От Глеб Бараев
К All
Дата 07.09.2000 23:54:39
Рубрики Современность;

"Медведь"

По прозвищу “Медведь”



Александр Черномашенцев, кличка Медведь, военный преступник, наемник из России. Офицер, воинское звание — подполковник югославской армии. Должность —командир разведывательно-диверсионной специальной единицы (РДСЕ) подразделения 2787 югославской армии. Разыскивается международным трибуналом. За голову русского подполковника Александра по кличке Медведь была объявлена огромная сумма — 2 миллиона долларов. И он четко осознавал, что это значит и с чем будет связано его будущее. Нижеследующий текст записан с его слов в период с 25 июля по 5 августа прошлого года. 7 августа он исчез.

Дорога на войну

В Югославию я добирался через Будапешт, оттуда в Новый Сад, через Субботицу, затем уже в Призрань. Проехал кое-как через всю Югославию. В городе Приштина провел три дня и три ночи, которые ничего не дали. Потом тупо надел спортивный костюм и пошел по дороге в сторону границы — туда, где идут боевые действия. Прошел километров тридцать, останавливается автомобиль. Оказалось — милиция. Они подвезли до Призрани и помогли найти командование бригады.

За первую неделю службы он показал отличные военные практические и теоретические знания, знание тактики. Вторую неделю ему поручили командовать людьми, а на третьей неделе он уже приступил к боевым операциям. Пришлось одному углубиться на 5 км в зону противника и притащить оттуда живого и невредимого врага, набитого важной информацией. На четвертой неделе службы в югославской армии он был назначен на должность командира отдельной Разведывательно-диверсионной специальной единицы (РДСЕ). Сам начал все с нуля — подобрал людей, кадры, получил оружие, провел обучение личного состава. РДСЕ — это не только проведение самых тяжелых боевых операций, но и центр по спецподготовке офицерского состава. Он восстановился в своем звании, получил погоны подполковника, должность, обрел соответствующее положение.

Здесь горная местность. Занимаюсь много — ходьба, бег, ежедневно преодолеваю минимум 5—10 км, учитывая сложность рельефа — как 25—50 на равнине. В подчинении находится 720 человек в оперативном порядке. Я организовал базу, построили полигон — у моих подчиненных теперь есть реальный шанс остаться в живых… Сначала автомат носили на плече. Дулом назад. Приклад спереди. Чтобы открывать огонь на звук сзади и вкруговую. Целая технология обращения с “калашом”. Потом вообще запретил носить ремни на автоматах. Всегда снят с предохранителя, патрон дослан в патронник. Всем запрещено было бить очередями. Надо убивать, а не стрелять. Очередь — самоуспокоение, борьба с собственным страхом. Для очереди есть пулемет, а от “калашникова” можно добиться скорострельности одиночными. И потом никто не знал, сколько придется воевать. Все заводы, производящие вооружение, были уже разбиты. Патроны жестко контролировали. Офицеру дали ящик на роту — и все. Получишь еще, не получишь — неизвестно. Вот и действовали, исходя из того, что не получишь. Тем, кто бесцельно расходовал боеприпасы, командир мог дать 8 месяцев тюрьмы. Когда говорят, что больше всего радовали деньги и золото в домах и на захваченных военных базах ОАК, смешно. Больше всего они радовались боеприпасам. Конфискованное оружие сдавали на склады, а патрон 7,62, он у них хоть и китайский, некачественный, как все китайское, но всегда в радость. А югославские патроны качественные. За всю войну ни одной осечки не знаю. На ответственные дела брали свои патроны. А все думают деньги… Чушь. На войне деньги не платят. На войне проще того убить, кому должен. Или отправить туда, где точно убьют.

— Выходит, каждый пусть сам зарабатывает. Я имею в виду — на чистках, например. Трофеи, мародерство…

— Нет, умрешь. Все умирают, кто берет деньги или золото. Взять можно только то, что необходимо на данный момент. Один мой солдат взял пятерку “бундес”, во “фришопе”, я от доли отказался. Он обрадовался, домой отнес… А через неделю в засаду попал. Но я не настаиваю, это моя, для себя истина. Тем более я не претендую на роль судьи или учителя…

Мужская работа

Тренировками он всех замучил. Доводил до изнеможения, бег в шахматном порядке, ходьба задом, стрельба под ноги. Один задом, второй вперед смотрит. И сразу после тренировок — боевые действия. Но они жизни спасли многим, эти его тренировки.

