узнали: они подследственные. Каждому уже выделен следователь, который должен выявить, не переступили ли они положенные пределы, передавая в годы войны информацию иностранным представителям. Допросный марафон длился два месяца. Всех четырех допрашивали в течение рабочего дня по единой, видимо, заранее утвержденной схеме, по одинаковому вопроснику. Вечером адмиралы могли выходить за проходную.
«Дело», состряпанное против недавнего руководства флота, началось с доноса, вышедшего из стен Научно – исследовательского института Минно-торпедного управления ВМФ, находящегося в Ленинграде. Отсюда пришел в Москву и попал к Берии и Булганину донос капитана 1 ранга В. Алферова. Сам ли Алферов решил через четыре года после события, которое счел преступным, сообщить «куда надо», что передача союзникам торпеды высотного торпедометания 45-36 ABA нанесла серьезный ущерб оборонной мощи Родины, или, быть может, его кто-то умело спровоцировал, подтолкнув на бесчестный поступок? Так или иначе, но донос поступил, а кто-то еще решил, что единичного преступного деяния маловато для крупного дела. И развернулась работа, завершившаяся к тридцатой годовщине Октября. Поэтому в Москве речь шла не только о торпеде 45-36 ABA, но и о передаче союзникам документации по артиллерийскому вооружению, по дистанционной 130-мм гранате, некоторых навигационных карт и самонаводящейся акустической торпеды с немецкой подводной лодки «U-250» потопленной нами в 1944 г. в Финском заливе.
Все перечисленное действительно в свое время передали военно-морским миссиям союзных флотов. Чем это было вызвано?
Еще 30 сентября 1942 г. нарком иностранных дел В.М. Молотов направил послу Великобритании в Москве Арчибальду К. Керру письмо с текстом соглашения об обмене между СССР и его страной информацией, относящейся к «предметам вооружения». Это был ответ на соответствующее письмо британского посла. Таким образом, были приняты взаимные обязательства и создана правовая основа по обмену между союзниками данными по различным видам вооружения. Позже аналогичные отношения установились с США. Англичане, а затем и американцы открыли доступ нашим военным и военно-морским атташе, представителям советских военных и военно-морских миссий на часть своих предприятий и арсеналов, в базы и на корабли. Какое-то время союзники не требовали от советской стороны ответных шагов. Однако в 1943 г. они стали выражать неудовольствие односторонностью обмена. Наших военно-морских атташе, представителей групп контр-адмирала Н.М. Харламова в Англии и вице-адмирала М.И. Акулина в США, ограничивали в посещении промышленных и военных объектов.
Между тем, к этому времени британское адмиралтейство передало нам описания артиллерии главных калибров линкоров «Нельсон» и «Георг V», линейного крейсера «Ринаун», крейсера «Ньюкасл», орудий некоторых других типов и калибров, а также техническую документацию на производство отдельных артиллерийских приборов. Много военно-технической документации поступило и с кораблями и вооружением, которое мы получали по ленд-лизу. И когда морская секция военной миссии США в Москве в январе 1944 г. направила наркому ВМФ меморандум с длинным перечнем военно-морских баз, арсеналов, заводов и конструкторских бюро, которые посетили советские офицеры в их стране, стало ясно, что просто необходимо выполнить свой союзнический долг и ответить взаимностью.
О передаче конкретной документации и образцов военной техники союзникам нарком Кузнецов не раз говорил Сталину. И получал соответствующие разрешения. Но устные — письменных свидетельств тому он следствию представить не смог. Однако, как известно из опубликованной переписки Сталина и Черчилля, первый в 1944 г. дал согласие на передачу англичанам трофейной акустической торпеды. Между тем, это также стало одним из пунктов обвинения. Вряд ли Сталин забыл, что санкционировал передачу союзникам образцов вооружения и документацию. Но он же дал указание судить бывших руководителей флота. Значит, ссылаться на его разрешение было чрезвычайно опасно...
Таким образом, обвиняемым инкриминировалась передача иностранцам военно-технической информации, образцов вооружения и навигационных карт БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
Лишь малую толику из предъявленных обвинений в ходе следствия и суда удалось снять. Так, выяснилось, что переданная американцам карта двух северных островов Курил с частью южного побережья Камчатки была составлена по дореволюционным русским и японским картам, и что японцы, имея до 1944 г. рыболовную концессию на южном берегу Камчатки, плавали там беспрепятственно. Повисло в воздухе и обвинение в передаче союзникам карты района Севастополя. Кузнецов объяснил, что в дни Ялтинской конференции в 1944 г. в Черное море приходили корабли союзников, которым карта была необходима, да к тому же она была несекретной. Показания Кузнецова спокойно и аргументировано подтвердил начальник Гидрографического управления ВМФ контр-адмирал Я.Я. Лапушкин.
В основном следователей интересовала передача торпеды 45-36 ABA и документации по артиллерийскому вооружению. Всем адмиралам задавали одни и те же вопросы одновременно, что исключало согласование ответов. Но все они дали одинаковые ответы. Как отметили Кузнецов и Галлер, передачу союзникам всего того, о чем идет речь, нельзя рассматривать в отрыве от того, что получил Советский ВМФ от них. Учитывая еще и поставки по ленд-лизу, мы приобрели намного больше, чем отдали. В условиях гонений на «преклоняющихся» и «раболепствующих» адмиралы не могли говорить обо всем. А следовало бы сказать, что наш флот по сравнению с ВМФ союзников отставал в радиолокации и гидроакустике, противолодочном вооружении, средствах борьбы с неконтактными минами и приборах управления оружием, в частности торпедной стрельбой подводных лодок. Получение же от союзников техники и оружия, документации к ним позволило усовершенствовать отечественные образцы.
Казалось бы, ясность полная. Но очередной вопрос следователя был такой:
«Какой ущерб был нанесен боевой мощи ВМФ этой передачей?» В протоколе зафиксирован четкий ответ Галлера: «Считаю, что передачей описаний, альбомов и чертежей по артиллерии значительного ущерба нанесено не было... Передачей документации и торпеды 45-36 ABA был нанесен ущерб, но незначительный, так как в Великой Отечественной войне она использовалась в ограниченных размерах и в войне будущего, безусловно, использована не будет...»{1}
В качестве свидетелей и экспертов защиты Галлер просил привлечь начальников минно-торпедного и артиллерийского управлений - контр-адмирала Н.И. Шибаева и контр-адмирала В.А. Егорова. Именно с ними в свое время обсуждал он целесообразность и возможность передачи техники и документации союзникам. Начальники управлений могли подтвердить, что вместо переданных образцов оружия (или их документации) разработаны новые, более совершенные. Надежды Галлера оправдались: Шибаев не только почти слово в слово повторил его показания, но и доложил следствию, что шесть торпед 45-36 ABA вместе со своими парашютами в 1942 г. попали в руки гитлеровцев при оставлении Севастополя. Собственно же торпеда, без парашюта, как пояснил Шибаев, вообще секретности не имела, потому что изготовлялась по закупленной в 20-е годы за рубежом технической документации.
Как подтвердил Егоров, от союзников мы получили больше технической документации, чем передали. Кроме того, он сообщил, что во время войны в руки противника попали все те типы орудий, документацию по которым передали союзникам. Итак, из показаний Шибаева и Егорова следовало, что их секретность была утрачена еще в течение войны. Но ни следствие, ни в дальнейшем суд не пожелали принять это во внимание.
Теперь предстоял суд, ибо еще до конца следствия, 19 декабря 1947 г., Сталин подписал постановление Совета Министров о предании суду «бывшего руководства ВМФ». Состав суда чести был назначен приказом министра ВС СССР Н.А. Булганина: председатель — маршал Л. А. Говоров, члены — начальник Военной академии Генштаба генерал армии В. А. Захаров, начальник Главного управления кадров министерства ВС СССР генерал-полковник Ф.И. Голиков, командующий 4 ВМФ адмирал Г. И. Левченко, заместитель главкома ВМФ по кораблестроению и вооружению вице-адмирал П.С. Абанькин, заместитель начальника Генштаба по ВМФ вице-адмирал Н.М. Харламов и член военного совета ВМФ — начальник политуправления ВМФ вице-адмирал Н.М. Кулаков.{2}
