Есть документальная повестуха Демидова: ОГНЕДЕЛЬЦЫ,
1983 года,
она же "Снаряды для фронта" - 1985 года издания. Автор интервьюирует Селянкина. Он работал у Дьяконова. тот рассказывает историю с его РГД-41
> 1983 года,
>она же "Снаряды для фронта" - 1985 года издания. Автор интервьюирует Селянкина. Он работал у Дьяконова. тот рассказывает историю с его РГД-41
Почитал что есть - кладезь! Спасибо!
Вот только электронной версии нигде не отыскать... может есть у кого на "локали"?
>> 1983 года,
>>она же "Снаряды для фронта" - 1985 года издания. Автор интервьюирует Селянкина. Он работал у Дьяконова. тот рассказывает историю с его РГД-41
>
>Почитал что есть - кладезь! Спасибо!
>Вот только электронной версии нигде не отыскать... может есть у кого на "локали"?
у меня "огнеборцы" сграблены с гуглобуха но чтобы все это оформить нужно пару дней пыхтеть
----------------------------------
К тем же примерно дням начала июля относится и еще одна история с новым оружием. Никто из участников ее точной даты сообщить мне не смог, но все хорошо запомнили, как однажды вечером их, представителей заводов, институтов и конструкторских бюро, срочно вызвали в Смольный и в самой категорической форме предложили «через три дня» представить проект ручной противотанковой гранаты. — Это было личное задание Сталина, — убежденно говорил мне Аполлон Николаевич Селянкин, служивший в Ленинграде, где существовала в войну небольшая группа, конструкторов по минам и гранатам! — Я работал под руководством Михаила Григорьевича Дьяконова. Вы его, несомненно, знаете: еще в первую мировую войну была ружейная граната и мортирка Дьяконова. Потом — знаменитая РГД-33: ручная граната Дьяконова образца 1933 года, с гофрированной железной ручкой. Перед войной мы с ним мараковали над гранатой, которая должна быть и ручной, и ружейной, и дистанционной, и ударной. Занятный, изобретательный был дядька... О Михаиле Григорьевиче Дьяконове я наслышан. Старики боеприпасники рассказывали, что в первую мировую войну он, грамотный и весьма сообразительный связист, исхитрился будто бы перехватить важный телефонный разговор самого германского кронпринца, за что был возведен в чин штабс-капитана и награжден золотым оружием. Потом служил начальником специальных мастерских Высшей стрелковой школы. Увлекся конструированием и в начале 1917 года сдал на вооружение российской армии так называемую ружейную (или винтовочную — она, с помощью надеваемой на ствол мортирки, выстреливается из винтовки) гранату, оказавшуюся настолько удачной, что она просуществовала до конца Великой Отечественной войны. С 1918 года М. Г. Дьяконов работал конструктором боеприпасов. Параллельно не раз удивлял и развлекал сослуживцев и близких знако□яд занимательными техническими новациями, вроде «устройства для изобличения карманников», демонстрировавшегося когда-то даже в музее криминалистики.
Группа у Дьяконова была сильная, сложившаяся. Один лишь Селянкин, бывший в финскую командиром танковой роты и пришедший, выздоровев после ранения, считался новичком. Остальные — и конструктор Сергей Геннадьевич Скворцов, и специалист по штампам Михаил Павлович Мельников, механик Макаров, другие сотрудники — работали с «дедом» еще с конца 20-х годов. Видали они и «кавалерийские наскоки» на конструкторов.
На отработку прославившей его ручной гранаты (РГД-33) М. Г. Дьяконову дали сначала всего полтора месяца. Потом он ее, правда, почти семь лет дорабатывал... С годами, однако, старик стал не в меру педантичным, ворчливым и неуступчивым.
— Михаил Григорьевич (я его дядей Мишей звал), — продолжал свой рассказ А. Н. Селянкин, — говорит: «Я уже стар, чтобы в такие игры играть — «за три дня»! Полагаю, простят мне по старости. ... Понимаю, говорю, но ведь не стали бы так... Надо, значит. В общем, он отказался. Я тогда ему внушаю, что и так тоже нельзя: в такое время отказываться от срочного оборонного задания!
