Рассказывает командующий Средиземноморской пятой оперативной эскадры адмирал Селиванов
…Моментом, когда я, действительно, почувствовал что наш флот, это мировая сила, что мы не просто иногда где-то, в каких-то точках мирового океана появляемся, а реально присутствуем, и с нами вынуждены считаться, можно считать 1967-й год. 14 июля, я хорошо запомнил этот день, потому что это был День взятия Бастилии, Политбюро ЦК КПСС и Министерство обороны СССР решили сформировать в Средиземном море 5-ю оперативную эскадру. Наши корабли и до этого там регулярно появлялись, но с этого дня стали находиться там на постоянной основе.
И это была первая по настоящему ОПЕРАТИВНАЯ эскадра. Эскадра постоянного действия. Ведь флот, когда он стоит в базе, это не более чем дорогая, но бездействующая игрушка. Не зря американцы всегда говорят не столько о своих флотах, сколько о тех или иных оперативных соединениях в том или ином районе. Реальный флот, это тот флот, который в море, на ходу. «В море – дома!» - как говорил великий Макаров о главном принципе обучения военного моряка.
И 5-я эскадра положила начало принципиально новому подходу к использованию флота.
Потом вскоре создали 8-ю оперативную эскадру в Индийском океане и 17-ю в Тихом. По этому же типу потом стали именовать 10-ю на ТОФе и 7-ю оперативные эскадры на севере.
Грустно слышать сегодня о том, как нынешняя Россия напрягая все силы, пытается «вытолкнуть» в Средиземное море отряд из пяти вымпелов и так до сих пор и не может этого сделать.
У меня в 5-й эскадре постоянно находились на боевой службе четыре атомные подводные лодки, десять дизельных, два КУГа – корабельные ударные группы, одна КТГ – тральная группа и силы обеспечения – четыре танкера, две плавмастерких, рефрежераторы и прочее. Обычно состав эскадры - 70-80 вымпелов, из которых четырнадцать – это подводные лодки, 25-30 боевые корабли, и остальное – это суда обеспечения. Дизельные лодки приходили к нам от 4-й эскадры из Североморска сразу целой бригадой. Шли вокруг Британских островов, через Гибралтар, походили к нашей 52-й точке в заливе Хаммамет, где был мой штаб. Получали задачу и расходились, каждая на свое место по всему Средиземному морю. Через полтора-два месяца службы они по графику подходили к 3-й точке, там стояла наша плавмастерская. Обычно поздним вечером. В тёмное время суток. За ночь лодки пополняли запасы продуктов, регенерации, воды, экипаж ходил в баню. И под утро погружались, уходили в район патрулирования.
Конечно за ними охотились «Орионы»-американские противолодочники, следили, старались уцепиться. Но мы всегда обеспечивали нашим лодкам отрыв от преследования. Когда лодка погружалась наши корабли начинали ходить вокруг плавмастерской в разные стороны на разных скоростях, одновременно ведя поиск американских лодок в разных направлениях, которые так же могли пытаться взять наши на сопровождение. В это время наша лодка тихо уходила совершенно в другую сторону.
«Орион» были вынуждены сбрасывать все свои буи, пытаясь разобраться в такой какофонии шумов, но «поймать» нашу лодку уже не могли и обычно уходили.
У меня пятнадцать подводных лодок было по штату, и они все находились в Средиземном море, под водой, участвовали в операциях. Вообще, управление подводными лодками – это довольно сложный процесс. Ведь эти лодки разбросаны по всему морю, они не должны мешаться друг другу, а должны все работать на выполнение задач эскадры. Поэтому лодки ходят строго по обозначенному маршруту, или построены в «завесу».
На связь лодки выходят лишь в определённое время и не каждый день, а иногда и не каждую неделю. Но я всегда знал точно, где и когда каждая лодка находится. Потому что ей дана задача, в какую точку прийти, сколько, неделю или десять дней, там находиться, и куда потом по плану перейти.