Первое заседание в заполненном офицерами и адмиралами актовом зале ГШ ВМФ открылось утром 12 января 1948 г. Председатель маршал Л.А. Говоров объявил, что будет слушаться дело по обвинению «в совершенных антигосударственных и антипатриотических поступках»{3}. Н.М. Харламов зачитал обвинительное заключение.
Первым для дачи показаний вызвали Галлера. Спокойно, деловито объяснил он суду мотивы передачи союзникам торпеды и документации по артиллерии, подчеркнул, что все это было сделано с его согласия и одобрения. Сказал, что допустил «политические ошибки» и «неправильные действия». По воспоминаниям присутствовавших на суде, создалось впечатление, будто Галлер решил взять на себя основную вину.
Но кое-кому из состава суда этих признаний оказалось недостаточно. Абанькин в довольно путаном выступлении попытался доказать, что Галлер недооценивает высотную торпеду{4}. Харламов обвинил в раскрытии перед заграницей системы артиллерийского вооружения флота{5}. Затем подключился Голиков, голос его был пронзителен, время от времени он странно дергал выбритой до блеска головой: «Адмирал Галлер, вы признаете, что передали авиационную торпеду и чертежи артиллерийского вооружения без разрешения Советского правительства?». «Нет, я не могу этого признать!»{6} — был ответ. Галлер не стал ссылаться на разрешение главкома, потому что тот не мог в свою очередь сослаться на разрешение Сталина.
Вслед за Голиковым серию вопросов задал Кулаков, опять-таки пытаясь добиться у него признания необыкновенных достоинств переданной торпеды и непреходящей ценности оказавшейся у англичан документации по артиллерии. Но Галлер лишь повторил свои показания. И сказал еще о спешно снятом с должности Шибаеве. Накануне по вопросам следователя Галлер понял: следствие на Шибаева в гневе, и, наверное, не только следствие. Ведь он был единственным из свидетелей защиты, кто не изменил первоначальных показаний. Значит, нужно его спасать — не так уж сложно пересадить неугодного свидетеля на скамью подсудимых. И Галлер заявил: «Я должен доложить суду, что имеется доклад бывшего начальника МТУ... в котором он дает высокую оценку этого оружия (торпеды 45-36 ABA). Таким образом, получается несоответствие между моим заключением и мнением начальника МТУ...»{7}. Сказано понятно: Шибаев не виноват ни в чем, он ценил торпеду, не хотел ее передавать. А я, Галлер, принял решение ему вопреки.
Наверное, это заявление помогло Шибаеву, но когда начался допрос свидетелей, от «атак» не избавило. Первым вопрос задал Голиков: «Можете ли вы привести случай, когда адмирал Галлер принуждал вас дать информацию англичанам и американцам»?{8} Галлер проявил благородство по отношению к Шибаеву, но и Шибаев был человеком чести и за чужую спину прятаться не собирался. «Нет, не могу», — ответил он. И стоял на своем, несмотря на грубый нажим.
«Почему считаете, что ваши поступки есть раболепие и низкопоклонство, раскройте подробно, обстоятельно эти понятия!»{9} — требовал от Алафузова Кулаков. А затем, решив, что доза самобичевания Алафузова мала, обрушился на его книгу «Боевое управление» с обвинением в преклонении перед иностранными авторитетами, за ссылки на немца Клаузевица.
Суд принялся за Г.А. Степанова. Оказывается, он, будучи командующим Беломорской флотилией, а затем исполняя обязанности начальника ГМШ, «преклонялся перед иностранцами». Говоров бросил ему обвинение: «Вы... угодничали перед представителями иностранной разведки, позволяли им получать сведения, которые нанесли урон нашей мощи и нанесли серьезный ущерб государству...»{10}.
Последним перед судом предстал Кузнецов. И вновь, как и на следствии, адмирал флота отвечал, объяснял, казалось бы, очевидное. Доводы его отвергали, понимать не желали. «Правильно ли будет считаться судом чести, что вы хотите дополнительно охаять наше оружие и умалить свою вину? — спрашивал Кулаков. — Мне бы хотелось, чтобы вы дали политическую оценку ваших поступков...»{11}. Он добивался от бывшего главкома покаянных слов.
Однако всему приходит конец.
Маршал Говоров объявил об окончании судебного следствия. Он сказал, что суду ясен ущерб, нанесенный передачей иностранным миссиям документации по артиллерии и торпедного оружия. Теперь последнее слово подсудимых, речь обвинителя вице-адмирала Кулакова и вынесение приговора.
Первым выступил Галлер. Он говорил, как всегда, внятно и громко, ни одного сбоя, повтора. «Я проявил политическую близорукость, неучет политической обстановки... За все это я подлежу законной ответственности»{12}. Но напрасно ждали от него покаянных слов о «раболепии» или чего-то в этом роде. Вслед за ним произнесли последнее слово Алафузов и Степанов. Затем суд предоставил эту возможность Кузнецову. Голос его дрогнул, когда он сказал, что так или иначе, но «привел своих подчиненных сюда, на суд чести»{13}. Из зала с тревогой смотрели на адмирала флота: он был смертельно бледен...
На трибуну поднялся обвинитель Кулаков. Звучно, с привычным пафосом звучат стандартные слова о гениальном полководце и вожде... «Мы обвиняем адмирала флота Кузнецова, — продолжал он, — в том, что, преклоняясь перед иностранщиной, барски пренебрежительно относясь к интересам Советского государства... самовольно, без ведома Советского правительства разрешил передачу английским и американским миссиям... Мы обвиняем адмиралов Галлера, Алафузова и Степанова в том, что, раболепствуя перед иностранщиной, они поступились интересами нашей Родины, ...нанесли серьезный ущерб нашему государству и боевой мощи Советского ВМФ... Мы обвиняем их в том, что ...они оказались на поводу иностранных разведок и пошли на национальное самоуничижение...»{14}. Обвинитель говорил еще о живучести пережитков капитализма, «силе традиций» и привычках «преклонения этих адмиралов перед иностранщиной», цитировал постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», о биологах... Кулаков кончил, объявили перерыв. Он длился несколько часов... Говоров уехал в Кремль согласовывать приговор: все решал Сталин. Наконец маршал вернулся, и зал заполнился людьми.
Говоров зачитал постановление суда чести: «Признавая виновность адмирала флота Кузнецова Н.Г., адмирала Алафузова В.А., вице-адмирала Степанова Г.А. и адмирала Галлера Л.М. по настоящему делу полностью доказанной и считая... что все обвиняемые своими действиями нанесли большой ущерб боевой мощи Военно-Морского Флота и тем самым, по существу, совершили тяжкое преступление против нашей Родины, постановляет: ходатайствовать перед Советом Министров СССР о предании... виновных в передаче иностранным разведкам материалов, составляющих государственную тайну, суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР»{15}.
Минуту-другую в зале царила мертвая тишина, потом люди встали, начали расходиться. А адмиралы думали о том, что ждет их не знающий пощады генеральный прокурор В.В. Ульрих.
На следующий день адмиралы встретились в ГШ ВМФ. «В тех условиях ничего не оставалось, как написать формальное письмо в высшую инстанцию и покориться судьбе»{16}, — писал позже Н.Г. Кузнецов.
Письмо Л.М. Галлера мне (С. Зонину) удалось найти. Оно адресовано председателю Совета Министров СССР И.В. Сталину и министру Вооруженных Сил СССР Н.А. Булганину. «Сам того не желая, я совершил крупные политические ошибки и неправильные поступки», — писал Галлер. И здесь он не поступился своими представлениями о чести: в письме нет признаний в «низкопоклонстве» и т. п. «Мне шестьдесят пятый год, но я чувствую в себе достаточно силы на выполнение заданий, которые мне будут поручены, и прошу Ваших указаний предоставить мне эту возможность»{17} — так закончил свое письмо старейший советский адмирал.
Письма адмиралов к Сталину и Булганину действия не возымели. Да и руководство ВМФ не обратилось в те дни к Сталину с просьбой хотя бы облегчить участь осужденных. Более того, им спешно написали отрицательные аттестации. Адмирал П.С. Абанькин, сменивший Галлера на должности заместителя Главкома по кораблестроению и вооружению, в аттестации на него указал, что тот: «в руководстве с подчиненными не имеет твердости, там, где нужно потребовать, приказать и даже наказать, допускает уговоры… являясь односторонним специалистом, мало уделяет внимания своему политическому образованию»{18}.»

