От Всеслав Ответить на сообщение
К Исаев Алексей Ответить по почте
Дата 23.09.2004 12:43:45 Найти в дереве
Рубрики WWII; ВВС; Версия для печати

Рассказ одной из тех, кто строил предыдущую линию обороны...

М.б. покажется интересным...

Попова Людмила Леонидовна. 1924 г.р.
В дальнейшем - штурман в 125 гв. бап.

А про то, что война началась, мы и не знали. У нас отец уехал в командировку, причем на Восток куда-то. Улетел. А утром – долго спали, потом меня мама послала за хлебом. Я иду, смотрю – все бегают, военные бегают, какие-то машины бегают – и ничего не могу понять. Захожу в магазин, там женщины плачут… «Что такое?» «Война». И я пришла и говорю маме – «Война!». «Откуда, кто тебе сказал?!» Я говорю: «Выйди, включи радио». Включили радио – и выступление Молотова. И ждали, а… Знаете ведь – неприятно ждешь, а когда оно случается, все равно оно неожиданно.
И сразу вымело весь городок.
Приезжала ко мне моя подруга – это уже было 1-го июля. И сказала: «Все поехали куда-то… Всех забрали, а нас с тобой оставили». Куда? «К Белорусскому вокзалу». Мы значит, с ней собрали какие-то вещи, поехали. Это первые – я была в первых отрядах, которые строили оборону Москвы.
В 10 часов ночи метро закрылось. Часть там взяли, на Белорусском посадили и повезли к Смоленску. Нас повезли на Киевский (он тогда был Брянский), посадили там и повезли в Брянск. Мы приехали в Брянск, потом несколько каких-то маленьких станций проехали от Брянска – так там нас и высадили. И мы пошли, шли-шли-шли, нас там распределили – мы рыли противотанковые рвы. Вот первый раз нас там обстреляли.
Это в июле мы приехали, да, июль был! В сентябре, 12 сентября уже взяли Брянск. Это было… 1-го июля мы уехали, ну 2-го мы там были, а это, наверное, середина июля. Первый раз нас обстреляли. И это было настолько неожиданно, что даже никто не упал. Потому что все рот разинули, а он идет и косит – хорошо, не по нашей стороне. Истребитель, шел вот так вот и косил.
Там близко была уже линия фронта, уже в июле. Мы рыли июль и август. В августе было Смоленское сражение, и они начали подходить уже к Брянску. Потому что мы уже ночью видели зарево, уже к нам поступали раненые, уже шли и туда и обратно мимо нас – а мы все колупались с этими противотанковыми рвами. Потом пришел приказ нас отправить в Москву. Пришел какой-то военный (ей-богу, не знаю, в каком звании, это мне было невдомек). Он построил так нас: «Через лес идем. Каждый друг от друга на расстоянии трех метров. Очень много высажено десантов. Если начнут стрелять – чтоб всех сразу не постреляли». Вы знаете, мы пришли в Брянск. Это было уже конец августа.
Брянск бомбили – вы не представляете! Он ВЕСЬ горел! Стояли составы, приходили воинские, и стояли санитарные. И я только помню… Во-первых, у нас с Люськой было, по-моему три или пять рублей денег. И вдруг она мне говорит (Брянск горит, взрывается везде): «А ты знаешь, там стоит киоск и торгуют мороженым!» Мы побежали покупать мороженое (смеется). Купили мороженое, страшно счастливы… Вернулись – и был состав с ранеными, и нас пожалели… Мы вот как-то растеклись и уже не было большой группы, а была группа человек 10-12 – и нас по вагонам взяли. Тронулся этот состав – и тут мы слышим, что за Сухиничи идет бой. И если мы Сухиничи не проскочим, то мы оказываемся в котле. Остановится поезд – мы спрашивать: «Это Сухиничи?» Всем надоели жутко. Короче говоря, наш состав или предпоследний, или последний, потому что прошли мы – потом пропускали мы составы сюда… Когда в Москве вышли на Киевском вокзале: во-первых – вшивые, грязные, оборванные ( у всех, кто поехали в каких-то туфельках – босые) – жутко! Мы вышли там, и радио говорит, что бой идет за Брянск, а Сухиничи уже были взяты. Бой идет… уличные бои в городе Брянске. Мы так выскочили. А из Смоленска наши так – не выскочили. Потому что они попали вот туда под Вязьму; во-первых, их побили еще раньше, а во-вторых – тот, кто остался они все в части. Кто солдатом там, мальчишки, кто санитарками девчонки – они все в армии были. А мы оттуда еще вышли.