Вторая точка встречи была в заливе Мерса-матрух у берегов Ливии и Египта. Это 52-я точка, ее еще прозвали моряки «деревней Селивановкой». Почему так прозвали? Наверное потому, что сюда стягивались основные силы эскадры. И все корабли, когда приходили с Северного, Балтийского или Черноморского флотов, сначала шли ко мне в 52-ю точку. Здесь я их проверял, ставил задачи.
В Эгейском море постоянно стояли наши корабли разведчики. Они перехватывали радиорелейную связь между НАТО и Стамбулом, например.
У американцев на Средиземном море было одно из самых мощных эскадр. Где-то 35-40 единиц кораблей. Обычно в её состав входило два авианосца, с каждым группа из пяти-шести кораблей охранения, флотилия из шести АПЛ в Сардинии, десантный вертолетоносец, бригада морской пехоты. Кораблей у них было меньше, чем у нас. Но у них были базы, поэтому им не было нужды держать здесь так много судов обеспечения. Максимум, у них в нашем море находилось одно многоцелевое судно обеспечения «Сакраменто» для обслуживания авианосцев. Тральщики, буксиры и корабли слежения они использовали не свои, а прибрежных стран-участниц НАТО. Когда выходишь из Дарданел, тебя сразу берет на слежение «турок». Ведет до Хиры, там тебя принмает «грек». Ну, с греками, хоть они и НАТОвцы, отношения у нас всегда были отличные. Сразу выходишь на связь с их разведчиком, приветствуешь, просишь передать личный привет их адмиралу Василокапулису. Минут через тридцать они обычно передают ответный привет от адмирала и дальше ведут себя очень доброжелательно. Так же и с другой стороны Европы – сначала следят англичане, потом французы, португальцы и, наконец, испанцы.
Отношения между моряками да же враждебных флотов были, в общем-то, уважительными. Вот только англичане отличались заносчивостью и некоторой хамовитостью. К примеру, делали на своих кораблях чучело русского летчика в красном скафандре и подвешивали на рее. Потом с этим чучелом проходили мимо нашего авианесущего крейсера да еще какую-нибудь песню оскорбительную запускали.
Американцы наоборот, всегда были по отношению к нам очень корректны. Если я стою я на якоре в 52-й точке, и в наш район заходит америкаснкий отряд, то державший обычно свой вымпел на крейсере командующий 6-м флотом США, обязательно по радио передаст: «Командиру 5-й эскадры. Приветствую. Я пришел, буду стоять здесь два дня на якоре.»
Уровень подготовки американских моряков очень высокий. У них огромный флот, и он все время несет боевую службу в океане. Там есть, конечно, мелочь вроде катеров-пограничников береговой охраны, но все остальное -- корабли океанского флота, и они все постоянно находятся в каких-то оперативных соединениях. Дизельные лодки они отказались строить еще в семидесятых годах – только атомные подводные лодки, и они постоянно находятся в океане. Несут боевую службу по циклу. Вернулся, через два дня в док, восстановление в доке – и снова в поход. Так же и авианосцы, которые по 6-8 месяцев в океане служат. Мы вели постоянное наблюдение за ними и иногда засекали, что они делают по 250 самолето-вылетов в день! Это какая огромная нагрузка на весь экипаж! Американцы настоящие «морские волки», профессионалы и не считаться с этим просто глупо.
Но и флоты небольших стран, к примеру, английский или французский, которые по численности составляют каждый около ста тысяч человек, то же постоянно находятся в море. Да же маленькие суда. Смотришь, а тот же француз - МПК (малый противолодочный корабль), топает из Тулона аж в Полинезию нести боевую службу. Зайдет к нам в точку, поприветствует, на аккордеоне сыграет, и пошлёпал на Суэцкий канал и дальше на полгода или на год.