Давайте, говорю, хоть что-то сделаем. Возьмем, например, вашу ручку от РГД-33, приделаем к ней баллон с ВВ в «ворошиловский килограмм» (тогда все называли «ворошиловским», да и граната — инициатива маршала)... «А запал? — отвечает. — Запал тоже удлинять надо, отрабатывать, а это — два-три месяца...»
Решили: не будем ничего переделывать. Запал удлинить огрызком карандаша, поскольку капсюль-детонатор в РГД-33 сильный: должен взрывать и килограммовую массу... Через день я повез наше изделие в горком, к секретарю по оборонной промышленности Михаилу Васильевичу Басову...
Принимать предложенные заводскими и другими конструкторами гранаты на вооружение /вызвали майора А. Д. Егорова. — Захожу в кабинет Басова, — рассказывал Александр Дмитриевич, — мать честная! — весь стол в каких-то железках. Стол у Басова был большой, так, наверное, штук четыреста разных разностей уместилось. Стою, рассматриваю. Михаил Васильевич подождал немного, дал мне осмотреться, потом спрашивает: «Так какую будем принимать на вооружение?» Ну что я ему скажу?.. У нас в управлении тоже не один изобретатель перебывал с ручными гранатами. Помню, приходит комиссар штаба артиллерии Голубев с тончайшим «молочным» фарфором. «Вот, — говорит, — Егоров, фарфоровый завод предлагает хоть миллион таких гранат. Срочно рассмотрите; это дело серьезное.
Им сам товарищ Жданов занимается». А я ему: «Товарищ полковой комиссар, ведь Гаагская конвенция запретила применение стекла в разрывных снарядах, как негуманное средство...» — « Да ну?! — испугался он. — А я и не знал...»
И вдруг вижу: кто-то взял штатную РГД-33 и довел ее вес до одного килограмма. Вот эту, говорю, рекомендую принять. Басов мне: «Эту так эту. Я ее тоже знаю, и заводы некоторые — даже артель «Примус» — осваивают ее осваивают ее механику...»
— Александр Дмитриевич! — возопил я, бывший пиротехник, воспитанный на строгих канонах боеприпасной науки. — Ведь она же — дистанционная: за те три с половиной секунды, что горит замедлитель, танк-то далеко уползет! Как же так?..
— Три и шесть десятых, — поправил меня Егоров. — Ну и что? Вы же знаете: с середины XVI века пытаются сконструировать хорошую ударную гранату. И что? Сделал кто-нибудь?
...Меж тем кабинет Басова наполнялся народом. Неожиданно зашел А. А. Жданов, член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградских обкома и горкома партии, член Военного совета Северо-Западного направления.
— Готово?
— Да, — доложил Басов. — Но только без детальных рабочих чертежей.
— Хорошо. Директорам заводов — по списку — обеспечить производство механики для гранат. Срок — четыре дня. И, — к Селянкину, — завтра же подготовить десять боевых образцов и подорвать мне на старых танках...
Группа М. Г. Дьяконова на всякий случай заготовила двадцать гранат. С завода подъемно-транспортного оборудования на Митрофаньевское кладбище, которое выделили как «полигон», привезли два старых разбитых танка. Вырыли окопчик.
— Военный (это был майор Я. Я. Алексеев из отдела боеприпасов. — В. Д.) размахнулся, — вспоминал А. Н. Селянкин, — бросил и сразу же оторвал кусок трака. Потом — второй... Басов говорит: «Хватит, хватит — так вы мне все танки порвете...» Подписали акт и уехали. Сразу же посадили нас за установочные чертежи...
