В связи, с развернувшемуся обсуждением военной доктрины России помещаю статью одного из выдающихся военных теоретиков - А.А. Свечина. Статья написана в 1921 году, то есть в период неопределенности вопроса о путях старательства вооруженных сил России на новом историческом этапе. Необходимо заметить, что А.А. Свечин является не проповедником победы голым духом - с помощью образков или коммунистических манифестов. А.А. Свечин является одним из авторов концепции комплексной подготовки страны к тотальной войны, подготовки вполне материальной. Но в условиях материального превосходства противника отправной точкой для подготовке к войне может лежать только решимость сражаться с более сильным и богатым противником.
КАПИТАЛИЗМ В ВОЕННОМ ИСКУССТВЕ
Свечин А.А.
В середине XIX века чувствуется вторжение со стороны в военное дело, наложившее на развитие его мощный отпечаток. До этого времени европейцы дрались между собой почти равным оружием. Шуваловские гаубицы или железные шомпола пехоты Фридриха Великого, нарушавшие это равенство, имели второстепенное значение. Только редким чудакам в докапиталистический период военного искусства приходила мысль обосновать свои надежды на победу на более дорогом вооружении. Организация, тактическое и стратегическое искусство, моральный элемент, численный перевес — вот главные военные козыри доброго старого времени. Посмотрите в музеях форменное оружие начала XIX века и убедитесь, как оно было грубо и топорно. Любовная чеканная работа встречается только в кустарных изделиях, да и то отсталых стран — в турецком пистолете, в кавказской шашке. Дубоватому, гладкостенному солдатскому ружью отвечала и идеология старого порядка, более интересовавшаяся ростом солдата и мощью его рук, чем совершенством состоявшей на его вооружении дубины.
Капитализм сорвал свои первые победные лавры в военном деле под Севастополем. Дореформенная помещичья Россия столкнулась с богатым промышленным Западом. Передовые капиталистические страны — Франция и Англия — выдвинули свои козыри — паровые машины на море, нарезные штуцера на суше, богатство в вооружении и снабжении. В действительности, причины наших неудач заключались не в нашем плохоньком вооружении, а в неспособности наших генералов и в нашей отсталой от века ударной тактике. Но севастопольская Россия уже назрела для реформ в духе капитализма; все общество — от частных лиц до тогдашнего военного министра кн. В.А.Долгорукого — увидело причины поражений в нашей капиталистической отсталости: нет фабрик, нет даже крупных рынков сырья, нет крупных подрядчиков, нет транспорта, плохое снабжение, вороватые интенданты — по всем статьям победительница Наполеона, Россия, внезапно оказалась в детском возрасте. И правда, под Севастополем столкнулись капитализм, уже подросший, с капитализмом в пеленках, не освободившимся еще от детских болезней. Севастопольский солдат, объяснявший сдачу Севастополя тем, что у нас ружья казенные, а у них "аглицкие", стоял уже на том пути мышления, по коему шло русское общество, а за севастопольским солдатом и историки
Крымских боев пошли в плоскости толкования столкновения богатых цивилизованных армий с геройским, но полудиким и отсталым народом.
Еще пышнее развились победные лавры капитализма на полях сражений в войну за нераздельность Соединенных Штатов. Богатые промышленные янки Севера покупали победу над геройскими бойцами помещичьего Юга, подавляя их и огромным численным превосходством, и новыми огромными пушками, и броней, и минами, и телеграфом, и магазинками, и т.д., и т.д. — бесчисленным количеством новинок техники. "Все куплю, сказало злато" — ив век капитализма допущение, что победа покупается, рождается совершенно естественно, и вооруженная сила естественно обращается в кунсткамеру всех последних новинок и изобретений; в армии мгновенно появляются двадцать образцов магазинок, один лучше другого; каждый опытный военный, конечно, предпочел бы такому блестящему разнообразию, в видах облегчения обучения и пополнения патронов, единый, хотя бы и несовершенный, образец.