«Показательный» суд чести закончился. Но судьба обвиняемых еще не решена - окончательный приговор вынесет Военная коллегия Верховного суда. Впрочем, не решена и судьба тех, кто, в ходе разбирательства по делу тем, или иным образом оказался вне «твердой партийной линии», позволил себе иметь собственное мнение. Сергей Зонин рассказывал мне, что на документах следствия по «делу адмиралов» сохранились пометки, сделанные рукой адмирала А.Г. Головко в ноябре 1948 г. (с февраля 1947 г. он – начальник Главного штаба - Заместитель Главнокомандующего Военно-Морскими Силами): «Есть административные и служебные нарушения, преступления не вижу». По некоторым деталям я могу предположить, что Сталин намеревался сделать отца членом суда чести. «Разделяй и властвуй» - Сталину было известно, что отношения Головко и Кузнецова еще с войны складывались не безоблачно. Но позиция Головко эти планы перечеркивала. Мало того. Он не только дает заключение не устраивающее следствие. По рассказу его адъютанта Б.С. Банникова и В.В. Михайлина (позднее ставшего адмиралом, командующим Балтийским флотом) Головко демонстративно не присутствует в зале во время заседаний суда. Но о том, что происходит на процессе, безусловно, знает. И еще раз - мало того. Я не нашел пока официальных документов, но несколько человек, хорошо знавших отца (адмирал М.Н. Захаров, вице-адмирал В.С. Чероков, капитан 1 ранга С.А. Завьялов и несколько других), в разное время рассказывали мне, что после снятия Кузнецова в 1946 году, адмирал Головко был назначен Главнокомандующим ВМФ, но через три дня вновь стал начальником Главного штаба. По одной из рассказанных мне версий – по собственной просьбе. Могло ли такое быть в сталинское время? И если – да, то каким образом, почему? Что стояло за этим поступком? Пока что у меня нет ответов на эти вопросы…
Для отца, полагаю, не было тайной, что уже готово и вот-вот будет утверждено Постановление Совета Министров № 282-113 о лишении адмиралов, прошедших суд чести, воинских званий и наград – всех, за исключением Кузнецова. К февралю 1948 г. за спиной у адмирала Головко – командование Северным флотом, четыре года войны, союзные конвои, которыми через Мурманск и Архангельск доставлялись так необходимые Советскому Союзу грузы, постоянное взаимодействие с американской и британской миссиями и флотами союзников, встречи с министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом, советником и спецпредставителем Президента США Гарри Гопкинсом. Головко – единственный из советских адмиралов, имел в оперативном подчинении корабли и авиацию Соединенного Британского королевства. Обвиняемый в «низкопоклонстве» и «раболепстве» Степанов - в годы войны прямой подчиненный Головко, он «низкопоклонствовал» и «раболепствовал» следуя указаниям своего командующего. Куда уж дальше…
И зная это, сделав всё вышеперечисленное, Головко пишет «Великому вождю» - пишет через головы своих прямых начальников: Главнокомандующего ВМС адмирала И.С. Юмашева и Министра вооруженных сил Н.А. Булганина:
-----------------
Дорогой товарищ СТАЛИН!