Или известный всем вертолетоносец «Жанна д, Арк», которому уже сорок лет. Он каждый год с французскими курсантами совершает кругосветное плавание. Я раз был с визитом в Алжире с нашим авианосцем, и мы встретились там с «Жанной д, Арк». Они нас пригласили к себе на борт с визитом. Правда, жаловались, что возвращаются с кругосветки, последний заход, поэтому угощать нас особо им было не чем, ни выпивки нет, ни национальных деликатесов…
Я назвал три флота, это все флоты постоянно в море. А теперь и немцы стали выходить в море всё более активно. Сейчас они несут боевую службу в Индийском океане.
Основной спецификой службы пятой эскадры было то, что в Средиземном море у нас вообще не было баз. Только в Тартусе у нас был пункт материально-технического обеспечения. Там всегда у меня стояли плавучая мастерская, катер с водолазами, плавучий склад со всяким имуществом и продовольствием, буксир. С Сирией вообще у нас были самые хорошие отношения.
Дизельные подводные лодки, к примеру, приходили к нам в эскадру на год. Лодка придет в Средиземное море, три-четыре месяца поплавает, потом экипажу нужен отдых. Я завожу ее в Тартус, там уже на плавмастерской сидит резервный экипаж, доставленный самолетом с Северного флота. Резервный экипаж принимает лодку, а старый садится на госпитальное судно Черноморского флота «Кубань» или «Енисей», и топает неделю до Севастополя. Экипаж во-первых на госпитальном судне отдыхает в хороших условиях, и потом десять дней расслабляется в доме отдыха в Севастополе. Снова грузится на «Кубань» и идет в Тартус. Это занимает примерно месяц, за это время резервный экипаж приводит лодку в порядок. Основной экипаж принимает корабль и опять уходит в море. Помимо этого мы ремонтировались и в Тилате в Югославии и в Бизерте в Тунисе, на греческом острове Сирос.
Вообще в Тунисе нас особенно уважали. Когда туда приезжал советский главком, его принимали не даже не как какого-нибудь там президента. Его принимали, как бога. Но не только потому, что уважали наш флот и вообще СССР, хотя и это было безусловно. А еще, конечно, и потому, что Советский Союз очень щедро, иногда да же по завышенным расценкам, оплачивал ремонт кораблей. Конечно мы это делали не из-за того, что собственной ремонтной базы не было, а прежде всего, чтобы экономически «привязать» к себе и Тунис, и Югославию, Грецию, Ливию, Алжир. Когда наш корабль приходил в порт, там все местное начальство и «фирмачи» выстраивались строем, встречали нас как родных, потому что очень хотели хорошо заработать. И надо отметить ремонт всегда вели очень качественно, придраться было невозможно.
Вообще, вспоминая то время видишь, что все силы страны были тогда брошены на быстрое развертывание океанского флота. Вы помните, наверное, то особое тревожное ощущение середины восьмидесятых, когда казалось, что война может начаться в любой момент. И сегодня я ещё больше уверен, что если бы не было наших оперативных эскадр, если б вообще не было у СССР таких мощных Вооруженных Сил, то война бы эта действительно случилась. Зная уже историю последних лет. Видя судьбу Ирака и Югославии, зная американцев уже с современной позиции, их заносчивость, ставку на силу и немедленную готовность эту силу применять без всякой оглядки на мораль и международное право, ясно, что если бы у нас не было такой силы, все планы Пентагона, все эти «Дробшоты», в отношении России обязательно были бы выполнены.
Я говорил о корректности во взаимоотношениях моряков на море. Но пусть это не покажется вам некой мирной идиллией. Идиллии в море не было. Обстановка все время была взрывоопасной. Мы постоянно следили за лодками друг друга, лодки пытались оторваться от преследования, надводные силы мешали каждой стороне следить за другой. И все эти годы мы постоянно держали друг друга на прицеле. На их авианосцы всегда были нацелены наши ракеты. Постоянно, каждые шестьдесят минут на все ударные корабли и лодки эскадры выдавались целеуказания по авианосцам НАТО, местонахождения, курс, скорость. Готовность к пуску никогда не превышала двух минут.