С тех пор капиталистическое хозяйство прочно удерживает захваченную командующую позицию. Оно объяснило успехи пруссаков в 1866 г. превосходством игольчатого ружья над австрийским штуцером; — успехи пруссаков над французами в 1870 г. миллионами, переработанными Крупном в могущественную немецкую артиллерию. Оно выбросило из сферы обсуждения русско-турецкую войну 1877-78 гг., как нелюбопытное столкновение между народами, плетущимися в хвосте капиталистической цивилизации. "Купленная" победа Соединенных Штатов над Испанией на Кубе и на Филлипинах продолжала лить воду на мельницу этого толкования военного успеха.
Внимательный наблюдатель давно уже получил впечатление, что "покупные" победы довольно сомнительны. Под Севастополем именно англичанам, с их лучшим в мире штуцером, ничего не удавалось; кое-как продвигаться вперед удавалось только французам, но каждый раз с таким кровопусканием, что за штурмом являлся вопрос, не снять ли подобру-поздорову осаду с Севастополя, и только энергия генерала Пелисье довела осаду До конца. Победа Сев.Штатов любопытна не только дюжиной миллиардов истраченных долларов, но и 4 годами борьбы, исполненными страшных кризисов и унесшими три четверти миллиона человеческих жизней. Помещичий юг Штатов не имел никакой военной организации, имел белого населения в семь раз меньше Франции эпохи второй империи, и для разгрома его средствами капитализма понадобилось в шесть раз более убитых и раненых, чем для разгрома Франции в 1870 г. На пороге XX века, в англо-бурскую войну, капитализм изведал минуты горького отчаяния, когда победу, казалось, нельзя было сорвать на аукционе никакими материальными жертвами. Однако, Роберте, Китченер, Френч, английское упрямство, английское золото, материальные ресурсы всего земного шара, десятерное превосходство позволили после трехлетней борьбы смирить буров заключением всей страны с женщинами и детьми в концентрационный лагерь. Сильно пострадал капиталистический венок и на головах итальянских генералов, бежавших под Адуей перед вооруженными дрекольем абиссинцами и принужденных развертывать в Триаполи подавляющее превосходство против ничтожного врага.
Большие сомнения рождала и русско-японская война. Куро-паткин, образцовый полководец капиталистической доктрины, искусно накопил в Маньчжурии большие массы войск, прекрасную по числу и качеству артиллерию, огромные технические средства, создал образцовый тыл, — и все это оказалось бессильным против более бедной и меньшей числом, но превосходной по духу, японской армии.
Тем не менее, в мировую войну Европа выступает с той же капиталистической доктриной, которую беспрерывно поддерживает соперничество Франции и Германии в области вооружения армий. Эта доктрина становится особенно четкой весной 1915 г., когда обнаружилась неспособность французов и англичан прорвать германский фронт и когда голгофа русского отступления из Галиции и Польши была растолкована Ставкой обществу плохой работой военного министерства и всего тыла по снабжению армии. Ставке поверили и у нас, и заграницей, и общим лозунгом стало — "побеждает тыл", в каждом государстве появилась своя "программа Гинденбурга", обратившая всю Европу в питательный аппарат для армий. С момента устройства министерства (или особых совещаний) снабжения война уже не является средством к достижению цели, но сама является целью, подчиняющей себе все государственные и общественные функции. Участие Соединенных Штатов дает Антанте безусловный перевес над блокированной Германией в этом капиталистическом конкурсе. "Это мы воюем", по справедливости говорили и фабриканты, взявшие многомиллионные подряды на снаряды, и многочисленные интеллигенты, окопавшиеся в тыловых организациях. Весеннее наступление германцев в 1918 г., сопровождавшееся невиданными поражениями на тысячи квадратных верст захваченного пространства, еще раз поставило под сомнение вопрос, кому же принадлежит на войне победа — духу ли, твердой организации, военному искусству, или материальным факторам, технике и численности? С невероятным напряжением рвала, хватала на прием и поднимала Германия вооруженную массу Антанты — и пала под обрушившейся на нее тяжестью. Была ли это победа десятков тысяч аэропланов, муравейника танков, десятков миллионов снарядов? Было ли это поражение духовно изнемогавшей и начавшей разлагаться армии? Драгомиров, всегда выдвигавший на первый план в военном деле моральный элемент, и Ллойд-Джордж, создатель английского министерства снабжений, дали бы противоположные ответы на эти вопросы.