Любовь на войне

Я запланировал одну операцию и для куражу попросил в штабе бригады танки. Остается несколько дней, и вдруг оттуда приходит сообщение: “Выделить в помощь РДСЕ два танка”. Вечером приехали две машины Т-55 (похож внешне на Т-34, только башня поздоровей). В ворота базы входят шесть танкистов и две девушки. Девушки — проститутки. Понятно. Все поздоровались и познакомились. Девушкам приготовили кофе, а танкистов уважительно попросил замаскировать танки в соседнем дворе. Ужин остыл, пришлось принести и разогреть его заново. Был вечер, половина девятого. И танкисты, и проститутки поддатые.

Все едят. Танкисты привезли с собой ракию. Полную солдатскую фляжку. Литр. У нас выпивки не было. Предложили нам — мы отказались. Я объяснил, что у нас физические нагрузки огромные, нервная работа и плотный график. Они удивились и от неудобства ситуации стали объясняться, почему они в таком состоянии и пьют.

После ужина, на котором выпили всю ракию, двое с девушками пошли спать в танки, отказавшись от предложенных двух комнат (как выяснилось позже, в танках находились глобальные запасы ракии). Четверых разместили на матрацах в обеденной комнате. После полуночи начались чудеса.

Где-то в половине первого ночи раздался выстрел из танка. Не бомба. Не мина. Не в нас. Значит, от нас. Слышу — шорохи, возня и топот в том углу, где спали танкисты! Я понял — из танка шарахнули! В сторону Албании улетел снаряд.

Надо сказать, что мы до этого с танкистами еще дел не имели и характера и нравов этого рода войск не знали. Танкист — постоянная мишень. Нервы, конечно. Я решил на пацанов не ругаться. Вызвал дежурного, хотя было уже все ясно. Дежурный доложил, что из танка был произведен выстрел в сторону Албании.

— Что еще плохого?

— Плохого ничего, есть только хорошее.

В темноте стало понятно, что дежурному “уже хорошо”.

— Что? Говорите.

— Люки в танках были открыты, и всю ночь оттуда орали девки.

Лицо дежурного светилось. Я тоже не сдержал улыбки. У этого человека очень давно не было отпуска, и я порадовался за него. Несмотря на элементы бардака, я испытывал очень определенные симпатии к этим ребятам в шлемах. Творчество, куда без него. А на войне и подавно.

Все проснулись и выскочили на улицу. Там уже стояли пятеро бойцов РДСЕ, и, захлебываясь от смеха, они поведали о причине выстрела. Во время полового акта танкист и девушка что-то там задели и как-то так произвели выстрел. Все очень, очень пьяные. Может, и придумывают — не важно. Вдруг выскочил из люка очумелый и перепачканный танкист, в трусах (видно, только надел) и в шлеме. Девка не вылезла. У нее, оказывается, о железные углы голову рассекло. Танкист очухался чуть от выстрела, был удивлен сам и плохо соображал. Пьяный.

Однако в головах танковых людей от звуков орудийного выстрела произошли глобальные изменения. Они светились в ночи, как святые. Все танкисты одновременно и маниакально почувствовали СВОИ дела, СВОЮ стихию, активизировались и стали требовать ракию у голого. Про остальное — про задание, например, разумеется, частично забыли. Выстрелы из орудий — вот самое главное для этих людей. Конечно, ракия еще и девки. Но выстрелы — главнее. В соседнем танке люк был закрыт.

— Отстаньте от меня с ракией. Не приставайте. У меня телка голову рассекла, — нерешительно отвечает голый в шлеме.

Танкисты сменили тему, из-за него голову Женщина рассекла. Стали постепенно переходить к требованию выдачи из танка девки для спасения от новых ссадин и проломов. Выстрел просто дико возбудил людей в шлемах и замасленных униформах. Их действия походили на культовый танец сектантов. Человек в трусах и шлеме был очень пьян и вел переговоры крайне слабо.