И именно поэтому я твердо был уверен, что американцы не осмелятся нас атаковать. Они отлично тогда знали, что потом им мало не покажется.
Вот именно поэтому с американцами, как я уже сказал, были подчеркнуто уважительные отношения. Они уважали нашу силу!
Сейчас уже трудно сказать, сколько времени я провел непосредственно в Средиземном море из тех семи лет, которые я там прослужил. У нас были офицеры, которые и по три года, и по пять лет постоянно находились в эскадре, а некоторые мичманы вообще были долгожителями, оставались в Средиземном море лет по десять.
Вообще на нашу эскадру офицеры всегда стремились попасть, это была очень интересная и хорошо оплачиваемая служба. Там действовали разные надбавки к окладам. Тридцать процентов -- общая надбавка в эскадре, в проливах — пятьдесят. Двадцать два процента выплат выдавали в местной валюте, если заходили в порт. Я получал там 72 чека в месяц, а в Союзе чек стоил рублей пятнадцать.
Но у меня был такой режим службы, который наверное правильно называть каиновским. Каждый год главный штаб определял график для командиров оперативных эскадр, который потом утверждался главкомом. По этому графику мне полагалось тридцать суток отпуска в год и дополнительно пятнадцать суток отдыха на берегу. Обычно мой отпуск начинался с 1 марта по 1 апреля. Числа 25 февраля мне звонил из Главного штаба дежурный адмирал, напоминал, что скоро мой отпуск,, и что я должен сообщить главкому, на чем буду уходить с эскадры. Ядокладывал, что у меня такой-то корабль идет в Севастополь, и прибывать он будет именно 1 марта, не дай бог не 28 февраля, аж на сутки раньше. На обратном пути то же самое - надо выходить из Севастополя ни на день позже 1 апреля. И все это время главком должен был знать, где я.
Как-то помню, был я 1-го ноября на подведении итогов в Министерстве обороны, которое совпало с временем, положенном мне для отдыха на берегу. А 2-го ноября у меня истекал срок отпуска. Сразу после совещания, главком меня спрашивает, когда я планирую идти на эскадру. Я отвечаю, что сейчас пока ноябрьские праздники, ни кто в море у нас не идет, я отправлюсь 9-го на «Кубани» в Тартус. Тут мне Горшков с искренним удивлением говорит, мол, что же ты будешь семь дней в Севастополе? То, что у меня там жена и дети, да же в расчет не бралось.
Главком встал из-за стола, стал ходить взад-вперед и задумчиво приговаривать: «Что же можно делать целых семь дней на земле, не представляю!». Поняв это его настроение, я сказал, что можно попробовать отправиться «под красным флагом» – на каком-нибудь гражданском судне, рыбаками, транспортниками, кто направлялся в сторону Средиземного моря, а там уже перескочить на свой корабль.
Мы разговаривали в Москве в восьмом часу вечера, а через час меня нашёл порученец и доложил, что главком уже договорился с гражданскими, чтоб я уже завтра уплывал из Севастополя с рыбаками.
В час ночи я прилетел в Севастополь, там меня у трапа встретил офицер, который доложил, что уже в восемь утра рыбаки отправляются из бухты Камышовой в море. И я не заезжая домой сразу ушёл в море.
Вот так приходилось служить!