Обстановка в ВМС, сложившаяся по целому ряду причин, заставляет меня обратиться к вам с этим письмом. Военно-Морские Силы в настоящее время переживают такой период, который требует Вашего вмешательства.

По кораблестроению:
Десятилетняя программа кораблестроения, утвержденная Советом Министров в 1946 году, претерпевала и претерпевает различные изменения в сторону уменьшения программы по всем классам кораблей. Только в течение 1947 года (различными постановлениями Совета Министров){19} 5 заводов судостроительной промышленности были переданы Министерству Транспортного Машиностроения. В связи с этим снято строительство вспомогательных судов для ВМС на заводах: № 302 (Киев), № 342 (Навашино), № 343 (Гороховец), № 344 (Молотов). На заводе № 639 (Тюмень) снято строительство торпедных катеров, на заводе № 112 (Сормово) снято строительство малых подводных лодок (101 единица). Другие заводы судостроительной промышленности компенсировать строительство этих лодок не смогут. Подводные лодки в будущей войне будут требоваться значительно больше, чем в прошлой войне. Потеря такого количества лодок особо чувствительна для Военно-Морских Сил. Завод № 640 (Сосновка) специализировался на постройке «малых охотников» (за подводными лодками. В настоящее время постройка «охотников» снята с программы и завод загружен рыболовецкими судами). С передачей заводов Министерство судостроительной промышленности потеряло не только полученный тяжелым трудом опыт в строительстве данного класса и типа кораблей, но и кадры. Существующее мнение о том, что перестройка завода на военное судостроение может быть произведена в любой момент, является ошибочным, т. к. на перестройку завода потребуется минимум год. Можно использовать немедленно только кадры корпусников. Все остальное надо будет начинать снова. Надо учесть, что «охотники» потребуют совсем других механизмов и оборудования. Эти механизмы производятся другими министерствами. Налаживать их производство будет сложным делом, требующим большого времени. (Моторы, которые нужны для рыбаков, совсем не подойдут для «охотникров» и для торпедных катеров. Строительство торпедных катеров и «охотников» «тянет» за собой различные области промышленности, которые не нужны для рыболовецкого судостроения).
Сняты со строительства, как Вам известно товарищ Сталин, 5 крейсеров. Почти все пункты судостроительной программы при всяком удобном случае подвергаются пересмотру.
(Ко всему этому надо прибавить – Министерство судостроительной промышленности по плану выполняет около 65 % всей нашей строительной программы. Осваивает, однако, это министерство 55-65 % от своего плана).

