"Они оцепили дом в одну минуту. Все были в форме, в своей обычной форме,
видимо, дело сегодня предстояло настолько рутинное, что нужды в штатской
маскировке не было. Только командовали трое в хороших серых пальто и меховых
шапках - они вылезли из последней бээмпэ и сразу стали в стороне.
Мы лежали на тонком снегу за кустами, и, еще зажимая ей рот я
прошептал в ухо этой гадине:
- Крикнешь - либо сам тебя убью, либо они возьмут. Они свидетелей не
любят. А мне уж тогда все равно. Поняла?
Она кивнула, насколько могла, стиснутая моей рукой. И я отпустил ее -
рука уже окоченела, долго лежать так было невозможно. Едва слышно всхлипнув,
она повернула ко мне лицо и даже не прошептала - только показала губами:
"Прости, Христа ради, прости! Не выдавай! Забудь! "
- Молчи, - шептал я снова ей в ухо. - Лежи молча, не шевелись. Уедут -
пойдешь дальше одна. Все.
Она кивнула и сразу же успокоилась - с невероятным интересом она
смотрела теперь на то, что происходит возле дома. Я смотрел тоже, хотя то,
что там делалось, уже давно не было ни для кого тайной.
Одно отделение вошло в дом. Все окна в доме уже горели - неяркий ночной
свет пониженного, как всегда, напряжения казался на темной улице сиянием.
Прошло примерно двадцать минут...
И вот дверь подъезда раскрылась, и показались они.
Мужчины были все как один в хороших серых пальто и меховых шапках, в
руках они несли плоские чемоданчики. Женщины были в шубах и полушубках из
овчины. Дети и подростки шли в куртках, без шапок, в небрежно накинутых
капюшонах.
Их было около сотни.
Они вышли из подъезда довольно тихо, и так же тихо выстроились на
мостовой в колонну по четыре - два солдата, слегка подталкивая их,
справились с построением буквально за минуту. Из подъезда вышел последний из
группы обнаружения. Мгновенно вытащив из полевой сумки огромный висячий
замок, он запер двери и побежал к танку, над которым возвышалась
радиоантенна, влез в него. Прошло еще две минуты - и во всех окнах погас
свет, теперь навсегда.
Прыткий солдатик выскочил из танка уже с небольшой табличкой в руках,
снова подбежал к подъезду и повесил ее на ручку двери поверх замка.
Немедленно после этого один из тех, кто командовал операцией и своей одеждой
не отличался от выведенных из дома, прошел в голову колонны и негромко - но
в ночном беззвучии было слышно каждое слово - сказал:
- По специальному поручению Московского отделения Российского Союза
Демократических Партий я, начальник третьего отдела первого направления
Комиссии Национальной Безопасности тайный советник Смирнов, объявляю вас,
жильцов дома социальной несправедливости номер - он взглянул в какую-то
бумажку, - номер восемьдесят три по общему плану радикального политического
Выравнивая, врагами радикального Выравнивания и, в качестве таковых,
несуществующими. Закон о вашем сокращении утвержден на собрании неформальных
борцов за Выравнивание Пресненской части.
Машины зарычали и двинулись по краям мостовой, один танк шел впереди,
другой замыкающим. Колонна шла посередине...
Через десять минут на улице было пусто и тихо.
- Куда их? - спросила женщина. Она стояла в двух шагах от меня, пытаясь
дрожащими руками счистить снег и грязь с кожаного пальто.
- Неужели не знаешь? - мне уже не хотелось даже делать вид корректного
обращения с этой жлобской бабой, которая, видно, не слышала ни о чем, кроме
обувного изобилия в столице. - Во МХАТ на Тверской, потом - туда...
Стволом "калашникова" я показал на небо.
" С уважением