Хоть и возвращались с нашей эскадры моряки загорелые, как после курорта, корабли и экипажи в Средиземном море были не на отдыхе, а постоянно несли боевую службу. Море было наполнено боевыми кораблями многих стран, постоянно готовыми к боевым действиям. Все время там находились два американских авианосца. Одна авианосная группа в районе базирования в Неаполе, другая в Хайфе, в Израиле. У меня силы стояли так, что одна часть находилась в районе Туниса, другая в заливе Мерса-Матрух. Каждая часть была нацелена на свою авианосную группу противника. Каждый авианосец сопровождался нашими АПЛ с крылатыми ракетами. Рядом с авианосцем всегда находился наш корабль слежения, который засекал каждый взлет американского палубного самолета и передавал эти данные на лодки. Кроме лодок каждый авианосец сопровождался нашими КУГами, корабельными ударными группами. Если это крейсер, у которого дальность ракет триста-триста пятьдесят километров, то он и идет на удалении километров триста от АУГ (авианосной ударной группы) противника. Я старался так распределять силы, чтоб на каждый американский авианосец было нацелено не меньше чем по тридцать наших ракет, с готовностью к пуску ракет в две минуты. И я каждый час выдавал всем средствам эскадры обновленное целеуказание, противник был постоянно у меня на прицеле. И мы, конечно, то же были на прицеле у американцев.
При этом двадцать пять процентов, то есть каждая четвертая из наших ракет были снаряжены ядерными боеприпасами. Вот есть на лодке восемь ракет, из них две с ЯБП. На «Славе» шестнадцать ракет, из них четыре с ЯБП. Советский Союз взял в свое время на себя обязательство первым ядерное оружие не применять. Но трудно сказать, как бы это выполнялось во время войны. К примеру, если в бою я свои ракеты с обычным боеприпасом уже все выпустил, а меня продолжают со всех сторон долбать, и ни кто мне не может помочь. Как же я могу без всякого дальнейшего сопротивления пойти на дно с ракетами, погибнуть, если могу ещё не просто сражаться, а нанести противнику полное поражение. Как можно прекратить сопротивление, неизрасходовав свою главную ударную мощь?
Наши расчеты показывали, что в те годы их АУГ была способна гарантированно сбить двадцать две ракеты. Уже двадцать третью ракету авианосец ловит бортом. Двадцать четвертую опять могли сбить, но потом и три подряд пропустить и так далее. То есть при превышении двадцати двух ракет в одновременном залпе мы уже с высокой степенью вероятности поражали основную цель - авианосец. Поэтому, мы считали, что тридцать ракет должны быть всегда готовы к пуску. Но я, честно говоря, никогда не верил, что американцы, действительно смогут сбить все первые двадцать две ракеты. Уверен, что это число не превысило бы и десяти. Я много раз наблюдал боевую подготовку их зенитчиков. Они всегда стреляли только по парашютным целям.
У нас это и за стрельбы-то не считалось, мы никогда по парашютным целям и не стреляли. Это же просто смех, поддавки! Мы всегда стреляли по практическим ракетам. Те, которые четко в тебя летят, на реальных скоростях, с разных направлений.
Я помню в мою бытность командира дивизии на Балтфлоте, мы проводили учения. У мыса Таран по моему отряду был осуществлен одновременный пуск двенадцати ракет с разных направлений. Часть ракет по нам запустили с подводной лодки, и оновременно с ней нас с разных сторон атаковали ракетные катера. Мы тогда сбили своими силами девять ракет.
При этом наши ракеты – умные, они, если встречают менее интересную цель, то пропускают ее, ищут что-нибудь по крупнее. Если на пути к авианосцу стоит эсминец, то ракета его с правого или с левого борта обойдет, и полетит в ту цель, у которой отражающая поверхность больше, то есть найдет-таки авианосец. При чем, точность наших ракет просто феноменальная. Я видел десятки учебных пусков ракет и почти всегда они попадали не просто в мишень, а еще и в геометрическую середину цели.