По оборудованию театров:
Для того, чтобы обеспечить базирование тех [кораблей и] судов, которые будут построены по десятилетней программе, надо за эти же десять лет построить на 27 миллиардов [рублей] различных сооружений. Эта цифра была вначале снижена до 14 миллиардов, затем до 11 миллиардов, затем до 7,5 млр. и, наконец, до 6-ти. Если эти суммы будут освоены за 10 лет, то базирование построенного флота будет обеспечено только на 27 % , но даже эти цифры находятся под сомнением. В 1947 году Морским силам было ассигновано на строительство 320 миллионов. На 1948 год ассигновано только 250 млн.
В 1940 году Морскими силами было построено [израсходовано на строительство] на 870 млн. руб. за один год. Сейчас мы очень далеки от этой цифры и продолжаем от нее отходить.
Положение на флотах создалось очень тяжелое. За время войны базы флота не только не строились, но и не поддерживались [на должном уровне]. Не хватает жилья, не хватает складов. В очень тяжелом положении находятся судоремонтные предприятия.
Неудовлетворительное состояние баз непосредственно влияет на преждевременный износ вспомогательных механизмов кораблей и ухудшает их техническое состояние, так как не получая в базах электроэнергию, пар, воду, сжатый воздух они вынуждены расходовать ресурс своих собственных механизмов.
Даже такая база, как Севастополь – восстанавливается очень плохо. Общая стоимость восстановления Севастополя [составляет] около 2-х миллиардов рублей. В течение 1946 и 1947 гг. на Севастополь было затрачено около 100 миллионов. Если восстановление будет продолжаться такими темпами, то мы его восстановим только через 35 – 40 лет.

По кадрам:
Для покрытия потребности в офицерском составе нам не хватает имеющихся училищ. Надо расширять имеющиеся и строить новые. Вопрос этот стоит с лета 1947 года, но пока никак не решен. Нужно капитальное строительство военно-морских учебных заведений, иначе, построив корабли, мы не будем иметь для них людей.

По морской авиации:
В будущей войне авиации придется действовать над морем во много раз больше, чем в прошлом. Нужна морская авиация, которая послужит ядром для всей авиации вооруженных сил при действиях над морем. Сейчас авиация морских сил имеет только устаревшие типы самолетов. Перспектива перевооружения морской авиации до сих пор не ясна. (Нужно уже сейчас учиться действовать над морем. Я понимаю, что надо вначале создать авиационную промышленность, которая была бы способна делать самолёты в достаточном количестве. Но мне кажется, что уже сейчас надо определить необходимые типы самолётов для действий на море…Если даже мы будем иметь самолёты, которые можно перебрасывать с одного моря на другие, то уж никак нельзя «перебрасывать» аэродромы и авиабазы.
В 1941 году по вашему указанию начали строиться аэродромы на Севере. Однако начавшаяся война не дала возможности их построить. Всю войну мы пользовались наспех приготовленными площадками. Для современной авиации всё это неприемлемо.
Я убеждён, что Север в будущей войне будет иметь большое значение . Нужно уже сейчас готовить этот театр к войне.
Примерно также обстоит дело и с Дальневосточным морским театром.)

Обеспечение боевой подготовки и эксплуатации кораблей:
Выделяемый лимит топлива для морских сил не обеспечивает выполнение плана боевой подготовки и боевого траления по всем нашим морском театрам.
При потребности на 1948 г. 720 тысяч тонн флотского мазута нам отпущен лимит – 450 тысяч тонн. Примерно такое же положение и с другими видами топлива (соляр, дизельное топливо, бензин и т. п.). Кроме задач боевой подготовки, морские силы различными постановлениями и распоряжениями часто обязываются выполнять народно-хозяйственные задания. В 1946 и 1947 гг. мы буксировали для Речфлота его суда из Германии в Ленинград. Мы проводим большие судоподъёмные работы для различных министерств. Морским силам часто поручают всякого рода перевозки и буксировки. Всё это идет, как правило, за счёт лимита топлива Военно-морских сил.
Очень плохо обстоит дело с обеспечением кораблей всякого рода материалами: краской, олифой, электролампами, стальным и пеньковым тросами. Наша промышленность выпускает [всё перечисленное] в недостаточном количестве и плохого качества. Выделяемые лимиты этих материалов очень малы и не могут покрыть потребностей кораблей Военно-морских сил. В результате, большинство кораблей долгое время не красилось, корпуса их ржавеют, они преждевременно выходят из строя. В январе текущего года кораблям 5-го и 7-го ВМФ{20} пришлось спасать пароход Морфлота «Двина». Все буксирные концы, которые заводились на этот пароход – рвались, и в течение 3-х суток сторожевые корабли и [эскадренный] миноносец не могли взять «Двину» на буксир. Только на 3-й день буксир 7-го ВМФ, пришедший с надёжным импортным тросом, смог выполнить эту задачу. Нам нужно производство своих хороших тросов. До войны наше [народное] хозяйство делало такие троса, но до сих пор это производство не восстановлено.