Тут произошло чудо: открывается люк соседнего танка, и оттуда вылезает вторая девка с литровой бутылкой ракии (албанцы, кстати, пьют ракию тоже). Девка говорит, садясь на башню:

— У меня есть ракия. Я несу ее вам и выпью с вами. Где вы расположились? Пошли к вам.

Дежурный выдал компании стакан, хлеб белый и трехлитровую банку консервированного перца. Танкисты ушли к себе наверх. Возня, шорохи и стоны продолжались до утра.

…История эта закончилась свадьбой. Перед тем как попрощаться с танкистами, Медведь их женил. Пару выстрелов сделали привычно в небо на Албанию (значение выстрелов Медведь оценил). И — прямо в магазин в центре села, через стеклянную витрину туда, где отдел был для новобрачных, с развернутой назад башней въехали. Саша выбрал смокинги и приказал танкистам их надеть, а проституткам выдал белые свадебные платья. Включили кассетный магнитофон, произнесли тосты, вынесли обручальные кольца.

Когда обалдевшая полиция подъехала, я представился и объяснил, что у них свадьба. У танкистов. Две пары сразу. Показал их. Кольца прямо на глазах у полиции надели. Все женихи и невесты очень пьяные. Ребята из полиции сначала напряглись, но потом улыбались, когда мы из села уходили. Помахали. Они уже слышали про Медведя, русского подполковника Александра. Но они не знали, что у Медведя есть танки. Да, наличие танков и девок прибавило авторитета всей разведывательно-диверсионной специальной единице.

— Саня, а секс нужен на войне?

— Не нужен там секс. После чисток секс не нужен. Да и в горах о жизни в основном думать приходилось. О своей, о людских. Чтоб не убили, понимаешь… Или мину разминировать, например. Я же не сапер. А приходилось на ходу учиться. Сербы все в стороны на 200 метров разбегаются, а ты трудишься. Мины взрывал, если был не уверен… Тоже что-то вроде секса получается. Порножурналы у нас, правда, были. Обложка цветная, а в середине все на газетной бумаге. Ничего не разберешь, печать плохая. Сидишь, рассматриваешь, сам додумываешь, где что. Тоже интересно…

Смерть на войне

Микроавтобус с моими людьми и сербскими солдатами спускался вниз по горной дороге. Старый мордастый “форд”, а за ним еще грузовик. Дорога горная, грузовик немного отстал. Деша, водитель “форда”, шедшего впереди, увлекся и оторвался вперед от грузовика метров на двести. Машина у него короткая, ехать удобнее на поворотах. На очередном повороте смыкание — другая дорога подходит, две сходятся в одну. В этом месте ехать приходилось вниз, с горы спускаться. На откосе боевики УЧК спрятались. Классически. Выстрел трамбленом. Попали прямо в салон “форда”, когда тот с горы ехал. Началась эксплозия, взрыв внутри.

От взрыва очень сильно пострадали водитель Деша и мой парень — Славалюб Дия. Оба были живы еще после взрыва. Дие осколком развалило кость, голень, открытый перелом. Но он первый выскочил из автомобиля и одновременно, сам раненый, открыл ответный огонь из “калашникова”, прикрывая выскакивающих из “форда”. Шиптари тоже стали стрелять по нему. Весь огонь Дия принял на себя. У него были осколки в голове, в спине… Ну и его еще, еще очередью по вертикали — нога, бок, где печень… Бедро раскрошили Дие…

…Из салона микроавтобуса стали остальные выскакивать. И тут Деша, полутруп, стрелять начал. Как выяснилось позже, он отстреливался, уже имея пять осколков, две пули в шею, пять — в руки, плечи и грудь. Они с Дией, все в крови, и потеснили террористов. Те стали отходить, отстреливаясь. Вниз, по винограднику…

Дия, когда увидел своих, подмогу, стал терять сознание. Попросил передать привет детям. Он все понял, почувствовал, что умирает. Раненых на плечах потащили вниз, в Тусус. А Деша еще двести метров пешком шел, представляешь?