Был такой случай, наш эсминец 956-го проекта продали китайцам. И там, в Китае проводли первые стрельбы, на которых присутствовали и наши специалисты. Китайцы поставили цель – списанный танкерок на тысячу-полторы тонн. Обычно мишень ставят на двух якорях, чтоб работающая ширина мишени была большой. Но тут, этот танкерок с кормовой бочки сорвался, и встал к стреляющему эсминцу кормой, так, что ширина мишени получилась не больше пятнадцати метров, при чем, танкерок видимо был дырявый, постепенно оседал в воде и к моменту пуска у него сильно задрался нос. Так вот наша ракета пакета попала точно в середину палубы, в надстройку, пробила ее насквозь, прошла сквозь корпус и разворотила и нос танкера по форштевню. Китайцы просто обалдели.
На подводных лодках ракеты стояли еще «умнее». Если командир решит сделать залп сразу восемью ракетами, то он их отстреливает одну за одной, но они крутятся в районе пуска и ни куда не летят, ждут последнюю ракету, потом сами в небе выстраиваются в боевой порядок, и только потом идут к цели.
Бывали подведения итогов, когда докладывали, что все пуски ракет – сто процентное попадание. Иногда, довольно редко, могли быть проблемы с самой ракетой при старте, отказ движка или какой-то системы. Но уж если наша ракета вышла на курс, то можно быть уверенным цель свою она найдёт и обязательно, в геометрическую середину попадет.
Так что мы своим оружием гордились, наше оружие уважали.
Поэтому я уверен, что американцы в случае войны никогда бы наши двадцать две ракеты не сбили! А их, как я уже говорил, на каждую АУГ было минимум по тридцать! И это был 1977-78-й год. Потом у нас выучка и возможности вооружения только улучшалась.
Постоянная напряженность в Средиземном море иногда выливалась в действительно опасные ситуации. В 1983-м году началась очередная арабо-израильская война, так называемый. Я уже запамятовал, как и по какому поводу она начиналась. Вроде кого-то убили в Лондоне, не суть важно. Началась артиллеристская дуэль между Израилем и Ливаном, Израилем и Сирией. И потом началось наступление израильской армии по долине Бека, где оборонялись сирийские войска.
Мои силы стояли в заливе Мерса-Матрух, в 52-й точке, и большой отряд кораблей я уже заранее подтянул в район Кипра. На третий дней конфликта, с ЦКП Вооруженных сил дежурный генерал передал мне приказ Министра обороны к нолю часам встать на якорь в сирийском порту Тартус. Это было где-то часов в шестнадцать, до полуночи оставалось восемь часов. Я сразу понял, что израильтяне видимо планируют ракетно-бомбовый удар по Тартусу. И если мои корабли успеют войти в порт, то, скорее всего Израиль не решится этот удар. Израильтян можно понять. Связываться с нами им было не резон. А бомбить Тартус с находящимися в нём советскими боевыми кораблями – самоубийство. Ведь я буду иметь полное право поражать своими силами израильские ракеты и самолеты – я же не знаю, в кого и куда нацелены бомбы, по городу или по моим кораблям. А сил у меня для этого более чем достаточно…
Во время Сталинградской битвы Хрюкин (будущий маршал авиации) дал команду всем самолетам, какие могут подняться в воздух, со всех аэродромов лететь бомбить прорвавшуюся немецкую танковую колонну. Я одал почти такой же приказ силам эскадры. Всем, кто на ходу – полный ход и идти на Тартус!
Вот это было зрелище! Шли в темноте, трубы раскалились до красна и светились, выбрасывая в небо целые снопы огня, шли на пределе возможностей. Мы находились на таком расстоянии, что строго к полуночи ни как не успевали. В 23-50 до берега еще оставалось одиннадцать миль. Мы держали тридцать узлов, значит за десять минут смогли бы пройти максимум еще пять миль. Но город уже было видно, до него было соответственно двадцать два километра, огни на горизонте светились. Здесь на связь опять выходит ЦКП, дежурный генерал спрашивает, что доложить министру обороны.