Организационные вопросы:
Почти 2 года Морские силы состоят в системе Вооруженных сил, являются их частью. Однако в аппарате Министерства до сих пор не могут «простить», что Военно-морской флот был когда-то Наркоматом. Такого рода упреки приходиться выслушивать на каждом шагу. Сами по себе эти упреки не заслуживали бы внимания, если бы это не сказывалось при решении различных деловых вопросов. ( В вопросах штатов Военно-морские силы поставлены сейчас в такое положение, что Главком не может сам установить какой-либо штат вольнонаемной машинистки или уборщицы. Я понимаю, что нужна штатная дисциплина, но мне кажется, что в таких мелочах можно установить какие-то лимиты, которыми мог бы распоряжаться сам Главком.) В целом, в Министерстве [Вооруженных Сил] от вопросов, ставящихся Военно-морскими силами, стараются отмахнуться. Считают, что моряки «выдумывают». Как правило, большинство вопросов, больших и малых лежат в «долгих ящиках» месяцами, не получая никакого решения. За два года ни Министр Вооруженных Сил, ни Начальник Генерального Штаба, ни Начальник Тыла Вооруженных Сил, ни Начальник Главного Политического Управления ни разу не побывали ни на одном флоте. Был только на Черном море Маршал Говоров{21}. Ничего, кроме отрицательного, он не увидел у черноморцев. Я знаю, что в работе у нас имеется много недостатков, но есть много и хороших моментов, которые хотелось, чтобы видели и замечали. Иначе непрерывная ругань заставит людей опустить руки.
Тот же Черноморский флот, живя и работая в тяжелейших условиях базирования, немало сделал в вопросах боевой подготовки. Черноморцы перевыполнили в 1947 г. план боевого траления. Эта задача решалась в интересах [всего] нашего [народного] хозяйства и решена успешно. Однако это не замечается. Недавний суд чести над бывшим руководством Военно-морскими силами породил, среди высшего состава Вооруженных сил, презрительное отношение к Морским силам. Это сказывается в повседневном общении - как в служебном, так и внеслужебном. Нужно Ваше вмешательство, товарищ Сталин, и Ваша помощь Морским силам.
Центральный аппарат Военно-морских сил непрерывно реорганизуется, сокращается и переселяется. (Недавно неожиданно, в течение недели, нас выселили из помещений на Спартаковской улице). Сейчас в Москве Центральные органы Военно-морских сил размещаются в семи местах. Это затрудняет работу, создает массу неудобств. Вопрос о строительстве здания для ВМС – Адмиралтейства – стоит уже три года, но положительного решения не получает.

Научная работа:
Наши научно-исследовательские институты живут и работают в тяжелейших условиях размещения; все они находятся в Ленинграде, имеют недостаточную площадь, имеют очень недостаточные штаты. Ожидать серьёзных результатов от их работы – нельзя. Нужна коренная реорганизация, нужно создание руководящего центра по научно-технической работе. Современный корабль объединяет в себе громадное количество различной техники, нужен серьёзный орган, ведающий научной работой в области кораблестроения. Нужно создание Академии кораблестроения.
По всем вопросам, затронутым выше, Военно-морские силы могут представить подробные планы необходимых мероприятий. Нужно Ваше вмешательство, товарищ Сталин, и Ваше указание.

АДМИРАЛ (А. ГОЛОВКО)

