>несмотря на всю шпиономанию в тех же сборниках документов НКВД есть куча свидетельств что многие на войне ничем не парились и говорили то что думали .
>не знаю то ли дураки болтливые , то ли "дальше фронта не пошлют"
> и куча воспоминаний как и что мы вместе делали с "друзьями" можно хотя бы почитать воспоминания Слуцкого который поэт. как кого и с кем они насиловали , и какие у них были дружбы с румынами и болгарами
заметьте - куча документов НКВД))))))) они там их видать специально писали , чтоб потом в "пионерской зорьке" публиковать)))
почему то у меня сложилось такое ощущение , что в тылу как раз нарваться на санкции за болтовню сильно проще было - всеж в передовых частях особисты стадами не ходили....да и вобщем , не все были конченными чудаками , чтоб за каждое слово человека с ружьем гнобить почем зря
а можно поподробнее - что за книга с воспоминаниями Слуцкого? ( каюсь - не силен я в поэтах)
он знал иностранные языки . не помню то ли в политотделе армии находился. Но был прямым участником событий при установлении контактов с местным населением в болгарии румынии югославии и австрии . описывает как и что . по моему называется " моя война" какой он поэт не мне судить , но вот например
Ещё скребут по сердцу «мессера»,
ещё вот здесь безумствуют стрелки,
ещё в ушах работает «ура»,
русское «ура-рарара-рарара!» -
на двадцать слогов строки.
Здесь ставший клубом бывший сельский храм,
лежим под диаграммами труда,
но прелым богом пахнет по углам -
попа бы деревенского сюда!
Крепка анафема, хоть вера не тверда.
Попишку бы лядащего сюда!
Какие фрески светятся в углу!
Здесь рай поёт! Здесь ад ревмя ревёт!
На глиняном нетопленом полу
лежит диавол, раненный в живот.
Под фресками в нетопленом углу
Лежит подбитый унтер на полу.
Напротив, на приземистом топчане,
кончается молоденький комбат.
На гимнастёрке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит! (Шёпотом - как мёртвые кричат.)
Он требует как офицер, как русский,
как человек, чтоб в этот крайний час
зелёный, рыжий, ржавый унтер прусский
не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит ордена,
оглаживает, гладит гимнастерку
и плачет, плачет, плачет горько,
что эта просьба не соблюдена.
А в двух шагах, в нетопленом углу,
лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
уносит прочь, в какой-то дальний зал,
чтобы он своею смертью чёрной
нашей светлой смерти не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранца наставляют воины:
- Так вот оно, какая здесь война!
Тебе, видать, не нравится она -
попробуй перевоевать по-своему!