И здесь, каюсь, я решил, что «рейд», это для министра понятие растяжимое. Своим оружием город я уже прикрываю. Задачу теперь могу выполнить любую. Потому доложил, что наблюдаю город, становлюсь на якорь. И через полчаса встал на якорь! Таким образом бомбардировку Тартуса мы предотвратили.
Вообще, порт Тартус мои корабли посещали очень часто, я мог в любой момент отвести туда сколько хотел кораблей.
Другой случай был у берегов Марокко. Там есть участок, который Марокко считали своими терводами, а весь мир их юрисдикцию на этот участок не признавал. И рыбаки со всего мира там ловили рыбу без всякого разрешения со стороны Марокко. Мароканцы на своих катерах этих рыбаков гоняли, порой обстреливали. Поэтому США, Франция, Англия и мы обычно посылали в этот участок для защиты своих рыбаков боевые корабли. Если там стоял наш корабль, то марокканцы советских рыбаков не трогали, рыбачить не мешали. Гоняли турок, греков, японцев…
Была да же казусная ситуация – японцы повадились там рыбачить, а при виде марокканского катера сразу поднимали советский флаг, и спокойно рыбачили дальше.
И вот однажды мой тральщик возвращался из этого района с «рыбохраны» в Севастополь. Тральщик пристроился за ордером американского отряда кораблей и идет себе спокойно. Стемнело.
И вдруг меня будят - командир тральщика, докладывает: «Подвергся атаке американской авиации! Бомбы упали по корме, метров сто. Разрешите при повторении атаки их самолетов, открывать ответный огонь на поражение!»
Все, естественно, взбудоражены. Нападение! Но я сразу догадался в чем дело. Просто американские летчики в тот момент взялись отрабатывать ночное бомбометание в кильватерную струю. Есть у них такой учебный прием, бомбу нацеливают на собственный корабль и вносят поправку метров сто по корме, тогда бомбы должны ложиться точно в ста метрах за кормой в кильватерную струю, тогда это считается попаданием. И их летчики просто перепутали в темноте мой тральщик со своим кораблем.
Я успокоил командира, объяснил ситуацию, предупредил, что скорее всего его еще будут бомбить и что бы он был готов к этому, сохранял спокойствие. И точно - через несколько минут командир доложил, что очередная серия бомб упала за кормой. Так его всю ночь и бомбили…
Вообще, многое, что сегодня кажется невозможным или даже запретным тогда было обычным и естественным. Возвращаясь к тому же ядерному оружию. К примеру, дизельной подлодке надо идти после шести месяцев боевой службы в док в Алжир. А у нее на борту по штату две торпеды с ЯБП. И эти торпеды с ЯБП надо с лодки выгрузить причём естественно ночью по соображениям секретности и в море. И вот мы разгружаем торпеды. Лодка стоит у борта, ночь, дождь. Торпеда подается из люка, прикрепляются растяжки, А качка сильная, и матросам трудно удержать торпеду в руках. Один матрос не удержал растяжку и этой самой ядерной боеголовкой саданул нам по борту. Тут качнуло на волне лодку и матросы с её палубы полетели за борт. Пока их достают из воды, торпеда болтается на растяжках, и лениво так бьется об борт. И что? Да ничего – все хохочут. Как же, приключение! Мы этот процесс разгрузки называли «уголовщиной». Потом после ремонта в таком же порядке эту торпеду назад загружают. Тогда эта «уголовщина» была обычным делом.
Сегодня, когда знаешь в каком плачевном состоянии находится флот, когда знаешь, что нет наших кораблей в океанской зоне, конечно, грустно. Для меня это тем более прискорбно, что я командовал оперативной эскадрой. А оперативная эскадра тем и отличается, что она постоянно в операции, в деле, постоянно в море.
Каждый день я видел на карте Средиземного моря, где мои силы. Надводные корабли и подводные, суда обеспечения. Всех я видел на карте, кто куда идет. Боевые корабли по своим задачам. Суда обеспечения по своим.