05 февраля 1948 г.
----------------------

Почему не выполнялась и не финансировалась в полном объеме кораблестроительная программа - понятно. Все ресурсы, которые могла дать разоренная войной страна, по прямому указанию Сталина были брошены на выполнение другой программы – атомной. Строить большой флот опять оказалось «не по средствам». А менять что-либо в больших государственных планах без ведома «Великого вождя» было абсолютно невозможно. Адмирал Головко тогда, в 1948 году не мог не знать, не понимать этого.
Дело было, скорее всего, во-первых, в том, что при сокращении финансирования, постепенном свертывании строительства и кораблей, и баз для них, планы создания «большого флота» формально никто не отменял. И задачи, которые были поставлены Военно-Морским Силам, оставались «обязательными к выполнению». Но при недостаточном объеме средств полноценно выполнить эти задачи было невозможно. А сознаваться в нереальности уже утверждённых планов мы никогда не любили, не умели, не умеем и сейчас. Ведь совсем недавно, после трагической гибели АПЛ «Курск» были наказаны, например, начальник управления аварийно-спасательных работ ВМФ контр-адмирал Г. Верич и командир технической базы вооружения Северного флота капитан 1 ранга Р. Караханов. Хотя абсолютно понятно, что при финансировании в 25-30 % от потребности содержать в порядке аварийно-спасательную службу нельзя, а при зарплате в 3 – 4 тысячи рублей не найти хороших специалистов, готовых день и ночь возиться с такой сложной и опасной техникой, как боевые торпеды и ракеты, да еще – в условиях Крайнего Севера. Можно еще десять раз снимать с должностей всех начальников – ничего не измениться.
Мы ничему не научились. Таким же остался и наш подход к оборудованию и содержанию военно-морских баз. Ведь все наши авианесущие корабли, о потере которых периодически сокрушаются и телевидение, и пресса, израсходовали около 80% моторесурса механизмов не в море, а стоя на бочках в базах, в режиме плавказарм. Они, как и в 1948 г., не могли получать пар, электричество, воду и сжатый воздух от береговых источников…
Те, кто урезал финансирование флота, не желая при этом изменять планы и приводить требования к флоту в соответствие с реально выделенными средствами, и в 1948 г., и сегодня оставались и остаются не причем. Разница состоит лишь в том, что сегодня просто снимают с должности, а тогда руководству ВМС в любой момент могли быть предъявлены обвинения, как минимум, в непринятии надлежащих мер, бездеятельности, а максимум - в саботаже, вредительстве и шпионаже в пользу шести иностранных разведок. С соответствующими выводами. Обстановка вполне к этому располагала.
Может быть, адмирал Головко предполагал, что при обсуждении письма, если бы такое состоялось, удалось бы хоть что-то скорректировать, хоть что-то вытребовать, «выцыганить». А может быть, рассчитывал, что сведенные в систему факты, характеризующие положение флота, заставят руководство страны по-другому взглянуть на ситуацию. Ведь все эти сокращения, изменения и корректировки проводились постепенно, разными правительственными решениями, и порознь казались не играющими серьезной роли.
А во-вторых… Во-вторых, мне между строк читается то, что тогда ни в коем случае нельзя было произнести вслух или написать в письме:
«Товарищ Сталин! Флот обязательно понадобиться в будущей войне! Мы понимаем, что на все не хватает средств. Мы стараемся делать, что возможно и при тех деньгах, что имеем. Но сейчас флоту трудно. У флота очень много реальных проблем. Не хватает кораблей. Не хватает военно-морских баз. Не хватает опытных и толковых командиров, способных и думающих организаторов. А поиски врагов среди высших офицеров флота - это уже было, это только мешает делу. Снимите нелепые обвинения и верните в строй боевых адмиралов – и без того трудно, а без них трудно очень…»
В этом письме я вижу желание организовать обсуждение настоящих проблем флота на государственном уровне, и, таким образом, перевести внимание высшего руководства от тупой «охоты на ведьм» на реальные дела, а, возможно, и надежду в ходе этого обсуждения облегчить участь прошедших через суд чести, пока не состоялось утверждение приговора.
Но никакого прямого ответа на свое обращение адмирал Головко, насколько я знаю, не получил.
Ответ был косвенным, но вполне понятным. Письмо попало к Сталину не позднее 10 февраля 1948 г., а 13 февраля… Мне снова придется цитировать С.А. Зонина:

«Н.Г. Кузнецов вспоминал: «...13 февраля нас предупредили, что к 9 часам утра надлежит быть в кабинете одного из заместителей главкома... Нам было предложено отправиться на Военную коллегию Верховного суда на Никольской улице. В большой машине «ЗИС-110» мы подкатили к парадному входу, стараясь внешне казаться спокойными. Нас по очереди вызывали на допрос». Спрашивали все о том же, казалось, что члены коллегии, и сам Ульрих ничего нового выяснить не пытались. Видимо, им было достаточно того, что «раскрыл» суд чести - и так уже тянуло на высшую меру...
Зачитали приговор: В.А. Алафузов и Г.А. Степанов были осуждены на 10 лет тюрьмы. Л.М. Галлер на 4 года, Н.Г. Кузнецов снижался в воинском знании до контр-адмирала. Приказом министра Булганина Галлер, Алафузов и Степанов были уволены «из кадров Вооруженных Сил». Тогда же постановлением Совета Министров их лишили воинских званий.
Вслед за этим последовала цепная реакция арестов офицеров и адмиралов. Списки репрессированных, их судьба еще требуют уточнения. Автор (Сергей Зонин – М.Г.), в то время курсант, помнит арест начальника училища имени М. В. Фрунзе контр-адмирала В.Ю. Рыбалтовского, его заместителя капитана 1 ранга Б.С. Сластникова, других офицеров...»