Белые являлись бедными родственниками Антанты. У них мелькали и танки, и автоматические ружья, но в общем в гражданской войне красные не только не уступали белым в материальных средствах, но даже часто их превосходили. Красная артиллерия была, по-видимому, в гражданской войне всегда сильнее. Против отдельных орудий Юденича гремели целые красные батареи. Белый тыл работал отвратительно в раздетой и разутой армии, спекулировал и правил пир во время чумы в армии Деникина, не мог оправиться и в теплом Крыму у Врангеля.
Если так обстояло дело в прошлом, то какие перспективы открываются перед нами в будущем? Ждем ли мы от техники решения побед и поражений в будущих столкновениях, приписываем ли мы ей главнейшую роль на полях сражений, соответственно ли воспитывается дух и мышление русской армии?
В течение последних семидесяти лет ветерок капитализма поднял развитие военного искусства в определенном направлении. Пожалуй, для многих соблазнительны толки об индустриализации военного дела, о превращении проблемы войны в производственную проблему, о тактике как приложении системы Тэйлора к решению боевых задач, о разделении труда на войне и в частности на поле сражения, о прекращении учета сил армии по живой силе, по "штыкам" и о замене его учетом числа боеспособных конгломератов из легких пулеметов, автоматических ружей и гренадер, в которые (к 1917 г.) переродились французские роты. Особенно у артиллеристов, считающих себя отныне главным родом войск, идеология штурма как прогулки во весь рост под неприятельским огнем, уже заменилась идеологией решения баллистической задачи по расстрелу и отравлению всех видимых и невидимых мишеней перед нашим фронтом. Шаг за шагом незаметно капитализм сделал огромные завоевания, я бы сказал, опустошения в области военного мышления...
Если бы существовало уже твердое убеждение, что победа отдается с аукциона тому, кто предложит за нее наивысшую цену, — тому, кто сможет доставить на линию фронта наибольшее количество пушек, снарядов, автоматических ружей, танков, аэропланов, радио-телеграфов, колючей проволоки и т п. металлических изделий, если бы доктрина подобного материализма обосновывалась в общем сознании совершенно прочно, то будущие перспективы являлись бы для нас и совершенно ясными, и бесповоротными. Капитализм завтра же объявил бы войну России; были бы найдены миллиарды на превосходящее в десятки раз наши средства оборудование операции. А красные, воспитанные в духе учета материальных средств, сразу же оказались бы морально уничтоженными при виде взвившихся над ними тысяч аэропланов. Достаточно самых общеизвестных данных по добыче угля и металла, по состоянию транспорта, чтобы придти к убеждению, что еще долгие годы материальное соперничество с Западом нам непосильно.
Если значение материальных средств на войне весьма относительно, то громадное значение имеет вера в них. Солдат, считающий свою винтовку плохим оружием, не будет любовно нацеливать ее на врага. Он уже наполовину готов к тому, чтобы воткнуть штык в землю и поднять руки. А как раз по отношению солдатской винтовки прогресс техники является наиболее сомнительным. Автоматы несомненно совершеннее нашей трехлинейки, но вводятся самыми богатыми армиями нехотя, с раздумьем для части солдат...
Проповедь решительного превосходства техники и материальных средств на войне в сущности для нас является призывом к капитуляции. Между тем решительно сдается в архив проповедь в защиту духа и против преувеличений значения техники Подтверждением этому служит все то, что мы слышим на лекциях, в беседах, читаем в журналах, особенно посвященных воздушному флоту.