Блокпост

Мы возвращаемся с операции. Подходя к посту милиции, я сделал несколько выстрелов трассером в воздух, чтобы оттуда по нам не открыли огонь. Я крикнул по-русски: “Это подполковник Александр”. Я часто применял русский в экстремальных ситуациях, чтобы подать сигнал о себе. Чтобы не перепутали. Меня выручал мой язык. Ведь по-сербски могли говорить и албанцы, а по-русски только я. На посту милиции мы выставили дополнительную охрану и сели разговаривать с милиционерами.

Курим. Все разное. Один из них, главный, был родом из села у Призрани. Так, чтобы не слышали остальные, он поведал мне, что албанцы узнали это и напоминали ему по рации, что у него есть семья, называли имена родственников, сестры, отца и матери.

— Нас обвиняют в том, что мы воры и взяточники, но мы такие же, как вы, мы живем на зарплату.

В этот момент в его руках оказалась пачка “Мальборо”. Мы отказались. Сначала я: “Спасибо, у меня есть”, потом все остальные “мои”, и закурили югославскую “Дрину” без фильтра, которую нам выдавали по пачке на два дня.

А в Сербии принято угощать и не принято отказываться. Отказавшийся от подарка выказывает свое неуважение к дарящему. Он все понял. Поняли и мы его. Я чувствовал, шиптари рядом. Вот оно. Дэн, один из моих бойцов, тихо подходит ко мне и незаметно для остальных говорит:

— Господин подполковник, разрешите обратиться…

Мы вышли на улицу и ясно увидели, что в 70 метрах от поста, в заброшенном албанском доме зажглась свеча. Меня охватило знакомое волнение. Но мы в гостях. И приличный гость не может без разрешения хозяина заниматься своими делами. Неэтично, как минимум.

Я позвал милиционеров. Вышел тот, кто предлагал “Мальборо”.

— Что это? — спросил я, показывая на светящееся среди ночной черноты окно. — Есть ли там наши люди? Ваши люди?

— Нет.

Это значило, что там только пустые брошенные албанские дома и ничего больше. Дома, в которых так любили останавливаться террористы — боевики УЧК.

— Дэн, давай “Золю”, бегом! — приказал я часовому. Дэн убежал за гранатометом, а милиционер, суетясь и нервничая, стал рассказывать о том, что на его пост уже полтора года нет нападений. Я наконец-то все понял, повернулся и посмотрел ему в глаза. Он быстро, боясь, что произойдет непоправимое, продолжал:

— Здесь нельзя совершать никаких боевых действий. Это не ваша зона ответственности.

Он трясся. Да, это была зона ответственности милиции. Их маленький хрупкий мир, построенный на крови моих израненных и павших товарищей. Я понимал, чувствовал тех, кто, обнаглев, зажигал свет в албанском доме, видел их довольные лица. Это те, кто убивал, расстреливал нас, представителей законной власти. Это группа, совершившая диверсию несколько часов назад. В спину колют взгляды моих бойцов, не понимающих, почему командир медлит. Несмотря на усталость от этого дня, жажда мести обуревала нас, и великого труда нам стоило сдержать себя. Муки, страшные муки испытывали мы… Мы, охотники, выследившие наконец-то зверя, догнавшие людоеда, хотели завершить операцию и имели для этого все. Даже основания.

— Дэн, отставить… Успокойся, милиционер. Твои дети будут живы, ты, может, хороший парень, но есть обратная сторона закона борьбы. Чуда не будет. Если не нападешь ты, все равно нападут на тебя. Я прекрасно понял тебя.

Меня не поняли, когда я не открыл огонь, мои же ребята. Уже после, на базе, я объяснил им, что на войне должен быть порядок. Что мы не банда и вынуждены считаться с утвержденными правилами и расстановками. Я не стал говорить про заложников, про вынужденную измену, про слабость простого человека и безысходность ситуации. Одним словом — блокпост. Ни свои, ни чужие. Ничьи, жалкие, брошенные люди. Нам, диким и голодным с гор, легче.

Дорога с войны

10 июня закончились бомбежки.