Но в целом, эскадра существовала без конкретных определенных баз, была автономна от земли. Мы знали Средиземное море вдоль и поперек, все глубины, все берега. Каждая горка на берегу была на учете. К примеру, мы стоим в Эс-салуме, у берегов Египта и Ливии. Начинается шторм, мы снимаемся и идем к Криту. Там два района, под Куфаниси и под Гавдосом – два островка, где есть горы. У Греции шесть миль территориальные воды. Мы подходим к этим горам на шестьдесят с половиной кабельтовых, то есть сто метров от территориальных вод Греции. И там у нас волнение моря максимум два балла а то и вообще штиль. А отойди чуть дальше от горы на пару миль, там уже балла четыре, еще дальше на пару миль и там все семь-восемь баллов.
Погода на Средиземном очень изменчива. Я много примеров приводить не буду, но два примера приведу. У нас однажды тральщик попал в жуткий шторм, ветер доходил до тридцати метров в секунду, на тральщике лопнула цистерна с горючим. Командир корабля вышел со мной на связь, спросил, не пора ли экипажу одевать белые рубашки. Но удалось этот тральщик спасти.
Другой, наверное самый известный случай, когда погода смешала наши планы, это во время встречи Горбачева и Буша на Мальте в 1989г. Мы стояли в бухте Масашлок. Встреча президентов должна была быть у меня на «Славе» 1 декабря. Ночью поднялся сильный ветер, который сорвал нас с кормовых бочек ( мальтийцы никогда их толком и всерьез не устанавливали). И мы встали на якоря. Хорошо, что у меня было два якоря, я был спокоен, хотя у меня за кормой и было-то всего двадцать метров чистой воды. Кроме того, я, зная нрав Средиземки, заранее нанял два портовых буксира. Они мне могли помочь, если что…
А американцы подошли к этому вопросу несколько самонадеянно. Буксиров вообще не нанимали. Их крейсер пришел и просто стал на бочку. Пока погода была нормальная, всё было хорошо, а как заштормило, их тоже сорвало с бочки. Но якорь у них был один, они его отдали, но он пополз. Пришлось адмиралу Уильямсу попросить у меня один буксир, чтоб подравняться. Но видимо и он не справлялся. Постепенно их тащило ко мне.
Где-то через час выходит на меня Уильямс и говорит, что, может быть на якорной цепи у него какие-нибудь террористы сидят. Вот, мол, его и сносит, и он хочет отправить под воду своих боевых пловцов проверить цепь. Поэтому попросит меня дать команду моим боевым пловцам по его не стрелять, если чего…
А у нас договоренность с американцами была, что по любой подводной цели в пятидесяти метрах от корабля велся бы огонь на поражение. Между кораблями триста метров, то есть нейтральной воды всего двести метров, а тут корабли под ветром сближались.
У нас боевые пловцы ходили парами под «Славой» и под «Максимом Горьким», где жил Горбачев. На «Горьком» из бригады спецназа Балтийского флота, на «Славе» – с Черноморского.
Вот Уильямс и просил, чтоб наши пловцы не атаковали их пловцов, если его крейсер совсем близко к нам поднесёт…
В итоге, ветер был такой, что переговоры на кораблях так и не произошли. Под утро, когда стало светать, я перепрыгнул на катер и пришел на «Максим Горький». Там Шеварднадзе и Яковлев – оба в крайнем раздражении. А у Яковлева к тому же 2 декабря день рожденья и он хотел его на боевом корабле отметить. Оба ко мне, мол, когда поплывём? Ну, я им показал в иллюминатор, смотрите какой ветер и какая качка…
А за иллюминатором – просто буйство стихии. Посмотрели они на это и оба сразу поскучнели.
Так Горбачёв с командой своих разрушителей на палубу нашей «Славы» и не ступили. Сама погода, видимо, этого не захотела...