А между тем трезвая оценка действительности требует выдвижения в порядок дня военного мышления Драгомирова. Надо иметь мужество окинуть глазом открывающиеся перед нами перспективы и сделать соответствующие выводы. Копия с капиталистической организации у нас может быть очень слаба. Надо искать на другом полюсе.
Еще недавно испанцы с наилучшей малокалиберной магазинкой дрожали в Марокко при борьбе с арабами, вооруженными дедовским оружием. Испанский солдат с отчаянием рассказывал о том, что невозможно воевать с таким врагом - марокканец работает целую неделю, чтобы заработать полтинник и приобрести на него патрон. С единственным патроном в ружье он ползет ночью к испанскому лагерю и плотоядно, жадно, опасаясь промаха и потери недельной работы, с двадцати шагов долгие минуты выбирает и выцеливает жертву — офицера или часового из более крупных, толстых солдат. Ночью слышится одиночный выстрел, означающий безусловную смерть испанца, и в ответ натянутые нервы испанского охранения разрешаются десятками тысяч выстрелов, поливающих беспросветную тьму кругом всего лагеря. Если бы за золото можно было создать психологию такого марокканца!
Разительный пример духа, торжествующего над техникой и числом, представляет оборона Летовым-Форбек юго-восточной Африки. Имея всего около 3-х тысяч европейцев, из них не свыше 800 чел.кадровых солдат и моряков, и до 13-ти тысяч чернокожих солдат, вооруженных исключительно ружьем образца 1871 г. (много хуже нашей берданки), имея, и притом в весьма ограниченном количестве, только патроны с дымным порохом, с двумя пушками образца 1874 г., Летов сражался в течение 4 1/2 лет империалистической войны против англичан, бельгийцев, португальцев — всего до 300 тыс., с 143 генералами, сотнями аэропланов, транспортов, тысячами автомобилей. Англичане загубили в походе против Летова 20 тыс. людских жизней и 140 тыс. лошадей и мулов.
Мы до такой степени еще скованы цепями чрезмерного учета технических сил и средств в военном искусстве, что нам положительно кажется сказкой история этой борьбы в тропической тайге между современным Давидом и Голиафом. Летов вдохнул в своих черных "аскари" тот же фанатизм, который наводил трепет на испанцев в Марокко, но скрепил их вдобавок твердой организацией и дал им крайне искусное тактическое и стратегическое руководство. И капитализм кажется особенно беспомощным против этого умного и решительного врага в обстановке, где кафры рвут проволоку, где противник кормит свою армию убитыми слонами и гиппопотамами, где муха цеце убивает всех животных, где львы атакуют сторожевое охранение, где приходится строить железные дороги, чтобы подвозить воду собранным войсковым массам. А двуногий лев со старой берданкой в руках остается самым ужасным опасным львом, разрушает железные дороги, смеется над динамитными бомбами, бросаемыми английскими аэропланами, нападает на транспорты и магазины, наносит в чаще ужасные фланговые удары и обращает в бегство целые дивизии с самой усовершенствованной артиллерией, минометами и прочим оборудованием. Двуногий лев остается до конца, опустошает ближайшие владения Португалии и Англии и капитулирует только по приказу своей родины, подписавшей Версальский мир...
Последние десятилетия в России воля к победе была слаба, и русский боец требовал себе самого лучшего вооружения; мы забыли, что человека можно лишить жизни и тульским дробовиком. Если действия Летова будут представляться нам только сказкой, если мы не сумеем вырваться из идеологии капиталистического взгляда на войну и победу, так заманчивого для дряхлеющих цивилизаций, то надолго "подвигов наших молва сказкой казарменной станет".
Надо обосновать нам русскую, отвечающую нашим военным условиям, доктрину. Надо просмотреть под новым углом зрения все войны, начиная с Севастопольской. Мы должны наглядно себе представить все операции, доказавшие, что победа за деньги не покупается Прежде всего надо на широком интеллектуальном фронте в области военного дела дать бой материальному элементу.
Вестник милиционной армии - 1921 - № 4-5 - С 17-22.