16 июня правительство Милошевича приняло решение об отмене военного положения.

25 июня батальон полковника Делича, или подразделение 2787 югославской армии, в которую входила РДСЕ, попал в окружение.

Уже сутки колонна двигалась в сторону Югославии, теряя своих людей и одновременно разбухая от сотен сербских беженцев, которых не устроили обещания KFOR и планы Милошевича оставить сербов в Косово. Шиптари шли за колонной Делича по пятам…

…Натовцы, преградившие нам дорогу, понимали, что перед ними русский мясник. Мой красный берет, когда все в зеленых, мои бешеные глаза, худоба и русская речь заставляли их теряться и думать, как вести себя со мной.

Подошел капитан-немец. Я не буду с ним говорить. Я показал на свои погоны, и он ушел. Подошел генерал, долго смотрел на мой серебряный перстень, на татуировки, затем мне в глаза. Отошел. Они совещались минут пятнадцать, потом подали сигнал, и мы двинулись дальше, но уже в сопровождении немецкого танка и взвода пехоты…

Вечером немцы нас накормили, помогли с охраной. Мы даже успели помыться. Гражданские немного успокоились. Нормальные ребята оказались, эти немцы. Немцы сербам нравятся, англичане нет.

Утром я почуял беду и решил соскочить. Делич не верит:

— Чего мы пойдем? Здесь надежное прикрытие. Война окончена.

Это говорит Делич. Мой командир, непосредственный начальник. Спорить некогда и неэтично. Время. Время не только деньги, но и жизни. С Деличем остались около 1000 человек. Двоих своих людей оставляю специально с Деличем. Я знаю о будущем больше, хотя моложе его на 25 лет. Шиптари постараются выпросить нас у немцев.

Часть колонны тронулась рано утром. Уже через час за спиной раздались выстрелы. Шиптари напали, а я знал это заранее. Ну что, выть, злиться, матом орать? На кого? Нет, не орать. Эмоции ни к чему. Там убивают неподготовленных спящих людей, поверивших в мир, но такое нормально для этой войны. Остановились. Я послал несколько человек на помощь.

“Мои” успели очень вовремя, и неожиданно ударили шиптари в спину. Видели много убитых и раненых сербов и немцев. Гражданских много убили. У немцев двое раненых и трое убитых. Когда полковник Делич, командир батальона, вернулся, то сложил руки на груди и произнес поверженным голосом:

— Подполковник Александр, командуйте колонной… Располагайте мною как подчиненным.

На вторые сутки марша его ранило. Медведь увидел, как шиптари в окне разворачивал пулемет, но прятаться было поздно. Место открытое, самое глупое, какое только может быть. Драган присел, ему снесло голову. Сашу пробило навылет. Он смотрел на пулемет в упор и не присел даже. Дошел до микроавтобуса сам. Надо было успеть забраться на телегу, в микроавтобус, чтобы никто ничего не понял, а то паника… Он сам заткнул дырки тряпками и перетянул грудь еще каким-то грязным целлофаном. Врачей не было. Саша потерял сознание уже на сербской земле.

Эпилог

7 сентября, в ночь с воскресенья на понедельник.

Он выступил в прямом эфире по радио “Эхо Москвы”.

11 сентября 1999 г.

Он не вернулся домой. Последний раз его голос слышали около полуночи по телефону. Он обещал созвониться.

Октябрь. Конец месяца. Звонок его жене Татьяне.

— Господина Александра.

— Его нет.

Молчание. Пауза.

— Он изгубился?

— Да.

Декабрь. Просмотрены все трупы по Москве. Бюро несчастных случаев. Морги. Его нет.

— Его не стало в начале сентября, — сказала пожилая женщина, глядя на фотографию в октябре.

— Ваш муж жив, — сказал компетентный человек, глядя на фотографию в декабре.

Гадаю по руке:

— Он жив и вернется. Он находится среди мужчин, и это его держит…

21 декабря, вторник.

Звонят домой Тане. Звонит казак. Атаман.

— Татьяна? Я его видел. Он в Чечне, с ним рядом нормальные люди. Не переживайте.

Олег Гастелло