Следующий «ответ на письмо» адмирал Головко получил через несколько месяцев. Была арестована Нина Вячеславовна Горская. Официально она состояла в браке с известным артистом Борисом Чирковым (может быть, помните старые фильмы – «Верные друзья», «Юность Максима» и т. д.). Но то уходила от Чиркова к Головко, то возвращалась. Семейная жизнь с Чирковым не складывалась, но когда друзья спрашивали Горскую, почему она окончательно не уйдет к Головко, та отвечала: «Адмирал! Это он сегодня адмирал! А завтра – дерьмо!». И была, к сожалению, права. «А Чирков – продолжала обычно Горская - всегда Чирков!» Но Борис Чирков оформил развод вскоре после её ареста.
Горскую обвинили в «связи с иностранной разведкой» (на деле это было знакомство с английским военно-морским атташе, которое совершенно официально произошло во время какого-то мероприятия или приема). И хотя её арестовали уже после разрыва с Головко, отец считал, что от Нины Вячеславовны будут добиваться показаний против него.
Вскоре было арестовано еще несколько офицеров, хорошо знавших отца. И среди них – политработник, писатель и драматург Александр Зонин (отец Сергея Зонина). От него также добивались показаний, что адмирал Головко (с которым он был хорошо знаком по Великой Отечественной войне, по Северному флоту) вел с ним антисоветские беседы…
Моя мама познакомилась с отцом в конце 1948 г. Позднее он рассказывал ей, что после суда чести у него в прихожей долго стоял чемоданчик с «набором арестанта» - умывальные принадлежности, бельё, кружка, ложка, сухари…
Чемоданчик, слава Богу, не понадобился. Но долго хранился потом в кладовке и периодически возвращался на свое место в прихожей. Один раз - после совещания у Сталина по кораблестроению 30 апреля 1951 г., на котором присутствовало 9 членов Политбюро и командование ВМФ{22}. Поводом для совещания послужил доклад адмирала А.Г. Головко о повышенной качке новых эсминцев в Баренцевом море, инициированный секретарем Мурманского обкома ВКП(б) Прокофьевым. Первым выступил Сталин: «Записка Головко сплошь фальшивая! Она доказывает, что эсминцы проекта 30 бис лучше, чем эсминцы проекта 30к. Но это ясно для каждого без всяких доказательств… влюбились в 30 бис…и не проявили настойчивости в части ускорения строительства более совершенных эсминцев проекта 41»…
Помнит ли кто-нибудь, кроме историков кораблестроения, этот 41 проект? Скорее всего – нет! По этому проекту был построен только один, головной корабль. Его испытания показали необходимой большой переработки проекта. А на эсминце 30 бис короткое время пришлось служить и мне. Уже в 1981 г.
Сталин назвал Головко консерватором и напомнил, что Шахурина и Новикова наказали за то, они не внедряли в авиацию реактивные самолеты{23}.
25 июня 1950 г. началась война в Корее. Америка форсировала строительство флота и, в частности, создание первой в мире атомной подводной лодки. На политическом горизонте явственно проступала угроза новой большой войны. Отец, видимо, торопился получить от промышленности хотя бы 30 бис. Слишком хорошо помнил он войну, когда остро не хватало и кораблей, и авиации. А 41 проект, во-первых, стоил в два, два с половиной раза дороже, чем «тридцатки» что при урезанном финансировании играло роль, а во-вторых, новый эсминец надо было года два доводить до ума…
Кузнецов после суда чести был назначен заместителем главнокомандующего войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. В феврале 1950 г. стал командующий Тихоокеанским флотом, а в июле 1951 г. вновь занял высшую флотскую должность в стране - стал Военно-морским министром.
История с «вредительским» проектом 30 бис имела свое продолжение с участием Сталина, Н.Г. Кузнецова, адмирала Г.И. Левченко. Потом был трехдневный , с 13 по 16 июля 1951 г. Главный военный совет ВМС с участием Сталина… Но это тема отдельного разговора. Скажу только, что тогда чемоданчик снова занимал свой «боевой пост» в прихожей.
В мае 1952 г. Кузнецов вместе с Головко{24} обратились к Сталину с предложением «приступить к проектированию и строительству легкого авианосца и палубного самолета-истребителя»{25}. Но для этого требовалось отказаться от постройки большей части новых тяжелых крейсеров – любимого военно-морского детища Сталина – по его определению, это должен был быть «крейсер-пират», «крейсер-бандит». Отказаться, или даже сократить их строительство Сталин позволить не мог.
После этого, как вспоминает моя мама, Кира Николаевна Головко «в конце пятьдесят второго года последовал наш внезапный отъезд на Балтику. О неожиданном назначении туда Арсения командующим флотом мы узнали летом, находясь в отпуске, в Сочи. Для него это было понижением в должности, он переживал, и в тоже время считал, что на флоте, вдали от московских интриг служить ему будет проще».
Вернулся отец в Москву в самом конце 1956 г., когда был назначен первым заместителем Главнокомандующего ВМФ.

Михаил Головко, журналист,
капитан 1 ранга запаса

{1}ЦВМА. – Ф. 14. – Оп. 19. – Д. 1, 2.
{2}Там же.
{3}Там же.
{4}Там же.
{5}Там же.
{6}Там же.
{7}Там же.
{8}Там же.
{9}Там же.
{10}Там же.
{11}Там же
{12}Там же
{13}Там же.
{14}Там же.
{15}Там же.
{16}Кузнецов Н.Г. Адмирал Л.М. Галлер (из архива В.Н. Кузнецовой). — С. 12.
{17}Личное дело Галлера Л.М. — Л. 23.
{18}ЦВМА, личное дело адмирала Л. М. Галлера. С. 20.
{19}Курсивом с подчеркиванием дан текст, предположительно не вошедший в окончательный вариант письма. В личном архива адмирала А.Г. Головко сохранилось несколько черновых вариантов этого документа. (М.Г.)
{20}Тихоокеанский флот был разделён на 5 и 7 ВМФ. (М.Г.)
{21}В тот период – Главный инспектор сухопутных войск. (М.Г.)
{22}РГАЭ. Ф. 8899. Оп. 1. Ед. хр. 1485.Л. 16 – 27.
{23}Бывшие нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин и командующий ВВС А.А. Новиков были арестованы, объявлены вредителями и находились в заключении. (М.Г.)
{24}Адмирал Головко был тогда Первым заместителем Военно-морского министра – Начальником морского Генерального штаба.
{25}РГАЭ. Ф. 297. Оп. 2. Ед. хр. 67. Л. 33 - 34.
======================

Вопросы принимаются и будут переданы по адресу.

Бурмедич