Люська моя потом очень переживала – она сказала: «Мы же были в первую оборону Москвы!». Нам не дали медаль за оборону… Я сказала: «Она нужна тебе? Мне не нужна. Ну их к черту – кому-то доказывать…»
- А оттуда не бежали?
- Нет. Все, как одна были. Единственное знаете за кем приехали? Но приехала машина, через неделю – знаете такой был Максим Дормидонтович Михайлов, бас, в Большом пел? А там были в основном маевцы, а дочка его училась в МАИ – вот за ней приехали. Бежать никто не бежал, и она не бежала. За ней приехали, и увезли. Остальные все – даже в голову не приходило, чтобы уйти. Мы жили у тетки Алены такой, нас четыре человека жили… однажды мы приходим – она заколола поросенка. «Лучше пусть мои девки съедят, чем немцы!» А мы еще так удивились, что она говорит, что немцы придут.
И мы были не какой-то народ, мы были – институт МАИ, из нашей школы было человек 10, потом еще институт Пищевой вот был, Ленинградский район… Понимаете, мы были – организованной массой, и были у нас люди, которые начальники, были которые занимались снабжением… Почему-то вот жара была, а нам все время селедку давали… Мы тете Алене принесли селедку, а она заплакала и сказала – она после революции первый раз видит селедку. А когда она нам нажарила картошки на сале, мы ее лупили за милую душу, она сказала: «Это вам, девки, за селедку».
Мы были организованны. А потом когда собирали – я слышала, люди оттуда и бежали, потому что потом выгоняли домохозяек и так далее, понимаете – вот, нужно окопы рыть! Они туда приезжали, конечно они оттуда бежали. А нам даже в голову не пришло. Нас организованно привезли, все было, были какие-то старшие, которые… У нас единственно, что вот наша тетя Алена – у нее был парень лет 15 - Коля такой… Жара была страшная. И она каждый раз наливала ему большой бидон воды и он нес. И вот все кричали: «Дай попить!», а он отвечал: «У меня свои девки есть». Он искал нас, до тех пор, пока он нас не напоил – он никому воду не давал. И вот Коля нас хорошо так поил водой…
Мы жили над хлевом, внизу свиньи, наверху вот так мы жили.
И вы понимаете – не успели построить эту линию. Там были инженеры… ну тогда же носились с этим Дворцом Советов, а тут все это прекратилось, а инженеры вот, которые… вот с нами были два инженера, которые строили этот дворец Советов. Они ходили с картами – вот тут так, вот тут скос… еще в начале. Ой, здесь мало скоса… Потом-то как построили – так и будет, а сначала-то никто не думал, что туда так быстро дойдут! Мы же первого числа приехали – это неделя прошла!
- А обращение Сталина…
- Оно было второго июля. Мы его не слышали.
И первые бомбежки, они были 21 июля, через месяц. 22 июля бомбили Москву. Мы-то ночью слышим – гудит. Люська говорит: «А ведь это летят – на Москву…» Я говорю: «Да будет тебе!..» Она говорит: «А что тут бомбить-то, ночью?» И потом мы когда пришли на трассу, сказали, что Москву бомбили.
Ну вот отряд маевцев (нас присобачили к ним), отряд пищевого института, отряд кооперативного института… Это были такие комсомольские отряды. А вот потом, когда брали уже дома – «Иди, рой, копай!» - вот тут уже не думаю, что была дисциплина. Там уже не было ядра. Когда домоуправление выгоняет – это уже не то. Нас же посылал райком комсомола. Это же была величина!
Но вот этим хуже досталось, кто под Смоленск уехал. Тут как говорится, кто какой билет вытянет.
Но мороженое мы купили!
А самое интересное-то не это. Самое интересное – когда мы вылезли и мы (у нас уже вещей никаких не было, ничего) – и вот мы пошли в метро и нас не пустили. Потому что увидели, какие мы грязные и вшивые, босые… Сказали: «Босые в метро не ходят!». Мы вышли, сели на бордюр и поплакали. А потом – что ж делать! И вот мы трамваями… А поскольку мы деньги-то проели, то в трамвае – до тех пор, пока кондуктор не увидит. И вот так мы добирались до своей Покровской Трещины… Приехали домой.