Как гранату назвали? Лучше не вспоминать... Предлагали: РПГД — « противотанковая Дьяконова» — старик наотрез отказался от авторства. В литературе она нередко упоминается как РГД — без 33. Но официальное ее название — РПГ-41: считалось важным выделить слово « противотанковая». 10 июля бюро горкома партии приняло специальное постановление: в течение месяца изготовить сто тысяч ручных противотанковых гранат РПГ- 41. А в ней, между прочим, по меньшей мере два десятка деталей, в том числе — сложной конфигурации. Поскольку же производством их должны были в основном заниматься предприятия местной промышленности, промкооперации, кооперации инвалидов и т. п., то и вообразить себе невозможно, какие трудности они преодолели, чтобы в срок и как надо подготовить станки, оснастку, десятки разновидностей обрабатывающего и мерительного инструмента...
И в тот же день, доложив о результатах испытаний, о том, что граната вполне пригодна для борьбы с танками, Андрей Александрович Жданов сообщил Государственному Комитету Обороны, что в Ленинграде организовано ее массовое производство. Ну что же, так оно, в общем-то, и было. Уже вечером этих десятых суток июля подготовленные и принятые строгими контролерами ОТК и военпредами (за первые 300 штук расписался А. Н. Селянкин) корпуса гранат пошли на снаряжение их взрывчатыми веществами.
...Наталья Степановна Воронова (тогда, разумеется, просто Наташа) 21 июня 1941 года защищала в Химико-технологическом институте диплом. Готовилась она на кафедре академика А. Е. Порай-Кошица по солидной теме синтеза красителей и промежуточных продуктов, а собиралась варить гуталин в одной артели города Пушкина, Так сложилось — она ждала ребенка, и хотелось на первых порах устроиться куда-нибудь поближе к дому. А пришлось идти на совершенно неведомое, пугающее какое-то снаряжательиое производство, «начинять» взрывчаткой боеприпасы. — 14 июля, — рассказывала Наталья Степановна, — я уже была мастером цеха по снаряжению ручных противотанковых гранат. «Цех»... Навес, а под ним — двадцать, двадцать пять бабенок — вот и весь «цех». Сидим, ковыряемся: уминаем деревянными колотушками и молотками чешуйчатый тротил в гранатные оболочки... Занятие со взрывчатыми веществами вредное, до войны полагалось работать не больше шести часов. Тут уж, конечно, со временем не считались. Оболочки часто разбивались — девчонки ревели: за брак-то сильно попадало, а оболочки пропаяны плохо, деревяшки наши ломались — опять морока. Потом холодно стало: работа мелкая, сами почти без движения... Не разомнешься — чем дальше, тем все требовательнее: «давай! давай!». — Да уж, «давай» — это было главное, — дополнил ее инженер Тихон Семенович Потапенко. — Даже когда немцы уже перелезли через Лугу, самым важным снарядом была зажигательная бутылка. Ну, а раз появилась граната...
Бывало так: привезут с «Северного пресса» четыре-пять ящиков консервных банок с ручкой, а на другом дворе уже военные ждут порой — прямо с передовой. Спрашиваешь: ну как она, наша продукция? «Рвет надежно, если успеет гусеницей наехать. Только давайте скорее...» Доморощенные ленинградские РПГ-РГД (через руки снаряжалыциц в 1941 году прошло 3 150 000 гранат, в том числе 798 тысяч — РПГ-41) дело свое сделали. С достаточной ли эффективностью? Не знаю: сравнить не с чем, других не было. От себя могу сказать одно: среди тысяч различных боеприпасов, оставленных или неразорвавшихся, уничтоженных за многие годы очистки от всяких таких вещей мною и моими товарищами, разминерами послевоенных лет, РПГ эту я встречал раза два-три — не больше. Значит, использовали ее фронтовики на всю, как говорится, катушку. Лишь бы имелась она в достатке — эта «личная артиллерия» бойца. Увы, уже к концу июля — началу августа в работе ленинградских снаряжальщиц боеприпасов участились вынужденные простои. Начались перебои со взрывчаткой.
ПОД ШИФРОМ „АН"